Берсенева Анна. Стильная жизнь

   Как ни странно, в них было что-то знакомое, в этих парнях и девушках – в их интонациях, жестах. Аля даже оглянулась удивленно, словно ожидала увидеть знакомые по ГИТИСу лица.
   – Здесь Литинститут рядом, – предупреждая ее вопрос, сказал Илья. – Почти что ГИТИС, только шуму меньше.
   Аля не совсем поняла, почему обыкновенная кафешка рядом с Литинститутом должна подойти под ее сегодняшнее настроение. Но спрашивать снова не стала, а просто села напротив Ильи за только что освободившийся маленький столик на двоих.
   Она думала, что он сейчас пойдет за кофе, и ей даже интересно стало: неужели встанет в длинную очередь к стойке?
   Но в очередь Илья не встал. Он быстро окинул ее взглядом и помахал рукой приземистому, крупнолицему парню, который стоял в ней вторым.
   – Сержик. – Илья позвал негромко, но его голос был отлично слышен в общем гуле. – Нам два двойных возьми, коньячку по сто и пару пирожных для девушки. Ну и себе что-нибудь там…
   С этими словами Илья протянул парню деньги.
   Тот, кажется, ничуть не удивился. Он взглянул на Илью, невозмутимо кивнул, подошел, взял деньги, вернулся в очередь и так же невозмутимо принялся разглядывать Алю. Ей стало неловко, и она отвернулась от крупнолицего парня.
   – Ну, так что тебя интересовало? – спросил Илья, как будто они с Алей не прерывали беседу. – Почему на первом туре не бывает неудач?
   – Да, – вспомнила Аля. – И откуда ты это знаешь – раз все другое говорят?
   – Да забудь ты этих «всех»! – поморщился Илья. – Мало ли что говорят профессиональные неудачники! Неудач на первом туре не бывает потому, что все ждут, что скажет мастер. А он придет только на второй тур, так что пока осторожничают. Тем более, у Павла Матвеевича характер крутой – кто хочешь поостережется, – добавил он. – А у моей мамы вообще знаешь, какая история была, когда она поступала?
   Илья улыбнулся – наверное, вспомнив историю. Улыбка у него была еще более располагающая и ободряющая, чем взгляд.
   – Какая? – заинтересовалась Аля.
   – Да она вообще не прошла первый тур! Пришла назавтра, а ее в списках нет. Ну, конечно, в слезы: девочка приехала из самой Сибири, а тут такое крушение мечты!.. Одним словом, рыдает под лестницей. И что ты думаешь? – Илья сделал эффектную паузу – явно для Али; он стал похож на доброго волшебника. – Подходит к ней какой-то тип – она даже лица его не запомнила! – и говорит: «Ты чего ревешь? Плюнь и иди на второй тур, кто там помнит, прошла ты или нет!»
   – И что?
   Аля смотрела на Илью так, словно он должен был вот-вот достать из-за пазухи живого голубя или аквариум с рыбками.
   – И ничего! Мастер увидел ее, пришел в восторг, пропустил на третий тур, а потом и принял. Конечно, никто уже не поминал, прошла она там что-то перед этим или не прошла.
   – А кто твоя мама? – наконец спросила Аля: она просто сгорала от любопытства!
   – Анна Германова, – ответил Илья. – Слышала о такой?
   Слышала ли она об Анне Германовой! Да во всем бывшем СССР не было, наверное, ни единого человека, который не слышал бы об этой актрисе! Вернее, не видел бы ее на экране. Аля даже не могла сразу вспомнить, какие роли она играла – да просто все знаменитые роли, которым соответствовала ее величественная, холодноватая красота! Знаменитый глубокий, бархатный голос Германовой сам собою зазвучал в Алиных ушах…
   И тут она наконец догадалась, как фамилия Ильи и почему ей сразу показалось, что она его где-то видела. Конечно, видела – только не его, а его отца, на которого Илья был так похож, что даже смешно было сразу не догадаться!
   – А тебя, значит, зовут Илья Святых? – спросила она.
   – Раскрыла все-таки инкогнито, – снова улыбнулся Илья. – Осталось только спросить, почему разошлись мои родители.
   – Ну что ты, – смутилась Аля. – Я вовсе не собиралась… Меня это совершенно не интересует!
   Алю действительно не интересовали такие подробности семейной жизни знаменитого актера Ивана Святых. И смутилась она вовсе не потому, что Илья раскрыл какие-нибудь ее тайные намерения. Да она вовсе и не была застенчива. Просто это так необычно было: сидеть за столиком с сыном таких людей…
   Несмотря на свое увлечение театром, Аля действительно, как говорила Нелька, «как не в Москве жила». И не только потому, что не ходила в ночные клубы. Пожалуй, для нее имена Святых и Германовой звучали почти так же, как для какой-нибудь наивной провинциалочки. Что с того, что живешь с ними в одном городе? Все равно – как на другой планете…
   Словно специально, чтобы развеять Алино смущение, к ним подошел наконец Сержик с кофейными чашками, стаканами с коньяком и пирожными на мокром блюдечке. Все с тем же невозмутимым видом он поставил все это на грязный столик перед Алей и Ильей.
   – Спасибо, старичок, – сказал Илья. – Век не забуду. Кстати, идея о клипе, похоже, уже внедряется в мозги нашего банкира, – многозначительно добавил он. – Еще немного – и выложит денежки.
   Серж кивнул то ли благодарно, то ли просто приветственно и направился к соседнему столику, где ему держал место очень толстый рыжий парень, развлекавший двух миловидных и явно не богемистых девушек.
   Аля была рада, что сам собою прервался разговор о родителях Ильи. Правда, мысли о них не выходили у нее из головы.
   «Сколько ему, интересно? – думала Аля. – Лет тридцать пять, наверное… Германовой, значит, давно за пятьдесят, даже если она родила рано. А как выглядит!»
   Об отце Ильи она почему-то думала меньше – просто отметила про себя, что при всем их потрясающем сходстве сын выглядит совсем иначе. Илья отличался тем, что Аля за пару дней, проведенных в коридорах ГИТИСа, привыкла называть фактурой. Черты его лица были крупнее, чем у его отца, и все лицо выглядело из-за этого как-то солиднее. Конечно, это досталось ему от матери – как и удивительно красивый голос.
   Аля не знала, чем занимается Илья и имеет ли он отношение к театру или кино. Но если имеет – его совершенно невозможно представить в комической роли, которых так много сыграл его отец.
   «Внешность не позволяет, – подумала Аля. – И голос, и глаза такие прозрачные…»
   – Да что мы все обо мне, – заметил Илья. – Давай о тебе поговорим. Актрисой мечтаешь быть?
   – Наверное, – усмехнулась Аля. – А то с чего бы я стала на актерский поступать?
   – Мало ли, – пожал плечами Илья. – Думаешь, все, кто туда поступает, будут актерами?
   – Не думаю. Но хотят – все, – ответила Аля.
   – Ну и дураки! – неожиданно сказал Илья.
   Вместо того чтобы начать расспрашивать, почему же дураки, – Аля рассмеялась.
   – Я, по-твоему выходит, тоже дура? – спросила она сквозь смех.
   – Ну, этого я все-таки не сказал, – ничуть не смутился он. – Ты скорее всего просто слабо представляешь себе, что это за рыбка такая – современная актриса. И с чем ее едят.
   – А ее едят? – медленно, глядя прямо в его прозрачные и вместе с тем непроницаемые глаза, спросила Аля.
   – Еще как! – усмехнулся Илья. – Все кому не лень. Выходит наивная девочка на взрослую дорогу, жизнь актрисы представляет себе по мемуарам Алисы Коонен… Думаешь, все кругом такие нравственные, чтобы ее не есть?
   – Зачем ты мне все это говоришь? – тихо сказала Аля. – Я и так сегодня…
   – А вот затем и говорю, – оборвал ее Илья. – Затем, что ты мне с первого взгляда показалась очень… как бы это точнее сказать… Выразительной, что ли. И я просто справедливости ради хотел бы сразу развеять твои бессмысленные иллюзии.
   – Выразительной? – удивилась Аля. – А я думала, наоборот. По сравнению с остальными…
   – Вот в этом все и дело! – воскликнул Илья с такой неожиданной горячностью, что Аля посмотрела на него удивленно. – Видишь, даже ты заметила! У тебя совершенно другая выразительность, понимаешь? Ох, ну трудно мне с тобой о таких вещах разговаривать, слишком уж ты свеженькая-неискушенненькая! Но можешь мне поверить, я тебе как профессионал говорю.
   У него был такой голос, что не поверить ему было невозможно. Голос выдавал его волнение, хотя глаза оставались прежними.
   – У тебя особый тип выразительности, – продолжал Илья. – Очень современный, блистательно современный, я бы сказал. Гламур!
   – Что-что? – удивилась Аля. – Что значит – гламур?
   – Да все значит. Манеру разговаривать, молчать, двигаться или быть неподвижной… Стильность!
   У Али слегка зарделись щеки: ей никогда не приходилось слышать такого изысканного комплимента, да еще от человека, лет на пятнадцать старше.
   Впрочем, Илья тут же добавил нечто прямо противоположное только что сказанному:
   – Кстати, что это на тебе за платье такое идиотское?
   – Почему идиотское? – Аля растерянно посмотрела на свое платье.
   А ей-то казалось, что ей идет этот нежный розовый цвет! К светлым волосам идет…
   Волосы у Али были особенные, даже Нелька говорила, что не встречала таких ни у одной клиентки. Из-за светлости своей они казались нежными и мягкими, а на самом деле были такими жесткими, что выглядели пышными без укладки и без капли лака.
   Аля даже специально приглаживала их иногда: ей казалось, что голова напоминает одуванчик.
   Вот к ним и подбиралось розовое платье – легкое, воздушное, с широким поясом и с кружевом у высокого ворота, скрывавшего острые ключицы. Недлинные волосы чуть касались плеч и путались в кружевах…
   И не в джинсах же «Наф-Наф» идти на конкурс, не в переливалочках из «Титаника»!
   – Конечно, идиотское, – безжалостно повторил Илья. – Надо ничего о себе не знать, чтобы упаковаться в такую конфетную обертку.
   Но несмотря на его безжалостный тон, Алина растерянность тут же прошла.
   – Что же мне надеть на второй тур? – спросила она, забыв, что полчаса назад сомневалась, предстоит ли он ей вообще.
   – Вот это другой разговор! Что-нибудь, что подчеркивало бы фигуру и не стесняло движений. Даже не то что не стесняло, а вот именно оттеняло бы каждое твое движение. Понятно?
   Он говорил красиво и ясно. Аля с удовольствием вслушивалась в музыку его интонаций – особенно после нервных, обрывистых слов, которых столько слышала за последние несколько дней.
   – Черное? – спросила она.
   – Черное – всегда хорошо, – согласился Илья. – Матово-черный цвет… И к глазам твоим пойдет. Только сильно не оголяйся, этого не любят. Джинсы черные надень, блузку какую-нибудь. Смотри не переборщи, все-таки не на похороны, – добавил он и улыбнулся, развеивая излишне серьезное впечатление от своих слов.
   Илья допил коньяк, сделал последний глоток кофе. Аля свой коньяк не пила: знала, что от спиртного у нее мгновенно начинает кружиться голова, а ведь предстояло еще вернуться в ГИТИС. Пирожное она надкусила, но есть от волнения не стала.
   – А вообще-то, – вдруг сказал Илья, – было бы лучше, если бы ты не тратила время на это поступление.
   Сердце у Али замерло и полетело в пропасть. Странный он человек! Только что делал ей комплименты, говорил про «гламур», рассказывал, как поступала в ГИТИС его мать. Даже про розовое платье говорил так по делу. И вдруг…
   – Но… почему? – с трудом выдавила она из себя.
   – Это долго объяснять, – пожал плечами Илья. – Да и все равно ты не поймешь. Время нужно, чтобы понять. Время и определенный образ жизни.
   – Пойдем, а? – сказала Аля, отгоняя закравшийся в сердце страх. – Не очень-то здесь хорошее место для отдыха, у меня совсем голова разболелась. Я лучше по улицам поброжу до шести.
   Илья тут же поднялся, отодвинул Алин стул.
   Уже выходя, она замешкалась в дверях и, обернувшись, увидела, что Серж подошел к их столику и спокойно допивает ее коньяк, заедая надкусанным пирожным. Это так поразило Алю, что она едва не споткнулась о порог.
   – Что случилось? – встревожился Илья и тоже обернулся, проследив ее взгляд. – А, Сереженька тебя шокирует. Ну, не обращай внимания, это он имидж вырабатывает. Готовится к светлому будущему.
   – Голод, что ли, будет в будущем? – с отвращением произнесла Аля.
   – Надеюсь, нет, – рассмеялся Илья. – Это он к своему будущему готовится. А ему, чтобы пробиться в вожделенный им шоу-бизнес, надо воспитать в себе небрезгливость и гордо пронести ее через жизнь.
   Аля не знала, что на это сказать, и молча вышла на улицу, еще более растерянная и подавленная, чем прежде.

Глава 6

   Встреться Аля с Ильей какие-нибудь два месяца назад – конечно, ее потрясла бы эта встреча. После довольно скучной и однообразной жизни, после уроков с глупыми девочками в одинаковых квартирах…
   Но всего несколько дней, проведенные в коридорах ГИТИСа, так взбудоражили ее, так сместили ее представления о жизни, что даже встреча с необычным человеком казалась само собой разумеющейся в этом смещенном пространстве.
   В тот день, вернувшись в институт к шести, Аля почти не удивилась, когда услышала свое имя в списке прошедших во второй тур, зачитанном Миррой Иосифовной из деканата. То ли Илья так ее успокоил, то ли просто устала нервничать.
   Подходящая одежда нашлась у Нельки. Та принимала самое живое участие в Алином поступлении и сразу же решила, что черные брючки-»сигаретки» с металлическими «молниями» на щиколотках – это «то, что доктор прописал».
   – Блузочку вот эту оденешь, на бретелечках, – напевала Нелька, вертя в руках серебристо-серый топик. – А на нее еще пиджачок вот этот, черненький. Ма-а-ленький пиджачок-пиджачочек, «болеро» называется… И будешь ты конфетка, мастер твой упадет на месте!
   Нелька смотрела, как Аля надевает топик и «болеро», и вид у нее при этом был такой, какой бывает у художника, кладущего последние мазки на холст.
   – Как, ты говоришь, зовут этого кадра? – поинтересовалась она. – Ничего, соображает… Тебе действительно черное идет, ты в нем прям как пуля! Только туфельки такие надень, чтоб каблучки стучали.
   Аля улыбнулась, услышав Нелькино поэтическое сравнение.
   – И почему ты не поступаешь? – сказала она. – Обещала же за компанию.
   – Да ну! – махнула рукой Нелька. – Мне и так неплохо. Зачем силы тратить?
   Нелькиной уверенности в себе можно было позавидовать. В самом деле, что такого – поступить в ГИТИС! Захотелось бы силы потратить.
   Это было так не похоже на Алино смятение… Она не спала всю ночь накануне второго тура, даже хотела принять мамино снотворное, но побоялась, что будет назавтра как сонная муха.
   Что-то боролось в ее душе, что-то не давало покоя. Казалось бы, все пока шло удачно и надо было просто идти дальше, надеясь на лучшее. Но смятение не проходило, и Аля ничего не могла поделать с собою.
   Едва ли Илья посеял в ее душе смятение. Наоборот, когда она думала об Илье, вспоминала его глаза – ее охватывало такое же ясное ощущение, как от воспоминаний о детстве и каплях смолы на яблоневых стволах.
   Наверное, дело было в другом: Аля действительно ничего не знала о том, что это такое – современная актриса… Только теперь она подумала, что папа, пожалуй, был прав: она жила в мире собственных представлений и иллюзий, и едва она вышла из этого мира в мир реальный, он сразу начал ее разочаровывать.
   В реальном мире не чувствовалось того внутреннего подъема, который Аля чувствовала в своей душе, когда думала о театре.
   В этом мире было много равнодушия, смешанного с какой-то неестественной экзальтацией.
   Он был населен странными людьми. Нет, Алю не пугала раскованность человеческого поведения, она ведь и сама привыкла вести себя так, как хотелось. Но та странность, которую она увидела и почувствовала за последние несколько дней, была какая-то мутная и потому пугающая…
   «Наверное, все действительно изменилось, – думала она, бессонно глядя на темный силуэт ангелочка, парящего под потолком. – Все теперь по-другому, и актрисы теперь другие… Но как, какие? И хочу ли я быть такой?..»
   Рождественского ангелочка подарила Инне Геннадьевне одна из благодарных мамаш. Он висел на тонкой прозрачной леске, приклеенной к потолку в Алиной комнате, и казалось, что он летит на прозрачных крылышках.
   Аля уснула только под утро, когда силуэт ангелочка прояснел в первых небесных отсветах.
 
   …Как ни странно, утром она чувствовала себя бодрой – скорее всего из-за не отпускающего душевного напряжения. Народу в институте было по-прежнему полно. Похоже, после первого тура действительно отсеялись не многие.
   Але нетрудно было выбрать, что читать на втором туре. Она любила стихи, много знала их наизусть и почти сразу решила, что будет читать отрывок из «Поэмы без героя» Ахматовой. Она не все понимала, о чем рассказывалось в этой поэме, но когда читала накануне вечером, как собираются в Фонтанном Доме странные гости, – ее саму охватывала безмерная тревога: «И я чувствую холод влажный, каменею, стыну, горю…»
   Это должно было получиться.
   При мысле об очередной басне Але становилось тошно. Надоели лисы, вороны, ослы и козлы с мартышками!
   «Авось не понадобится, – решила она про себя. – Им там, наверное, тоже надоело».
   В ожидании мастера поступающие нервничали еще больше, чем вчера. Какая-то девушка с выражением отчаяния на лице и со слезами на глазах ходила взад-вперед по коридору и монотонно что-то повторяла, как невыученный урок.
   – Затянешься? – предложил знакомый парень, который вчера приглашал Алю вместе снять стресс.
   В руке у него была пачка сигарет, а гитара болталась за плечом на лохматой веревке.
   – Я не курю, – покачала головой Аля.
   – Да ты что, старушка! – удивился он. – Как же ты учиться собираешься? Тут все курят.
   Он явно хотел поболтать и, не отставая, шел вслед за Алей по коридору.
   – Может, я еще не поступлю. – Аля попыталась отвязаться от непрошеного собеседника.
   – А если поступишь? А если курящую играть придется? – упорно не отставал он.
   – Если, если!.. – рассердилась она наконец. – Придется – научусь!
   Наконец вышла из аудитории Мирра Иосифовна и предложила заходить первой десятке. А мастера все не было, и непонятно было, когда же он появится и что вообще значит его отсутствие. Без него, что ли, будут смотреть?
   Вызывали по алфавиту, и Аля, конечно, попала в злополучную первую десятку – по закону подлости! Сердце у нее сразу упало куда-то в живот, даже ахматовские стихи вылетели из головы.
   Она сидела в большой тридцать девятой аудитории – в настоящем театральном зале – и думала о том, что любое невезение не может быть случайным…
   Прозвучала ее фамилия, она обреченно набрала побольше воздуху и подошла к невысокой сцене. В эту минуту скрипнула дверь.
   – Павел Матвеевич! – воскликнул тот самый длиннолицый педагог, который слушал Алю на первом туре. – А мы думали…
   Члены комиссии тут же забыли про нее, обрадованные появлением мастера.
   Аля тоже не сводила с него глаз, но от волнения у нее в глазах стоял туман и она никак не могла рассмотреть его получше. Она заметила только, что Павел Матвеевич Карталов выглядит немолодо и что походка у него неторопливая, потому что он слегка прихрамывает. Он сел среди других педагогов и сказал:
   – Пожалуйста, начинайте.
   Аля даже не сразу поняла, что эти слова относятся к ней. Потом она выдохнула набранный воздух и, забыв сказать, откуда отрывок, на выдохе произнесла:
   – «Веселиться – так веселиться! Только как же могло случиться, что одна я из них жива?»
   Она читала, представляя звуки шагов, которых нету, и существ странного нрава, и маскарадную болтовню… В зале было тихо, но ничего нельзя было понять по этой тишине: точно так же тихо было, когда читал предыдущий парень.
   Отрывок был длинный и довольно сложный, но Але нетрудно было его читать. Она видела новогодний бал в Фонтанном Доме так ясно, что легко перевоплощалась в каждого из его участников, хотя ни один из них не произносил ни слова.
   Она даже не сразу услышала слова Карталова:
   – Достаточно, спасибо. Хватит, хватит! – повторил он погромче, и Аля замолчала на полуслове.
   Как и в прошлый раз! Что же это значит, почему ее всегда останавливают, не дослушав?!
   По лицу мастера ничего невозможно было понять: оно казалось совершенно невозмутимым, глаза поблескивали под густыми бровями непонятным блеском.
   – Поднимитесь на сцену, – сказал он. – Вы полностью читали «Поэму без героя» или только отрывок готовили?
   – Полностью, – кивнула Аля.
   – Тогда покажите мне, как входит Козлоногая, – сказал Карталов. – Только ничего не говорите, ни слова. Просто покажите, чтобы я понял, о ком речь.
   Аля стояла посреди сцены и лихорадочно вспоминала, что там сказано о Козлоногой. Как она входит – кто ж ее знает! Разве вспомнишь за несколько минут…
   И вдруг, в то самое мгновение, когда она решила, что забыла этот эпизод начисто, и собиралась показать что в голову взбредет, – она вспомнила! «Как копытца, топочут сапожки, как бубенчик, звенят сережки, в бледных локонах злые рожки, окаянной пляской полна…»
   Конечно, это можно показать – каждое слово, и даже звон сережек! И туфельки она надела со стучащими каблучками…
   – Спасибо, – кивнул Карталов, когда Аля остановилась на самом краю сцены, едва с нее не свалившись в «окаянной пляске». – Вы занимались в театральной студии?
   – Нет, – покачала головой Аля. – Только бальными танцами.
   – Больше вопросов нет, – произнес он все тем же спокойным и, как показалось Але, безразличным тоном. – Подождите в коридоре.
   – А басню? – спросила она упавшим голосом. – А прозу?
   – Не надо, не надо. – Карталов впервые улыбнулся, и глаза его молодо сверкнули в глубоких впадинах под бровями. – На пианино играете?
   – Нет…
   Как она проклинала себя за то, что в первом классе наотрез отказалась заниматься музыкой! Сейчас ей показалось, что именно это неумение решит ее судьбу…
   С этой мыслью она и вышла из аудитории. Уже закрывая за собою дверь, Аля услышала, как звучит в тишине красивый, глубокий бас Левы Наймана, которого она запомнила еще на первом туре:
   – «Я пил из этого фонтана в ущелье Рима»…
 
   «Прошла, прошла!» – звенело в голове, когда Аля выбежала на залитую июньским солнцем улицу.
   Она не могла ни единой лишней минуты оставаться в четырех стенах, ей хотелось на воздух и простор – хотя среди дня на Большой Никитской улице было не так уж просторно, а воздух был синим от выхлопов множества машин.
   Но это было неважно! Вся Москва, каждая ее улочка, ликовала и радовалась вместе с нею!
   Аля не знала, кому хочет рассказать о своей удаче, о переполняющем душу счастье. Она уже позвонила маме из институтского автомата, но это было совсем не то: все-таки мама втайне надеялась, что Аля не поступит. Позвонила и Нельке в парикмахерскую, но та как раз ушла обедать.
   И стояла теперь на перекрестке у Никитских ворот, не зная, что делать со своим счастьем.
   – Ну, за тобой не угнаться! – услышала она вдруг и обрадованно обернулась на знакомый спокойный голос.
   – Ой, Илья! – воскликнула Аля. – Откуда ты взялся?
   – Да я от самого ГИТИСа за тобой иду. – Илья смотрел на нее и улыбался. – Вижу, вижу, прошла. Поздравляю!
   – Да ведь еще не с чем, – попыталась возразить Аля.
   Но она не могла сдержать улыбку, плясавшую на ее губах, как солнечный зайчик.
   – Куда пойдем? – спросил Илья. – Надо же отметить событие.
   Аля удивилась про себя: выходит, он специально пришел, чтобы отметить с нею это событие? Но вслух она удивляться не стала, а только плечами пожала.
   – Не знаю… Может быть, туда же, в «стекляшку» возле Литинститута?
   – Ну нет, – улыбнулся Илья. – Не знаю, чем тебе так уж понравилось это заведение. Я, правду сказать, из озорства тебя туда повел. Так-то я давно уже не посещаю такие места… Еще скажи – в столовую! Если хочешь, – предложил он, – можем тут посидеть, неподалеку.
   – Хорошо, – кивнула Аля.
   Они пошли по Малой Никитской, свернули в какой-то переулок и почти сразу оказались перед дверью ресторана под названием «Экипаж».
   – Здесь пристойно, – сказал Илья. – Во всяком случае, днем. Люди приходят просто пообедать, пообщаться, а не создавать себе имидж.
   – Объедки не собирают с тарелок? – Аля улыбнулась, вспомнив Сержика.
   Илья сразу понял, что вызвало ее улыбку.
   – Не приходилось видеть, – улыбнулся он в ответ. – А насчет Сержа ты, между прочим, напрасно иронизируешь. Он действует совершенно правильно, и он своего добьется. А знаешь почему?
   – Почему? – заинтересовалась Аля.
   – За столом расскажу, – ответил Илья. – Не волнуйся, никаких неаппетитных подробностей.
   Небольшой зал ресторана «Экипаж» напоминал кубрик на корабле, но стилизация не была слишком подчеркнутой. Вероятно, хозяева считали, что у посетителей должно создаваться ощущение не столько экзотики, сколько изысканности. Людей тоже было немного: две небольшие компании за столиками. При первом же взгляде в меню Аля поняла, почему: цены были не для слабонервных.
   Но, похоже, Илья к таковым и не относился. Едва взглянув в меню, он ожидающе посмотрел на Алю.
   «Интересно, чего он ожидает? – подумала она. – Что я раскручу его на всю катушку или что робко предложу выбрать самому?»
   От волнения ей совершенно не хотелось ни есть, ни пить. И даже то, что она так неожиданно впервые в жизни оказалась в дорогущем ресторане, совершенно не удивило ее. Аля вообще так странно воспринимала сегодня все, что с нею происходило… Тоже, наверное, от волнения – как само собой разумеющееся.
   – Ну, что ты меня изучаешь? – усмехнулся Илья. – Ты меню изучай, а не мою реакцию.
   Он читал по ее лицу, как по открытой книге! Аля даже смутилась, услышав его насмешливые слова.