Страница:
Маргарита начала преобразования с переустройства королевского двора, куда теперь была допущена молодежь.
Три принцессы придумали новую моду: они стали носить платья, юбки которых имели с одной стороны разрез во все бедро. При ходьбе мужскому взору внезапно открывалось гораздо больше, чем могла бы себе позволить любая благовоспитанная девица. Кавалеры, ослепленные мимолетным зрелищем, при виде икры или прекрасного бедра вздыхали, смущенно опуская глаза. Вскоре по Лувру поползла молва, что невестки короля не только красивы, но и хорошо сложены…
Жизнелюбие трех принцесс создавало в королевском дворце атмосферу легкого опьянения и неутоленных страстей. Женщины стали кокетничать с мужчинами, с удовольствием принимая комплименты.
Жены придворных, ревниво следя за своими мужьями, с нетерпением поглядывали на супругов трех бесстыдниц, но королевские сыновья хранили молчание. Один лишь государь хмурил брови в знак неодобрения, но зрелище, предлагаемое взорам неискушенных придворных, оказалось столь завлекательным, а три молоденькие озорницы были столь очаровательны, что неудовольствие на монаршем лице быстро сменялось снисходительной улыбкой.
— Чтобы заставить короля улыбнуться, — говорили советники монарха, украдкой поглядывая на своего господина, — надо быть красивой, как мадам Маргарита.
О, Маргарита была воистину прекрасна! Ее красота пленяла воображение любого мужчины. Небрежным жестом, мимолетной улыбкой принцесса могла зародить в мужском сердце самую смелую надежду. Взгляд ее восхитительных черных, бархатистых очей умел ласкать.
Когда в сердце Маргариты вспыхнула страсть к Филиппу д'Онэ, она без труда заполучила его в любовники: молодой человек давно был от принцессы без ума.
Д'Онэ были богаты, их владения Вемар и Онэ-ле-Бон-ди между Понтуазом и Люзаршем, а также обширные земли в окрестностях Гран-Мулена приносили огромные доходы. Старший брат Филиппа, Готье, уже будучи конюшим Филиппа Пуатье, заключил удачнейший брак, взяв в жены Агнессу де Монморанси, чей род восходил к первому христианскому барону Франции.
— Будь осторожен, сынок, — напутствовал господин д'Онэ младшего сына, отправляя Филиппа ко двору Карла Валуа, королевского брата. — Не забывай, что чем богаче женщина, тем дороже она обходится мужчине.
— Не забуду, отец, — ответил Филипп и вскоре убедился в правоте родителя. Разумеется, он не горевал по поводу денег — их у него было предостаточно. Когда речь пошла об удовлетворении страсти, золото в его глазах потеряло всякую цену. Филипп был счастлив.
Маргарита, все чаще наведываясь в Нельский отель, приказала привести в порядок и огромную мрачную башню с узенькими продолговатыми окнами-бойницами и островерхой крышей.
— Мне необходимо хоть иногда побыть одной, — заявила она. — Хочется поразмышлять в тишине, почитать молитвенник, полюбоваться видом из окна…
Людовик Наваррский, зная сумасбродный нрав супруги, ничуть не удивился этой, казалось бы, странной прихоти. Он выделил деньги на обновление башни, не предполагая, что помогает жене превратить крепость в приют любви.
Пока велись работу по благоустройству Нельской башни, любовники встречались в королевском дворце, где их покой охраняли посвященные в тайну Жанна и Бланка Бургундские. Обе принцессы, довольные, что участвуют в столь захватывающей интриге, дежурили в коридорах и у дверей комнат Маргариты, которая подробно рассказывала кузинам о своих встречах с любимым. Почти каждое утро три молодые женщины запирались то в спальне Жанны, то в опочивальне Бланки и с замиранием сердца слушали пикантные подробности любовных приключений старшей из них. Узнав, что у Филиппа есть старший брат, Бланка однажды заявила:
— Готье будет моим!
Более застенчивая Жанна не стала возражать, и на следующий день Филиппа попросили привести брата. Готье сразу понравился Бланке, которая увлекла его в свою спальню, откуда молодой человек вышел лишь ранним утром.
Юная Бланка решила последовать примеру королевы Наваррской скорее из стремления поразвлечься, чем из-за неудовлетворенности собственным браком. Старший из братьев д'Онэ не обманул ее ожиданий — по привлекательности он не уступал Филиппу, да и, судя по словам Маргариты, в любви был столь же искушен…
С тех пор покой любовников охраняла одна лишь Жанна, посвященная сразу в две тайны. Благодаря ей в течение трех лет никто во дворце не подозревал о том, что творилось по ночам в комнатах принцесс…
Тем временем залы в Нельской башне стараниями Маргариты превратились в уютное любовное гнездышко, куда к ней и Бланке в отсутствие принцев, задержавшихся во дворце, могли наведываться братья д'Онэ. Под покровом ночи молодые люди через потайную дверь проникали в башню прямо с берега реки, чтобы под утро удалиться тем же путем, унося с собой новые восхитительные воспоминания.
Жанна, так и не решившаяся обзавестись любовником, охотно покрывала сестру и кузину и даже помогала им. Она передавала амурные послания и следила, чтобы ничто не мешало свиданиям любовников.
Все три принцессы отлично сознавали, что совершают страшное преступление, но надеялись, что Нельской башне Удастся сохранить свою тайну. Однако же их надеждам не суждено было осуществиться…
Людовик Сварливый, вернувшись домой после казни, Вовсе не собирался искать забвения в нежных объятиях любящей супруги. Он предпочел утопить в вине страх, охвативший его после того, как он наконец осознал, что слова крестного отца относились и к нему тоже…
Однако беда подстерегала короля Наваррского с неожиданной для него стороны: его не только прокляли, но и обесчестили, превратив в рогоносца. А как известно, рога легко носить, если о них не знать, в противном случае это украшение становится неподъемным…
Не прошло и двух месяцев после гибели тамплиеров, как роковая ошибка принцесс обратила восторги любви в слезы ужаса и бесчестья.
К раскрытию секретов Нельской башни оказалась причастной женщина — королева, опустившаяся до доносительства и превратившая в ад жизнь своих родных братьев. Для этого у нее должны были быть веские основания…
Изабелла, королева Англии, дочь Филиппа Красивого, точная копия отца — та же ледяная красота, те же надменность, непреклонность, гордость и высокомерие, — узнав о прелюбодеянии принцесс, с трудом сохранила хладнокровие. Когда Изабелла смотрела на юных преступниц, в ее прекрасных голубых глазах горела ненависть.
Уже пять лет прошло с тех пор, как отец, следуя политической выгоде Франции и собственному желанию видеть дочь королевой, обрек Изабеллу на незавидное существование. Став женой Эдуарда II Английского, она в тот же день превратилась в несчастнейшую женщину в мире, ибо супруг пренебрег ею. Новобрачный отнюдь не был ни стар, ни немощен. Эдуард, хвала Небу, отличался отменным здоровьем, и ко дню свадьбы ему исполнилось всего двадцать четыре года. Но ни горделивая осанка, ни высокомерный взор не могли обмануть внимательного наблюдателя, каковым по праву считался французский монарх. Молодой английский государь являлся полной противоположностью своему отцу Эдуарду I, прозванному «британским Юстинианом» и «молотом шотландцев».
Эдуард II был, бесспорно, красивым мужчиной — атлетического сложения, подвижным и ловким, — но тело его, закаленное физическими упражнениями и игрой в мяч, почему-то не излучало силу: король был просто крупным и высоким. Неострые черты его лица говорили о безволии, линия яйцеобразного подбородка под вьющейся светлой бородкой не свидетельствовала ни об энергии, ни о властности, ни даже о чувственности. Шелковистая бородка не могла скрыть душевной слабости Эдуарда, который то беспричинно тер вялой рукой лицо, то размахивал ею, то теребил нашитые на камзол жемчужины. Голос, который он считал властным и суровым, часто изменял ему, несмотря на все старания. Спина, хотя и широкая, производила неприятное впечатление: линия от шеи до поясницы казалась неровной, волнообразной, мягкой, будто позвоночник гнулся под тяжестью торса.
Трудно было не заметить нежных взглядов, которыми обменивались Эдуард и Питер Гавестон, приятель детства английского монарха, некогда мелкий дворянин, получивший от венценосного друга титул графа Корнуэльского и руку сестры графа Глочестера, Маргариты Клэр, одной из самых богатых наследниц в Англии.
Какие заслуги вознесли Питера Гавестона столь высоко? Об этом давно судачили во всей Европе, и для Филиппа Красивого нравы Эдуарда не были тайной. Но разве можно отказать английскому королю и не отдать ему в супруги дочь лишь на том основании, что он предпочитает женщинам мужчин?
Двадцать второго января 1309 года Филипп в Булони провожал шестнадцатилетнюю Изабеллу. Она взошла на борт корабля, украшенного флагами с французскими лилиями и английскими леопардами, и ласково улыбнулась отцу. Филипп, прощаясь, поднял руку. Он уже знал, сколь безрадостное супружество ожидало Изабеллу. Но государь выдал дочь замуж за другого государя, потому что этого требовали интересы страны. Все остальное в расчет не принималось.
Путешествие по штормящему морю нисколько не походило на свадебное. К огорчению Изабеллы, Эдуард не проявил настойчивости в ожидаемых от молодожена посягательствах на целомудрие новобрачной. Вскоре выяснилось, что всю свою любовь король без остатка отдавал Питеру Гавестону, с которым не разлучался ни днем, ни ночью.
Двадцать второго февраля на Изабеллу в Вестминстере возложили вожделенную корону. И тут молодая королева окончательно осознала, чем поступилась ради своего высокого положения. В памяти всплыли слова отца: «Мы рождены не для того, чтобы поддаваться личным горестям, Изабелла. Короли живут жизнью своего королевства и только в этом находят удовлетворение… разумеется, при условии, что они достойны своего высокого удела».
Воспитанная в ревностном стремлении обладать короной, Изабелла получила желаемое, но плата оказалась невероятно высокой. Жизнь отвергнутой женщины, униженной и безвластной королевы наполнилась нестерпимой горечью И только рождение сына вернуло ей силы.
На пятый год брака Изабелла впервые посетила Францию, и все сразу заметили, как сильно она изменилась.
Филипп Красивый пригласил зятя и дочь на торжества по случаю посвящения принцев в рыцари. В саду аббатства Сен-Жермен-де-Пре король устроил пир; гостей, расположившихся под шелковыми позолоченными навесами, обслуживали слуги, разъезжавшие на лошадях. Лицедеи разыгрывали забавные сценки, менестрели распевали песни. Развлечения продолжались всю ночь. На уличных перекрестках стояли бочки с вином.
Общее веселье только ухудшало настроение Изабеллы, заставляя ее сравнивать свое несчастье с благополучной судьбой невесток. Окруженные восхищенной толпой придворных, принцессы в роскошных нарядах радовались каждой минуте жизни. Рядом с ними Изабелле приходилось делать над собой огромное усилие, чтобы скрыть безнадежное уныние. К тому же поведение принцесс она считала просто неприличным! Безумные наряды, в которых им почему-то дозволялось щеголять, вызывали неодобрение целомудренной Изабеллы. При мысли о том, что Маргарита в один прекрасный день станет французской королевой, Изабелла почувствовала укол зависти. Ее охватила бессильная ярость. Подумать только: ведь когда-то она любила своих веселых кузин! Помня об этом, Изабелла, отправляясь во Францию, приготовила для них подарки — три одинаковых, подбитых шелком, сплетенных из золотых нитей кошеля для милостыни; застежкой им служили три драгоценных камня, каждый величиной с ноготь большого пальца.
Маргарита, Жанна и Бланка пришли в восторг от подарков английской королевы, но не спешили прицепить кошели к поясу, будучи донельзя избалованными всяческими подношениями.
Изабелла ужасно оскорбилась, и это тотчас подметил ее кузен Робер д'Артуа — сопровождавший английскую королеву рыжеволосый гигант, которого, помимо огромного роста и недюжинной силы, отличали коварство и проницательность.
Уже несколько лет Робер враждовал со своей теткой Маго, вдовой графа Бургундского, матерью Жанны и Бланки. Предметом спора стало графство Артуа, которое Маго унаследовала от отца, Робера II, и на которое ее племянник претендовал на правах внука того же Робера. В 1309 году король Филипп лично решил дело в пользу Маго, но строптивый Робер отказался подчиниться королевскому вердикту. Ненависть племянника к тетке распространилась и на ее дочерей, и Робер поклялся отомстить молоденьким невесткам Филиппа Красивого. Правда, его неприязнь к Маргарите понять трудно; возможно, он был к ней неравнодушен, она же отвергла его…
Как бы там ни было, в Изабелле Робер нашел союзницу.
— Мадам, — сказал он, — да будет вам известно, что будущая королева Франции скоро получит прозвище Маргарита Распутница…
— О чем вы, Робер? — спросила Изабелла, подняв на Кузена удивленный взгляд огромных голубых глаз.
— Вы не ослышались, кузина, — кивнул рыжий великан. — Да и обе бургундские сестры не лучше Маргариты.
— Как? Жанна и Бланка тоже распутны? — гневно уточнила молодая королева.
— Бланка бесспорно, а вот Жанна… — Робер неуверенно махнул своей огромной ручищей. — Просто она более ловкая, — добавил он.
— Вы уверены? — Изабелла поднялась со своего кресла с высокой резной спинкой.
— Ваши братья, мадам, рогоносцы, все трое! — твердо заявил Робер.
— Если это правда, — медленно произнесла королева, — я не потерплю подобного позора, не позволю, чтобы моя семья стала всеобщим посмешищем!
Робер удовлетворенно хмыкнул: он сумел разжечь гнев в душе гордой Изабеллы.
— У вас есть доказательства, кузен? Назовите имена! — потребовала королева.
— Когда женщина тайком продает свои драгоценности, разве это не доказательство того, что она одаривает любовника или покупает себе сообщников?
— Не всегда, — разочарованно скривила губы Изабелла.
Робер поспешно пообещал выяснить все подробности и, добыв улики, известить английскую королеву о результатах своего расследования. И Изабелла согласилась на то, чтобы человек, который вместе с ее братьями (и, кстати, вместе с обоими братьями д'Онэ) получил некогда рыцарский пояс из рук ее отца, заделался соглядатаем и шпионом самого низкого пошиба — ибо ему предстояло подглядывать в замочную скважину женской опочивальни. Ненависть к невесткам победила муки совести…
Робер д'Артуа рьяно принялся за дело. Впрочем, особо трудиться ему не пришлось, поскольку беспечные Маргарита и Бланка почти не скрывали своего расположения к братьям д'Онэ. Прогуливаясь в окрестностях Нельского отеля, Робер часто встречал и Филиппа, и Готье; увидев же у них на поясах одинаковые кошели — подарки английской королевы, — он получил и доказательство прелюбодеяния принцесс, и возможность отомстить ненавистной Маго.
Уведомив обо всем Изабеллу, Робер принялся ждать нового визита английской государыни в родную страну.
Принцессы же и представить себе не могли, что скоро, совсем скоро им снова предстоит встреча с Изабеллой. Две молодые женщины, за четыре года осмелевшие от своей безнаказанности, совершили непоправимую ошибку…
В маленьком городке Клермон на Уазе королеву Англии встречали его высочество Филипп, граф Пуатье, и его высочество Карл Валуа. Брат и дядя сопровождали Изабеллу в Понтуаз, где в замке Мобюиссон ожидал ее отец, «король Филипп.
Над свитой французов, словно могучая башня, возвышался Робер д'Артуа. Приветствуя венценосную кузину, он нагнулся к ее носилкам.
— Кто эти люди, что бесчестят корону Франции? — спросила Изабелла.
— Они состоят в сопровождающей вас свите, мадам, — ответил Робер, улыбаясь.
— Я хочу видеть их немедленно! — резко бросила королева.
И Робер Артуа жестом подозвал братьев д'Онэ.
— Королева изволила вас заметить, — лукаво подмигнув, сообщил им Робер.
О да, королева сразу заметила одинаковые кошели, прицепленные к поясам братьев.
Вечером в день приезда Изабелла встретила трех своих кузин с сияющим улыбкой лицом и любезно отвечала на их приветствия. А сразу после ужина она прошла с отцом в его Кабинет.
Король Филипп смотрел на дочь своим ледяным взглядом, ожидая, что она заговорит первой.
«Сейчас я нанесу ему страшный удар, — подумала Изабелла, не смея начать разговор. — Если бы распутницей оказалась одна Бланка, я бы промолчала, но развратничает и Маргарита…»
Выпрямившись в своем кресле, она решительно произнесла:
— Отец, вы всегда говорили об уважении, которое должны питать к самим себе особы королевского рода. Именно забота о чести нашей семьи вновь привела меня во Францию…
Филипп Красивый не сводил с дочери немигающего взгляда.
— Так зачем же вы приехали, Изабелла? — поторопил он ее.
Изабелла с трудом перевела дыхание.
— Я приехала потому, — медленно проговорила она, — что жены моих братьев — развратницы, и сама мысль о том, что королева Наваррская, будущая королева Франции, оскверняет корону, которую носила ваша возлюбленная супруга и наша мать, стала для меня невыносимой…
— Я знаю, что вы недолюбливаете ваших невесток, — перебил дочь Филипп. — Но причина вашей неприязни…
— Моя неприязнь имеет основания, отец, — заявила Изабелла, гордо вскинув голову. — Личное счастье для королей — ничто, если речь идет о защите их чести. Об этом вы тоже часто говорили мне, отец. Позвольте открыть вам правду, которую от вас скрывают…
Изабелла прервалась, словно ожидая слов одобрения, но король молчал.
— Мне стало известно, — продолжила она спустя мгновение, — что Маргарита и Бланка взяли себе в любовники братьев д'Онэ, конюших графа Пуатье и нашего дяди Карла Валуа. Что касается Жанны, то никто не может назвать имени ее любовника, но скорее всего лишь потому, что она более ловко скрывает свою тайну. Однако доподлинно известно, что она поощряет забавы сестры и кузины, покровительствует им, помогает устраивать свидания с любовниками в Нельской башне. Об этом говорит весь двор, и только вы еще не…
— Доказательства, Изабелла! У вас есть доказательства? — перебил дочь Филипп Красивый и предостерегающе поднял руку.
И тогда английская королева рассказала ему историю с золотыми кошелями.
— Я собственными глазами видела у поясов братьев д'Онэ свои подарки, — закончила Изабелла.
Король молча поднялся с кресла. Изабелла ждала.
— Пойдемте, — вдруг произнес Филипп. — Пойдемте к ним.
Он резким движением распахнул дверь и пропустил дочь вперед. По длинному темному коридору они прошли в другое крыло замка Мобюиссон, где помещались покои трех королевских невесток.
— Не изволите ли, — без всяких вступлений потребовал король, — показать мне кошели, которые вам подарила английская королева?
— Я… я оставила свой в Париже, — пролепетала Жанна.
— И я…
— И я тоже… — подхватили Маргарита и Бланка.
— Ну что ж… Раз вы оставили кошели в Париже, мы попросим братьев д'Онэ съездить за ними, — заявил Филипп Красивый, открыл дверь и велел привратнику немедленно позвать обоих конюших.
Готье и Филипп д'Онэ, на долю которых выпало радостное детство и безоблачная юность, привыкли удовлетворять самые тщеславные свои желания и по праву считали себя баловнями судьбы. Немудрено, что пытки быстро сломили их. Накануне гарцевавшие в королевском кортеже, наутро они потеряли человеческий облик.
Гийом де Ногарэ, жестокий и поразительно бесчувственный исполнитель королевской воли, ухитрившийся получить от рыцарей-тамплиеров самые невероятные показания, знал, как развязывать языки.
«Тамплиеры держались достойнее», — подумал он, бросив последний взгляд на истерзанные тела братьев д'Онэ, и, больше не оборачиваясь, вышел прочь из пыточной камеры.
Из старинного замка Понтуаз, превращенного в тюрьму, он направился в Мобюиссон, где его уже ждали король и члены королевской семьи.
Филипп IV подал знак, и хранитель печати, развернув пергаментный свиток, стал читать запись допроса.
Поначалу оба брата, как и подобало людям благородным, отрицали все обвинения, но очень скоро забыли о галантности. Все, что для виновных означало страсть, любовный пыл и наслаждение: месяц, когда принцессы вступили в преступную связь, дни встреч, ночи, проведенные в Нельской башне, имена слуг-сообщников — все было выставлено напоказ, обнажено, вскрыто.
Каждое слово, произнесенное Ногарэ, полнило чашу стыда, которую суждено было испить трем королевским сыновьям.
Людовика Наваррского терзала ужасная мысль, пришедшая ему в голову, когда он сопоставил даты встреч Маргариты с Филиппом д'Онэ и день рождения своей дочери: «Моя дочь… моя маленькая Жанна… возможно, она не моя…»
Граф Пуатье старался не упустить ни слова из того, что читал Ногарэ. Хранителю печати так и не удалось вырвать у братьев д'Онэ признания относительно Жанны: оба отрицали, что у супруги Филиппа был любовник, и не могли назвать его имени.
«Конечно, она играла гнусную роль сводни, — думал принц, — в этом нет сомнения, но сама…»
На глазах молоденького Карла блестели слезы, хотя он изо всех сил старался их сдержать.
— Бланка, моя Бланка, — прошептал он. — Они были вместе, когда проклял нас Жак де Молэ… Проклятие… Проклятие тамплиера сбывается…
— Немедленно прекратите причитать, Карл, — сурово одернул сына Филипп Красивый и, повернувшись к хранителю печати, приказал бесстрастным тоном: — Ступайте, мессир де Ногарэ. Вы действовали как должно.
Ногарэ безмолвно поклонился и покинул королевские покои. Воцарившуюся тишину нарушил Людовик Наваррский:
— Скоро начнут говорить, что моя дочь незаконнорожденная!
Недовольно хмурясь, король окинул сына ледяным взглядом.
— Непременно, — холодно произнес он, — если вы сами будете кричать об этом на всех перекрестках. Лучше скажите нам, какую кару вы считаете нужным применить к вашей супруге?
— Пусть умрет! — вскричал король Наваррский, теряя остатки самообладания. — Она — и обе другие тоже!
— Вас ослепило горе, Людовик, — внезапно отозвался Филипп Пуатье. — На душе у Жанны нет столь великого греха, как у Маргариты и Бланки. Жанна не изменила супружескому долгу. Пусть ее заточат в монастырь, пусть она даже останется там до конца своих дней, если это необходимо ради чести короны, но пусть ей сохранят жизнь…
— А что скажете вы, Изабелла? — поворачиваясь к Дочери, спросил Филипп IV.
— Павшая женщина, — ответила английская королева, — должна быть навечно отлучена от королевского ложа. И кара, постигшая ее, должна быть всенародной, дабы каждый знал, что преступление, совершенное супругой или Дочерью короля, наказуется более сурово, чем преступление, совершенное женой любого из ваших подданных, Ваше Величество.
— Благодарю вас. Справедливость свершится сегодня же перед вечерней, — заявил король, вставая из-за стола.
Суд над принцессами-прелюбодейками состоялся спустя несколько часов в капитульной зале аббатства сестер бенедиктинок в Мобюиссон.
Король в короне на голове, со скипетром в руке восседал на троне, и лицо государя было еще холоднее, чем обычно, а взгляд — еще неподвижнее.
Перед своим господином застыл в молчании весь королевский двор.
На возвышении члены королевской семьи заняли места рядом с тремя несчастными принцами. Перед ними на каменных плитах стояли на коленях три принцессы, низко склонив обритые наголо головы.
Под высокими сводами залы гулко зазвучал голос Гийома де Ногарэ:
— Заслушав показания Готье и Филиппа д'Онэ, признавших существование любовной связи между ними и Маргаритой и Бланкой Бургундскими, повелеваю заключить последних в крепость Шато-Гайар и держать их там до конца их дней… Жанну, пфальцграфиню Бургундскую и графиню Пуатье, не уличенную в нарушении супружеского долга, однако повинную в преступном сообщничестве, — заточить в замок Дурдан и держать ее там до тех пор, пока король не решит иначе…
Возвысив голос, хранитель печати продолжил после короткой паузы:
— Готье и Филипп д'Онэ, как посягнувшие на честь особ королевского дома, будут оскоплены, заживо ободраны с кожи, четвертованы, обезглавлены и повешены на заре следующего дня. Так рассудил наш мудрейший, всемогущественнейший и возлюбленный государь.
— Я чиста перед вами, Филипп, супруг мой! — Воцарившуюся в зале тишину нарушил полный отчаяния и муки голос Жанны Пуатье.
— Это нам известно, и с вами поступили по справедливости и по закону, — ответил Филипп, следуя за королем, который покидал залу.
Изабелла, спрятав руки в пышных складках своего платья, мерила принцесс холодным взглядом. На ее золотистых волосах сверкала маленькая корона.
— Бог простит вам ваши прегрешения, — произнесла она на прощание.
— Бог простит нас раньше, чем сделает тебя счастливой женщиной, — зло бросила Маргарита. — Ты никогда не узнаешь, что такое настоящая мужская любовь, ее сила, радость отдаваться и брать… Я познала такое наслаждение, перед которым все короны мира — ничто! Я ни о чем не жалею! А ты, должно быть, не очень-то привлекательна в постели, раз твой муж предпочитает мальчиков!
Три принцессы придумали новую моду: они стали носить платья, юбки которых имели с одной стороны разрез во все бедро. При ходьбе мужскому взору внезапно открывалось гораздо больше, чем могла бы себе позволить любая благовоспитанная девица. Кавалеры, ослепленные мимолетным зрелищем, при виде икры или прекрасного бедра вздыхали, смущенно опуская глаза. Вскоре по Лувру поползла молва, что невестки короля не только красивы, но и хорошо сложены…
Жизнелюбие трех принцесс создавало в королевском дворце атмосферу легкого опьянения и неутоленных страстей. Женщины стали кокетничать с мужчинами, с удовольствием принимая комплименты.
Жены придворных, ревниво следя за своими мужьями, с нетерпением поглядывали на супругов трех бесстыдниц, но королевские сыновья хранили молчание. Один лишь государь хмурил брови в знак неодобрения, но зрелище, предлагаемое взорам неискушенных придворных, оказалось столь завлекательным, а три молоденькие озорницы были столь очаровательны, что неудовольствие на монаршем лице быстро сменялось снисходительной улыбкой.
— Чтобы заставить короля улыбнуться, — говорили советники монарха, украдкой поглядывая на своего господина, — надо быть красивой, как мадам Маргарита.
О, Маргарита была воистину прекрасна! Ее красота пленяла воображение любого мужчины. Небрежным жестом, мимолетной улыбкой принцесса могла зародить в мужском сердце самую смелую надежду. Взгляд ее восхитительных черных, бархатистых очей умел ласкать.
Когда в сердце Маргариты вспыхнула страсть к Филиппу д'Онэ, она без труда заполучила его в любовники: молодой человек давно был от принцессы без ума.
Д'Онэ были богаты, их владения Вемар и Онэ-ле-Бон-ди между Понтуазом и Люзаршем, а также обширные земли в окрестностях Гран-Мулена приносили огромные доходы. Старший брат Филиппа, Готье, уже будучи конюшим Филиппа Пуатье, заключил удачнейший брак, взяв в жены Агнессу де Монморанси, чей род восходил к первому христианскому барону Франции.
— Будь осторожен, сынок, — напутствовал господин д'Онэ младшего сына, отправляя Филиппа ко двору Карла Валуа, королевского брата. — Не забывай, что чем богаче женщина, тем дороже она обходится мужчине.
— Не забуду, отец, — ответил Филипп и вскоре убедился в правоте родителя. Разумеется, он не горевал по поводу денег — их у него было предостаточно. Когда речь пошла об удовлетворении страсти, золото в его глазах потеряло всякую цену. Филипп был счастлив.
Маргарита, все чаще наведываясь в Нельский отель, приказала привести в порядок и огромную мрачную башню с узенькими продолговатыми окнами-бойницами и островерхой крышей.
— Мне необходимо хоть иногда побыть одной, — заявила она. — Хочется поразмышлять в тишине, почитать молитвенник, полюбоваться видом из окна…
Людовик Наваррский, зная сумасбродный нрав супруги, ничуть не удивился этой, казалось бы, странной прихоти. Он выделил деньги на обновление башни, не предполагая, что помогает жене превратить крепость в приют любви.
Пока велись работу по благоустройству Нельской башни, любовники встречались в королевском дворце, где их покой охраняли посвященные в тайну Жанна и Бланка Бургундские. Обе принцессы, довольные, что участвуют в столь захватывающей интриге, дежурили в коридорах и у дверей комнат Маргариты, которая подробно рассказывала кузинам о своих встречах с любимым. Почти каждое утро три молодые женщины запирались то в спальне Жанны, то в опочивальне Бланки и с замиранием сердца слушали пикантные подробности любовных приключений старшей из них. Узнав, что у Филиппа есть старший брат, Бланка однажды заявила:
— Готье будет моим!
Более застенчивая Жанна не стала возражать, и на следующий день Филиппа попросили привести брата. Готье сразу понравился Бланке, которая увлекла его в свою спальню, откуда молодой человек вышел лишь ранним утром.
Юная Бланка решила последовать примеру королевы Наваррской скорее из стремления поразвлечься, чем из-за неудовлетворенности собственным браком. Старший из братьев д'Онэ не обманул ее ожиданий — по привлекательности он не уступал Филиппу, да и, судя по словам Маргариты, в любви был столь же искушен…
С тех пор покой любовников охраняла одна лишь Жанна, посвященная сразу в две тайны. Благодаря ей в течение трех лет никто во дворце не подозревал о том, что творилось по ночам в комнатах принцесс…
Тем временем залы в Нельской башне стараниями Маргариты превратились в уютное любовное гнездышко, куда к ней и Бланке в отсутствие принцев, задержавшихся во дворце, могли наведываться братья д'Онэ. Под покровом ночи молодые люди через потайную дверь проникали в башню прямо с берега реки, чтобы под утро удалиться тем же путем, унося с собой новые восхитительные воспоминания.
Жанна, так и не решившаяся обзавестись любовником, охотно покрывала сестру и кузину и даже помогала им. Она передавала амурные послания и следила, чтобы ничто не мешало свиданиям любовников.
Все три принцессы отлично сознавали, что совершают страшное преступление, но надеялись, что Нельской башне Удастся сохранить свою тайну. Однако же их надеждам не суждено было осуществиться…
Людовик Сварливый, вернувшись домой после казни, Вовсе не собирался искать забвения в нежных объятиях любящей супруги. Он предпочел утопить в вине страх, охвативший его после того, как он наконец осознал, что слова крестного отца относились и к нему тоже…
Однако беда подстерегала короля Наваррского с неожиданной для него стороны: его не только прокляли, но и обесчестили, превратив в рогоносца. А как известно, рога легко носить, если о них не знать, в противном случае это украшение становится неподъемным…
Не прошло и двух месяцев после гибели тамплиеров, как роковая ошибка принцесс обратила восторги любви в слезы ужаса и бесчестья.
К раскрытию секретов Нельской башни оказалась причастной женщина — королева, опустившаяся до доносительства и превратившая в ад жизнь своих родных братьев. Для этого у нее должны были быть веские основания…
Изабелла, королева Англии, дочь Филиппа Красивого, точная копия отца — та же ледяная красота, те же надменность, непреклонность, гордость и высокомерие, — узнав о прелюбодеянии принцесс, с трудом сохранила хладнокровие. Когда Изабелла смотрела на юных преступниц, в ее прекрасных голубых глазах горела ненависть.
Уже пять лет прошло с тех пор, как отец, следуя политической выгоде Франции и собственному желанию видеть дочь королевой, обрек Изабеллу на незавидное существование. Став женой Эдуарда II Английского, она в тот же день превратилась в несчастнейшую женщину в мире, ибо супруг пренебрег ею. Новобрачный отнюдь не был ни стар, ни немощен. Эдуард, хвала Небу, отличался отменным здоровьем, и ко дню свадьбы ему исполнилось всего двадцать четыре года. Но ни горделивая осанка, ни высокомерный взор не могли обмануть внимательного наблюдателя, каковым по праву считался французский монарх. Молодой английский государь являлся полной противоположностью своему отцу Эдуарду I, прозванному «британским Юстинианом» и «молотом шотландцев».
Эдуард II был, бесспорно, красивым мужчиной — атлетического сложения, подвижным и ловким, — но тело его, закаленное физическими упражнениями и игрой в мяч, почему-то не излучало силу: король был просто крупным и высоким. Неострые черты его лица говорили о безволии, линия яйцеобразного подбородка под вьющейся светлой бородкой не свидетельствовала ни об энергии, ни о властности, ни даже о чувственности. Шелковистая бородка не могла скрыть душевной слабости Эдуарда, который то беспричинно тер вялой рукой лицо, то размахивал ею, то теребил нашитые на камзол жемчужины. Голос, который он считал властным и суровым, часто изменял ему, несмотря на все старания. Спина, хотя и широкая, производила неприятное впечатление: линия от шеи до поясницы казалась неровной, волнообразной, мягкой, будто позвоночник гнулся под тяжестью торса.
Трудно было не заметить нежных взглядов, которыми обменивались Эдуард и Питер Гавестон, приятель детства английского монарха, некогда мелкий дворянин, получивший от венценосного друга титул графа Корнуэльского и руку сестры графа Глочестера, Маргариты Клэр, одной из самых богатых наследниц в Англии.
Какие заслуги вознесли Питера Гавестона столь высоко? Об этом давно судачили во всей Европе, и для Филиппа Красивого нравы Эдуарда не были тайной. Но разве можно отказать английскому королю и не отдать ему в супруги дочь лишь на том основании, что он предпочитает женщинам мужчин?
Двадцать второго января 1309 года Филипп в Булони провожал шестнадцатилетнюю Изабеллу. Она взошла на борт корабля, украшенного флагами с французскими лилиями и английскими леопардами, и ласково улыбнулась отцу. Филипп, прощаясь, поднял руку. Он уже знал, сколь безрадостное супружество ожидало Изабеллу. Но государь выдал дочь замуж за другого государя, потому что этого требовали интересы страны. Все остальное в расчет не принималось.
Путешествие по штормящему морю нисколько не походило на свадебное. К огорчению Изабеллы, Эдуард не проявил настойчивости в ожидаемых от молодожена посягательствах на целомудрие новобрачной. Вскоре выяснилось, что всю свою любовь король без остатка отдавал Питеру Гавестону, с которым не разлучался ни днем, ни ночью.
Двадцать второго февраля на Изабеллу в Вестминстере возложили вожделенную корону. И тут молодая королева окончательно осознала, чем поступилась ради своего высокого положения. В памяти всплыли слова отца: «Мы рождены не для того, чтобы поддаваться личным горестям, Изабелла. Короли живут жизнью своего королевства и только в этом находят удовлетворение… разумеется, при условии, что они достойны своего высокого удела».
Воспитанная в ревностном стремлении обладать короной, Изабелла получила желаемое, но плата оказалась невероятно высокой. Жизнь отвергнутой женщины, униженной и безвластной королевы наполнилась нестерпимой горечью И только рождение сына вернуло ей силы.
На пятый год брака Изабелла впервые посетила Францию, и все сразу заметили, как сильно она изменилась.
Филипп Красивый пригласил зятя и дочь на торжества по случаю посвящения принцев в рыцари. В саду аббатства Сен-Жермен-де-Пре король устроил пир; гостей, расположившихся под шелковыми позолоченными навесами, обслуживали слуги, разъезжавшие на лошадях. Лицедеи разыгрывали забавные сценки, менестрели распевали песни. Развлечения продолжались всю ночь. На уличных перекрестках стояли бочки с вином.
Общее веселье только ухудшало настроение Изабеллы, заставляя ее сравнивать свое несчастье с благополучной судьбой невесток. Окруженные восхищенной толпой придворных, принцессы в роскошных нарядах радовались каждой минуте жизни. Рядом с ними Изабелле приходилось делать над собой огромное усилие, чтобы скрыть безнадежное уныние. К тому же поведение принцесс она считала просто неприличным! Безумные наряды, в которых им почему-то дозволялось щеголять, вызывали неодобрение целомудренной Изабеллы. При мысли о том, что Маргарита в один прекрасный день станет французской королевой, Изабелла почувствовала укол зависти. Ее охватила бессильная ярость. Подумать только: ведь когда-то она любила своих веселых кузин! Помня об этом, Изабелла, отправляясь во Францию, приготовила для них подарки — три одинаковых, подбитых шелком, сплетенных из золотых нитей кошеля для милостыни; застежкой им служили три драгоценных камня, каждый величиной с ноготь большого пальца.
Маргарита, Жанна и Бланка пришли в восторг от подарков английской королевы, но не спешили прицепить кошели к поясу, будучи донельзя избалованными всяческими подношениями.
Изабелла ужасно оскорбилась, и это тотчас подметил ее кузен Робер д'Артуа — сопровождавший английскую королеву рыжеволосый гигант, которого, помимо огромного роста и недюжинной силы, отличали коварство и проницательность.
Уже несколько лет Робер враждовал со своей теткой Маго, вдовой графа Бургундского, матерью Жанны и Бланки. Предметом спора стало графство Артуа, которое Маго унаследовала от отца, Робера II, и на которое ее племянник претендовал на правах внука того же Робера. В 1309 году король Филипп лично решил дело в пользу Маго, но строптивый Робер отказался подчиниться королевскому вердикту. Ненависть племянника к тетке распространилась и на ее дочерей, и Робер поклялся отомстить молоденьким невесткам Филиппа Красивого. Правда, его неприязнь к Маргарите понять трудно; возможно, он был к ней неравнодушен, она же отвергла его…
Как бы там ни было, в Изабелле Робер нашел союзницу.
— Мадам, — сказал он, — да будет вам известно, что будущая королева Франции скоро получит прозвище Маргарита Распутница…
— О чем вы, Робер? — спросила Изабелла, подняв на Кузена удивленный взгляд огромных голубых глаз.
— Вы не ослышались, кузина, — кивнул рыжий великан. — Да и обе бургундские сестры не лучше Маргариты.
— Как? Жанна и Бланка тоже распутны? — гневно уточнила молодая королева.
— Бланка бесспорно, а вот Жанна… — Робер неуверенно махнул своей огромной ручищей. — Просто она более ловкая, — добавил он.
— Вы уверены? — Изабелла поднялась со своего кресла с высокой резной спинкой.
— Ваши братья, мадам, рогоносцы, все трое! — твердо заявил Робер.
— Если это правда, — медленно произнесла королева, — я не потерплю подобного позора, не позволю, чтобы моя семья стала всеобщим посмешищем!
Робер удовлетворенно хмыкнул: он сумел разжечь гнев в душе гордой Изабеллы.
— У вас есть доказательства, кузен? Назовите имена! — потребовала королева.
— Когда женщина тайком продает свои драгоценности, разве это не доказательство того, что она одаривает любовника или покупает себе сообщников?
— Не всегда, — разочарованно скривила губы Изабелла.
Робер поспешно пообещал выяснить все подробности и, добыв улики, известить английскую королеву о результатах своего расследования. И Изабелла согласилась на то, чтобы человек, который вместе с ее братьями (и, кстати, вместе с обоими братьями д'Онэ) получил некогда рыцарский пояс из рук ее отца, заделался соглядатаем и шпионом самого низкого пошиба — ибо ему предстояло подглядывать в замочную скважину женской опочивальни. Ненависть к невесткам победила муки совести…
Робер д'Артуа рьяно принялся за дело. Впрочем, особо трудиться ему не пришлось, поскольку беспечные Маргарита и Бланка почти не скрывали своего расположения к братьям д'Онэ. Прогуливаясь в окрестностях Нельского отеля, Робер часто встречал и Филиппа, и Готье; увидев же у них на поясах одинаковые кошели — подарки английской королевы, — он получил и доказательство прелюбодеяния принцесс, и возможность отомстить ненавистной Маго.
Уведомив обо всем Изабеллу, Робер принялся ждать нового визита английской государыни в родную страну.
Принцессы же и представить себе не могли, что скоро, совсем скоро им снова предстоит встреча с Изабеллой. Две молодые женщины, за четыре года осмелевшие от своей безнаказанности, совершили непоправимую ошибку…
В маленьком городке Клермон на Уазе королеву Англии встречали его высочество Филипп, граф Пуатье, и его высочество Карл Валуа. Брат и дядя сопровождали Изабеллу в Понтуаз, где в замке Мобюиссон ожидал ее отец, «король Филипп.
Над свитой французов, словно могучая башня, возвышался Робер д'Артуа. Приветствуя венценосную кузину, он нагнулся к ее носилкам.
— Кто эти люди, что бесчестят корону Франции? — спросила Изабелла.
— Они состоят в сопровождающей вас свите, мадам, — ответил Робер, улыбаясь.
— Я хочу видеть их немедленно! — резко бросила королева.
И Робер Артуа жестом подозвал братьев д'Онэ.
— Королева изволила вас заметить, — лукаво подмигнув, сообщил им Робер.
О да, королева сразу заметила одинаковые кошели, прицепленные к поясам братьев.
Вечером в день приезда Изабелла встретила трех своих кузин с сияющим улыбкой лицом и любезно отвечала на их приветствия. А сразу после ужина она прошла с отцом в его Кабинет.
Король Филипп смотрел на дочь своим ледяным взглядом, ожидая, что она заговорит первой.
«Сейчас я нанесу ему страшный удар, — подумала Изабелла, не смея начать разговор. — Если бы распутницей оказалась одна Бланка, я бы промолчала, но развратничает и Маргарита…»
Выпрямившись в своем кресле, она решительно произнесла:
— Отец, вы всегда говорили об уважении, которое должны питать к самим себе особы королевского рода. Именно забота о чести нашей семьи вновь привела меня во Францию…
Филипп Красивый не сводил с дочери немигающего взгляда.
— Так зачем же вы приехали, Изабелла? — поторопил он ее.
Изабелла с трудом перевела дыхание.
— Я приехала потому, — медленно проговорила она, — что жены моих братьев — развратницы, и сама мысль о том, что королева Наваррская, будущая королева Франции, оскверняет корону, которую носила ваша возлюбленная супруга и наша мать, стала для меня невыносимой…
— Я знаю, что вы недолюбливаете ваших невесток, — перебил дочь Филипп. — Но причина вашей неприязни…
— Моя неприязнь имеет основания, отец, — заявила Изабелла, гордо вскинув голову. — Личное счастье для королей — ничто, если речь идет о защите их чести. Об этом вы тоже часто говорили мне, отец. Позвольте открыть вам правду, которую от вас скрывают…
Изабелла прервалась, словно ожидая слов одобрения, но король молчал.
— Мне стало известно, — продолжила она спустя мгновение, — что Маргарита и Бланка взяли себе в любовники братьев д'Онэ, конюших графа Пуатье и нашего дяди Карла Валуа. Что касается Жанны, то никто не может назвать имени ее любовника, но скорее всего лишь потому, что она более ловко скрывает свою тайну. Однако доподлинно известно, что она поощряет забавы сестры и кузины, покровительствует им, помогает устраивать свидания с любовниками в Нельской башне. Об этом говорит весь двор, и только вы еще не…
— Доказательства, Изабелла! У вас есть доказательства? — перебил дочь Филипп Красивый и предостерегающе поднял руку.
И тогда английская королева рассказала ему историю с золотыми кошелями.
— Я собственными глазами видела у поясов братьев д'Онэ свои подарки, — закончила Изабелла.
Король молча поднялся с кресла. Изабелла ждала.
— Пойдемте, — вдруг произнес Филипп. — Пойдемте к ним.
Он резким движением распахнул дверь и пропустил дочь вперед. По длинному темному коридору они прошли в другое крыло замка Мобюиссон, где помещались покои трех королевских невесток.
— Не изволите ли, — без всяких вступлений потребовал король, — показать мне кошели, которые вам подарила английская королева?
— Я… я оставила свой в Париже, — пролепетала Жанна.
— И я…
— И я тоже… — подхватили Маргарита и Бланка.
— Ну что ж… Раз вы оставили кошели в Париже, мы попросим братьев д'Онэ съездить за ними, — заявил Филипп Красивый, открыл дверь и велел привратнику немедленно позвать обоих конюших.
Готье и Филипп д'Онэ, на долю которых выпало радостное детство и безоблачная юность, привыкли удовлетворять самые тщеславные свои желания и по праву считали себя баловнями судьбы. Немудрено, что пытки быстро сломили их. Накануне гарцевавшие в королевском кортеже, наутро они потеряли человеческий облик.
Гийом де Ногарэ, жестокий и поразительно бесчувственный исполнитель королевской воли, ухитрившийся получить от рыцарей-тамплиеров самые невероятные показания, знал, как развязывать языки.
«Тамплиеры держались достойнее», — подумал он, бросив последний взгляд на истерзанные тела братьев д'Онэ, и, больше не оборачиваясь, вышел прочь из пыточной камеры.
Из старинного замка Понтуаз, превращенного в тюрьму, он направился в Мобюиссон, где его уже ждали король и члены королевской семьи.
Филипп IV подал знак, и хранитель печати, развернув пергаментный свиток, стал читать запись допроса.
Поначалу оба брата, как и подобало людям благородным, отрицали все обвинения, но очень скоро забыли о галантности. Все, что для виновных означало страсть, любовный пыл и наслаждение: месяц, когда принцессы вступили в преступную связь, дни встреч, ночи, проведенные в Нельской башне, имена слуг-сообщников — все было выставлено напоказ, обнажено, вскрыто.
Каждое слово, произнесенное Ногарэ, полнило чашу стыда, которую суждено было испить трем королевским сыновьям.
Людовика Наваррского терзала ужасная мысль, пришедшая ему в голову, когда он сопоставил даты встреч Маргариты с Филиппом д'Онэ и день рождения своей дочери: «Моя дочь… моя маленькая Жанна… возможно, она не моя…»
Граф Пуатье старался не упустить ни слова из того, что читал Ногарэ. Хранителю печати так и не удалось вырвать у братьев д'Онэ признания относительно Жанны: оба отрицали, что у супруги Филиппа был любовник, и не могли назвать его имени.
«Конечно, она играла гнусную роль сводни, — думал принц, — в этом нет сомнения, но сама…»
На глазах молоденького Карла блестели слезы, хотя он изо всех сил старался их сдержать.
— Бланка, моя Бланка, — прошептал он. — Они были вместе, когда проклял нас Жак де Молэ… Проклятие… Проклятие тамплиера сбывается…
— Немедленно прекратите причитать, Карл, — сурово одернул сына Филипп Красивый и, повернувшись к хранителю печати, приказал бесстрастным тоном: — Ступайте, мессир де Ногарэ. Вы действовали как должно.
Ногарэ безмолвно поклонился и покинул королевские покои. Воцарившуюся тишину нарушил Людовик Наваррский:
— Скоро начнут говорить, что моя дочь незаконнорожденная!
Недовольно хмурясь, король окинул сына ледяным взглядом.
— Непременно, — холодно произнес он, — если вы сами будете кричать об этом на всех перекрестках. Лучше скажите нам, какую кару вы считаете нужным применить к вашей супруге?
— Пусть умрет! — вскричал король Наваррский, теряя остатки самообладания. — Она — и обе другие тоже!
— Вас ослепило горе, Людовик, — внезапно отозвался Филипп Пуатье. — На душе у Жанны нет столь великого греха, как у Маргариты и Бланки. Жанна не изменила супружескому долгу. Пусть ее заточат в монастырь, пусть она даже останется там до конца своих дней, если это необходимо ради чести короны, но пусть ей сохранят жизнь…
— А что скажете вы, Изабелла? — поворачиваясь к Дочери, спросил Филипп IV.
— Павшая женщина, — ответила английская королева, — должна быть навечно отлучена от королевского ложа. И кара, постигшая ее, должна быть всенародной, дабы каждый знал, что преступление, совершенное супругой или Дочерью короля, наказуется более сурово, чем преступление, совершенное женой любого из ваших подданных, Ваше Величество.
— Благодарю вас. Справедливость свершится сегодня же перед вечерней, — заявил король, вставая из-за стола.
Суд над принцессами-прелюбодейками состоялся спустя несколько часов в капитульной зале аббатства сестер бенедиктинок в Мобюиссон.
Король в короне на голове, со скипетром в руке восседал на троне, и лицо государя было еще холоднее, чем обычно, а взгляд — еще неподвижнее.
Перед своим господином застыл в молчании весь королевский двор.
На возвышении члены королевской семьи заняли места рядом с тремя несчастными принцами. Перед ними на каменных плитах стояли на коленях три принцессы, низко склонив обритые наголо головы.
Под высокими сводами залы гулко зазвучал голос Гийома де Ногарэ:
— Заслушав показания Готье и Филиппа д'Онэ, признавших существование любовной связи между ними и Маргаритой и Бланкой Бургундскими, повелеваю заключить последних в крепость Шато-Гайар и держать их там до конца их дней… Жанну, пфальцграфиню Бургундскую и графиню Пуатье, не уличенную в нарушении супружеского долга, однако повинную в преступном сообщничестве, — заточить в замок Дурдан и держать ее там до тех пор, пока король не решит иначе…
Возвысив голос, хранитель печати продолжил после короткой паузы:
— Готье и Филипп д'Онэ, как посягнувшие на честь особ королевского дома, будут оскоплены, заживо ободраны с кожи, четвертованы, обезглавлены и повешены на заре следующего дня. Так рассудил наш мудрейший, всемогущественнейший и возлюбленный государь.
— Я чиста перед вами, Филипп, супруг мой! — Воцарившуюся в зале тишину нарушил полный отчаяния и муки голос Жанны Пуатье.
— Это нам известно, и с вами поступили по справедливости и по закону, — ответил Филипп, следуя за королем, который покидал залу.
Изабелла, спрятав руки в пышных складках своего платья, мерила принцесс холодным взглядом. На ее золотистых волосах сверкала маленькая корона.
— Бог простит вам ваши прегрешения, — произнесла она на прощание.
— Бог простит нас раньше, чем сделает тебя счастливой женщиной, — зло бросила Маргарита. — Ты никогда не узнаешь, что такое настоящая мужская любовь, ее сила, радость отдаваться и брать… Я познала такое наслаждение, перед которым все короны мира — ничто! Я ни о чем не жалею! А ты, должно быть, не очень-то привлекательна в постели, раз твой муж предпочитает мальчиков!