На студии, принадлежащей компании «Таусер филмс». Я, пожалуй, сделаю три части — война в воздухе, на море и на земле. По часу каждая. Единственная проблема — первичное финансирование. Хотя я думаю, что сумею уговорить Би-би-си предоставить мне кредит и кое-какие скидки. «Годы, которые высекли мир» — неплохое название. Тысячи действующих лиц… Ладно, всем привет. Чао!
И она исчезла.
— Господи Иисусе! Ничего себе — «всем привет!» — Я прямо-таки ошалел.
— Да, недурная перемена! — усмехнулся Адам. — Я даже начинаю гордиться своей меняльной лавкой.
— Она сумела устранить повреждения?
— Угу. И теперь у нас есть отличная основа для создания искусственного интеллекта.
— Но каким «большим Я» ты заменил ее комплекс неполноценности? Запихнул в ее головку мозги и находчивость Сесила Б. Де Милля? note 20
— Нет, Ф.Т. Барнумаnote 21.
— Ничего себе! Тогда вполне возможно, что в список этой «тысячи действующих лиц» будет включено целое слоновье стадо.
— И все слоны будут носить кличку Джумбо note 22!
— Одного я понять не могу, — сказал я. — Ей ведь явно ничего не стоило с помощью одного-единственного желания добраться сюда, так почему же она ждала столько лет?
— Из-за страха, Альф. Это все страх Неведомого. Именно он чаще всего тормозит все сокровенные желания.
ГЛАВА 4. СЕМЕРО ОТЛИЧНО ПОВЕШЕННЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ
И она исчезла.
— Господи Иисусе! Ничего себе — «всем привет!» — Я прямо-таки ошалел.
— Да, недурная перемена! — усмехнулся Адам. — Я даже начинаю гордиться своей меняльной лавкой.
— Она сумела устранить повреждения?
— Угу. И теперь у нас есть отличная основа для создания искусственного интеллекта.
— Но каким «большим Я» ты заменил ее комплекс неполноценности? Запихнул в ее головку мозги и находчивость Сесила Б. Де Милля? note 20
— Нет, Ф.Т. Барнумаnote 21.
— Ничего себе! Тогда вполне возможно, что в список этой «тысячи действующих лиц» будет включено целое слоновье стадо.
— И все слоны будут носить кличку Джумбо note 22!
— Одного я понять не могу, — сказал я. — Ей ведь явно ничего не стоило с помощью одного-единственного желания добраться сюда, так почему же она ждала столько лет?
— Из-за страха, Альф. Это все страх Неведомого. Именно он чаще всего тормозит все сокровенные желания.
ГЛАВА 4. СЕМЕРО ОТЛИЧНО ПОВЕШЕННЫХ ДЖЕНТЛЬМЕНОВ
Позднее, когда Адам отправился в Олдувайское ущелье note 23, чтобы примерно за миллион лет до сегодняшнего дня попытаться отыскать там источник происхождения Коллективного Бессознательного, я спросил Глорию, где здесь главный Рубильник. Я понимал, что здесь просто должна быть какая-нибудь такая штуковина, иначе даже наш Магнетрон, наш великолепный Загадочный Кот вполне мог бы заблудиться в глубинах времени-пространства. Ведь и мы, мошенники, тоже должны иногда отдохнуть, верно?
Глория отодвинула стоявшую в нише изысканную бледно-голубую китайскую вазу, и за ней на стене оказался весьма простой выключатель. Я протянул руку и повернул его. Ничего вроде бы не изменилось… но изменилось все! Постоянное поле сингулярности в одну секунду порождало идеальный «прерыватель Дедекинда» note 24, который и давал нам возможность существовать как бы в безвременном пространстве, где можно было бездельничать, есть, пить, заниматься сексом, принимать душ, выманивать у клиентов деньги и снова делать все это без малейшего ущерба для клиентов — ни одному из них не пришлось ждать (да этого попросту и не могло случиться), пока мы пребывали в комнате Глории на самом верху, куда вела чугунная лестница и где по стенам были развешаны все ее прежние кожи.
— Целая галерея Глорий! — заметил я, погладив ближайшую ко мне кожу.
— И, между прочим, постоянно обновляющаяся, — заметила она, — на радость человеку и зверю. Ляг со мной в постель, о Альф тысячи звезд! Разве не ждала я терпеливо там внизу этих мгновений?
— О да! — сказал я, целуя ее снова и снова. Несколько раз Я пытался встать с нашего ложа, но опять падал как подкошенный в ее объятия, погружаясь в глубину ее глаз, и меня приветствовало ее тихое ласковое шипение, похожее на шелест волн какого-то древнего моря… приветствовало и увлекало — куда-то вниз, вниз…
…И мерещились мне чугунные ступени под моими босыми ногами, неясные, далекие, и слабо освещенная комната, которую я миновал и вышел в огромную дверь, ощупью продвигаясь по темным коридорам, где стены были украшены странными произведениями искусства, исполненными сексуальной агрессивности и насилия. Указателями мне служили отметины могучих когтей леопарда, и я старался не отступать от тропы, ведущей меня между «одевающим» и «раздевающим» полями…
…пока не пришел туда, где висели те семеро, колышемые неощутимым ветерком, — на самом деле, кажется, это было первым проблеском в осознании мною реальности, а все остальное… все остальное — лишь отпечатки в памяти первых впечатлений моего посещения этого странного места… Что-то было в этом поле такое… Не знаю, как оно работало, но лучше было туда вообще не входить!
Я сделал еще несколько шагов вперед. Нагнулся, коснулся чего-то и почувствовал смертный холод…
То была его рука. Я крепко ее сжал — не знаю, был ли то художник Пьетро или крестоносец, уверенным я быть никак не мог… — и повернул тело так, чтобы слабый свет впереди меня…
— С-с-с-с! Альф! Что ты здесь делаешь? — Я почувствовал на плече руку Глории. — Ты ходил во сне! Как лунатик! Пойдем скорее отсюда!
Она крепко вцепилась в мое плечо — как и я сам в руку своего повешенного приятеля. Благодаря нашим объединенным усилиям он наконец повернулся так, как нужно…
Я тут же выпустил его руку.
— Что это? Сон? — спросил я в ужасе, когда свет упал повешенному на лицо.
Это было мое лицо! У повешенного, вращавшегося передо мной в бледном свете, было мое лицо!
— Господи, Глория, с какой это стати наш дорогой Котик подвесил на мясной крюк моего двойника?!
— То, что он рассказал тебе об этих людях, чистая правда. Просто вот этот случайно оказался похож на тебя.
Я пробежал чуть дальше, понимая, что теперь вполне смогу еще некоторое время выдержать этот холод, и схватил за ноги следующего. Я резко повернул его, и передо мной вновь оказалось мое собственное лицо! Я перешел к третьему повешенному, перевернул… То же самое! И у четвертого тоже, и у всех остальных… Я упал на колени.
И почувствовал, что она обнимает меня за плечи.
— Все! Что это, Глория?! Он что, коллекционирует покойников, похожих на меня? Или ждет, не стану ли я номером восемь? Может, мне пора бежать отсюда, пока не поздно? Впрочем, разве сбежишь от человека, который может последовать за тобой куда угодно? Что ему нужно? Зачем они здесь?
— Прежде всего мне необходимо вывести тебя из этого поля! — Она крепко подхватила меня под мышки и поставила на ноги. — Пойдем скорее.
— Сперва скажи!
— Я все непременно расскажу тебе, если сейчас ты пойдешь со мной, хорошо?
— Значит, вы обсуждали мой случай?
— Да-с-с-с.
— И я полагаю, в моем присутствии? Общаясь с помощью ультразвука?
— Да-с-с-с.
— Но что это все-таки такое — то, что я, как ты говоришь, «понял сам»? Я ведь по-прежнему ничего не понимаю!
— То, что ты являешься частью чего-то — и, возможно, очень опасного!
— что воздействует на него и на все это место. Он хотел обследовать тебя, понаблюдать за тобой, узнать, не обозначишь ли ты как-то свои планы относительно нас. Только после этого он мог бы рискнуть поговорить с тобой.
— Рискнуть? Так что же, он меня боится?
— Это так и есть.
— Но извини, он ведь куда умнее, сильнее, старше и мудрее меня — если отвлечься от всей этой чепухи насчет четырех клонов-близнецов — и, возможно, обладает куда более развитой, абсолютно звериной, я бы сказал, хитростью. Возможно к тому же, он еще более безумен, чем я…
— У него нет возможности просто узнать, что именно у тебя на уме. Ведь ты можешь даже оказаться во всем ему равным, но умело это скрывать. Ты можешь также оказаться одним из тех спецнаблюдателей, которые следят за его ростом и развитием… Или же-у тебя могут быть куда более мрачные цели… Вот почему он решил ввести тебя в курс наших дел — а он этого ни для кого другого раньше не делал! Ему просто необходимо было понаблюдать за тобой и попытаться найти разгадку к твоей возможной «легенде».
— И ты ему в этом помогаешь?
— Конечно.
— Ну и как? Узнала что-нибудь, чем стоило бы с ним поделиться?
— Пока нет. Ты меня совершенно сбил с толку! Ты мне кажешься именно тем, кем хотел бы казаться — способным журналистом с высокими и довольно дорогостоящими запросами, который сам себе выбирает задания по плечу, весьма любознательным, легким в общении, неплохо образованным и обладающим несколько абсурдным чувством юмора. Но только нам известно, что за этим, по всей вероятности, таится нечто существенно большее — если только (и только если!) вас действительно не восемь человек!
— Но это место действительно притягивает все сверхъестественное, Глория. А что, если я являюсь частью некой синхронной системы, которая повторяется на протяжении многих лет, обеспечивая тем самым фатальное вовлечение самых разных любознательных парней, которые и внешне на меня похожи?.. Послушай-ка, а ты случайно ни в кого из них не была влюблена прежде?
Она засмеялась.
— Кто знает?.. Возможно, много моих кож назад…
— Или много твоих девственностей назад, да? Мне, например, мысль о том, что я лишь временно удовлетворяю твои эмоциональные и физические потребности, довольно-таки неприятна. Мы, твои многочисленные любовники, похожи на череду важных гостей, по одному проходящих перед хозяйкой дома. Между прочим, такое положение вещей слишком многое раскрывает в нас обоих…
— С-с-с-с. Но это так романтично! Вечно возвращающиеся поклонники…
— …И те, другие, видно, не лучше меня разбирались в особенностях этой вашей Дыры? Что также говорит немало о моей предполагаемой «суперинтеллектуальности».
— Ни о чем это не говорит. Мы еще ничего не знаем, Альф.
— Называй меня просто: Альф Восьмой. Она снова, чуть присвистывая, рассмеялась, продолжая массировать мое правое плечо.
— Альф только один!
— Вот как?
— Вы все — это один и тот же человек!
— Не понимаю.
— Когда несколько наших клиентов уже качались здесь на крюках, Адаму наконец пришло в голову сравнить различные виды их тканей…
— И что?
— Все клетки оказались генетически идентичными! Это клоны. Альф!
— И я тоже клон?
— Да, нам удалось идентифицировать и твой тип. Ты такой же, как они.
— Ты уверена, что я клон?
— С-с-с-с. Ну, я не знаю… Возможно, ты оригинал, а все остальные просто принадлежат к твоей группе поддержки. Или являются твоими разведчиками. Возможно, каждый из них уже сумел извлечь достаточное количество информации, и ты каким-то образом контролировал данный процесс. Возможно, наконец, что теперь ты вполне готов действовать сам…
— Но это же сущая нелепость! Что значит «действовать»? Каким образом? Против кого? Ради чего?
— Откуда мне знать? Возможностей так много… Это место уникально. Оно представляет возможность обрести могущество, знания, осуществить любое свое желание… Однако никто не может сказать, какова твоя конкретная цель.
Я покачал головой:
— Чушь какая!
Она придвинулась ко мне, плавно обвила меня своим гибким телом и сказала:
— Тогда пусть эта загадка так неразгаданной и останется. Возможно, еще появятся и девятый, и десятый, и когда-нибудь все разъяснится. А пока, по-моему, лучше нам прислушаться к голосу плоти. — Ее язычок коснулся моей щеки, и мне этот аргумент показался чрезвычайно убедительным. Вскоре наши тела опять сплелись в тесный узел, который, как мне было совершенно ясно, я уже никогда не сумею развязать без посторонней помощи. И это в значительной степени лишь делало наслаждение еще более острым.
Лишь позднее, уже почти засыпая, я осознал, что они держали все мои чувства и мысли как бы в постоянной осаде, пока я находился в их обществе. Мне хотелось на свободе обдумать эту мысль, однако волны усталости захлестывали меня…
Спустившись по лестнице, я вышел в вестибюль. Рубильник, спрятанный в нише за китайской вазой, по-прежнему был в нерабочем положении, и я двинулся к двери, желая узнать, что произошло за это время. Если открывать ее в условиях абсолютного безвременья было довольно-таки рискованно, то, как я полагал, она, в связи с отключением Рубильника, должна оказаться запертой.
Но дверь отворилась.
Небольшой дворик перед крыльцом был окружен стеной густого белого тумана. Я вышел наружу и, озираясь, спустился с крыльца. Был ли то настоящий туман или же некий продукт мыслительной деятельности — не знаю. Такой туман бывает порой в голове, когда мозг сталкивается с неким фундаментальным физическим парадоксом…
Я сделал шаг вперед, не чувствуя ни малейшего холода, хотя был совершенно наг.
— Глория? — окликнул я ее, чувствуя, как приглушенно звучит мой голос. — Ты здесь, моя дорогая змейка?
Ответа не последовало. Я сделал еще шаг, и мне показалось, что мимо практически над самой землей проплывает нечто огромное и темное.
— Глория! — снова позвал я ее. — Давай лучше вернемся в дом!
Я уже собрался это сделать, но тут кто-то схватил меня за лодыжку. Я споткнулся, посмотрел вниз и увидел, что за ногу меня держит чья-то тонкая бледная рука, вынырнувшая откуда-то из кучи тряпья, валявшегося у нашего крыльца.
— Нет! — донесся оттуда чей-то резкий окрик. — Не смеешь ты и шагу сделать, не зная, кто перед тобою!
— Но я просто ищу свою подружку, Глорию… Я думал, может, она сюда пошла…
— Никто не выходил отсюда с тех пор, как это место осквернено тобою было!
— Ну ладно вам! Может, все-таки выпустите мою ногу?
— Я не уверен, не уверен… Ведь ты, меня совсем не зная, мог бы пойти и дальше, верно?
— А что, если пойду?
— Ну, здесь тебе не просто улица, несчастный! — быстро возразил он.
— Тут так просто дальше не пройти! — С этими словами из-под кучи вынырнула вторая рука, в которой оказалась бутылка. Затем оттуда же появилась заросшая волосами голова. Физиономия этого типа была мне совершенно незнакома. Пьяница выжал из бутылки несколько последних капель прямо в свою разверстую пасть, негромко рыгнул и поставил бутылку перед собой на землю. — Прикрой глаза рукой, — велел он, кривя рот. И как раз вовремя.
Какая-то беззвучная и невероятно яркая вспышка рассеяла туман, и я почувствовал мощный поток пронизавшего меня неведомого излучения.
— Какого черта!
— Поток фотонов, — пояснил пьяница. — Мы решили: да будет свет!
— Между прочим, я видел, как тут что-то черное пролетело. Очень низко,
— буркнул я сквозь зубы.
— А, это старый Уроборос кружит.
— Что ты мне сказки рассказываешь!
— Человек — млекопитающее, способное создавать метафоры. В этом и заключается секрет его успеха.
Я поморгал — в глазах у меня вдруг потемнело. А когда это отвратительное ощущение прошло, спросил:
— А ты сам-то кто?
— Уртч.
Рука его казалась тонкой и немощной, однако по-прежнему сжимала мою лодыжку как кандалами.
— Может, все-таки отпустишь меня? По-моему, ты достаточно ясно обозначил свою цель. Однако ты, похоже, слишком много знаешь для обыкновенного старого пропойцы.
— Уличная мудрость, купленная ценой страданий, — заметил он и отпустил мою ногу. — Но если ты признаешь, что кое-чем мне обязан, то ловлю тебя на слове.
— Чего же ты хочешь? — спросил я, наклоняясь и осматривая свою ногу.
— Сходи в дом и принеси мне полную бутылку вина вместо пустой.
— Черт побери, но ты же и сам можешь войти, взять любую бутылку и выпить ее прямо в доме! — сказал я. — Кстати, там будет куда удобнее…
— Нет, это моя улица, и по-настоящему я счастлив только здесь!
— Ну ладно, — согласился я. — Погоди минутку.
В легком фиалкового цвета тумане, заползшем и в дом, я отыскал оплетенную бутылку «Руф-фино Кьянти», откупорил ее и вынес ему.
— «Кьянти» сойдет, Уртч?
— Вполне. — Он протянул руку и взял бутылку. — Как тебя зовут, малыш?
— Альф.
Он сделал добрый глоток и вздохнул.
— А теперь тебе лучше пойти и поискать свою милую. Альф.
— Да, пожалуй. Пожалуй, так будет лучше. — Я закрыл дверь и пошел в глубь дома, к Дыре, испытывая самые дурные предчувствия.
Открыв дверь, я вошел туда, спустился вниз, снова поднялся наверх, и вскоре мне показалось, что я отбрасываю не одну, а куда больше теней. Я прошел довольно далеко, но увидел Глорию, лишь когда оказался там, где висели семеро Аль-фов. Она стояла справа от них и чуть в стороне; руки ее странным образом двигались, словно она управляла неким невидимым устройством…
— Глория, зачем ты сюда вернулась? И что это ты делаешь?
Последовало громкое звяканье — точно поворачивали ключ в замке огромного шкафа. Я подошел ближе.
Глория медленно повернулась ко мне и сказала:
— Ты знаешь, из-за тебя я совершенно выбилась из графика! Вот проснулась и вспомнила, что совершенно пренебрегла некоторыми своими обязанностями…
Я метнулся мимо нее — туда, где только что двигались ее руки. Но ощутил одну лишь пустоту.
— А где же оно? — спросил я. — Где это оборудование?
— Мы держим его в кладовой — в других пространствах. Я вывела то, что мне было нужно, на свою рабочую подстанцию, а когда закончила, вернула на место.
— Но почему — именно сюда?
— Потому что я много об этом думала. — Она мотнула головой в сторону семи повешенных и пояснила: — Мне не давала покоя проблема восьми Альфов!
— Выяснила что-нибудь?
— Нет. А ты сам ничего не хочешь мне поведать?
— Нет.
Она взяла меня за руку и мягко повернула лицом туда, откуда я пришел.
— Что ж, в таком случае мы квиты. — И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.
И снова меня охватила растерянность, но я постарался с ней справиться и сказал:
— Я, между прочим, сперва искал тебя на улице. И возле крыльца встретил одного старого пьяницу, очень интересного. Его зовут Уртч.
— Это невозможно! — покачала она головой.
— И тем не менее он там был. Продемонстрировал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.
— У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.
— Но он был — у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все туманом любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.
— Но все же…
Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.
— Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.
На крыльце никого не было, хотя клочья тумана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практически ничего в нем различить было невозможно.
— Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!
— Уртч. Странное имя.
— Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точки между глазами к подбородку.
— Великий предок! — пробормотала она. — А этот… он что же… сказал что-нибудь особенное?..
— Нет, — отвечал я. — Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.
— Интересно… А не мог ли он забраться в дом? — вдруг спросила она, нервно озираясь.
— Не думаю. Я приглашал его зайти и с большими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на улице, на СВОЕЙ улице.
Она покачала головой и что-то тихонько прошипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей — мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.
— Уртч, Уртч, — словно звала она время от времени.
— Так ты все-таки видела его?
— Нет, дело не в этом… Это я так просто… Мы проверили все шкафы и кладовые, осмелившись даже зайти в комнату Адама, — там было на удивление чисто и аккуратно прибрано; комната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.
Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать…
— Проснулся? — тихо спросила Глория, медленно скользя вдоль моего правого бока.
— Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне подходишь!
Она захихикала. Потом погладила меня по голове и шепнула:
— Взаимно. Ну что, давай включим Рубильник и вернемся в лавку?
— Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.
— Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.
— Вот только с чего начинать-то? Здесь столько всяких загадок… №
— Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор — остатки разных несерьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.
— Тогда давай начнем… с этих «долгих лет». Насколько они «долгие»? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?
—Да.
— И Адам прибыл сюда из далекого будущего, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?
— Да. В точности как он тебе и рассказывал.
— И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые разнообразные сделки? В течение всей нашей истории?
— Да, это так.
— И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?
— И это верно.
— И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?
— Ну да. И поэтому тоже. — Она медленно переползла через меня.
— Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?
— Но мы же тебе говорили!
— Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.
— Мы не из двадать пятого века.
— Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.
— Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век — самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.
— Ах вот как? В таком случае откуда же — точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?
— Этого я сказать тебе не могу.
— Почему?
— Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.
— Но почему?!
— Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.
— И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.
— И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.
— По-моему, я догадываюсь.
— Нет, не догадываешься.
— Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.
— Охотно. Я из рода змей. Адам — кошка. Вот и все.
— Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека — по внешности и по уровню умственного развития…
— Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…
— Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?
— Да-с-с-с.
— Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?
—Ода!
— В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.
— Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.
— Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?
Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:
— Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?
— Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? — Но я уже и сам обнимал ее. — Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам — «калейдейон»?
Она покачала головой:
— Так нельзя сказать. «Калейдейон» — это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.
— Ну хорошо. Пусть будет множественное, — сказал я. — Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.
Глория отодвинула стоявшую в нише изысканную бледно-голубую китайскую вазу, и за ней на стене оказался весьма простой выключатель. Я протянул руку и повернул его. Ничего вроде бы не изменилось… но изменилось все! Постоянное поле сингулярности в одну секунду порождало идеальный «прерыватель Дедекинда» note 24, который и давал нам возможность существовать как бы в безвременном пространстве, где можно было бездельничать, есть, пить, заниматься сексом, принимать душ, выманивать у клиентов деньги и снова делать все это без малейшего ущерба для клиентов — ни одному из них не пришлось ждать (да этого попросту и не могло случиться), пока мы пребывали в комнате Глории на самом верху, куда вела чугунная лестница и где по стенам были развешаны все ее прежние кожи.
— Целая галерея Глорий! — заметил я, погладив ближайшую ко мне кожу.
— И, между прочим, постоянно обновляющаяся, — заметила она, — на радость человеку и зверю. Ляг со мной в постель, о Альф тысячи звезд! Разве не ждала я терпеливо там внизу этих мгновений?
— О да! — сказал я, целуя ее снова и снова. Несколько раз Я пытался встать с нашего ложа, но опять падал как подкошенный в ее объятия, погружаясь в глубину ее глаз, и меня приветствовало ее тихое ласковое шипение, похожее на шелест волн какого-то древнего моря… приветствовало и увлекало — куда-то вниз, вниз…
…И мерещились мне чугунные ступени под моими босыми ногами, неясные, далекие, и слабо освещенная комната, которую я миновал и вышел в огромную дверь, ощупью продвигаясь по темным коридорам, где стены были украшены странными произведениями искусства, исполненными сексуальной агрессивности и насилия. Указателями мне служили отметины могучих когтей леопарда, и я старался не отступать от тропы, ведущей меня между «одевающим» и «раздевающим» полями…
…пока не пришел туда, где висели те семеро, колышемые неощутимым ветерком, — на самом деле, кажется, это было первым проблеском в осознании мною реальности, а все остальное… все остальное — лишь отпечатки в памяти первых впечатлений моего посещения этого странного места… Что-то было в этом поле такое… Не знаю, как оно работало, но лучше было туда вообще не входить!
Я сделал еще несколько шагов вперед. Нагнулся, коснулся чего-то и почувствовал смертный холод…
То была его рука. Я крепко ее сжал — не знаю, был ли то художник Пьетро или крестоносец, уверенным я быть никак не мог… — и повернул тело так, чтобы слабый свет впереди меня…
— С-с-с-с! Альф! Что ты здесь делаешь? — Я почувствовал на плече руку Глории. — Ты ходил во сне! Как лунатик! Пойдем скорее отсюда!
Она крепко вцепилась в мое плечо — как и я сам в руку своего повешенного приятеля. Благодаря нашим объединенным усилиям он наконец повернулся так, как нужно…
Я тут же выпустил его руку.
— Что это? Сон? — спросил я в ужасе, когда свет упал повешенному на лицо.
Это было мое лицо! У повешенного, вращавшегося передо мной в бледном свете, было мое лицо!
— Господи, Глория, с какой это стати наш дорогой Котик подвесил на мясной крюк моего двойника?!
— То, что он рассказал тебе об этих людях, чистая правда. Просто вот этот случайно оказался похож на тебя.
Я пробежал чуть дальше, понимая, что теперь вполне смогу еще некоторое время выдержать этот холод, и схватил за ноги следующего. Я резко повернул его, и передо мной вновь оказалось мое собственное лицо! Я перешел к третьему повешенному, перевернул… То же самое! И у четвертого тоже, и у всех остальных… Я упал на колени.
И почувствовал, что она обнимает меня за плечи.
— Все! Что это, Глория?! Он что, коллекционирует покойников, похожих на меня? Или ждет, не стану ли я номером восемь? Может, мне пора бежать отсюда, пока не поздно? Впрочем, разве сбежишь от человека, который может последовать за тобой куда угодно? Что ему нужно? Зачем они здесь?
— Прежде всего мне необходимо вывести тебя из этого поля! — Она крепко подхватила меня под мышки и поставила на ноги. — Пойдем скорее.
— Сперва скажи!
— Я все непременно расскажу тебе, если сейчас ты пойдешь со мной, хорошо?
* * *
— Мне очень жаль, Альф, что ты все это понял сам. Он собирался сказать тебе — когда узнает тебя получше.— Значит, вы обсуждали мой случай?
— Да-с-с-с.
— И я полагаю, в моем присутствии? Общаясь с помощью ультразвука?
— Да-с-с-с.
— Но что это все-таки такое — то, что я, как ты говоришь, «понял сам»? Я ведь по-прежнему ничего не понимаю!
— То, что ты являешься частью чего-то — и, возможно, очень опасного!
— что воздействует на него и на все это место. Он хотел обследовать тебя, понаблюдать за тобой, узнать, не обозначишь ли ты как-то свои планы относительно нас. Только после этого он мог бы рискнуть поговорить с тобой.
— Рискнуть? Так что же, он меня боится?
— Это так и есть.
— Но извини, он ведь куда умнее, сильнее, старше и мудрее меня — если отвлечься от всей этой чепухи насчет четырех клонов-близнецов — и, возможно, обладает куда более развитой, абсолютно звериной, я бы сказал, хитростью. Возможно к тому же, он еще более безумен, чем я…
— У него нет возможности просто узнать, что именно у тебя на уме. Ведь ты можешь даже оказаться во всем ему равным, но умело это скрывать. Ты можешь также оказаться одним из тех спецнаблюдателей, которые следят за его ростом и развитием… Или же-у тебя могут быть куда более мрачные цели… Вот почему он решил ввести тебя в курс наших дел — а он этого ни для кого другого раньше не делал! Ему просто необходимо было понаблюдать за тобой и попытаться найти разгадку к твоей возможной «легенде».
— И ты ему в этом помогаешь?
— Конечно.
— Ну и как? Узнала что-нибудь, чем стоило бы с ним поделиться?
— Пока нет. Ты меня совершенно сбил с толку! Ты мне кажешься именно тем, кем хотел бы казаться — способным журналистом с высокими и довольно дорогостоящими запросами, который сам себе выбирает задания по плечу, весьма любознательным, легким в общении, неплохо образованным и обладающим несколько абсурдным чувством юмора. Но только нам известно, что за этим, по всей вероятности, таится нечто существенно большее — если только (и только если!) вас действительно не восемь человек!
— Но это место действительно притягивает все сверхъестественное, Глория. А что, если я являюсь частью некой синхронной системы, которая повторяется на протяжении многих лет, обеспечивая тем самым фатальное вовлечение самых разных любознательных парней, которые и внешне на меня похожи?.. Послушай-ка, а ты случайно ни в кого из них не была влюблена прежде?
Она засмеялась.
— Кто знает?.. Возможно, много моих кож назад…
— Или много твоих девственностей назад, да? Мне, например, мысль о том, что я лишь временно удовлетворяю твои эмоциональные и физические потребности, довольно-таки неприятна. Мы, твои многочисленные любовники, похожи на череду важных гостей, по одному проходящих перед хозяйкой дома. Между прочим, такое положение вещей слишком многое раскрывает в нас обоих…
— С-с-с-с. Но это так романтично! Вечно возвращающиеся поклонники…
— …И те, другие, видно, не лучше меня разбирались в особенностях этой вашей Дыры? Что также говорит немало о моей предполагаемой «суперинтеллектуальности».
— Ни о чем это не говорит. Мы еще ничего не знаем, Альф.
— Называй меня просто: Альф Восьмой. Она снова, чуть присвистывая, рассмеялась, продолжая массировать мое правое плечо.
— Альф только один!
— Вот как?
— Вы все — это один и тот же человек!
— Не понимаю.
— Когда несколько наших клиентов уже качались здесь на крюках, Адаму наконец пришло в голову сравнить различные виды их тканей…
— И что?
— Все клетки оказались генетически идентичными! Это клоны. Альф!
— И я тоже клон?
— Да, нам удалось идентифицировать и твой тип. Ты такой же, как они.
— Ты уверена, что я клон?
— С-с-с-с. Ну, я не знаю… Возможно, ты оригинал, а все остальные просто принадлежат к твоей группе поддержки. Или являются твоими разведчиками. Возможно, каждый из них уже сумел извлечь достаточное количество информации, и ты каким-то образом контролировал данный процесс. Возможно, наконец, что теперь ты вполне готов действовать сам…
— Но это же сущая нелепость! Что значит «действовать»? Каким образом? Против кого? Ради чего?
— Откуда мне знать? Возможностей так много… Это место уникально. Оно представляет возможность обрести могущество, знания, осуществить любое свое желание… Однако никто не может сказать, какова твоя конкретная цель.
Я покачал головой:
— Чушь какая!
Она придвинулась ко мне, плавно обвила меня своим гибким телом и сказала:
— Тогда пусть эта загадка так неразгаданной и останется. Возможно, еще появятся и девятый, и десятый, и когда-нибудь все разъяснится. А пока, по-моему, лучше нам прислушаться к голосу плоти. — Ее язычок коснулся моей щеки, и мне этот аргумент показался чрезвычайно убедительным. Вскоре наши тела опять сплелись в тесный узел, который, как мне было совершенно ясно, я уже никогда не сумею развязать без посторонней помощи. И это в значительной степени лишь делало наслаждение еще более острым.
Лишь позднее, уже почти засыпая, я осознал, что они держали все мои чувства и мысли как бы в постоянной осаде, пока я находился в их обществе. Мне хотелось на свободе обдумать эту мысль, однако волны усталости захлестывали меня…
* * *
А когда я проснулся, то в постели оказался один.Спустившись по лестнице, я вышел в вестибюль. Рубильник, спрятанный в нише за китайской вазой, по-прежнему был в нерабочем положении, и я двинулся к двери, желая узнать, что произошло за это время. Если открывать ее в условиях абсолютного безвременья было довольно-таки рискованно, то, как я полагал, она, в связи с отключением Рубильника, должна оказаться запертой.
Но дверь отворилась.
Небольшой дворик перед крыльцом был окружен стеной густого белого тумана. Я вышел наружу и, озираясь, спустился с крыльца. Был ли то настоящий туман или же некий продукт мыслительной деятельности — не знаю. Такой туман бывает порой в голове, когда мозг сталкивается с неким фундаментальным физическим парадоксом…
Я сделал шаг вперед, не чувствуя ни малейшего холода, хотя был совершенно наг.
— Глория? — окликнул я ее, чувствуя, как приглушенно звучит мой голос. — Ты здесь, моя дорогая змейка?
Ответа не последовало. Я сделал еще шаг, и мне показалось, что мимо практически над самой землей проплывает нечто огромное и темное.
— Глория! — снова позвал я ее. — Давай лучше вернемся в дом!
Я уже собрался это сделать, но тут кто-то схватил меня за лодыжку. Я споткнулся, посмотрел вниз и увидел, что за ногу меня держит чья-то тонкая бледная рука, вынырнувшая откуда-то из кучи тряпья, валявшегося у нашего крыльца.
— Нет! — донесся оттуда чей-то резкий окрик. — Не смеешь ты и шагу сделать, не зная, кто перед тобою!
— Но я просто ищу свою подружку, Глорию… Я думал, может, она сюда пошла…
— Никто не выходил отсюда с тех пор, как это место осквернено тобою было!
— Ну ладно вам! Может, все-таки выпустите мою ногу?
— Я не уверен, не уверен… Ведь ты, меня совсем не зная, мог бы пойти и дальше, верно?
— А что, если пойду?
— Ну, здесь тебе не просто улица, несчастный! — быстро возразил он.
— Тут так просто дальше не пройти! — С этими словами из-под кучи вынырнула вторая рука, в которой оказалась бутылка. Затем оттуда же появилась заросшая волосами голова. Физиономия этого типа была мне совершенно незнакома. Пьяница выжал из бутылки несколько последних капель прямо в свою разверстую пасть, негромко рыгнул и поставил бутылку перед собой на землю. — Прикрой глаза рукой, — велел он, кривя рот. И как раз вовремя.
Какая-то беззвучная и невероятно яркая вспышка рассеяла туман, и я почувствовал мощный поток пронизавшего меня неведомого излучения.
— Какого черта!
— Поток фотонов, — пояснил пьяница. — Мы решили: да будет свет!
— Между прочим, я видел, как тут что-то черное пролетело. Очень низко,
— буркнул я сквозь зубы.
— А, это старый Уроборос кружит.
— Что ты мне сказки рассказываешь!
— Человек — млекопитающее, способное создавать метафоры. В этом и заключается секрет его успеха.
Я поморгал — в глазах у меня вдруг потемнело. А когда это отвратительное ощущение прошло, спросил:
— А ты сам-то кто?
— Уртч.
Рука его казалась тонкой и немощной, однако по-прежнему сжимала мою лодыжку как кандалами.
— Может, все-таки отпустишь меня? По-моему, ты достаточно ясно обозначил свою цель. Однако ты, похоже, слишком много знаешь для обыкновенного старого пропойцы.
— Уличная мудрость, купленная ценой страданий, — заметил он и отпустил мою ногу. — Но если ты признаешь, что кое-чем мне обязан, то ловлю тебя на слове.
— Чего же ты хочешь? — спросил я, наклоняясь и осматривая свою ногу.
— Сходи в дом и принеси мне полную бутылку вина вместо пустой.
— Черт побери, но ты же и сам можешь войти, взять любую бутылку и выпить ее прямо в доме! — сказал я. — Кстати, там будет куда удобнее…
— Нет, это моя улица, и по-настоящему я счастлив только здесь!
— Ну ладно, — согласился я. — Погоди минутку.
В легком фиалкового цвета тумане, заползшем и в дом, я отыскал оплетенную бутылку «Руф-фино Кьянти», откупорил ее и вынес ему.
— «Кьянти» сойдет, Уртч?
— Вполне. — Он протянул руку и взял бутылку. — Как тебя зовут, малыш?
— Альф.
Он сделал добрый глоток и вздохнул.
— А теперь тебе лучше пойти и поискать свою милую. Альф.
— Да, пожалуй. Пожалуй, так будет лучше. — Я закрыл дверь и пошел в глубь дома, к Дыре, испытывая самые дурные предчувствия.
Открыв дверь, я вошел туда, спустился вниз, снова поднялся наверх, и вскоре мне показалось, что я отбрасываю не одну, а куда больше теней. Я прошел довольно далеко, но увидел Глорию, лишь когда оказался там, где висели семеро Аль-фов. Она стояла справа от них и чуть в стороне; руки ее странным образом двигались, словно она управляла неким невидимым устройством…
— Глория, зачем ты сюда вернулась? И что это ты делаешь?
Последовало громкое звяканье — точно поворачивали ключ в замке огромного шкафа. Я подошел ближе.
Глория медленно повернулась ко мне и сказала:
— Ты знаешь, из-за тебя я совершенно выбилась из графика! Вот проснулась и вспомнила, что совершенно пренебрегла некоторыми своими обязанностями…
Я метнулся мимо нее — туда, где только что двигались ее руки. Но ощутил одну лишь пустоту.
— А где же оно? — спросил я. — Где это оборудование?
— Мы держим его в кладовой — в других пространствах. Я вывела то, что мне было нужно, на свою рабочую подстанцию, а когда закончила, вернула на место.
— Но почему — именно сюда?
— Потому что я много об этом думала. — Она мотнула головой в сторону семи повешенных и пояснила: — Мне не давала покоя проблема восьми Альфов!
— Выяснила что-нибудь?
— Нет. А ты сам ничего не хочешь мне поведать?
— Нет.
Она взяла меня за руку и мягко повернула лицом туда, откуда я пришел.
— Что ж, в таком случае мы квиты. — И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.
И снова меня охватила растерянность, но я постарался с ней справиться и сказал:
— Я, между прочим, сперва искал тебя на улице. И возле крыльца встретил одного старого пьяницу, очень интересного. Его зовут Уртч.
— Это невозможно! — покачала она головой.
— И тем не менее он там был. Продемонстрировал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.
— У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.
— Но он был — у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все туманом любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.
— Но все же…
Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.
— Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.
На крыльце никого не было, хотя клочья тумана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практически ничего в нем различить было невозможно.
— Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!
— Уртч. Странное имя.
— Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точки между глазами к подбородку.
— Великий предок! — пробормотала она. — А этот… он что же… сказал что-нибудь особенное?..
— Нет, — отвечал я. — Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.
— Интересно… А не мог ли он забраться в дом? — вдруг спросила она, нервно озираясь.
— Не думаю. Я приглашал его зайти и с большими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на улице, на СВОЕЙ улице.
Она покачала головой и что-то тихонько прошипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей — мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.
— Уртч, Уртч, — словно звала она время от времени.
— Так ты все-таки видела его?
— Нет, дело не в этом… Это я так просто… Мы проверили все шкафы и кладовые, осмелившись даже зайти в комнату Адама, — там было на удивление чисто и аккуратно прибрано; комната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.
Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать…
— Проснулся? — тихо спросила Глория, медленно скользя вдоль моего правого бока.
— Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне подходишь!
Она захихикала. Потом погладила меня по голове и шепнула:
— Взаимно. Ну что, давай включим Рубильник и вернемся в лавку?
— Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.
— Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.
— Вот только с чего начинать-то? Здесь столько всяких загадок… №
— Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор — остатки разных несерьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.
— Тогда давай начнем… с этих «долгих лет». Насколько они «долгие»? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?
—Да.
— И Адам прибыл сюда из далекого будущего, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?
— Да. В точности как он тебе и рассказывал.
— И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые разнообразные сделки? В течение всей нашей истории?
— Да, это так.
— И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?
— И это верно.
— И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?
— Ну да. И поэтому тоже. — Она медленно переползла через меня.
— Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?
— Но мы же тебе говорили!
— Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.
— Мы не из двадать пятого века.
— Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.
— Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век — самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.
— Ах вот как? В таком случае откуда же — точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?
— Этого я сказать тебе не могу.
— Почему?
— Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.
— Но почему?!
— Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.
— И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.
— И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.
— По-моему, я догадываюсь.
— Нет, не догадываешься.
— Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.
— Охотно. Я из рода змей. Адам — кошка. Вот и все.
— Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека — по внешности и по уровню умственного развития…
— Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…
— Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?
— Да-с-с-с.
— Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?
—Ода!
— В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.
— Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.
— Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?
Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:
— Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?
— Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? — Но я уже и сам обнимал ее. — Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам — «калейдейон»?
Она покачала головой:
— Так нельзя сказать. «Калейдейон» — это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.
— Ну хорошо. Пусть будет множественное, — сказал я. — Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.