Страница:
— Да, конечно… но мой отец умер, и я приехала сюда, чтобы расплатиться со старыми долгами. Если вы не знаете, куда идти, пойдемте с нами! Я позабочусь о вас.
— Вы добры, но я хочу пойти на войну. Это единственный способ достойно покончить с жизнью, которая мне отвратительна.
Деметриос приблизился и положил свою большую руку на плечо Кристофа:
— Вам не кажется, что уже и так достаточно смертей в вашей семье? Почему бы вам не попробовать начать новую жизнь, более соответствующую вашим вкусам и достойную дворянина?
— Дворянина?! У меня теперь больше нет даже имени. В монастыре я был просто братом Антимом. Мой отец считает, что от нашей семьи и следа-то не осталось.
— Ну так выберите себе другое имя! Во всяком случае, ваш поход на войну может подождать хотя бы до завтра. И мне кажется, что вы еще многое можете сказать… вашей племяннице? Идемте с нами! Уже вечереет, и городские ворота скоро будут закрыты.
По свету, вспыхнувшему в глазах бывшего монаха — в этих серых глазах семейства Бревай, так похожих на ее, — Фьора поняла, что он сгорает от желания принять это предложение, и она стала вежливо настаивать:
— Идемте, прошу вас! Вы не можете представить себе, насколько я счастлива, что судьба свела нас.
— Я тоже счастлив, впервые за столько лет! Я уже и забыл, что это значит — быть счастливым!
И не заставляя больше себя упрашивать, но отказавшись взять лошадь, предлагаемую ему Фьорой, которая намеревалась ехать вместе с Леонардой, он резво вскочил на коня позади Эстебана.
Молодая женщина вернулась тем временем к могиле родителей, преклонила колени и тихо промолвила:
— Я поклялась отомстить тем, по чьей вине вы лежите здесь. Когда моя задача будет выполнена, я вернусь дать вам отчет, а пока я сделаю так, чтобы другие жертвы — ваша мать и ваш брат — обрели хотя бы мир в своих сердцах. Я ваша дочь и люблю вас.
Наклонившись, Фьора поцеловала землю, поросшую зеленой травой, и поднялась. Несколько белых лепестков застряло в ее волосах. Как и Кристоф, она сломала веточку боярышника и вернулась к своим попутчикам.
— Мы можем двинуться в путь, — сказала она с улыбкой.
Перекрестившись в последний раз, всадники покинули источник Святой Анны, в прозрачной воде которого играли лучи солнца. В молчании они вернулись в город.
Теперь настала очередь Леонарды вернуться в прошлое…
Когда она прошла через ворота Гийом на северо-западе города, сердце старой девы забилось быстрее обычного, хотя внешне она ничем не выдала своего волнения. Она прожила около десяти лет в гостинице «Золотой Крест», красивая вывеска которой уже виднелась вдали. Леонарда не была здесь уже восемнадцать лет.
Она приехала в Дижон после смерти своей матери, когда кузина Бертиль, хозяйка гостиницы, предложила помогать ей в ее повседневных делах. Леонарде действительно хорошо жилось на этом весьма богатом постоялом дворе, известном не только во всем графстве, но и за его пределами своими уютными комнатами и отличной кухней. Там всегда было многолюдно, останавливались богатые путешественники и весьма известные люди. Однажды даже герцог Филипп со своей свитой обедал в «Золотом Кресте». Естественно, что в этот вечер мэтр Гуте, владелец, отдал гостиницу в распоряжение только своего сеньора.
Да, Леонарде Мерее хорошо жилось у своих родственников. Но вот однажды ей поручили заботу о маленькой брошенной девочке, и этого было достаточно для того, чтобы в ней проснулось чувство, которое она уже не надеялась испытать — инстинкт материнства, чувство самопожертвования, когда прижимаешь к себе живой комочек и готова отдаться ему всем своим существом, даже не помышляя о том, что однажды за твое добро тебе воздается добром.
И на следующий же день Леонарда добровольно отказалась от всего того, что составляло ее жизнь, и ушла, не ведая, что ждет ее впереди, с неизвестным ей человеком, в котором она увидела только то, что он был таким же добрым, как и она сама. А в колыбельке, которую Франческо Бельтрами купил специально для этого путешествия, маленькая Фьора, крещенная прямо в комнате негоцианта, спала на руках бесконечно счастливой Леонарды.
Возвращаясь сейчас туда, где она начинала свою жизнь, Леонарда думала о том, что она сделала правильный выбор, несмотря на драму, которой окончилось ее пребывание во Флоренции, что если бы ей пришлось начать жизнь сначала, она прожила бы ее также без малейшего колебания, ведь она прожила семнадцать по-настоящему счастливых лет во дворце, на берегу реки Арно. Сегодня же у Леонарды оставалось только то, что было, когда она покидала в свое время Дижон, — безграничная любовь к Фьоре и долг оберегать ее.
Теперь, конечно, это было труднее делать. Фьора стала взрослой женщиной, женщиной, познавшей страдания, женщиной, обуреваемой желанием мести, женщиной, которая нашла родственную душу в лице Деметриоса и которая не остановится ни перед чем до тех пор, пока не выполнит задуманное. Для Леонарды стало основной задачей сделать так, чтобы ее любимая Фьора не сошла с этой дороги, полной опасности, еще более несчастной, чем до того, как она вступила на нее.
Когда путники подъехали к постоялому двору, Леонарда подумала, что здесь ничего не изменилось, по крайней мере внешне. По-прежнему царила безупречная чистота, медная посуда была начищена до блеска отрубями и растительным маслом, а маленькие окошки сверкали, как и прежде. Запахи вкусной еды разносились далеко вокруг. Леонарде вдруг показалось, что время остановилось. Разве что животик мэтра Гуте, хозяина, вышедшего им навстречу, еще больше округлился, и из-под его белого накрахмаленного колпака выбивались седые пряди волос.
Так как благородная осанка Фьоры и Деметриоса, идущих впереди группы, произвела на него впечатление, этот достойный человек, сделав огромное усилие, низко поклонился им. Он сообщил благородным путникам, что его дом и он сам в их полном распоряжении при условии, конечно, если они соизволят ему сказать, что им будет угодно.
— Узнать, в том ли же хорошем состоянии ваш дом, милый кузен, — радостно сказала Леонарда, которая уже стояла впереди молодой женщины. — Мы путники усталые и… голодные!
От удивления глаза и рот Донатьена Гуте округлились, и ему пришлось прибегнуть к помощи очков, чтобы убедиться, что он не ошибается.
— Ради всех святых, Леонарда! Это точно вы?
— Это я, жива и невредима! Уж не такая полная, как раньше, но зато вы весьма располнели и расцвели! Само воплощение благополучия! Если не сказать — изобилия!
— Я не жалуюсь, не жалуюсь! — закивал мэтр Гуте. — Дела идут прекрасно, и наша репутация по-прежнему на высоте.
После этих слов они обнялись и крепко расцеловались, как люди, которые давно не виделись. Леонарда прервала объятия, чтобы спросить:
— А моя кузина Бертиль? Где она? Мне не терпится обнять ее.
Доброе лицо мэтра Гуте омрачилось, на глазах выступили слезы:
— Моя бедная жена покинула нас четыре года тому назад, и я до сих пор не могу утешиться. Сейчас мне помогает моя младшая сестра Магдалена, и хотя она очень трудолюбива, она все же не такая, как Бертиль.
Они снова обнялись со слезами на глазах, ибо Леонарда была из тех женщин, которые умеют хранить любовь, несмотря на долгую разлуку. Она очень любила Бертиль и теперь искренне оплакивала ее. Хозяин постоялого двора вспомнил о долге гостеприимства.
— Мы тут говорим о наших грустных семейных делах, а в это время эти благородные люди, которые пришли вместе с вами, томятся в ожидании.
— Вы кое-кого из них знаете, — сказала Леонарда, взяв Фьору под руку. — Помните ли вы господина Бельтрами, кузен?
— Как же я мог забыть его? Такой великодушный сеньор, такой любезный и который так любил петуха в вине! Мы его уже так давно не видели…
— Увы! Вы его никогда больше не увидите, потому что он тоже покинул этот мир. А вот донна Фьора, его дочь, гувернанткой которой я до сих пор являюсь.
Глядя на эту красивую молодую женщину, улыбавшуюся ему огромными серыми глазами, мэтр Гуте скрестил руки с большим удивлением, однако его горячность была не совсем искренней.
— Та малышка, которую мы окрестили здесь? Боже милостивый! Она стала настоящей красавицей! Как моя Бертиль была бы счастлива видеть ее!
— Что касается этого сеньора, — добавила Леонарда, — эта мессир Деметриос Ласкарис, личный врач мессира Лоренцо де Медичи, которого он направил с поручением к королю Франции. И еще Эстебан, шталмейстер мессира и… один наш друг. А теперь отведите нам комнаты и хорошенько покормите!
Сопровождаемые хозяином постоялого двора, к которому вернулось его хорошее настроение, все вошли в гостиницу, где Магдалена, очень похожая на своего брата пышным телосложением и добрым лицом, обняла Леонарду и сделала реверанс Фьоре. Она поднялась по лестнице впереди гостей, чтобы проводить их в самую красивую комнату. Это было просторное помещение с ковром на полу, огромной кроватью с пологом из зеленого бархата, с красивой бургиньонской мебелью, натертой воском, запах которого был сильнее букета дрока, стоящего на дубовом резном сундуке.
Несмотря на долгие годы отсутствия, Леонарда сразу же узнала эту комнату, куда Франческо Бельтрами восемнадцать лет назад принес ребенка, вырванного из рук злобного Рено дю Амеля, и где маленькая Фьора получила крещение. Она сказала об этом взрослой Фьоре, которая с взволнованным видом осматривалась вокруг, и решила оставить ее здесь на некоторое время одну.
Леонарда спустилась на кухню, где надеялась увидеть мэтра Гуте. Ей показалось, что только что он говорил каким-то странным тоном, упомянув, что Франческо Бельтрами давно не приезжал в «Золотой Крест», словно испытывал от этого удовлетворение. Таким тоном говорят, например: «И слава богу!»И старая дама решила узнать, в чем дело.
Она застала своего кузена за взвешиванием драгоценных специй, предназначенных для приготовления телячьего паштета, который один из поваров уже принялся готовить. Чтобы не отвлекать мэтра Гуте от важного дела, Леонарда подождала, когда все будет закончено, и только потом отозвала его в маленькую комнату, где хозяин постоялого двора занимался обычно бухгалтерией:
— Развейте одно мое сомнение, кузен! Только что внизу, когда вы сказали, что давно не видели мессира Бельтрами, мне показалось, что вы не очень-то этим огорчены?
— Как вы можете подумать такое, Леонарда? Это был такой хороший клиент…
— ..тот самый клиент, который в свой последний приезд оставил вам кругленькую сумму в оплату за небольшие, не совсем обычные дела, о которых он вас попросил. Маленькие безумства этого человека принесли вам немалые деньги. Хотя бы за это вы могли выразить сожаление.
Лоснящиеся щеки мэтра Гуте покрыл яркий румянец. Он бросил короткий взгляд на кухню, где вовсю кипела работа, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает:
— Немало золота, это так, но и «неприятностей не меньше. Вы намерены долго здесь пробыть?
— Ну и ну! — возмутилась Леонарда. — У вас своеобразные законы гостеприимства, не говоря о вашем понятии о коммерции! Мы можем хорошо заплатить, вы знаете?
— Не сомневаюсь, но поймите, что, говоря это, я думаю не столько о себе, сколько о вашей молодой спутнице. Кто бы мог вообразить, глядя на эту красавицу, что это та самая…
— Расхваливать красоту донны Фьоры вы будете в другой раз! Расскажите-ка мне лучше, что произошло здесь после нашего отъезда?
Трактирщик так понизил голос, что Леонарда вынуждена была наклониться к нему поближе, чтобы лучше слышать:
— Настоящий кошмар! Нам даже не удосужились сказать, что» найденная» малышка была на самом деле дочерью двух тех несчастных, казненных на городской площади. И мы не знали также, что мессир Бельтрами бросил Рено дю Амеля, связанного, с кляпом во рту в старом доме для чумных, где он чуть было не умер от холода.
— Чуть было не умер, всего-то? Очень жаль! — покачала головой Леонарда. — Но я не понимаю, почему вас поставили об этом в известность. Мессир Франческо знал, что делал, и не в его правилах было кричать об этом на всех углах. Итак, дю Амель все-таки выбрался оттуда? Кто же оказался его спасителем?
— Один крестьянин. Он как раз проходил мимо и .услышал стоны. Он-то и позвал на помощь. Это произошло через сутки после вашего отъезда.
— Нам еще повезло! И что же было дальше?
— Дальше все было совсем плохо! Мессир Рено отогрелся, пришел в себя, а потом началось такое! Несмотря на мои протесты, этот дом обыскали, чтобы найти человека, который «осмелился игнорировать правосудие сеньора»! Его, разумеется, не нашли.
— Это было бы удивительно! — слегка улыбнулась Леонарда.
— Я только сказал то, что я мог сказать: флорентийский торговец покинул Дижон накануне на рассвете и наверняка отправился в Париж, где у него были дела.
Ни я, ни жена не сказали ни слова о ребенке, хотя мессир дю Амель решил во что бы то ни стало разыскать девочку. Мы ничего не сказали и о святом отце Шаруэ, кроме того, что тот уехал в то же самое время, что и его новый друг. Это было тем более просто, что мы ничего не знали о его намерениях.
— А ваш родственник, каноник Сен-Бенина, который продал вам за большие деньги старую колясочку?
Он ничего не сказал?
— Никто о нем даже и не подумал.
— А ваши слуги, которые в курсе моего отъезда, все же что-то пронюхали. Разве их не допросили?
— Да, — ответил мэтр Гуте с видом оскорбленного достоинства, — но вам должно быть известно, что в мой дом входит не всякий, кто пожелает. Я очень серьезно отношусь к выбору своих слуг, и если они вошли в мой дом, они скорее дадут разрубить себя на части, чем рискнут быть выгнанными вон. Они вели себя так, как если бы они были глухи, немы и слепы. Они все как один поклялись, что мессир Бельтрами уехал в Париж, где он намеревался сдать в какой-нибудь монастырь найденного ребенка.
— За нами не было погони? — поинтересовалась Леонарда.
— Была. Городской судья послал людей в погоню за вами, но не в том направлении.
— Так, значит, все в порядке? Отчего же вам так не терпится выпроводить нас? Ведь все, о чем мы говорим, произошло много лет назад.
— Для некоторых, как, например, для мессира Рено, история по-прежнему актуальна, и если бы он узнал, что молодая женщина по фамилии Бельтрами находится в «Золотом Кресте»…
— Не понимаю, как он может узнать об этом, — удивленно вскинула брови Леонарда. — Он живет в Отоне, а ведь это не в двух шагах отсюда!
— Это он прежде жил в Отоне, — пояснил мэтр Гуте. — Теперь мессир Рено советник герцога и «лейтенант» канцлера в Дижоне. Это важная персона!
— Дьявол! Все эти назначения он получил в знак утешения за то, что оказался рогоносцем, так, что ли?
Если я вас правильно поняла, он живет в Дижоне?
— Да, неподалеку отсюда. На улице Ласе, рядом с бывшим рыбным базаром. Там он купил себе дом, некогда принадлежавший слуге герцога Филиппа Храброго. Там он живет вот уже почти десять лет и почти не выходит из дома, разве что в канцелярию.
— Тогда чего же вам беспокоиться? — удивилась Леонарда — Дело в том, что он дружит со служащим, занимающимся постоялыми дворами и иностранцами. И не вам мне говорить, что мы держим книгу, куда записываем всех постояльцев. У меня нет ни малейшего желания вписывать туда Бельтрами.
— Так не вписывайте! — воскликнула Леонарда. — А так как мое скромное имя, возможно, тоже скомпрометирует вас, запишите имя доктора Ласкариса. Да, именно так: сегодня вечером вы приняли мессира Деметриоса Ласкариса, греческого врача, состоящего на службе у Лоренцо де Медичи, его племянницу, ее гувернантку «, то есть меня, его шталмейстера и., его секретаря. Вам это подходит?
— Секретарь — это тот, который сидел на лошади позади шталмейстера и который похож на крестьянина?
— Будьте уверены, что завтра у него будет вид, соответствующий его положению, — заверила Леонарда. — Пока, конечно, он выглядит не очень…
— Кто он? Мне кажется, что у него странный вид.
— Лучше не спрашивайте! Если бы я вам сказала, вы бы упали в обморок прямо в ваш котел, что испортило бы суп. Судя по всему, вас зовут на кухню.
— Иду, иду! — крикнул мэтр Гуте, тихо добавив:
— Что вы решили?
— Я скажу вам это завтра. Вы сообщили мне очень интересные вещи, о которых я должна поговорить с донной Фьорой и нашими друзьями. Да! Пока я не забыла: обслужите, пожалуйста, нас всех в нашей комнате, чтобы не привлекать к нам внимания, так всем будет поспокойнее.
— Мне в первую очередь, — сказал мэтр Гуте, который не смог, однако, сдержаться, чтобы не заметить, что греческий врач кажется ему весьма подозрительным.
Леонарда взорвалась:
— Разве я не сказала, что его должен принять король Франции? А почему же вы не хотите? Но если вам так важны всякие звания, то можете величать его монсеньор, потому что он также и царских кровей, родственник одного из византийских императоров.
Пустив эту стрелу, от которой ее кузен просто онемел, Леонарда прошла через кухню, где стоял вкусный запах приготовляемой пищи и весело потрескивал в печи огонь. Она поднялась к Фьоре, не сказав ей ни слова о том, что только что услышала, предпочитая сначала хорошенько поразмыслить над всем этим.
Леонарда знала, что в списке тех, от кого молодая женщина намеревалась очистить землю, Рено дю Амель стоял на первом месте. Как Фьора поведет себя, узнав, что ее враг находится так близко, в то время как она думала, что его следует искать в Отоне?
Леонарда испытывала большой соблазн утаить правду, ибо она очень боялась, что ее девочка встанет на путь преступления, но с другой стороны, если она позволит ей поехать в Отон и та узнает в конце концов, что дю Амель находится в Дижоне, все это лишь отсрочит неотвратимое. Она слишком хорошо знала свою подопечную и не строила на этот счет никаких иллюзий:
Фьора пойдет до конца в решении своей задачи, несмотря ни на какие последствия.
А пока Леонарда решила просто сказать, что попросила подать ужин в их комнату, и пошла сообщить об этом своим друзьям.
Еда была просто восхитительна: мэтр Гуте превзошел себя. Ужин прошел в веселой обстановке. Фьора была счастлива, что смогла найти могилу родителей, а еще больше от встречи с молодым дядюшкой, к которому инстинктивно тянулось ее доброе сердце. В этой счастливой случайности она видела знак судьбы.
Сидя напротив Фьоры, Кристоф де Бревай чувствовал себя наверху, блаженства. Две предшествующие ночи он провел в лесу, а потом под забором, питаясь хлебом, взятым в монастыре, и дикими фруктами, запивая все это водой из ручьев. Он не страдал от этого, потому что его поддерживало давнее желание увидеть могилу брата и сестры у источника Святой Анны и помолиться там, ибо, несмотря на то что он сбежал из монастыря, он не потерял веру в бога.
И вот в тот самый момент, когда пришла пора подумать о будущей жизни и выбрать свою дорогу, само небо послало ему эту прекрасную молодую женщину, так поразительно похожую на тех, кого он горько оплакивал. И вдобавок в их венах текла одна кровь. Благодаря этой встрече его жизнь приняла новый оборот. Кристоф радовался при мысли, что он, который последние годы общался только с монахами, разделяет трапезу с врачом из Византии, испанцем из Кастилии, не говоря уже о прелестной племяннице, считающей себя флорентийкой, хотя она и увидела свет на соломе бургундской тюрьмы. У нее действительно были самые прекрасные глаза в мире и такое красивое имя — Фьора.
А за этим ужином он вкушал самые изысканные блюда, которые ему доводилось когда-нибудь отведать.
Со своей стороны Деметриос, будучи настоящим философом-эпикурейцем, не скрывал своего удовлетворения, наслаждаясь как компанией, так и поданным ужином. Он был доволен и тем, что для Фьоры поиски начались успешно, и видел в этом хорошее предзнаменование для того, что им предстояло выполнить. Пусть даже конечная цель могла показаться дикой — уничтожить Карла Смелого, возможно, самого могущественного человека в Европе, постоянно окруженного свитой. Но Деметриос твердо верил в чудеса и в свою несгибаемую волю.
Эстебан был, пожалуй, единственным человеком за этим столом, который без всяких оговорок считал, что жизнь действительно прекрасна. Любитель широких просторов, он насладился путешествием из Флоренции вдоль побережья Средиземного моря, через Прованс к долинам Роны и Соны. И теперь после нескольких возлияний в пути он открывал для себя прелесть бургундских вин, испытывая от них чрезвычайное удовольствие.
С полузакрытыми глазами и благодушным выражением лица, он сейчас видел только кувшин, наполненный прекрасным шамбертеном.
Леонарда не вмешивалась в разговор, который вел в основном Деметриос, много видевший и знавший. Она дождалась, когда унесут последнее блюдо и все уберут со стола. Леонарда радовалась тому, что Фьора встретила своего родственника. Молодая женщина улыбалась, а это было самым важным для Леонарды.
Однако, когда дверь комнаты закрылась за последним слугой, она поднялась из-за стола, подошла к зажженному камину — вечер был прохладный — и протянула руки к огню. Собравшись с духом, Леонарда повернулась к присутствующим. В этот момент Эстебан разглагольствовал о том, что гостиница» Золотой Крест» была, без всякого сомнения, лучшей из тех, где ему приходилось останавливаться.
— Не спорю, — оборвала его Леонарда. — Да вот несчастье в том, что мы не сможем в ней долго задерживаться. Мне хотелось бы сказать вам кое-что…
Все застыли, увидев выражение ее лица: Фьора, сидящая на стуле у кровати, Деметриос — на скамеечке у камина, Кристоф — на табурете. Эстебан намеревался налить себе последний бокал, но так и не сделал этого.
Все поняли, что пришел конец счастливому мгновению.
Глава 2. ДОМ НА СЮЗОНЕ
— Вы добры, но я хочу пойти на войну. Это единственный способ достойно покончить с жизнью, которая мне отвратительна.
Деметриос приблизился и положил свою большую руку на плечо Кристофа:
— Вам не кажется, что уже и так достаточно смертей в вашей семье? Почему бы вам не попробовать начать новую жизнь, более соответствующую вашим вкусам и достойную дворянина?
— Дворянина?! У меня теперь больше нет даже имени. В монастыре я был просто братом Антимом. Мой отец считает, что от нашей семьи и следа-то не осталось.
— Ну так выберите себе другое имя! Во всяком случае, ваш поход на войну может подождать хотя бы до завтра. И мне кажется, что вы еще многое можете сказать… вашей племяннице? Идемте с нами! Уже вечереет, и городские ворота скоро будут закрыты.
По свету, вспыхнувшему в глазах бывшего монаха — в этих серых глазах семейства Бревай, так похожих на ее, — Фьора поняла, что он сгорает от желания принять это предложение, и она стала вежливо настаивать:
— Идемте, прошу вас! Вы не можете представить себе, насколько я счастлива, что судьба свела нас.
— Я тоже счастлив, впервые за столько лет! Я уже и забыл, что это значит — быть счастливым!
И не заставляя больше себя упрашивать, но отказавшись взять лошадь, предлагаемую ему Фьорой, которая намеревалась ехать вместе с Леонардой, он резво вскочил на коня позади Эстебана.
Молодая женщина вернулась тем временем к могиле родителей, преклонила колени и тихо промолвила:
— Я поклялась отомстить тем, по чьей вине вы лежите здесь. Когда моя задача будет выполнена, я вернусь дать вам отчет, а пока я сделаю так, чтобы другие жертвы — ваша мать и ваш брат — обрели хотя бы мир в своих сердцах. Я ваша дочь и люблю вас.
Наклонившись, Фьора поцеловала землю, поросшую зеленой травой, и поднялась. Несколько белых лепестков застряло в ее волосах. Как и Кристоф, она сломала веточку боярышника и вернулась к своим попутчикам.
— Мы можем двинуться в путь, — сказала она с улыбкой.
Перекрестившись в последний раз, всадники покинули источник Святой Анны, в прозрачной воде которого играли лучи солнца. В молчании они вернулись в город.
Теперь настала очередь Леонарды вернуться в прошлое…
Когда она прошла через ворота Гийом на северо-западе города, сердце старой девы забилось быстрее обычного, хотя внешне она ничем не выдала своего волнения. Она прожила около десяти лет в гостинице «Золотой Крест», красивая вывеска которой уже виднелась вдали. Леонарда не была здесь уже восемнадцать лет.
Она приехала в Дижон после смерти своей матери, когда кузина Бертиль, хозяйка гостиницы, предложила помогать ей в ее повседневных делах. Леонарде действительно хорошо жилось на этом весьма богатом постоялом дворе, известном не только во всем графстве, но и за его пределами своими уютными комнатами и отличной кухней. Там всегда было многолюдно, останавливались богатые путешественники и весьма известные люди. Однажды даже герцог Филипп со своей свитой обедал в «Золотом Кресте». Естественно, что в этот вечер мэтр Гуте, владелец, отдал гостиницу в распоряжение только своего сеньора.
Да, Леонарде Мерее хорошо жилось у своих родственников. Но вот однажды ей поручили заботу о маленькой брошенной девочке, и этого было достаточно для того, чтобы в ней проснулось чувство, которое она уже не надеялась испытать — инстинкт материнства, чувство самопожертвования, когда прижимаешь к себе живой комочек и готова отдаться ему всем своим существом, даже не помышляя о том, что однажды за твое добро тебе воздается добром.
И на следующий же день Леонарда добровольно отказалась от всего того, что составляло ее жизнь, и ушла, не ведая, что ждет ее впереди, с неизвестным ей человеком, в котором она увидела только то, что он был таким же добрым, как и она сама. А в колыбельке, которую Франческо Бельтрами купил специально для этого путешествия, маленькая Фьора, крещенная прямо в комнате негоцианта, спала на руках бесконечно счастливой Леонарды.
Возвращаясь сейчас туда, где она начинала свою жизнь, Леонарда думала о том, что она сделала правильный выбор, несмотря на драму, которой окончилось ее пребывание во Флоренции, что если бы ей пришлось начать жизнь сначала, она прожила бы ее также без малейшего колебания, ведь она прожила семнадцать по-настоящему счастливых лет во дворце, на берегу реки Арно. Сегодня же у Леонарды оставалось только то, что было, когда она покидала в свое время Дижон, — безграничная любовь к Фьоре и долг оберегать ее.
Теперь, конечно, это было труднее делать. Фьора стала взрослой женщиной, женщиной, познавшей страдания, женщиной, обуреваемой желанием мести, женщиной, которая нашла родственную душу в лице Деметриоса и которая не остановится ни перед чем до тех пор, пока не выполнит задуманное. Для Леонарды стало основной задачей сделать так, чтобы ее любимая Фьора не сошла с этой дороги, полной опасности, еще более несчастной, чем до того, как она вступила на нее.
Когда путники подъехали к постоялому двору, Леонарда подумала, что здесь ничего не изменилось, по крайней мере внешне. По-прежнему царила безупречная чистота, медная посуда была начищена до блеска отрубями и растительным маслом, а маленькие окошки сверкали, как и прежде. Запахи вкусной еды разносились далеко вокруг. Леонарде вдруг показалось, что время остановилось. Разве что животик мэтра Гуте, хозяина, вышедшего им навстречу, еще больше округлился, и из-под его белого накрахмаленного колпака выбивались седые пряди волос.
Так как благородная осанка Фьоры и Деметриоса, идущих впереди группы, произвела на него впечатление, этот достойный человек, сделав огромное усилие, низко поклонился им. Он сообщил благородным путникам, что его дом и он сам в их полном распоряжении при условии, конечно, если они соизволят ему сказать, что им будет угодно.
— Узнать, в том ли же хорошем состоянии ваш дом, милый кузен, — радостно сказала Леонарда, которая уже стояла впереди молодой женщины. — Мы путники усталые и… голодные!
От удивления глаза и рот Донатьена Гуте округлились, и ему пришлось прибегнуть к помощи очков, чтобы убедиться, что он не ошибается.
— Ради всех святых, Леонарда! Это точно вы?
— Это я, жива и невредима! Уж не такая полная, как раньше, но зато вы весьма располнели и расцвели! Само воплощение благополучия! Если не сказать — изобилия!
— Я не жалуюсь, не жалуюсь! — закивал мэтр Гуте. — Дела идут прекрасно, и наша репутация по-прежнему на высоте.
После этих слов они обнялись и крепко расцеловались, как люди, которые давно не виделись. Леонарда прервала объятия, чтобы спросить:
— А моя кузина Бертиль? Где она? Мне не терпится обнять ее.
Доброе лицо мэтра Гуте омрачилось, на глазах выступили слезы:
— Моя бедная жена покинула нас четыре года тому назад, и я до сих пор не могу утешиться. Сейчас мне помогает моя младшая сестра Магдалена, и хотя она очень трудолюбива, она все же не такая, как Бертиль.
Они снова обнялись со слезами на глазах, ибо Леонарда была из тех женщин, которые умеют хранить любовь, несмотря на долгую разлуку. Она очень любила Бертиль и теперь искренне оплакивала ее. Хозяин постоялого двора вспомнил о долге гостеприимства.
— Мы тут говорим о наших грустных семейных делах, а в это время эти благородные люди, которые пришли вместе с вами, томятся в ожидании.
— Вы кое-кого из них знаете, — сказала Леонарда, взяв Фьору под руку. — Помните ли вы господина Бельтрами, кузен?
— Как же я мог забыть его? Такой великодушный сеньор, такой любезный и который так любил петуха в вине! Мы его уже так давно не видели…
— Увы! Вы его никогда больше не увидите, потому что он тоже покинул этот мир. А вот донна Фьора, его дочь, гувернанткой которой я до сих пор являюсь.
Глядя на эту красивую молодую женщину, улыбавшуюся ему огромными серыми глазами, мэтр Гуте скрестил руки с большим удивлением, однако его горячность была не совсем искренней.
— Та малышка, которую мы окрестили здесь? Боже милостивый! Она стала настоящей красавицей! Как моя Бертиль была бы счастлива видеть ее!
— Что касается этого сеньора, — добавила Леонарда, — эта мессир Деметриос Ласкарис, личный врач мессира Лоренцо де Медичи, которого он направил с поручением к королю Франции. И еще Эстебан, шталмейстер мессира и… один наш друг. А теперь отведите нам комнаты и хорошенько покормите!
Сопровождаемые хозяином постоялого двора, к которому вернулось его хорошее настроение, все вошли в гостиницу, где Магдалена, очень похожая на своего брата пышным телосложением и добрым лицом, обняла Леонарду и сделала реверанс Фьоре. Она поднялась по лестнице впереди гостей, чтобы проводить их в самую красивую комнату. Это было просторное помещение с ковром на полу, огромной кроватью с пологом из зеленого бархата, с красивой бургиньонской мебелью, натертой воском, запах которого был сильнее букета дрока, стоящего на дубовом резном сундуке.
Несмотря на долгие годы отсутствия, Леонарда сразу же узнала эту комнату, куда Франческо Бельтрами восемнадцать лет назад принес ребенка, вырванного из рук злобного Рено дю Амеля, и где маленькая Фьора получила крещение. Она сказала об этом взрослой Фьоре, которая с взволнованным видом осматривалась вокруг, и решила оставить ее здесь на некоторое время одну.
Леонарда спустилась на кухню, где надеялась увидеть мэтра Гуте. Ей показалось, что только что он говорил каким-то странным тоном, упомянув, что Франческо Бельтрами давно не приезжал в «Золотой Крест», словно испытывал от этого удовлетворение. Таким тоном говорят, например: «И слава богу!»И старая дама решила узнать, в чем дело.
Она застала своего кузена за взвешиванием драгоценных специй, предназначенных для приготовления телячьего паштета, который один из поваров уже принялся готовить. Чтобы не отвлекать мэтра Гуте от важного дела, Леонарда подождала, когда все будет закончено, и только потом отозвала его в маленькую комнату, где хозяин постоялого двора занимался обычно бухгалтерией:
— Развейте одно мое сомнение, кузен! Только что внизу, когда вы сказали, что давно не видели мессира Бельтрами, мне показалось, что вы не очень-то этим огорчены?
— Как вы можете подумать такое, Леонарда? Это был такой хороший клиент…
— ..тот самый клиент, который в свой последний приезд оставил вам кругленькую сумму в оплату за небольшие, не совсем обычные дела, о которых он вас попросил. Маленькие безумства этого человека принесли вам немалые деньги. Хотя бы за это вы могли выразить сожаление.
Лоснящиеся щеки мэтра Гуте покрыл яркий румянец. Он бросил короткий взгляд на кухню, где вовсю кипела работа, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает:
— Немало золота, это так, но и «неприятностей не меньше. Вы намерены долго здесь пробыть?
— Ну и ну! — возмутилась Леонарда. — У вас своеобразные законы гостеприимства, не говоря о вашем понятии о коммерции! Мы можем хорошо заплатить, вы знаете?
— Не сомневаюсь, но поймите, что, говоря это, я думаю не столько о себе, сколько о вашей молодой спутнице. Кто бы мог вообразить, глядя на эту красавицу, что это та самая…
— Расхваливать красоту донны Фьоры вы будете в другой раз! Расскажите-ка мне лучше, что произошло здесь после нашего отъезда?
Трактирщик так понизил голос, что Леонарда вынуждена была наклониться к нему поближе, чтобы лучше слышать:
— Настоящий кошмар! Нам даже не удосужились сказать, что» найденная» малышка была на самом деле дочерью двух тех несчастных, казненных на городской площади. И мы не знали также, что мессир Бельтрами бросил Рено дю Амеля, связанного, с кляпом во рту в старом доме для чумных, где он чуть было не умер от холода.
— Чуть было не умер, всего-то? Очень жаль! — покачала головой Леонарда. — Но я не понимаю, почему вас поставили об этом в известность. Мессир Франческо знал, что делал, и не в его правилах было кричать об этом на всех углах. Итак, дю Амель все-таки выбрался оттуда? Кто же оказался его спасителем?
— Один крестьянин. Он как раз проходил мимо и .услышал стоны. Он-то и позвал на помощь. Это произошло через сутки после вашего отъезда.
— Нам еще повезло! И что же было дальше?
— Дальше все было совсем плохо! Мессир Рено отогрелся, пришел в себя, а потом началось такое! Несмотря на мои протесты, этот дом обыскали, чтобы найти человека, который «осмелился игнорировать правосудие сеньора»! Его, разумеется, не нашли.
— Это было бы удивительно! — слегка улыбнулась Леонарда.
— Я только сказал то, что я мог сказать: флорентийский торговец покинул Дижон накануне на рассвете и наверняка отправился в Париж, где у него были дела.
Ни я, ни жена не сказали ни слова о ребенке, хотя мессир дю Амель решил во что бы то ни стало разыскать девочку. Мы ничего не сказали и о святом отце Шаруэ, кроме того, что тот уехал в то же самое время, что и его новый друг. Это было тем более просто, что мы ничего не знали о его намерениях.
— А ваш родственник, каноник Сен-Бенина, который продал вам за большие деньги старую колясочку?
Он ничего не сказал?
— Никто о нем даже и не подумал.
— А ваши слуги, которые в курсе моего отъезда, все же что-то пронюхали. Разве их не допросили?
— Да, — ответил мэтр Гуте с видом оскорбленного достоинства, — но вам должно быть известно, что в мой дом входит не всякий, кто пожелает. Я очень серьезно отношусь к выбору своих слуг, и если они вошли в мой дом, они скорее дадут разрубить себя на части, чем рискнут быть выгнанными вон. Они вели себя так, как если бы они были глухи, немы и слепы. Они все как один поклялись, что мессир Бельтрами уехал в Париж, где он намеревался сдать в какой-нибудь монастырь найденного ребенка.
— За нами не было погони? — поинтересовалась Леонарда.
— Была. Городской судья послал людей в погоню за вами, но не в том направлении.
— Так, значит, все в порядке? Отчего же вам так не терпится выпроводить нас? Ведь все, о чем мы говорим, произошло много лет назад.
— Для некоторых, как, например, для мессира Рено, история по-прежнему актуальна, и если бы он узнал, что молодая женщина по фамилии Бельтрами находится в «Золотом Кресте»…
— Не понимаю, как он может узнать об этом, — удивленно вскинула брови Леонарда. — Он живет в Отоне, а ведь это не в двух шагах отсюда!
— Это он прежде жил в Отоне, — пояснил мэтр Гуте. — Теперь мессир Рено советник герцога и «лейтенант» канцлера в Дижоне. Это важная персона!
— Дьявол! Все эти назначения он получил в знак утешения за то, что оказался рогоносцем, так, что ли?
Если я вас правильно поняла, он живет в Дижоне?
— Да, неподалеку отсюда. На улице Ласе, рядом с бывшим рыбным базаром. Там он купил себе дом, некогда принадлежавший слуге герцога Филиппа Храброго. Там он живет вот уже почти десять лет и почти не выходит из дома, разве что в канцелярию.
— Тогда чего же вам беспокоиться? — удивилась Леонарда — Дело в том, что он дружит со служащим, занимающимся постоялыми дворами и иностранцами. И не вам мне говорить, что мы держим книгу, куда записываем всех постояльцев. У меня нет ни малейшего желания вписывать туда Бельтрами.
— Так не вписывайте! — воскликнула Леонарда. — А так как мое скромное имя, возможно, тоже скомпрометирует вас, запишите имя доктора Ласкариса. Да, именно так: сегодня вечером вы приняли мессира Деметриоса Ласкариса, греческого врача, состоящего на службе у Лоренцо де Медичи, его племянницу, ее гувернантку «, то есть меня, его шталмейстера и., его секретаря. Вам это подходит?
— Секретарь — это тот, который сидел на лошади позади шталмейстера и который похож на крестьянина?
— Будьте уверены, что завтра у него будет вид, соответствующий его положению, — заверила Леонарда. — Пока, конечно, он выглядит не очень…
— Кто он? Мне кажется, что у него странный вид.
— Лучше не спрашивайте! Если бы я вам сказала, вы бы упали в обморок прямо в ваш котел, что испортило бы суп. Судя по всему, вас зовут на кухню.
— Иду, иду! — крикнул мэтр Гуте, тихо добавив:
— Что вы решили?
— Я скажу вам это завтра. Вы сообщили мне очень интересные вещи, о которых я должна поговорить с донной Фьорой и нашими друзьями. Да! Пока я не забыла: обслужите, пожалуйста, нас всех в нашей комнате, чтобы не привлекать к нам внимания, так всем будет поспокойнее.
— Мне в первую очередь, — сказал мэтр Гуте, который не смог, однако, сдержаться, чтобы не заметить, что греческий врач кажется ему весьма подозрительным.
Леонарда взорвалась:
— Разве я не сказала, что его должен принять король Франции? А почему же вы не хотите? Но если вам так важны всякие звания, то можете величать его монсеньор, потому что он также и царских кровей, родственник одного из византийских императоров.
Пустив эту стрелу, от которой ее кузен просто онемел, Леонарда прошла через кухню, где стоял вкусный запах приготовляемой пищи и весело потрескивал в печи огонь. Она поднялась к Фьоре, не сказав ей ни слова о том, что только что услышала, предпочитая сначала хорошенько поразмыслить над всем этим.
Леонарда знала, что в списке тех, от кого молодая женщина намеревалась очистить землю, Рено дю Амель стоял на первом месте. Как Фьора поведет себя, узнав, что ее враг находится так близко, в то время как она думала, что его следует искать в Отоне?
Леонарда испытывала большой соблазн утаить правду, ибо она очень боялась, что ее девочка встанет на путь преступления, но с другой стороны, если она позволит ей поехать в Отон и та узнает в конце концов, что дю Амель находится в Дижоне, все это лишь отсрочит неотвратимое. Она слишком хорошо знала свою подопечную и не строила на этот счет никаких иллюзий:
Фьора пойдет до конца в решении своей задачи, несмотря ни на какие последствия.
А пока Леонарда решила просто сказать, что попросила подать ужин в их комнату, и пошла сообщить об этом своим друзьям.
Еда была просто восхитительна: мэтр Гуте превзошел себя. Ужин прошел в веселой обстановке. Фьора была счастлива, что смогла найти могилу родителей, а еще больше от встречи с молодым дядюшкой, к которому инстинктивно тянулось ее доброе сердце. В этой счастливой случайности она видела знак судьбы.
Сидя напротив Фьоры, Кристоф де Бревай чувствовал себя наверху, блаженства. Две предшествующие ночи он провел в лесу, а потом под забором, питаясь хлебом, взятым в монастыре, и дикими фруктами, запивая все это водой из ручьев. Он не страдал от этого, потому что его поддерживало давнее желание увидеть могилу брата и сестры у источника Святой Анны и помолиться там, ибо, несмотря на то что он сбежал из монастыря, он не потерял веру в бога.
И вот в тот самый момент, когда пришла пора подумать о будущей жизни и выбрать свою дорогу, само небо послало ему эту прекрасную молодую женщину, так поразительно похожую на тех, кого он горько оплакивал. И вдобавок в их венах текла одна кровь. Благодаря этой встрече его жизнь приняла новый оборот. Кристоф радовался при мысли, что он, который последние годы общался только с монахами, разделяет трапезу с врачом из Византии, испанцем из Кастилии, не говоря уже о прелестной племяннице, считающей себя флорентийкой, хотя она и увидела свет на соломе бургундской тюрьмы. У нее действительно были самые прекрасные глаза в мире и такое красивое имя — Фьора.
А за этим ужином он вкушал самые изысканные блюда, которые ему доводилось когда-нибудь отведать.
Со своей стороны Деметриос, будучи настоящим философом-эпикурейцем, не скрывал своего удовлетворения, наслаждаясь как компанией, так и поданным ужином. Он был доволен и тем, что для Фьоры поиски начались успешно, и видел в этом хорошее предзнаменование для того, что им предстояло выполнить. Пусть даже конечная цель могла показаться дикой — уничтожить Карла Смелого, возможно, самого могущественного человека в Европе, постоянно окруженного свитой. Но Деметриос твердо верил в чудеса и в свою несгибаемую волю.
Эстебан был, пожалуй, единственным человеком за этим столом, который без всяких оговорок считал, что жизнь действительно прекрасна. Любитель широких просторов, он насладился путешествием из Флоренции вдоль побережья Средиземного моря, через Прованс к долинам Роны и Соны. И теперь после нескольких возлияний в пути он открывал для себя прелесть бургундских вин, испытывая от них чрезвычайное удовольствие.
С полузакрытыми глазами и благодушным выражением лица, он сейчас видел только кувшин, наполненный прекрасным шамбертеном.
Леонарда не вмешивалась в разговор, который вел в основном Деметриос, много видевший и знавший. Она дождалась, когда унесут последнее блюдо и все уберут со стола. Леонарда радовалась тому, что Фьора встретила своего родственника. Молодая женщина улыбалась, а это было самым важным для Леонарды.
Однако, когда дверь комнаты закрылась за последним слугой, она поднялась из-за стола, подошла к зажженному камину — вечер был прохладный — и протянула руки к огню. Собравшись с духом, Леонарда повернулась к присутствующим. В этот момент Эстебан разглагольствовал о том, что гостиница» Золотой Крест» была, без всякого сомнения, лучшей из тех, где ему приходилось останавливаться.
— Не спорю, — оборвала его Леонарда. — Да вот несчастье в том, что мы не сможем в ней долго задерживаться. Мне хотелось бы сказать вам кое-что…
Все застыли, увидев выражение ее лица: Фьора, сидящая на стуле у кровати, Деметриос — на скамеечке у камина, Кристоф — на табурете. Эстебан намеревался налить себе последний бокал, но так и не сделал этого.
Все поняли, что пришел конец счастливому мгновению.
Глава 2. ДОМ НА СЮЗОНЕ
Решение Фьора приняла мгновенно: раз Рено дю Амель живет в Дижоне, то она останется в этом городе столько времени, сколько потребуется для того, чтобы очистить эту землю от человека, мучившего ее мать и пытавшегося убить ее грудного ребенка. Однако нельзя было сбрасывать со счетов мэтра Гуте, который опасался оставить у себя компрометирующих его лиц. Ведь страх — плохой советчик. Впрочем, на другом постоялом дворе риск был не меньше.
— Мне кажется, — подал идею Деметриос, — что лучшим решением было бы снять, если это только возможно, дом рядом с тем, который вас интересует. В подобных делах не должно быть спешки. Нам следует изучать привычки врага, следить за ним и… проявлять терпение.
Терпение! Оно было любимым оружием греческого врача, и он неустанно старался обучить этой редкой добродетели лучшую из учениц, давая ей ежедневно маленькие уроки.
С Эстебаном дело обстояло по-другому.
— Вы что же, полагаете остаться здесь? — запротестовал он. — Разве нам не следует поехать в Париж?
— Каждому овощу свое время. В нашей встрече с королем нет никакой спешности, тем более что его сейчас нет в Париже. А пока у нас есть дела и здесь. Леонарда, вы могли бы найти нам здесь приличное жилье на несколько недель?
— Это вполне возможно. Вопрос только в том, найдем ли мы дом, расположение которого нас устраивало бы.
Прямо с утра она пошла выяснить этот вопрос к Магдалене, сестре мэтра Гуте, знакомой ей еще с юности. Та при виде Леонарды проявила неподдельную радость. Можно было вполне положиться на ее помощь, не вдаваясь в излишние объяснения.
Магдалена действительно была простодушной женщиной. Она внимательно выслушала Леонарду, объяснившую ей, что ее «хозяева», пораженные красотой города и его окрестностей, выразили желание пробыть еще какое-то время в Дижоне, а для этого им надо подыскать себе хороший дом по возможности в центре, неподалеку от рынка.
Магдалена обрадовалась этой идее, которая позволила бы ей видеться какое-то время с дорогой Леонардой, но при этом заметила с видом ущемленного самолюбия, что постоялый двор ее брата был бы, бесспорно, самым приятным местом для их проживания, пусть даже и продолжительного.
— При условии, если здоровье хорошее, — возразила Леонарда. — Но все дело в том, что сегодня утром донне Фьоре нездоровилось, длительное путешествие из Флоренции утомило ее. Ей нужен отдых и покой. Кроме того, мессир Ласкарис — человек ученый и не любит подолгу жить в гостиницах, даже в таких хороших, как наша. Он сейчас занимается серьезной работой, а поэтому ему необходима тихая комната.
— Но, — заметила Магдалена, которая при всем своем простодушии обладала чувством логики и хорошей памятью, — мне казалось, что этот великий врач отправлялся к французскому королю?
Деметриос, предвидя подобное замечание, подсказал Леонарде нужный совет.
— Это верно. Но в настоящее время король находится в армии и ожидает нас только осенью. Мы встретимся тогда с ним в его дворце Плесси-ле-Тур, на берегу Луары.
Такое объяснение удовлетворило Магдалену, и она даже сказала, что, возможно, сумеет быстро помочь своей подруге.
— Вы помните, — сказала она Леонарде, — почтенную даму Симону Соверген, вдову бывшего управляющего канцелярией, мессира Жана Мореля?
— Это та, которая была кормилицей Карла Смелого и которая в обмен за свое молоко получила дворянское звание?
— А после этого она кормила три года молодую принцессу Мари, единственную дочь нашего герцога, за что монсеньор до сих пор благодарен ей.
— Мне кажется, — подал идею Деметриос, — что лучшим решением было бы снять, если это только возможно, дом рядом с тем, который вас интересует. В подобных делах не должно быть спешки. Нам следует изучать привычки врага, следить за ним и… проявлять терпение.
Терпение! Оно было любимым оружием греческого врача, и он неустанно старался обучить этой редкой добродетели лучшую из учениц, давая ей ежедневно маленькие уроки.
С Эстебаном дело обстояло по-другому.
— Вы что же, полагаете остаться здесь? — запротестовал он. — Разве нам не следует поехать в Париж?
— Каждому овощу свое время. В нашей встрече с королем нет никакой спешности, тем более что его сейчас нет в Париже. А пока у нас есть дела и здесь. Леонарда, вы могли бы найти нам здесь приличное жилье на несколько недель?
— Это вполне возможно. Вопрос только в том, найдем ли мы дом, расположение которого нас устраивало бы.
Прямо с утра она пошла выяснить этот вопрос к Магдалене, сестре мэтра Гуте, знакомой ей еще с юности. Та при виде Леонарды проявила неподдельную радость. Можно было вполне положиться на ее помощь, не вдаваясь в излишние объяснения.
Магдалена действительно была простодушной женщиной. Она внимательно выслушала Леонарду, объяснившую ей, что ее «хозяева», пораженные красотой города и его окрестностей, выразили желание пробыть еще какое-то время в Дижоне, а для этого им надо подыскать себе хороший дом по возможности в центре, неподалеку от рынка.
Магдалена обрадовалась этой идее, которая позволила бы ей видеться какое-то время с дорогой Леонардой, но при этом заметила с видом ущемленного самолюбия, что постоялый двор ее брата был бы, бесспорно, самым приятным местом для их проживания, пусть даже и продолжительного.
— При условии, если здоровье хорошее, — возразила Леонарда. — Но все дело в том, что сегодня утром донне Фьоре нездоровилось, длительное путешествие из Флоренции утомило ее. Ей нужен отдых и покой. Кроме того, мессир Ласкарис — человек ученый и не любит подолгу жить в гостиницах, даже в таких хороших, как наша. Он сейчас занимается серьезной работой, а поэтому ему необходима тихая комната.
— Но, — заметила Магдалена, которая при всем своем простодушии обладала чувством логики и хорошей памятью, — мне казалось, что этот великий врач отправлялся к французскому королю?
Деметриос, предвидя подобное замечание, подсказал Леонарде нужный совет.
— Это верно. Но в настоящее время король находится в армии и ожидает нас только осенью. Мы встретимся тогда с ним в его дворце Плесси-ле-Тур, на берегу Луары.
Такое объяснение удовлетворило Магдалену, и она даже сказала, что, возможно, сумеет быстро помочь своей подруге.
— Вы помните, — сказала она Леонарде, — почтенную даму Симону Соверген, вдову бывшего управляющего канцелярией, мессира Жана Мореля?
— Это та, которая была кормилицей Карла Смелого и которая в обмен за свое молоко получила дворянское звание?
— А после этого она кормила три года молодую принцессу Мари, единственную дочь нашего герцога, за что монсеньор до сих пор благодарен ей.