Страница:
Он прошел в купе, которое Фонсом завалил цветами, велев миссис Каррингтон закрыть за ним задвижку, и там все осмотрел с тщательностью полицейского. Было совершенно очевидно, что в этом купе пассажира не было: ни один цветок не был потревожен. Ему подумалось, что при всем своем великолепии цветы делают крохотное помещение похожим на мертвецкую; потом он в задумчивости остановился лицом к стенке, из-за которой раздавался шум льющейся воды и звяканье тазика. Видный господин, занимавший соседнее купе, не показывался с момента отхода поезда, не проявив интереса даже к вагону-ресторану. Это было тем более странно, что, принадлежа к высшему обществу, господин этот наверняка был знаком с некоторыми пассажирами поезда. Если он прячется, то из этого следует, как сказал бы месье де ла Палис, что он не желает показываться на глаза. Кому-то одному в особенности…
Припомнив всех своих пассажиров, Пьер Бо полностью убедился в виновности герцога, который уже ездил в его вагоне, причем часто в сопровождении хорошеньких дамочек.
В это мгновение разогнавшийся поезд влетел в тоннель Блейзи, где резко замедлил ход. Впереди горел огнями вокзал города Дижона, поэтому проводнику пришлось отложить расследование, хотя он как раз разохотился. Он терпеть не мог, когда ему мешали работать, тем более когда кто-то позволял себе ставить под сомнение его порядочность и неподкупность…
Тем временем Александра металась в отведенном ей замкнутом пространстве, как медведица в клетке. Внезапная остановка Средиземноморского экспресса и связанная с этим тишина не умерили ее беспокойства – напротив, ее волнение только усилилось. Она больше не чувствовала себя в безопасности и, будучи запертой на засов, все равно боялась, что сейчас снова распахнется проклятая дверь, и в ней снова вырастет Жан де Фонсом со своими речами о любви и пылающим взором. Она и не думала верить его последним словам. Чтобы он, потерпев сокрушительное поражение, присмирел и исчез навсегда? На это могла бы надеяться только отъявленная дурочка. Сейчас он, забившись в угол, наверняка плетет новую сеть, чтобы поймать в нее свою жертву. И уж точно в компании Пьера Бо – своего сообщника. Что за низость! Объявлять себя джентльменом и при этом действовать столь беззастенчиво, пользуясь даже громкими словами о браке, этом священном союзе, ради достижения своих недостойных целей!
Стараясь хоть немного успокоиться, молодая женщина выпила залпом стакан холодной воды из графина, который ей подали вместе с кофе. Потом ее разморило, ей захотелось прилечь, погрузиться в целительный сон. Забаррикадировавшись, она вооружилась дорожным саквояжем и начала было расстегивать платье. Разговор, только что звучавший в коридоре, стих. Залязгали оси, голос с бургундским акцентом прокричал:
– По вагонам!
Захлопали дверцы. Раздался пронзительный свисток, и тяжелый локомотив сдвинул с места длинный состав. В щели между занавесками замелькали огни. Поезд с каждой секундой ускорял свой бег.
Головку миссис Каррингтон внезапно посетила мысль, которая заставила ее прервать процесс раздевания. Этот человек сказал, что проведет расследование или что-то в этом роде? Значит, он рано или поздно опять заявится к ней. Разве можно принимать его в ночной сорочке? Нет, она собиралась выслушать его объяснения, сохраняя достоинство.
Приняв такое решение, она уселась на краю кровати и стала ждать, однако время шло, а проводник все не появлялся. В груди у Александры нарастало раздражение. Сколько еще будет насмехаться над ней этот плебей? Она выглянула в коридор и убедилась, что он преспокойно отдыхает на своем сиденье, читая газетку.
– Так как же? – сухо осведомилась она. – Вот, значит, как вы разыскиваете виновного?
Он вскочил и поспешил к ней.
– Я не смел вас беспокоить, миссис Каррингтон. Мне казалось, что после стольких волнений вам надо отдохнуть. Вот завтра утром…
– Отдохнуть? Когда ко мне может вторгнуться кто угодно?
– Вам больше нечего опасаться. Могу вас заверить, что вас больше не потревожат. Кажется, я знаю, кто позволил себе это… немыслимое вторжение. Уверен, что…
– Вам кажется, что вы знаете? – Александра окончательно вышла из себя. – Какая обтекаемая фраза! Да вы знали, кто это, с самого начала, мой дорогой друг! Вы, французы, лишены всякой морали, вот в чем ваша беда! Так что вполне естественно, что вы поддерживаете друг друга… Слышите, вас вызывают! Поторопитесь!
И действительно, проводника требовали во второе купе. Сдержанно поклонившись молодой ворчунье, он отправился в противоположный конец вагона, а Александра гневно захлопнула дверь своего купе.
Какое-то время она смотрела на свою постель подозрительным взглядом. После всего происшедшего она ни за что не сможет здесь спать! Ей хотелось провести ночь в честной постели, в честной комнате, по мере возможности в честном доме, ибо ей было необходимо остаться одной, обрести покой, оказаться как можно дальше от всех этих коварных людей. Она пришла к заключению, что стоит ей встретиться на каннском вокзале с совратителем-неудачником – и она умрет со стыда. Если она хочет избежать такого исхода, то у нее остается единственное средство.
Миссис Каррингтон решительно умыла лицо, надела шляпку, привела в порядок свой туалет, набросила накидку, натянула перчатки, собрала саквояж, шкатулку с драгоценностями и дурацкий шелковый зонтик с длинной хрустальной ручкой, который даже в раскрытом состоянии мог спасти от дождя разве что ее макушку, и стала ждать, когда поезд замедлит бег, как происходило всякий раз при приближении к более-менее крупной станции.
Дождавшись, она встала и потянула за шнур экстренной остановки…
Глава VII
Припомнив всех своих пассажиров, Пьер Бо полностью убедился в виновности герцога, который уже ездил в его вагоне, причем часто в сопровождении хорошеньких дамочек.
В это мгновение разогнавшийся поезд влетел в тоннель Блейзи, где резко замедлил ход. Впереди горел огнями вокзал города Дижона, поэтому проводнику пришлось отложить расследование, хотя он как раз разохотился. Он терпеть не мог, когда ему мешали работать, тем более когда кто-то позволял себе ставить под сомнение его порядочность и неподкупность…
Тем временем Александра металась в отведенном ей замкнутом пространстве, как медведица в клетке. Внезапная остановка Средиземноморского экспресса и связанная с этим тишина не умерили ее беспокойства – напротив, ее волнение только усилилось. Она больше не чувствовала себя в безопасности и, будучи запертой на засов, все равно боялась, что сейчас снова распахнется проклятая дверь, и в ней снова вырастет Жан де Фонсом со своими речами о любви и пылающим взором. Она и не думала верить его последним словам. Чтобы он, потерпев сокрушительное поражение, присмирел и исчез навсегда? На это могла бы надеяться только отъявленная дурочка. Сейчас он, забившись в угол, наверняка плетет новую сеть, чтобы поймать в нее свою жертву. И уж точно в компании Пьера Бо – своего сообщника. Что за низость! Объявлять себя джентльменом и при этом действовать столь беззастенчиво, пользуясь даже громкими словами о браке, этом священном союзе, ради достижения своих недостойных целей!
Стараясь хоть немного успокоиться, молодая женщина выпила залпом стакан холодной воды из графина, который ей подали вместе с кофе. Потом ее разморило, ей захотелось прилечь, погрузиться в целительный сон. Забаррикадировавшись, она вооружилась дорожным саквояжем и начала было расстегивать платье. Разговор, только что звучавший в коридоре, стих. Залязгали оси, голос с бургундским акцентом прокричал:
– По вагонам!
Захлопали дверцы. Раздался пронзительный свисток, и тяжелый локомотив сдвинул с места длинный состав. В щели между занавесками замелькали огни. Поезд с каждой секундой ускорял свой бег.
Головку миссис Каррингтон внезапно посетила мысль, которая заставила ее прервать процесс раздевания. Этот человек сказал, что проведет расследование или что-то в этом роде? Значит, он рано или поздно опять заявится к ней. Разве можно принимать его в ночной сорочке? Нет, она собиралась выслушать его объяснения, сохраняя достоинство.
Приняв такое решение, она уселась на краю кровати и стала ждать, однако время шло, а проводник все не появлялся. В груди у Александры нарастало раздражение. Сколько еще будет насмехаться над ней этот плебей? Она выглянула в коридор и убедилась, что он преспокойно отдыхает на своем сиденье, читая газетку.
– Так как же? – сухо осведомилась она. – Вот, значит, как вы разыскиваете виновного?
Он вскочил и поспешил к ней.
– Я не смел вас беспокоить, миссис Каррингтон. Мне казалось, что после стольких волнений вам надо отдохнуть. Вот завтра утром…
– Отдохнуть? Когда ко мне может вторгнуться кто угодно?
– Вам больше нечего опасаться. Могу вас заверить, что вас больше не потревожат. Кажется, я знаю, кто позволил себе это… немыслимое вторжение. Уверен, что…
– Вам кажется, что вы знаете? – Александра окончательно вышла из себя. – Какая обтекаемая фраза! Да вы знали, кто это, с самого начала, мой дорогой друг! Вы, французы, лишены всякой морали, вот в чем ваша беда! Так что вполне естественно, что вы поддерживаете друг друга… Слышите, вас вызывают! Поторопитесь!
И действительно, проводника требовали во второе купе. Сдержанно поклонившись молодой ворчунье, он отправился в противоположный конец вагона, а Александра гневно захлопнула дверь своего купе.
Какое-то время она смотрела на свою постель подозрительным взглядом. После всего происшедшего она ни за что не сможет здесь спать! Ей хотелось провести ночь в честной постели, в честной комнате, по мере возможности в честном доме, ибо ей было необходимо остаться одной, обрести покой, оказаться как можно дальше от всех этих коварных людей. Она пришла к заключению, что стоит ей встретиться на каннском вокзале с совратителем-неудачником – и она умрет со стыда. Если она хочет избежать такого исхода, то у нее остается единственное средство.
Миссис Каррингтон решительно умыла лицо, надела шляпку, привела в порядок свой туалет, набросила накидку, натянула перчатки, собрала саквояж, шкатулку с драгоценностями и дурацкий шелковый зонтик с длинной хрустальной ручкой, который даже в раскрытом состоянии мог спасти от дождя разве что ее макушку, и стала ждать, когда поезд замедлит бег, как происходило всякий раз при приближении к более-менее крупной станции.
Дождавшись, она встала и потянула за шнур экстренной остановки…
Глава VII
НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
Средиземноморский экспресс заухал, как филин в ночной чаще, выпустил столб пара, еще немного пробежался по рельсам и, заскрипев тормозами, остановился. Только что царившее в вагонах безмолвие сменилось суетой растревоженного улья. В коридорах вагонов появились люди: они, выпуская сигарный дым, выспрашивали друг у друга, что стряслось, и обращались за разъяснениями к проводникам. Александра как ни в чем не бывало вышла из купе и твердой рукой распахнула вагонную дверцу, чем произвела сильное впечатление на старого офицера с мощными седыми усами, смахивающими на крылышки серафима.
Видя, что она ставит поклажу рядом со ступеньками, готовясь спускаться, сей достойный муж вышел из транса.
– Всячески прошу меня извинить, мадам, но не собираетесь же вы выходить?
– Как раз собираюсь.
– Но вам известно, что мы стоим посреди поля? Здесь нет вокзала.
Александра, уже взявшаяся за поручень, ответила, выглянув в темноту:
– А я вижу станцию, и совсем недалеко…
– Но, мадам, здесь нет платформы! Еще сломаете ногу…
– Хотите пари? – проговорила она с задорной улыбкой.
Прежде чем он успел ей помешать, она спрыгнула на щебенку, тут же выпрямилась, чему способствовал очень малый уклон насыпи, сняла с подножки поклажу и зонтик и, нисколько не заботясь о поднявшейся из-за нее суматохи, задрала подбородок и твердым шагом устремилась в сторону огней, отражавшихся в блестящих рельсах. Она как раз шествовала мимо вагона-ресторана, когда Пьер Бо, предупрежденный старым военным, догнал ее.
– Миссис Каррингтон! – вскричал он. – Что это на вас нашло?
– А как вы считаете? – ответила она, не замедляя шаг. – Я сочла несовместимым с моим достоинством продолжать путешествие в вашем поезде. Соблаговолите позаботиться о моем багаже после прибытия поезда в Канны!
– Это вы дернули стоп-кран?
Вопрос был риторическим, поэтому Александра небрежно пожала плечами.
– Естественно. Вы что же, воображали, что я стану ждать, что еще выкинет ваш сообщник? Как называется станция, к которой мы подъехали?
– Бон! Только вам там совершенно нечего делать, поэтому я прошу вас возвратиться в вагон.
– Ни за что! Ничто не заставит меня вернуться в этот поезд!
– Невероятно! Что же вы предпримете дальше?
– Пойду в… Бон? Так, кажется, вы назвали это место?
– Так, так. Что вы там станете делать?
– Ведь это вокзал, не так ли? Значит, там останавливается не только этот роскошный дом терпимости, но и другие поезда. Вот я и дождусь поезда, который доставит меня в Канны – нормального, скромного поезда, без этих ваших выкрутасов!
– Ни один экспресс, хоть с выкрутасами, хоть без, направляющийся к Лазурному берегу, не останавливается в Боне. Ближайшие вокзалы – Дижон, который мы уже оставили позади, и Лион, до которого еще очень далеко.
– Тогда я поеду в Лион. Разве это невозможно?
Упрямица, действительно вознамерившаяся доковылять до станции по железнодорожной насыпи в своих несерьезных туфельках, которые ни за что не дотянут до платформы, вызывала у Пьера Бо желание то ли наподдать ей хорошенько, то ли взвалить на плечо и силой водворить в вагон. Однако она и так питала к нему сильное предубеждение, и такой поступок только еще больше скомпрометировал бы его в ее глазах. Она и без того подозревала в нем сводника. Если она пожалуется на насильственные действия с его стороны, то ему грозило расставание с карьерой на железной дороге. Он попытался воздействовать на нее вежливыми уговорами:
– Умоляю, миссис Александра, будьте же благоразумны! Мы несем ответственность за вашу безопасность, а здесь, на путях, вам грозят всяческие напасти.
– Пока ваш поезд стоит неподвижно, я не вижу, чего мне бояться. Ничто не мешает вам проводить меня до самой станции.
– Но Средиземноморскому экспрессу пора отправляться! Через час по этому пути проследует другой состав…
– Ничего не имею против! Возвращайтесь в свой вагон. Всего хорошего!
– Мадам! – вскричал проводник, теряя терпение. – Возьмите же, наконец, в толк: такой экспресс нельзя остановить, просто повинуясь капризу, и остаться безнаказанной!
– То есть?
– Вам придется за это заплатить! И, боюсь, дорого! Миссис Каррингтон остановилась, как вкопанная. Они уже дошли до локомотива, и один из машинистов с насмешливым любопытством взирал на странную пару.
– Малышке вздумалось поразмяться? – любезно осведомился он.
– Идите к черту! – отрезала беглянка и повернулась к Пьеру Бо. – Неужели вы вообразили, что какие-то вульгарные деньги способны меня остановить? Я же сказала: проводите меня до станции! Там я подпишу чек, и вы сможете катить восвояси.
Появление подкрепления в лице начальника поезда ничего не изменило: миссис Каррингтон твердо решила сойти со Средиземноморского экспресса в Боне, и никакая человеческая сила не могла заставить ее передумать.
– Как пожелаете, мадам, – вздохнул начальник, – но хотя бы поднимитесь в вагон, чтобы мы доставили вас на станцию! Тут осталось еще порядком – неужели вы намерены преодолеть это расстояние пешком?
Александра посмотрела на свою обувь, которая и впрямь не была предназначена для длительных переходов и уже начала доставлять ей неудобство.
– Хорошо, – решила она, – но только на локомотиве! Тогда вы не посмеете запамятовать, что обещали остановиться!
Ее так и не удалось отговорить; спустя несколько мгновений она уже стояла на подножке тяжеловесной черной махины под охраной начальника поезда. Таким способом миссис Каррингтон и въехала в Бон, чем несказанно удивила начальника местной станции, который не помнил, чтобы у него когда-нибудь останавливался Средиземноморский экспресс. Он был готов оказать любые услуги слегка тронутой красавице американке, которой он был обязан этой невероятной случайностью: теперь ему будет, о чем вспоминать на пенсии.
Предоставив неумолимой пассажирке самостоятельно решать вопросы, возникшие из-за ее мстительного поступка, Пьер Бо, отказавшись от заранее проигранного сражения, вернулся к себе в вагон. Поднявшись на подножку, он оказался нос к носу с Жаном Лорреном, переполненным хитростью и злорадством, не упустившим из виду эпизод, героиней которого стала миссис Каррингтон.
– Импульсивная, но примечательная особа, не правда ли? – бросил он. – Можно ли узнать, что за муха ее укусила?
Журналист был сейчас как две капли воды похож на кота, приготовившегося слопать мышь: уж больно у него блестели глаза и отвисла губа. Казалось, он сейчас начнет облизываться. Проводнику это не очень понравилось, какую бы обиду ни нанесла ему бывшая мисс Форбс.
– Я всегда говорил, – со вздохом ответствовал он, – что в этих вагонах стоит страшная жара! Молодая дама стала жертвой… теплового удара.
– Дружище, и не подумайте, что я этим удовлетворюсь. Я поездил по ее стране и знаю, что в их пульманах вообще в пору задохнуться. Подобно всем американкам, миссис Каррингтон – заядлая путешественница, и…
– Даже великая путешественница может заболеть клаустрофобией. На беду, именно это и произошло, – закончил за него Пьер Бо со столь невинным видом, что собеседник чуть было не поверил ему, но хитроумие все же одержало верх:
– Тогда почему она не сошла в Дижоне? По-моему, так было бы проще и… дешевле.
– Сударь, – молвил проводник безукоризненно вежливо, – вряд ли столь умудренному опытом человеку, как вы, следует напоминать о странных изгибах женской логики. Американские леди привыкли, чтобы их капризы исполнялись мгновенно. Кроме того, денег у них куры не клюют. Миссис Каррингтон поступила точно так же, как поступила бы у себя дома, только и всего.
– Возможно, вы и правы, – проговорил Лорран, отходя. Поезд медленно покатился по рельсам.
Через окно в вагонной двери Пьер Бо проводил глазами Александру, которая, сидя в кабинете у начальника станции, беседовала с ним столь же непосредственно, как если бы находилась в великосветском салоне. Славный чиновник определенно стал жертвой ее обаяния. Что ж, тем лучше! Пусть эта несносная женщина выкручивается, как может. Лично он решил никогда больше с ней не связываться, даже если судьбе будет угодно устроить им третью по счету встречу.
Был момент, когда он, пытаясь уговорить ее вернуться в вагон, хотел было использовать в качестве довода то обстоятельство, что герцог де Фонсом сошел в Дижоне, не словом не обмолвившись о причине своего решения; однако это только укрепило бы у нее подозрение, что они сообщники. Нет, этот неприятный эпизод нужно как можно быстрее забыть!
Пока поезд уходил в бургундскую ночь, проводник провел несколько минут в купе, которое украсил цветами Фон-сом. Он обожал розы и сейчас сожалел, что их прелесть и дурманящий аромат так никому и не принесли пользы; что ж, он станет время от времени наносить им визит.
Поскольку начальнику станции запрещено при любых обстоятельствах покидать пост, бонский начальник разбудил хозяина привокзального киоска, чтобы тот отвез на своей двуколке красавицу иностранку в отель «Золотое дерево у коновязи», где ей будут предоставлены необходимые удобства и все прочее. Напрасно Александра утверждала, что вполне может скоротать время в зале ожидания, пока в Бон не придет поезд, который доставит ее в Лион; в конце концов перспектива просидеть на жесткой лавке двенадцать часов ужаснула ее, и она сдалась.
Спустя час, удобно устроившись в огромной белоснежной кровати, основным достоинством которой была мягчайшая пунцовая перина, напоминавшая гигантскую клубнику и покоившаяся на нескольких шерстяных матрасах, она погрузилась в безмятежный сон, какого не знала уже давно.
Она так славно выспалась, что на следующее утро, узнав от служанки, что «экипаж» со станции готов через час отвезти ее к лионскому поезду, ответила, что пробудет здесь еще денек. Достаточно было открыть ставни, чтобы удостовериться, что гостиница стоит на краю древнего города, у самых замшелых стен и круглых башен, на вершинах которых растут деревья; вокруг теснились бурые крыши, казавшиеся бархатными, и взлетали в небо шпили церквей. Ей казалось, что она любуется полотном фламандского живописца XV века.
«Было бы глупо не воспользоваться возможностью и не прогуляться по городу», – решила она. И действительно, ей было совершенно некуда торопиться: ведь тетушка Эмити не была предупреждена о ее прибытии. Будет даже забавно устроить себе дополнительный каникулярный денек в этой провинции, где ее не знает ни одна живая душа.
Она получила от прогулки огромное удовольствие. Умелая горничная удалила с ее одежды всякие следы пребывания на локомотиве, а хозяйка гостиницы мадам Брене обула ее в отличные туфли, за которыми послала, как только открылись лавки. Миссис Каррингтон бродила по загадочным улочкам, утыканным древними строениями, скрывавшими громкое прошлое, о котором свидетельствовала то дозорная вышка, то скульптурный портал, то древние балки, то гербы на воротах, то пышная решетка, то окошко со столбиками, то причудливые крыши, покрытые черным лаком с позолотой…
Она заходила в чистенькие, безмолвные церкви, охраняемые деревянными святыми; в одной звучал волшебный хорал Баха, исполняемый невидимым органистом, – здесь она задержалась, присев на скамеечку. Набрела она и на огромный крытый рынок, где расхаживали крикливые торговки в чепцах, а также на дозорную башню, которая никак не должна была находиться в этом городе и в этом стране, но отлично вписывалась в пейзаж… Наконец, перед ней предстал красивейший, богатейший, удивительнейший из госпиталей, видение из прошлого, в которое было трудно поверить современной женщине: то был чудесный монастырь, населенный монахинями в длинных одеяниях с прикрепленными к поясу мантиями и высоких головных уборах из тонкой белой материи.
Благодаря старушке в черном платочке, которая, увидев ее восхищение, взяла ее за руку, не произнеся ни слова, она сумела побывать внутри монастыря, который оказался как бы осколком иного мира, великолепного Средневековья, когда слава о величии бургундских герцогов облетела Европу. Здесь реяла тишина, которая является лучшей целительницей хворых – ими были заняты все койки в дубовом «зале для бедных» с красными ставнями на верхнем этаже, – ибо обеспечивает покой телу и мир душе.
На смену старухе, которая привела ее сюда, явилась молодая улыбчивая монахиня; она повела американку по обители, где показала ей удивительную аптеку, огромные, сияющие чистотой кухни, как будто сошедшие со страниц древнего фолианта, а также главную здешнюю достопримечательность – серию картин Рогира ван дер Вейдена «Страшный суд», перед которой Александра надолго застыла в задумчивости.
– Вы принимаете пансионерок? – внезапно задала она вопрос своей провожатой, когда та вела ее через просторный двор, который был бы больше под стать дворцу, чем больнице. – Такое может произойти, если речь зайдет о том, чтобы излечить душу, подобно тому, как мы врачуем тело. С момента основания обители в 1453 году благородной Гигон де Сален мы посвящаем себя заботе о бедных.
– Вы полагаете, что такая женщина, как я, не нашла бы себе здесь занятия? – Американка, как всегда, говорила в лоб. – Однако мне представляется, что, порази меня несчастье, здесь я могла бы излечиться от своих горестей.
– Тому, кто просит об убежище, мы его неизменно предоставляем, – прошептала молодая монахиня. – Однако, желая вам счастья, я бы предпочла не видеть вас среди нас. Я стану молиться об этом…
Оказавшись на улице, Александра готова была поверить, что только что побывала на другой планете – настолько ей трудно было понять, что с ней произошло. Неужели она перенесла столь глубокое потрясение, чтобы, принадлежа к епископальной церкви, но крайне редко посещая храм, внезапно оказалась сродни душой этим женщинам в одеяниях давно ушедших времен, которые добровольно согласились жить по правилам XV века? Она знала, что никогда их не забудет, и надеялась, что и они сохранят о ней добрую память, хотя бы благодаря щедрому взносу, который она сделала, желая помочь бедным.
Остаток дня она провела, по-прежнему чувствуя себя как в отпуску, что очень помогало забыть страшные минуты, пережитые в Средиземноморском экспрессе. Она познакомилась с местной кухней, о прелестях которой ранее не подозревала: ее побаловали ветчиной с петрушкой, упоительно пахнувшей разнотравьем, по-особому приготовленными яйцами в жирном соусе, таившем приятные сюрпризы, и восхитительной щукой со щавелем, которую ей подали после того, как она решительно отказалась от устриц, которыми гостиничный ресторан по праву гордился.
– Как вы можете есть такую гадость? – без всякого стеснения спросила она хозяйку. – Я слыхала, что во Франции не брезгуют даже лягушками…
– Совершенно справедливо. Жаль, что вы не хотите их попробовать, – с улыбкой ответила мадам Брене. – Я совершенно уверена: если бы вам завязали глаза и подали то и другое, не сказав, что именно вы едите, вы бы наверняка изменили свое отношение к этим лакомствам.
– Не исключено. Только мне что-то не хочется экспериментировать. Я всегда хочу знать, что именно ем, и к тому же придерживаюсь мнения, что зрение неплохо помогает желудку.
Следующим утром приободренная Александра погрузилась в идущий со всеми остановками поезд, на котором собиралась добраться до Лиона, чтобы немедленно отбыть оттуда на экспрессе, который домчит ее до Лазурного берега через Марсель. До вагона ее сопровождали все до одного служащие местного вокзала; пассажиры вагона, восхитившиеся ее походкой и изяществом, добровольно очистили ей местечко у окна. Напротив нее восседала толстуха, закутанная в просторную черную шаль, на голове у которой громоздилось чудное сооружение с креповыми бантами; она прижимала коленями к своему внушительному животу корзину, в которой, судя по запаху, путешествовал сыр. Соседом миссис Каррингтон оказался маленький человечек с длинными седыми усами, чья осанка и важность выдавали судью или провинциального нотариуса. Единственной необычной деталью его туалета был клетчатый картуз с наушниками, делавший его похожим на спаниеля в летах. Третьим соседом был худощавый молодой человек в соломенном канотье, который как уставился на молодую американку в первую же секунду ее появления, так и не отводил от нее взгляд. Об охватившем его волнении свидетельствовали прыжки его кадыка над целлулоидным воротничком.
Этот поезд, мирно тащившийся по сельской местности, не пропуская ни одной станции, не имел ни малейшего сходства с роскошным Средиземноморским экспрессом. Ехать в нем приходилось в изрядной тесноте. Тем не менее поездка доставила Александре большое удовольствие. Соседка напротив, оказавшаяся зажиточной фермершей из окрестностей Дижона, ехала в Макон к сестре, сломавшей ногу, и везла ей гостинцы; впрочем, в ее корзине было довольно снеди, которой она щедро делилась с попутчиками, причем особенно усердно она потчевала худосочного молодого человека, чей некормленный вид оказывал на нее удручающее действие. Благодаря ей Александра попробовала колбаски, немного превосходного сыра из Эпуасс, спелых черешен и отличного винца из Марсанни, сохранившего прохладу из-за влажного полотенца, которым была проложена плетенка. Человек, принятый Александрой за нотариуса, оказался просто-напросто рантье, с достоинством откликавшимся на свою птичью фамилию – Муано; он предложил Александре пряников с абрикосовым вареньем и смородинового печенья, оживленно болтая о том, как проходит его житье-бытье, каковы виды на урожай, особенно по части винограда. Для всех этих людей важнейшим вопросом было, какой урожай принесет в 1904 году лоза. У всех было гортанное «р», что выдавало в них бургундцев.
В Маконе компании пришлось расстаться. Фермерша – ее звали мадам Баруан – и молодой человек откланялись, чем опечалили остальных, особенно Александру, которая не успела заметить, как пробежало время. Места сошедших так и остались незанятыми. Александра и месье Муано остались в купе вдвоем, чем и воспользовались, чтобы расположиться поудобнее, однако говорили между собой мало. Американка уделяла внимание пейзажу: она восхищалась видами и была готова вслед за Жюлем Ренаром объявить местность «многоцветно-зеленой». От всего веяло такой безмятежностью, что она в конце концов задремала, убаюканная легким покачиванием вагона, и очнулась только в Лионе.
Здесь она распрощалась с последним попутчиком. У месье Муано оказались дела в городе, и он поспешил в гостиницу, где у него был заказан номер. Александра осталась ждать своего поезда на вокзале. К несчастью, ожидание затянулось на добрых три часа, что было вызвано, согласно объяснению вежливого служащего, небольшой задержкой на путях. Разумеется, она могла бы переночевать в Лионе, однако ей хотелось сохранить в душе очарование Бона, поэтому она решила не знакомиться с другим городом. К тому же оставшейся практически без багажа женщине не терпелось переодеться, а для этого у нее была лишь одна возможность: как можно быстрее очутиться в Каннах.
Но, увы, поезд не нагнал упущенное время в пути, а напротив, еще больше задержался на марсельском вокзале, где пропускал специальный поезд, везущий какого-то восточного царька, к которому проявляли особое внимание на Ке д'Орсе[8]. Кроме того, все вагоны поезда, даже в первом классе, оказались набиты битком, и духота доводила бедняжку до изнеможения. В довершение зол она поздно спохватилась, что поезд проскакивает Канны и останавливается только в Ницце, и то на рассвете. Окончательно измученная и обозленная, она наконец нашла повозку, которая доставила ее, куда требовалось.
Видя, что она ставит поклажу рядом со ступеньками, готовясь спускаться, сей достойный муж вышел из транса.
– Всячески прошу меня извинить, мадам, но не собираетесь же вы выходить?
– Как раз собираюсь.
– Но вам известно, что мы стоим посреди поля? Здесь нет вокзала.
Александра, уже взявшаяся за поручень, ответила, выглянув в темноту:
– А я вижу станцию, и совсем недалеко…
– Но, мадам, здесь нет платформы! Еще сломаете ногу…
– Хотите пари? – проговорила она с задорной улыбкой.
Прежде чем он успел ей помешать, она спрыгнула на щебенку, тут же выпрямилась, чему способствовал очень малый уклон насыпи, сняла с подножки поклажу и зонтик и, нисколько не заботясь о поднявшейся из-за нее суматохи, задрала подбородок и твердым шагом устремилась в сторону огней, отражавшихся в блестящих рельсах. Она как раз шествовала мимо вагона-ресторана, когда Пьер Бо, предупрежденный старым военным, догнал ее.
– Миссис Каррингтон! – вскричал он. – Что это на вас нашло?
– А как вы считаете? – ответила она, не замедляя шаг. – Я сочла несовместимым с моим достоинством продолжать путешествие в вашем поезде. Соблаговолите позаботиться о моем багаже после прибытия поезда в Канны!
– Это вы дернули стоп-кран?
Вопрос был риторическим, поэтому Александра небрежно пожала плечами.
– Естественно. Вы что же, воображали, что я стану ждать, что еще выкинет ваш сообщник? Как называется станция, к которой мы подъехали?
– Бон! Только вам там совершенно нечего делать, поэтому я прошу вас возвратиться в вагон.
– Ни за что! Ничто не заставит меня вернуться в этот поезд!
– Невероятно! Что же вы предпримете дальше?
– Пойду в… Бон? Так, кажется, вы назвали это место?
– Так, так. Что вы там станете делать?
– Ведь это вокзал, не так ли? Значит, там останавливается не только этот роскошный дом терпимости, но и другие поезда. Вот я и дождусь поезда, который доставит меня в Канны – нормального, скромного поезда, без этих ваших выкрутасов!
– Ни один экспресс, хоть с выкрутасами, хоть без, направляющийся к Лазурному берегу, не останавливается в Боне. Ближайшие вокзалы – Дижон, который мы уже оставили позади, и Лион, до которого еще очень далеко.
– Тогда я поеду в Лион. Разве это невозможно?
Упрямица, действительно вознамерившаяся доковылять до станции по железнодорожной насыпи в своих несерьезных туфельках, которые ни за что не дотянут до платформы, вызывала у Пьера Бо желание то ли наподдать ей хорошенько, то ли взвалить на плечо и силой водворить в вагон. Однако она и так питала к нему сильное предубеждение, и такой поступок только еще больше скомпрометировал бы его в ее глазах. Она и без того подозревала в нем сводника. Если она пожалуется на насильственные действия с его стороны, то ему грозило расставание с карьерой на железной дороге. Он попытался воздействовать на нее вежливыми уговорами:
– Умоляю, миссис Александра, будьте же благоразумны! Мы несем ответственность за вашу безопасность, а здесь, на путях, вам грозят всяческие напасти.
– Пока ваш поезд стоит неподвижно, я не вижу, чего мне бояться. Ничто не мешает вам проводить меня до самой станции.
– Но Средиземноморскому экспрессу пора отправляться! Через час по этому пути проследует другой состав…
– Ничего не имею против! Возвращайтесь в свой вагон. Всего хорошего!
– Мадам! – вскричал проводник, теряя терпение. – Возьмите же, наконец, в толк: такой экспресс нельзя остановить, просто повинуясь капризу, и остаться безнаказанной!
– То есть?
– Вам придется за это заплатить! И, боюсь, дорого! Миссис Каррингтон остановилась, как вкопанная. Они уже дошли до локомотива, и один из машинистов с насмешливым любопытством взирал на странную пару.
– Малышке вздумалось поразмяться? – любезно осведомился он.
– Идите к черту! – отрезала беглянка и повернулась к Пьеру Бо. – Неужели вы вообразили, что какие-то вульгарные деньги способны меня остановить? Я же сказала: проводите меня до станции! Там я подпишу чек, и вы сможете катить восвояси.
Появление подкрепления в лице начальника поезда ничего не изменило: миссис Каррингтон твердо решила сойти со Средиземноморского экспресса в Боне, и никакая человеческая сила не могла заставить ее передумать.
– Как пожелаете, мадам, – вздохнул начальник, – но хотя бы поднимитесь в вагон, чтобы мы доставили вас на станцию! Тут осталось еще порядком – неужели вы намерены преодолеть это расстояние пешком?
Александра посмотрела на свою обувь, которая и впрямь не была предназначена для длительных переходов и уже начала доставлять ей неудобство.
– Хорошо, – решила она, – но только на локомотиве! Тогда вы не посмеете запамятовать, что обещали остановиться!
Ее так и не удалось отговорить; спустя несколько мгновений она уже стояла на подножке тяжеловесной черной махины под охраной начальника поезда. Таким способом миссис Каррингтон и въехала в Бон, чем несказанно удивила начальника местной станции, который не помнил, чтобы у него когда-нибудь останавливался Средиземноморский экспресс. Он был готов оказать любые услуги слегка тронутой красавице американке, которой он был обязан этой невероятной случайностью: теперь ему будет, о чем вспоминать на пенсии.
Предоставив неумолимой пассажирке самостоятельно решать вопросы, возникшие из-за ее мстительного поступка, Пьер Бо, отказавшись от заранее проигранного сражения, вернулся к себе в вагон. Поднявшись на подножку, он оказался нос к носу с Жаном Лорреном, переполненным хитростью и злорадством, не упустившим из виду эпизод, героиней которого стала миссис Каррингтон.
– Импульсивная, но примечательная особа, не правда ли? – бросил он. – Можно ли узнать, что за муха ее укусила?
Журналист был сейчас как две капли воды похож на кота, приготовившегося слопать мышь: уж больно у него блестели глаза и отвисла губа. Казалось, он сейчас начнет облизываться. Проводнику это не очень понравилось, какую бы обиду ни нанесла ему бывшая мисс Форбс.
– Я всегда говорил, – со вздохом ответствовал он, – что в этих вагонах стоит страшная жара! Молодая дама стала жертвой… теплового удара.
– Дружище, и не подумайте, что я этим удовлетворюсь. Я поездил по ее стране и знаю, что в их пульманах вообще в пору задохнуться. Подобно всем американкам, миссис Каррингтон – заядлая путешественница, и…
– Даже великая путешественница может заболеть клаустрофобией. На беду, именно это и произошло, – закончил за него Пьер Бо со столь невинным видом, что собеседник чуть было не поверил ему, но хитроумие все же одержало верх:
– Тогда почему она не сошла в Дижоне? По-моему, так было бы проще и… дешевле.
– Сударь, – молвил проводник безукоризненно вежливо, – вряд ли столь умудренному опытом человеку, как вы, следует напоминать о странных изгибах женской логики. Американские леди привыкли, чтобы их капризы исполнялись мгновенно. Кроме того, денег у них куры не клюют. Миссис Каррингтон поступила точно так же, как поступила бы у себя дома, только и всего.
– Возможно, вы и правы, – проговорил Лорран, отходя. Поезд медленно покатился по рельсам.
Через окно в вагонной двери Пьер Бо проводил глазами Александру, которая, сидя в кабинете у начальника станции, беседовала с ним столь же непосредственно, как если бы находилась в великосветском салоне. Славный чиновник определенно стал жертвой ее обаяния. Что ж, тем лучше! Пусть эта несносная женщина выкручивается, как может. Лично он решил никогда больше с ней не связываться, даже если судьбе будет угодно устроить им третью по счету встречу.
Был момент, когда он, пытаясь уговорить ее вернуться в вагон, хотел было использовать в качестве довода то обстоятельство, что герцог де Фонсом сошел в Дижоне, не словом не обмолвившись о причине своего решения; однако это только укрепило бы у нее подозрение, что они сообщники. Нет, этот неприятный эпизод нужно как можно быстрее забыть!
Пока поезд уходил в бургундскую ночь, проводник провел несколько минут в купе, которое украсил цветами Фон-сом. Он обожал розы и сейчас сожалел, что их прелесть и дурманящий аромат так никому и не принесли пользы; что ж, он станет время от времени наносить им визит.
Поскольку начальнику станции запрещено при любых обстоятельствах покидать пост, бонский начальник разбудил хозяина привокзального киоска, чтобы тот отвез на своей двуколке красавицу иностранку в отель «Золотое дерево у коновязи», где ей будут предоставлены необходимые удобства и все прочее. Напрасно Александра утверждала, что вполне может скоротать время в зале ожидания, пока в Бон не придет поезд, который доставит ее в Лион; в конце концов перспектива просидеть на жесткой лавке двенадцать часов ужаснула ее, и она сдалась.
Спустя час, удобно устроившись в огромной белоснежной кровати, основным достоинством которой была мягчайшая пунцовая перина, напоминавшая гигантскую клубнику и покоившаяся на нескольких шерстяных матрасах, она погрузилась в безмятежный сон, какого не знала уже давно.
Она так славно выспалась, что на следующее утро, узнав от служанки, что «экипаж» со станции готов через час отвезти ее к лионскому поезду, ответила, что пробудет здесь еще денек. Достаточно было открыть ставни, чтобы удостовериться, что гостиница стоит на краю древнего города, у самых замшелых стен и круглых башен, на вершинах которых растут деревья; вокруг теснились бурые крыши, казавшиеся бархатными, и взлетали в небо шпили церквей. Ей казалось, что она любуется полотном фламандского живописца XV века.
«Было бы глупо не воспользоваться возможностью и не прогуляться по городу», – решила она. И действительно, ей было совершенно некуда торопиться: ведь тетушка Эмити не была предупреждена о ее прибытии. Будет даже забавно устроить себе дополнительный каникулярный денек в этой провинции, где ее не знает ни одна живая душа.
Она получила от прогулки огромное удовольствие. Умелая горничная удалила с ее одежды всякие следы пребывания на локомотиве, а хозяйка гостиницы мадам Брене обула ее в отличные туфли, за которыми послала, как только открылись лавки. Миссис Каррингтон бродила по загадочным улочкам, утыканным древними строениями, скрывавшими громкое прошлое, о котором свидетельствовала то дозорная вышка, то скульптурный портал, то древние балки, то гербы на воротах, то пышная решетка, то окошко со столбиками, то причудливые крыши, покрытые черным лаком с позолотой…
Она заходила в чистенькие, безмолвные церкви, охраняемые деревянными святыми; в одной звучал волшебный хорал Баха, исполняемый невидимым органистом, – здесь она задержалась, присев на скамеечку. Набрела она и на огромный крытый рынок, где расхаживали крикливые торговки в чепцах, а также на дозорную башню, которая никак не должна была находиться в этом городе и в этом стране, но отлично вписывалась в пейзаж… Наконец, перед ней предстал красивейший, богатейший, удивительнейший из госпиталей, видение из прошлого, в которое было трудно поверить современной женщине: то был чудесный монастырь, населенный монахинями в длинных одеяниях с прикрепленными к поясу мантиями и высоких головных уборах из тонкой белой материи.
Благодаря старушке в черном платочке, которая, увидев ее восхищение, взяла ее за руку, не произнеся ни слова, она сумела побывать внутри монастыря, который оказался как бы осколком иного мира, великолепного Средневековья, когда слава о величии бургундских герцогов облетела Европу. Здесь реяла тишина, которая является лучшей целительницей хворых – ими были заняты все койки в дубовом «зале для бедных» с красными ставнями на верхнем этаже, – ибо обеспечивает покой телу и мир душе.
На смену старухе, которая привела ее сюда, явилась молодая улыбчивая монахиня; она повела американку по обители, где показала ей удивительную аптеку, огромные, сияющие чистотой кухни, как будто сошедшие со страниц древнего фолианта, а также главную здешнюю достопримечательность – серию картин Рогира ван дер Вейдена «Страшный суд», перед которой Александра надолго застыла в задумчивости.
– Вы принимаете пансионерок? – внезапно задала она вопрос своей провожатой, когда та вела ее через просторный двор, который был бы больше под стать дворцу, чем больнице. – Такое может произойти, если речь зайдет о том, чтобы излечить душу, подобно тому, как мы врачуем тело. С момента основания обители в 1453 году благородной Гигон де Сален мы посвящаем себя заботе о бедных.
– Вы полагаете, что такая женщина, как я, не нашла бы себе здесь занятия? – Американка, как всегда, говорила в лоб. – Однако мне представляется, что, порази меня несчастье, здесь я могла бы излечиться от своих горестей.
– Тому, кто просит об убежище, мы его неизменно предоставляем, – прошептала молодая монахиня. – Однако, желая вам счастья, я бы предпочла не видеть вас среди нас. Я стану молиться об этом…
Оказавшись на улице, Александра готова была поверить, что только что побывала на другой планете – настолько ей трудно было понять, что с ней произошло. Неужели она перенесла столь глубокое потрясение, чтобы, принадлежа к епископальной церкви, но крайне редко посещая храм, внезапно оказалась сродни душой этим женщинам в одеяниях давно ушедших времен, которые добровольно согласились жить по правилам XV века? Она знала, что никогда их не забудет, и надеялась, что и они сохранят о ней добрую память, хотя бы благодаря щедрому взносу, который она сделала, желая помочь бедным.
Остаток дня она провела, по-прежнему чувствуя себя как в отпуску, что очень помогало забыть страшные минуты, пережитые в Средиземноморском экспрессе. Она познакомилась с местной кухней, о прелестях которой ранее не подозревала: ее побаловали ветчиной с петрушкой, упоительно пахнувшей разнотравьем, по-особому приготовленными яйцами в жирном соусе, таившем приятные сюрпризы, и восхитительной щукой со щавелем, которую ей подали после того, как она решительно отказалась от устриц, которыми гостиничный ресторан по праву гордился.
– Как вы можете есть такую гадость? – без всякого стеснения спросила она хозяйку. – Я слыхала, что во Франции не брезгуют даже лягушками…
– Совершенно справедливо. Жаль, что вы не хотите их попробовать, – с улыбкой ответила мадам Брене. – Я совершенно уверена: если бы вам завязали глаза и подали то и другое, не сказав, что именно вы едите, вы бы наверняка изменили свое отношение к этим лакомствам.
– Не исключено. Только мне что-то не хочется экспериментировать. Я всегда хочу знать, что именно ем, и к тому же придерживаюсь мнения, что зрение неплохо помогает желудку.
Следующим утром приободренная Александра погрузилась в идущий со всеми остановками поезд, на котором собиралась добраться до Лиона, чтобы немедленно отбыть оттуда на экспрессе, который домчит ее до Лазурного берега через Марсель. До вагона ее сопровождали все до одного служащие местного вокзала; пассажиры вагона, восхитившиеся ее походкой и изяществом, добровольно очистили ей местечко у окна. Напротив нее восседала толстуха, закутанная в просторную черную шаль, на голове у которой громоздилось чудное сооружение с креповыми бантами; она прижимала коленями к своему внушительному животу корзину, в которой, судя по запаху, путешествовал сыр. Соседом миссис Каррингтон оказался маленький человечек с длинными седыми усами, чья осанка и важность выдавали судью или провинциального нотариуса. Единственной необычной деталью его туалета был клетчатый картуз с наушниками, делавший его похожим на спаниеля в летах. Третьим соседом был худощавый молодой человек в соломенном канотье, который как уставился на молодую американку в первую же секунду ее появления, так и не отводил от нее взгляд. Об охватившем его волнении свидетельствовали прыжки его кадыка над целлулоидным воротничком.
Этот поезд, мирно тащившийся по сельской местности, не пропуская ни одной станции, не имел ни малейшего сходства с роскошным Средиземноморским экспрессом. Ехать в нем приходилось в изрядной тесноте. Тем не менее поездка доставила Александре большое удовольствие. Соседка напротив, оказавшаяся зажиточной фермершей из окрестностей Дижона, ехала в Макон к сестре, сломавшей ногу, и везла ей гостинцы; впрочем, в ее корзине было довольно снеди, которой она щедро делилась с попутчиками, причем особенно усердно она потчевала худосочного молодого человека, чей некормленный вид оказывал на нее удручающее действие. Благодаря ей Александра попробовала колбаски, немного превосходного сыра из Эпуасс, спелых черешен и отличного винца из Марсанни, сохранившего прохладу из-за влажного полотенца, которым была проложена плетенка. Человек, принятый Александрой за нотариуса, оказался просто-напросто рантье, с достоинством откликавшимся на свою птичью фамилию – Муано; он предложил Александре пряников с абрикосовым вареньем и смородинового печенья, оживленно болтая о том, как проходит его житье-бытье, каковы виды на урожай, особенно по части винограда. Для всех этих людей важнейшим вопросом было, какой урожай принесет в 1904 году лоза. У всех было гортанное «р», что выдавало в них бургундцев.
В Маконе компании пришлось расстаться. Фермерша – ее звали мадам Баруан – и молодой человек откланялись, чем опечалили остальных, особенно Александру, которая не успела заметить, как пробежало время. Места сошедших так и остались незанятыми. Александра и месье Муано остались в купе вдвоем, чем и воспользовались, чтобы расположиться поудобнее, однако говорили между собой мало. Американка уделяла внимание пейзажу: она восхищалась видами и была готова вслед за Жюлем Ренаром объявить местность «многоцветно-зеленой». От всего веяло такой безмятежностью, что она в конце концов задремала, убаюканная легким покачиванием вагона, и очнулась только в Лионе.
Здесь она распрощалась с последним попутчиком. У месье Муано оказались дела в городе, и он поспешил в гостиницу, где у него был заказан номер. Александра осталась ждать своего поезда на вокзале. К несчастью, ожидание затянулось на добрых три часа, что было вызвано, согласно объяснению вежливого служащего, небольшой задержкой на путях. Разумеется, она могла бы переночевать в Лионе, однако ей хотелось сохранить в душе очарование Бона, поэтому она решила не знакомиться с другим городом. К тому же оставшейся практически без багажа женщине не терпелось переодеться, а для этого у нее была лишь одна возможность: как можно быстрее очутиться в Каннах.
Но, увы, поезд не нагнал упущенное время в пути, а напротив, еще больше задержался на марсельском вокзале, где пропускал специальный поезд, везущий какого-то восточного царька, к которому проявляли особое внимание на Ке д'Орсе[8]. Кроме того, все вагоны поезда, даже в первом классе, оказались набиты битком, и духота доводила бедняжку до изнеможения. В довершение зол она поздно спохватилась, что поезд проскакивает Канны и останавливается только в Ницце, и то на рассвете. Окончательно измученная и обозленная, она наконец нашла повозку, которая доставила ее, куда требовалось.