Зорге: Перехват - дело нехитрое. А как с расшифровкой?
Мейзингер (надменно улыбаясь): Макаки...
Отт: Да, Осаки был весьма сдержан в высказываниях. Над расшифровкой работают. Поскольку Германия и Италия - союзники, визит в наши посольства пустая формальность. Подозреваются русские, американцы, англичане. За их посольствами слежка усилена до предела.
Мейзингер: Рихард, ты обещал помочь мне составить справку для Берлина о том, насколько перспективны для нас генерал Тодзио и его ближайшие союзники и соратники.
Зорге: Ты мог бы через свое всесильное ведомство добавить исключительно для меня часиков семь в сутки? За мной три справки для Эйгена. И военный атташе Кречмер умоляет помочь с анализом реализации мобилизационного плана.
Мейзингер: Ну, Рихард, дружище, эти атташе - что Кречмер, что военно-морской, что авиации, нам-то это хорошо известно, нахлебники, жадные, завистливые, а главное - абсолютно бесполезные нахлебники. Даже если бы мы добавили тебе два, три раза по семь часов, ты не смог бы помочь всем в посольстве.
Отт: За последнее время ты здорово сдал, Рихард. Отдохнуть бы тебе хотя бы недельку. Но срочных дел такая прорва...
Зорге: До отдыха ли, Эйген, во время войны? Отдыхать будем после победы.
Затемнение. Свет. Ресторан "Хельмут Кетель" в Токио. Публика европейская. За отдельным столиком Зорге, Вукелич, Мияги.
Зорге: Встречаемся в таком составе в последний раз. Работу сворачиваем, передатчики консервируем. Начальник контрразведки Осаки был в германском посольстве, беседовал с послом. Контрразведка составила списки всех подозрительных иностранцев. Ты, Бранко, Макс и я там наверняка. Кроме того, есть список всех японцев, кто вернулся в страну из эмиграции.
Мияги (усмехнувшись): Такой список без меня был бы явно неполным.
Зорге: Думаю, ты прав, Етоку. Все точки, откуда велись передачи последнее время, запеленгованы.
Вукелич: Девять лет, три тысячи с лишним дней мы работали и никакие Осаки не могли нас раскрыть.
Зорге: И сейчас нас не раскрыли, хотя объем переданной информации за последние полтора года был огромен. Они подозревают, это факт. Но скорее всего полагают, что наша группа работает на американцев. Категорически требую максимально усилить конспирацию. Я не знаю, какие меры и против кого из нас будут предприняты в ближайшее время. Но лишнего повода для крайних действий контрразведки мы давать не имеем права. Это было бы равносильно самострелу на передовой. Расходимся по одному. Ты, Етоку, предупредишь "Отто". Ты, Бранко - "Фритца". Позднее я свяжусь с ним сам.
Затемнение. Свет. Зорге дома лежит на циновке в кимоно. В комнату смотрят лучи закатного солнца. Рихарду неможется. Рядом с ним на полу молодая девушка Исии Ханадо, она дает ему лекарство.
Исии: Ричард, я так хочу, чтобы ты быстрее выздоровел.
Зорге (в забытьи): Исии, девочка, тебе надо уехать отсюда немедленно.
Исии: Куда же я уеду, дорогой Ричард?
Зорге: В Китай, Индонезию, куда угодно, только подальше отсюда.
Исии: Ричард, милый, любимый, желанный, ты именно сейчас больше всего нуждаешься в друзьях. И вдруг я тебя брошу? После всего, что ты для меня сделал?
Зорге: Ты можешь пострадать из-за меня.
Исии: Ради тебя я готова на все!
В свете вспыхнувшего прожектора зрители видят уже не Исии, а Катю. Зорге приподнимается на локтях. Обнимает Катю, целует её. Она ласкает рукой его волосы, лицо, плечи. Голос Зорге:
Золотое солнышко, светлое и теплое,
Половинка - та, которую искал я целый век!
Все мои невзгоды, боли, горести растоплены,
Как апрельский, как последний предпасхальный снег...
Сцена одиннадцатая
Кабинет военного министра генерала Тодзио. Карты, схемы, муляжи вооружений. Докладывает начальник контрразведки Осаки. Генерал сидит за столом, перед ним навытяжку полковник.
Осаки: Как я уже дважды докладывал вам, господин министр, на территории страны действует иностранная агентурная сеть.
Тодзио: Слишком долго вы терпите у себя под носом организацию вражеских шпионов. Чьи это агенты? На кого они работают?
Осаки: Пока мы установили круг лиц. Это два журналиста - немец Рихард Зорге, представляющий "Франкфуртер цайтунг", югослав Бранко Вукелич из агентства "Гавас" и владелец фабрики Макс Клаузен.
Тодзио: Немцы... югослав...любопытно.
Осаки: Да, немцы. Именно с их квартир и квартиры Вукелича ведутся передачи. Я посетил германского посла. Исподволь среди десятка прочих лиц поинтересовался мнением генерала Отта об этих двоих. В адрес Зорге одни неумеренные похвалы, Клаузен - преуспевающий коммерсант, добропорядочный семьянин. Я не стал говорить послу о наших подозрениях...
Тодзио: Не хватает нам самим спугнуть этих злокозненных пташек! Дальше.
Осаки: Мы составили списки всех наших эмигрантов, вернувшихся из США, и взяли их под особое наблюдение. Довольно скоро круг подозреваемых сузился до двадцати. Вот их имена (передает список, который генерал внимательно читает).
Тодзио: Художник Мияги - коммунист?!
Осаки: Американский коммунист.
Тодзио: Он же недавно закончил портрет моего тестя. Мерзавец. Одзаки из "Группы завтрака" тоже здесь? Нечего сказать, достойных друзей подбирает себе принц Коноэ! Получается, что он не надежда, а угроза империи.
Осаки: Одзаки не просто приближенный премьера, он его активный помощник и влиятельный советник. Оказывает существенное воздействие на формирование политики кабинета. Особенно в вопросах войны. Вот стенографические записи его выступлений на различных заседаниях "Ассоциации сторонников трона", вот копии его многочисленных докладов принцу.
Тодзио: Что - тоже коммунист?!
Осаки: Нет. Он считает себя патриотом-революционером. Почитатель русского социального эксперимента.
Тодзио: Лживый предатель! Дальше.
Осаки: Мы не знаем, чьими агентами являются эти люди. Из их круга общения практически исключены русские. С американцами и англичанами кое-какие контакты поддерживает один Вукелич. Но они весьма поверхностны и бессистемны.
Тодзио: Я жду ваших логических заключений, полковник.
Осаки: Господин министр, не знаю как немцев, но всех прочих предлагаю немедленно арестовать. Наши методы следствия позволят выявить истину.
Тодзио: Выходит, сейчас у вас нет даже более менее обоснованных предположений, кто, какая страна ведет против нас столь активный шпионаж?
Осаки: Есть. На первое место я бы поставил США. Именно Америка становится врагом империи номер один. Чисто в практическом плане информация, которую передают подпольные передатчики, вполне достигает их базы на тихоокеанских островах. Нв втором месте - Германия. Агенты - немцы, информация передается в Шанхай, далее - курьерами в Берлин. Наконец, русские, Владивосток под боком.
Тодзио: Все - и Америка, и Германия, и Россия - враги империи. Разнят их лишь цели и методы политического действия. Итак, арестовать, вы предлагаете арестовать всех, кроме немцев... Почему - кроме немцев? Уж не думаете ли вы, что если бы наши люди попали под подозрение, в Третьем рейхе с ними стали бы церемониться, объясняться в союзнических симпатиях? А нам ведь тоже их многие секреты хотелось бы знать. Ладно, это уже не ваша компетенция. Вы и со своими делами едва управляетесь... Итак, два немца, югослав и двадцать любезных соотечественников. Арестовать приказываю всех одновременно утром 18 октября. Пусть Зимму-Тенно, внук богини солнца Аматерасу пройдется огнем и мечом по логовам гадов именно в священный праздник - день рождения императора. И особенно строго провести обыск и арест этих двух немцев и художника-коммуниста. Как гласит ваш добрый девиз? "Не оставлять в живых коммунистов, но и не убивать их". Прекрасно - держать их, сукиных детей, между жизнью и смертью. Ха-ха-ха! Между жизнью и смертью!
Затемнение. Свет. Сцена разделена на три части: комнаты в доме Клаузена, Зорге, Мияги.
Клаузен уничтожает шифры, разбирает аппаратуру.
Зорге в европейском костюме стоит у большой книжной полки, достает старинный фолиант, задумчиво листает.
Мияги сидит на циновке, перед ним - мечи, кинжалы, сабля. Он погружен в глубокое раздумье.
Во все три комнаты разом врываются полицейские.
Зорге спокоен, на его лице улыбка снисходительно-ироническая. Она как бы говорит: "Мой долг исполнен до конца, с моим арестом вы смертельно опоздали, господа". Полицейские его обыскивают, с удивлением рассматривают книги - сколько же их у этого иностранца - бросают их на пол, выводят Зорге, обыск продолжается.
Клаузен доволен, он успел сжечь бумаги и пленки, он готов идти навстречу судьбе.
Мияги делает себе харакири и ворвавшиеся полицейские уносят его на носилках.
Обыск во всех трех домах ведется с огромной осторожностью, полицейские опасаются, что там заложены взрывные устройства.
Занавес. На авансцене Тодзио и Осаки.
Осаки: Поздравляю вас с высоким назначением (кланяется).
Тодзио (нетерпеливо): Аресты прошли успешно?
Осаки: Так точно, господин премьер-министр.
Тодзио: Надеюсь, теперь мы знаем, чьи это агенты?
Осаки: Никак нет, господин премьер-министр.
Тодзио: Боюсь, с такими результатами, полковник, вам не стоит рассчитывать на генеральское звание. Если что и развалит империю, то это отсутствие должного рвения и истинного профессионализма. Без этих главных составляющих мы будем вечно ходить в нищих должниках цивилизации. Что касается тех двух немцев...
Осаки: Зорге и Клаузен.
Тодзио: Мы предъявим их Гитлеру как немецких агентов, работающих в любом случае против Японии, и тем - в определенной степени - мотивируем отсрочку нашего нападения на Россию.
Сцена двенадцатая
Кабинет Сталина в Кремле. Он ходит медленно вдоль конференц-стола, курит трубку. Жуков и Шапошников стоят у карты фронтов. Берия сидит в кресле у бокового столика, читает бумаги.
Сталин: Товарищ Жуков, я правильно вас понял: мы объединили Западный и Резервный фронты в единый Западный фронт и это объединение пошло на пользу делу?
Жуков: Да, товарищ Сталин, я так считаю. Разрозненные части и соединения собраны в кулак, они стали легче управляемыми и теперь обеспечены относительно надежной связью.
Шапошников: Должен доложить, товарищ Сталин, Западный фронт, которым вот уже несколько дней командует Георгий Константинович, уязвим в главном нет резервов.
Сталин: Что у нас с народным ополчением? Я имею ввиду Москву.
Шапошников: К тем двенадцати московским дивизиям, которые были сформированы ранее и преобразованы в сентябре в общевойсковые, формируются ещё четыре.
Жуков: Они очень слабо обучены и плохо вооружены.. Нужно время, чтобы они превратились в полноценные формирования.
Сталин: Да, немцы на самых подступах Москвы. Лаврентий, насколько успешно проведена эвакуация правительственных учреждений?
Берия: План эвакуации, утвержденный Государственным Комитетом Обороны, выполнен.
Сталин: Оборонительные линии на ближних подступах к городу?
Берия: Мы проверили все вместе с товарищем Жуковым. Хлебниково, Сходня, Звенигород, Кубинка, Наро-Фоминск, Подольск.
Жуков: Работа проделана большая. Но сами по себе они не сдержат немцев. Нужны войска.
Сталин: Генералу Жукову и генералу Еременко нужны войска. Маршалу Буденному нужны войска. Генералу Коневу нужны войска. Где их взять?
Поскребышев (бесшумно появившись в кабинете): Товарищ Сталин, председатель Моссовета Пронин (передает трубку одного из аппаратов, удаляется).
Сталин: Слушаю. Решением ГКО Москва и прилегающие районы на осадном положении. Да, с паникерами и мародерами поступать по законам военного времени. Рабочих, товарищ Пронин, мобилизуйте рабочих, поставьте рабочие посты на всех заставах. Завтра в девять едем с вами проверять городские рубежи обороны. Не только на окраинах, в центре тоже. Готовить к боям нужно весь город. Я сказал - весь (в сердцах бросает трубку). Борис Михайлович, у вас есть уточненные данные о количестве вражеских войск, принимающих участие в операции "Тайфун"?
Шапошников: Докладываю последние данные, Иосиф Виссарионович. На Москву нацелены 51 дивизия, из них 13 танковых и моторизованных. Все они заново доукомплектованы свежим пополнением и новой техникой. Всего группа армии "Центр" генерал-фельдмаршала Бока имеет в своем составе один миллион восемьсот тысяч человек, одну тысячу семьсот танков, четырнадцать тысяч орудий и минометов, одну тысячу триста девяносто самолетов. Наши данные вам известны. Мы уступаем по всем позициям. Кроме того, наши танки и самолеты более чем наполовину устаревших конструкций.
Сталин: Преимущество существенное. Главное - слабые резервы (подходит к карте Советского Союза, внимательно, долго рассматривает Приморье, Сибирь). Отлично обученные, превосходно вооруженные сибирские дивизии привязаны к тем дальним рубежам. Молотов говорил, что японский посол уверяет: Япония верна пакту о ненападении.
Берия (оторвавшись от бумаг): Верить японцам, Иосиф Виссарионович, все равно что верить Гитлеру.
Шапошников: На нашей границе висит двухмиллионная квантунская армия.
Сталин: Насколько помнится, Жуков задал им хорошую трепку на Халхин-Голе.
Жуков: То была сравнительно небольшая операция, товарищ Сталин. А здесь миллионы солдат и масса техники.
Шапошников: И реальная угроза получить войну на два фронта.
Входит Поскребышев.
Поскребышев: Товарищ Сталин, на прием настойчиво просится начальник Главного Разведывательного Управления генерал Голиков. Утверждает - дело неотложное.
Сталин (помедлив): Просите.
Голиков (четко подходит к торцу стола): Разрешите доложить, товарищ Сталин?
Сталин: Докладывайте.
Голиков: За последние два месяца наш резидент в Токио прислал несколько весьма, на наш взгляд, обстоятельно аргументированных радиограмм, в которых утверждается - Япония не будет начинать войну против Советского Союза. Напротив, вероятнее всего свой удар она направит против США и Англии. Вот тексты этих расшифрованных радиограмм (раскрывает папку).
Берия (подбежав к Голикову, из-за его плеча проглядывая бумаги): Ну, конечно, это очередная дезинформация выкормышей подлого предателя Берзина. Ублюдки! Они поставили страну на грань катастрофы. Они продавали все наши секреты за рубеж и оптом, и в розницу.
Сталин смотрит на Берию молча, пронзительно. Берия смолкает, идет к своему креслу. Сталин читает бумаги из папки Голикова.
Сталин: Мне кажется, это очень серьезные донесения. Спасибо, генерал Голиков. Последнее датировано 4 октября, всего несколько дней назад. Приводится текст решения японского кабинета. Рамзай. Рамзай... Да это ведь он предупредил о нападении Гитлера 22 июня?
Голиков: Так точно, он, товарищ Сталин.
Сталин: Вот видите - тогда оказался прав товарищ Рамзай. Кстати, откуда такая странная фамилия?
Голиков: Это псевдоним. Настоящая фамилия этого агента Зорге. Рихард Зорге.
Берия: Немец! Я так и знал - не иначе двойной, а ещё хуже - тройной агент. И на немцев, и на американцев, и на нас шпионит. Вернее - против нас!
Голиков: У Зорге отец - немец, а мать русская. И родился он в России. И считает себя русским.
Сталин: Хорошо. Кто бы он ни был - он дает нам критически важную информацию в критически важные моменты (опять подходит к карте, смотрит на Дальний Восток, Сибирь, Урал. Поворачивается). Что думают по этому поводу военные?
Жуков и Шапошников молчат. Берия подошел, стал рядом с ними. Сталин молча ходит, курит, думает. Останавливается перед Шапошниковым.
Сталин: Приказываю: Снять основные части Дальневосточных армий, оставив там необходимый минимум, и оперативно перебросить их под Москву. И - с Богом!
Выражение лиц у всех разное: у Голикова - торжествующее, у Жукова удовлетворенное, у Шапошникова - бесстрастное, у Берии злобно-ненавистное.
Звучит песня "Дальневосточная".
Сцена тринадцатая
Рейхсканцелярия. Гитлер в задумчивости сидит в глубоком кресле, слегка прикрывшись пледом. За конференц-столом сидят Геббельс, Борман, Гиммлер, Риббентроп.
Гитлер (очень тихо, обреченно): Вот и случилось самое страшное, чего я больше всего боялся.
Геббельс: Что вы имеете в виду, мой фюрер?
Гитлер (смотрит на него потухшими глазами): Что я имею в виду? И вы, вы Йозеф, меня об этом спрашиваете? (Поворачивается к карте мира, медленно встает, подходит к ней). Пирл-Харбор... Красивое название - Жемчужная Гавань. Не удалось нам уговорить Японию обрушить удар на Россию. Не у-да-лось... (По мере того, как он говорит, голос повышается). Наше посольство (смотрит на Риббентропа), наше землячество - две тысячи человек - с тамошним партайгеноссе (смотрит на Бормана), наши доблестные спецслужбы (смотрит на Гиммлера), наши пропагандистские ассы - все, все оказались бессильны. Хирохито пошел войной на Америку. Сталин и Молотов безмерно рады - угроза войны на два фронта их миновала. Теперь она нависла над нами. Вторично!
Гиммлер: Насколько я понимаю (смотрит на Риббентропа), японцы не отказываются от возможного начала военных действий в Манчжурии в ближайшем будущем.
Риббентроп: Наш посол в Токио Отт докладывает именно в таком духе. Вот его последняя телеграмма (достает бумаги из папки, лежащей перед ним на столе).
Гитлер: Ваш Отт - болван, бездарь, пустышка. И я этому тупице присвоил генеральское звание! Он и унтер-офицером быть недостоин.
Борман: Партийная организация немецкого землячества в Японии преданная рейху ячейка.
Геббельс: Все органы пропагандистского воздействия работали безупречно.
Гиммлер: Что касается спецслужб, мой фюрер...
Гитлер (взрываясь): Майн готт, да вы не понимаете вселенского объема катастрофы, которая случилась. Вот сводки о начале русского наступления под Москвой! (Машет бумагами перед лицами сидящих соратников). Сталин снял с Дальнего Востока отборные войска и перебросил их на Запад, против нас. И сделал он это задолго до того, как Япония повернулась против США. У его границ на Дальнем Востоке стоит мощная квантунская армия, а он оголяет, да-да, оголяет эти границы. Почему? Откуда такая смелость? И в самый критический для нас момент!
Риббентроп: Вероятно, русским как-то удалось договориться с Токио. Переговоры между ними велись то более, то менее интенсивно все последнее время.
Гитлер: Чушь, чушь и в третий раз чушь! (Садится, успокаивается, вновь тихим голосом): Кто такой... (заглядывает в раскрытый блокнот) Кто такой Зорге? Да, Зорге Рихард? (Сидящие за столом переглядываются, недоуменно пожимают плечами).
Геббельс (слегка хлопнув ладонью по столу): Конечно же, Рихард Зорге, вспомнил. Известный журналист, корреспондент "Франкфуртер цайтунг". Очень талантлив.
Гитлер: У тебя, Йозеф, всегда была хорошая память. Больше никто не помнит? (Молчание). Тогда я вам напомню, господа. (Постепенно вновь распаляясь). Это тот человек, которому вы, Мартин, предложили возглавить нашу парторганизацию в Японии. Это тот человек, которого вы, Йозеф, особо привечали и отмечали. Это тот человек, секретные депеши которого вы, Иоахим, читали под псевдонимом нашего посла в Токио. Да-да, под псевдонимом, ибо все важнейшие телеграммы и справки писал за Отта Рихард Зорге. Наконец, это тот человек, Генрих, которого постоянно питал сверхсекретной информацией шеф гестапо в Токио! (Падает в кресло, прикрыв глаза рукой. Ледяное молчание. После долгой паузы Гитлер берет со стола несколько скрепленных листов, бесстрастно говорит) Сегодня я получил конфиденциальную записку от японского посла. В Японии раскрыта разведывательная шпионская организация. Она имела широчайшие контакты - от императорской семьи и членов кабинета, высшего генералитета и генштаба, промышленников и банкиров до клерков и солдат. Эта организация не только получала секретнейшие документы и сведения о Третьем рейхе через наше посольство и, разумеется, от японцев - о Японии, но и действенно влияла на всю политику японской империи. Руководил этой организацией Рихард Зорге и работала она... (пауза) на русских, на большевистскую Россию, на Сталина!
Пауза. Гитлер подходит к каждому, сидящему за столом, заглядывает в глаза.
Гитлер (тихо, обреченно): Как, я вас спрашиваю - как могло такое случиться, чтобы какой-то полукровка, немец с половиной русской крови, родившийся в России, видный активист Коммунистической партии Германии, обвел вокруг пальца все наши ведомства и службы?
Гиммлер (встает, бледный, дрожащий): Я вспомнил, мой фюрер. В свое время адмирал Канарис и генерал Шелленберг высказывали свои подозрения по поводу этого человека. Тогда по их сигналам работало управление Кальтенбрунера. Не было найдено достаточно необходимых доказательств.
Гитлер: Вот именно потому, что тогда не было, как вы выражаетесь, найдено достаточно необходимых доказательств, Япония повернула не против России, а совсем в другую сторону - против Америки, Сталин снял войска с Дальнего Востоке и мы, мы с вами имеем первое крупное русское наступление.
Безвестный полукровка меняет курс мировой истории, господа!
Сцена четырнадцатая
Тюрьма Сугамо. Камера - узкий бетонный мешок, под потолком оконце. На циновке в тюремной одежде сидит Зорге. Задумчиво смотрит на стену, на которой отмечает дни заключения. Из стены ему является образ Кати. Она опускается перед ним на колени.
Зорге: Катюша, тебе не место в этом аду.
Катя: Ика, мое место рядом с тобой, куда бы ни занесла тебя твоя судьба, это - моя судьба.
Зорге: Как я люблю твое прекрасное лицо! Мы так давно не виделись. Я устал, безумно устал от этой разлуки.
Катя: Недавно я ездила на место нашего с тобой последнего пикника.
Зорге: Боже, как давно это было! И как прекрасно! Ты знаешь, в этой зловонной дыре, где по рукам, груди, голове носятся черные стаи блох, я вдруг явственно ощущаю изумительный запах твоего тела, я чувствую бархат твоей кожи, чувствую как ты целуешь мой лоб, губы, щеки. Я тоже все-все помню.
Катя: Любимый, как я бывала счастлива, получая от тебя весточки. Твои письма я помню все наизусть, все до последней строчки. И твои стихи.
Зорге: Разлучисто-карие глаза,
Холмики груди - их Гойя рисовал.
Ты прости, что раньше не сказал
Я тебе заветные слова.
О любви, о верности, о той
Песне, что слагают барды по ночам.
Хризантемой - белою мечтой
Я кладу её к твоим ногам.
Золотое солнышко, светлое и теплое,
Половинка - та, которую искал я целый век.
Все мои невзгоды, боли, горести растоплены,
Как апрельский, как последний предпасхальный снег...
Конвоир: Заключенный, на допрос.
Затемнение. Свет. Та же камера, Зорге и Катя.
Катя (сквозь слезы, прикасаясь руками к его лбу, груди): Тебя пытают, любимый! Господи, как бы я хотела взять на себя твою боль и страдания.
Зорге: Милая, я сильный, я вынесу любые пытки. Моя главная боль в другом - я ничем не могу помочь товарищам. Они верили в меня и я не спас их, не сумел увести от провала и ареста.
Катя: Нет, нет. Ты не виноват. Вы все - рисковали, и твои друзья знали, на что они шли, и все они настоящие. Они вынесут все. Ты, Рихард, пример для них. Ты, любимый мой, бесконечно любимый.
Зорге: Когда вернешься домой, поклонись Москве, Красной Площади, Охотному ряду.
Катя: Я видела девушку Исии Ханако. Она хорошая. И я благодарна ей. Она скрасила твои нелегкие дни.
Зорге: Исии знала о тебе, Кэт. Перед тобой, перед своей совестью я чист. Ты - единственная любовь моя. Родная моя.
Затемнение. Свет. Та же камера. Катя в стороне, её никто, кроме Зорге, не видит. Она тихо плачет.
Входят начальник тюрьмы, тюремный капеллан, палачи.
Начальник тюрьмы (улыбаясь широко): Сегодня 7 ноября - ваш праздник. Надеюсь, вы примете смерть спокойно. (Трогает многозначительно шею, глядя на палачей. Те смеются. Презрительный взгляд Зорге, который одет в темный выходной костюм, безукоризненно белую сорочку с галстуком, прерывает их смех). Имеете ли что-либо добавить к завещанию?
Зорге: Нет.
Начальник тюрьмы: Имеете ли что-нибудь ещё сказать?
Зорге: Да, имею. Вы правы, господин начальник тюрьмы: сегодня у меня праздник. Великий праздник - двадцать седьмая годовщина Октябрьской социалистической революции. Передайте живым - Зорге умер со словами: "Да здравствует Советский Союз, да здравствует Красная Армия!"
Тюремщики исчезают. Тихая, светлая музыка. Сцена без декораций. В конце её занимается свет. К нему с гордо поднятой головой идет Рихард Зорге. Сбоку, склонив колено, стоит в позе Скорбящей Девы Катя.
Конец
Мейзингер (надменно улыбаясь): Макаки...
Отт: Да, Осаки был весьма сдержан в высказываниях. Над расшифровкой работают. Поскольку Германия и Италия - союзники, визит в наши посольства пустая формальность. Подозреваются русские, американцы, англичане. За их посольствами слежка усилена до предела.
Мейзингер: Рихард, ты обещал помочь мне составить справку для Берлина о том, насколько перспективны для нас генерал Тодзио и его ближайшие союзники и соратники.
Зорге: Ты мог бы через свое всесильное ведомство добавить исключительно для меня часиков семь в сутки? За мной три справки для Эйгена. И военный атташе Кречмер умоляет помочь с анализом реализации мобилизационного плана.
Мейзингер: Ну, Рихард, дружище, эти атташе - что Кречмер, что военно-морской, что авиации, нам-то это хорошо известно, нахлебники, жадные, завистливые, а главное - абсолютно бесполезные нахлебники. Даже если бы мы добавили тебе два, три раза по семь часов, ты не смог бы помочь всем в посольстве.
Отт: За последнее время ты здорово сдал, Рихард. Отдохнуть бы тебе хотя бы недельку. Но срочных дел такая прорва...
Зорге: До отдыха ли, Эйген, во время войны? Отдыхать будем после победы.
Затемнение. Свет. Ресторан "Хельмут Кетель" в Токио. Публика европейская. За отдельным столиком Зорге, Вукелич, Мияги.
Зорге: Встречаемся в таком составе в последний раз. Работу сворачиваем, передатчики консервируем. Начальник контрразведки Осаки был в германском посольстве, беседовал с послом. Контрразведка составила списки всех подозрительных иностранцев. Ты, Бранко, Макс и я там наверняка. Кроме того, есть список всех японцев, кто вернулся в страну из эмиграции.
Мияги (усмехнувшись): Такой список без меня был бы явно неполным.
Зорге: Думаю, ты прав, Етоку. Все точки, откуда велись передачи последнее время, запеленгованы.
Вукелич: Девять лет, три тысячи с лишним дней мы работали и никакие Осаки не могли нас раскрыть.
Зорге: И сейчас нас не раскрыли, хотя объем переданной информации за последние полтора года был огромен. Они подозревают, это факт. Но скорее всего полагают, что наша группа работает на американцев. Категорически требую максимально усилить конспирацию. Я не знаю, какие меры и против кого из нас будут предприняты в ближайшее время. Но лишнего повода для крайних действий контрразведки мы давать не имеем права. Это было бы равносильно самострелу на передовой. Расходимся по одному. Ты, Етоку, предупредишь "Отто". Ты, Бранко - "Фритца". Позднее я свяжусь с ним сам.
Затемнение. Свет. Зорге дома лежит на циновке в кимоно. В комнату смотрят лучи закатного солнца. Рихарду неможется. Рядом с ним на полу молодая девушка Исии Ханадо, она дает ему лекарство.
Исии: Ричард, я так хочу, чтобы ты быстрее выздоровел.
Зорге (в забытьи): Исии, девочка, тебе надо уехать отсюда немедленно.
Исии: Куда же я уеду, дорогой Ричард?
Зорге: В Китай, Индонезию, куда угодно, только подальше отсюда.
Исии: Ричард, милый, любимый, желанный, ты именно сейчас больше всего нуждаешься в друзьях. И вдруг я тебя брошу? После всего, что ты для меня сделал?
Зорге: Ты можешь пострадать из-за меня.
Исии: Ради тебя я готова на все!
В свете вспыхнувшего прожектора зрители видят уже не Исии, а Катю. Зорге приподнимается на локтях. Обнимает Катю, целует её. Она ласкает рукой его волосы, лицо, плечи. Голос Зорге:
Золотое солнышко, светлое и теплое,
Половинка - та, которую искал я целый век!
Все мои невзгоды, боли, горести растоплены,
Как апрельский, как последний предпасхальный снег...
Сцена одиннадцатая
Кабинет военного министра генерала Тодзио. Карты, схемы, муляжи вооружений. Докладывает начальник контрразведки Осаки. Генерал сидит за столом, перед ним навытяжку полковник.
Осаки: Как я уже дважды докладывал вам, господин министр, на территории страны действует иностранная агентурная сеть.
Тодзио: Слишком долго вы терпите у себя под носом организацию вражеских шпионов. Чьи это агенты? На кого они работают?
Осаки: Пока мы установили круг лиц. Это два журналиста - немец Рихард Зорге, представляющий "Франкфуртер цайтунг", югослав Бранко Вукелич из агентства "Гавас" и владелец фабрики Макс Клаузен.
Тодзио: Немцы... югослав...любопытно.
Осаки: Да, немцы. Именно с их квартир и квартиры Вукелича ведутся передачи. Я посетил германского посла. Исподволь среди десятка прочих лиц поинтересовался мнением генерала Отта об этих двоих. В адрес Зорге одни неумеренные похвалы, Клаузен - преуспевающий коммерсант, добропорядочный семьянин. Я не стал говорить послу о наших подозрениях...
Тодзио: Не хватает нам самим спугнуть этих злокозненных пташек! Дальше.
Осаки: Мы составили списки всех наших эмигрантов, вернувшихся из США, и взяли их под особое наблюдение. Довольно скоро круг подозреваемых сузился до двадцати. Вот их имена (передает список, который генерал внимательно читает).
Тодзио: Художник Мияги - коммунист?!
Осаки: Американский коммунист.
Тодзио: Он же недавно закончил портрет моего тестя. Мерзавец. Одзаки из "Группы завтрака" тоже здесь? Нечего сказать, достойных друзей подбирает себе принц Коноэ! Получается, что он не надежда, а угроза империи.
Осаки: Одзаки не просто приближенный премьера, он его активный помощник и влиятельный советник. Оказывает существенное воздействие на формирование политики кабинета. Особенно в вопросах войны. Вот стенографические записи его выступлений на различных заседаниях "Ассоциации сторонников трона", вот копии его многочисленных докладов принцу.
Тодзио: Что - тоже коммунист?!
Осаки: Нет. Он считает себя патриотом-революционером. Почитатель русского социального эксперимента.
Тодзио: Лживый предатель! Дальше.
Осаки: Мы не знаем, чьими агентами являются эти люди. Из их круга общения практически исключены русские. С американцами и англичанами кое-какие контакты поддерживает один Вукелич. Но они весьма поверхностны и бессистемны.
Тодзио: Я жду ваших логических заключений, полковник.
Осаки: Господин министр, не знаю как немцев, но всех прочих предлагаю немедленно арестовать. Наши методы следствия позволят выявить истину.
Тодзио: Выходит, сейчас у вас нет даже более менее обоснованных предположений, кто, какая страна ведет против нас столь активный шпионаж?
Осаки: Есть. На первое место я бы поставил США. Именно Америка становится врагом империи номер один. Чисто в практическом плане информация, которую передают подпольные передатчики, вполне достигает их базы на тихоокеанских островах. Нв втором месте - Германия. Агенты - немцы, информация передается в Шанхай, далее - курьерами в Берлин. Наконец, русские, Владивосток под боком.
Тодзио: Все - и Америка, и Германия, и Россия - враги империи. Разнят их лишь цели и методы политического действия. Итак, арестовать, вы предлагаете арестовать всех, кроме немцев... Почему - кроме немцев? Уж не думаете ли вы, что если бы наши люди попали под подозрение, в Третьем рейхе с ними стали бы церемониться, объясняться в союзнических симпатиях? А нам ведь тоже их многие секреты хотелось бы знать. Ладно, это уже не ваша компетенция. Вы и со своими делами едва управляетесь... Итак, два немца, югослав и двадцать любезных соотечественников. Арестовать приказываю всех одновременно утром 18 октября. Пусть Зимму-Тенно, внук богини солнца Аматерасу пройдется огнем и мечом по логовам гадов именно в священный праздник - день рождения императора. И особенно строго провести обыск и арест этих двух немцев и художника-коммуниста. Как гласит ваш добрый девиз? "Не оставлять в живых коммунистов, но и не убивать их". Прекрасно - держать их, сукиных детей, между жизнью и смертью. Ха-ха-ха! Между жизнью и смертью!
Затемнение. Свет. Сцена разделена на три части: комнаты в доме Клаузена, Зорге, Мияги.
Клаузен уничтожает шифры, разбирает аппаратуру.
Зорге в европейском костюме стоит у большой книжной полки, достает старинный фолиант, задумчиво листает.
Мияги сидит на циновке, перед ним - мечи, кинжалы, сабля. Он погружен в глубокое раздумье.
Во все три комнаты разом врываются полицейские.
Зорге спокоен, на его лице улыбка снисходительно-ироническая. Она как бы говорит: "Мой долг исполнен до конца, с моим арестом вы смертельно опоздали, господа". Полицейские его обыскивают, с удивлением рассматривают книги - сколько же их у этого иностранца - бросают их на пол, выводят Зорге, обыск продолжается.
Клаузен доволен, он успел сжечь бумаги и пленки, он готов идти навстречу судьбе.
Мияги делает себе харакири и ворвавшиеся полицейские уносят его на носилках.
Обыск во всех трех домах ведется с огромной осторожностью, полицейские опасаются, что там заложены взрывные устройства.
Занавес. На авансцене Тодзио и Осаки.
Осаки: Поздравляю вас с высоким назначением (кланяется).
Тодзио (нетерпеливо): Аресты прошли успешно?
Осаки: Так точно, господин премьер-министр.
Тодзио: Надеюсь, теперь мы знаем, чьи это агенты?
Осаки: Никак нет, господин премьер-министр.
Тодзио: Боюсь, с такими результатами, полковник, вам не стоит рассчитывать на генеральское звание. Если что и развалит империю, то это отсутствие должного рвения и истинного профессионализма. Без этих главных составляющих мы будем вечно ходить в нищих должниках цивилизации. Что касается тех двух немцев...
Осаки: Зорге и Клаузен.
Тодзио: Мы предъявим их Гитлеру как немецких агентов, работающих в любом случае против Японии, и тем - в определенной степени - мотивируем отсрочку нашего нападения на Россию.
Сцена двенадцатая
Кабинет Сталина в Кремле. Он ходит медленно вдоль конференц-стола, курит трубку. Жуков и Шапошников стоят у карты фронтов. Берия сидит в кресле у бокового столика, читает бумаги.
Сталин: Товарищ Жуков, я правильно вас понял: мы объединили Западный и Резервный фронты в единый Западный фронт и это объединение пошло на пользу делу?
Жуков: Да, товарищ Сталин, я так считаю. Разрозненные части и соединения собраны в кулак, они стали легче управляемыми и теперь обеспечены относительно надежной связью.
Шапошников: Должен доложить, товарищ Сталин, Западный фронт, которым вот уже несколько дней командует Георгий Константинович, уязвим в главном нет резервов.
Сталин: Что у нас с народным ополчением? Я имею ввиду Москву.
Шапошников: К тем двенадцати московским дивизиям, которые были сформированы ранее и преобразованы в сентябре в общевойсковые, формируются ещё четыре.
Жуков: Они очень слабо обучены и плохо вооружены.. Нужно время, чтобы они превратились в полноценные формирования.
Сталин: Да, немцы на самых подступах Москвы. Лаврентий, насколько успешно проведена эвакуация правительственных учреждений?
Берия: План эвакуации, утвержденный Государственным Комитетом Обороны, выполнен.
Сталин: Оборонительные линии на ближних подступах к городу?
Берия: Мы проверили все вместе с товарищем Жуковым. Хлебниково, Сходня, Звенигород, Кубинка, Наро-Фоминск, Подольск.
Жуков: Работа проделана большая. Но сами по себе они не сдержат немцев. Нужны войска.
Сталин: Генералу Жукову и генералу Еременко нужны войска. Маршалу Буденному нужны войска. Генералу Коневу нужны войска. Где их взять?
Поскребышев (бесшумно появившись в кабинете): Товарищ Сталин, председатель Моссовета Пронин (передает трубку одного из аппаратов, удаляется).
Сталин: Слушаю. Решением ГКО Москва и прилегающие районы на осадном положении. Да, с паникерами и мародерами поступать по законам военного времени. Рабочих, товарищ Пронин, мобилизуйте рабочих, поставьте рабочие посты на всех заставах. Завтра в девять едем с вами проверять городские рубежи обороны. Не только на окраинах, в центре тоже. Готовить к боям нужно весь город. Я сказал - весь (в сердцах бросает трубку). Борис Михайлович, у вас есть уточненные данные о количестве вражеских войск, принимающих участие в операции "Тайфун"?
Шапошников: Докладываю последние данные, Иосиф Виссарионович. На Москву нацелены 51 дивизия, из них 13 танковых и моторизованных. Все они заново доукомплектованы свежим пополнением и новой техникой. Всего группа армии "Центр" генерал-фельдмаршала Бока имеет в своем составе один миллион восемьсот тысяч человек, одну тысячу семьсот танков, четырнадцать тысяч орудий и минометов, одну тысячу триста девяносто самолетов. Наши данные вам известны. Мы уступаем по всем позициям. Кроме того, наши танки и самолеты более чем наполовину устаревших конструкций.
Сталин: Преимущество существенное. Главное - слабые резервы (подходит к карте Советского Союза, внимательно, долго рассматривает Приморье, Сибирь). Отлично обученные, превосходно вооруженные сибирские дивизии привязаны к тем дальним рубежам. Молотов говорил, что японский посол уверяет: Япония верна пакту о ненападении.
Берия (оторвавшись от бумаг): Верить японцам, Иосиф Виссарионович, все равно что верить Гитлеру.
Шапошников: На нашей границе висит двухмиллионная квантунская армия.
Сталин: Насколько помнится, Жуков задал им хорошую трепку на Халхин-Голе.
Жуков: То была сравнительно небольшая операция, товарищ Сталин. А здесь миллионы солдат и масса техники.
Шапошников: И реальная угроза получить войну на два фронта.
Входит Поскребышев.
Поскребышев: Товарищ Сталин, на прием настойчиво просится начальник Главного Разведывательного Управления генерал Голиков. Утверждает - дело неотложное.
Сталин (помедлив): Просите.
Голиков (четко подходит к торцу стола): Разрешите доложить, товарищ Сталин?
Сталин: Докладывайте.
Голиков: За последние два месяца наш резидент в Токио прислал несколько весьма, на наш взгляд, обстоятельно аргументированных радиограмм, в которых утверждается - Япония не будет начинать войну против Советского Союза. Напротив, вероятнее всего свой удар она направит против США и Англии. Вот тексты этих расшифрованных радиограмм (раскрывает папку).
Берия (подбежав к Голикову, из-за его плеча проглядывая бумаги): Ну, конечно, это очередная дезинформация выкормышей подлого предателя Берзина. Ублюдки! Они поставили страну на грань катастрофы. Они продавали все наши секреты за рубеж и оптом, и в розницу.
Сталин смотрит на Берию молча, пронзительно. Берия смолкает, идет к своему креслу. Сталин читает бумаги из папки Голикова.
Сталин: Мне кажется, это очень серьезные донесения. Спасибо, генерал Голиков. Последнее датировано 4 октября, всего несколько дней назад. Приводится текст решения японского кабинета. Рамзай. Рамзай... Да это ведь он предупредил о нападении Гитлера 22 июня?
Голиков: Так точно, он, товарищ Сталин.
Сталин: Вот видите - тогда оказался прав товарищ Рамзай. Кстати, откуда такая странная фамилия?
Голиков: Это псевдоним. Настоящая фамилия этого агента Зорге. Рихард Зорге.
Берия: Немец! Я так и знал - не иначе двойной, а ещё хуже - тройной агент. И на немцев, и на американцев, и на нас шпионит. Вернее - против нас!
Голиков: У Зорге отец - немец, а мать русская. И родился он в России. И считает себя русским.
Сталин: Хорошо. Кто бы он ни был - он дает нам критически важную информацию в критически важные моменты (опять подходит к карте, смотрит на Дальний Восток, Сибирь, Урал. Поворачивается). Что думают по этому поводу военные?
Жуков и Шапошников молчат. Берия подошел, стал рядом с ними. Сталин молча ходит, курит, думает. Останавливается перед Шапошниковым.
Сталин: Приказываю: Снять основные части Дальневосточных армий, оставив там необходимый минимум, и оперативно перебросить их под Москву. И - с Богом!
Выражение лиц у всех разное: у Голикова - торжествующее, у Жукова удовлетворенное, у Шапошникова - бесстрастное, у Берии злобно-ненавистное.
Звучит песня "Дальневосточная".
Сцена тринадцатая
Рейхсканцелярия. Гитлер в задумчивости сидит в глубоком кресле, слегка прикрывшись пледом. За конференц-столом сидят Геббельс, Борман, Гиммлер, Риббентроп.
Гитлер (очень тихо, обреченно): Вот и случилось самое страшное, чего я больше всего боялся.
Геббельс: Что вы имеете в виду, мой фюрер?
Гитлер (смотрит на него потухшими глазами): Что я имею в виду? И вы, вы Йозеф, меня об этом спрашиваете? (Поворачивается к карте мира, медленно встает, подходит к ней). Пирл-Харбор... Красивое название - Жемчужная Гавань. Не удалось нам уговорить Японию обрушить удар на Россию. Не у-да-лось... (По мере того, как он говорит, голос повышается). Наше посольство (смотрит на Риббентропа), наше землячество - две тысячи человек - с тамошним партайгеноссе (смотрит на Бормана), наши доблестные спецслужбы (смотрит на Гиммлера), наши пропагандистские ассы - все, все оказались бессильны. Хирохито пошел войной на Америку. Сталин и Молотов безмерно рады - угроза войны на два фронта их миновала. Теперь она нависла над нами. Вторично!
Гиммлер: Насколько я понимаю (смотрит на Риббентропа), японцы не отказываются от возможного начала военных действий в Манчжурии в ближайшем будущем.
Риббентроп: Наш посол в Токио Отт докладывает именно в таком духе. Вот его последняя телеграмма (достает бумаги из папки, лежащей перед ним на столе).
Гитлер: Ваш Отт - болван, бездарь, пустышка. И я этому тупице присвоил генеральское звание! Он и унтер-офицером быть недостоин.
Борман: Партийная организация немецкого землячества в Японии преданная рейху ячейка.
Геббельс: Все органы пропагандистского воздействия работали безупречно.
Гиммлер: Что касается спецслужб, мой фюрер...
Гитлер (взрываясь): Майн готт, да вы не понимаете вселенского объема катастрофы, которая случилась. Вот сводки о начале русского наступления под Москвой! (Машет бумагами перед лицами сидящих соратников). Сталин снял с Дальнего Востока отборные войска и перебросил их на Запад, против нас. И сделал он это задолго до того, как Япония повернулась против США. У его границ на Дальнем Востоке стоит мощная квантунская армия, а он оголяет, да-да, оголяет эти границы. Почему? Откуда такая смелость? И в самый критический для нас момент!
Риббентроп: Вероятно, русским как-то удалось договориться с Токио. Переговоры между ними велись то более, то менее интенсивно все последнее время.
Гитлер: Чушь, чушь и в третий раз чушь! (Садится, успокаивается, вновь тихим голосом): Кто такой... (заглядывает в раскрытый блокнот) Кто такой Зорге? Да, Зорге Рихард? (Сидящие за столом переглядываются, недоуменно пожимают плечами).
Геббельс (слегка хлопнув ладонью по столу): Конечно же, Рихард Зорге, вспомнил. Известный журналист, корреспондент "Франкфуртер цайтунг". Очень талантлив.
Гитлер: У тебя, Йозеф, всегда была хорошая память. Больше никто не помнит? (Молчание). Тогда я вам напомню, господа. (Постепенно вновь распаляясь). Это тот человек, которому вы, Мартин, предложили возглавить нашу парторганизацию в Японии. Это тот человек, которого вы, Йозеф, особо привечали и отмечали. Это тот человек, секретные депеши которого вы, Иоахим, читали под псевдонимом нашего посла в Токио. Да-да, под псевдонимом, ибо все важнейшие телеграммы и справки писал за Отта Рихард Зорге. Наконец, это тот человек, Генрих, которого постоянно питал сверхсекретной информацией шеф гестапо в Токио! (Падает в кресло, прикрыв глаза рукой. Ледяное молчание. После долгой паузы Гитлер берет со стола несколько скрепленных листов, бесстрастно говорит) Сегодня я получил конфиденциальную записку от японского посла. В Японии раскрыта разведывательная шпионская организация. Она имела широчайшие контакты - от императорской семьи и членов кабинета, высшего генералитета и генштаба, промышленников и банкиров до клерков и солдат. Эта организация не только получала секретнейшие документы и сведения о Третьем рейхе через наше посольство и, разумеется, от японцев - о Японии, но и действенно влияла на всю политику японской империи. Руководил этой организацией Рихард Зорге и работала она... (пауза) на русских, на большевистскую Россию, на Сталина!
Пауза. Гитлер подходит к каждому, сидящему за столом, заглядывает в глаза.
Гитлер (тихо, обреченно): Как, я вас спрашиваю - как могло такое случиться, чтобы какой-то полукровка, немец с половиной русской крови, родившийся в России, видный активист Коммунистической партии Германии, обвел вокруг пальца все наши ведомства и службы?
Гиммлер (встает, бледный, дрожащий): Я вспомнил, мой фюрер. В свое время адмирал Канарис и генерал Шелленберг высказывали свои подозрения по поводу этого человека. Тогда по их сигналам работало управление Кальтенбрунера. Не было найдено достаточно необходимых доказательств.
Гитлер: Вот именно потому, что тогда не было, как вы выражаетесь, найдено достаточно необходимых доказательств, Япония повернула не против России, а совсем в другую сторону - против Америки, Сталин снял войска с Дальнего Востоке и мы, мы с вами имеем первое крупное русское наступление.
Безвестный полукровка меняет курс мировой истории, господа!
Сцена четырнадцатая
Тюрьма Сугамо. Камера - узкий бетонный мешок, под потолком оконце. На циновке в тюремной одежде сидит Зорге. Задумчиво смотрит на стену, на которой отмечает дни заключения. Из стены ему является образ Кати. Она опускается перед ним на колени.
Зорге: Катюша, тебе не место в этом аду.
Катя: Ика, мое место рядом с тобой, куда бы ни занесла тебя твоя судьба, это - моя судьба.
Зорге: Как я люблю твое прекрасное лицо! Мы так давно не виделись. Я устал, безумно устал от этой разлуки.
Катя: Недавно я ездила на место нашего с тобой последнего пикника.
Зорге: Боже, как давно это было! И как прекрасно! Ты знаешь, в этой зловонной дыре, где по рукам, груди, голове носятся черные стаи блох, я вдруг явственно ощущаю изумительный запах твоего тела, я чувствую бархат твоей кожи, чувствую как ты целуешь мой лоб, губы, щеки. Я тоже все-все помню.
Катя: Любимый, как я бывала счастлива, получая от тебя весточки. Твои письма я помню все наизусть, все до последней строчки. И твои стихи.
Зорге: Разлучисто-карие глаза,
Холмики груди - их Гойя рисовал.
Ты прости, что раньше не сказал
Я тебе заветные слова.
О любви, о верности, о той
Песне, что слагают барды по ночам.
Хризантемой - белою мечтой
Я кладу её к твоим ногам.
Золотое солнышко, светлое и теплое,
Половинка - та, которую искал я целый век.
Все мои невзгоды, боли, горести растоплены,
Как апрельский, как последний предпасхальный снег...
Конвоир: Заключенный, на допрос.
Затемнение. Свет. Та же камера, Зорге и Катя.
Катя (сквозь слезы, прикасаясь руками к его лбу, груди): Тебя пытают, любимый! Господи, как бы я хотела взять на себя твою боль и страдания.
Зорге: Милая, я сильный, я вынесу любые пытки. Моя главная боль в другом - я ничем не могу помочь товарищам. Они верили в меня и я не спас их, не сумел увести от провала и ареста.
Катя: Нет, нет. Ты не виноват. Вы все - рисковали, и твои друзья знали, на что они шли, и все они настоящие. Они вынесут все. Ты, Рихард, пример для них. Ты, любимый мой, бесконечно любимый.
Зорге: Когда вернешься домой, поклонись Москве, Красной Площади, Охотному ряду.
Катя: Я видела девушку Исии Ханако. Она хорошая. И я благодарна ей. Она скрасила твои нелегкие дни.
Зорге: Исии знала о тебе, Кэт. Перед тобой, перед своей совестью я чист. Ты - единственная любовь моя. Родная моя.
Затемнение. Свет. Та же камера. Катя в стороне, её никто, кроме Зорге, не видит. Она тихо плачет.
Входят начальник тюрьмы, тюремный капеллан, палачи.
Начальник тюрьмы (улыбаясь широко): Сегодня 7 ноября - ваш праздник. Надеюсь, вы примете смерть спокойно. (Трогает многозначительно шею, глядя на палачей. Те смеются. Презрительный взгляд Зорге, который одет в темный выходной костюм, безукоризненно белую сорочку с галстуком, прерывает их смех). Имеете ли что-либо добавить к завещанию?
Зорге: Нет.
Начальник тюрьмы: Имеете ли что-нибудь ещё сказать?
Зорге: Да, имею. Вы правы, господин начальник тюрьмы: сегодня у меня праздник. Великий праздник - двадцать седьмая годовщина Октябрьской социалистической революции. Передайте живым - Зорге умер со словами: "Да здравствует Советский Союз, да здравствует Красная Армия!"
Тюремщики исчезают. Тихая, светлая музыка. Сцена без декораций. В конце её занимается свет. К нему с гордо поднятой головой идет Рихард Зорге. Сбоку, склонив колено, стоит в позе Скорбящей Девы Катя.
Конец