Кирилл Бенедиктов
Война за “Асгард”
Если до последнего дня будешь полон правды, то будет изначальное свершение, благоприятна стойкость. Раскаяние исчезнет.
I. В начале девятка
Для защиты примени кожу желтой коровы.
II. Шестерка вторая
Лишь по окончании дня производи смену. Поход — к счастью. Хулы не будет.
III. Девятка третья
Речь трижды коснется смены — и лишь тогда к ней будет доверие.
Поход — к несчастью! Стойкость — ужасна!
IV. Девятка четвертая
Владея правдой, изменишь судьбу. Счастье! Раскаяние исчезнет!
V. Девятка пятая
Великий человек подвижен, как тигр. И до гадания он уже владеет правдой.
VI. Наверху шестерка
Благородный человек, как барс, подвижен, и у ничтожных людей меняются лица.
Поход— к несчастью. Стойкость пребывания на месте — к счастью.
И Цзин, или Чжоу И. Книга Перемен. VIIIв. до н. э.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРЕКРАСНЫЙ НОВЫЙ МИР
Пролог
ВЛАД БАСМАНОВ, ТЕРРОРИСТ
Зона Ближнего периметра объекта “Толлан”,
Центральная Евразия,
28 октября 2053 г.
Он все еще был жив.
Он лежал на спине, упираясь ногами в глиняную стену норы. Убежище он выкопал вчера вечером, после того, как беспилотный самолет-разведчик “Предейтор” расстрелял его у разожженного в лощинке костра. Там, у потухших углей, осталась изломанная нелепая фигура в желтом балахоне беженца — кукла, муляж, вылепленный на скорую руку двойник Влада Басманова
Сейчас все приходилось делать наспех. За те шесть часов, что он провел в своем убогом укрытии, можно было выкопать еще пару пещерок и больше, и глубже этой. Но Влад предполагал, что гости прибудут через полчаса-час после атаки “Предейтора”, а этого времени хватило только на неглубокую нору и примитивную маску. Теперь он понимал, что ошибся в расчетах, но переделывать ничего не стал. Нора, при всей ее невзрачности, располагалась в размытом осенними дождями углублении на склоне оплывшего древнего кургана. Здесь буйно росли высокие степные травы, теперь большей частью высохшие и хрупкие, словно пожелтевший от времени пергамент, и этот травяной частокол надежно защищал вырытое Басмановым укрытие от посторонних глаз. Не от тех, что направлены на землю с небес, разумеется. На тот случай, если гости решат покружить над лощиной, Влад натянул над углублением мелкоячеистую сетку из биостали, усыпанную сверху сухой травой. Кое-где из ячеек торчали сорванные им стебли травы — не так много, как хотелось бы, но достаточно правдоподобно. Если гости все же сочтут это место излишне подозрительным и решат подстраховаться, выпустив по маске несколько пулеметных очередей, — что ж, он сможет отсидеться в своей норе. Хуже, если они посчитают, что пулеметов недостаточно, и ударят ракетой — тогда нору выжжет вместе со всем ее содержимым. Впрочем, все предугадать невозможно. Например, невозможно сказать наверняка, видит ли его сейчас спутник-монитор, висящий на геостационарной орбите на высоте ста двадцати километров. Зону объекта “Толлан” контролируют пять мониторов, так что вся степь теоретически находится под огромным увеличительным стеклом. А вот идет ли последние несколько часов съемка именно этого участка степи, не известно никому. Если идет, то все его уловки с наряженной в желтые тряпки куклой и вырытым в кургане укрытием, все разбросанные по лощине ловушки и ультразвуковые маячки совершенно бесполезны.
Если же ему повезло…
“Что это за план, в котором все зависит от везения?” — в сотый раз подумал Влад. Нет, никто не спорит: удача для диверсанта — вещь первостепенной важности. Но планировать операцию, успех которой целиком определяется везением… для этого надо крепко верить в свою счастливую звезду.
Или чувствовать себя загнанным в угол зверем.
Пришла пора посмотреть правде в глаза. У них не было другого выхода. У Подполья, теряющего последние силы в борьбе с крепнущим на глазах монстром Белого Возрождения. У Минотавра, ежеминутно анализировавшего ситуацию на всех фронтах их невидимой войны. У лучших аналитиков Центра, пытавшихся спасти заведомо проигрышную партию, жертвуя противнику лучших бойцов Сопротивления — одного за другим. У тех, кто шел на верную смерть, зная, что наградой за нее станут позор и забвение. Другого выхода не существовало.
Мы проиграли, думал Басманов. Видит бог, мы старались изо всех сил. Мы не жалели сил и жизней. Мы бросались на сияющие лезвия колесниц Джаггернаута, надеясь, что груда мертвых тел остановит их стремительный бег. Но нас было слишком мало, а колесниц слишком много.
А теперь я остался один.
Ребята из группы “Зет” не в счет. Сейчас они спят, погруженные в ледяной сон… почти мертвые. Если я не доберусь до “Асгарда”, их сон будет длиться вечно, а война, которую мы ведем без малого тридцать лет, окажется бессмысленной.
Тридцать лет… почти вся жизнь… все заканчивается здесь, в этой выкопанной десантным ножом норе.
Он был погружен в темноту. Он лежал, тихий и неподвижный, как змея, караулящая свою жертву, как дракон, терпеливо ожидающий в своем логове появления очередного рыцаря. Время застыло вокруг него, словно гигантская капля янтаря.
Когда лежишь без движения в узкой и тесной пещерке, ожидая гула винтов или рева моторов, память начинает играть с тобой в странные игры. Влад лежал, упершись головой во влажную глину, из которой торчали бледные нити корней, дышал редко и неглубоко, как учили его мастера ци-гун, и думал о прошлом.
“Мне восемнадцать, и наша группа только что вернулась в Центр после выполнения важного задания — мы взорвали водоочистители в порту Антверпена. По всем каналам новостей транслируют одни и те же кадры — тяжелые бурые клубы дыма, ползущие в город со стороны гавани, обломки искореженных металлических конструкций, наполовину погруженный в мутные воды залива огромный и беспомощный танкер “Аякс”, барражирующие над акваторией порта полицейские геликоптеры… Мы торжествуем, мы смеемся и хлопаем друг друга по плечам, ведь у нас так легко все получилось, и теперь жирные европейские свиньи на своей шкуре почувствуют, каково приходится тем, кто вынужден всю жизнь пить зараженную воду…
Осознание ничтожности нашей победы приходит потом, когда спустя всего лишь месяц в устье Шельды поднимаются новые башни очистителей, а исполинские дирижабли, зависшие в белесом небе, сливают байкальскую воду в подземные резервуары Мааса. Так происходит почти везде, где мы наносим свои удары. Мы сражаемся не с державой, не с правительством, не с военной машиной… Против нас — целая цивилизация, неизмеримо превосходящая нас технически, способная почти мгновенно залечивать самые тяжелые раны. Но мы продолжаем сражаться, мы бросаем в топку этой безнадежной войны отряд за отрядом, и лучшие люди умирают, пытаясь остановить железную поступь Прекрасного Нового Мира…”
Было время, когда исход войны, несмотря на колоссальную разницу в ресурсах и возможностях, вовсе не казался столь очевидным. Подполье могло рассчитывать на поддержку многих стран, оказавшихся на периферии новой цивилизации, тем более что мощь противника почти без остатка расходовалась на подавление бесконечных водяных войн. Но потом появился Иеремия Смит, Пророк из Хьюстона, а с ним и безумная идея строительства Стены. Идея, десятилетия спустя воплотившаяся в гигантское каменное кольцо объекта “Толлан”.
Мы должны были нанести удар именно тогда, подумал Басманов. Двадцать лет назад монстра еще можно было остановить. Но руководители Сопротивления сочли план Хьюстонского Пророка слишком фантастическим и не стали мешать строительству первых лагерей переселенцев в евразийских степях. Когда стало ясно, что они серьезно недооценили Иеремию Смита, расстановка сил необратимо изменилась не в нашу пользу.
Лагеря за Стеной росли, как грибы после дождя; огромные транспортники высаживали на военных авиабазах все новые и новые группы переселенцев. Кольца объекта “Толлан” постепенно поднимались все выше, а Подполье мало-помалу теряло поддержку в странах “третьего мира”. Большинство сочувствующих Сопротивлению рано или поздно оказывались за Стеной, а попавшие в квоту слишком дорожили своим статусом, чтобы играть в игры с террористами. За какие-то десять лет Подполье потеряло добрую половину союзников.
“Два миллиарда человек заперты за Стеной. Два миллиарда человек согнаны, как овцы в гурт. Овцы, ожидающие своей очереди пойти под нож мясника. Все они там — и те, кто действительно пытался бороться, и те, кто помогал Сопротивлению деньгами или оружием, и те, кто трусливо открещивался от нас, надеясь на милость хозяев Нового Мира. Все они за Стеной, и многим уже не помочь. Годы, долгие годы в условиях неимоверной скученности, в лагерях, по сравнению с которыми бидонви-ли и фавелы мегаполисов прошлого показались бы курортами для богатых, в лагерях, где свирепствуют эпидемии и идет бесконечная, бессмысленная война всех против всех… Какая новая порода людей появилась на свет в жутком инкубаторе, именуемом объектом “Толлан” ? И нужна ли им наша помощь? ”
Это была запретная тема. Человек, который любит порассуждать о том, нужна ли его рука тонущему, не должен работать спасателем на пляже. Слишком многие сошли с пути Сопротивления только потому, что однажды позволили себе усомниться. В конечной цели, в средствах ее достижения, в необходимости самой борьбы… У греха сомнения много обличий. Но за всеми масками, за красивыми словами, за философскими рассуждениями усомнившихся всегда прячется трусость. Капитулировать комфортнее из этических соображений.
Басманов не позволял себе думать о подобных вещах. Он слишком хорошо знал, как легко найти оправдание собственному малодушию. Достаточно позволить голосу разума заглушить голос долга.
Когда тишина давит на тебя со всех сторон, когда на много километров вокруг раскинулась голая степь, когда лишь тонкая прослойка глины, песка и дерна защищает тебя от пристального взгляда небесных соглядатаев, голоса в твоей голове начинают звучать слишком громко.
Влад изо всех сил старался сохранять спокойствие, но сердце все равно билось чуть чаще, чем следовало, а ожидание предстоящей схватки холодило позвоночник. В норе вообще стоял жуткий холод — в конце октября в степи выдаются морозные ночи. Когда Басманов чувствовал, что порядком поистрепавшийся за время его путешествия защитный комбинезон начинает пропускать идущий от земли холод, он закрывал глаза и тотчас же проваливался в беснующееся со всех сторон пламя. Огненные стены вздымались до неба, невыносимый жар превращал человеческую плоть в текучий воск и переплавлял людей, дома и машины в одну раскаленную, пульсирующую алым субстанцию. Гигантские древовидные здания, уходившие корнями в покрытую бетонной броней почву, таяли, словно ледяные дворцы под экваториальным солнцем. Геликоптеры, пытавшиеся прорваться к эпицентру пожарища, сгорали в воздухе, как мотыльки у свечи.
Влад пытался представить себя в самой сердцевине этой титанической гекатомбы, там, где превращались в лужи расплавленного металла даже танки высшей защиты, и раз за разом терпел неудачу. Холод отступал, и земля уже не казалась такой мерзлой и твердой, но прорваться в эпицентр огненного урагана Влад не мог. Он все время видел этот пожар со стороны, словно бы с борта вингера, поднявшегося выше пламенного столба, вставшего над сожженным городом. Собственно, так оно когда-то и было.
Куала-Лумпур.
Прекрасный белый город, раскинувшийся на зеленых островах, соединенных парящими в воздухе мостами, причудливый гад небывалых архитектурных форм, ажурные иглы небоскребов на фоне ярко-голубого неба тропиков…
Восемь лет назад Басманов сжег этот город с помощью тонны термолюкса, синтезированного в подпольных героиновых лабораториях Малайзии. Не в одиночку, конечно, тогда с ним было еще двенадцать человек. В огненной преисподней Куала-Лумпура погибли четверо его бойцов — ничтожно мало для акции, планировавшейся как путешествие в один конец. Выжившие позже составили костяк группы “Зет”, личной команды Басманова, и не без оснований считались лучшими солдатами, которые когда-либо сражались против Прекрасного Нового Мира.
Там, в Малайзии, им удалось то, о чем уже двадцать лет мечтали руководители Подполья, — они уничтожили Хьюстонского Пророка, Иеремию Смита. Сожгли его заживо в офисе Белого Возрождения, занимавшего несколько верхних этажей в старинном стопятидесятиэтажном здании Куинс Гарден. Вместе с пророком сгорели двести шестьдесят сотрудников малайзийского отделения Белого Возрождения, несколько сотен охранников, секретарш, менеджеров, системщиков, сетевых и имперских операторов, работавших в других офисах, тысячи посетителей, на свою беду оказавшихся в одном здании с Иеремией Смитом в роковой день 18 июля 2045 года.
“Он все человечество загнал бы туда, если б смог. Люди для него всегда оставались сосудами греха, мерзкими и грязными. Даже те, кто полностью соответствовал идеалу Белого Возрождения, — англосаксы без примеси крови низших рас, ревностные прихожане Церкви Господа Мстящего. Он бы и у ангела нашел скрытые грешки и сделал бы это с удовольствием. Тор-квемада века высоких технологий, инквизитор с низким бледным лбом и запавшими глазами фанатика. Даже умирая, он утащил за собой тысячи невинных людей…”
Когда рванул первый заряд термолюкса, заложенный в вентиляционной системе над офисом, Смит находился в своих личных апартаментах, беседуя с двумя миссионерами с Филиппин. Пожарные автоматы мгновенно загерметизировали помещение, не дав раскаленному воздуху сжечь кондиционеры и ворваться в комнату для переговоров, и это продлило жизнь Смита еще на две с половиной минуты. В глазу одного из миссионеров находился имплантированный людьми Подполья крохотный передатчик, и, хотя охрана Пророка тут же уложила обоих гостей на пол лицом вниз (в этой позе они и встретили свою смерть ста пятьюдесятью секундами позже), Басманов хорошо слышал все, что происходило в апартаментах. Иеремия Смит, судя по голосу, не слишком испугался неотвратимо надвигающегося огненного урагана. Кажется, он до конца верил в то, что его суровый, ненавидящий всякую скверну господь спасет своего верного слугу, послав с небес легионы ангелов
“Вызовите звено геликоптеров с базы Корал Бэй, — распорядился он.
— Пусть снимут меня с крыши”. Потом помедлил — секунд пятнадцать, не больше, но эти пятнадцать секунд решили судьбу не только тех, кто находился в Куинс Гарден, но и жителей доброй половины гигантского города “Заблокируйте входы и выходы из здания, — приказал Хьюстонский Пророк. — Террористы могут предпринять атаку изнутри. Они здесь, я знаю. Их следует покарать”.
В следующие пять секунд гигантское здание оказалось отрезано от внешнего мира прозрачными бронепластовыми плитами, преградившими путь к спасению оставшимся в живых после первого взрыва. В эти минуты в здании находился всего один агент группы Басманова, работавший техником вентиляционных систем. Получив информацию о том, что апартаменты Иеремии Смита заблокированы, он понял, что первый взрыв не достиг цели, и, действуя на свой страх и риск, решил привести в действие резервный запас взрывчатки. Глубоко в подвалах здания хранилось несколько килограммов термолюкса — так же, как и во многих других башнях и дворцах Куала Лумпура. Первоначально Басманов не собирался использовать эти тайники, предполагая, что все обойдется единственным взрывом над офисом Белого Возрождения, но события последующих часов показали, что схроны с термолюксом закладывались не напрасно.
Второй взрыв превратил стопятидесятиэтажную башню Куинс Гарден в гигантскую пылающую свечу. Здание горело полчаса, после чего обрушилось внутрь себя. Геликоптеры с базы Корал Бэй не смогли подлететь на расстояние ближе трехсот метров; две машины, попытавшиеся пройти над проваливающейся в огненную печь посадочной площадкой на крыше небоскреба, сгорели в течение нескольких секунд.
“Я помню жар, струящийся вниз по Джалан Чоукит к Чай-натауну. Гирлянды бумажных фонариков, вспыхивающие от горячего дыхания пожара, бушующего за километр от лавки старого Чуан Мэ, забитой расписными шелковыми ширмами и воздушными змеями. Мы сидим во дворе, в тени раскидистого дерева — минуту назад мы пили превосходный зеленый чай, настоящий молихуа, приготовленный на чистейшей воде, и ели маленькие тыквенные пирожки. Уши закладывает от грохота первого взрыва. Чуан Мэ, съеживаясь, роняет свою чашечку из фарфора цвета слоновой кости, и она, звонко стукнувшись о плиты двора, разлетается на куски. Прозрачная струйка чая вытекает из уголка его тонкогубого рта, а глаза становятся круглыми и страшными из-за расширившихся зрачков. Старый хитрец всегда считал меня человеком, связанным с героиновыми королями Юго-Востока, и вел со мной свои дела со всем подобающим уважением. Но теперь он, конечно, все понимает — сразу после первого взрыва старшие ячеек один за другим начинают выходить со мной на связь и докладывать о складывающейся вокруг Куинс Гарден обстановке, а я вынужден давать им инструкции прямо у него на глазах. Ни у старика, ни у меня не остается времени, чтобы что-то обсудить; мне нужна его лавка, прекрасно подходящая на роль наблюдательного и командного пункта, к тому же связанная сложной системой потайных ходов с другими кварталами Чайнатауна, а ему очень хочется выжить. Поэтому, когда я кладу перед ним на стол толстую пачку имперских иен и конверт с билетом в Сингапур, он не задает лишних вопросов. Мы едва успеваем выйти из лавки на широкую Джалан Чоу-кит, когда второй взрыв превращает в облако раскаленного газа Куинс Гарден, Хьюстонского Пророка и еще пару тысяч человек. В этот момент и вспыхивают бумажные фонари… вслед за ними весело загораются полотна праздничных растяжек над бурлящим водоворотом улицы, с ревом проносятся над головами толпы вингеры с окаймленными пламенем крыльями… Безумие, распространяющееся от погибающего небоскреба до утопающих в зелени вилл на другом берегу реки, набирает силу, подобно встающему из моря цунами… Я теряю старика из виду в охваченной паникой толпе”.
За какие-то полчаса на улицах города погибли больше тысячи человек — в основном растоптанных толпой, хлынувшей из центральных районов на окраины. Поскольку новых взрывов не последовало, паника постепенно улеглась, и гигантский мегаполис замер в странном оцепенении. Ночью Басманов предполагал вывести свою группу на остров Пенанг. Поставленная цель была достигнута, операция вступила в завершающую фазу.
“Я должен был отдать приказ уходить на Пенанг поодиночке. В ту же минуту, когда стало известно, что Пророк мертв. Возможно, промедление и спасло нас, но погубило Куала-Лумпур. Пока я выжидал, отслеживая обстановку в городе и вокруг него, чаша весов склонилась в другую сторону. Меня загнали в угол и лишили возможности выбирать. Огонь, разбуженный мной в тот день, сожрал Куинс Гарден и почувствовал вкус человеческой крови. Я выпустил его на волю и не смог остановить…”
Аналитики Подполья роковым образом недооценили противника. Харизма Хьюстонского Пророка заставляла прочих вождей Белого Возрождения прятаться в тени, и казалось очевидным, что его гибель парализует движение по крайней мере на несколько дней. Никто, в том числе и Басманов, не ожидал, что противник отреагирует практически мгновенно.
Последние слова Иеремии Смита — “их следует покарать” — были восприняты его сподвижниками как приказ. В течение нескольких часов Куала-Лумпур был взят в стальное кольцо: с моря его блокировали корабли Восьмого Тихоокеанского флота, а авиационное звено Корал Бэй при поддержке ВВС эскадры взяло под контроль воздушное пространство. Мосты через Ке-ланг и Гомбак перегородили танки миротворческих сил Совета Наций; туннель под проливом перекрыли, опустив бронированные щиты аварийных шлюзов. Когда над тлеющими руинами Куинс Гарден зажглись крупные южные звезды, парализованный ужасом, превратившийся в западню мегаполис услышал накатывающий с запада глухой рев гигантских турбин. Двенадцать десантных транспортников класса “Титан” высадили в опустевшем международном аэропорту Куала-Лумпура две бригады спецназа, усиленные батальоном морской пехоты и элитным отрядом Агентства по борьбе с терроризмом. Спецназовцы называли себя Истребителями — позже это слово стало известно всем, но в 2045 году о созданной Хьюстонским Пророком новой наемной армии Белого Возрождения слышали лишь немногие. В полночь Истребительные отряды вошли в город.
Тогда Басманов принял решение взорвать оставшиеся заряды — не столько для того, чтобы прорваться сквозь кольцо блокады, сколько с целью нанести противнику последний, решающий удар. Город действительно превратился в западню, но в этой западне вместе с террористами оказались семь тысяч отборных солдат Прекрасного Нового Мира. Когда они рассредоточились вдоль основных магистралей, сжимая кольцо вокруг сожженного квартала Куинс Гарден, Басманов отдал приказ взорвать все заминированные здания. Взорвались и машины с термолюксом, заранее припаркованные у газовых терминалов и заправок. В течение нескольких минут Куала-Лумпур превратился в огненный ад.
Озерный парк горел так, что вода вскипала у берегов. Там стояли две бронемашины Истребителей, контролировавшие район Бангсар. Когда старинный отель Каркоза исчез в бьющем в небеса фонтане пламени, они попытались найти спасение в озере. Кипящая вода не могла попасть внутрь, но люди в кабинах сварились заживо, и до противоположного берега не добрался никто… В прах обратились великолепные цветы Парка Орхидей и крошечные мышиные олени Оленьих Садов. Гордость и слава Малайзии — шесть тысяч огромных бабочек, танцующих свои удивительные танцы под высоко натянутой сетью в Баттерфляй Гарден, вспыхнули разноцветным огнем и опустились на землю лепестками невесомого серого пепла. От криков птиц, тучей поднявшихся над деревьями Птичьего парка и сгоравших в раскаленных воздушных потоках, можно было сойти с ума. Куала-Лумпур испокон веков называли городом-садом огней, и в этот день все его сады обратились в огонь.
Выбраться из пылающего города оказалось не слишком сложно. Потери противника составили две с половиной тысячи человек, Хьюстонский Пророк перестал существовать, превратившись в зловещую тень. Басманов, сохранивший больше половины бойцов своей группы, мог торжествовать победу. Но ему не хотелось торжествовать.
“Нет никакого геройства в том, чтобы уничтожить десятки тысяч ни в чем не повинных людей, пусть даже их гибель пошла на пользу справедливому делу. Можно ненавидеть врага, но бессмысленно лупить по нему дубиной, если легче добиться своей цели точечным уколом. Убить Иеремию Смита и остановиться на этом — вот что следовало сделать тогда, восемь лет назад…”
Он не остановился, и через несколько лет его победа обернулась сокрушительным поражением для всего Подполья.
Бойня в Малайзии лишила Сопротивление последних, самых преданных и стойких союзников. Вчерашние друзья, перечислявшие на счета Подполья немалые деньги, поставлявшиечтер-рористам оружие, помогавшие в оформлении документов, защищавшие их в немногих не продавшихся Белому Возрождению судах, отказывались иметь дело с людьми, стершими с лица земли целый город для того, чтобы расправиться с одним-един-ственным религиозным фанатиком. Их не останавливала даже угроза сурового наказания, которому Подполье подвергало отступников.
С этого момента противостояние Подполья и Прекрасного Нового Мира перешло в новую фазу, и на сей раз все козыри были на руках у сторонников Белого Возрождения. Культ принявшего мученическую смерть Хьюстонского Пророка сплотил их ряды сильнее, чем мог бы это сделать сам Иеремия Смит, и, хотя второго такого лидера у движения так и не появилось, созданная Смитом политическая машина постепенно набирала обороты, методично воплощая в жизнь все рожденные его больным воображением проекты. Истребительные отряды, оправившись после полученного в Куала-Лумпуре удара, довольно быстро восстановили свою численность (это было несложно, принимая во внимание количество способных молодых людей, не попавших в национальные квоты и предпочитавших тяжелую жизнь солдата отправке в лагеря за Стеной) и провели целый ряд успешных операций на территории противника — в горах Ливана, в странах Африканского Рога, в Колумбии и в долине Уссури. Служба генетического контроля временно смягчила требования к чистоте генотипа, а Совет Наций расширил квоты некоторых этнических групп, что позволило Белому Возрождению найти себе союзников — пусть даже корыстных и ненадежных — в тех странах, где традиционно сочувствовали борьбе Подполья с Прекрасным Новым Миром. С тех пор Подполье больше защищалось, чем нападало, а такая война не могла длиться вечно.
“Неужели все было напрасно? Неужели огненное жертвоприношение Куала-Лумпура оказалось бессмысленным? Кровь погибших в тот день — на моих руках, и Иеремия Смит тут ни при чем Хьюстонский Пророк умер, а я еще жив. И отвечать за тысячи погубленных жизней придется мне, а не ему.
Ты не должен так много думать об этом, — сказал себе Басманов. — Эти мысли делают тебя слабым Они сродни предательству, а предательство может одолеть и мужество, и стойкость. Мы проиграли слишком много сражений, чтобы позволить себе слабость накануне последней битвы”.
Центральная Евразия,
28 октября 2053 г.
Он все еще был жив.
Он лежал на спине, упираясь ногами в глиняную стену норы. Убежище он выкопал вчера вечером, после того, как беспилотный самолет-разведчик “Предейтор” расстрелял его у разожженного в лощинке костра. Там, у потухших углей, осталась изломанная нелепая фигура в желтом балахоне беженца — кукла, муляж, вылепленный на скорую руку двойник Влада Басманова
Сейчас все приходилось делать наспех. За те шесть часов, что он провел в своем убогом укрытии, можно было выкопать еще пару пещерок и больше, и глубже этой. Но Влад предполагал, что гости прибудут через полчаса-час после атаки “Предейтора”, а этого времени хватило только на неглубокую нору и примитивную маску. Теперь он понимал, что ошибся в расчетах, но переделывать ничего не стал. Нора, при всей ее невзрачности, располагалась в размытом осенними дождями углублении на склоне оплывшего древнего кургана. Здесь буйно росли высокие степные травы, теперь большей частью высохшие и хрупкие, словно пожелтевший от времени пергамент, и этот травяной частокол надежно защищал вырытое Басмановым укрытие от посторонних глаз. Не от тех, что направлены на землю с небес, разумеется. На тот случай, если гости решат покружить над лощиной, Влад натянул над углублением мелкоячеистую сетку из биостали, усыпанную сверху сухой травой. Кое-где из ячеек торчали сорванные им стебли травы — не так много, как хотелось бы, но достаточно правдоподобно. Если гости все же сочтут это место излишне подозрительным и решат подстраховаться, выпустив по маске несколько пулеметных очередей, — что ж, он сможет отсидеться в своей норе. Хуже, если они посчитают, что пулеметов недостаточно, и ударят ракетой — тогда нору выжжет вместе со всем ее содержимым. Впрочем, все предугадать невозможно. Например, невозможно сказать наверняка, видит ли его сейчас спутник-монитор, висящий на геостационарной орбите на высоте ста двадцати километров. Зону объекта “Толлан” контролируют пять мониторов, так что вся степь теоретически находится под огромным увеличительным стеклом. А вот идет ли последние несколько часов съемка именно этого участка степи, не известно никому. Если идет, то все его уловки с наряженной в желтые тряпки куклой и вырытым в кургане укрытием, все разбросанные по лощине ловушки и ультразвуковые маячки совершенно бесполезны.
Если же ему повезло…
“Что это за план, в котором все зависит от везения?” — в сотый раз подумал Влад. Нет, никто не спорит: удача для диверсанта — вещь первостепенной важности. Но планировать операцию, успех которой целиком определяется везением… для этого надо крепко верить в свою счастливую звезду.
Или чувствовать себя загнанным в угол зверем.
Пришла пора посмотреть правде в глаза. У них не было другого выхода. У Подполья, теряющего последние силы в борьбе с крепнущим на глазах монстром Белого Возрождения. У Минотавра, ежеминутно анализировавшего ситуацию на всех фронтах их невидимой войны. У лучших аналитиков Центра, пытавшихся спасти заведомо проигрышную партию, жертвуя противнику лучших бойцов Сопротивления — одного за другим. У тех, кто шел на верную смерть, зная, что наградой за нее станут позор и забвение. Другого выхода не существовало.
Мы проиграли, думал Басманов. Видит бог, мы старались изо всех сил. Мы не жалели сил и жизней. Мы бросались на сияющие лезвия колесниц Джаггернаута, надеясь, что груда мертвых тел остановит их стремительный бег. Но нас было слишком мало, а колесниц слишком много.
А теперь я остался один.
Ребята из группы “Зет” не в счет. Сейчас они спят, погруженные в ледяной сон… почти мертвые. Если я не доберусь до “Асгарда”, их сон будет длиться вечно, а война, которую мы ведем без малого тридцать лет, окажется бессмысленной.
Тридцать лет… почти вся жизнь… все заканчивается здесь, в этой выкопанной десантным ножом норе.
Он был погружен в темноту. Он лежал, тихий и неподвижный, как змея, караулящая свою жертву, как дракон, терпеливо ожидающий в своем логове появления очередного рыцаря. Время застыло вокруг него, словно гигантская капля янтаря.
Когда лежишь без движения в узкой и тесной пещерке, ожидая гула винтов или рева моторов, память начинает играть с тобой в странные игры. Влад лежал, упершись головой во влажную глину, из которой торчали бледные нити корней, дышал редко и неглубоко, как учили его мастера ци-гун, и думал о прошлом.
“Мне восемнадцать, и наша группа только что вернулась в Центр после выполнения важного задания — мы взорвали водоочистители в порту Антверпена. По всем каналам новостей транслируют одни и те же кадры — тяжелые бурые клубы дыма, ползущие в город со стороны гавани, обломки искореженных металлических конструкций, наполовину погруженный в мутные воды залива огромный и беспомощный танкер “Аякс”, барражирующие над акваторией порта полицейские геликоптеры… Мы торжествуем, мы смеемся и хлопаем друг друга по плечам, ведь у нас так легко все получилось, и теперь жирные европейские свиньи на своей шкуре почувствуют, каково приходится тем, кто вынужден всю жизнь пить зараженную воду…
Осознание ничтожности нашей победы приходит потом, когда спустя всего лишь месяц в устье Шельды поднимаются новые башни очистителей, а исполинские дирижабли, зависшие в белесом небе, сливают байкальскую воду в подземные резервуары Мааса. Так происходит почти везде, где мы наносим свои удары. Мы сражаемся не с державой, не с правительством, не с военной машиной… Против нас — целая цивилизация, неизмеримо превосходящая нас технически, способная почти мгновенно залечивать самые тяжелые раны. Но мы продолжаем сражаться, мы бросаем в топку этой безнадежной войны отряд за отрядом, и лучшие люди умирают, пытаясь остановить железную поступь Прекрасного Нового Мира…”
Было время, когда исход войны, несмотря на колоссальную разницу в ресурсах и возможностях, вовсе не казался столь очевидным. Подполье могло рассчитывать на поддержку многих стран, оказавшихся на периферии новой цивилизации, тем более что мощь противника почти без остатка расходовалась на подавление бесконечных водяных войн. Но потом появился Иеремия Смит, Пророк из Хьюстона, а с ним и безумная идея строительства Стены. Идея, десятилетия спустя воплотившаяся в гигантское каменное кольцо объекта “Толлан”.
Мы должны были нанести удар именно тогда, подумал Басманов. Двадцать лет назад монстра еще можно было остановить. Но руководители Сопротивления сочли план Хьюстонского Пророка слишком фантастическим и не стали мешать строительству первых лагерей переселенцев в евразийских степях. Когда стало ясно, что они серьезно недооценили Иеремию Смита, расстановка сил необратимо изменилась не в нашу пользу.
Лагеря за Стеной росли, как грибы после дождя; огромные транспортники высаживали на военных авиабазах все новые и новые группы переселенцев. Кольца объекта “Толлан” постепенно поднимались все выше, а Подполье мало-помалу теряло поддержку в странах “третьего мира”. Большинство сочувствующих Сопротивлению рано или поздно оказывались за Стеной, а попавшие в квоту слишком дорожили своим статусом, чтобы играть в игры с террористами. За какие-то десять лет Подполье потеряло добрую половину союзников.
“Два миллиарда человек заперты за Стеной. Два миллиарда человек согнаны, как овцы в гурт. Овцы, ожидающие своей очереди пойти под нож мясника. Все они там — и те, кто действительно пытался бороться, и те, кто помогал Сопротивлению деньгами или оружием, и те, кто трусливо открещивался от нас, надеясь на милость хозяев Нового Мира. Все они за Стеной, и многим уже не помочь. Годы, долгие годы в условиях неимоверной скученности, в лагерях, по сравнению с которыми бидонви-ли и фавелы мегаполисов прошлого показались бы курортами для богатых, в лагерях, где свирепствуют эпидемии и идет бесконечная, бессмысленная война всех против всех… Какая новая порода людей появилась на свет в жутком инкубаторе, именуемом объектом “Толлан” ? И нужна ли им наша помощь? ”
Это была запретная тема. Человек, который любит порассуждать о том, нужна ли его рука тонущему, не должен работать спасателем на пляже. Слишком многие сошли с пути Сопротивления только потому, что однажды позволили себе усомниться. В конечной цели, в средствах ее достижения, в необходимости самой борьбы… У греха сомнения много обличий. Но за всеми масками, за красивыми словами, за философскими рассуждениями усомнившихся всегда прячется трусость. Капитулировать комфортнее из этических соображений.
Басманов не позволял себе думать о подобных вещах. Он слишком хорошо знал, как легко найти оправдание собственному малодушию. Достаточно позволить голосу разума заглушить голос долга.
Когда тишина давит на тебя со всех сторон, когда на много километров вокруг раскинулась голая степь, когда лишь тонкая прослойка глины, песка и дерна защищает тебя от пристального взгляда небесных соглядатаев, голоса в твоей голове начинают звучать слишком громко.
Влад изо всех сил старался сохранять спокойствие, но сердце все равно билось чуть чаще, чем следовало, а ожидание предстоящей схватки холодило позвоночник. В норе вообще стоял жуткий холод — в конце октября в степи выдаются морозные ночи. Когда Басманов чувствовал, что порядком поистрепавшийся за время его путешествия защитный комбинезон начинает пропускать идущий от земли холод, он закрывал глаза и тотчас же проваливался в беснующееся со всех сторон пламя. Огненные стены вздымались до неба, невыносимый жар превращал человеческую плоть в текучий воск и переплавлял людей, дома и машины в одну раскаленную, пульсирующую алым субстанцию. Гигантские древовидные здания, уходившие корнями в покрытую бетонной броней почву, таяли, словно ледяные дворцы под экваториальным солнцем. Геликоптеры, пытавшиеся прорваться к эпицентру пожарища, сгорали в воздухе, как мотыльки у свечи.
Влад пытался представить себя в самой сердцевине этой титанической гекатомбы, там, где превращались в лужи расплавленного металла даже танки высшей защиты, и раз за разом терпел неудачу. Холод отступал, и земля уже не казалась такой мерзлой и твердой, но прорваться в эпицентр огненного урагана Влад не мог. Он все время видел этот пожар со стороны, словно бы с борта вингера, поднявшегося выше пламенного столба, вставшего над сожженным городом. Собственно, так оно когда-то и было.
Куала-Лумпур.
Прекрасный белый город, раскинувшийся на зеленых островах, соединенных парящими в воздухе мостами, причудливый гад небывалых архитектурных форм, ажурные иглы небоскребов на фоне ярко-голубого неба тропиков…
Восемь лет назад Басманов сжег этот город с помощью тонны термолюкса, синтезированного в подпольных героиновых лабораториях Малайзии. Не в одиночку, конечно, тогда с ним было еще двенадцать человек. В огненной преисподней Куала-Лумпура погибли четверо его бойцов — ничтожно мало для акции, планировавшейся как путешествие в один конец. Выжившие позже составили костяк группы “Зет”, личной команды Басманова, и не без оснований считались лучшими солдатами, которые когда-либо сражались против Прекрасного Нового Мира.
Там, в Малайзии, им удалось то, о чем уже двадцать лет мечтали руководители Подполья, — они уничтожили Хьюстонского Пророка, Иеремию Смита. Сожгли его заживо в офисе Белого Возрождения, занимавшего несколько верхних этажей в старинном стопятидесятиэтажном здании Куинс Гарден. Вместе с пророком сгорели двести шестьдесят сотрудников малайзийского отделения Белого Возрождения, несколько сотен охранников, секретарш, менеджеров, системщиков, сетевых и имперских операторов, работавших в других офисах, тысячи посетителей, на свою беду оказавшихся в одном здании с Иеремией Смитом в роковой день 18 июля 2045 года.
“Он все человечество загнал бы туда, если б смог. Люди для него всегда оставались сосудами греха, мерзкими и грязными. Даже те, кто полностью соответствовал идеалу Белого Возрождения, — англосаксы без примеси крови низших рас, ревностные прихожане Церкви Господа Мстящего. Он бы и у ангела нашел скрытые грешки и сделал бы это с удовольствием. Тор-квемада века высоких технологий, инквизитор с низким бледным лбом и запавшими глазами фанатика. Даже умирая, он утащил за собой тысячи невинных людей…”
Когда рванул первый заряд термолюкса, заложенный в вентиляционной системе над офисом, Смит находился в своих личных апартаментах, беседуя с двумя миссионерами с Филиппин. Пожарные автоматы мгновенно загерметизировали помещение, не дав раскаленному воздуху сжечь кондиционеры и ворваться в комнату для переговоров, и это продлило жизнь Смита еще на две с половиной минуты. В глазу одного из миссионеров находился имплантированный людьми Подполья крохотный передатчик, и, хотя охрана Пророка тут же уложила обоих гостей на пол лицом вниз (в этой позе они и встретили свою смерть ста пятьюдесятью секундами позже), Басманов хорошо слышал все, что происходило в апартаментах. Иеремия Смит, судя по голосу, не слишком испугался неотвратимо надвигающегося огненного урагана. Кажется, он до конца верил в то, что его суровый, ненавидящий всякую скверну господь спасет своего верного слугу, послав с небес легионы ангелов
“Вызовите звено геликоптеров с базы Корал Бэй, — распорядился он.
— Пусть снимут меня с крыши”. Потом помедлил — секунд пятнадцать, не больше, но эти пятнадцать секунд решили судьбу не только тех, кто находился в Куинс Гарден, но и жителей доброй половины гигантского города “Заблокируйте входы и выходы из здания, — приказал Хьюстонский Пророк. — Террористы могут предпринять атаку изнутри. Они здесь, я знаю. Их следует покарать”.
В следующие пять секунд гигантское здание оказалось отрезано от внешнего мира прозрачными бронепластовыми плитами, преградившими путь к спасению оставшимся в живых после первого взрыва. В эти минуты в здании находился всего один агент группы Басманова, работавший техником вентиляционных систем. Получив информацию о том, что апартаменты Иеремии Смита заблокированы, он понял, что первый взрыв не достиг цели, и, действуя на свой страх и риск, решил привести в действие резервный запас взрывчатки. Глубоко в подвалах здания хранилось несколько килограммов термолюкса — так же, как и во многих других башнях и дворцах Куала Лумпура. Первоначально Басманов не собирался использовать эти тайники, предполагая, что все обойдется единственным взрывом над офисом Белого Возрождения, но события последующих часов показали, что схроны с термолюксом закладывались не напрасно.
Второй взрыв превратил стопятидесятиэтажную башню Куинс Гарден в гигантскую пылающую свечу. Здание горело полчаса, после чего обрушилось внутрь себя. Геликоптеры с базы Корал Бэй не смогли подлететь на расстояние ближе трехсот метров; две машины, попытавшиеся пройти над проваливающейся в огненную печь посадочной площадкой на крыше небоскреба, сгорели в течение нескольких секунд.
“Я помню жар, струящийся вниз по Джалан Чоукит к Чай-натауну. Гирлянды бумажных фонариков, вспыхивающие от горячего дыхания пожара, бушующего за километр от лавки старого Чуан Мэ, забитой расписными шелковыми ширмами и воздушными змеями. Мы сидим во дворе, в тени раскидистого дерева — минуту назад мы пили превосходный зеленый чай, настоящий молихуа, приготовленный на чистейшей воде, и ели маленькие тыквенные пирожки. Уши закладывает от грохота первого взрыва. Чуан Мэ, съеживаясь, роняет свою чашечку из фарфора цвета слоновой кости, и она, звонко стукнувшись о плиты двора, разлетается на куски. Прозрачная струйка чая вытекает из уголка его тонкогубого рта, а глаза становятся круглыми и страшными из-за расширившихся зрачков. Старый хитрец всегда считал меня человеком, связанным с героиновыми королями Юго-Востока, и вел со мной свои дела со всем подобающим уважением. Но теперь он, конечно, все понимает — сразу после первого взрыва старшие ячеек один за другим начинают выходить со мной на связь и докладывать о складывающейся вокруг Куинс Гарден обстановке, а я вынужден давать им инструкции прямо у него на глазах. Ни у старика, ни у меня не остается времени, чтобы что-то обсудить; мне нужна его лавка, прекрасно подходящая на роль наблюдательного и командного пункта, к тому же связанная сложной системой потайных ходов с другими кварталами Чайнатауна, а ему очень хочется выжить. Поэтому, когда я кладу перед ним на стол толстую пачку имперских иен и конверт с билетом в Сингапур, он не задает лишних вопросов. Мы едва успеваем выйти из лавки на широкую Джалан Чоу-кит, когда второй взрыв превращает в облако раскаленного газа Куинс Гарден, Хьюстонского Пророка и еще пару тысяч человек. В этот момент и вспыхивают бумажные фонари… вслед за ними весело загораются полотна праздничных растяжек над бурлящим водоворотом улицы, с ревом проносятся над головами толпы вингеры с окаймленными пламенем крыльями… Безумие, распространяющееся от погибающего небоскреба до утопающих в зелени вилл на другом берегу реки, набирает силу, подобно встающему из моря цунами… Я теряю старика из виду в охваченной паникой толпе”.
За какие-то полчаса на улицах города погибли больше тысячи человек — в основном растоптанных толпой, хлынувшей из центральных районов на окраины. Поскольку новых взрывов не последовало, паника постепенно улеглась, и гигантский мегаполис замер в странном оцепенении. Ночью Басманов предполагал вывести свою группу на остров Пенанг. Поставленная цель была достигнута, операция вступила в завершающую фазу.
“Я должен был отдать приказ уходить на Пенанг поодиночке. В ту же минуту, когда стало известно, что Пророк мертв. Возможно, промедление и спасло нас, но погубило Куала-Лумпур. Пока я выжидал, отслеживая обстановку в городе и вокруг него, чаша весов склонилась в другую сторону. Меня загнали в угол и лишили возможности выбирать. Огонь, разбуженный мной в тот день, сожрал Куинс Гарден и почувствовал вкус человеческой крови. Я выпустил его на волю и не смог остановить…”
Аналитики Подполья роковым образом недооценили противника. Харизма Хьюстонского Пророка заставляла прочих вождей Белого Возрождения прятаться в тени, и казалось очевидным, что его гибель парализует движение по крайней мере на несколько дней. Никто, в том числе и Басманов, не ожидал, что противник отреагирует практически мгновенно.
Последние слова Иеремии Смита — “их следует покарать” — были восприняты его сподвижниками как приказ. В течение нескольких часов Куала-Лумпур был взят в стальное кольцо: с моря его блокировали корабли Восьмого Тихоокеанского флота, а авиационное звено Корал Бэй при поддержке ВВС эскадры взяло под контроль воздушное пространство. Мосты через Ке-ланг и Гомбак перегородили танки миротворческих сил Совета Наций; туннель под проливом перекрыли, опустив бронированные щиты аварийных шлюзов. Когда над тлеющими руинами Куинс Гарден зажглись крупные южные звезды, парализованный ужасом, превратившийся в западню мегаполис услышал накатывающий с запада глухой рев гигантских турбин. Двенадцать десантных транспортников класса “Титан” высадили в опустевшем международном аэропорту Куала-Лумпура две бригады спецназа, усиленные батальоном морской пехоты и элитным отрядом Агентства по борьбе с терроризмом. Спецназовцы называли себя Истребителями — позже это слово стало известно всем, но в 2045 году о созданной Хьюстонским Пророком новой наемной армии Белого Возрождения слышали лишь немногие. В полночь Истребительные отряды вошли в город.
Тогда Басманов принял решение взорвать оставшиеся заряды — не столько для того, чтобы прорваться сквозь кольцо блокады, сколько с целью нанести противнику последний, решающий удар. Город действительно превратился в западню, но в этой западне вместе с террористами оказались семь тысяч отборных солдат Прекрасного Нового Мира. Когда они рассредоточились вдоль основных магистралей, сжимая кольцо вокруг сожженного квартала Куинс Гарден, Басманов отдал приказ взорвать все заминированные здания. Взорвались и машины с термолюксом, заранее припаркованные у газовых терминалов и заправок. В течение нескольких минут Куала-Лумпур превратился в огненный ад.
Озерный парк горел так, что вода вскипала у берегов. Там стояли две бронемашины Истребителей, контролировавшие район Бангсар. Когда старинный отель Каркоза исчез в бьющем в небеса фонтане пламени, они попытались найти спасение в озере. Кипящая вода не могла попасть внутрь, но люди в кабинах сварились заживо, и до противоположного берега не добрался никто… В прах обратились великолепные цветы Парка Орхидей и крошечные мышиные олени Оленьих Садов. Гордость и слава Малайзии — шесть тысяч огромных бабочек, танцующих свои удивительные танцы под высоко натянутой сетью в Баттерфляй Гарден, вспыхнули разноцветным огнем и опустились на землю лепестками невесомого серого пепла. От криков птиц, тучей поднявшихся над деревьями Птичьего парка и сгоравших в раскаленных воздушных потоках, можно было сойти с ума. Куала-Лумпур испокон веков называли городом-садом огней, и в этот день все его сады обратились в огонь.
Выбраться из пылающего города оказалось не слишком сложно. Потери противника составили две с половиной тысячи человек, Хьюстонский Пророк перестал существовать, превратившись в зловещую тень. Басманов, сохранивший больше половины бойцов своей группы, мог торжествовать победу. Но ему не хотелось торжествовать.
“Нет никакого геройства в том, чтобы уничтожить десятки тысяч ни в чем не повинных людей, пусть даже их гибель пошла на пользу справедливому делу. Можно ненавидеть врага, но бессмысленно лупить по нему дубиной, если легче добиться своей цели точечным уколом. Убить Иеремию Смита и остановиться на этом — вот что следовало сделать тогда, восемь лет назад…”
Он не остановился, и через несколько лет его победа обернулась сокрушительным поражением для всего Подполья.
Бойня в Малайзии лишила Сопротивление последних, самых преданных и стойких союзников. Вчерашние друзья, перечислявшие на счета Подполья немалые деньги, поставлявшиечтер-рористам оружие, помогавшие в оформлении документов, защищавшие их в немногих не продавшихся Белому Возрождению судах, отказывались иметь дело с людьми, стершими с лица земли целый город для того, чтобы расправиться с одним-един-ственным религиозным фанатиком. Их не останавливала даже угроза сурового наказания, которому Подполье подвергало отступников.
С этого момента противостояние Подполья и Прекрасного Нового Мира перешло в новую фазу, и на сей раз все козыри были на руках у сторонников Белого Возрождения. Культ принявшего мученическую смерть Хьюстонского Пророка сплотил их ряды сильнее, чем мог бы это сделать сам Иеремия Смит, и, хотя второго такого лидера у движения так и не появилось, созданная Смитом политическая машина постепенно набирала обороты, методично воплощая в жизнь все рожденные его больным воображением проекты. Истребительные отряды, оправившись после полученного в Куала-Лумпуре удара, довольно быстро восстановили свою численность (это было несложно, принимая во внимание количество способных молодых людей, не попавших в национальные квоты и предпочитавших тяжелую жизнь солдата отправке в лагеря за Стеной) и провели целый ряд успешных операций на территории противника — в горах Ливана, в странах Африканского Рога, в Колумбии и в долине Уссури. Служба генетического контроля временно смягчила требования к чистоте генотипа, а Совет Наций расширил квоты некоторых этнических групп, что позволило Белому Возрождению найти себе союзников — пусть даже корыстных и ненадежных — в тех странах, где традиционно сочувствовали борьбе Подполья с Прекрасным Новым Миром. С тех пор Подполье больше защищалось, чем нападало, а такая война не могла длиться вечно.
“Неужели все было напрасно? Неужели огненное жертвоприношение Куала-Лумпура оказалось бессмысленным? Кровь погибших в тот день — на моих руках, и Иеремия Смит тут ни при чем Хьюстонский Пророк умер, а я еще жив. И отвечать за тысячи погубленных жизней придется мне, а не ему.
Ты не должен так много думать об этом, — сказал себе Басманов. — Эти мысли делают тебя слабым Они сродни предательству, а предательство может одолеть и мужество, и стойкость. Мы проиграли слишком много сражений, чтобы позволить себе слабость накануне последней битвы”.