Беркман Эвелин. Случайный спутник

   - Месье, я изучаю некоторые частные вопросы истории восемнадцатого века, - сказала Марта, как было велено, - и ищу материалы о доме герцогов Восточной Франконии. Не могли бы вы мне рассказать о принцессе Шарлотте, супруге принца Виктора?
   - Принцесса Шарлотта, - повторил барон, слегка оживившись. Что-то пробежало по его лицу, возможно, улыбка. - Да, принцесса Шарлотта. Бабка моего отца в возрасте четырнадцати лет была ее придворной дамой.
   Это не укладывалось в голове. Всего два-три человека, проживших долгую жизнь, соединили столетия - от этой мысли мурашки пробежали по коже.
   - Дьявольское создание, эта принцесса, - шелестел тихий голос, тихий, но ясный, нужно было лишь очень внимательно слушать. - Она всем приносила несчастье, только несчастье и беспокойство. Она никого не любила - ни своего мужа, ни своих детей, только себя да никчемного француза, слонявшегося при дворе, конюшего старого герцога.
   Голос затих. Марта, подчиняясь инструкции, молчала. Молчание длилось почти минуту.
   - И она любила карты, всевозможные карточные игры, - заговорил барон. С ума сходила по картам, но ей не везло.
   Она проигрывала все деньги и занимала у придворных. Бедные фрейлины, они очень мало получали при этом дворе, тем не менее она занимала у них и никогда не отдавала долгов.
   Нет, все-таки поразительно. Принцесса умерла в 1720 году, но сейчас, в середине двадцатого, на земле еще есть человек, который судит о ней, как о близкой знакомой, словно слышал все из уст в уста - да так оно, собственно, и было: он - от своего отца, тот - от своей бабки. Мост всего в четыре поколения соединил Марту с восемнадцатым веком.
   - И несмотря ни на что, - продолжал барон, - все обожали ее. Она лгала, притворялась, обижала, а потом одним словом, одной улыбкой могла заставить любого простить себя. Да, все любили ее. Кроме одного человека.
   Его голос стал тише и звучал теперь ровно и монотонно, подобно пчеле, бьющейся об оконное стекло. Казалось, что он говорит сам с собой. Марта вся собралась, чтобы не пропустить ни одного тихого слова.
   - Фон Гельдерн. Шеф полиции. Он как раз только что получил баронство, это было очень трудно для простолюдинов, он добивался этого много лет. А принцесса немедленно высмеяла его новый титул, не смогла устоять. Этого смеха он ей никогда не простил.
   Так. Прояснилось еще одно обстоятельство: причина удивительной ненависти фон Гельдерна к принцессе, причина, по которой он выжидал подходящего момента, чтобы нанести ответный удар. Да, это было неосторожно насмешничать над честолюбивым, жестоким человеком в минуту его торжества!
   - Гордость, спесь, - шелестел голос. - Она была самой заносчивой женщиной в мире. Ее род был древнее, чем род мужа, и она никогда не позволяла ему забыть об этом. Она никому этого не позволяла. Император был ее дядей; Каролина, принцесса Уэльская, ее кузиной; Людовик XIV - крестным отцом. - Голос оживился. - Она воспитывалась при французском дворе, а там целыми днями спорили, кто знатней, и в этих спорах ей не было равных. Герцогиня однажды прошла в дверь впереди Шарлотты, так с ней случилась истерика, и она неделю была больна.
   Мой отец рассказывал мне об этом. Разумеется, наш род тоже старинный, иначе мы не были бы при дворе. Но никто не твердил об этом целыми днями, как она. Ее дети, - он сменил тему, - по ее приказу должны были говорить только по-французски. Иногда малыш забывался и говорил по-немецки. Тогда она била его при всех. "Ты дворянин, - спрашивала она, - или сын торговца?" Он уходил и плакал в темном углу, бедный ребенок. Воистину у нее было жестокое, дьявольское сердце.
   Он замолчал. На этот раз Марта решилась было поблагодарить его и уйти. Удивительно, что этот разговор длится так долго. Но личико в коконе повернулось к ней, и тихий голос спросил:
   - Что еще вам хотелось узнать?
   Она заготовила два вопроса, и теперь задала первый из них:
   - Как принцесса умерла?
   - Ах, - удовлетворенно выдохнул барон. Видимо, эта тема была ему особенно приятна. - После ареста де Маньи, когда все вышло наружу, муж запер ее в комнате одну на три дня. Он сам приносил ей пищу. Больше никто не смел ее видеть. Но дамы, пока он не отослал их по домам, слышали, как она кричала. Видно, сошла с ума - все время повторяла: "Уберите их прочь! Уберите!" Но она была там одна, совершенно одна. Что она просила убрать? О чем кричала? Я думаю, помутился разум. Чем еще это объяснить, как не безумием! Три дня она шумела, а потом затихла, и было объявлено, что она скончалась от удара. - Он лукаво поднял закутанный во фланель указательный палец. - Но я скажу вам то, о чем все говорили: она удавилась. Она оставила письмо, просила похоронить ее рядом с де Маньи. Но его тело отослали во Францию, и ей пришлось спать вечным сном подле мужа. Не думаю, что она была бы этим довольна. - Он издал слабый хрустящий звук. Наверно, это был смех. Мой отец слышал об этом от своей бабки, которая прожила почти сто лет. По отцовской линии мы все долгожители... Мы живем долго, долго...
   Слабый голос удалялся, удалялся и вот совсем затих. Он уснул внезапным старческим сном, и Марта сникла, потому что оставался еще вопрос о рубине. Она заметила, впрочем, что глаза барона не вполне закрылись, и подождала, но тут раздался тихий звук раскрываемой двери. Вошел слуга в ливрее, взглянул на барона и, приложив палец к губам, выжидательно замер. Молчаливая команда подняла Марту с места. В коридоре она поняла, что сварилась почти до готовности, и с наслаждением глотнула сравнительно прохладного воздуха. Лакей открыл входную дверь и, не произнеся ни слова, выпустил ее. Она снова очутилась в реальном мире, поражаясь тому, что минуту назад была в 1720 году. Удивительный экскурс произошел благодаря существу во фланелевом коконе, вернувшему для нее время, в котором старинная история о мести и страсти была настоящим.
   Итак, характер принцессы прояснялся: болезненно щепетильная во всем, что касалось ее происхождения и достоинства, Шарлотта была равнодушна к собственным детям. Обидно лишь, что Марта не успела спросить про рубин, и чем ближе она подъезжала к отелю, тем сильней охватывало ее сожаление. Так как нет никакой надежды, что барон еще раз ее примет, придется ему написать. Должен же быть кто-то в доме, кому он сможет" продиктовать ответ. Он знает больше, чем любой из ныне живущих, и информация получена им почти что из первых рук. Хотя его плоть износилась почти до предела, памяти время ущерба не нанесло.
   Назавтра, ясным ранним утром, она вышла из комнаты с письмом к барону в руке. Завидя ее, гостиничный портье возбужденно вскочил.
   - Фройляйн! - завопил он. - Барон, тот человек, которого вы вчера посетили, он умер!
   - Умер? - глупо повторила она.
   - Да! - Парень явно наслаждался новостью. - Каспар проводил вас, вернулся к нему и увидел, что он мертв. Весь город только об этом и говорит. Представляете, вернулся, а старика уже нет!
   Марта похолодела. Он умер, пока она смотрела на него, и она приняла ЭТО за сон.
   - Наверно, он переутомился, отвечая на мои вопросы, - сказала она виновато.
   - Нет-нет, вы здесь совсем ни при чем! Ему ведь было за сотню! Слыханное ли дело! Зажился! Это только нормально, умереть в таком возрасте.
   Первый удар, думала она, интересно, первый ли в цепи еще предстоящих, а сама рвала в клочки тщательно составленное письмо и роняла их в корзину для мусора.
   Глава 7
   Дорога на Рейнольдс-Тюрм, ответвясь от скоростного шоссе, делалась все хуже и хуже, пока не превратилась в разбитую проселочную колею. Как только город оказался позади, пейзаж сделался монотонным - куда ни глянь, бесконечные картофельные поля. Их открытый простор напомнил Марте о Билле. Сердце заныло. Она прогнала это воспоминание и, чтобы отвлечься, заставила себя думать о том, как отстаивал честь родного Вюрцбурга гостиничный портье, когда она справилась, как добраться до Рейнольдс-Тюрма.
   - Рейнольдс-Тюрм? Да там же ничего нет, фройляйн. Это маленькая деревушка в лесу. Неужто вы хотите в Рейнольдс-Тюрм? Здесь, в Вюрцбурге, много достопримечательностей для туристов: кафедральный собор, университет, старинные дома... - Когда же ей все-таки удалось вызнать все, что требовалось, и Марта уже направилась к выходу, он снова прокричал вслед: Но там совсем ничего нет, фройляйн!
   В самом деле, местечко хорошо спрятано, подумала она с раздражением после почти часового плутания по проселкам, где не было ни души, чтобы уточнить направление. Впрочем, Рейнольдс-Тюрм строился как летняя резиденция герцога Восточной Франконии, так что уединение было добровольным. Наконец, скрытая зеленью старых деревьев, отыскалась деревушка, состоявшая из нескольких обветшалых каменных домиков и каменного строения побольше, на котором повисла битая непогодой вывеска, при рассмотрении сообщавшая, что вы зрите перед собой гостиницу. Поблизости не было ни магазинов, ни церкви и, уж конечно, ничего похожего на дворец. Гостиница казалась необитаемой, но от двери несло свежим пивом. Марта постучалась. Дверь открылась не сразу, но когда это произошло, в щели возник крупный мужчина с невыразительными глазками на бледном одутловатом лице, грубые черты которого выдавали затаенную жестокость характера. Ни слова не говоря, он бесстрастно уставился на Марту.
   - Я ищу Рейнольдс-Тюрм, - сказала она.
   Толстяк так долго молчал, что, казалось, не имел намерения отвечать, но, в конце концов, осторожно вымолвил:
   - Это и есть Рейнольдс-Тюрм.
   - Я имею в виду дворец, - пояснила Марта.
   - А, дворец, - протянул он после еще одной продолжительной паузы. Эта неприятная манера подолгу молчать перед каждой фразой, видимо, была его привычкой, если, конечно, он не ставил себе целью привести Марту в замешательство, что, судя по выражению его глаз, вполне могло быть.
   - Где это? - пыталась она пробиться сквозь его равнодушие.
   - Там, - он махнул рукой. - В лесу. Три километра отсюда.
   - Дворец открыт для посетителей?
   - Нет, закрыт. С начала войны.
   - Мне придется побыть здесь около двух недель, - решительно сказала Марта. - Это ведь гостиница, не так ли? Я могу снять здесь комнату?
   - Войдите. - Немец чуть пошире раскрыл дверь.
   Марта вошла в сумрачную прохладу деревенского дома. Крепче запахло пивом. Комната была продолговатая, очень просторная, с белеными стенами, каменным полом и низким потолком, с которого свешивались две керосиновые лампы. Несколько изношенных столов и скамеек, короткая стойка, пивной насос. Дверь и подоконники - не меньше двух футов толщиной; очень старое здание, но неинтересное.
   - Кете, - произнес толстяк, едва повысив голос, и почти немедленно в комнате появилась, вытирая руки о фартук, женщина неопределенного возраста. Она подошла, с раболепной тревогой поглядывая на хозяина.
   - Фройляйн хочет комнату, - сообщил тот, видимо, ее муж: никакая служанка не держалась бы так подобострастно. Движением руки женщина пригласила Марту подняться за ней по не покрытой ковром лестнице без поручней. Они оказались в коридоре, тоже ничем не застланном, с более низким, чем внизу, потолком и рядом закрытых дверей. Женщина открыла одну из них и отступила в сторону, пропуская Марту. Та недоверчиво осмотрелась. Комната оказалась просторной, с голым опять же полом, кроватью под огромной периной и рахитичным стулом перед маленьким столиком. На столе стояла свеча в шандале, а в одной из стен, выполняя роль платяного шкафа, торчали в ряд гвозди. Два крошечных окна, судя по их виду, не открывались веками. В доме явно не было ни электричества, ни водопровода.
   Словно оправдываясь, женщина сказала:
   - Никто не приезжает сюда, и никто никогда не останавливается. Вон той дорогой, - она указала на окно, - едут в Вюрцбург, а той - в Эггерт. В Эггерте рынок.
   Выяснив, что до Эггерта всего семь-восемь миль, Марта решила поискать там более пристойное жилище, но, с другой стороны, полезней остаться здесь. Она по опыту знала, как живучи предания старины в таких забытых Богом местах, как Рейнольдс-Тюрм.
   Подумала еще пару минут, пристально рассматривая кровать: та выглядела вполне опрятно, да и весь дом производил впечатление чистого, гулкого пустотой, - и решилась. Пожалуй, стоит потерпеть пару недель.
   - Я могу здесь столоваться? - спросила Марта и тут же об этом пожалела. На лице у бедняги запечатлелся испуг, она принялась что-то судорожно про себя подсчитывать.
   - У нас есть яйца, картофель и капуста, - вымолвила она после сосредоточенного молчания, загибая пальцы, - и осталось немного копченой свинины. И еще мишензуппе. - Последнее было, видимо, каким-то местным блюдом, от которого Марта отказалась.
   - Хорошо. Сколько я должна?
   Через две минуты перед ней были еда и счет, равный двенадцати долларам в неделю, и она заплатила вперед. Взгляд хозяйки заметно подобрел, наверно, потому, что Марта совсем не торговалась.
   Когда, отнеся дорожную сумку из машины в комнату, она снова спустилась вниз, хозяина уже не было, а хозяйка за стойкой перемывала пивные кружки.
   - Не могли бы вы мне помочь? Я путешествую. Меня интересуют старинные немецкие дворцы и замки. Не подскажете ли, как можно осмотреть дворец Рейнольдс-Тюрм?
   Женщина оторвалась от мытья и задумалась. В отсутствие мужа она казалась доброжелательной и не такой уж забитой.
   - Там закрыто.
   - Да, я знаю. Ваш муж сказал мне. Но разве нет кого-нибудь, кто следит за дворцом? У кого могут быть ключи?
   Женщина призадумалась.
   - Не могу сказать точно, - произнесла она наконец. - Перед войной там собирались сделать музей, но ничего из этой затеи не вышло. Да, верно, речь потекла чуть живей, - хотели привезти какие-то картины и открыть музей, наняли смотрителя, этого Андреаса Лауба, он и жил там. Потом, говорю, ничего не вышло, - закончила она неуверенно, - но, может, он знает что-нибудь о ключах. Правда, он съехал из дворца много лет назад, вернулся в свой дом.
   - А где этот дом?
   - Километра два с половиной отсюда, сразу за перекрестком, - она дала подробные наставления и прибавила: - Он живет там один и всегда дома, фройляйн, никуда не ходит. Выращивает картофель, капусту, держит свиней, ульи у него есть, так что он всегда где-то поблизости.
   - Огромное спасибо, - поблагодарила Марта, - я попытаю счастья.
   И она пошла к двери, но тут женщина окликнула ее со всей решительностью, на которую была способна.
   - Фройляйн! Когда будете говорить с Лаубом, не забудьте... - Она со значением потерла большим пальцем указательный и даже, о чудо, усмехнулась. Марта улыбнулась ей и получила в ответ почти полноценную улыбку.
   Андреас Лауб, как и рассчитывала Марта, оказался на месте. Он сидел на деревянной скамье у дома и точил косу. Это был человек с морщинистым, обветренным лицом, похожий на всех мелких фермеров Европы, в одежде бесформенной и поношенной как бы установленного для этой категории лиц образца. Подойдя ближе, Марта дала ему лет шестьдесят и сразу отметила написанное на физиономии упрямство.
   - Герр Лауб? - Он едва заметно кивнул, и стало ясно, что и из него придется вытягивать слово за словом. Она коротко объяснила, что хотела бы осмотреть дворец, и закончила вопросом: - Не знаете ли вы, кто мог бы меня впустить? У кого есть ключи?
   Тут он отложил косу и посмотрел на нее с хитроватой угрюмостью, явно что-то прикидывая в уме.
   - У меня. - Видно, он нечасто пользовался голосом, и тот несколько проржавел. - У меня ключи.
   - Вы позволите осмотреть дворец? - И решив, что сейчас самое время, прибавила: - Я хорошо заплачу вам за беспокойство.
   Глаза его жадно блеснули. Помолчав, он спросил:
   - А у вас есть разрешение?
   О, как глупо, что она об этом не подумала!
   - Где я могу его получить? Я справлюсь и вернусь снова. К кому я должна обратиться?
   - Ни к кому, - он ухмыльнулся. - Дворец закрыт, никому не нужен, о нем все забыли. Я могу впустить вас. - Он тяжело поднялся, зашел в дом, потом вернулся, будто что-то вспомнив, и осведомился: - Сколько времени вы будете его осматривать?
   - Не знаю. Сегодня, пожалуй, весь день. И, наверно, я еще вернусь три-четыре раза, может быть, больше.
   - Ага, - хмыкнул он сосредоточенно. - За весь день я возьму с вас, само собой, дороже.
   - Мне не нужен экскурсовод, - бестактно перебила она, но, заметив, как он помрачнел, поняла свой промах и побыстрей постаралась его загладить. - Я заплачу за ключи, сколько вы скажете, и не займу у вас много времени.
   Он долго обдумывал это заявление, а потом повторил недоверчиво:
   - Вы заплатите столько же, как если бы я водил вас?
   - Да. Сколько вы хотите?
   Желание выжать из подвернувшегося случая все до копейки, опасение, что чересчур вздутая цена все испортит, подозрение, что Марта сумасшедшая, но это безумие послано Богом и потому законно использовать его к полной своей выгоде, - все это до того ясно читалось на обветренной физиономии Лауба, что Марте стало даже неловко. Наконец, мечась между жадностью и благоразумием, он выдавил из себя цифру.
   - Я буду давать вам столько же, - сказала Марта, протягивая ему равную двум долларам купюру, - всякий раз, когда мне понадобятся ключи.
   Лауб сделался почти любезным, расторопно исчез в доме и вернулся со связкой, на которой болталась целая гроздь ключей - современные американские от цилиндрических замков, дешевые с двумя бородками и несколько очень старых, красивых, огромных, в разной степени заржавленности.
   - Дворец в километре отсюда, - сказал он. - Десять минут ходьбы.
   - А можно подъехать?
   - Только до ворот, а там надо идти по парку. Главные ворота связаны цепью, не стоит открывать их. - Говоря это, он шел к машине, а она за ним, дивясь этой удивительной, сугубо немецкой манере: мужчина впереди, а женщина, покорно, следом.
   Но скоро улыбка угасла, и легкая дрожь предчувствия охватила Марту. Колесо завертелось, и она в самом деле приближается к сияющему из глубины времен таинственному камню.
   Глава 8
   Плоские открытые поля и яркое солнце остались позади: они ехали под огромными деревьями по еле заметной дороге в зеленом, лесном, торжественном молчании. Лес был очень стар, лишен подлеска, подножие его поросло толстенным ковром мха, так что ничто не мешало взору проникать далеко в глубь колоннады толстых, ровных стволов.
   Лауб велел повернуть налево, под деревья. Машина, беззвучно прокатясь по мху, остановилась. Странное место выбрал он для стоянки. Марту пронзило страхом: может, его прельстило зрелище ее бумажника? Но тут она разглядела ворота, железные, очень высокие, с ниспадающей сверху волной ползучих растений. Насколько можно было разобрать сквозь путаную зелень, это был шедевр: решетку украшали кованые герцогские короны и монограммы, по воздушности и совершенству почти равные тем, что на воротах Тижуа в соборе святого Павла. Центральные створки, как и говорил Лауб, были заперты на огромный замок и несколько раз обернуты толстой ржавой цепью. Лауб между тем возился, отпирая небольшую боковую калитку. Ключ заскрежетал, поворачиваясь, мужчина всем весом налег на кованое кружево. С громким лязгом дверца открылась. Следуя за своим угрюмым проводником, Марта, настроенная одновременно скептически и благоговейно, вертела головой по сторонам, стараясь ничего не проглядеть. Парк не просто зарос. Он буквально задыхался от зелени. Плющ, цепляясь за что только можно, забирался все выше и выше, а потом ниспадал тяжелым лиственным каскадом. Зелень так заплела расположенные через равные промежутки статуи, что лишь сероватые пробелы да какая-нибудь простертая в молчаливом призыве мраморная рука указывали на богов и героев, скрытых растительным покровом, вызывая неприятно-зыбкую ассоциацию с кем-то, замурованным заживо. Буйные заросли сузили дорогу - проходя, нельзя было не задеть лист или ветку, и источали тяжелое, жаркое, влажное благоухание.
   Перед дворцом они очутились внезапно. Взойдя по мраморным ступеням, пересекли длинную террасу, выложенную черно-белой выщербленной мраморной плиткой, с пучками травы, проросшей из трещин, и подошли к величественным двустворчатым дверям с филенками, обрамленными изумительным резным бордюром. В самом центре этого великолепия бил в глаза маленький металлический диск современный замок. Дерево вокруг было сильно повреждено, и Марта поинтересовалась:
   - Что это?
   - Здесь были стальные пластины от нового замка, - промычал Лауб, - а во время войны требовался металл, и их сняли.
   Он вставил в скважину короткий ключ со сложной бородкой, дважды повернул его и толкнул тяжелую створку. Та медленно отворилась. Лауб по-хозяйски вошел внутрь, Марта за ним, и, прежде чем она смогла оглядеться, он сказал:
   - Вы этого хотели? Тогда я оставлю вас здесь, а дверь пусть остается открытой. Закроете, когда будете уходить. Она защелкивается сама. Повернувшись, он направился к выходу, но Марта резко окликнула его:
   - Герр Лауб, вы забыли отдать мне ключи!
   Словно не понимая, о чем речь, он посмотрел на связку, потом на нее:
   - Вы хотите ключи?
   - Я же сказала, я хочу осмотреть все. Мы ведь сошлись на том, что вы оставите мне ключи!
   - Я согласился только впустить вас сюда, - хитро сказал он, а в глазах загорелась уже знакомая алчность, - а не давать вам ключи.
   Спорить было без толку. Марта достала бумажник, и Лауб с неуклюжей неискренностью сдался.
   - Я рискую, оставляя вам ключи, - сообщил он, забыв, что говорил раньше, - я ведь за них отвечаю. - Почти выхватив банкноту, он отдал связку Марте. Тяжелая, она весила не меньше четырех фунтов.
   - Я завезу их вам домой, когда закончу, - крикнула Марта ему в спину, но это, видимо, не очень его волновало, он равнодушно отозвался "Ладна" и исчез за дверью. Прошуршали по траве шаги, и наступила полная, почти осязаемая тишина.
   Стоя там, где Лауб ее оставил, Марта огляделась. Такие огромные прямоугольные вестибюли характерны для дворцов восемнадцатого столетия. Этот был весь из мрамора, с колоннами вдоль длинных стен, с выложенным в шахматном порядке полом и каминами визави. Настоящее рококо. Величественное, холодное и не особенно интересное. Однако в одном из углов она увидела кучу столярного хлама и напомнила себе, что когда-то дворец предназначили для картинной галереи. Сердце ее упало: она уже знала, что предстоит увидеть.
   Так оно и было. При быстром, но внимательном осмотре двух первых этажей она лицом к лицу столкнулась с ярким примером патриотически настроенного вандализма. Длинная галерея была вся выскоблена, а в стены вбиты костыли для картин. Все выглядело голым, пыльным и мертвым. Над прекрасной дверью светлого атласного дерева висела табличка "Для дам" и, соответственно, "Для мужчин" над такой же дверью неподалеку. Стену бокового коридора украшали еще несколько подобных же объявлений: "Касса", "Вход с собаками воспрещен", "Просьба оставить фотоаппараты в камере хранения". Это напомнило Марте Хэмптон-корт, другую древнюю королевскую резиденцию. Превращенная в общественное учреждение, она утратила и свое лицо, и свою прелесть. Осталась лишь оболочка, пусть великолепное, но просто здание. Магия старины требует почтения к преклонным годам, тишины и покоя, в неоновом свете она пропадает, не перенося гидов с их торопливой речью и поверхностного любопытства толпы. Какая же из комнат дворца помнит горе принцессы и ее безумие?
   Три дня она кричала, а потом затихла...
   Марта вновь услышала еле различимый голос барона, повествующего о том, как, запертая одна в комнате, принцесса не переставала кричать: "Уберите их прочь! Уберите!" Но таинственные слова эти не вызвали никаких предположений, когда она бродила по комнатам, где глаз цеплялся лишь за кое-как сооруженные выгородки, а чудесные старинные панели были выкрашены в казенный зеленый цвет. Здесь не было ни пищи для размышлений, ни импульса воображению. Пожав плечами, Марта покинула дворец - пустую раковину без жемчужины - и подергала входную дверь, чтобы убедиться, что та закрылась,
   Оказавшись под палящим солнцем, она ненадолго задумалась. Где-то рядом должна быть церковь, хранящая "прекрасную гробницу", так восхитившую отца А.Л.де Р. Как она и предполагала, в самом дворце церкви не оказалось. Но ее не может не быть где-то неподалеку в этих разнузданных зарослях. Подойдя к балюстраде, Марта стала вглядываться в зелень, плотным кольцом сжимающую дворец. Судя по едва намеченным углублениям в сплошном зеленом массиве, дорожки от дворца расходились радиусами. Вдруг ее внимание привлекло нечто странное - и не далее чем в пятидесяти футах. С первого взгляда показалось, что это каменный слон, заросший диким виноградом, стоит к ней боком. Странное сооружение: для церкви маловато... да и расположено прямо перед фасадом дворца.
   Она сбежала по ступенькам террасы, звеня ключами при каждом движении. Кустарник доставал ей до плеч. Приближаясь к загадочному строению, она уже различала выступы серого камня в прорехах листвы. Каждый шаг сквозь цепкие сорняки" давался с трудом. И вот разгадка. Дворец в Рейнольдс-Тюрме, помимо прочего, обладал уникальной достопримечательностью: мраморной триумфальной аркой с плоским верхом, нелепой, высокопарной и... трогательной. Это была типичная для семнадцатого века копия с римского оригинала, только очень уменьшенная. Не больше пятнадцати футов в ширину и двадцати в высоту. Арочный проем полностью скрыт под молчаливым водопадом листвы. Хоть и жаль было времени, Марта не могла отказать себе в удовольствии обойти кругом эту дворцовую причуду. Полными пригоршнями то тут, то там она стала обрывать листья, чтобы лучше рассмотреть поверхность. Каждый дюйм серого, пористого, изъеденного непогодой мрамора был изукрашен батальными сценами, легионерами, колесницами, трофеями сражений и прочей римской атрибутикой. Но разгаданная шарада скоро наскучила. Марта очистила от зелени два основания, каждая сторона по пять футов, и заключила, что от верхней точки арочного проема до каменной кровли арки расстояние в шесть футов. В одном месте, где виноград рос пореже, она заметила трещину, рассекающую строго перпендикулярно земле группу вздыбившихся коней. Придет час, подумала она, и эта арка развалится, но, пожалуй, еще нескоро, через столетие-два.