Страница:
«Друзей» обвинили во фракционности, попытках сколотить антипартийный блок и освободили от всех занимаемых должностей. Вслед за этим их вывели из состава Политбюро, полностью отстранив от политической деятельности. Зиновьева и Каменева выслали в Калугу. Сталин прямо заявил, что время вождей закончилось: «Если мы провозгласим одни законы для лидеров, а другие для «простого народа» в партии, то у нас не останется ничего ни от партии, ни от партийной дисциплины».
Из всего состава Политбюро ЦК РКП(б), упомянутого в ленинском завещании, на политическом Олимпе удержался лишь один человек. Троцкий писал: «Серая фигура неожиданно отделилась в известный момент от кремлевской стены – и мир впервые узнал Сталина, как готового диктатора».
Неожиданность состояла лишь в том, что этим диктатором оказался именно Сталин. Все остальное – закономерность, которую молодой Лев, ярый противник большевизма, вывел еще в 1904 году – партия насилия способна эволюционировать только в одном направлении:
«Аппарат партии замещает партию, Центральный Комитет замещает аппарат, и, наконец, диктатор замещает Центральный Комитет».
В партии и стране установился террористический режим партийного аппарата во главе с единоличным руководителем – товарищем Сталиным, вождем мирового пролетариата, гениальным стратегом, лучшим другом ученых, детей и физкультурников.
Вот теперь можно всерьез заняться созданием «базы мировой революции». Всю свою энергию, всю волю Сталин направил на создание своей, невиданной доселе, по определению Авторханова, идеократической Империи.
Введение новой экономической политики позволило в кратчайшие сроки восстановить экономический потенциал страны. В 1923 году промышленное производство более чем в два раза превысило по своему объему уровень 1921 года, составив 39 % по отношению к 1913-му. Сельское хозяйство, освобожденное от прелестей продразверстки, составило 75 % довоенного уровня. Снятие внешней блокады позволило начать экономические контакты с европейскими странами, хотя они так и не стали прочными. Кризис сбыта 1923 года удалось благополучно преодолеть, и в 1924 году экономические показатели медленно, но верно росли.
В 1926 году Сталин объявил, что страна вступила «в новый период новой экономической политики, в период прямой индустриализации» и что «необходимо иметь развитую индустрию, ибо индустрия есть основа, есть начало и конец социализма, социалистического строительства…». 13 апреля, читая доклад ленинградскому активу, генсек провозгласил курс на индустриализацию:
«Стало быть, очередная и основная задача состоит в том, чтобы ускорить темп развития нашей страны, двинуть вперед вовсю нашу индустрию, используя имеющиеся ресурсы, и ускорить тем самым развитие хозяйства в целом… Но для того, чтобы обновить нашу промышленность на основе новой техники, для этого требуются, товарищи, большие и очень большие капиталы. А капиталов у нас мало, как это всем вам известно… Нам нужно превратить нашу страну из страны аграрной в страну индустриальную, и чем скорее – тем лучше. Но для всего этого требуются большие капиталы».
С капиталами и вправду было проблематично. Денег в долг Советам никто давать не хотел. Ну еще бы. Ленин и его правительство, захватившие власть на немецкие деньги и не без помощи германского генштаба, самостоятельно вышли из войны, заключили с кайзером сепаратный мир, снабжали его хлебом и золотом, отпустили на родину почти два миллиона пленных солдат, тем самым обозначив себя как фактических союзников Германии. Кроме того, большевики отказались от всех довоенных договоров и обязательств, то есть в первую очередь от необходимости возвращать миллиардные долги по займам, а заодно прикарманили золотой запас Румынии. После этого гордо обижались на Антанту, стремившуюся «задушить Советскую власть».
Кому на международной арене интересно иметь дело с беспределыциками, финансирующими подрывные организации по всему свету с целью разрушить «мир капитала». Как раз в мае 1927 года Великобритания разорвала дипломатические отношения с СССР, когда выяснилось, что всеобщую забастовку английских шахтеров финансируют ко-минтерновские агенты. Скандал получился грандиозный. (Интересно, как сегодня отреагирует Запад, если российский президент откажется выплачивать ельцинские долги, начнет поставлять оружие в Иран, Палестину, Северную Корею, финансировать «Аль Джихад» и при этом у того же Запада будет просить новые кредиты на развитие военно-промышленного комплекса?)
Выступая на собрании московского партийного актива 13 апреля 1928 года, Сталин подтвердил, что капиталистические страны готовы нормализовать отношения с Советским Союзом при условии выплаты царских долгов и отказа от политики «поддержки освободительного движения рабочего класса других стран». Но тут дело принципа:
«…мы не можем пойти на эти и подобные им уступки, не отказавшись от самих себя, – именно поэтому мы должны быть готовы к тому, что международный капитал будет нам устраивать и впредь все и всякие пакости…» А мы должны продолжать «вести освободительную внешнюю политику».
Невозможность получения инвестиций на Западе вынудила советское руководство принять идею экономической автаркии с опорой на собственные силы. Впрочем, собиравшийся воевать со всем миром вечно живой Ильич эту идею выдвинул еще весной 1918 года в наброске плана научно-технических работ:
«Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности».
Но для всего этого требовались «большие капиталы». Где их взять? Сталин разъяснял: мы не имеем колоний, мы никого не собираемся грабить, мы не можем пойти на кабальные концессии с иностранными фирмами. Остается «четвертый путь индустриализации, путь собственных сбережений для дела промышленности, путь социалистического накопления».
Более того, Иосиф Виссарионович категорически отвергал предложение левых революционеров в качестве «колоний» эксплуатировать деревню: «Эта политика не имеет ничего общего с политикой партии, строящей дело индустриализации на основе экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством». Он долбил в каждом публичном выступлении об опасности разжигания классовой борьбы в деревне и настаивал на использовании исключительно экономических методов давления на кулака: «Может показаться, что лозунг разжигания классовой борьбы вполне применим к условиям борьбы на этом фронте. Но это неверно. Ибо мы здесь незаинтересованы в разжигании классовой борьбы. Ибо мы вполне можем и должны обойтись здесь без разжигания борьбы и связанных с ней осложнений… лозунг разжигания классовой борьбы на этом втором фронте не является нашим лозунгом».
Восстановление промышленности велось в основном за счет экспорта сырья. Импортировали паровозы и промышленное оборудование. Ради приобретения валюты распродавали сокровища Эрмитажа, Кремля, музейные коллекции. На недоуменные вопросы западных покупателей, для которых прямо со стен снимали и заворачивали шедевры Боттичелли или Тициана: «Вам не жалко?» – улыбчивый Анастас Микоян (1895–1978) отвечал: «Ничего, после победы мировой революции все это будет наше» (как известно, Ленин в 1923 году предлагал продать японцам советскую часть Сахалина. Не сговорились в цене).
Возможности индивидуального примитивного крестьянского хозяйства не могли обеспечить задуманных темпов реконструкции. На XV съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, Сталин продавил решения об ускоренной индустриализации, «чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны», и создании в деревне крупных коллективных хозяйств.
О насильственном насаждении колхозов речь пока не идет. Речь пока о том, «чтобы мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия».
До поры до времени курс на массовую коллективизацию оставался лишь декларацией: на машины и трактора нужны «большие капиталы», с «показом» у партейцев всегда были трудности, основная масса крестьян-единоличников добровольно объединяться и «товарищески» обрабатывать землю желания не изъявляла. Оставались лишь большевистские методы «убеждения», но генсек, пока он боролся с Троцким, был «не заинтересован в разжигании классовой борьбы».
Еще зимой и весной 1928 года Сталин говорил:
«Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба», – и выражал надежду, чтобы через три-четыре года колхозы могли обеспечить хотя бы треть поставок хлеба: «Нэп есть основа нашей экономической политики и остается таковой на длительный исторический период». Более того: «Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти».
Однако стремление быстро поднять экономический уровень страны неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же на Западе начиналась Великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно необходимы были развитый военно-промышленный комплекс и могучая армия, а для этого – окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».
Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства отвергался всеми «красными профессорами» безоговорочно. Фермер, по-нашему «кулак», – классовый враг. К тому же произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя. Это подтвердил кризис, по-большевистски – саботаж, хлебозаготовок 1928 года (товарищ Сталин тогда проехался по Сибири и продемонстрировал местным аппаратчикам свое понимание «экономических мер воздействия» на крестьян, не желающих сдавать хлеб по государственным ценам, предложив лепить им ст. 107 Уголовного кодекса о спекуляции, хлеб конфисковать и перетасовать излишне мягкотелые прокурорские кадры: «Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты…»).
Любой, самый мелкий частный собственник, независимый производитель одним только фактом своего существования «рождает капитализм и буржуазию». Колхозы для того и были придуманы, чтобы хлеб изымать централизованно, желательно даром, с песнями загружать в закрома родины и не зависеть от «кулацких капризов».
В апреле 1929 года, идейно разгромив бывших «левых коммунистов», оказавшихся ныне «правыми уклонистами», советское руководство круто сменило курс, провозгласив «общее наступление социализма по всему фронту».
«Год великого перелома» означал сворачивание новой экономической политики, сплошную насильственную коллективизацию, возврат к чрезвычайным мерам, подавление железной рукой любого сопротивления. От «постепенного и неуклонного» объединения мелких хозяйств – к «неуклонному», ударными и сверхударными темпами обобществлению частной собственности в деревне с применением всего арсенала средств «убеждения». В общем, большевики решили снова примитивно ограбить мужика-хлебороба.
Объясняют, выхода иного не было: агрессивность империализма, как обычно, непрерывно возрастала, «кулачье» богатело, наглело и «организовывало подкопы» против Советской власти, да и всему народу пора было напомнить, что уступка, сделанная капитализму в 1921 году, являлась лишь временным отступлением, накоплением сил перед рывком в светлое будущее.
Необходимость использования самых чрезвычайных мер обосновывалась изобретенной Сталиным теорией обострения классовой борьбы по мере успешного продвижения к социализму:
«Социализм успешно наступает на капиталистические элементы, социализм растет быстрее капиталистических элементов, удельный вес капиталистических элементов ввиду этого падает, и именно потому, что удельный вес капиталистических элементов падает, капиталистические элементы чувствуют смертельную опасность и усиливают свое сопротивление…
Это есть перегруппировка сил классовых врагов пролетариата, имеющая своей целью отстоять старое против нового. Нетрудно понять, что эти обстоятельства не могут не вызывать обострения классовой борьбы».
Если враг не сдается, его уничтожают. Как класс. Если сдается – тоже. (Занимательно, до чего меняются люди. Максим Горький, еще не купленный с потрохами, 20 ноября 1917 года писал:
«Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт… Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею не менее кровавая и мрачная реакция». В 1933 году он будет воспевать чудеса Беломорканала и его начальничков.)
В декабре 1929 года Сталин объявил поворот от политики «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Кулаков в стране было, по официальной статистике, 5 миллионов человек и кандидатов в них – так называемых «зажиточных» крестьян – около 13 миллионов. Для подавления сопротивления недобитых капиталистических элементов, их раскулачивания и уничтожения приходилось признать допустимость чрезвычайных мер. Временно, конечно.
«Началась подлинная война на истребление крестьянства, – вспоминает А.Г. Авторханов. – Пропагандная ругань по адресу «кулаков» не сходила со страниц советских газет, начиная уже с VIII съезда партии (1919 г.). Сталин же заявил о «ликвидации», то есть конфискации имущества и земли у пятимиллионного крестьянства (для начала) и выселении его в сибирские тундры без крова, одежды и пищи, причем поголовно – от грудных детей и до глубоких стариков. Даже в мрачные эпохи рабства и работорговли щадили детей, матерей и стариков. Сталин не щадил никого. Такая расправа с крестьянством считалась настолько невероятной, что первое время мы думали, что Сталин сказал это ради красного словца или просто сболтнул лишнее по неосторожности….
Отдельные крестьянские вспышки в связи с «чрезвычайными мерами» на хлебозаготовках осени 1929 года перерастают в грозные тучи крестьянских бунтов по всей стране – в Центральной России, на Урале, в Сибири, в Туркестане, на Кавказе… Происходит второе издание крестьянской революции 1905 года, но без поддержки рабочих города, при молчании интеллигенции, при безучастности внешнего мира… Мужики с вилами бросаются на первые, для них еще диковинные, советские танки (первое «боевое крещение» советские танки получают в войне против собственного народа), женщины – на штыки чекистов, дети истерически плачут на телах умерщвленных родителей, а танки, пушки, пулеметы и штыки безжалостно и с какой-то жуткой планомерностью «коллективизируют» одних, ликвидируют других».
Как только большевики занялись любимым делом, победы последовали за победами, аж голова закружилась от успехов. Чуть больше года прошло, и половина крестьян (более 10 миллионов семей) записалась в колхозы: «Мы перевыполнили пятилетний план коллективизации более чем вдвое». Пейзанам настолько соблазнительно разъяснили преимущества колхозного строя, что в колхозы повалили «не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями и районами, даже округами».
Тех, кто не желал объединяться в крупные хозяйства, пусть и самых беспорточных, в соответствии с установившейся систематикой зачисляли в подкласс «подкулачников».
Писатель Михаил Шолохов в личном письме Сталину описывал процесс сдачи хлеба колхозами одного отдельно взятого Вешенского района Северо-Кавказского края:
«Так как падающая кривая поступления хлеба к сроку не обеспечивала выполнения плана к сроку крайком направил в Вешенский район особого уполномоченного т. Овчинникова (того самого, который некогда приезжал устанавливать «дополнительную» урожайность). Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!»…
И начали по району с великим усердием «ломать дрова» и брать хлеб «любой ценой». К приезду вновь назначенного секретаря РК Кузнецова и председателя РИКа Королева по району уже имелись плоды овчинниковского внушения:
1) В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК, Белов и другой товарищ, фамилия которого мне неизвестна, допытывались у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили впоследствии распространившийся по району метод «допроса с пристрастием». В полночь вызывали в комсод, по одному колхозников, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцев клали карандаши и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить.
2) В Граческом колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.
3) В Лиховидском колхозе уполномоченный РК на бригадном собрании приказал колхозникам встать, поставил в дверях вооруженного сельского, которому вменил в обязанность следить за тем, чтобы никто не садился, а сам ушел обедать. Пообедал, выспался, пришел через 4 часа. Собрание под охраной сельского стояло. И уполномоченный продолжал собрание…
После отъезда Овчинникова в Верхне-Донской район работой стал руководить Шарапов. О работе уполномоченного или секретаря Шарапов судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!» – распекал на бюро РК Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу… Исключение из партии, арест и голод грозили всякому коммунисту, который не проявлял достаточной «активности» по части применения репрессий, т. к. в понимании Овчинникова и Шарапова только эти методы должны были давать хлеб…. Число замерзших не установлено, т. к. этой статистикой никто не интересовался и не интересуется; точно так же, как никто не интересуется количеством умерших от голода…
Но выселение – это еще не главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 тонны хлеба:
1) Массовые избиения колхозников и единоличников.
2) Сажание в холодную. Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия – январь, февраль. Часто в амбары сажались целыми бригадами.
3) В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: «Скажешь, где яма? Опять подожгу!» В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
4) В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков.
5) Там же: закатывали в рядно и топтали ногами.
6) В Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью.
7) В Солонцовском колхозе в помещение комсод внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом.
8) В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз…»
И так далее – до «способа» № 16.
Партия большевиков есть партия чудес, а насилие расширяет область возможного до гигантских размеров. Чем Овчинников, Белов, Шарапов и другие уполномоченные отличались от иноземных оккупантов? «Матка, яйко!» говорили без акцента? Верой в светлые идеалы коммунизма? Как сказал один из героев братьев Стругацких: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо».
Шолохов отчего-то думал, а скорее «наивничал», что воцарившийся в станицах разбой есть следствие «перегибов» местного руководства, и просил прислать в район «доподлинных коммунистов».
Сталин ему ответил, что коммунисты в Вешенке самые доподлинные, просто очень стараются «обуздать врага», а писателям, прежде чем лезть в политику, «надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию – без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), – этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели «тихую войну» с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов».
Пил дорогой Михаил Александрович горькую и сочинял «Поднятую целину».
На вопросы трудящихся об извивах и изгибах внутренней политики Сталин терпеливо разъяснял, что мелкий собственник всегда был врагом, но раньше – два-три года назад – раскулачивать его было нельзя, так как кулак кормил пролетариат и Красную Армию; «кулацкое производство нечем было заменить». Теперь, когда мы решили перейти к коллективному хозяйствованию, теперь можно его ограбить, теперь безусловно необходимо. А можно ли «кулаков» принимать в колхоз? Ответ: ни в коем случае не пускать в колхоз «заклятого врага советской власти». И в армию не призывать, даже в стройбат.
Что же с ними делать? Во-первых, самых злостных (по классификатору ОГПУ – 1-я категория, «контрреволюционный кулацкий актив»), несомненно, расстрелять. Во-вторых, сколько вокруг «великих строек» и как не хватает рабочих рук.
Ведь в знаменательном апреле 1929-го XVI партконференция одобрила первый пятилетний план. Обосновывая его, Сталин объяснял:
«Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Ставку сделали на форсированное развитие в первую очередь передовых отраслей тяжелой промышленности (производство средств производства), которые могли стать базой для индустриализации других областей экономики. И здесь, как показало Шахтинское дело и другие подобные дела, невозможно было обойтись без чрезвычайных мер. Вот и пригодились массы раскулаченных (за три месяца 1930 года в отдаленные и необжитые районы выселили более полумиллиона «кулаков 2-й категории»), «вредителей», недобитых врагов народа, не осознавших прелестей товарищеской обработки земли, и прочих капиталистических элементов, препятствовавших наступлению социализма. На них сваливали неумелое планирование, собственную некомпетентность, провалы в экономике и сельском хозяйстве.
Именно они – дармовая рабочая сила – осваивали Крайний Север и Дальний Восток, рыли каналы, возводили заводы и электростанции, добывали никель и апатиты, мыли золотишко, попутно перековывались под руководством и бдительной охраной чудесных людей – чекистов.
Ради великой цели у колхозников отобрали все имущество и паспорта. А чтобы не чувствовали себя обделенными заботой Советской власти, взамен дали Закон об усилении уголовной ответственности за кражу и расхищение колхозной собственности от 7 августа 1932 года. Только за первые полтора года по «закону о трех колосках» арестовали и осудили 125 тысяч «уважаемых хлеборобов», из них 5400 человек были расстреляны.
«Победивший пролетариат» получил семидневную рабочую неделю без права увольнения и систему прописки, подростков прикрепили к станку с 14 лет и облагодетельствовали распространением на них всех мер социальной защиты наравне со взрослыми, вплоть до «вышки».
Мировой экономический кризис СССР умело использовал для закупок техники, технологий и специалистов за рубежом. В годы первой пятилетки около 95 % советских промышленных предприятий получили западную помощь. У разорявшихся, «загнивающих капиталистов» купить можно было все, что угодно, – от нефтеперерабатывающего оборудования до секретных танков, двигателей, систем наведения, самолетов и торпед. Сотрудничество с западными фирмами и использование дешевого труда советского населения позволили заложить основу современной тяжелой промышленности.
Из всего состава Политбюро ЦК РКП(б), упомянутого в ленинском завещании, на политическом Олимпе удержался лишь один человек. Троцкий писал: «Серая фигура неожиданно отделилась в известный момент от кремлевской стены – и мир впервые узнал Сталина, как готового диктатора».
Неожиданность состояла лишь в том, что этим диктатором оказался именно Сталин. Все остальное – закономерность, которую молодой Лев, ярый противник большевизма, вывел еще в 1904 году – партия насилия способна эволюционировать только в одном направлении:
«Аппарат партии замещает партию, Центральный Комитет замещает аппарат, и, наконец, диктатор замещает Центральный Комитет».
В партии и стране установился террористический режим партийного аппарата во главе с единоличным руководителем – товарищем Сталиным, вождем мирового пролетариата, гениальным стратегом, лучшим другом ученых, детей и физкультурников.
Вот теперь можно всерьез заняться созданием «базы мировой революции». Всю свою энергию, всю волю Сталин направил на создание своей, невиданной доселе, по определению Авторханова, идеократической Империи.
Введение новой экономической политики позволило в кратчайшие сроки восстановить экономический потенциал страны. В 1923 году промышленное производство более чем в два раза превысило по своему объему уровень 1921 года, составив 39 % по отношению к 1913-му. Сельское хозяйство, освобожденное от прелестей продразверстки, составило 75 % довоенного уровня. Снятие внешней блокады позволило начать экономические контакты с европейскими странами, хотя они так и не стали прочными. Кризис сбыта 1923 года удалось благополучно преодолеть, и в 1924 году экономические показатели медленно, но верно росли.
В 1926 году Сталин объявил, что страна вступила «в новый период новой экономической политики, в период прямой индустриализации» и что «необходимо иметь развитую индустрию, ибо индустрия есть основа, есть начало и конец социализма, социалистического строительства…». 13 апреля, читая доклад ленинградскому активу, генсек провозгласил курс на индустриализацию:
«Стало быть, очередная и основная задача состоит в том, чтобы ускорить темп развития нашей страны, двинуть вперед вовсю нашу индустрию, используя имеющиеся ресурсы, и ускорить тем самым развитие хозяйства в целом… Но для того, чтобы обновить нашу промышленность на основе новой техники, для этого требуются, товарищи, большие и очень большие капиталы. А капиталов у нас мало, как это всем вам известно… Нам нужно превратить нашу страну из страны аграрной в страну индустриальную, и чем скорее – тем лучше. Но для всего этого требуются большие капиталы».
С капиталами и вправду было проблематично. Денег в долг Советам никто давать не хотел. Ну еще бы. Ленин и его правительство, захватившие власть на немецкие деньги и не без помощи германского генштаба, самостоятельно вышли из войны, заключили с кайзером сепаратный мир, снабжали его хлебом и золотом, отпустили на родину почти два миллиона пленных солдат, тем самым обозначив себя как фактических союзников Германии. Кроме того, большевики отказались от всех довоенных договоров и обязательств, то есть в первую очередь от необходимости возвращать миллиардные долги по займам, а заодно прикарманили золотой запас Румынии. После этого гордо обижались на Антанту, стремившуюся «задушить Советскую власть».
Кому на международной арене интересно иметь дело с беспределыциками, финансирующими подрывные организации по всему свету с целью разрушить «мир капитала». Как раз в мае 1927 года Великобритания разорвала дипломатические отношения с СССР, когда выяснилось, что всеобщую забастовку английских шахтеров финансируют ко-минтерновские агенты. Скандал получился грандиозный. (Интересно, как сегодня отреагирует Запад, если российский президент откажется выплачивать ельцинские долги, начнет поставлять оружие в Иран, Палестину, Северную Корею, финансировать «Аль Джихад» и при этом у того же Запада будет просить новые кредиты на развитие военно-промышленного комплекса?)
Выступая на собрании московского партийного актива 13 апреля 1928 года, Сталин подтвердил, что капиталистические страны готовы нормализовать отношения с Советским Союзом при условии выплаты царских долгов и отказа от политики «поддержки освободительного движения рабочего класса других стран». Но тут дело принципа:
«…мы не можем пойти на эти и подобные им уступки, не отказавшись от самих себя, – именно поэтому мы должны быть готовы к тому, что международный капитал будет нам устраивать и впредь все и всякие пакости…» А мы должны продолжать «вести освободительную внешнюю политику».
Невозможность получения инвестиций на Западе вынудила советское руководство принять идею экономической автаркии с опорой на собственные силы. Впрочем, собиравшийся воевать со всем миром вечно живой Ильич эту идею выдвинул еще весной 1918 года в наброске плана научно-технических работ:
«Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности».
Но для всего этого требовались «большие капиталы». Где их взять? Сталин разъяснял: мы не имеем колоний, мы никого не собираемся грабить, мы не можем пойти на кабальные концессии с иностранными фирмами. Остается «четвертый путь индустриализации, путь собственных сбережений для дела промышленности, путь социалистического накопления».
Более того, Иосиф Виссарионович категорически отвергал предложение левых революционеров в качестве «колоний» эксплуатировать деревню: «Эта политика не имеет ничего общего с политикой партии, строящей дело индустриализации на основе экономического сотрудничества между пролетариатом и крестьянством». Он долбил в каждом публичном выступлении об опасности разжигания классовой борьбы в деревне и настаивал на использовании исключительно экономических методов давления на кулака: «Может показаться, что лозунг разжигания классовой борьбы вполне применим к условиям борьбы на этом фронте. Но это неверно. Ибо мы здесь незаинтересованы в разжигании классовой борьбы. Ибо мы вполне можем и должны обойтись здесь без разжигания борьбы и связанных с ней осложнений… лозунг разжигания классовой борьбы на этом втором фронте не является нашим лозунгом».
Восстановление промышленности велось в основном за счет экспорта сырья. Импортировали паровозы и промышленное оборудование. Ради приобретения валюты распродавали сокровища Эрмитажа, Кремля, музейные коллекции. На недоуменные вопросы западных покупателей, для которых прямо со стен снимали и заворачивали шедевры Боттичелли или Тициана: «Вам не жалко?» – улыбчивый Анастас Микоян (1895–1978) отвечал: «Ничего, после победы мировой революции все это будет наше» (как известно, Ленин в 1923 году предлагал продать японцам советскую часть Сахалина. Не сговорились в цене).
Возможности индивидуального примитивного крестьянского хозяйства не могли обеспечить задуманных темпов реконструкции. На XV съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, Сталин продавил решения об ускоренной индустриализации, «чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны», и создании в деревне крупных коллективных хозяйств.
О насильственном насаждении колхозов речь пока не идет. Речь пока о том, «чтобы мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия».
До поры до времени курс на массовую коллективизацию оставался лишь декларацией: на машины и трактора нужны «большие капиталы», с «показом» у партейцев всегда были трудности, основная масса крестьян-единоличников добровольно объединяться и «товарищески» обрабатывать землю желания не изъявляла. Оставались лишь большевистские методы «убеждения», но генсек, пока он боролся с Троцким, был «не заинтересован в разжигании классовой борьбы».
Еще зимой и весной 1928 года Сталин говорил:
«Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба», – и выражал надежду, чтобы через три-четыре года колхозы могли обеспечить хотя бы треть поставок хлеба: «Нэп есть основа нашей экономической политики и остается таковой на длительный исторический период». Более того: «Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти».
Однако стремление быстро поднять экономический уровень страны неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же на Западе начиналась Великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно необходимы были развитый военно-промышленный комплекс и могучая армия, а для этого – окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».
Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства отвергался всеми «красными профессорами» безоговорочно. Фермер, по-нашему «кулак», – классовый враг. К тому же произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя. Это подтвердил кризис, по-большевистски – саботаж, хлебозаготовок 1928 года (товарищ Сталин тогда проехался по Сибири и продемонстрировал местным аппаратчикам свое понимание «экономических мер воздействия» на крестьян, не желающих сдавать хлеб по государственным ценам, предложив лепить им ст. 107 Уголовного кодекса о спекуляции, хлеб конфисковать и перетасовать излишне мягкотелые прокурорские кадры: «Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты…»).
Любой, самый мелкий частный собственник, независимый производитель одним только фактом своего существования «рождает капитализм и буржуазию». Колхозы для того и были придуманы, чтобы хлеб изымать централизованно, желательно даром, с песнями загружать в закрома родины и не зависеть от «кулацких капризов».
В апреле 1929 года, идейно разгромив бывших «левых коммунистов», оказавшихся ныне «правыми уклонистами», советское руководство круто сменило курс, провозгласив «общее наступление социализма по всему фронту».
«Год великого перелома» означал сворачивание новой экономической политики, сплошную насильственную коллективизацию, возврат к чрезвычайным мерам, подавление железной рукой любого сопротивления. От «постепенного и неуклонного» объединения мелких хозяйств – к «неуклонному», ударными и сверхударными темпами обобществлению частной собственности в деревне с применением всего арсенала средств «убеждения». В общем, большевики решили снова примитивно ограбить мужика-хлебороба.
Объясняют, выхода иного не было: агрессивность империализма, как обычно, непрерывно возрастала, «кулачье» богатело, наглело и «организовывало подкопы» против Советской власти, да и всему народу пора было напомнить, что уступка, сделанная капитализму в 1921 году, являлась лишь временным отступлением, накоплением сил перед рывком в светлое будущее.
Необходимость использования самых чрезвычайных мер обосновывалась изобретенной Сталиным теорией обострения классовой борьбы по мере успешного продвижения к социализму:
«Социализм успешно наступает на капиталистические элементы, социализм растет быстрее капиталистических элементов, удельный вес капиталистических элементов ввиду этого падает, и именно потому, что удельный вес капиталистических элементов падает, капиталистические элементы чувствуют смертельную опасность и усиливают свое сопротивление…
Это есть перегруппировка сил классовых врагов пролетариата, имеющая своей целью отстоять старое против нового. Нетрудно понять, что эти обстоятельства не могут не вызывать обострения классовой борьбы».
Если враг не сдается, его уничтожают. Как класс. Если сдается – тоже. (Занимательно, до чего меняются люди. Максим Горький, еще не купленный с потрохами, 20 ноября 1917 года писал:
«Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт… Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею не менее кровавая и мрачная реакция». В 1933 году он будет воспевать чудеса Беломорканала и его начальничков.)
В декабре 1929 года Сталин объявил поворот от политики «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса». Кулаков в стране было, по официальной статистике, 5 миллионов человек и кандидатов в них – так называемых «зажиточных» крестьян – около 13 миллионов. Для подавления сопротивления недобитых капиталистических элементов, их раскулачивания и уничтожения приходилось признать допустимость чрезвычайных мер. Временно, конечно.
«Началась подлинная война на истребление крестьянства, – вспоминает А.Г. Авторханов. – Пропагандная ругань по адресу «кулаков» не сходила со страниц советских газет, начиная уже с VIII съезда партии (1919 г.). Сталин же заявил о «ликвидации», то есть конфискации имущества и земли у пятимиллионного крестьянства (для начала) и выселении его в сибирские тундры без крова, одежды и пищи, причем поголовно – от грудных детей и до глубоких стариков. Даже в мрачные эпохи рабства и работорговли щадили детей, матерей и стариков. Сталин не щадил никого. Такая расправа с крестьянством считалась настолько невероятной, что первое время мы думали, что Сталин сказал это ради красного словца или просто сболтнул лишнее по неосторожности….
Отдельные крестьянские вспышки в связи с «чрезвычайными мерами» на хлебозаготовках осени 1929 года перерастают в грозные тучи крестьянских бунтов по всей стране – в Центральной России, на Урале, в Сибири, в Туркестане, на Кавказе… Происходит второе издание крестьянской революции 1905 года, но без поддержки рабочих города, при молчании интеллигенции, при безучастности внешнего мира… Мужики с вилами бросаются на первые, для них еще диковинные, советские танки (первое «боевое крещение» советские танки получают в войне против собственного народа), женщины – на штыки чекистов, дети истерически плачут на телах умерщвленных родителей, а танки, пушки, пулеметы и штыки безжалостно и с какой-то жуткой планомерностью «коллективизируют» одних, ликвидируют других».
Как только большевики занялись любимым делом, победы последовали за победами, аж голова закружилась от успехов. Чуть больше года прошло, и половина крестьян (более 10 миллионов семей) записалась в колхозы: «Мы перевыполнили пятилетний план коллективизации более чем вдвое». Пейзанам настолько соблазнительно разъяснили преимущества колхозного строя, что в колхозы повалили «не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями и районами, даже округами».
Тех, кто не желал объединяться в крупные хозяйства, пусть и самых беспорточных, в соответствии с установившейся систематикой зачисляли в подкласс «подкулачников».
Писатель Михаил Шолохов в личном письме Сталину описывал процесс сдачи хлеба колхозами одного отдельно взятого Вешенского района Северо-Кавказского края:
«Так как падающая кривая поступления хлеба к сроку не обеспечивала выполнения плана к сроку крайком направил в Вешенский район особого уполномоченного т. Овчинникова (того самого, который некогда приезжал устанавливать «дополнительную» урожайность). Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!»…
И начали по району с великим усердием «ломать дрова» и брать хлеб «любой ценой». К приезду вновь назначенного секретаря РК Кузнецова и председателя РИКа Королева по району уже имелись плоды овчинниковского внушения:
1) В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК, Белов и другой товарищ, фамилия которого мне неизвестна, допытывались у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили впоследствии распространившийся по району метод «допроса с пристрастием». В полночь вызывали в комсод, по одному колхозников, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцев клали карандаши и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить.
2) В Граческом колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.
3) В Лиховидском колхозе уполномоченный РК на бригадном собрании приказал колхозникам встать, поставил в дверях вооруженного сельского, которому вменил в обязанность следить за тем, чтобы никто не садился, а сам ушел обедать. Пообедал, выспался, пришел через 4 часа. Собрание под охраной сельского стояло. И уполномоченный продолжал собрание…
После отъезда Овчинникова в Верхне-Донской район работой стал руководить Шарапов. О работе уполномоченного или секретаря Шарапов судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!» – распекал на бюро РК Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу… Исключение из партии, арест и голод грозили всякому коммунисту, который не проявлял достаточной «активности» по части применения репрессий, т. к. в понимании Овчинникова и Шарапова только эти методы должны были давать хлеб…. Число замерзших не установлено, т. к. этой статистикой никто не интересовался и не интересуется; точно так же, как никто не интересуется количеством умерших от голода…
Но выселение – это еще не главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 тонны хлеба:
1) Массовые избиения колхозников и единоличников.
2) Сажание в холодную. Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия – январь, февраль. Часто в амбары сажались целыми бригадами.
3) В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: «Скажешь, где яма? Опять подожгу!» В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
4) В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков.
5) Там же: закатывали в рядно и топтали ногами.
6) В Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказав бежать к хутору рысью.
7) В Солонцовском колхозе в помещение комсод внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом.
8) В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз…»
И так далее – до «способа» № 16.
Партия большевиков есть партия чудес, а насилие расширяет область возможного до гигантских размеров. Чем Овчинников, Белов, Шарапов и другие уполномоченные отличались от иноземных оккупантов? «Матка, яйко!» говорили без акцента? Верой в светлые идеалы коммунизма? Как сказал один из героев братьев Стругацких: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо».
Шолохов отчего-то думал, а скорее «наивничал», что воцарившийся в станицах разбой есть следствие «перегибов» местного руководства, и просил прислать в район «доподлинных коммунистов».
Сталин ему ответил, что коммунисты в Вешенке самые доподлинные, просто очень стараются «обуздать врага», а писателям, прежде чем лезть в политику, «надо уметь видеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию – без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), – этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели «тихую войну» с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов».
Пил дорогой Михаил Александрович горькую и сочинял «Поднятую целину».
На вопросы трудящихся об извивах и изгибах внутренней политики Сталин терпеливо разъяснял, что мелкий собственник всегда был врагом, но раньше – два-три года назад – раскулачивать его было нельзя, так как кулак кормил пролетариат и Красную Армию; «кулацкое производство нечем было заменить». Теперь, когда мы решили перейти к коллективному хозяйствованию, теперь можно его ограбить, теперь безусловно необходимо. А можно ли «кулаков» принимать в колхоз? Ответ: ни в коем случае не пускать в колхоз «заклятого врага советской власти». И в армию не призывать, даже в стройбат.
Что же с ними делать? Во-первых, самых злостных (по классификатору ОГПУ – 1-я категория, «контрреволюционный кулацкий актив»), несомненно, расстрелять. Во-вторых, сколько вокруг «великих строек» и как не хватает рабочих рук.
Ведь в знаменательном апреле 1929-го XVI партконференция одобрила первый пятилетний план. Обосновывая его, Сталин объяснял:
«Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние за 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Ставку сделали на форсированное развитие в первую очередь передовых отраслей тяжелой промышленности (производство средств производства), которые могли стать базой для индустриализации других областей экономики. И здесь, как показало Шахтинское дело и другие подобные дела, невозможно было обойтись без чрезвычайных мер. Вот и пригодились массы раскулаченных (за три месяца 1930 года в отдаленные и необжитые районы выселили более полумиллиона «кулаков 2-й категории»), «вредителей», недобитых врагов народа, не осознавших прелестей товарищеской обработки земли, и прочих капиталистических элементов, препятствовавших наступлению социализма. На них сваливали неумелое планирование, собственную некомпетентность, провалы в экономике и сельском хозяйстве.
Именно они – дармовая рабочая сила – осваивали Крайний Север и Дальний Восток, рыли каналы, возводили заводы и электростанции, добывали никель и апатиты, мыли золотишко, попутно перековывались под руководством и бдительной охраной чудесных людей – чекистов.
Ради великой цели у колхозников отобрали все имущество и паспорта. А чтобы не чувствовали себя обделенными заботой Советской власти, взамен дали Закон об усилении уголовной ответственности за кражу и расхищение колхозной собственности от 7 августа 1932 года. Только за первые полтора года по «закону о трех колосках» арестовали и осудили 125 тысяч «уважаемых хлеборобов», из них 5400 человек были расстреляны.
«Победивший пролетариат» получил семидневную рабочую неделю без права увольнения и систему прописки, подростков прикрепили к станку с 14 лет и облагодетельствовали распространением на них всех мер социальной защиты наравне со взрослыми, вплоть до «вышки».
Мировой экономический кризис СССР умело использовал для закупок техники, технологий и специалистов за рубежом. В годы первой пятилетки около 95 % советских промышленных предприятий получили западную помощь. У разорявшихся, «загнивающих капиталистов» купить можно было все, что угодно, – от нефтеперерабатывающего оборудования до секретных танков, двигателей, систем наведения, самолетов и торпед. Сотрудничество с западными фирмами и использование дешевого труда советского населения позволили заложить основу современной тяжелой промышленности.