Страница:
Бен-Лев Сергей
Псалмы нашего дня
Сергей Бен-Лев
Псалмы нашего дня
* Сказки дядюшки Флю *
1. Про мою няню и мою самую лучшую маму
У меня случился грипп. Ольга Ивановна, это моя няня, сказала, что такого гриппа не было уже сто лет. Моя мама, моя самая лучшая мама, возмутилась и сказала, откуда вам это знать, Ольга Ивановна, ведь вы только институт закончили. Но я Ольге Ивановне верю, она все знает. Она знает все цифры и буквы, и ДАЖЕ умеет читать по-английски. Ее подружка вышла замуж и уехала в Англию. И теперь они переписываются по-английски. Но Ольга Ивановна еще умеет варить вкусный компотик, такой, как я люблю, печь булочки с повидлом, варить гречневую кашу с молоком, кашу я не люблю, но мама, моя самая лучшая мама, говорит, что это самая полезная каша, и ее нужно съедать до дна.
2. Про то, как я гриппом заболел
Но сейчас у меня грипп. Ко мне приходил доктор, долго меня щупал, стукал, качал головой, а потом сказал, что маме нужно остаться дома с ребенком. Ребенок - это я. Но не на ту напали. Мама возмутилась и сказала, что у нее есть прекрасная няня, это Ольга Ивановна, и вообще у нее годовой отчет, и на ней фирма. Фирма - это такое место, где работает мама. Она работает там главным бухгалтером, ее все уважают, даже сам директор, когда она болеет, звонит ей и спрашивает, чем ей помочь, присылает с со своим водителем апельсины и шоколадки. Мама всегда отдает мне апельсинки, а шоколад дает по кусочку, говорит, что мне нельзя много кушать, потому что я толстый. А какой же я толстый? Вот Ваня из третьего подъезда - вот тот толстый! Мы так его и называем - ТОЛСТЫЙ ВАНЯ. Просто в нашем дворе есть еще один Ваня, но того мы просто называем Ваня.
3. Про моих друзей
Но сейчас у меня грипп. И мне нельзя на улицу. Я тихонько выползаю из-под одеяла, подкрадываюсь к окошку и смотрю вниз во двор. Так и есть, во дворе гуляют мои друзья. Они все-все мои друзья: Ваня, Толстый Ваня, Ируха, Наташа, ее я правда не очень люблю, потому что она любит щипаться и кидаться песком, но все равно она мой друг, Владик с бабушкой, его бабушка тоже мой друг, она всегда рассказывает нам сказки, сидя на лавочке. Но сейчас зима, холодно, и нам не разрешают сидеть на лавочке. Нам много чего не разрешают, не разрешают лепить снежки голыми руками без варежек, не разрешают лизать водосточную трубу, а как здорово, когда язык прилипает к железу!
4. Про мою кошку
Ничего себе, я так разволновался, вспоминая своих друзей, что вспотел. Ведь у меня сейчас грипп, и меня не выпустят на улицу, как ни проси. Я вчера лежал под одеялом, тихонечко скулил, как наша собака Чапа, и просился на улицу. Чапу на улицу отвели, а меня?! Я так и остался лежать дома, один-одинешенек, только кошка Муся пришла ко мне в гости, мурлыкала, прижималась ко мне теплым боком, помахивала хвостиком, хотела забраться ко мне под одеяло. Но мама запрещает держать кошку под одеялом, а как это здорово, как интересно, забраться под одеяло с головой и слушать как мурлыкает кошка, как она скребет лапкой, ища выход, и тогда раз! - и открываешь одеяло, а она сидит, вытаращив свое зеленые глаза, и не понимает, что такое происходит. Вот потеха!
5. Про мадмуазель Жаннет
Грипп, и ко мне не приходит мадмуазель Жаннет. Это такая старушка, и ее на самом деле зовут Жанна Иосифовна, но на уроке она требует, чтобы ее называли мадмуазель Жаннет. Она учит меня французскому языку, все удивляются мне, и спрашивают, почему же, почему же меня не отдадут учить английский язык, ведь это так здорово, ведь и Ваня, и Толстый Ваня, и Ируха, и даже Владик учат английский язык. Но мама сердится, говорит, что английский я и так выучу, но настоящие дворяне должны знать французский язык. Мы - дворяне, я не знаю, что это такое, но мама говорит, что наш дедушка был дворянином, и показывает на фотографию, которая висит на стене. Папа всегда смеется, когда слышит о нашем дворянстве, но позволяет маме ходить на дворянские собрания и возвращаться поздно. От мамы тогда пахнет шампанским, и она приходит такая веселая, и ее можно попросить обо всем на свете, и она выполнит, ведь она очень обязательная. Но маму давно не звали на дворянские собрания, она говорит, что финансы поют романсы. А как же они могут петь романсы?
6. Про то, как я на работу к маме ходил
Ведь я был у мамы на работе, там много компьютеров, а за ними сидят такие важные тетеньки, и стучат по клавишам, листают какие-то бумажки, и не дают поиграться в интересные игры. У мамы на столе тоже стоит компьютер, но она никогда не стучит по клавишам, она только мышкой так - вжик-вжик! посмотрит на картинку, снимает трубку и начинает кому-то приказывать, что нужно сделать. Она - главный бухгалтер, я спрашивал у Ольги Ивановны, что такое бухгалтер. Она объяснила, что бухгалтер должен содержать в порядке бухгалтерские книги. Я долго искал у мамы на работе, где же эти книги, даже заглянул в большой пустой шкаф, стоявший в углу, тут шкаф зашатался и рухнул вместе с мной. Все страшно испугались, забегали, начали кричать, я выползаю, весь в пыли, расстроенный, книг нигде нет. А все - Ах! Ох! Вот потеха! С тех пор мама не разрешает приходить к ней на работу.
7. Про дядюшку Флю
Но сейчас у меня грипп. И мне нельзя на улицу. Мне никуда нельзя, я этого не понимаю, куда же мне тогда ходить? Я вспоминаю, как мадмуазель Жаннет обещала, что если я буду хорошо учить французский язык, то попросит маму, чтобы та взяла меня в Париж, когда туда поедет. Но я не хочу в Париж, я хочу в Италию. Италия - это такая страна, у берегов которой сейчас плавает мой папа. Мой папа - моряк, только он не капитан и не матрос, а радист. Он часто звонит нам из разных стран. Мама даже купила мне глобус, чтобы показывать эти страны. Так вот папа сказал, что по Европе ходит дядюшка Флю, который всем дарит насморк и кашель. Но я не могу в это поверить. Неужели он приехал так далеко, чтобы лишить меня прогулок? Наверное, это не он, а его вредная племянница Простуда. А мой папа никогда не болеет, потому что он плавает по морю и рассматривает разные страны, а потом мне об этом рассказывает.
8. Про моего папу
Мой папа бывает дома редко. Всю осень, всю зиму, всю весну я его не вижу, а в конце лета он приезжает. Мама бегает по дому, появляются мои бабушка и дедушка, ах да, совсем забыл, и еще одни бабушка и дедушка, у меня их много, и папины и мамины. И все дают маме советы. Но мама у меня строгая, она надевает очки, говорит "Отставить разговорчики на палубе!" и приступает к генеральной уборке. Вот потеха! В прошлый раз я нашел свой пистолет, за которым плакал целый месяц, и в этот раз я тоже что-нибудь найду, только нужно будет потерять под шкафом игрушку - пистолет или танк, а может даже машинку. Но няня загоняет меня в кровать. Грипп. Но я незаметно для нее схватил телефон. У меня сотовый телефон, игрушечный, но по нему можно позвонить в любую страну. Я нажимаю кнопку, слышу, как внутри говорит игрушечный голос, и шепчу: "Позовите пату, я по нему соскучился! Папка, приезжай, у меня грипп, мне без тебя плохо." Но телефон молчит. А с работы возвращается мама.
9. Про елку и про все, что на ней приключилось
Мама говорит, что нас ждут на елке. Она не хотела меня брать, но старый Новый Год решили отметить у них на работе, и ее уговорили привезти меня на полчаса. Я кричу: "Ура!" и бегу одеваться. Я уже сам умею одеваться. Мама совсем, ну нисколечко, не помогает мне. Я даже умею застегивать пуговицы на шубе, а знаете, как это трудно. Внизу стоит машина, за рулем мой любимый дядя Коля, он всегда дает мне подержаться за руль, а иногда даже, когда никто не видит, погудеть на клаксоне. Это так смешно называется сигнал, который подают друг другу машины. Выходит мама, и мы мчимся. Вот и мамина работа. Я знаю, что на елку опять придут Дед Мороз и Снегурочка. Они любят детей, а потому все время ходят по елкам. Только подарков у них мало, и потому они летом к нам не приходят. Я стою и жду с закрытыми глазами, что мне подарят в этот раз. Мне всегда дарят хорошие подарки, ведь я так здорово умею читать стихи, громко-громко, и на французском языке. Взрослые хлопают, целуют меня, и всегда спрашивают, о чем этот стих. Глупые, неужели они не учили французский язык? Но тут мама мне говорит: "Сынок! Посмотри, кто приехал!"
10. Еще раз про папу и про старый Новый Год
А это папа. Он специально приехал и спрятался под елочкой. А мама, вот хитрющая, знала, а мне ничегошеньки не сказала. А ведь мы так долго ехали к ней на работу, поворачивали налево, а потом направо, стояли под светофором, и я гордо сказал дяде Коле: "Правая стрелка! Можно ехать." И мне уже расхотелось быть на елке, а захотелось, сильно-сильно, прижаться к папке и никуда, никуда-никуда, его не отпускать. Но папа встал и пригласил маму на танец. Он очень здорово танцует, лучше всех на свете. Он самый лучший, лучше него только мама, но это не в счет. И они медленно закружились, а я бегал вокруг и кричал: "Папа приехал! Мой папа приехал!"
11. Про снежинки
А за окном падает снег, и я совсем забыл, что у меня в гостях был дядюшка Флю со своей племянницей Простудой, что я лежал и плакал, вспоминая своего папу, что мне было грустно, что меня не пускали на улицу. Мне хорошо, приехал мой папа, а мой папа самый лучший, лучше него только мама, но об этом вы уже знаете, а потому я обнимаю их, крепко-крепко, и загадываю желание. А за окном падает снег. Здравствуйте, снежинки, я хочу быть с вами, лететь, порхать, садиться на деревья, на людей, на крыши и дорогу. Но меня уже везут домой, и я с вами прощаюсь, мы еще встретимся, правда?
* Ненаписанное *
О том, как шпионы провожали на дембель старшину Карацупу и подарили Джульбарсу много сладких косточек.
О том, как Тимур с командой наехал на Квакина с братвой, и о том, как братва с командой закорешила, а Тимур с Квакиным стали родаками.
О том, как Витя Малеев в поле и на море, на тракторе и на самосвале, на лесоповале и на гармошке... Ай да, Витя! Ай да, сукин сын!
О том, как доблестная Мамлакат, потеряв руки, научилась собирать хлопок, сначала одной, а потом и двумя ногами.
О том, что перестройка - дело каждого, экономика должна быть экономной, а комунiзму далi виднi.
О том, что Сталин и Мао - братья навек, а Москва - Пекин... Да что там говорить...
О том, как старая волшебница дала Золушке уцененный прикид, и что из этого вышло.
О том, как во поле березка стояла, о том, как же мне рябине к дубу перебраться, и о том, как клен утонул в сугробе, приморозив ногу.
О том, как вся страна, в едином трудовом порыве, сплотившись вокруг родной Коммунистической партии, сообщает на почте новые координаты: мой адрес - не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз!
О том, что все могут короли, о том, что не отрекаются любя, и о том, как из этого вышли главные песни о старом.
О том, как наши сражались с нашими за Белый Дом, а нашi з нашими - за Верховну Раду, ну а тетя Ася - за чистоту в доме.
О том, что раз - словечко, два - словечко, будет песенка, а раз копейка, два - копейка, будет рубль без девяноста восьми копеек.
О том, как поссорились Боря с Мишей, а потом к драке присоединилась вся страна, а Боря с Мишей продолжали мирно играться в песочнице, а вы что подумали?
О том, как по-украински будет нога, о том, как по-белорусски будет рука, и о том, как по-русски будет борщ.
* Псалмы нашего дня *
Звезды для Терри
Звезды с шорохом сыпались в кулек из серой, слегка пожелтевшей оберточной бумаги, который подставила твердая, жилистая рука Звездочета. Сидевшая напротив Рыба вздрогнула, вильнула хвостом, облизала пересохшие от волнения губы и приготовилась слушать.
"... и звезды рекоша тебе, что будет сей год исполнен благодати, но многие препятствия станут на пути у тебя, искать счастья будешь, но леностью своей отринешь многие благоденствия, которые тебе посылают звезды..."
В коридоре толпились неведающие, но жаждущие узнать свою судьбу Тельцы, тихо высекающие копытами искры из каменного пола, и Водолеи, проливающие драгоценную влагу из своего ведра, Козероги, цепляющиеся рогами за портьеры, и Раки, шипящие, забивающиеся во все углы, невпопад попадающиеся под ноги, больно прихватывающие всех своими клешнями, да и весь прочий люд Зодиака.
Ротозею Овну, заглянувшему исподтишка в кабинет, было невдомек, сколько же звезд остается на небе, если на каждом приеме Звездочет насыпает щедрой рукой ниспосланные каждому звездные дары. Рыба встрепенулась, мотнула хвостом и колючим плавником больно шлепнула Овна по морде. - "Очередь! Очередь соблюдайте!"
С достоинством проползали по коридору Змеи и пролетали Драконы, с громким бесшабашным лаем пробегали Собаки, грациозно бочком крались Коты, под ногами шныряли туда и сюда серенькие Мыши. Лошадь, с гордо поднятой головой и развевающейся гривой, скакала по коридору, и казалось, этот бег не закончится никогда.
По переулку, в котором стояло здание Дома Зодиака, бегал Щенок, маленький, пушистый, с задорно торчащими ушами, с хвостиком, закрученным как у поросенка, повизгивавший и время от времени подающий прорезающийся голос басовитым лаем, срывающимся от горестей свалившихся на него в этот день.
В этот день - впрочем это могло произойти еще вчера, но Щенок еще не умел считать дни - его мама, сука с большой головой, мягким пушистым хвостом, да и вся-вся пушистая и такая родная, и отец, скучный кобель, разражавшийся время от времени нравоучениями, жаловавшийся на неудавшуюся жизнь, простились с ним, лизнув его в носик. Он отправился в собачий питомник. Да-да, такой маленький, такой сладенький, а уже отправился в самостоятельный путь.
Но кто же мог подумать, что он ошибется, завернув со своей родной улицы - улицы Американской - в переулок Водолея. Здесь на каждом углу, за каждым поворотом продавались книги пророчеств. Издание книги Нострадамуса "Столетия" на языке урду и банту только что поступило из печати и распродавалось как хот-доги с кетчупом и горчицей - пикантной приправой к вышедшей книге служили появившиеся в печати сообщения, что пять человек, провозгласившие себя Нострадамусами, подлинными и воскресшими из мертвых, готовились к изданию последующих опусов: "Столетия-2", "Столетия- двойной удар", "Столетия возвращаются". Турне лже-Нострадамусов были расписаны наперед и пролегали по столицам Европы и Америки: Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шепетовка и конечно же наш незабвенный город. Щенок с удивлением узнал, что такие маститые прорицатели с большим желанием посещают сей заштатный городишко, а местные издательства готовят издание за изданием их книги. Каждая из этих книг, взятая сама по себе, поражала неизмеримым числом неточностей и несуразностей, но атмосфера неопределенности и всеобщего всемогущества делала эти книги чрезвычайно популярными.
Щенок остановился заглядевшись на книгу в броской суперобложке "Собака в год Дракона! Эпоха Водолея и ваша судьба." Он никогда не подозревал, что его маленькая судьба зависит от поведения и поступков такого гигантского сказочного животного. Ему хотелось, чтобы он жил и водился в компании с Лошадью или на худой конец с прожорливым Кроликом, пусть даже пищащей Мышью, но Дракон?...
На книжном прилавке были разложены Библии, надпись над киоском гласила - "Библии с опечатками". Щенку было невдомек, что нашлись люди, утверждавшие, что в сделанных опечатках видна рука Божия или Сатаны, в зависимости от того, кому поклонялись создатели новых культов. Там были Библия Короля Якова и Франциска Скорины, Дуврское издание и И. Федорова, Ньюгейтское издание и скромный фолиант мормонов, отдельно лежали нечестивые Библии. Щенок открыл Библию и в третьей главе книги "Бытие" прочитал невесть откуда взявшиеся двадцать семь стихов вместо более привычных двадцати четырех:
24 И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.
25 А Господь обратился к Ангелу, который охранял восточные ворота, говоря, "где пламенный меч, который был вручен тебе?"
26 А Ангел ответил, что меч был у него, но он его куда-то положил, да и забыл куда.
27 И Господь не спросил его более.
Щенок задумался над возникшей задачей, где же подевался пламенный меч, но тут его внимание привлекли действия продавца. Ловкими движениями ножниц тот разрезал листы книг на полоски и сбрасывал их в прозрачный пластиковый шар. "Предсказание судьбы... вашу судьбу предсказывает великая книга... протяните руку и вытащите три полоски и сложите их вместе... предсказание судьбы..."
Щенок протянул лапу и незаметно для продавца стащил одну бумажку. Надпись гласила:
"Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай". (Апокалипсис, глава 6, стих 6.)
Ни хиникса, ни динария, ни даже пшеницы у Щенка не было, а потому он вошел в дом Звездочета, робко виляя хвостом и озираясь по сторонам. Возмущенная Коза проблеяла ему вдогонку: "Какой же он гадкий, этот Щенок!" Но Щенок осмелел и протиснулся в кабинет к Звездочету. Он робко задрал кверху мордочку и, встретив носом протянутую руку, застучал хвостиком по полу. Рука уверенно засунула ему в пасть сладкую мозговую косточку и повесила на шею большую медаль, усыпанную звездами. Щенок, бочком, бочком, повернулся и помчался к двери. Радостное повизгивание и прорезавший его ломающийся лай оглашали коридоры Дома Зодиака. На медали была выбита надпись: "Собака - друг человека." А на обратной стороне мелкими буковками было добавлено:
И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всей землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися на земле.
"Значит и на Дракона есть управа!" - радостно подумал Щенок. Быть другом Человека, наполняющего по воле Бога землю, обладающего ею, владычествующего над всем животным миром, - как же это прекрасно...
Звезды тихо сыпались по водостоку, шипя гасли в грязном снегу, освещая на миг сосульки, плотно облепившие водосток. Щенок мчался домой, мчался, останавливался, лаял от восторга и продолжал свой бег. Ведь он теперь знал, и знал наверняка, какую судьбу ему уготовали звезды.
Из жизни братьев меньших
Идем по пригорочку, как идем, да обыкновенно идем, Шлема за руку меня тащит, а я сзади еду на тележечке своей. Да и какой это пригорочек, мы же в городе, просто идем домой, идем как все порядочные люди задами. На колеса налипла комьями грязь, Шлема скрипит зубами, но тащит. Спрашивается, отчего же не пойти по асфальту, а вот поди ж ты, только так, только задами, как в деревне. А впрочем места все вокруг знакомые-перезнакомые. Каждый кустик, каждая травинка, мало их в городе, вот и знаешь окрестности своего дома наизусть. Слышу, голоса сзади - Вася Климашук, да не один, а с компанией. Вдвоем конечно меня сподручнее тащить, да я и сам рад, быстрее домой попаду, дверь откроем, у двери ведро с тряпкой - колеса помыть, это дело святое. А еще святое сто граммов принять, с устатку, сам не знаю какого, ведь и не работал, я уж давно не работаю, так все перебиваюсь, многие мне завидуют, а чему? Может пенсии, так она у меня небольшая, а может характеру веселому, так это я просто никому не хочу быть обузой.
Хороший день сегодня был - последние денечки бабьего лета. Я сегодня даже в переход не стал спускаться, так у ступенечек пристроился, гитару подстроил и... Да ведь не песни поешь, а людям их судьбы рассказываешь, ведь им подвиги подавай - Афганистан, Чернобыль, подвиг пожарного Тютькина в огне, а тут... Кто песню хоть одну написал, как тоскливо лежать неделями в больнице, как сатанеешь только от одной мысли, что утром проснувшись вместо родных домашних стен, увидишь привычные белые... белые-белые-белые, белые халаты, белые стены, белые лица хроников, лист назначений правда не белый, а графленный, но... а впрочем что там.
Вот говорят интернационализм, интернациональный долг, словом Интернационал во всем и во вся. А мне так иногда думается, что мне с русским или татарином делить. У него все свое, все, что ему дорого, он не отдаст, но ведь и я на это посягать буду, тогда что? Ведь не за кусок же хлеба на тебя косятся, а за место под солнцем. Спросите, какое же место у калеки, что на него зарится кто-то? Есть, есть завидущие, еще с детства помню, все мне в детстве не давали проходу, ты де в армию не пойдешь, мы де работаем, а ты на наши деньги живешь... До сих пор ком в горле от попреков стоит, а возразить не могу. Не могу, вот и вся недолга.
И опять Средний... Отчего же Средний? А вот поди ж ты, поплыли во сне воспоминания, фонтанка-мойка-грибоедова- каменноостровской... Мы весело едем загорать на Ладогу, настроение щенячье, пыль скрипит на зубах, Дорога Жизни... Песок - и плоское корытце Ладоги, господи прости, до чего же хорошо... А ведь что вспоминается? Карты, вино дешевое, шашлыки эти вечные, почему на природе мы вечные грузины? А ведь было, было, и никто не отнимет этого, да и кто отнимать собрался, просто цепляешься за глупости, а дочка спрашивает, как это у тебя в молодости было? И что рассказывать? Про преферанс вечный, про выпендреж юношеский, про девочек наших, корчащих из себя королев, да не это плохо, а плохо то, что большинство так королев настоящих и не увидали. А мы то, мы... Все интеллигенты, как на подбор, читаем только Кафку и Ницше, слушаем только Римского-Корсакова и Шютца.
Вот и подъезд родной. Добрались. Теперь на кухню. Сколько говорено-переговорено на этой кухне, сколько народу перебывало, а вот сам не пойму, что в ней такового магического. Ведь как к кому в гости попадаешь, так сразу на кухню, путь известный. Ножичек в руки, картошечка, она всегда картошечка, вроде дело нехитрое, а сколько ее родимой перечищено, ой-ой... Хлеба, хлеба побольше, как же без хлеба. Лучок, чесночок, помидорчики, вот и все под водочку. Ледяная, горькая одним махом из стакана, а потом оттаиваешь. размякаешь, руки теплые, и ноги, впрочем о них не будем... Кто ее для услады души выдумал?
И если я тебя забуду, Иерусалим, то десница моя... Град небесный, град возлюбленный, град Давида и Соломона. Золотом горит на солнце, золотом мягким обливает солнце стены града древнего, тесно на улочках арабских кварталов, гулкая тишь у Стены Плача. Молятся евреи, о чем, о чем, о своем, о твоем, о моем, о нашем, молятся, молятся, молятся... На крутых косогорах твоих, град Давида, ноги сами пускаются в пляс, ведь сам Давид не стыдился козлом плясать перед лицом Бога.
Уходим, уходим, уходим... Афганистан, Афганиста-ан, Афганиста-ан, Афганистан... Первый-второй, первый-второй, рассчитайсь! Никогда не мог понять вечной магии повтора простых слов, всего того, что уже сказано, а хочется еще раз повторить. Ой-ей, ой-ей, ой-ей, ой-ей! Гвахира гвантанамера, гвантамера? гвахира гвантанамера... Струны шепчут, рокочут, гремят, стихают, и опять колдовской перебор, вечная цыганщина, две гитары под окном жалобно за... Что, Шлема, нашу любимую? Да никаких проблем. Как хорошо и прекрасно братьям сидеть всем вместе, как хорошо и прекрасно... Парней так много холостых, а я люблю женатого... Эти глаза напротив... Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня... Звонок, звонок трещит, заливается, кто там к нам в гости? Алло? Приходи, приходи, а как же, да водки, водки прихвати, все есть, ничего не надо.
...идем по Малой Бронной, по Малой Бронной, по Малой Бронной... жуем мороженое мы без остановки... Бибирево, Медведково, Автозаводская... Таганская, таганская, таганская, а на кладбище у Высоцкого я так и не побывал, все стремились, как потом у Цоя в Питере, да так и не сложилось, и лишь недавно узнал о красотах Подмосковья, а когда же там побывать? Театр Красной Армии, и такое смешное название "кухня-автомат", Остоженка, как будто украинским духом повеяло в Москве, вот было бы смешно - Шевченка, Виниченка...
Ночной угар, голова тупая, хочется спать, сна нет, а глаза - как песком засыпали. Все изрядно выпили, закуски нет, несколько огрызков хлеба, да и пить уже нечего, пьяный бубнеж, кто-то рвется послать гонца, зачем... Давно пора бросить пить, пора, пора, мой друг, пора... Уж осень на дворе, а желтые листья залетают в открытое окно, мух нет, и то слава Богу. Почему же когда выпиваешь первые сто, а потом еще сто, возникает пьянящее чувство, что ты можешь все, что ты еще молод, что все еще впереди, что все еще так ясно, так прозрачно, так чисто, чисто, чисто, чисто... В посиделках есть нечто нереальное, внеполое, никогда не могу представить, что мужчина может глядеть на другого с вожделением, но среди своих? Это что-то нереальное... Что изменилось? Мальчишки смотрят на тебя как престарелого гея, ищущего утех, ищущего нечто, чего никогда и не видел... Но ведь было-было... Наркоманы на Финляндском в Питере, "Сайгон" с его завсегдатаями, лесбиянки в кинотеатре на Левобережной, антабус-антабус, эспираль, раньше подшивались, а теперь кодируются - результат один. Почему не кодируются от любви, почему не дают пилюли от печали? Во многия радости есть многия печали... Голос тонкой тишины, а как же его услыхать, как ощутить, как восстать духом, как воспарить над бездной, а над балконом слабо?
По берегам замерзающих рек снег, снег, снег... Снег на Крещатике. Это была волшебная новогодняя ночь. Мы шли с ней по Крещатику, вышли к Днепру и любовались видом на пешеходный мост, в ночи тот парил над безмолвным Днепром, начинаешь понимать Куинджи, впрочем все тут же и кончается. Сотни глупых картин в музее западного искусства, и тут же "Луна, выглядывающая из-за ветки ивы". Инфанта Веласкеса, тихо плывущая в своем неописуемом серебряном наряде. Белая Церковь, а я с детства почему-то воспринимал только церкви зеленые, что-то врезалось от зеленых заборов, стен, деревьев...
Псалмы нашего дня
* Сказки дядюшки Флю *
1. Про мою няню и мою самую лучшую маму
У меня случился грипп. Ольга Ивановна, это моя няня, сказала, что такого гриппа не было уже сто лет. Моя мама, моя самая лучшая мама, возмутилась и сказала, откуда вам это знать, Ольга Ивановна, ведь вы только институт закончили. Но я Ольге Ивановне верю, она все знает. Она знает все цифры и буквы, и ДАЖЕ умеет читать по-английски. Ее подружка вышла замуж и уехала в Англию. И теперь они переписываются по-английски. Но Ольга Ивановна еще умеет варить вкусный компотик, такой, как я люблю, печь булочки с повидлом, варить гречневую кашу с молоком, кашу я не люблю, но мама, моя самая лучшая мама, говорит, что это самая полезная каша, и ее нужно съедать до дна.
2. Про то, как я гриппом заболел
Но сейчас у меня грипп. Ко мне приходил доктор, долго меня щупал, стукал, качал головой, а потом сказал, что маме нужно остаться дома с ребенком. Ребенок - это я. Но не на ту напали. Мама возмутилась и сказала, что у нее есть прекрасная няня, это Ольга Ивановна, и вообще у нее годовой отчет, и на ней фирма. Фирма - это такое место, где работает мама. Она работает там главным бухгалтером, ее все уважают, даже сам директор, когда она болеет, звонит ей и спрашивает, чем ей помочь, присылает с со своим водителем апельсины и шоколадки. Мама всегда отдает мне апельсинки, а шоколад дает по кусочку, говорит, что мне нельзя много кушать, потому что я толстый. А какой же я толстый? Вот Ваня из третьего подъезда - вот тот толстый! Мы так его и называем - ТОЛСТЫЙ ВАНЯ. Просто в нашем дворе есть еще один Ваня, но того мы просто называем Ваня.
3. Про моих друзей
Но сейчас у меня грипп. И мне нельзя на улицу. Я тихонько выползаю из-под одеяла, подкрадываюсь к окошку и смотрю вниз во двор. Так и есть, во дворе гуляют мои друзья. Они все-все мои друзья: Ваня, Толстый Ваня, Ируха, Наташа, ее я правда не очень люблю, потому что она любит щипаться и кидаться песком, но все равно она мой друг, Владик с бабушкой, его бабушка тоже мой друг, она всегда рассказывает нам сказки, сидя на лавочке. Но сейчас зима, холодно, и нам не разрешают сидеть на лавочке. Нам много чего не разрешают, не разрешают лепить снежки голыми руками без варежек, не разрешают лизать водосточную трубу, а как здорово, когда язык прилипает к железу!
4. Про мою кошку
Ничего себе, я так разволновался, вспоминая своих друзей, что вспотел. Ведь у меня сейчас грипп, и меня не выпустят на улицу, как ни проси. Я вчера лежал под одеялом, тихонечко скулил, как наша собака Чапа, и просился на улицу. Чапу на улицу отвели, а меня?! Я так и остался лежать дома, один-одинешенек, только кошка Муся пришла ко мне в гости, мурлыкала, прижималась ко мне теплым боком, помахивала хвостиком, хотела забраться ко мне под одеяло. Но мама запрещает держать кошку под одеялом, а как это здорово, как интересно, забраться под одеяло с головой и слушать как мурлыкает кошка, как она скребет лапкой, ища выход, и тогда раз! - и открываешь одеяло, а она сидит, вытаращив свое зеленые глаза, и не понимает, что такое происходит. Вот потеха!
5. Про мадмуазель Жаннет
Грипп, и ко мне не приходит мадмуазель Жаннет. Это такая старушка, и ее на самом деле зовут Жанна Иосифовна, но на уроке она требует, чтобы ее называли мадмуазель Жаннет. Она учит меня французскому языку, все удивляются мне, и спрашивают, почему же, почему же меня не отдадут учить английский язык, ведь это так здорово, ведь и Ваня, и Толстый Ваня, и Ируха, и даже Владик учат английский язык. Но мама сердится, говорит, что английский я и так выучу, но настоящие дворяне должны знать французский язык. Мы - дворяне, я не знаю, что это такое, но мама говорит, что наш дедушка был дворянином, и показывает на фотографию, которая висит на стене. Папа всегда смеется, когда слышит о нашем дворянстве, но позволяет маме ходить на дворянские собрания и возвращаться поздно. От мамы тогда пахнет шампанским, и она приходит такая веселая, и ее можно попросить обо всем на свете, и она выполнит, ведь она очень обязательная. Но маму давно не звали на дворянские собрания, она говорит, что финансы поют романсы. А как же они могут петь романсы?
6. Про то, как я на работу к маме ходил
Ведь я был у мамы на работе, там много компьютеров, а за ними сидят такие важные тетеньки, и стучат по клавишам, листают какие-то бумажки, и не дают поиграться в интересные игры. У мамы на столе тоже стоит компьютер, но она никогда не стучит по клавишам, она только мышкой так - вжик-вжик! посмотрит на картинку, снимает трубку и начинает кому-то приказывать, что нужно сделать. Она - главный бухгалтер, я спрашивал у Ольги Ивановны, что такое бухгалтер. Она объяснила, что бухгалтер должен содержать в порядке бухгалтерские книги. Я долго искал у мамы на работе, где же эти книги, даже заглянул в большой пустой шкаф, стоявший в углу, тут шкаф зашатался и рухнул вместе с мной. Все страшно испугались, забегали, начали кричать, я выползаю, весь в пыли, расстроенный, книг нигде нет. А все - Ах! Ох! Вот потеха! С тех пор мама не разрешает приходить к ней на работу.
7. Про дядюшку Флю
Но сейчас у меня грипп. И мне нельзя на улицу. Мне никуда нельзя, я этого не понимаю, куда же мне тогда ходить? Я вспоминаю, как мадмуазель Жаннет обещала, что если я буду хорошо учить французский язык, то попросит маму, чтобы та взяла меня в Париж, когда туда поедет. Но я не хочу в Париж, я хочу в Италию. Италия - это такая страна, у берегов которой сейчас плавает мой папа. Мой папа - моряк, только он не капитан и не матрос, а радист. Он часто звонит нам из разных стран. Мама даже купила мне глобус, чтобы показывать эти страны. Так вот папа сказал, что по Европе ходит дядюшка Флю, который всем дарит насморк и кашель. Но я не могу в это поверить. Неужели он приехал так далеко, чтобы лишить меня прогулок? Наверное, это не он, а его вредная племянница Простуда. А мой папа никогда не болеет, потому что он плавает по морю и рассматривает разные страны, а потом мне об этом рассказывает.
8. Про моего папу
Мой папа бывает дома редко. Всю осень, всю зиму, всю весну я его не вижу, а в конце лета он приезжает. Мама бегает по дому, появляются мои бабушка и дедушка, ах да, совсем забыл, и еще одни бабушка и дедушка, у меня их много, и папины и мамины. И все дают маме советы. Но мама у меня строгая, она надевает очки, говорит "Отставить разговорчики на палубе!" и приступает к генеральной уборке. Вот потеха! В прошлый раз я нашел свой пистолет, за которым плакал целый месяц, и в этот раз я тоже что-нибудь найду, только нужно будет потерять под шкафом игрушку - пистолет или танк, а может даже машинку. Но няня загоняет меня в кровать. Грипп. Но я незаметно для нее схватил телефон. У меня сотовый телефон, игрушечный, но по нему можно позвонить в любую страну. Я нажимаю кнопку, слышу, как внутри говорит игрушечный голос, и шепчу: "Позовите пату, я по нему соскучился! Папка, приезжай, у меня грипп, мне без тебя плохо." Но телефон молчит. А с работы возвращается мама.
9. Про елку и про все, что на ней приключилось
Мама говорит, что нас ждут на елке. Она не хотела меня брать, но старый Новый Год решили отметить у них на работе, и ее уговорили привезти меня на полчаса. Я кричу: "Ура!" и бегу одеваться. Я уже сам умею одеваться. Мама совсем, ну нисколечко, не помогает мне. Я даже умею застегивать пуговицы на шубе, а знаете, как это трудно. Внизу стоит машина, за рулем мой любимый дядя Коля, он всегда дает мне подержаться за руль, а иногда даже, когда никто не видит, погудеть на клаксоне. Это так смешно называется сигнал, который подают друг другу машины. Выходит мама, и мы мчимся. Вот и мамина работа. Я знаю, что на елку опять придут Дед Мороз и Снегурочка. Они любят детей, а потому все время ходят по елкам. Только подарков у них мало, и потому они летом к нам не приходят. Я стою и жду с закрытыми глазами, что мне подарят в этот раз. Мне всегда дарят хорошие подарки, ведь я так здорово умею читать стихи, громко-громко, и на французском языке. Взрослые хлопают, целуют меня, и всегда спрашивают, о чем этот стих. Глупые, неужели они не учили французский язык? Но тут мама мне говорит: "Сынок! Посмотри, кто приехал!"
10. Еще раз про папу и про старый Новый Год
А это папа. Он специально приехал и спрятался под елочкой. А мама, вот хитрющая, знала, а мне ничегошеньки не сказала. А ведь мы так долго ехали к ней на работу, поворачивали налево, а потом направо, стояли под светофором, и я гордо сказал дяде Коле: "Правая стрелка! Можно ехать." И мне уже расхотелось быть на елке, а захотелось, сильно-сильно, прижаться к папке и никуда, никуда-никуда, его не отпускать. Но папа встал и пригласил маму на танец. Он очень здорово танцует, лучше всех на свете. Он самый лучший, лучше него только мама, но это не в счет. И они медленно закружились, а я бегал вокруг и кричал: "Папа приехал! Мой папа приехал!"
11. Про снежинки
А за окном падает снег, и я совсем забыл, что у меня в гостях был дядюшка Флю со своей племянницей Простудой, что я лежал и плакал, вспоминая своего папу, что мне было грустно, что меня не пускали на улицу. Мне хорошо, приехал мой папа, а мой папа самый лучший, лучше него только мама, но об этом вы уже знаете, а потому я обнимаю их, крепко-крепко, и загадываю желание. А за окном падает снег. Здравствуйте, снежинки, я хочу быть с вами, лететь, порхать, садиться на деревья, на людей, на крыши и дорогу. Но меня уже везут домой, и я с вами прощаюсь, мы еще встретимся, правда?
* Ненаписанное *
О том, как шпионы провожали на дембель старшину Карацупу и подарили Джульбарсу много сладких косточек.
О том, как Тимур с командой наехал на Квакина с братвой, и о том, как братва с командой закорешила, а Тимур с Квакиным стали родаками.
О том, как Витя Малеев в поле и на море, на тракторе и на самосвале, на лесоповале и на гармошке... Ай да, Витя! Ай да, сукин сын!
О том, как доблестная Мамлакат, потеряв руки, научилась собирать хлопок, сначала одной, а потом и двумя ногами.
О том, что перестройка - дело каждого, экономика должна быть экономной, а комунiзму далi виднi.
О том, что Сталин и Мао - братья навек, а Москва - Пекин... Да что там говорить...
О том, как старая волшебница дала Золушке уцененный прикид, и что из этого вышло.
О том, как во поле березка стояла, о том, как же мне рябине к дубу перебраться, и о том, как клен утонул в сугробе, приморозив ногу.
О том, как вся страна, в едином трудовом порыве, сплотившись вокруг родной Коммунистической партии, сообщает на почте новые координаты: мой адрес - не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз!
О том, что все могут короли, о том, что не отрекаются любя, и о том, как из этого вышли главные песни о старом.
О том, как наши сражались с нашими за Белый Дом, а нашi з нашими - за Верховну Раду, ну а тетя Ася - за чистоту в доме.
О том, что раз - словечко, два - словечко, будет песенка, а раз копейка, два - копейка, будет рубль без девяноста восьми копеек.
О том, как поссорились Боря с Мишей, а потом к драке присоединилась вся страна, а Боря с Мишей продолжали мирно играться в песочнице, а вы что подумали?
О том, как по-украински будет нога, о том, как по-белорусски будет рука, и о том, как по-русски будет борщ.
* Псалмы нашего дня *
Звезды для Терри
Звезды с шорохом сыпались в кулек из серой, слегка пожелтевшей оберточной бумаги, который подставила твердая, жилистая рука Звездочета. Сидевшая напротив Рыба вздрогнула, вильнула хвостом, облизала пересохшие от волнения губы и приготовилась слушать.
"... и звезды рекоша тебе, что будет сей год исполнен благодати, но многие препятствия станут на пути у тебя, искать счастья будешь, но леностью своей отринешь многие благоденствия, которые тебе посылают звезды..."
В коридоре толпились неведающие, но жаждущие узнать свою судьбу Тельцы, тихо высекающие копытами искры из каменного пола, и Водолеи, проливающие драгоценную влагу из своего ведра, Козероги, цепляющиеся рогами за портьеры, и Раки, шипящие, забивающиеся во все углы, невпопад попадающиеся под ноги, больно прихватывающие всех своими клешнями, да и весь прочий люд Зодиака.
Ротозею Овну, заглянувшему исподтишка в кабинет, было невдомек, сколько же звезд остается на небе, если на каждом приеме Звездочет насыпает щедрой рукой ниспосланные каждому звездные дары. Рыба встрепенулась, мотнула хвостом и колючим плавником больно шлепнула Овна по морде. - "Очередь! Очередь соблюдайте!"
С достоинством проползали по коридору Змеи и пролетали Драконы, с громким бесшабашным лаем пробегали Собаки, грациозно бочком крались Коты, под ногами шныряли туда и сюда серенькие Мыши. Лошадь, с гордо поднятой головой и развевающейся гривой, скакала по коридору, и казалось, этот бег не закончится никогда.
По переулку, в котором стояло здание Дома Зодиака, бегал Щенок, маленький, пушистый, с задорно торчащими ушами, с хвостиком, закрученным как у поросенка, повизгивавший и время от времени подающий прорезающийся голос басовитым лаем, срывающимся от горестей свалившихся на него в этот день.
В этот день - впрочем это могло произойти еще вчера, но Щенок еще не умел считать дни - его мама, сука с большой головой, мягким пушистым хвостом, да и вся-вся пушистая и такая родная, и отец, скучный кобель, разражавшийся время от времени нравоучениями, жаловавшийся на неудавшуюся жизнь, простились с ним, лизнув его в носик. Он отправился в собачий питомник. Да-да, такой маленький, такой сладенький, а уже отправился в самостоятельный путь.
Но кто же мог подумать, что он ошибется, завернув со своей родной улицы - улицы Американской - в переулок Водолея. Здесь на каждом углу, за каждым поворотом продавались книги пророчеств. Издание книги Нострадамуса "Столетия" на языке урду и банту только что поступило из печати и распродавалось как хот-доги с кетчупом и горчицей - пикантной приправой к вышедшей книге служили появившиеся в печати сообщения, что пять человек, провозгласившие себя Нострадамусами, подлинными и воскресшими из мертвых, готовились к изданию последующих опусов: "Столетия-2", "Столетия- двойной удар", "Столетия возвращаются". Турне лже-Нострадамусов были расписаны наперед и пролегали по столицам Европы и Америки: Париж, Лондон, Нью-Йорк, Шепетовка и конечно же наш незабвенный город. Щенок с удивлением узнал, что такие маститые прорицатели с большим желанием посещают сей заштатный городишко, а местные издательства готовят издание за изданием их книги. Каждая из этих книг, взятая сама по себе, поражала неизмеримым числом неточностей и несуразностей, но атмосфера неопределенности и всеобщего всемогущества делала эти книги чрезвычайно популярными.
Щенок остановился заглядевшись на книгу в броской суперобложке "Собака в год Дракона! Эпоха Водолея и ваша судьба." Он никогда не подозревал, что его маленькая судьба зависит от поведения и поступков такого гигантского сказочного животного. Ему хотелось, чтобы он жил и водился в компании с Лошадью или на худой конец с прожорливым Кроликом, пусть даже пищащей Мышью, но Дракон?...
На книжном прилавке были разложены Библии, надпись над киоском гласила - "Библии с опечатками". Щенку было невдомек, что нашлись люди, утверждавшие, что в сделанных опечатках видна рука Божия или Сатаны, в зависимости от того, кому поклонялись создатели новых культов. Там были Библия Короля Якова и Франциска Скорины, Дуврское издание и И. Федорова, Ньюгейтское издание и скромный фолиант мормонов, отдельно лежали нечестивые Библии. Щенок открыл Библию и в третьей главе книги "Бытие" прочитал невесть откуда взявшиеся двадцать семь стихов вместо более привычных двадцати четырех:
24 И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.
25 А Господь обратился к Ангелу, который охранял восточные ворота, говоря, "где пламенный меч, который был вручен тебе?"
26 А Ангел ответил, что меч был у него, но он его куда-то положил, да и забыл куда.
27 И Господь не спросил его более.
Щенок задумался над возникшей задачей, где же подевался пламенный меч, но тут его внимание привлекли действия продавца. Ловкими движениями ножниц тот разрезал листы книг на полоски и сбрасывал их в прозрачный пластиковый шар. "Предсказание судьбы... вашу судьбу предсказывает великая книга... протяните руку и вытащите три полоски и сложите их вместе... предсказание судьбы..."
Щенок протянул лапу и незаметно для продавца стащил одну бумажку. Надпись гласила:
"Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай". (Апокалипсис, глава 6, стих 6.)
Ни хиникса, ни динария, ни даже пшеницы у Щенка не было, а потому он вошел в дом Звездочета, робко виляя хвостом и озираясь по сторонам. Возмущенная Коза проблеяла ему вдогонку: "Какой же он гадкий, этот Щенок!" Но Щенок осмелел и протиснулся в кабинет к Звездочету. Он робко задрал кверху мордочку и, встретив носом протянутую руку, застучал хвостиком по полу. Рука уверенно засунула ему в пасть сладкую мозговую косточку и повесила на шею большую медаль, усыпанную звездами. Щенок, бочком, бочком, повернулся и помчался к двери. Радостное повизгивание и прорезавший его ломающийся лай оглашали коридоры Дома Зодиака. На медали была выбита надпись: "Собака - друг человека." А на обратной стороне мелкими буковками было добавлено:
И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всей землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися на земле.
"Значит и на Дракона есть управа!" - радостно подумал Щенок. Быть другом Человека, наполняющего по воле Бога землю, обладающего ею, владычествующего над всем животным миром, - как же это прекрасно...
Звезды тихо сыпались по водостоку, шипя гасли в грязном снегу, освещая на миг сосульки, плотно облепившие водосток. Щенок мчался домой, мчался, останавливался, лаял от восторга и продолжал свой бег. Ведь он теперь знал, и знал наверняка, какую судьбу ему уготовали звезды.
Из жизни братьев меньших
Идем по пригорочку, как идем, да обыкновенно идем, Шлема за руку меня тащит, а я сзади еду на тележечке своей. Да и какой это пригорочек, мы же в городе, просто идем домой, идем как все порядочные люди задами. На колеса налипла комьями грязь, Шлема скрипит зубами, но тащит. Спрашивается, отчего же не пойти по асфальту, а вот поди ж ты, только так, только задами, как в деревне. А впрочем места все вокруг знакомые-перезнакомые. Каждый кустик, каждая травинка, мало их в городе, вот и знаешь окрестности своего дома наизусть. Слышу, голоса сзади - Вася Климашук, да не один, а с компанией. Вдвоем конечно меня сподручнее тащить, да я и сам рад, быстрее домой попаду, дверь откроем, у двери ведро с тряпкой - колеса помыть, это дело святое. А еще святое сто граммов принять, с устатку, сам не знаю какого, ведь и не работал, я уж давно не работаю, так все перебиваюсь, многие мне завидуют, а чему? Может пенсии, так она у меня небольшая, а может характеру веселому, так это я просто никому не хочу быть обузой.
Хороший день сегодня был - последние денечки бабьего лета. Я сегодня даже в переход не стал спускаться, так у ступенечек пристроился, гитару подстроил и... Да ведь не песни поешь, а людям их судьбы рассказываешь, ведь им подвиги подавай - Афганистан, Чернобыль, подвиг пожарного Тютькина в огне, а тут... Кто песню хоть одну написал, как тоскливо лежать неделями в больнице, как сатанеешь только от одной мысли, что утром проснувшись вместо родных домашних стен, увидишь привычные белые... белые-белые-белые, белые халаты, белые стены, белые лица хроников, лист назначений правда не белый, а графленный, но... а впрочем что там.
Вот говорят интернационализм, интернациональный долг, словом Интернационал во всем и во вся. А мне так иногда думается, что мне с русским или татарином делить. У него все свое, все, что ему дорого, он не отдаст, но ведь и я на это посягать буду, тогда что? Ведь не за кусок же хлеба на тебя косятся, а за место под солнцем. Спросите, какое же место у калеки, что на него зарится кто-то? Есть, есть завидущие, еще с детства помню, все мне в детстве не давали проходу, ты де в армию не пойдешь, мы де работаем, а ты на наши деньги живешь... До сих пор ком в горле от попреков стоит, а возразить не могу. Не могу, вот и вся недолга.
И опять Средний... Отчего же Средний? А вот поди ж ты, поплыли во сне воспоминания, фонтанка-мойка-грибоедова- каменноостровской... Мы весело едем загорать на Ладогу, настроение щенячье, пыль скрипит на зубах, Дорога Жизни... Песок - и плоское корытце Ладоги, господи прости, до чего же хорошо... А ведь что вспоминается? Карты, вино дешевое, шашлыки эти вечные, почему на природе мы вечные грузины? А ведь было, было, и никто не отнимет этого, да и кто отнимать собрался, просто цепляешься за глупости, а дочка спрашивает, как это у тебя в молодости было? И что рассказывать? Про преферанс вечный, про выпендреж юношеский, про девочек наших, корчащих из себя королев, да не это плохо, а плохо то, что большинство так королев настоящих и не увидали. А мы то, мы... Все интеллигенты, как на подбор, читаем только Кафку и Ницше, слушаем только Римского-Корсакова и Шютца.
Вот и подъезд родной. Добрались. Теперь на кухню. Сколько говорено-переговорено на этой кухне, сколько народу перебывало, а вот сам не пойму, что в ней такового магического. Ведь как к кому в гости попадаешь, так сразу на кухню, путь известный. Ножичек в руки, картошечка, она всегда картошечка, вроде дело нехитрое, а сколько ее родимой перечищено, ой-ой... Хлеба, хлеба побольше, как же без хлеба. Лучок, чесночок, помидорчики, вот и все под водочку. Ледяная, горькая одним махом из стакана, а потом оттаиваешь. размякаешь, руки теплые, и ноги, впрочем о них не будем... Кто ее для услады души выдумал?
И если я тебя забуду, Иерусалим, то десница моя... Град небесный, град возлюбленный, град Давида и Соломона. Золотом горит на солнце, золотом мягким обливает солнце стены града древнего, тесно на улочках арабских кварталов, гулкая тишь у Стены Плача. Молятся евреи, о чем, о чем, о своем, о твоем, о моем, о нашем, молятся, молятся, молятся... На крутых косогорах твоих, град Давида, ноги сами пускаются в пляс, ведь сам Давид не стыдился козлом плясать перед лицом Бога.
Уходим, уходим, уходим... Афганистан, Афганиста-ан, Афганиста-ан, Афганистан... Первый-второй, первый-второй, рассчитайсь! Никогда не мог понять вечной магии повтора простых слов, всего того, что уже сказано, а хочется еще раз повторить. Ой-ей, ой-ей, ой-ей, ой-ей! Гвахира гвантанамера, гвантамера? гвахира гвантанамера... Струны шепчут, рокочут, гремят, стихают, и опять колдовской перебор, вечная цыганщина, две гитары под окном жалобно за... Что, Шлема, нашу любимую? Да никаких проблем. Как хорошо и прекрасно братьям сидеть всем вместе, как хорошо и прекрасно... Парней так много холостых, а я люблю женатого... Эти глаза напротив... Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня... Звонок, звонок трещит, заливается, кто там к нам в гости? Алло? Приходи, приходи, а как же, да водки, водки прихвати, все есть, ничего не надо.
...идем по Малой Бронной, по Малой Бронной, по Малой Бронной... жуем мороженое мы без остановки... Бибирево, Медведково, Автозаводская... Таганская, таганская, таганская, а на кладбище у Высоцкого я так и не побывал, все стремились, как потом у Цоя в Питере, да так и не сложилось, и лишь недавно узнал о красотах Подмосковья, а когда же там побывать? Театр Красной Армии, и такое смешное название "кухня-автомат", Остоженка, как будто украинским духом повеяло в Москве, вот было бы смешно - Шевченка, Виниченка...
Ночной угар, голова тупая, хочется спать, сна нет, а глаза - как песком засыпали. Все изрядно выпили, закуски нет, несколько огрызков хлеба, да и пить уже нечего, пьяный бубнеж, кто-то рвется послать гонца, зачем... Давно пора бросить пить, пора, пора, мой друг, пора... Уж осень на дворе, а желтые листья залетают в открытое окно, мух нет, и то слава Богу. Почему же когда выпиваешь первые сто, а потом еще сто, возникает пьянящее чувство, что ты можешь все, что ты еще молод, что все еще впереди, что все еще так ясно, так прозрачно, так чисто, чисто, чисто, чисто... В посиделках есть нечто нереальное, внеполое, никогда не могу представить, что мужчина может глядеть на другого с вожделением, но среди своих? Это что-то нереальное... Что изменилось? Мальчишки смотрят на тебя как престарелого гея, ищущего утех, ищущего нечто, чего никогда и не видел... Но ведь было-было... Наркоманы на Финляндском в Питере, "Сайгон" с его завсегдатаями, лесбиянки в кинотеатре на Левобережной, антабус-антабус, эспираль, раньше подшивались, а теперь кодируются - результат один. Почему не кодируются от любви, почему не дают пилюли от печали? Во многия радости есть многия печали... Голос тонкой тишины, а как же его услыхать, как ощутить, как восстать духом, как воспарить над бездной, а над балконом слабо?
По берегам замерзающих рек снег, снег, снег... Снег на Крещатике. Это была волшебная новогодняя ночь. Мы шли с ней по Крещатику, вышли к Днепру и любовались видом на пешеходный мост, в ночи тот парил над безмолвным Днепром, начинаешь понимать Куинджи, впрочем все тут же и кончается. Сотни глупых картин в музее западного искусства, и тут же "Луна, выглядывающая из-за ветки ивы". Инфанта Веласкеса, тихо плывущая в своем неописуемом серебряном наряде. Белая Церковь, а я с детства почему-то воспринимал только церкви зеленые, что-то врезалось от зеленых заборов, стен, деревьев...