Страница:
— Не выношу фамильярности. Я этому парню в прапрабабки гожусь. Что ж, думаю, еще увидимся. Рада была помочь.
И поползла прочь.
— Хватай меня за руки, — сказал Кроссджей Эдгару. — Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
— Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
— Прежде всего, — надменно сказал он Эдгару, — я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
— Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, — ответил Эдгар, — не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
— О, — сказала Летиция, — он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
— Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
— Итак, приступим, — сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
— Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, — завершил он, — и послужило поводом к созданию стихотворения.
— Слишком много слов, — проворчал Дердлс. — Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
— В том-то и дело, — повторил сэр Виллоуби, — что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
— Наконец-то! — воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. — А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. — Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: — Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
— Спасибо вам еще раз, — сказал Эдгар. — А теперь мне надо идти. — И он поклонился так старомодно и изысканно, что Летиция хихикнула.
— Какой вежливый мальчик! — воскликнула она.
— Я знаю, кто есть кто, — повторил сэр Виллоуби громко и сердито.
— Итак, — закончил Эдгар, — всем до свидания.
— У меня есть могилка как раз для тебя, — сказал Дердлс. — Через полгода будет мала — очень уж мальчишки растут, — но сейчас в самый раз. Пойдем, покажу.
— Я знаю, я действительно знаю!
— Конечно, разумеется, дорогой Виллоуби.
— Обернемся за минуту, — сказал Дердлс.
Эдгар побежал. Он бежал и бежал, пока не забежал за поворот. Он еще услышал сердитый крик сэра Виллоуби:
— Я знаю, знаю, на самом деле знаю!
Но вскоре все стихло, и все внимание Эдгара поглотила открывшаяся перед ним панорама великого города Эдембурга, горевшего в лучах предвечернего солнца. Мальчик стоял на холме и смотрел на раскинувшуюся внизу лесистую долину, по которой гигантской змеей вилась серебристая река, а на реке, пересеченной множеством мостов, стоял, сияя куполами, сам город.
— Эдембург! — выдохнул Эдгар и тут же услышал, как рядом тоненький голосок с отвращением повторил это слово.
— Эдембург! — сказал голосок. — Тьфу!
Эдгар посмотрел себе под ноги и увидел белого человечка, одетого во все белое и опиравшегося на кривую палку.
— А как, — продолжал, насупив брови, человечек, — тебя зовут, если у тебя есть имя, чего никак нельзя исключить? Говори, не мешкай.
— Эдгар, а вас?
— Угадай с трех раз, — сказал человечек.
Эдгару хватило одного раза. Он спросил:
— Бел?
— Все зависит от того, как ты пишешь это слово. Если через одно л, то нет. Если через два, то да. Белл.
— Вы, кажется, — заметил Эдгар, — очень невысокого мнения о том величественном городе, что раскинулся внизу в долине.
— Так оно и есть, — сказал мистер Белл. — Я сочинил стихи об этом. Слушай.
Почти все, кто встретился Эдгару в тот день, читали какие-нибудь стихи; тем не менее он подавил вздох и вежливо стал слушать. Человечек продекламировал с горечью:
— Разумеется, это его мать, — ответил человечек. — Очень скоро ты все поймешь. А теперь не перебивай. Я подхожу к последнему четверостишию, которое подводит итог всему:
— Думаю, долго ждать не придется. Да ты сам увидишь, когда туда попадешь.
И он заковылял прочь от города, опираясь на палку и что-то бормоча себе под нос. Эдгар, с радостью и надеждой в сердце, стал спускаться по склону холма к Эдембургу. Стихотворение было совершенно бессмысленным.
Глава 5
И поползла прочь.
— Хватай меня за руки, — сказал Кроссджей Эдгару. — Старик Дердлс держит меня за ноги.
И таким образом Эдгара вытянули из канавы. Он очень обрадовался, опять узрев белый свет и ощутив под ногами дорогу. Дердлс был стариком, лысым и, казалось, покрытым каменной пылью. Он обратился к Эдгару:
— Каждому по его вкусу, так я полагаю. Но раз уж ты хочешь лежать в земле, у меня есть несколько прекрасных свежевырытых могилок на церковном кладбище, и я почти задаром сделаю тебе чудесное надгробие. С ангелочками.
Дама, которую звали Летицией, была худа и высока, но мужчина по имени Виллоуби был еще выше и еще более худ, а на лице у него застыла вечная презрительная усмешка.
— Прежде всего, — надменно сказал он Эдгару, — я должен сообщить тебе, что меня следует называть сэром Виллоуби.
На голове у него был высокий серый цилиндр.
— Хотя я и крайне благодарен вам за помощь, — ответил Эдгар, — не думаю, что мне вновь представится возможность вас как-то называть: я должен спешить в Эдембург. В связи с этим позвольте мне еще раз выразить вам свою благодарность и удалиться.
— О, — сказала Летиция, — он говорит как джентльмен. Ты должен испытать на нем свое стихотворение, Виллоуби.
И Эдгару показалось, что она весьма гордится своим правом не называть его сэром Виллоуби. В том, что она не была ему женой, Эдгар не сомневался. Одежда на ней была очень бедная, вся в заплатах, а он был разряжен как франт. Сэр Виллоуби сказал скучающим тоном:
— Очень хорошо. Просвещать должны просвещенные, не так ли? А? Думаю, неплохо сказано, а, что?
Все это время Кроссджей очень тупым ножом чистил яблоко, которое извлек из кармана, и мягко, добродушно ворчал.
— Итак, приступим, — сказал сэр Виллоуби и, как актер, принял торжественную позу:
Не успела дама по имени Летиция захлопать в ладоши и сказать, как это было восхитительно, а Эдгар пробормотать какую-нибудь вежливую похвалу, как сэр Виллоуби поднял правую руку и строго проговорил:
Двух Элиотов я знавал,
Их Томасом и Джорджем звали,
Еще в пеленках, я читал,
Они талантливо писали.
Один из них, мои друзья,
Был женщина, а не мужчина,
Но кто был кем? Не знаю. Я
Прекрасно различаю вина,
И лица в лодке на реке,
И карты (знаю всю колоду),
И даже тучки вдалеке,
Что предвещают непогоду;
Мгновенно отличаю я
Орангутанга от мартышки,
И борова от соловья,
И торт с вареньем от коврижки,
Лишь Элиотов — о позор! —
Не различаю до сих пор? [60]
— Вы должны отдавать себе отчет, что на самом деле я знаю, кто был кем; но разумно время от времени делать вид, что не знаешь всего. Иначе люди могут счесть тебя заносчивым. Это, — завершил он, — и послужило поводом к созданию стихотворения.
— Слишком много слов, — проворчал Дердлс. — Трудно было бы вырезать их все на могильном камне. И все же, полагаю, каждому по его вкусу.
— В том-то и дело, — повторил сэр Виллоуби, — что на самом деле я знаю, кто был кем. Это было лишь поэтической вольностью.
— Наконец-то! — воскликнул юный Кроссджей, показывая очищенное яблоко. — А то я уж думал, никогда с ним не управлюсь. Здорово. — Он зашвырнул его в высокую траву, улыбнулся Эдгару и сказал: — Терпеть не могу их есть. Я их чистить люблю!
— Спасибо вам еще раз, — сказал Эдгар. — А теперь мне надо идти. — И он поклонился так старомодно и изысканно, что Летиция хихикнула.
— Какой вежливый мальчик! — воскликнула она.
— Я знаю, кто есть кто, — повторил сэр Виллоуби громко и сердито.
— Итак, — закончил Эдгар, — всем до свидания.
— У меня есть могилка как раз для тебя, — сказал Дердлс. — Через полгода будет мала — очень уж мальчишки растут, — но сейчас в самый раз. Пойдем, покажу.
— Я знаю, я действительно знаю!
— Конечно, разумеется, дорогой Виллоуби.
— Обернемся за минуту, — сказал Дердлс.
Эдгар побежал. Он бежал и бежал, пока не забежал за поворот. Он еще услышал сердитый крик сэра Виллоуби:
— Я знаю, знаю, на самом деле знаю!
Но вскоре все стихло, и все внимание Эдгара поглотила открывшаяся перед ним панорама великого города Эдембурга, горевшего в лучах предвечернего солнца. Мальчик стоял на холме и смотрел на раскинувшуюся внизу лесистую долину, по которой гигантской змеей вилась серебристая река, а на реке, пересеченной множеством мостов, стоял, сияя куполами, сам город.
— Эдембург! — выдохнул Эдгар и тут же услышал, как рядом тоненький голосок с отвращением повторил это слово.
— Эдембург! — сказал голосок. — Тьфу!
Эдгар посмотрел себе под ноги и увидел белого человечка, одетого во все белое и опиравшегося на кривую палку.
— А как, — продолжал, насупив брови, человечек, — тебя зовут, если у тебя есть имя, чего никак нельзя исключить? Говори, не мешкай.
— Эдгар, а вас?
— Угадай с трех раз, — сказал человечек.
Эдгару хватило одного раза. Он спросил:
— Бел?
— Все зависит от того, как ты пишешь это слово. Если через одно л, то нет. Если через два, то да. Белл.
— Вы, кажется, — заметил Эдгар, — очень невысокого мнения о том величественном городе, что раскинулся внизу в долине.
— Так оно и есть, — сказал мистер Белл. — Я сочинил стихи об этом. Слушай.
Почти все, кто встретился Эдгару в тот день, читали какие-нибудь стихи; тем не менее он подавил вздох и вежливо стал слушать. Человечек продекламировал с горечью:
— Очень сложно, — сказал человечек, — найти рифму к «сардинам». А теперь — самое важное место. Слушай внимательно:
Надев на дев девятые штаны,
Они зевают дерзко вам в лицо.
Без сахара пекут они блины,
Но с сахаром едят они яйцо.
Они варенье требуют к сардинам,
Не прекращают даже рядом с домом
Они своих опасных игр — динам-
ит насыпают в нос своим знакомым.
— Я не понял про зверя и самку, — сказал Эдгар, плохо расслышавший последнюю строчку, поскольку человечек пробормотал ее себе под нос.
Они перед обедом туш играют;
На площади, чтоб людям было видно,
Детей на ужин Зверю подбирают
И самке, и нисколько им не стыдно.
— Разумеется, это его мать, — ответил человечек. — Очень скоро ты все поймешь. А теперь не перебивай. Я подхожу к последнему четверостишию, которое подводит итог всему:
Человечек сумрачно кивнул и сказал:
Им старичок заговорил поджилки,
Им не помогут травы и припарки;
Я превращу их в стружки и опилки
И покормлю индюшек в старом парке.
— Думаю, долго ждать не придется. Да ты сам увидишь, когда туда попадешь.
И он заковылял прочь от города, опираясь на палку и что-то бормоча себе под нос. Эдгар, с радостью и надеждой в сердце, стал спускаться по склону холма к Эдембургу. Стихотворение было совершенно бессмысленным.
Глава 5
Е, и D, и G, и А
Ах, Эдембург — он казался таким восхитительным городом! Эдгар с удовольствием гулял по его красивым улицам, но все время думал, как бы ему вернуться в класс, а оттуда — домой, пить чай (урок наверняка уже закончился). Он спрашивал обаятельных полицейских, которые с улыбкой патрулировали одетые зеленью проспекты и сияющие витринами улицы:
— Как мне попасть назад?
И почти все отвечали:
— Сынок, подожди до четырех.
На улицах города можно было увидеть не только коренных эдембуржцев, но и приезжих из дальних мест: Бразилии, Ямайки, Гондураса, Южной Африки, с Красного моря, Голубых гор и реки Оранжевой. Туристы, подумал Эдгар. Все они ходили с путеводителями и фотоаппаратами и непрерывно листали и щелкали, потому что кругом было на что посмотреть, о чем прочитать и что сфотографировать. Среди прочего там были:
Музей бокса с живыми образцами древнего и современного кулачного боя.
Механическая статуя Пирса Эгана[61], автора более двадцати тысяч популярных очерков.
Действующая модель Эгдонской пустоши[62].
Эглинтонский турнир[63] со сражающимися рыцарями и горячими скакунами, изрыгающими пламя, а также ободряющими их прекрасными дамами.
Эйдотея[64], дочь мастера тысячи и одного превращения.
Эйстедфод[65] бардов, поющих на самом настоящем валлийском языке.
Эльдорадо, золотой город, в миниатюре, но во всех подробностях, с золотым королем, тоже в миниатюре.
Доменико Теотокопули[66] рисует гостей прямо на месте яркими красками и в растянутом виде, но очень дешево и необычайно быстро.
Римский император Гелиогабал[67] беснуется и визжит.
Элен де Тупей[68], красивая девушка, но не очень умная. На самом деле довольно глупая.
Электра с десятью тысячами разноцветных электрических лампочек.
Настоящие эльфы в серых кафтанчиках, похитители детей и творцы кошмаров, но они надежно заперты и совершенно безвредны, ха-ха-ха.
Действо об Илии в четырех частях: (1) его питают вороны у потока Хораф; (2) он воскрешает сына Сарептской вдовы; (3) он поражает пророков Бааловых; (4) он возносится на небеса на огненной колеснице[69].
Елисей, осмеиваемый детьми, с которыми незамедлительно кроваво, но справедливо расправляются большие бурые медведи.
Мюзикл с новыми и оригинальными песнями и танцами.
Огни святого Эльма, то есть свечение, часто наблюдаемое на мачтах и реях кораблей во время шторма.
Часовая лекция Ральфа Вальдо Эмерсона[70], очень ученого и интересного американского джентльмена из Бостона, штат Массачусетс.
История Аэндорской волшебницы[71], очень страшная, рассказанная сэром Эндимионом Латмосом.
АНГЛИЯ ОЖИДАЕТ, ЧТО КАЖДЫЙ ВЫПОЛНИТ СВОЙ ДОЛГ, знаменитый сигнал лорда Нельсона во время Трафальгарской битвы: шесть простых уроков для начинающих по передаче Этого Важного Сообщения с помощью флагов, флагов и еще раз флагов.
Леди Квинтэссенция позволит поцеловать свою ручку в принадлежащем ей замке Энтелехия, всегда открытом (за плату) для посетителей.
И так далее, и так далее, и так далее.
Над главной улицей города висели большие часы, которые в срок пробили четыре, а затем проиграли чудесную мелодию, напомнившую Эдгару «Погляди, как пляшет суслик» наоборот. Когда часы отзвонили, Эдгар увидел, что люди толпами направились к месту, которое, как гласили указатели, называлось площадью Обозрения. Некоторые, заметил он с любопытством, не хотели идти, но улыбчивые и обаятельные полицейские подгоняли их звуками, какими наездники понукают лошадей. Эдгар подошел к большому толстому сержанту в голубой форме с золотым и серебряным шитьем и вежливо спросил:
— Как мне попасть назад?
— Ты попадешь назад, если будешь двигаться вперед, — ответил полицейский. — Иди вместе со всеми туда, на площадь. Прислушайся. Слышишь оркестр? Иди туда, и все будет в полном порядке.
Он дружелюбно улыбнулся и довольно грубо и бесцеремонно втолкнул Эдгара в движущуюся толпу. Старик, шедший рядом с ним, спросил:
— И тебя туда же? Что ж, могу только сказать, что лучше быть старым и жестким, как я, чем юным и нежным, как ты. Но в конце концов, все зависит от того, какую они сыграют мелодию, не так ли?
— Не знаю, — ответил Эдгар. — Я здесь в первый раз.
— И в последний, если в твоей молоденькой головке есть хоть немного мозгов, — проговорила, задыхаясь от ходьбы, толстая старуха.
Эдгар вспомнил о белом человечке и его стихотворении, и у него по спине пробежали мурашки. Что-то в Эдембурге было не так. Что-то явно было не в порядке с некоторыми вывесками на магазинах:
ШОКОЛАДНЫЕ НАРУЧНЫЕ И СТЕННЫЕ ЧАСЫ ОТ Т. МУРА — В МАГАЗИНЕ «ЭПИГО» ВСЕ ОТ БОЛИ И ОЗНОБА — ОТ КАШЛЯ ВАМ ПОМОЖЕТ ENTENT CORDIAL[72] — ЭПИДАВРОВЫ[73] ЖИВЫЕ САХАРНЫЕ МЫШИ.
Он спросил идущего рядом старика:
— Что они хотят с нами сделать?
— Увидишь. Это все для туристов. Чтобы они приезжали и тратили деньги. Стыдно!
— Вам не нужны их деньги? — спросил Эдгар.
— Деньги — не все, — ответил старик. — Больше всего на свете я люблю хорошо прожаренные диадохи[74].
— Что?
— Диадохи, диадохи, ты никогда о них не слышал? Теперь их не купить ни за какие сокровища. На что же тогда, спрашивается, нужны их паршивые деньги? Ну вот мы и пришли.
Площадь была полна народу. Со всех сторон ее окружали здания с надписями: КРОШКА ЭРИК; ХЭНКИ И ПЭНКИ[75]; ЭКГ; ЭРНСТ МАЛТРОВЕРС[76]; А. Э. ЭКСМЕЛИН[77]; ВОДА «ЭСФИРЬ» [78] (ПРОСТАЯ И МИНЕРАЛЬНАЯ), — а из окон высовывались какие-то люди (туристы?), щелкающие на солнце фотоаппаратами. В центре площади, которая имела форму круга, стояла большая конная статуя, и эта статуя, казалось, беседовала, то мотая, то кивая своей железной головой, с человеком в костюме клоуна (уж не артистом ли Эдембургского Ревю?). На эстраде играл оркестр, которым дирижировал необычайно длинный и тощий человек в военной форме и ослепительно белых перчатках; в ту минуту оркестр исполнял что-то нежное и мечтательное. Внезапно, безо всякого перехода, он заиграл громко и неистово, с лязганьем тарелок, а клоун несколько раз высоко подпрыгнул. Затем он побежал, смешно спотыкаясь, к группе микрофонов с надписями — ТУК, ТОП, КАК, ОП, ВАС, ЩЗХЯПВК — и закричал в них, и голос его загремел из динамиков на всю площадь:
— Вы все знаете, зачем мы здесь собрались этой весенью, или этим зиметом, после завтрака, так что не будем терять времени — не будем ведь? — ну конечно же не будем, Боже нас сохрани, дорогие друзья, а также моя теща, которую я вижу вон там, — теща, ку-ку! Начинаем.
Он сделал широкий дирижерский жест дирижеру, который сделал широкий дирижерский жест оркестру, и оркестр в полном составе сыграл всего одну ноту. Эту:
Дряхлая старушка, стоявшая перед Эдгаром, спросила:
— Что это было? Я ничего не слышала, я глуха как пень. И люди сказали:
— Е[79]. Е. Они сыграли Е. Ноту Е.
— Ну, тогда всё в порядке, — сказала старушка. — Меня зовут Дорин, так что мне можно идти.
И она ушла, а вместе с ней и многие другие. Эдгар не понимал, что происходит. Он заговорил с низеньким толстым мужчиной, который жевал что-то похожее на длинные черные шнурки:
— Я совершенно ничего не понимаю.
— Все довольно просто, — ответил мужчина, продолжая жевать. — Тот, у кого имя начинается не с буквы Е, уходит. Просто берет и уходит. Меня зовут Эдвард, поэтому я не ушел. Слушай дальше.
Оркестр опять заиграл. На этот раз прозвучали две ноты:
— Значит, я остаюсь, — сказал мужчина. — Е и D[80], а меня зовут Эдвард. — Тебя-то как звать, сынок? — Эдгар ответил. — Стало быть, и ты остаешься.
Теперь оркестр сыграл три ноты. Площадь быстро пустела, и уходившие облегченно улыбались. Три ноты были такие:
— E, D и G[81], — сказал жующий мужчина. — То есть я ухожу, раз меня зовут Эдвард, то есть E, D и W. Как, ты сказал, твое имя? — Эдгар повторил. — Значит, E, D и G — как раз то, что они сыграли. До свидания, удачи тебе.
И он пошел прочь, жуя свои черные шнурки (наверно, лакричные), которые свисали у него изо рта и болтались на ветру. На площади почти никого не осталось, но туристы все еще щелкали фотоаппаратами. Эдгар окликнул молодого человека, стоящего метрах в ста от него:
— Как вас зовут, сэр?
— Меня? — спросил молодой человек. — Эдгбастон[82], вот как меня зовут. А того вон — я его хорошо знаю, мы с ним едим свиные ножки в одной закусочной на улице святого Евсевия, вкусно и недорого, — того зовут Эдгвер. Эдгвер Такервуд[83] — язык сломаешь. Его родители, знаешь ли, очень любили ездить на автобусе. Ну вот, теперь-то мы узнаем, теперь-то мы все узнаем.
Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр под грохот барабанов прогремел:
— Мне можно уходить, — сказал Эдгбастон. — И старине Эдгверу тоже. Эдгви! — позвал он.
Эдгвер Такервуд мрачно читал обрывок старой газеты. Он был очень похож на мистера Гладстона из Эдембургского Ревю. Услышав свое имя, он обернулся, кивнул и пошел прочь, а Эдгбастон за ним следом. Все уходили, и Эдгар тоже решил уйти. Но клоун ринулся к нему, крича:
— Ты разве не слышал музыку? Е, и D, и G, и А[84]. Ты напоминаешь юношу, который к ней идеально подходит. Как тебя зовут?
Эдгар назвал свое имя. Клоун тут же проорал его на всю площадь, и раздался громкий шум ликования, а оркестр грянул туш. Клоун вопил:
— Эдгар! Эдгар! — И зеваки на краю площади, и туристы в окнах со своими фотоаппаратами тоже закричали:
— Эдгар!
На площадь въехала повозка с хором девочек, запряженная парой лошадей; оркестр заиграл новую мелодию, написанную, вероятно, специально для Эдгара, а девочки, очень хорошенькие, сладкозвучно запели:
— Куда?! Куда?! Куда?!
Но никто ему не ответил — разве что оркестр, который разразился очень странными бурными вариациями на основе первых четырех букв его имени (попробуйте сыграть это на пианино, или электрооргане, или эсприелле[91], если они у вас есть. Но если в вашем распоряжении целый оркестр, который весь день напролет бездельничает и играет в карты в винном погребе, дайте им всем по ушам, велите настроить инструменты и исполнить это fff, что значит фортиссимо, что значит очень-очень громко):
Густо усыпанный цветами, Эдгар почти не видел, куда его тащат, но скоро понял, что его под приветственные крики и громыхание оркестра вносят в широкие двери большого прохладного здания и довольно плавно опускают на стул около длинного стола, на котором стояли нижеследующие напитки и яства:
Пирог esto perpetua, очень горячий, с горшочком этцельного[92] крема.
Фламандский сомпнор[93] с эвфемным картофелем.
Три поющие эвфросины[94] с гарниром из демогоргон и свежей шинкованной капустой.
Кусок говядины по-брейзнозски[95], обвалянной в нежных кусочках кноссов[96].
Тушеные ломти джоселина[97] в соусе из когглсби.
Холодный рисовый пудинг.
Каладболги, очень легкие и воздушные, и тосты по-эскалибурски с небольшими отварными калибурнами и каледвулхами[98].
Большое серебряное блюдо с горой гуибрехтов[99] и эйрбиггий[100], с пылу, с жару.
Чай. Чай «Великая Экспозиция» [101]. Эксетерский чай (иногда называемый Леофрийским листом) [102]. Альфоксденский[103] чай. Чай «Малютка-Домовой». Чай «Ян с ветряной мельницы» [104]. Чай ex pede Herculem[105]. Чай «Испытание философии сэра Вильяма Гамильтона» [106]. Чай «Эвангелин» [107]. Чай «Бриллианты Эстесов» [108]. Чай «Эврика». Чай «Золотое наследство» [109]. Чай.
— Как мне попасть назад?
И почти все отвечали:
— Сынок, подожди до четырех.
На улицах города можно было увидеть не только коренных эдембуржцев, но и приезжих из дальних мест: Бразилии, Ямайки, Гондураса, Южной Африки, с Красного моря, Голубых гор и реки Оранжевой. Туристы, подумал Эдгар. Все они ходили с путеводителями и фотоаппаратами и непрерывно листали и щелкали, потому что кругом было на что посмотреть, о чем прочитать и что сфотографировать. Среди прочего там были:
Музей бокса с живыми образцами древнего и современного кулачного боя.
Механическая статуя Пирса Эгана[61], автора более двадцати тысяч популярных очерков.
Действующая модель Эгдонской пустоши[62].
Эглинтонский турнир[63] со сражающимися рыцарями и горячими скакунами, изрыгающими пламя, а также ободряющими их прекрасными дамами.
Эйдотея[64], дочь мастера тысячи и одного превращения.
Эйстедфод[65] бардов, поющих на самом настоящем валлийском языке.
Эльдорадо, золотой город, в миниатюре, но во всех подробностях, с золотым королем, тоже в миниатюре.
Доменико Теотокопули[66] рисует гостей прямо на месте яркими красками и в растянутом виде, но очень дешево и необычайно быстро.
Римский император Гелиогабал[67] беснуется и визжит.
Элен де Тупей[68], красивая девушка, но не очень умная. На самом деле довольно глупая.
Электра с десятью тысячами разноцветных электрических лампочек.
Настоящие эльфы в серых кафтанчиках, похитители детей и творцы кошмаров, но они надежно заперты и совершенно безвредны, ха-ха-ха.
Действо об Илии в четырех частях: (1) его питают вороны у потока Хораф; (2) он воскрешает сына Сарептской вдовы; (3) он поражает пророков Бааловых; (4) он возносится на небеса на огненной колеснице[69].
Елисей, осмеиваемый детьми, с которыми незамедлительно кроваво, но справедливо расправляются большие бурые медведи.
Мюзикл с новыми и оригинальными песнями и танцами.
Огни святого Эльма, то есть свечение, часто наблюдаемое на мачтах и реях кораблей во время шторма.
Часовая лекция Ральфа Вальдо Эмерсона[70], очень ученого и интересного американского джентльмена из Бостона, штат Массачусетс.
История Аэндорской волшебницы[71], очень страшная, рассказанная сэром Эндимионом Латмосом.
АНГЛИЯ ОЖИДАЕТ, ЧТО КАЖДЫЙ ВЫПОЛНИТ СВОЙ ДОЛГ, знаменитый сигнал лорда Нельсона во время Трафальгарской битвы: шесть простых уроков для начинающих по передаче Этого Важного Сообщения с помощью флагов, флагов и еще раз флагов.
Леди Квинтэссенция позволит поцеловать свою ручку в принадлежащем ей замке Энтелехия, всегда открытом (за плату) для посетителей.
И так далее, и так далее, и так далее.
Над главной улицей города висели большие часы, которые в срок пробили четыре, а затем проиграли чудесную мелодию, напомнившую Эдгару «Погляди, как пляшет суслик» наоборот. Когда часы отзвонили, Эдгар увидел, что люди толпами направились к месту, которое, как гласили указатели, называлось площадью Обозрения. Некоторые, заметил он с любопытством, не хотели идти, но улыбчивые и обаятельные полицейские подгоняли их звуками, какими наездники понукают лошадей. Эдгар подошел к большому толстому сержанту в голубой форме с золотым и серебряным шитьем и вежливо спросил:
— Как мне попасть назад?
— Ты попадешь назад, если будешь двигаться вперед, — ответил полицейский. — Иди вместе со всеми туда, на площадь. Прислушайся. Слышишь оркестр? Иди туда, и все будет в полном порядке.
Он дружелюбно улыбнулся и довольно грубо и бесцеремонно втолкнул Эдгара в движущуюся толпу. Старик, шедший рядом с ним, спросил:
— И тебя туда же? Что ж, могу только сказать, что лучше быть старым и жестким, как я, чем юным и нежным, как ты. Но в конце концов, все зависит от того, какую они сыграют мелодию, не так ли?
— Не знаю, — ответил Эдгар. — Я здесь в первый раз.
— И в последний, если в твоей молоденькой головке есть хоть немного мозгов, — проговорила, задыхаясь от ходьбы, толстая старуха.
Эдгар вспомнил о белом человечке и его стихотворении, и у него по спине пробежали мурашки. Что-то в Эдембурге было не так. Что-то явно было не в порядке с некоторыми вывесками на магазинах:
ШОКОЛАДНЫЕ НАРУЧНЫЕ И СТЕННЫЕ ЧАСЫ ОТ Т. МУРА — В МАГАЗИНЕ «ЭПИГО» ВСЕ ОТ БОЛИ И ОЗНОБА — ОТ КАШЛЯ ВАМ ПОМОЖЕТ ENTENT CORDIAL[72] — ЭПИДАВРОВЫ[73] ЖИВЫЕ САХАРНЫЕ МЫШИ.
Он спросил идущего рядом старика:
— Что они хотят с нами сделать?
— Увидишь. Это все для туристов. Чтобы они приезжали и тратили деньги. Стыдно!
— Вам не нужны их деньги? — спросил Эдгар.
— Деньги — не все, — ответил старик. — Больше всего на свете я люблю хорошо прожаренные диадохи[74].
— Что?
— Диадохи, диадохи, ты никогда о них не слышал? Теперь их не купить ни за какие сокровища. На что же тогда, спрашивается, нужны их паршивые деньги? Ну вот мы и пришли.
Площадь была полна народу. Со всех сторон ее окружали здания с надписями: КРОШКА ЭРИК; ХЭНКИ И ПЭНКИ[75]; ЭКГ; ЭРНСТ МАЛТРОВЕРС[76]; А. Э. ЭКСМЕЛИН[77]; ВОДА «ЭСФИРЬ» [78] (ПРОСТАЯ И МИНЕРАЛЬНАЯ), — а из окон высовывались какие-то люди (туристы?), щелкающие на солнце фотоаппаратами. В центре площади, которая имела форму круга, стояла большая конная статуя, и эта статуя, казалось, беседовала, то мотая, то кивая своей железной головой, с человеком в костюме клоуна (уж не артистом ли Эдембургского Ревю?). На эстраде играл оркестр, которым дирижировал необычайно длинный и тощий человек в военной форме и ослепительно белых перчатках; в ту минуту оркестр исполнял что-то нежное и мечтательное. Внезапно, безо всякого перехода, он заиграл громко и неистово, с лязганьем тарелок, а клоун несколько раз высоко подпрыгнул. Затем он побежал, смешно спотыкаясь, к группе микрофонов с надписями — ТУК, ТОП, КАК, ОП, ВАС, ЩЗХЯПВК — и закричал в них, и голос его загремел из динамиков на всю площадь:
— Вы все знаете, зачем мы здесь собрались этой весенью, или этим зиметом, после завтрака, так что не будем терять времени — не будем ведь? — ну конечно же не будем, Боже нас сохрани, дорогие друзья, а также моя теща, которую я вижу вон там, — теща, ку-ку! Начинаем.
Он сделал широкий дирижерский жест дирижеру, который сделал широкий дирижерский жест оркестру, и оркестр в полном составе сыграл всего одну ноту. Эту:
— Что это было? Я ничего не слышала, я глуха как пень. И люди сказали:
— Е[79]. Е. Они сыграли Е. Ноту Е.
— Ну, тогда всё в порядке, — сказала старушка. — Меня зовут Дорин, так что мне можно идти.
И она ушла, а вместе с ней и многие другие. Эдгар не понимал, что происходит. Он заговорил с низеньким толстым мужчиной, который жевал что-то похожее на длинные черные шнурки:
— Я совершенно ничего не понимаю.
— Все довольно просто, — ответил мужчина, продолжая жевать. — Тот, у кого имя начинается не с буквы Е, уходит. Просто берет и уходит. Меня зовут Эдвард, поэтому я не ушел. Слушай дальше.
Оркестр опять заиграл. На этот раз прозвучали две ноты:
Теперь оркестр сыграл три ноты. Площадь быстро пустела, и уходившие облегченно улыбались. Три ноты были такие:
И он пошел прочь, жуя свои черные шнурки (наверно, лакричные), которые свисали у него изо рта и болтались на ветру. На площади почти никого не осталось, но туристы все еще щелкали фотоаппаратами. Эдгар окликнул молодого человека, стоящего метрах в ста от него:
— Как вас зовут, сэр?
— Меня? — спросил молодой человек. — Эдгбастон[82], вот как меня зовут. А того вон — я его хорошо знаю, мы с ним едим свиные ножки в одной закусочной на улице святого Евсевия, вкусно и недорого, — того зовут Эдгвер. Эдгвер Такервуд[83] — язык сломаешь. Его родители, знаешь ли, очень любили ездить на автобусе. Ну вот, теперь-то мы узнаем, теперь-то мы все узнаем.
Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр под грохот барабанов прогремел:
Эдгвер Такервуд мрачно читал обрывок старой газеты. Он был очень похож на мистера Гладстона из Эдембургского Ревю. Услышав свое имя, он обернулся, кивнул и пошел прочь, а Эдгбастон за ним следом. Все уходили, и Эдгар тоже решил уйти. Но клоун ринулся к нему, крича:
— Ты разве не слышал музыку? Е, и D, и G, и А[84]. Ты напоминаешь юношу, который к ней идеально подходит. Как тебя зовут?
Эдгар назвал свое имя. Клоун тут же проорал его на всю площадь, и раздался громкий шум ликования, а оркестр грянул туш. Клоун вопил:
— Эдгар! Эдгар! — И зеваки на краю площади, и туристы в окнах со своими фотоаппаратами тоже закричали:
— Эдгар!
На площадь въехала повозка с хором девочек, запряженная парой лошадей; оркестр заиграл новую мелодию, написанную, вероятно, специально для Эдгара, а девочки, очень хорошенькие, сладкозвучно запели:
Пока девочки пели, Эдгара осыпали самыми прекрасными и душистыми цветами всех оттенков Эркманово[85] — Эридановой[86] радуги — мальпаке[87], лоренцо, элия[88], ессей[89], уильямс, эспландиан[90], пифагор. Затем он почувствовал, как его поднимают на сильные плечи и неизвестно куда уносят люди в белых спортивных костюмах. Он закричал дурачившемуся клоуну:
Е, и В, и G, и А,
R в конце идет.
Выйдет EDGAR у тебя,
Только, ближнего любя,
Пой не мимо нот.
Е, и В, и G, и А —
Мотивчик недурной.
И хоть ты спеть не можешь R,
Его исполнит кавалер
С гитарой под луной.
— Куда?! Куда?! Куда?!
Но никто ему не ответил — разве что оркестр, который разразился очень странными бурными вариациями на основе первых четырех букв его имени (попробуйте сыграть это на пианино, или электрооргане, или эсприелле[91], если они у вас есть. Но если в вашем распоряжении целый оркестр, который весь день напролет бездельничает и играет в карты в винном погребе, дайте им всем по ушам, велите настроить инструменты и исполнить это fff, что значит фортиссимо, что значит очень-очень громко):
Пирог esto perpetua, очень горячий, с горшочком этцельного[92] крема.
Фламандский сомпнор[93] с эвфемным картофелем.
Три поющие эвфросины[94] с гарниром из демогоргон и свежей шинкованной капустой.
Кусок говядины по-брейзнозски[95], обвалянной в нежных кусочках кноссов[96].
Тушеные ломти джоселина[97] в соусе из когглсби.
Холодный рисовый пудинг.
Каладболги, очень легкие и воздушные, и тосты по-эскалибурски с небольшими отварными калибурнами и каледвулхами[98].
Большое серебряное блюдо с горой гуибрехтов[99] и эйрбиггий[100], с пылу, с жару.
Чай. Чай «Великая Экспозиция» [101]. Эксетерский чай (иногда называемый Леофрийским листом) [102]. Альфоксденский[103] чай. Чай «Малютка-Домовой». Чай «Ян с ветряной мельницы» [104]. Чай ex pede Herculem[105]. Чай «Испытание философии сэра Вильяма Гамильтона» [106]. Чай «Эвангелин» [107]. Чай «Бриллианты Эстесов» [108]. Чай «Эврика». Чай «Золотое наследство» [109]. Чай.