Страница:
Несмотря на царившее в покоях напряжение, появление Франсуа не осталось незамеченным.
— А, господин Мартиг, — язвительно приветствовал его брат, Людовик де Меркер. — Откуда это вы к нам явились в таком виде и в такой компании? Какую глупость вы совершили на этот раз? И кто эта нищенка?
Франсуа чувствовал себя неловко и странно, но при этих словах ощущение собственной вины исчезло так же мгновенно, как порыв ветра задувает свечу. Он возмутился:
— Это не нищенка. Я наткнулся на нее в лесу. Она была вот в таком ужасном виде: с босыми ногами, с куклой в руках и в запятнанной кровью рубашке. Приглядитесь получше… Если только ваше величие и ваш эгоизм окончательно не затмили ваш взор!
— Мир, дети мои, — остановила возникшую было перепалку герцогиня Вандомская. — Не время ссориться. Франсуа нам сейчас расскажет, где он нашел малышку…
Но ему не удалось даже раскрыть рта. К нему уже спешила его сестра. Она встала на колени перед девочкой, которую брат опустил на пол, и внимательно рассмотрела грязное личико, залитое слезами.
— Матушка! — в тревоге воскликнула Элизабет. — Скорее всего в Ла-Феррьер — беда. Эта крошка — самая младшая из детей госпожи баронессы де Валэн. Ее зовут Сильви.
— Вот оно что! — воскликнул Франсуа. Его вдруг осенило:
— И вправду, в лесу, когда я спросил, как ее имя, она невнятно произнесла что-то вроде «ви» и «лен». Я плохо ее понял и просто не знал, что мне делать, тем более лошадь, испугавшаяся грозы, сбросила меня и ускакала…
— И он еще принимает себя за кентавра! — невпопад загоготал Меркер.
Мальчик собирался его как следует срезать, но тут появился де Рагнель, которого герцогиня посылала с поручением. Как только шевалье увидел девочку, он побелел как полотно и, быстро подойдя к детям, обнял крошку.
— Сильви! Боже мой!.. Но как она здесь оказалась, да еще в таком состоянии?
Де Рагнель выглядел таким потрясенным, что герцогиня Вандомская велела Франсуа повторить свой рассказ. Он вновь поведал ужасную историю.
— Тогда я взял ее на руки и принес сюда, — закончил мальчик свое повествование.
— И правильно сделали, — одобрила его мать. — А теперь нам надо поторопиться! Мадам де Бюр, — обратилась она к гувернантке Элизабет, — будьте добры, унесите это дитя. Девочка, несомненно, попала в беду и чудом спаслась. Проследите за тем, чтобы ее искупали, потом накормили и уложили в постель. Как только мы выясним, что же случилось на самом деле, мы решим, что делать дальше.
Гувернантка подошла к Сильви и собралась увести ее, но та отчаянно вцепилась в пальцы Франсуа, исполненная твердой решимости не расставаться с ним. Когда ей снился такой ужасный сон, добрый боженька послал ей ангела, и малышка хотела остаться с ним. Поэтому она завопила во весь голос, как только ее попытались оторвать от ее спасителя. Пришлось пообещать, что он обязательно навестит ее, когда малышка ляжет в постель. Только после этого Сильви замолчала и покорно позволила себя увести. — Ну хорошо, — облегченно вздохнула герцогиня. — Господин де Рагнель!
Казалось, конюший ее не слышит. Он не отрывал глаз от двери, за которой только что исчезла Сильви. Шевалье отозвался только после второго обращения.
— Вы хорошо знаете Валэнов?
— Да, герцогиня. После смерти мужа баронесса оказала мне честь, считая своим другом. Я очень обеспокоен.
— Это понятно! Возьмите десяток вооруженных людей и поезжайте в Ла-Феррьер. Вы мне обо всем доложите, как только появится такая возможность. Что же касается вас, Франсуа, вы переоденетесь позже. На нас обрушилось большое несчастье, и вы должны знать об этом. Останьтесь.
И с этими словами, не пускаясь в дальнейшие объяснения, она вернулась к разговору с епископом.
— Я не могу понять, почему мой зять, Великий приор Мальтийского ордена, забылся до такой степени, что отправился к моему мужу в Бретань и уговорил его ехать в Блуа? И почему именно в Блуа?
— Король намеревается войти в Бретань. Происходящие там волнения вызывают его беспокойство. Что же до Великого приора Александра, он решил по свойственной ему доброте, что его величество хочет всего лишь посоветоваться с герцогом о делах в Бретани. «Герцог де Вандом может совершенно спокойно приехать в Блуа, — с улыбкой сказал ему король. — Я даю слово, что ему, как и вам, не причинят никакого вреда».
— Какое двоедушие! Кто бы мог подумать, что король способен так поступить? Честно говоря, в этом деле сразу проглядывает почерк кардинала Ришелье. Он нас ненавидит.
— Его высокопреосвященство сейчас находится не в Блуа, а в Лимуре. Да и потом, король просто играет словами. Когда герцог Вандомский приехал, он воскликнул: «Брат мой, я с нетерпением ожидаю вас!» И в ту же ночь был отдан приказ дю Аллье и де Мони арестовать обоих. Что и было сделано без всякого шума. Пленников тут же отправили по Луаре в замок Амбуаз. А я приехал предупредить вас со всей быстротой, на которую способен. У меня возникло твердое убеждение, что герцогу Сезару не следовало покидать свою крепость в Блаве. Или уж тогда плыть в Блуа морем. Но Великий приор так настаивал! Он, конечно, не знал, что король осведомлен о кое-каких делах. Герцог Александр наивно полагал, что его величество наконец решил прислушаться к мнению своих братьев, а не к словам министра, которого приор давно и не без оснований опасается.
— И мой супруг в это поверил? И отправился прямо в пасть к волку, вместо того чтобы упрочить свои позиции в Бретани и утвердить свой титул великого адмирала?
— Я пытался предостеречь герцога, но он не пожелал меня выслушать. Так же как и Великий приор Александр, мадам, ваш муж слишком доверчив, как мне кажется… А в мире так много зла.
— Неужели он мог хоть на минуту подумать, что Ришелье отказался от намерений лишить его наместничества, что кардинал позабыл о своем болезненном недоверии к детям Габриель д'Эстре? Кардинал Ришелье никогда ни о чем не забывает! — гневно произнесла герцогиня. — Я мало разбираюсь в политике, друг мой, но вот уже много месяцев я ждала такого рода событий… И не без причины!
С начала года, который стал девятым годом вполне успешного правления Людовика XIII, вокруг королевской четы постоянно бурлили страсти. Супругам было по двадцать пять лет. Родившиеся в один и тот же год, они плохо ладили между собой. Старые угли религиозных войн еще тлели, и достаточно было одного дуновения молодого, амбициозного, суетливого двора, чтобы пламя вновь разгорелось. Придворные старательно взращивали свое влияние на королевских особ и всячески пеклись о своих привилегиях. Заметно возрастающее влияние железного кардинала Ришелье не могло не вызывать в них тревогу за свое положение. В этом министре короля Людовика XIII они чувствовали крепкую властную руку человека, вполне способного обуздать их аппетиты. И в этой придворной сваре с головой тонули любые государственные заботы. Везде царил его величество личный Интерес!
Первые признаки грозы появились за несколько месяцев до описываемых событий, когда встал вопрос о свадьбе брата короля Гастона Анжуйского. Он являлся наследником престола, потому что у королевской четы после десяти лет брака детей не было.
Король и королева-мать, Мария Медичи, рассчитывали женить семнадцатилетнего юношу на его кузине мадемуазель де Монпансье, самой богатой невесте Франции. Принц Анжуйский был слабоволен, суетлив, нервен, тщеславен. Вдобавок к этому богатому набору качеств наследник престола был начисто лишен мужества, но зато очень легко управляем. Кардинал Ришелье, разумеется, одобрил этот брак, но принцы крови — Конде, Конти, Суассоны и, безусловно, Вандомы — придерживались совершенно другой точки зрения. Не желали этого союза и в окружении молодой королевы Анны Австрийской. Она охотно приближала к себе красивых, несколько сумасбродных женщин и легкомысленных и ветреных молодых дворян. Во главе всего этого стояла лучшая подруга Анны Австрийской, интриганка, безрассудная очаровательница герцогиня де Шеврез. Никого из них не устраивал брак Гастона Анжуйского и этой богачки. Каждый был не прочь составить такую недурную партию для себя или для кого-нибудь из близких. Поэтому принцу уготовили совсем другую участь.
Составился заговор, движущей силой которого стал гувернер принца, маршал д'Орнано, корсиканец, человек грубый, высокомерный и предприимчивый. Именно он подталкивал своего воспитанника к неповиновению. Д'Орнано даже предложил ему бежать из Парижа и спрятаться, нет, вы только подумайте, в Ла-Рошели! В самом гнезде протестантов!
Ответные действия короля не заставили себя долго ждать. 6 мая 1626 года его величество приказал арестовать д'Орнано и двух его братьев. Всех заточили в Бастилию, где на всякий случай, просто из предосторожности, сменили коменданта.
Для заговорщиков стало ясно, что за этим суровым приказом стоит непримиримый Ришелье. Но вместо того чтобы напугать мятежные души, удар привел их в ярость. Герцогиня де Шеврез, всегда очень активная, немедленно составила новый заговор. На этот раз целью стало физическое устранение кардинала Ришелье, а может быть, и самого короля — ни больше, ни меньше! В случае успеха вдова вполне сможет снова выйти замуж, теперь уже за брата покойного супруга, который станет, по мнению герцогини, идеальным правителем. Ведь и в самом деле, новый король будет послушной марионеткой, а уж искусно управляющие руки найдутся…
Анна Австрийская, еще не вполне пришедшая в себя после страстного романа с неотразимым герцогом Бекингемом, не видела в этом плане никаких неудобств. Мужа она не любила, а Ришелье презирала. Она предоставила своей дорогой подруге полную свободу действий. Гастон Анжуйский, со своей стороны, с головой ушел в заговор, во главе которого мадам де Шеврез поставила безумно влюбленного в нее принца де Шале. Он пошел по пути мятежа так далеко, что предложил даже несколько своих дворян, чтобы довести дело до конца.
Но герцогиня Вандомская ничего не знала об этих последних событиях. Последняя известная ей новость — это арест маршала д'Орнано. Но и одного этого было достаточно для беспокойства.
— Да, — повторила она. — Вот уже несколько месяцев я боялась того, что произошло сегодня. Великий приор Мальтийского ордена и мой супруг связались с братом короля и принцами крови, не желая сознавать, что они сами всего лишь признанные отцом незаконнорожденные принцы. Теперь с ними обойдутся куда хуже, чем с остальными!
И герцогиня попросила своих приближенных оставить их наедине с епископом Нантским. Она разрешила присутствовать при дальнейшем разговоре только старшему сыну. Франсуа предложил руку сестре, чтобы увести ее, но все-таки сердито спросил:
— Почему Меркеру можно, а нам нельзя?
— Вы слишком молоды, Франсуа. Четыре года разницы имеют большое значение, и ваш брат уже почти мужчина.
Элизабет промолчала, но ее оскорбленный вид ясно давал понять, что она согласна с младшим братом.
— Пойдемте, Франсуа, — сказала она обиженно. — Мы посмотрим, что происходит с вашей очаровательной находкой!
Когда все вышли, герцогиня достала четки из потайного кармана серого бархатного платья и крепко сжала их пальцами, как будто держалась за них.
— Теперь, когда мы остались одни, мой друг, расскажите мне поподробнее, в чем все-таки дело. Я должна признаться, что не могу поверить, неужели моего мужа и его брата арестовали из-за той истории с женитьбой принца Анжуйского. Ведь это же совершенно пустяки. Они играли лишь роль зрителей.
Взгляд посмотревшего на нее епископа потеплел, полный дружеского участия. Отвага и вера, с которой эта молодая женщина встречала невзгоды, восхищали его. Филипп де Коспеан всегда сожалел, что она вышла замуж за человека, которого собственные амбиции и гордыня заставляли безрассудно бросаться во все осиные гнезда.
— Есть кое-что более серьезное, герцогиня… Я думаю, вам об этом ничего не известно… На этот раз главную роль сыграл Великий приор Александр.
И епископ принялся рассказывать, как Александр вместе с Гастоном Анжуйским и герцогиней де Шеврез задумали покушение на кардинала. Они решили воспользоваться тем, что король находился в Фонтенбло. А его министр расположился во Флери, ожидая, пока будет закончено строительство его городского дворца. План Великого приора выглядел очень просто. Охотясь в лесу, брат короля и несколько его друзей ближе к ночи должны были попроситься на ночлег к Ришелье. Его высокопреосвященство предполагалось убить во время ссоры, спровоцированной намеренно. А с королем было решено поступить в соответствии с его реакцией на эту новость. Но брат короля, вечный пленник своей нерешительности, в последнюю минуту сказался больным. А один из его сообщников, принц де Шале, неосторожно намекнул кому-то на определенные события, ожидаемые вскоре. Поэтому менее важных заговорщиков довольно быстро арестовали. А на следующее утро герцог Анжуйский, еще лежавший в кровати, с удивлением обнаружил, что к нему в спальню входит кардинал Ришелье с сияющей улыбкой на лице и предлагает ему свой дом во Флери, который, судя по всему, «так ему нравится». После чего министр отправился прямо к королю с прошением об отставке. Его величество не только отклонил ее, но и дал ему все необходимые полномочия, чтобы довести это дело до конца «со всей возможной строгостью».
— Но каким же образом в этой истории может быть замешан герцог Сезар? — воскликнула герцогиня. — Он был уже в Бретани, когда арестовали д'Орнано…
— Все верно, но его брат увяз в этом по уши, потому что идея принадлежала именно ему. — И Великого приора не арестовали?
— Нет. Ришелье хотел избавиться сразу от обоих братьев одним махом. Он самым любезным образом пригласил Великого приора к себе и в разговоре дал ему понять, что хотел бы видеть его в адмиралтействе, благо там есть вакантное место, освобожденное господином де Монморанси. Но, конечно же, это возможно только при условии, что герцог Сезар откажется от своих притязаний на эту должность. Наш дорогой приор был просто очарован. Вот вам и источник того рвения, с которым он старался убедить брата приехать в Блуа и поговорить с его величеством. И надо заметить, расчеты кардинала полностью оправдались. Вот так все и произошло, мадам.
— Коварство кардинала известно всем и каждому. Как Великий приор мог настолько довериться, и кому?
— Амбиции, герцогиня, амбиции! Плюс недальновидность и, как я уже говорил, редкая наивность.
— А… что же стало с братом короля?
— Чтобы быть полностью уверенным в собственной безопасности, он поторопился предать всех участников заговора. Гастон Анжуйский даже пообещал жениться на мадемуазель де Монпансье, раз уж это так нравится королю.
— Боже, как это низко! Ни чести, ни достоинства. И как, вы думаете, поступит король теперь, когда он решил арестовать наместника Бретани?
— Людовик XIII отправляется в Нант, чтобы заявить о том, что сам теперь будет управлять провинцией… И станет вершить там правосудие!
— Какое несчастье! Мы попали в скверную переделку! Что вы нам посоветуете, монсеньор?
— Трудно сказать. Возможно, самое лучшее для вас — это укрыться вместе с детьми в одном из ваших собственных владений…
— Матушка, — прервал епископа юный Людовик де Меркер, — а что, если нам кинуться в ноги королю, уповая на его милосердие?
— И за что же мы будем просить прощения, сын мой? — сурово спросила его мать. — Ваш отец не выезжал из своей провинции…
— В заговоре можно участвовать и на расстоянии, — вставил епископ. — Например, подготовить пути отхода… Подстрекать Бретань к восстанию. Поднять там войска… Возможностей, знаете ли, немало, мадам.
Франсуаза Вандомская помедлила с ответом. Безусловно, она ни в чем не могла быть уверена. В ее памяти зазвучал голос Сезара, герцог кричал, что надеется впредь видеть своего царственного брата только на портретах. Шутка или…
— Я отправляюсь вместе с вами, монсеньор, поскольку вы все еще остаетесь епископом Нантским, туда, где пребывает король. Оказавшись на месте, я решу, что делать…
— Я поеду с вами, матушка?
— Нет. Пришлите ко мне вашего гувернера!
Явившийся на зов господин д'Эстрад получил приказание ранним утром увезти своих воспитанников и их сестру в Вандом, где под тройной защитой — городские стены, верное герцогам Вандомским население и хорошо укрепленный замок, все это не считая солдат, — они будут в большей безопасности, чем в симпатичном летнем дворце, открытом всем ветрам. В Ане останутся только слуги, без которых нельзя содержать его в порядке.
В замке все пришло в движение. Предстояло подготовить сразу два отъезда, причем со вторым было куда больше хлопот, так как в этом случае речь шла о настоящем переезде. Лакеи и горничные засновали туда-сюда сразу после ужина, о котором вообще чуть было не забыли, но все-таки, спохватившись, подали, к большому облегчению полумертвого от усталости и голода епископа…А в это время Персеваль де Рагнель галопом несся во главе отряда из десятка вооруженных людей к маленькому замку Ла-Феррьер, который был ему хорошо знаком. Милое местечко на опушке большого леса у Дре, чьи владельцы всегда были вассалами Ане. Бароны де Валэны владели им с того самого времени, как Гуг де Валэн последовал за Симоном д'Ане, отправившимся в крестовый поход, повинуясь пылким призывам Боэмона Антиохского. Позже он вернулся в Шартр, чтобы взять в жены Констанцию, дочь короля Филиппа I. И с тех самых пор его потомки всегда хранили верность короне и своим сюзеренам, какими бы они ни были…
Генриху IV не составило никакого труда привлечь их на свою сторону. И Жан, отец Сильви, отважно сражался при Иври и в других битвах. Впоследствии за свои заслуги он смог жениться на молоденькой кузине Марии Медичи, приглашенной ко двору королевой-матерью как раз для того, чтобы выдать ее замуж. Кьяре Альбицци исполнилось тогда двадцать лет, Жан де Валэн был вдвое старше. Девушка была очаровательна, ее будущий супруг, напротив, красотой не отличался, но брак их, заключенный на следующий день после убийства фаворита королевы из семьи Кончини, от этого не пострадал и был вознагражден появлением на свет троих детей. Сначала, в 1618 году, родилась дочка Клер. На следующий год появился на свет сын Бертран, и, наконец, осенью 1622 года родилась Сильви. Но барону не суждено было ее вырастить. Спустя несколько недель после рождения младшей дочери метко пущенный камень угодил хозяину замка Ла-Феррьер прямо в лоб. Удар оказался смертельным. Имени убийцы никто так никогда и не узнал. У Кьяры де Валэн только и остались, что прекрасные глаза, чтобы оплакивать супруга, которого она искренне любила. Но с ней были еще дети, нашлись и вполне достаточные средства к существованию, по-прежнему сохранились добрые отношения с несколькими друзьями, в число которых входил и Персеваль де Рагнель. Он был, вероятно, самым скрытным из всех, так как без памяти любил молодую женщину, но так и не осмелился ей в этом признаться.
Персеваль де Рагнель родился в Бретани. В десять лет он стал пажом герцогини де Меркер, матери герцогини Вандомской, потом стал конюшим у ее дочери. Новая должность доставляла ему живейшее удовольствие, потому что де Рагнель обожал лошадей. Кроме того, такое положение позволяло ему не иметь ничего общего с той армейской неразберихой, которая возникает, когда все время воюют с каким-нибудь врагом, а враг в эти неспокойные времена то и дело меняется. Но это вовсе не означало, что шевалье был труслив. Он артистично владел шпагой, но отдавал предпочтение перу, любя науку вообще и в частности историю, географию, астрономию, литературу и музыку. Персеваль играл на лютне и на гитаре, чему его научил испанский перебежчик. Наделенный язвительным умом, де Рагнель не пытался скрывать его. При дворе герцогини все знали этого молодого человека высокого роста, чей несколько сонный вид и намеренно полуопущенные веки прятали необычайно живой взгляд.
Персеваль де Рагнель впервые увидел Кьяру восемь лет тому назад. Тогда ему было девятнадцать, он никогда еще не испытывал страсти. И его просто сразила эта женщина, напоминающая изысканную статуэтку из слоновой кости, увенчанную массой черных блестящих волос, с такими огромными черными глазами, что они казались маской на изящном тонком личике. Это произошло на празднике в Ане, а потом де Рагнель частенько навещал де Валэнов, не ставя об этом в известность герцогиню. Его всегда встречали в Ла-Феррьер как искреннего друга, особенно после смерти барона. И поэтому, стоило ему увидеть крошку Сильви в таком плачевном состоянии, его сердце обезумело. Приказ герцогини Вандомской отправиться узнать, что же случилось, последовал почти сразу, иначе он сам, не задерживаясь, отправился бы к Кьяре, не нуждаясь в разрешении.
Когда со своим слугой по имени Корантен Беллек во главе маленького отряда он оказался перед старинным подъемным мостом, уже спустилась темная ночь. Вокруг стояла мертвая тишина. Даже лягушки во рве молчали. Ни огонька, ни отсвета пламени ни в замке, ни на кухне, ни в грациозном доме в стиле эпохи Возрождения, так хорошо знакомом Персевалю! Но при свете принесенных факелов де Рагнель тут же увидел тело женщины. Его лошадь чуть было не наступила на него. Спрыгнув на землю, он бросился на колени и, приглядевшись, узнал Ричарду, кормилицу Сильви. В ее спине зияла огромная рана, и, перевернув тело, Персеваль заметил зажатый в мертвых пальцах кусочек голубой ленты, похожей на ту, что была в спутанных волосах малышки. Ричарда, вероятно, умерла, защищая собой девочку. А та потом выскользнула из ее рук и отправилась куда глаза глядят вместе со своей куклой.
Тем временем приехавшие разбрелись по дому. Наконец появился слуга Персеваля, крича на бегу:
— Это ужасно, сударь! Здесь нет ни единой живой души. Слуги, дети… Все убиты.
— А мадам де Валэн?
Корантен посмотрел на своего хозяина. В его взгляде промелькнуло что-то, похожее на жалость.
— Идемте! Но я должен вас предупредить, вам потребуется мужество!
Переступив через порог и пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку низкой двери, ведущей в жилую часть замка, мило украшенную каменной резьбой, де Рагнель почувствовал, как тошнотворный запах крови берет его за горло. Кровь была повсюду. В комнатах валялось около десятка скорчившихся тел, заколотых кинжалом или шпагой.
Но самое ужасное ожидало его в спальне хозяйки замка. Перед Персевалем открылось такое страшное зрелище, что он на мгновение отпрянул, не вынеся увиденного. Посреди изломанной мебели, вспоротых матрасов и подушек лежала полуобнаженная Кьяра с перерезанным горлом. Одежда ее была разорвана, ноги раскинуты в стороны. Никаких сомнений не оставалось: ее изнасиловали, прежде чем убить. Огромные глаза молодой женщины оставались открытыми. В них отразилась та мука, которую ей пришлось вынести. Она умерла, сознавая свое бесчестье и унижение, не в силах защитить ни детей, ни самое себя. На лбу у нее, как знак дьявольского обладания, горела красная восковая печать. Никаких инициалов, только греческая буква омега.
У де Рагнеля вырвался сухой смешок, который был страшнее, чем рыдание:
— Посмотри, Корантен, мы имеем дело не с каким-нибудь бандитом с большой дороги, не с наемником, чей хлеб — убийства… Этот палач ученый человек! Он знает греческий и даже пишет на нем. Омега! Почему именно омега? Что это, роспись злодея в совершенном преступлении или конец чего-то в великой христианской традиции? Омега неизвестно какой альфы ? Я не хочу, чтобы мой ангел унес с собой в могилу этот символ бесчестья!
Он достал свой кинжал, встал на колени на ступенях кровати и попытался отклеить печать, но воск держался крепко, да и руки у него дрожали. Корантен пришел ему на помощь.
— Дайте лучше я сам сделаю, сударь. Здесь нужно очень тонкое лезвие, как у бритвы. Его нагревают. Потом, когда воск станет мягким, осторожно протягивают конский волос. Очень аккуратно, чтобы ничего не повредить.
— Где ты этому научился?
— У бенедиктинцев в Жюгоне. Когда вы взяли меня на службу, я не скрывал, что сбежал оттуда. В монастыре отец Ансельм проникся ко мне дружбой. У него была страсть к рукописям, хартиям и тому подобным вещам. Это он научил меня читать и писать, показал мне, как поступают, если нужно узнать содержание письма, но ни в коем случае нельзя нарушить печать. Иначе ее можно сломать…
— Но ты же изуродуешь ее лицо, — медленно произнес Персеваль, не отводя глаз от молодой покойницы. — Надо сохранить этот кусок воска как свидетельство о мучениях невинной жертвы, и, может быть, он выведет меня на убийцу. Вот кого я без сожаления отправлю в преисподнюю к ему подобным. Постарайся снять печать и не поранить мадам де Валэн!
— Я приложу все силы, сударь, но только под печатью все равно должен быть ожог от горячего воска.
— Я знаю. Надо найти бритву.
Де Рагнель собирался выйти, но к нему подошел один из его спутников:
— Что нам делать, господин де Рагнель? Нельзя оставлять этих несчастных на забаву диким зверям. Да и потом, скоро станет совсем жарко, и…
— А, господин Мартиг, — язвительно приветствовал его брат, Людовик де Меркер. — Откуда это вы к нам явились в таком виде и в такой компании? Какую глупость вы совершили на этот раз? И кто эта нищенка?
Франсуа чувствовал себя неловко и странно, но при этих словах ощущение собственной вины исчезло так же мгновенно, как порыв ветра задувает свечу. Он возмутился:
— Это не нищенка. Я наткнулся на нее в лесу. Она была вот в таком ужасном виде: с босыми ногами, с куклой в руках и в запятнанной кровью рубашке. Приглядитесь получше… Если только ваше величие и ваш эгоизм окончательно не затмили ваш взор!
— Мир, дети мои, — остановила возникшую было перепалку герцогиня Вандомская. — Не время ссориться. Франсуа нам сейчас расскажет, где он нашел малышку…
Но ему не удалось даже раскрыть рта. К нему уже спешила его сестра. Она встала на колени перед девочкой, которую брат опустил на пол, и внимательно рассмотрела грязное личико, залитое слезами.
— Матушка! — в тревоге воскликнула Элизабет. — Скорее всего в Ла-Феррьер — беда. Эта крошка — самая младшая из детей госпожи баронессы де Валэн. Ее зовут Сильви.
— Вот оно что! — воскликнул Франсуа. Его вдруг осенило:
— И вправду, в лесу, когда я спросил, как ее имя, она невнятно произнесла что-то вроде «ви» и «лен». Я плохо ее понял и просто не знал, что мне делать, тем более лошадь, испугавшаяся грозы, сбросила меня и ускакала…
— И он еще принимает себя за кентавра! — невпопад загоготал Меркер.
Мальчик собирался его как следует срезать, но тут появился де Рагнель, которого герцогиня посылала с поручением. Как только шевалье увидел девочку, он побелел как полотно и, быстро подойдя к детям, обнял крошку.
— Сильви! Боже мой!.. Но как она здесь оказалась, да еще в таком состоянии?
Де Рагнель выглядел таким потрясенным, что герцогиня Вандомская велела Франсуа повторить свой рассказ. Он вновь поведал ужасную историю.
— Тогда я взял ее на руки и принес сюда, — закончил мальчик свое повествование.
— И правильно сделали, — одобрила его мать. — А теперь нам надо поторопиться! Мадам де Бюр, — обратилась она к гувернантке Элизабет, — будьте добры, унесите это дитя. Девочка, несомненно, попала в беду и чудом спаслась. Проследите за тем, чтобы ее искупали, потом накормили и уложили в постель. Как только мы выясним, что же случилось на самом деле, мы решим, что делать дальше.
Гувернантка подошла к Сильви и собралась увести ее, но та отчаянно вцепилась в пальцы Франсуа, исполненная твердой решимости не расставаться с ним. Когда ей снился такой ужасный сон, добрый боженька послал ей ангела, и малышка хотела остаться с ним. Поэтому она завопила во весь голос, как только ее попытались оторвать от ее спасителя. Пришлось пообещать, что он обязательно навестит ее, когда малышка ляжет в постель. Только после этого Сильви замолчала и покорно позволила себя увести. — Ну хорошо, — облегченно вздохнула герцогиня. — Господин де Рагнель!
Казалось, конюший ее не слышит. Он не отрывал глаз от двери, за которой только что исчезла Сильви. Шевалье отозвался только после второго обращения.
— Вы хорошо знаете Валэнов?
— Да, герцогиня. После смерти мужа баронесса оказала мне честь, считая своим другом. Я очень обеспокоен.
— Это понятно! Возьмите десяток вооруженных людей и поезжайте в Ла-Феррьер. Вы мне обо всем доложите, как только появится такая возможность. Что же касается вас, Франсуа, вы переоденетесь позже. На нас обрушилось большое несчастье, и вы должны знать об этом. Останьтесь.
И с этими словами, не пускаясь в дальнейшие объяснения, она вернулась к разговору с епископом.
— Я не могу понять, почему мой зять, Великий приор Мальтийского ордена, забылся до такой степени, что отправился к моему мужу в Бретань и уговорил его ехать в Блуа? И почему именно в Блуа?
— Король намеревается войти в Бретань. Происходящие там волнения вызывают его беспокойство. Что же до Великого приора Александра, он решил по свойственной ему доброте, что его величество хочет всего лишь посоветоваться с герцогом о делах в Бретани. «Герцог де Вандом может совершенно спокойно приехать в Блуа, — с улыбкой сказал ему король. — Я даю слово, что ему, как и вам, не причинят никакого вреда».
— Какое двоедушие! Кто бы мог подумать, что король способен так поступить? Честно говоря, в этом деле сразу проглядывает почерк кардинала Ришелье. Он нас ненавидит.
— Его высокопреосвященство сейчас находится не в Блуа, а в Лимуре. Да и потом, король просто играет словами. Когда герцог Вандомский приехал, он воскликнул: «Брат мой, я с нетерпением ожидаю вас!» И в ту же ночь был отдан приказ дю Аллье и де Мони арестовать обоих. Что и было сделано без всякого шума. Пленников тут же отправили по Луаре в замок Амбуаз. А я приехал предупредить вас со всей быстротой, на которую способен. У меня возникло твердое убеждение, что герцогу Сезару не следовало покидать свою крепость в Блаве. Или уж тогда плыть в Блуа морем. Но Великий приор так настаивал! Он, конечно, не знал, что король осведомлен о кое-каких делах. Герцог Александр наивно полагал, что его величество наконец решил прислушаться к мнению своих братьев, а не к словам министра, которого приор давно и не без оснований опасается.
— И мой супруг в это поверил? И отправился прямо в пасть к волку, вместо того чтобы упрочить свои позиции в Бретани и утвердить свой титул великого адмирала?
— Я пытался предостеречь герцога, но он не пожелал меня выслушать. Так же как и Великий приор Александр, мадам, ваш муж слишком доверчив, как мне кажется… А в мире так много зла.
— Неужели он мог хоть на минуту подумать, что Ришелье отказался от намерений лишить его наместничества, что кардинал позабыл о своем болезненном недоверии к детям Габриель д'Эстре? Кардинал Ришелье никогда ни о чем не забывает! — гневно произнесла герцогиня. — Я мало разбираюсь в политике, друг мой, но вот уже много месяцев я ждала такого рода событий… И не без причины!
С начала года, который стал девятым годом вполне успешного правления Людовика XIII, вокруг королевской четы постоянно бурлили страсти. Супругам было по двадцать пять лет. Родившиеся в один и тот же год, они плохо ладили между собой. Старые угли религиозных войн еще тлели, и достаточно было одного дуновения молодого, амбициозного, суетливого двора, чтобы пламя вновь разгорелось. Придворные старательно взращивали свое влияние на королевских особ и всячески пеклись о своих привилегиях. Заметно возрастающее влияние железного кардинала Ришелье не могло не вызывать в них тревогу за свое положение. В этом министре короля Людовика XIII они чувствовали крепкую властную руку человека, вполне способного обуздать их аппетиты. И в этой придворной сваре с головой тонули любые государственные заботы. Везде царил его величество личный Интерес!
Первые признаки грозы появились за несколько месяцев до описываемых событий, когда встал вопрос о свадьбе брата короля Гастона Анжуйского. Он являлся наследником престола, потому что у королевской четы после десяти лет брака детей не было.
Король и королева-мать, Мария Медичи, рассчитывали женить семнадцатилетнего юношу на его кузине мадемуазель де Монпансье, самой богатой невесте Франции. Принц Анжуйский был слабоволен, суетлив, нервен, тщеславен. Вдобавок к этому богатому набору качеств наследник престола был начисто лишен мужества, но зато очень легко управляем. Кардинал Ришелье, разумеется, одобрил этот брак, но принцы крови — Конде, Конти, Суассоны и, безусловно, Вандомы — придерживались совершенно другой точки зрения. Не желали этого союза и в окружении молодой королевы Анны Австрийской. Она охотно приближала к себе красивых, несколько сумасбродных женщин и легкомысленных и ветреных молодых дворян. Во главе всего этого стояла лучшая подруга Анны Австрийской, интриганка, безрассудная очаровательница герцогиня де Шеврез. Никого из них не устраивал брак Гастона Анжуйского и этой богачки. Каждый был не прочь составить такую недурную партию для себя или для кого-нибудь из близких. Поэтому принцу уготовили совсем другую участь.
Составился заговор, движущей силой которого стал гувернер принца, маршал д'Орнано, корсиканец, человек грубый, высокомерный и предприимчивый. Именно он подталкивал своего воспитанника к неповиновению. Д'Орнано даже предложил ему бежать из Парижа и спрятаться, нет, вы только подумайте, в Ла-Рошели! В самом гнезде протестантов!
Ответные действия короля не заставили себя долго ждать. 6 мая 1626 года его величество приказал арестовать д'Орнано и двух его братьев. Всех заточили в Бастилию, где на всякий случай, просто из предосторожности, сменили коменданта.
Для заговорщиков стало ясно, что за этим суровым приказом стоит непримиримый Ришелье. Но вместо того чтобы напугать мятежные души, удар привел их в ярость. Герцогиня де Шеврез, всегда очень активная, немедленно составила новый заговор. На этот раз целью стало физическое устранение кардинала Ришелье, а может быть, и самого короля — ни больше, ни меньше! В случае успеха вдова вполне сможет снова выйти замуж, теперь уже за брата покойного супруга, который станет, по мнению герцогини, идеальным правителем. Ведь и в самом деле, новый король будет послушной марионеткой, а уж искусно управляющие руки найдутся…
Анна Австрийская, еще не вполне пришедшая в себя после страстного романа с неотразимым герцогом Бекингемом, не видела в этом плане никаких неудобств. Мужа она не любила, а Ришелье презирала. Она предоставила своей дорогой подруге полную свободу действий. Гастон Анжуйский, со своей стороны, с головой ушел в заговор, во главе которого мадам де Шеврез поставила безумно влюбленного в нее принца де Шале. Он пошел по пути мятежа так далеко, что предложил даже несколько своих дворян, чтобы довести дело до конца.
Но герцогиня Вандомская ничего не знала об этих последних событиях. Последняя известная ей новость — это арест маршала д'Орнано. Но и одного этого было достаточно для беспокойства.
— Да, — повторила она. — Вот уже несколько месяцев я боялась того, что произошло сегодня. Великий приор Мальтийского ордена и мой супруг связались с братом короля и принцами крови, не желая сознавать, что они сами всего лишь признанные отцом незаконнорожденные принцы. Теперь с ними обойдутся куда хуже, чем с остальными!
И герцогиня попросила своих приближенных оставить их наедине с епископом Нантским. Она разрешила присутствовать при дальнейшем разговоре только старшему сыну. Франсуа предложил руку сестре, чтобы увести ее, но все-таки сердито спросил:
— Почему Меркеру можно, а нам нельзя?
— Вы слишком молоды, Франсуа. Четыре года разницы имеют большое значение, и ваш брат уже почти мужчина.
Элизабет промолчала, но ее оскорбленный вид ясно давал понять, что она согласна с младшим братом.
— Пойдемте, Франсуа, — сказала она обиженно. — Мы посмотрим, что происходит с вашей очаровательной находкой!
Когда все вышли, герцогиня достала четки из потайного кармана серого бархатного платья и крепко сжала их пальцами, как будто держалась за них.
— Теперь, когда мы остались одни, мой друг, расскажите мне поподробнее, в чем все-таки дело. Я должна признаться, что не могу поверить, неужели моего мужа и его брата арестовали из-за той истории с женитьбой принца Анжуйского. Ведь это же совершенно пустяки. Они играли лишь роль зрителей.
Взгляд посмотревшего на нее епископа потеплел, полный дружеского участия. Отвага и вера, с которой эта молодая женщина встречала невзгоды, восхищали его. Филипп де Коспеан всегда сожалел, что она вышла замуж за человека, которого собственные амбиции и гордыня заставляли безрассудно бросаться во все осиные гнезда.
— Есть кое-что более серьезное, герцогиня… Я думаю, вам об этом ничего не известно… На этот раз главную роль сыграл Великий приор Александр.
И епископ принялся рассказывать, как Александр вместе с Гастоном Анжуйским и герцогиней де Шеврез задумали покушение на кардинала. Они решили воспользоваться тем, что король находился в Фонтенбло. А его министр расположился во Флери, ожидая, пока будет закончено строительство его городского дворца. План Великого приора выглядел очень просто. Охотясь в лесу, брат короля и несколько его друзей ближе к ночи должны были попроситься на ночлег к Ришелье. Его высокопреосвященство предполагалось убить во время ссоры, спровоцированной намеренно. А с королем было решено поступить в соответствии с его реакцией на эту новость. Но брат короля, вечный пленник своей нерешительности, в последнюю минуту сказался больным. А один из его сообщников, принц де Шале, неосторожно намекнул кому-то на определенные события, ожидаемые вскоре. Поэтому менее важных заговорщиков довольно быстро арестовали. А на следующее утро герцог Анжуйский, еще лежавший в кровати, с удивлением обнаружил, что к нему в спальню входит кардинал Ришелье с сияющей улыбкой на лице и предлагает ему свой дом во Флери, который, судя по всему, «так ему нравится». После чего министр отправился прямо к королю с прошением об отставке. Его величество не только отклонил ее, но и дал ему все необходимые полномочия, чтобы довести это дело до конца «со всей возможной строгостью».
— Но каким же образом в этой истории может быть замешан герцог Сезар? — воскликнула герцогиня. — Он был уже в Бретани, когда арестовали д'Орнано…
— Все верно, но его брат увяз в этом по уши, потому что идея принадлежала именно ему. — И Великого приора не арестовали?
— Нет. Ришелье хотел избавиться сразу от обоих братьев одним махом. Он самым любезным образом пригласил Великого приора к себе и в разговоре дал ему понять, что хотел бы видеть его в адмиралтействе, благо там есть вакантное место, освобожденное господином де Монморанси. Но, конечно же, это возможно только при условии, что герцог Сезар откажется от своих притязаний на эту должность. Наш дорогой приор был просто очарован. Вот вам и источник того рвения, с которым он старался убедить брата приехать в Блуа и поговорить с его величеством. И надо заметить, расчеты кардинала полностью оправдались. Вот так все и произошло, мадам.
— Коварство кардинала известно всем и каждому. Как Великий приор мог настолько довериться, и кому?
— Амбиции, герцогиня, амбиции! Плюс недальновидность и, как я уже говорил, редкая наивность.
— А… что же стало с братом короля?
— Чтобы быть полностью уверенным в собственной безопасности, он поторопился предать всех участников заговора. Гастон Анжуйский даже пообещал жениться на мадемуазель де Монпансье, раз уж это так нравится королю.
— Боже, как это низко! Ни чести, ни достоинства. И как, вы думаете, поступит король теперь, когда он решил арестовать наместника Бретани?
— Людовик XIII отправляется в Нант, чтобы заявить о том, что сам теперь будет управлять провинцией… И станет вершить там правосудие!
— Какое несчастье! Мы попали в скверную переделку! Что вы нам посоветуете, монсеньор?
— Трудно сказать. Возможно, самое лучшее для вас — это укрыться вместе с детьми в одном из ваших собственных владений…
— Матушка, — прервал епископа юный Людовик де Меркер, — а что, если нам кинуться в ноги королю, уповая на его милосердие?
— И за что же мы будем просить прощения, сын мой? — сурово спросила его мать. — Ваш отец не выезжал из своей провинции…
— В заговоре можно участвовать и на расстоянии, — вставил епископ. — Например, подготовить пути отхода… Подстрекать Бретань к восстанию. Поднять там войска… Возможностей, знаете ли, немало, мадам.
Франсуаза Вандомская помедлила с ответом. Безусловно, она ни в чем не могла быть уверена. В ее памяти зазвучал голос Сезара, герцог кричал, что надеется впредь видеть своего царственного брата только на портретах. Шутка или…
— Я отправляюсь вместе с вами, монсеньор, поскольку вы все еще остаетесь епископом Нантским, туда, где пребывает король. Оказавшись на месте, я решу, что делать…
— Я поеду с вами, матушка?
— Нет. Пришлите ко мне вашего гувернера!
Явившийся на зов господин д'Эстрад получил приказание ранним утром увезти своих воспитанников и их сестру в Вандом, где под тройной защитой — городские стены, верное герцогам Вандомским население и хорошо укрепленный замок, все это не считая солдат, — они будут в большей безопасности, чем в симпатичном летнем дворце, открытом всем ветрам. В Ане останутся только слуги, без которых нельзя содержать его в порядке.
В замке все пришло в движение. Предстояло подготовить сразу два отъезда, причем со вторым было куда больше хлопот, так как в этом случае речь шла о настоящем переезде. Лакеи и горничные засновали туда-сюда сразу после ужина, о котором вообще чуть было не забыли, но все-таки, спохватившись, подали, к большому облегчению полумертвого от усталости и голода епископа…А в это время Персеваль де Рагнель галопом несся во главе отряда из десятка вооруженных людей к маленькому замку Ла-Феррьер, который был ему хорошо знаком. Милое местечко на опушке большого леса у Дре, чьи владельцы всегда были вассалами Ане. Бароны де Валэны владели им с того самого времени, как Гуг де Валэн последовал за Симоном д'Ане, отправившимся в крестовый поход, повинуясь пылким призывам Боэмона Антиохского. Позже он вернулся в Шартр, чтобы взять в жены Констанцию, дочь короля Филиппа I. И с тех самых пор его потомки всегда хранили верность короне и своим сюзеренам, какими бы они ни были…
Генриху IV не составило никакого труда привлечь их на свою сторону. И Жан, отец Сильви, отважно сражался при Иври и в других битвах. Впоследствии за свои заслуги он смог жениться на молоденькой кузине Марии Медичи, приглашенной ко двору королевой-матерью как раз для того, чтобы выдать ее замуж. Кьяре Альбицци исполнилось тогда двадцать лет, Жан де Валэн был вдвое старше. Девушка была очаровательна, ее будущий супруг, напротив, красотой не отличался, но брак их, заключенный на следующий день после убийства фаворита королевы из семьи Кончини, от этого не пострадал и был вознагражден появлением на свет троих детей. Сначала, в 1618 году, родилась дочка Клер. На следующий год появился на свет сын Бертран, и, наконец, осенью 1622 года родилась Сильви. Но барону не суждено было ее вырастить. Спустя несколько недель после рождения младшей дочери метко пущенный камень угодил хозяину замка Ла-Феррьер прямо в лоб. Удар оказался смертельным. Имени убийцы никто так никогда и не узнал. У Кьяры де Валэн только и остались, что прекрасные глаза, чтобы оплакивать супруга, которого она искренне любила. Но с ней были еще дети, нашлись и вполне достаточные средства к существованию, по-прежнему сохранились добрые отношения с несколькими друзьями, в число которых входил и Персеваль де Рагнель. Он был, вероятно, самым скрытным из всех, так как без памяти любил молодую женщину, но так и не осмелился ей в этом признаться.
Персеваль де Рагнель родился в Бретани. В десять лет он стал пажом герцогини де Меркер, матери герцогини Вандомской, потом стал конюшим у ее дочери. Новая должность доставляла ему живейшее удовольствие, потому что де Рагнель обожал лошадей. Кроме того, такое положение позволяло ему не иметь ничего общего с той армейской неразберихой, которая возникает, когда все время воюют с каким-нибудь врагом, а враг в эти неспокойные времена то и дело меняется. Но это вовсе не означало, что шевалье был труслив. Он артистично владел шпагой, но отдавал предпочтение перу, любя науку вообще и в частности историю, географию, астрономию, литературу и музыку. Персеваль играл на лютне и на гитаре, чему его научил испанский перебежчик. Наделенный язвительным умом, де Рагнель не пытался скрывать его. При дворе герцогини все знали этого молодого человека высокого роста, чей несколько сонный вид и намеренно полуопущенные веки прятали необычайно живой взгляд.
Персеваль де Рагнель впервые увидел Кьяру восемь лет тому назад. Тогда ему было девятнадцать, он никогда еще не испытывал страсти. И его просто сразила эта женщина, напоминающая изысканную статуэтку из слоновой кости, увенчанную массой черных блестящих волос, с такими огромными черными глазами, что они казались маской на изящном тонком личике. Это произошло на празднике в Ане, а потом де Рагнель частенько навещал де Валэнов, не ставя об этом в известность герцогиню. Его всегда встречали в Ла-Феррьер как искреннего друга, особенно после смерти барона. И поэтому, стоило ему увидеть крошку Сильви в таком плачевном состоянии, его сердце обезумело. Приказ герцогини Вандомской отправиться узнать, что же случилось, последовал почти сразу, иначе он сам, не задерживаясь, отправился бы к Кьяре, не нуждаясь в разрешении.
Когда со своим слугой по имени Корантен Беллек во главе маленького отряда он оказался перед старинным подъемным мостом, уже спустилась темная ночь. Вокруг стояла мертвая тишина. Даже лягушки во рве молчали. Ни огонька, ни отсвета пламени ни в замке, ни на кухне, ни в грациозном доме в стиле эпохи Возрождения, так хорошо знакомом Персевалю! Но при свете принесенных факелов де Рагнель тут же увидел тело женщины. Его лошадь чуть было не наступила на него. Спрыгнув на землю, он бросился на колени и, приглядевшись, узнал Ричарду, кормилицу Сильви. В ее спине зияла огромная рана, и, перевернув тело, Персеваль заметил зажатый в мертвых пальцах кусочек голубой ленты, похожей на ту, что была в спутанных волосах малышки. Ричарда, вероятно, умерла, защищая собой девочку. А та потом выскользнула из ее рук и отправилась куда глаза глядят вместе со своей куклой.
Тем временем приехавшие разбрелись по дому. Наконец появился слуга Персеваля, крича на бегу:
— Это ужасно, сударь! Здесь нет ни единой живой души. Слуги, дети… Все убиты.
— А мадам де Валэн?
Корантен посмотрел на своего хозяина. В его взгляде промелькнуло что-то, похожее на жалость.
— Идемте! Но я должен вас предупредить, вам потребуется мужество!
Переступив через порог и пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку низкой двери, ведущей в жилую часть замка, мило украшенную каменной резьбой, де Рагнель почувствовал, как тошнотворный запах крови берет его за горло. Кровь была повсюду. В комнатах валялось около десятка скорчившихся тел, заколотых кинжалом или шпагой.
Но самое ужасное ожидало его в спальне хозяйки замка. Перед Персевалем открылось такое страшное зрелище, что он на мгновение отпрянул, не вынеся увиденного. Посреди изломанной мебели, вспоротых матрасов и подушек лежала полуобнаженная Кьяра с перерезанным горлом. Одежда ее была разорвана, ноги раскинуты в стороны. Никаких сомнений не оставалось: ее изнасиловали, прежде чем убить. Огромные глаза молодой женщины оставались открытыми. В них отразилась та мука, которую ей пришлось вынести. Она умерла, сознавая свое бесчестье и унижение, не в силах защитить ни детей, ни самое себя. На лбу у нее, как знак дьявольского обладания, горела красная восковая печать. Никаких инициалов, только греческая буква омега.
У де Рагнеля вырвался сухой смешок, который был страшнее, чем рыдание:
— Посмотри, Корантен, мы имеем дело не с каким-нибудь бандитом с большой дороги, не с наемником, чей хлеб — убийства… Этот палач ученый человек! Он знает греческий и даже пишет на нем. Омега! Почему именно омега? Что это, роспись злодея в совершенном преступлении или конец чего-то в великой христианской традиции? Омега неизвестно какой альфы ? Я не хочу, чтобы мой ангел унес с собой в могилу этот символ бесчестья!
Он достал свой кинжал, встал на колени на ступенях кровати и попытался отклеить печать, но воск держался крепко, да и руки у него дрожали. Корантен пришел ему на помощь.
— Дайте лучше я сам сделаю, сударь. Здесь нужно очень тонкое лезвие, как у бритвы. Его нагревают. Потом, когда воск станет мягким, осторожно протягивают конский волос. Очень аккуратно, чтобы ничего не повредить.
— Где ты этому научился?
— У бенедиктинцев в Жюгоне. Когда вы взяли меня на службу, я не скрывал, что сбежал оттуда. В монастыре отец Ансельм проникся ко мне дружбой. У него была страсть к рукописям, хартиям и тому подобным вещам. Это он научил меня читать и писать, показал мне, как поступают, если нужно узнать содержание письма, но ни в коем случае нельзя нарушить печать. Иначе ее можно сломать…
— Но ты же изуродуешь ее лицо, — медленно произнес Персеваль, не отводя глаз от молодой покойницы. — Надо сохранить этот кусок воска как свидетельство о мучениях невинной жертвы, и, может быть, он выведет меня на убийцу. Вот кого я без сожаления отправлю в преисподнюю к ему подобным. Постарайся снять печать и не поранить мадам де Валэн!
— Я приложу все силы, сударь, но только под печатью все равно должен быть ожог от горячего воска.
— Я знаю. Надо найти бритву.
Де Рагнель собирался выйти, но к нему подошел один из его спутников:
— Что нам делать, господин де Рагнель? Нельзя оставлять этих несчастных на забаву диким зверям. Да и потом, скоро станет совсем жарко, и…