Бестужев-Марлинский Александр. Ревельский турнир

   - Ха! ха! ха! Ты меня вызываешь на смертный бой... Нет, брат, это уж чересчур потешно!
   - Чему ты смеешься, гордец? Я тебя не щекотал еще копьем своим; берегись, чтобы за твой смех по тебе не заплакали.
   - Лх ты, безымянный хвастун! Ты стоишь быть стоптан подковами моего коня.
   - Наглец и пустослов! Поднимай перчатку или убирайся вон из турнира.
   - Я выгоню тебя вон из света, безумец! - вскричал раздраженный Унгерн, вонзая копье в перчатку противника. - И также воткну на копье твою голову.
   - Пощупай лучше, крепко ли своя привинчена. На жизнь и смерть, Унгерн!
   - Это твой приговор... Поклонись в последний раз петуху на олаевской колокольне, - вы уж больше не свидитесь...
   - А ты приготовь поздравительную речь сатане...
   - Посмотрим, какого цвета кровь, двигающая этот дерзкий язык!
   - Поглядим, какая подкладка у этого надутого сердца, - говорили рыцари, разъезжаясь.
   И вот герольды разделили им пополам свет и ветер, сравняли копья, и труба приложена к устам для вести битвы. Привстав, склонясь вперед, все чуть дышат, чуть поводят глазами. Сердца дам бьются от страха, сердца мужчин от любопытства; взоры всех изощрены вниманием. Унгерн сбирает, горячит коня своего, чтобы сорвать с места мгновенно; садится в седло, крутит копьем. Незнакомец стоит недвижно, солнце не играет по латам, ни волос гривы его коня не шевелится...
   Труба гремит.
   Вихрем понеслись противники друг на друга - раз, два, и копьев как не было, но удар был столь силен, что незнакомец зашатался, упал на шею коня, и перья шлема смешались с султаном конским, и бегун понес его кругом ристалища. Громкие плески огласили воздух, дамы завеяли платками в одобрение Унгерна.
   Таковы-то люди, таковы-то женщины: они всегда на стороне победителя.
   - Славно, славно, земляк! - кричали ему ревель-цы. - Ты так крепко сидишь в седле, будто вылит из одного куска с лошадью.
   - Едва ли это неправда, - примолвил Лонциус Бурт-неку, который ни жив ни мертв ждал развязки боя.
   - Теперь он знает, каково рвать незабудки с копья Унгернова, прибавил другой.
   - Я чай, у него в глазах сверкают такие звезды, что и во сне не увидишь, - сказал третий.
   - Распечатай его наличник! - кричали многие.
   Но рыцарь очнулся, и насмешки возбудили в нем новые силы. Так дымится и кипит вода от капли кислоты, - так вспыхивает умирающее пламя от немногих зерен пороху.
   Снова, с новыми копьями, устремились рыцари навстречу: один с уверенностью в победе, другой с злобою мщения... Сразились, и Унгерн пал.
   Разгорячен, спрыгнул с коня незнакомец и, наступив ногой на грудь полумертвого Унгерна, простертого в пыли, поднял его оплечье острием меча, направил меч в грудь и оперся на него.
   - Ну, Унгерн, кто победитель?
   - Судьба, - отвечал тот едва внятно.
   - И смерть, если ты не сознаешься; кто победил тебя?
   - Ты, ты! - отвечал Унгерн, скрежеща зубами.
   - Этого мало. Ты отнял неправдою землю у Бурт-нека. Откажись от ней, или через минуту тебе довольно будет и той земли, которую теперь закрываешь телом. Да или нет?..
   - Я на все согласен!
   - Слышите ли, герольды и рыцари! Я лишь на этом условии дарю ему жизнь.
   Подобно электрическому удару, восторг обуял зрителей, доселе безмолвных, то от страха за Унгерна, то из участия к незнакомцу.
   - Слава великодушному, награда и честь победителю! - раздалось в громе рукоплесканий. - Ему, ему награду! - восклицали все.
   - Неизвестный рыцарь выиграл золотой кубок! - решили судьи турнира, и герольды провозгласили то.
   Величаво кланяясь на все стороны, приблизился рыцарь к возвышению, где сидел гермейстер с царицею красоты; поклонился им и в безмолвии оперся на меч.
   - Благородный рыцарь, - сказал гермейстер Бруг-геней, стоя, - ты, оказал свою силу, свое искусство и великодушие; покажи нам победное лицо свое для принятия награды!
   - Уважаемый гермейстер! важные причины запрещают мне удовлетворить ваше любопытство.
   - Таковы уставы турнира.
   - В таком случае я отказываюсь от прав своих и сердечно благодарю судей за честь, которою не могу воспользоваться.
   Сказав это, неизвестный с поклоном отворотился от гермейстера...
   - Храбрый паладин! - сказала тогда трепещущая судьбы своей Минна, наполняя кубок вином венгерским. - Неужели откажетесь вы ответствовать на мой привет за здоровье победителя?.. Как царица праздника, я требую повиновения, как дама,, прошу вас...
   Она отпила и поднесла кубок к незнакомцу.
   - Нет, нет! - говорил тот, отводя рукою бокал; видно было, что страсти сражались в нем, - он колебался. - Минна! - воскликнул он наконец, хватая кубок, - да будет!.. Я выпил бы смерть из чаши, которой коснулись вы устами... Вожди и рыцари! За здравие и счастье царицы красоты!
   При громе труб незнакомец поднял наличник...
   VI
   Не встанешь ты из векового праха, Ты не блеснешь под знаменем креста. Тяжелый меч наследников Рорбаха , Ливонии прекрасной красота.
   Н. Языков
   [Рорбах был первым магистром Ордена лифляндских меченосцев (Schwert-Briider). (Примеч. автора.)]
   Происшествие, которое представляю теперь, было в 1538 году, то есть лет пятнадцать спустя после введения лютеранской веры.
   Орден крестоносцев ливонских недавно потерял тогда главу свою в прусском Ордене, преданном Сигизмунду, и уже дряхлел в грозном одиночестве. Долгий мир с Рос-сиею ржавил меч, страшный для ней в руке Плеттепберга. Рыцари, вдавшись в роскошь, только и знали, что полевать да праздничать, и лишь редкие стычки с новогородскими наездниками и варягами шведскими поддерживали в них дух воинственный. Впрочем, если они не наследовали мужества предков, зато гордость их росла с каждым годом выше и выше. Дух того века разделил самые металлы на благородные и неблагородные; мудрено ли ж, что, уверяя других, рыцари и сами, от чистой души, уверились, что они сделаны по крайней мере из благородной фарфоровой глины. Надо примолвить, что дворянство, образовавшееся тогда из владельцев земель, много тому способствовало. Оно доискивалось слиться с рыцарством, следовательно, возбуждало в оном желание исключительно удержать за собою выгоды, которые, бог знает почему, называло правами, и нравственно унизить новых соперников. Между тем купцы, вообще класс самый деятельный, честный и полезный изо всех обитателей Ливонии, льстимые легкостию стать дворянами через покупку недвижимостей или подстрекаемые затмить дворян пышностию, кидались в роскошь. Дворяне, чтобы ые уступить им и сравниться с рыцарями, истощали недавно приобретенные поместья. Рыцари, в борьбе с ними обоими, закладывали замки, разоряли вконец своих вассалов... и гибельное следствие такого неестественного над-меиия сословий было неизбежно и недалеко. Раздор царствовал повсюду; слабые подкапывали сильных, а богатые им завидовали. Военно-торговое общество Черноголовых (Schwarzen-Haupter), как градское ополчение Ревеля, пользовалось почти рыцарскими преимуществами, следовательно, было ненавидимо рыцарями. Час перелома близился: Ливония походила на пустыню, - но города и замки ее блистали яркими красками изобилия, как осенний лист перед паденьем. Везде гремели пиры; турниры сзывали всю молодежь, всех красавиц воедино, и Орден шумно отживал свою славу, богатство и самое бытие. На чем бишь мы остановились?
   VII
   Что будет, то будет, что будет, то будет, а будет то, что бог даст.
   Богдан Хмелъпицпий
   Медленно открыл незнакомый рыцарь бледное лицо свое и пал без чувств к ногам изумленной Минны, пал от изнеможения и первого удара.
   - Эдвин! - воскликнула Минна.
   - Купец! - закричали дамы и рыцари, и ропотное волнение разлилось по собранию.
   - Такая наглость стоит наказания... Эта обида заслуживает месть! раздавалось отовсюду, и рыцари, дворяне, шварценгейптеры хлынули на ристалище.
   - Выбросьте вон, прибейте, убейте этого самозванца! - кричали рыцари. - Он не наш.
   - Он будет наш! - возражали шварценгейптеры, стеснясь в кружок около бесчувственного Эдвина. - Мы не дадим тронуть его волоском...
   - Кто не даст? Кто не позволит? Кто? Не по нашей ли милости впущены вы в круг рыцарский? - шумели дворяне.
   - Не из милости, а по праву.
   - Кто дал права, тот может и взять их.
   - Вы их продали нам, а не дарили. Мы такие же господа, как и вы, в Ревеле, который не раз уже выкупали своим золотом и спасали своею кровью.
   - Старые песни, старые сказки!.. Храбрость ваша качается на весовой стрелке, а честь, как обстриженный червонец, очень упала в цене...
   - Гром и буря! Мы напечатаем на лбах ваших такие монеты, что век не износите штемпеля...
   - Аршинники, разбойники! - летело навстречу друг другу, и обе стороны пышали боем, когда венденский фогт фон Дельвиг вскочил на перила и громовым голосом говорил:
   - Дворяне и рыцари! вот следствие пашей доброты! Когда бы не позволили мы шварценгейптерам и первым гражданам мешаться с нами, этот купчишка не стоптал бы нашего собрата и преимуществ Ордена, не обидел бы в лице Унгерна нас всех. Но пусть прошлое будет нам уроком для переду. Да будет же отныне и навсегда запрещено всем без изъятия, не носящим звания рыцаря или дворянина, въезжать за турнирную решетку.
   - Да будет, да будет, - загремели дворяне и рыцари, и герольды под звуком труб возгласили, что никто, кроме дворян и рыцарей, не может отныне ломать с ними копья в турнире.
   - Так мы сломим их в битве! - зашумели обиженные таким исключением шварценгейптеры, обнажая мечи.
   - А! коли так, бейте черноголовых! - закричали рыцари.
   - Рубите пустоголовых! - восклицали шварценгейптеры, кидаясь к ним навстречу, и вмиг мечи запрыгали по латам и бой завязался.
   Вопли женщин, клятвы противников, громы оружия огласили воздух. Теснота умножала тревогу, конные и пешие, латники и невооруженные, бойцы и миротворцы смешались, и все орудия от рук до копий были в деле. Обиженное самолюбие и неуклонная гордость подстрекали сражающихся, вино и гнев ослепляли всех, ожесточение росло. Напрасно гермейстер просил, уговаривал, повелевал; напрасно, крича и топая ногами, бросил свой жезл, даже шляпу и мантию на ристалище в знак закрытия турнира, - никто не слушал, никто не замечал его. Наконец усталость сделала то, чего не могли совершить ни моления жен, ни приказы старших. Обе стороны склонились на увещания доброго бургомистра Фегезака, и противники разошлись, грозя друг другу мечами и взорами. Опустелое побоище усеяно было перьями и шпорами, рыцарскими и дамскими украшениями. К счастью, теснота помешала дальнему убийству, ибо сражение превратилось в борьбу; говорят, немногие заплатили яшз-нию за эту игрушку.
   Эдвин все еще лежал в смертном обмороке от сильного ушиба и бури чувств. Подле него на коленях стояла прелестная Минна, забыв весь мир для любезного и ничему не внимая, кроме чуть слышного биения его пульса; Лонциус, ухаживая на Эдвином, уговаривал беснующегося Буртнека, который всем тогда известным светом клялся, что он не отдаст Эдвину дочери, хотя он и остался победителем.
   - Но ваше слово, барон, ваше рыцарское слово!
   - Но мои предки, г. доктор, мои предки! Лучше не сдержать слова, чтобы поддержать имя. Коротко сказать, Эдвин очень высоко задумал; я вовек не выдам Минны за человека без славного имени.
   - Зато с доброю славою.
   - За человека, у которого родословная в счетной книге, у которого нет герба.
   - У него их тысячи, барон, и все на золотом поле.
   - Хоть весь он рассыпься червонцами, - я не соглашусь раздвоить [Ecarteler - геральдическое выражение. (Примеч. автора.)] свой щит с вывескою.
   - Вспомните, барон, что Эдвин кровью выручил вам отнятое Унгерном, неужели за великодушие заплатите вы неблагодарностию?
   - Добродетель - не титул...
   - Мы производим его в командоры шварценгейпте-ров! - гордо возразили старшины сего сословия. - Он заслужил это достоинство храбростию.
   - Слышите ли?.. - сказал доктор. - Это почти рыцарское достоинство!
   - Батюшка, - вскричала, наконец, Минна, будто вдохновенная, - он оживает, мой Эдвин оживает. Простите, - продолжала она, обливая грудь отца горькими слезами, - я люблю Эдвина, я не могу жить без него... В руке моей вольны вы, но мое сердце навечно принадлежит Эдвину.
   Казалось, она истощила все силы души и тела, чтобы выговорить слова сии, и, сказав их, как лилия, поникла головою и без чувств опустилась на плечо отца.
   Это тронуло Буртнека более всех доводов. В гербе его не было сердца, но оно билось в груди отеческой. С нежною заботливостью поддерживая дочь левою рукою, он веял над ней перьями шляпы, хотел поцелуем призвать в нее жизнь, и даже слеза блеснула на непривычной к тому реснице.
   Между тем добрый Лонциус наступал на него сильнее и сильнее:
   - Он богат, прекрасен, командор и храбр; это пресечет злые языки... Неужели вы хотите уморить дочь и лишить счастья друга, изменив слову? Притом же любовь дочери вашей известна всему городу...
   - Дай мне подумать хоть день, хоть час...
   - Вы никогда не выдумаете лучше того, что говорит вам сердце... Итак, Эдвин зять ваш?
   - Зять и сын... Эдвин и Минна, милые дети мои, пробудитесь для новой жизни!
   Светел и радостен скакал с турнира Эдвин подле колесницы невесты своей, не сводя с нее глаз и поминутно целуя ее руку.
   Спускаясь с Блоксберга, им встретился Доннербац в полном вооружении и с копьем в руке...
   - Куда едешь, любезный Доннербац? - спросил Буртнек.
   - На турнир, - отвечал тот, протирая глаза.
   - Ты проспал его... Поедем-ка лучше ко мпе на свадьбу, - с усмешкою сказал Эдвин.
   - На твою свадьбу, - неужели с фрейлейн Минною?.. Не сон ли это?
   - Дай бог не просыпаться от такого счастливого сна!
   Шумно промчался поезд мимо, - и Доннербац долго стоял на улице с отверстым ртом от удивления.
   КОММЕНТАРИИ
   Ревельский турнир. Впервые - в альманахе "Полярная звезда", 1825 год, за подписью: А. Бестужев.
   Стр. 124. Звон колоколов с Олая... - Церковь св. Олая является памятником древнегерманского зодчества в Прибалтике. Впервые упоминается в 1267 г.
   ...кружева Арахны - to есть паутина. В "Метаморфозах" Овидия упоминается героиня Арахнея, искусная рукодельница, дерзнувшая вызвать Афину на состязание в ткачестве и превращенная ею за это в паука.
   Стр. 126. Брандскугелъ (не м.) - зажигательное ядро.
   Греческий огонь - зажигательные снаряды.
   Кираса (ф р.) - металлические латы, надевавшиеся на спину и грудь для защиты от ударов холодным оружием.
   Стр. 127. ...под Маголъмом, под Псковом... под Нарвою! - Имеются в виду сражения с русскими войсками в 1501 - 1502 гг.
   Стр. 128. Орвиетан - особый эликсир от всех болезней, названный по имени лекаря Фероата из Орвието; впоследствии - назва-пие всякого шарлатанского лекарства.
   Паладин (ф р.) - в средние века - рыцарь из свиты короля.
   Стр. 129. Рыцарь Икскуль - владетель поместья Резенберга; за жестокость со своими вассалами и убийство одного из них был казнен жителями Ревеля в 1535 г.
   Ратсгер (нем.) - член совета магистрата.
   Стр. 131. Шпензер (нем.) - род одежды.
   Стр. 135. Риттергауз (и е м.) - рыцарский дом в Ревеле (Тал-дине) на Вышхоре; перед ним в старину происходили рыцарские турниры.
   Фрез (фр.) - высокий плотный воротник.
   Герольд (нем.) - вестник, глашатай; распорядитель на рыцарских турнирах.
   Далматика - род мантии или пакидки.
   Стр. 137. Киршвассер (нем.) - вишневая водка.
   Стр. 138. Пергамин (пергамент) - кожа животных, особым образом обработанная и служащая для написания документов и писем.
   Стр. 139. ...с фогтами и командорами Ордена... - Командоры и фогты высшие чины Ливонского ордена, назначавшиеся магистром Ордена, ведали надзором и управлением округа.
   Фейерверочный бурак - гильза с порохом, выбрасывающая огненный фонтан.
   Стр. 146. Бургомистр - здесь: старший член магистрата.
   Ландрат - член королевского или земского совета.
   Стр. 147. Вицбетрейбер (нем.) - шут, острослов.
   Стр. 152. Эпиграф взят из стихотворения Н. М. Языкова "Ливония" (1824).
   ...в прусском Ордене, преданном Сигизмунду... - Сигизмунд I Старый (1467 - 1548), польский король, в 1525 г. согласился преоб
   разовать духовно-рыцарский Тевтонский орден в герцогство Пруссия.
   Полевать - ездить в поле для военных действий.
   Стр. 153. Общество Черноголовых - военно-торговое братство, основанное в XIV в. в Ревеле для обороны, города; имело большое влияние на Политическую жизнь Ревеля и всего Балтийского побережья.