Мне и думать было не надо: от Нины. А ее предупредила я. Лично. Кому от этого стало лучше, спрашивается?
Мои переживания достаточно ясно отразились на лице, и Андрей немного смягчился:
— Наташа, я вас прошу, будьте сдержаннее. Я искренне хочу вам помочь, а вы не только мне — самой себе мешаете. Дайте, что ли, слово, что ни с кем не будете обсуждать ни капсулу, ни пожар.
— Честное слово, ни с кем не буду, — быстро сказала я. — Только с Галкой.
Андрей возвел глаза к потолку и вздохнул. Достаточно красноречиво. И я тут же вспомнила, как в переделках не чета нынешним Валерий так же рассматривал потолок, а потом с грустным вздохом констатировал:
— Худшего врага, чем ты сама, малыш, у тебя нет.
Ей-богу, самоубьюсь. Тогда у меня одним врагом уж точно станет меньше.
Глава 10
Глава 11
Мои переживания достаточно ясно отразились на лице, и Андрей немного смягчился:
— Наташа, я вас прошу, будьте сдержаннее. Я искренне хочу вам помочь, а вы не только мне — самой себе мешаете. Дайте, что ли, слово, что ни с кем не будете обсуждать ни капсулу, ни пожар.
— Честное слово, ни с кем не буду, — быстро сказала я. — Только с Галкой.
Андрей возвел глаза к потолку и вздохнул. Достаточно красноречиво. И я тут же вспомнила, как в переделках не чета нынешним Валерий так же рассматривал потолок, а потом с грустным вздохом констатировал:
— Худшего врага, чем ты сама, малыш, у тебя нет.
Ей-богу, самоубьюсь. Тогда у меня одним врагом уж точно станет меньше.
Глава 10
БЕЗУТЕШНЫЙ ВДОВЕЦ
Просто задумано — с блеском исполнено. Этот придурок до последней минуты ни о чем не догадывался. Позвали на ночь глядя на безлюдную набережную — поволокся как миленький. И от дармовой выпивки не отказался, наоборот, выхлебал чуть ли не всю фляжку бренди. И послушно нагнулся над парапетом, когда услышал:
— Посмотрите, что это там плавает?
Может быть, и успел вскрикнуть, да тут как раз по метромосту прогрохотал поезд, а потом сразу — встречный состав. Тело наполовину оказалось в воде: сверху было не очень хорошо видно, головой или ногами, да какая в конце концов разница? А он повернулся и пошел к метро, где и в этот поздний час было еще полно народа. Конечно, соблазнительно было приехать на машине и уехать на ней же, но сколько раз он читал о том, как кто-нибудь замечал тачку неподалеку от места преступления. Можно было взять такси, благо они снова появились, или поймать левака, но опять-таки появляются ненужные свидетели. А в метро никто ни на кого не смотрит.
Алиби ему было не нужно, потому что никто теперь не мог связать погибшего с ним. Половина дела сделана, теперь с чистой совестью можно было заниматься второй половиной. Если повезет, послезавтра все его страхи останутся позади. То есть теперь уже завтра. Потом он купит путевку и уедет отдыхать. А потом начнет готовиться к новой жизни.
Он не просто заслужил новую жизнь — он ее честно заработал. И пора остановиться, потому что попадаются именно те, кто не умеет вовремя поставить точку.
Он не как все. Он все умеет.
Слава богу, эту ночь я проспала без сновидений, во всяком случае, без кошмарных. Зато проснулась ни свет ни заря, что со мной случается крайне редко, — я стопроцентная «сова». Поворочалась с боку на бок еще полчаса, поняла, что сна больше нет ни в одном глазу, и принялась мысленно выстраивать все события в один более или менее логичный ряд. Должна сказать, что общая картина все равно не складывалась, но кое-какие фрагменты головоломки удалось пристроить.
Бывшей жене Валерия срочно понадобились деньги. И она, используя свою дружбу с Ниной, ускорила его кончину, а затем провернула дело с квартирой. Нина получила какую-то часть, возможно, даже половину. В этой версии все выглядело логичным за исключением чудовищности того, что брат погиб от рук родной сестры. Впрочем, чего только на белом свете не бывает!
Если мадам, моя сонаследница, сбежала за границу, значит, я размышляю правильно. Но это значит также, что мне больше никакая опасность не угрожает и на мою драгоценную жизнь никто в обозримом будущем покушаться не намерен. Пустячок, а приятно.
Пожар на Рождественке и гибель обеих моих подруг, близкой и не очень, действительно может быть совпадением… Совпадением с чем? Да какой из Володьки шпион, в самом деле, пусть и промышленный? Скорее всего Лариса оболгала его именно для того, чтобы Марине жизнь медом не казалась. И для этого разыграла спектакль с дискетой и компроматами. Логично? Не очень, но как рабочая версия сойдет. А главное, мой приятель мог быть не слишком порядочным человеком, но убийцей… Воля ваша, это было абсолютно не его амплуа. Как если бы меня заподозрили в том, что в свободное от досуга время я подрабатываю стриптизом в ночном клубе.
Утро соответствовало моим думам: слякотное, серое, в общем — отвратительное. При мысли о том, что придется в такую погоду ехать на кладбище и провести там довольно много времени, мне стало просто физически плохо. К тому же я слишком хорошо помнила похороны Валерия на том же, кстати, Преображенском кладбище. В общем, из постели я вылезла мрачная, с трудом удерживаясь от слез, и только тогда вспомнила, что на кладбище меня повезет Павел, притворяясь при этом другом покойного мужа. Почему у всех все как у людей, а я даже подругу в последний путь должна провожать под присмотром сотрудника ФСБ?
На часах было ровно половина десятого, когда раздался телефонный звонок. По утрам мне обычно никто не звонил, поскольку знали: разбуженная, а не сама проснувшаяся, я страшна, как голодный тигр. Интересно, кто сей безумец?
— Доброе утро, Наташа, это Павел. Вы помните о нашем уговоре?
— Конечно. Вы поедете со мной на кладбище. Что-нибудь изменилось?
— Да, мне надо с вами кое о чем поговорить. Ничего, если я приеду не в одиннадцать, а чуть пораньше, скажем, в десять пятнадцать? Не нарушу ваших планов?
— Не нарушите, особенно если учесть, что никаких планов нет. Я вас жду.
Павел отключился, а я лихорадочно заметалась по квартире, пытаясь одновременно почистить зубы, застелить тахту и выпить кофе. Опять все получается через пень-колоду, и наверняка меня ждут какие-то неприятности. С приятными новостями, уверена, Павел дождался бы назначенного часа и никуда бы не спешил. А так — спешить должна была я, чтобы не встречать малознакомого мужика в халате в неубранной квартире.
Действительно, выражение лица Павла, когда я открыла ему дверь, не предвещало ничего приятного. Но я проявила в принципе не свойственную мне выдержку, предложила кофе и не задавала никаких вопросов, пока не услышала:
— Ваш бывший родственник исчез. На работе его нет, дома не появлялся, дачи у них как будто не имеется. Одна надежда: загулял.
— Может, и загулял, — кивнула я. — С мужчинами это случается. Впрочем, и с женщинами тоже, насколько мне известно.
— Вчера он ушел из дома поздно вечером, жене ничего не сказал. Во всяком случае, она так утверждает. Позвонил кто-то, Игорь сам подошел к телефону, ничего не говорил, только слушал, потом сказал «хорошо», оделся и ушел. Наши сотрудники опоздали, явились под утро…
— Арестовывать?
— Задерживать, — мягко поправил меня Павел. — А подозреваемого и след простыл. Боюсь, он что-то заподозрил и решил исчезнуть. Или…
— Или — что?
— Или ему помогли это сделать, если эта капсула была не единственной, которую он вынес. И у меня есть грустное подозрение, что опять произошла утечка информации, — и боюсь, что опять по вашей вине. Помимо вашего приятеля, в курсе всех событий, как я понял, оказалась еще и ближайшая подруга, эта самая Галя.
— Вы с ума сошли! — возмутилась я. — Галка абсолютно надежный, порядочный человек, а вы ее подозреваете… даже страшно выговорить в чем. Не может этого быть! Просто смешно даже.
— По-моему, смешного тут мало. Ведь выяснилось, что и она имеет отношение к радиоактивной, так сказать, промышленности. Плюс частые заграничные командировки. Позавчера вечером вы все ей рассказали — вчера вечером исчез Игорь Урманис. Кто-то его предупредил?
— Только не Галина! Не станет же она покрывать человека, который вроде бы причастен к смерти моего мужа…
Павел бросил на меня взгляд, полный грусти пополам с насмешкой:
— Наташа, давайте договоримся: эмоции тут не проходят. Все люди, с которыми я общался по самым разным делам, были чьими-то друзьями, подругами и даже самыми близкими родственниками. И друзья-подруги-родственники ни на минуту не сомневались в честности и порядочности этих людей. Только жизнь много сложнее, чем вам представляется. И много страшнее.
Вроде бы я не услышала ничего для себя нового, но от слов Павла у меня мороз по коже побежал. Одно дело — читать в газете криминальную хронику, где и преступники, и жертвы совершенно незнакомые люди. И совсем другое — представить на месте убийцы кого-то из своих знакомых, пусть и не близких, а уж тем более — родных. Разумеется, я ни на секунду не усомнилась в том, что Галка не способна на предательство. Также как не верила в то, что Володя способен вести двойную жизнь, а заодно организовать убийство двух ни в чем не повинных женщин. Потому что, поверь я в это, далее последовал бы один-единственный вывод: если я ему буду мешать, он смахнет меня, как муху со стола. А жить с этой мыслью мне решительно не хотелось.
— Не волнуйтесь, — прочел мои мысли Павел, — что до меня, то я не думаю, чтобы вам грозила опасность. Вашу загадочную дискету мы расшифровали, там описание очень известного лекарства, оно уже года два как рекламируется во всем мире. Интересно, правда, что изобрел это лекарство русский, который никогда за границу не выезжал. Сегодня мои сотрудники постараются проверить, каким образом его открытие стало собственностью иностранной фирмы и сколько ему за это заплатили…
— Если заплатили вообще, — откликнулась я, вспомнив очень к месту одну из американских повестей о промышленном шпионаже. Там красочно и убедительно описывались способы похищения научной информации у специалистов из не слишком развитых стран и получение на этом деле сверхприбылей. Законопослушные предприниматели предпочитают, правда, покупать самих ученых, то есть организовывать то, что называется «утечкой мозгов». А бизнесмены с авантюрной жилкой действуют порой вот таким экстравагантным способом. Что ж, каждому свое. Но это значит, что Марина была права и ее супруг, а мой приятель действительно зарабатывает деньги в ущерб интересам родной державы. Занятно. Интересно, а если бы Андрей не поехал меня провожать из клуба и не напросился бы на чашку чая, узнали бы наши славные чекисты о Володиных подвигах? Или я все-таки внесла свою лепту в охрану государственной безопасности?
— Если вообще заплатили, — подхватил Павел. — В любом случае мне будет интересно посмотреть на вашего приятеля. Значит, легенда остается прежней: я друг вашего покойного мужа, ехать на кладбище одной вам здоровье не позволяет, а у меня машина, да и к вам отношусь с большим вниманием. Сумеете мне подыграть?
Можно подумать, что речь идет о дипломном спектакле, в результате которого я либо попаду на столичную престижную сцену, либо уеду в какую-нибудь Тмутаракань, чтобы всю жизнь играть там пресловутое «кушать подано». Что тут уметь-то? Представить малознакомого мужика в качестве друга Валерия? Да ради бога! Для этого не нужно быть ни Сарой Бернар, ни даже Памелой Андерсон.
Вслух я, разумеется, ничего подобного говорить не стала, а просто заверила Павла, что не подведу. И мы чинно спустились во двор, где меня ожидало легкое потрясение: возле подъезда стояла роскошная, явно иностранная машина золотисто-бежевого цвета с какими-то непонятными мне прибамбасами и антенной на крыше. Н-да, это вам не «Жигули» какие-нибудь. Европа, блин!
— Нравится? — спросил Павел с каким-то мальчишеским удовольствием.
— Конечно, нравится. А как она называется?
— «Ауди». Вон же эмблема на радиаторе.
Господи, ну откуда же мне знать, что вот эти кольца — эмблема? Олень в прыжке — понятное дело, «Волга». Ладья под парусом — тоже знакомый символ. Но до чего все-таки мужчины любят блестящие игрушки! Никогда не наиграются, особенно в солдатики и машинки.
В машинах такого класса мне ездить еще не приходилось. Да и вряд ли придется в ближайшем будущем, если честно. Так что я постаралась извлечь из поездки максимум удовольствия и старалась не думать о том, куда и зачем мы едем. Это оказалось не так уж и сложно, если учесть, что Павлу было практически не до меня: то и дело звонил сотовый телефон, велись какие-то непонятные мне переговоры. Впрочем, я не вслушивалась: лучший способ не проговориться — это ничего не знать, да и чужие секреты мне были ни к чему — от своих не знаешь куда деваться.
Но уже на подъезде к кладбищу мне стало резко не по себе. Сразу вспомнила, как почти год тому назад мне пришлось ехать сюда, чтобы захоронить урну: ни Нина, ни ее муж пальцем не шевельнули после того, как Валерия кремировали. Одна я ездила на Хованское кладбище, чтобы забрать из крематория прах, потом везла его в метро через весь город. Чистый Хичкок: в битком набитом вагоне стоит женщина, а в ногах у нее — пластиковая сумка с урной. Обхохочешься! В общем, вспоминать это не хотелось, но и деваться от воспоминаний было некуда. Не хватало только заплакать: в носу у меня и так предательски пощипывало.
Павел пару раз покосился на меня, потом свернул к тротуару и остановил машину.
— Так не пойдет, Наташа. У вас есть с собой что-нибудь успокоительное?
Я покачала головой.
— Так я и думал. Вот, примите эту таблетку. Петь от радости не будете, но и носом шмыгать — тоже. Вам нужно быть спокойной и собранной, иначе все окажется напрасным.
— Что именно? — не поняла я.
— Моя поездка с вами. Помимо всего прочего, мне нужно познакомиться с Владимиром. И сделать это я могу только с вашей помощью.
— Зачем вам это понадобилось?
Под выразительным взглядом Павла я осеклась и безропотно проглотила предложенный мне круглый белый шарик. Но обещанного спокойствия не возникло, скорее наоборот. Мне предлагалось собственными руками привести близкого приятеля в «теплые» объятия ФСБ. «Сдать», как выражаются в соответствующих литературных произведениях. И я должна это сделать только потому, что Володя занимался не совсем красивыми делами? Играл с государством в азартные игры на деньги? Ну и что? Чего такого хорошего сделало для меня это самое государство, чтобы я с ним таким образом рассчитывалась?
— По-моему, вполне достаточно будет, если я вам его покажу, — сказала я, стараясь не потерять самообладания. — Знакомить друга с…
— С кем? Договаривайте, раз уж начали. Только имейте в виду, я вас принуждать не собираюсь. Не хотите — ради бога, выйдите из машины у ворот кладбища, а я развернусь и уеду. И даже не обижусь, чего вы все-таки опасаетесь, и доведу до конца расследование с вашей радиоактивной капсулой. Какая, в конце концов, разница: узнаете вы правду через несколько дней или через несколько недель? Да и с Володей я прекрасно познакомлюсь без вашей помощи, дело нехитрое. Решайте.
Павел откинулся на сиденье и спокойно закурил. Я тоже взяла сигарету, чтобы выиграть время и привести мысли в относительный порядок. Чего я в самом деле погнала волну и стала изображать муки совести? Важнее всего узнать, как погибла Марина и кто виноват в гибели Валерия. Цель в данном случае оправдывает средства. И действительно, госбезопасность прекрасно обойдется без моей помощи: Володю приглашали на опознание Марины, его координаты, безусловно, есть в деле, а дальше уже, как говорится, дело техники. Если мой приятель ни в чем не виноват, значит, ничего страшного и не произойдет: на дворе, слава богу, девяносто восьмой год, а не тридцать седьмой и даже не восемьдесят шестой. Правильно? Правильно, и хватит заниматься самокопанием и искать поводы для угрызений совести там, где их быть не должно.
Чем дольше я думала, тем спокойнее становилась, и через пять минут уже совершенно искренне не могла понять, что такое на меня нашло. Вчера же именно к этому готовилась, а сегодня распустила сопли, как тургеневская барышня. Стыдно.
— Извините, Павел, — сказала я, — адекватность поведения по-прежнему не моя стихия. Вы правы, а я развожу сантименты на ровном месте. Сама попросила помочь разобраться с делом Марины, сама согласилась, чтобы вы занялись капсулой, а теперь — полный назад. Извините.
— Ну вот и славно. Поехали?
Ехать уже было недалеко. Павел пристроил машину в узком проезде между церковной оградой и бетонным забором рынка, и мы отправились к тому месту, где должны были хоронить Марину. По странной иронии судьбы их участок, то есть тот участок, где были могилы Марининых бабушки и дедушки, находился в той же части кладбища, что и могила родителей Валерия, куда я пристроила и его урну. Меня, как всегда, поразила царившая здесь тишина. Как будто последний приют находился не вблизи от центра Москвы, а где-то далеко за городом или вообще в глухой провинции. Вечный покой — иначе и не скажешь. Я посмотрела на своего спутника. Тот думал о чем-то своем.
— Павел, у нас есть еще немного времени? Можем зайти на могилу к моему мужу?
— Пойдем, — согласился он, бросив короткий взгляд на часы. — Тем более что это вполне естественно… и для вас, и для меня.
То ли таблетка помогла, то ли время чуть-чуть лечит, но возле могилы Валерия я не заплакала, как обычно, а просто постояла несколько минут молча, вспоминая, каким он был при жизни. Как я глупо обижалась на него из-за сущих пустяков, как забывала некоторые просьбы, казавшиеся мне несущественными…
Примерно за полгода до того, как Валерия не стало, у нас с ним произошла одна из крайне редких размолвок. Виновата от начала и до конца была я: выбралась к Галке, та предложила пойти на какую-то выставку, там мы встретили общих знакомых, они потащили нас в кафе. В общем, вместо обещанных восьми-девяти часов вечера я вернулась где-то около одиннадцати и у подъезда увидела Валерия, который нервно шагал по тротуару взад-вперед и крутил головой во все стороны. Заметив меня, он резко повернулся и пошел в дом. Я поплелась следом, ощущая давно забытое чувство вины: так же неуютно мне было, когда я слишком засиживалась на школьных или студенческих вечеринках и знала, что меня ожидает нагоняй от родителей.
— Прости, пожалуйста, — начала я, когда мы вошли в квартиру, — заболталась, было интересно, я так редко выхожу…
— А телефона там, где было интересно, не оказалось? — ледяным тоном осведомился Валерий.
— Я не подумала…
— Ты о многом не подумала. Например, о том, что по нашим улицам ходить после захода солнца далеко не безопасно. О том, что я с ума схожу от беспокойства, потому что понятия не имею, где тебя искать. О том, что будет со мной, если с тобой что-нибудь случится…
— Что со мной может случиться? — возмутилась я. — Кирпич на голову упадет? Так от этого никто не застрахован. Или ты думаешь, что я решила налево сбегать?
Валерий стукнул кулаком по кухонному столу так, что чашки подпрыгнули:
— Не передергивай! Я не устраиваю тебе сцену ревности, глупая девчонка! Я просто не хочу беспокоиться. Позвони, предупреди — неужели это так трудно? И гуляй после этого где твоей душеньке угодно…
— Так уж и где угодно! — фыркнула я, пытаясь во что бы то ни стало не столько оправдаться, сколько, что называется, «отбрехаться».
Но с Валерием такие штучки никогда не проходили, поскольку знал он меня куда лучше, чем я сама себя знала.
— Малыш, — сказал он уже спокойнее, — я всю жизнь считал, что если женщина изменяет мужчине, то виноват в этом мужчина: сам дурак. Если ты решишь, что тебе нужен роман на стороне, я тебя удержать не смогу. И не буду удерживать. Но сделай одолжение, не заставляй меня нервничать только из-за того, что ты не удосужилась посмотреть на часы.
— Тебе, значит, безразлично, где я и с кем я?
— Типично женская логика. «Мама, он назвал меня сукой!» Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И довольно об этом.
Я обиделась, несколько дней пыталась хранить гордое молчание, но первая не выдержала, явилась с повинной и, разумеется, тут же получила прощение, потому что Валерий был феноменально добрым человеком, да к тому же по-настоящему любил меня, дуру. А я принимала это как должное. Классический вариант: что имеем — не храним, потерявши — плачем.
Принесенные мною в прошлый раз астры давно почернели, а больше, судя по всему, сюда никто и не приходил. Да и кто мог прийти? Сестра? Бывшая жена? В свете последних событий это представлялось маловероятным.
— Пойдемте, Наташа, — прикоснулся к моему плечу Павел, — вон там, кажется, уже процессия.
В этот момент телефон в его кармане снова запищал. Павел прижал трубку к уху, и чем дольше длился разговор, тем напряженнее становилось его лицо. Затем он бросил: «Держите меня в курсе, через какое-то время сам приеду», — и убрал аппарат на место.
— Что-нибудь случилось? — робко осведомилась я. Мне показалось, что на сей раз звонок имеет ко мне какое-то отношение.
— Случилось, — мрачно ответил Павел. — Нашли вашего бывшего родственника. К сожалению, поздно нашли.
— Мертв?
— Убийство или самоубийство, пока еще точно не установлено. Вчера ему позвонили поздно вечером, он сам подошел к телефону, поговорил недолго и стал собираться. Жене сказал, что идет по делу, часа через два вернется. А утром в милицию позвонил какой-то мужчина, который прогуливался с собакой по набережной, и заявил, что на другом берегу реки возле воды лежит кто-то, то ли замерз, то ли спит, то ли… Вот так и нашли. Документы целы, деньги целы, видимых следов насилия нет.
Мы медленно двигались навстречу похоронной процессии, в середине которой я сразу заметила высокого и массивного Владимира, который бережно вел под руку миниатюрную женщину в черном — Маринину мать. Народу было прилично, человек, наверное, сорок, если не больше. Павла я слушала чисто машинально, потому что не могла одновременно осознать и то, что через несколько минут предстоит прощание с одной из моих близких подруг, и то, что человека, которого я заподозрила в убийстве моего мужа, уже нет в живых. Человеческим способностям все-таки есть предел даже в экстремальных условиях.
— Непонятно только, что он делал ночью у Киевского метромоста. Да вообще еще очень много непонятного, так что в ближайшие несколько суток милиции работы хватит, не завидую я коллегам.
Я уже почти не слушала, потому что заметила гроб на каталке и только в эту минуту поняла со всей отчетливостью, что Марины больше нет. Что я никогда уже не увижу ее матово-смуглого красивого лица, не позавидую той непринужденной элегантности, с которой она носила свои очень простые, но с большим вкусом сшитые наряды, не услышу ее низкого хрипловатого голоса, начинающего чуть ли не каждую фразу с неизменного: «Что я хочу сказать…» Маринка, Маринка, как же все это получилось? Наверное, трагическая случайность, потому что нельзя отнять жизнь у человека из-за того, что было записано на дискете. Не стоит эта информация такой жертвы.
Я подошла к Володе, пожала ему руку. Поцеловала Маринину мать, поискала глазами ее отца.
— Льва Григорьевича мы не решились везти сюда, — ответил Володя на мой немой вопрос, — ему это было бы не по силам. Да и прощания как такового не будет, хороним в закрытом гробу.
Маринина мать заплакала, какая-то женщина выхватила из сумки пузырек с лекарством, стала капать на кусочек сахара пахучие капли…
— Я очень тебе сочувствую, Володя, — тихонько сказала я, — тяжело все это. Держись.
Сказала искренне, потому что на сей раз Володя действительно выглядел так, как и должен был выглядеть — безутешным вдовцом. Нет, он не закусывал губы, не вытирал глаза украдкой и вообще не проявлял внешне свое горе, но чувствовалось огромное внутреннее напряжение, как натянутая струна: тронь — лопнет. И все мои подозрения тут же показались мне надуманными и нелепыми: ну что я, в самом деле, насочиняла себе страшных сказок на ночь?
— Извините, — услышала я голос Павла, — Наташа забыла нас познакомить. Меня зовут Павел, я старинный друг ее мужа. Простите, что явился без приглашения, но я не смог отпустить ее одну, тем более сюда. Мы только что были на могиле у Валерия.
— Конечно, конечно, — кивнул Володя, явно думая о другом. — После похорон поедем к нам, то есть к Марининым родителям. Всех, кто хочет помянуть Мариночку…
Он замолчал на середине фразы и отвернулся.
— Почему хоронят в закрытом гробу? — шепотом спросила я у Павла.
— Она очень обгорела, лучше этого не видеть, — так же тихо ответил он мне. — Дать вам еще одну таблетку? Или выдержите?
— Выдержу. Должна выдержать.
Могила была уже вырыта, так что церемония закончилась достаточно быстро. Вскоре рядом с двумя могилами в ограде появился третий холмик, заваленный цветами и венками, с огромной фотографией Марины в центре. Я помнила этот снимок, один из самых удачных, сделанный сразу после окончания института: на нем Марина смотрела прямо в объектив и чуть заметно улыбалась каким-то своим мыслям. Разве могли мы тогда подумать, что через каких-то пятнадцать лет… Тогда мы если кого и хоронили, то бабушек и дедушек, а это естественно, хотя и печально. И как нас потрясла гибель нашего сокурсника, которого нашли под метромостом у Киевского вокзала…
Мне внезапно стало дурно. Колю Токмачева нашли на рассвете мертвым на набережной. Именно там, где сегодня обнаружили труп моего бывшего родственника Игоря Урманиса!
— Посмотрите, что это там плавает?
Может быть, и успел вскрикнуть, да тут как раз по метромосту прогрохотал поезд, а потом сразу — встречный состав. Тело наполовину оказалось в воде: сверху было не очень хорошо видно, головой или ногами, да какая в конце концов разница? А он повернулся и пошел к метро, где и в этот поздний час было еще полно народа. Конечно, соблазнительно было приехать на машине и уехать на ней же, но сколько раз он читал о том, как кто-нибудь замечал тачку неподалеку от места преступления. Можно было взять такси, благо они снова появились, или поймать левака, но опять-таки появляются ненужные свидетели. А в метро никто ни на кого не смотрит.
Алиби ему было не нужно, потому что никто теперь не мог связать погибшего с ним. Половина дела сделана, теперь с чистой совестью можно было заниматься второй половиной. Если повезет, послезавтра все его страхи останутся позади. То есть теперь уже завтра. Потом он купит путевку и уедет отдыхать. А потом начнет готовиться к новой жизни.
Он не просто заслужил новую жизнь — он ее честно заработал. И пора остановиться, потому что попадаются именно те, кто не умеет вовремя поставить точку.
Он не как все. Он все умеет.
Слава богу, эту ночь я проспала без сновидений, во всяком случае, без кошмарных. Зато проснулась ни свет ни заря, что со мной случается крайне редко, — я стопроцентная «сова». Поворочалась с боку на бок еще полчаса, поняла, что сна больше нет ни в одном глазу, и принялась мысленно выстраивать все события в один более или менее логичный ряд. Должна сказать, что общая картина все равно не складывалась, но кое-какие фрагменты головоломки удалось пристроить.
Бывшей жене Валерия срочно понадобились деньги. И она, используя свою дружбу с Ниной, ускорила его кончину, а затем провернула дело с квартирой. Нина получила какую-то часть, возможно, даже половину. В этой версии все выглядело логичным за исключением чудовищности того, что брат погиб от рук родной сестры. Впрочем, чего только на белом свете не бывает!
Если мадам, моя сонаследница, сбежала за границу, значит, я размышляю правильно. Но это значит также, что мне больше никакая опасность не угрожает и на мою драгоценную жизнь никто в обозримом будущем покушаться не намерен. Пустячок, а приятно.
Пожар на Рождественке и гибель обеих моих подруг, близкой и не очень, действительно может быть совпадением… Совпадением с чем? Да какой из Володьки шпион, в самом деле, пусть и промышленный? Скорее всего Лариса оболгала его именно для того, чтобы Марине жизнь медом не казалась. И для этого разыграла спектакль с дискетой и компроматами. Логично? Не очень, но как рабочая версия сойдет. А главное, мой приятель мог быть не слишком порядочным человеком, но убийцей… Воля ваша, это было абсолютно не его амплуа. Как если бы меня заподозрили в том, что в свободное от досуга время я подрабатываю стриптизом в ночном клубе.
Утро соответствовало моим думам: слякотное, серое, в общем — отвратительное. При мысли о том, что придется в такую погоду ехать на кладбище и провести там довольно много времени, мне стало просто физически плохо. К тому же я слишком хорошо помнила похороны Валерия на том же, кстати, Преображенском кладбище. В общем, из постели я вылезла мрачная, с трудом удерживаясь от слез, и только тогда вспомнила, что на кладбище меня повезет Павел, притворяясь при этом другом покойного мужа. Почему у всех все как у людей, а я даже подругу в последний путь должна провожать под присмотром сотрудника ФСБ?
На часах было ровно половина десятого, когда раздался телефонный звонок. По утрам мне обычно никто не звонил, поскольку знали: разбуженная, а не сама проснувшаяся, я страшна, как голодный тигр. Интересно, кто сей безумец?
— Доброе утро, Наташа, это Павел. Вы помните о нашем уговоре?
— Конечно. Вы поедете со мной на кладбище. Что-нибудь изменилось?
— Да, мне надо с вами кое о чем поговорить. Ничего, если я приеду не в одиннадцать, а чуть пораньше, скажем, в десять пятнадцать? Не нарушу ваших планов?
— Не нарушите, особенно если учесть, что никаких планов нет. Я вас жду.
Павел отключился, а я лихорадочно заметалась по квартире, пытаясь одновременно почистить зубы, застелить тахту и выпить кофе. Опять все получается через пень-колоду, и наверняка меня ждут какие-то неприятности. С приятными новостями, уверена, Павел дождался бы назначенного часа и никуда бы не спешил. А так — спешить должна была я, чтобы не встречать малознакомого мужика в халате в неубранной квартире.
Действительно, выражение лица Павла, когда я открыла ему дверь, не предвещало ничего приятного. Но я проявила в принципе не свойственную мне выдержку, предложила кофе и не задавала никаких вопросов, пока не услышала:
— Ваш бывший родственник исчез. На работе его нет, дома не появлялся, дачи у них как будто не имеется. Одна надежда: загулял.
— Может, и загулял, — кивнула я. — С мужчинами это случается. Впрочем, и с женщинами тоже, насколько мне известно.
— Вчера он ушел из дома поздно вечером, жене ничего не сказал. Во всяком случае, она так утверждает. Позвонил кто-то, Игорь сам подошел к телефону, ничего не говорил, только слушал, потом сказал «хорошо», оделся и ушел. Наши сотрудники опоздали, явились под утро…
— Арестовывать?
— Задерживать, — мягко поправил меня Павел. — А подозреваемого и след простыл. Боюсь, он что-то заподозрил и решил исчезнуть. Или…
— Или — что?
— Или ему помогли это сделать, если эта капсула была не единственной, которую он вынес. И у меня есть грустное подозрение, что опять произошла утечка информации, — и боюсь, что опять по вашей вине. Помимо вашего приятеля, в курсе всех событий, как я понял, оказалась еще и ближайшая подруга, эта самая Галя.
— Вы с ума сошли! — возмутилась я. — Галка абсолютно надежный, порядочный человек, а вы ее подозреваете… даже страшно выговорить в чем. Не может этого быть! Просто смешно даже.
— По-моему, смешного тут мало. Ведь выяснилось, что и она имеет отношение к радиоактивной, так сказать, промышленности. Плюс частые заграничные командировки. Позавчера вечером вы все ей рассказали — вчера вечером исчез Игорь Урманис. Кто-то его предупредил?
— Только не Галина! Не станет же она покрывать человека, который вроде бы причастен к смерти моего мужа…
Павел бросил на меня взгляд, полный грусти пополам с насмешкой:
— Наташа, давайте договоримся: эмоции тут не проходят. Все люди, с которыми я общался по самым разным делам, были чьими-то друзьями, подругами и даже самыми близкими родственниками. И друзья-подруги-родственники ни на минуту не сомневались в честности и порядочности этих людей. Только жизнь много сложнее, чем вам представляется. И много страшнее.
Вроде бы я не услышала ничего для себя нового, но от слов Павла у меня мороз по коже побежал. Одно дело — читать в газете криминальную хронику, где и преступники, и жертвы совершенно незнакомые люди. И совсем другое — представить на месте убийцы кого-то из своих знакомых, пусть и не близких, а уж тем более — родных. Разумеется, я ни на секунду не усомнилась в том, что Галка не способна на предательство. Также как не верила в то, что Володя способен вести двойную жизнь, а заодно организовать убийство двух ни в чем не повинных женщин. Потому что, поверь я в это, далее последовал бы один-единственный вывод: если я ему буду мешать, он смахнет меня, как муху со стола. А жить с этой мыслью мне решительно не хотелось.
— Не волнуйтесь, — прочел мои мысли Павел, — что до меня, то я не думаю, чтобы вам грозила опасность. Вашу загадочную дискету мы расшифровали, там описание очень известного лекарства, оно уже года два как рекламируется во всем мире. Интересно, правда, что изобрел это лекарство русский, который никогда за границу не выезжал. Сегодня мои сотрудники постараются проверить, каким образом его открытие стало собственностью иностранной фирмы и сколько ему за это заплатили…
— Если заплатили вообще, — откликнулась я, вспомнив очень к месту одну из американских повестей о промышленном шпионаже. Там красочно и убедительно описывались способы похищения научной информации у специалистов из не слишком развитых стран и получение на этом деле сверхприбылей. Законопослушные предприниматели предпочитают, правда, покупать самих ученых, то есть организовывать то, что называется «утечкой мозгов». А бизнесмены с авантюрной жилкой действуют порой вот таким экстравагантным способом. Что ж, каждому свое. Но это значит, что Марина была права и ее супруг, а мой приятель действительно зарабатывает деньги в ущерб интересам родной державы. Занятно. Интересно, а если бы Андрей не поехал меня провожать из клуба и не напросился бы на чашку чая, узнали бы наши славные чекисты о Володиных подвигах? Или я все-таки внесла свою лепту в охрану государственной безопасности?
— Если вообще заплатили, — подхватил Павел. — В любом случае мне будет интересно посмотреть на вашего приятеля. Значит, легенда остается прежней: я друг вашего покойного мужа, ехать на кладбище одной вам здоровье не позволяет, а у меня машина, да и к вам отношусь с большим вниманием. Сумеете мне подыграть?
Можно подумать, что речь идет о дипломном спектакле, в результате которого я либо попаду на столичную престижную сцену, либо уеду в какую-нибудь Тмутаракань, чтобы всю жизнь играть там пресловутое «кушать подано». Что тут уметь-то? Представить малознакомого мужика в качестве друга Валерия? Да ради бога! Для этого не нужно быть ни Сарой Бернар, ни даже Памелой Андерсон.
Вслух я, разумеется, ничего подобного говорить не стала, а просто заверила Павла, что не подведу. И мы чинно спустились во двор, где меня ожидало легкое потрясение: возле подъезда стояла роскошная, явно иностранная машина золотисто-бежевого цвета с какими-то непонятными мне прибамбасами и антенной на крыше. Н-да, это вам не «Жигули» какие-нибудь. Европа, блин!
— Нравится? — спросил Павел с каким-то мальчишеским удовольствием.
— Конечно, нравится. А как она называется?
— «Ауди». Вон же эмблема на радиаторе.
Господи, ну откуда же мне знать, что вот эти кольца — эмблема? Олень в прыжке — понятное дело, «Волга». Ладья под парусом — тоже знакомый символ. Но до чего все-таки мужчины любят блестящие игрушки! Никогда не наиграются, особенно в солдатики и машинки.
В машинах такого класса мне ездить еще не приходилось. Да и вряд ли придется в ближайшем будущем, если честно. Так что я постаралась извлечь из поездки максимум удовольствия и старалась не думать о том, куда и зачем мы едем. Это оказалось не так уж и сложно, если учесть, что Павлу было практически не до меня: то и дело звонил сотовый телефон, велись какие-то непонятные мне переговоры. Впрочем, я не вслушивалась: лучший способ не проговориться — это ничего не знать, да и чужие секреты мне были ни к чему — от своих не знаешь куда деваться.
Но уже на подъезде к кладбищу мне стало резко не по себе. Сразу вспомнила, как почти год тому назад мне пришлось ехать сюда, чтобы захоронить урну: ни Нина, ни ее муж пальцем не шевельнули после того, как Валерия кремировали. Одна я ездила на Хованское кладбище, чтобы забрать из крематория прах, потом везла его в метро через весь город. Чистый Хичкок: в битком набитом вагоне стоит женщина, а в ногах у нее — пластиковая сумка с урной. Обхохочешься! В общем, вспоминать это не хотелось, но и деваться от воспоминаний было некуда. Не хватало только заплакать: в носу у меня и так предательски пощипывало.
Павел пару раз покосился на меня, потом свернул к тротуару и остановил машину.
— Так не пойдет, Наташа. У вас есть с собой что-нибудь успокоительное?
Я покачала головой.
— Так я и думал. Вот, примите эту таблетку. Петь от радости не будете, но и носом шмыгать — тоже. Вам нужно быть спокойной и собранной, иначе все окажется напрасным.
— Что именно? — не поняла я.
— Моя поездка с вами. Помимо всего прочего, мне нужно познакомиться с Владимиром. И сделать это я могу только с вашей помощью.
— Зачем вам это понадобилось?
Под выразительным взглядом Павла я осеклась и безропотно проглотила предложенный мне круглый белый шарик. Но обещанного спокойствия не возникло, скорее наоборот. Мне предлагалось собственными руками привести близкого приятеля в «теплые» объятия ФСБ. «Сдать», как выражаются в соответствующих литературных произведениях. И я должна это сделать только потому, что Володя занимался не совсем красивыми делами? Играл с государством в азартные игры на деньги? Ну и что? Чего такого хорошего сделало для меня это самое государство, чтобы я с ним таким образом рассчитывалась?
— По-моему, вполне достаточно будет, если я вам его покажу, — сказала я, стараясь не потерять самообладания. — Знакомить друга с…
— С кем? Договаривайте, раз уж начали. Только имейте в виду, я вас принуждать не собираюсь. Не хотите — ради бога, выйдите из машины у ворот кладбища, а я развернусь и уеду. И даже не обижусь, чего вы все-таки опасаетесь, и доведу до конца расследование с вашей радиоактивной капсулой. Какая, в конце концов, разница: узнаете вы правду через несколько дней или через несколько недель? Да и с Володей я прекрасно познакомлюсь без вашей помощи, дело нехитрое. Решайте.
Павел откинулся на сиденье и спокойно закурил. Я тоже взяла сигарету, чтобы выиграть время и привести мысли в относительный порядок. Чего я в самом деле погнала волну и стала изображать муки совести? Важнее всего узнать, как погибла Марина и кто виноват в гибели Валерия. Цель в данном случае оправдывает средства. И действительно, госбезопасность прекрасно обойдется без моей помощи: Володю приглашали на опознание Марины, его координаты, безусловно, есть в деле, а дальше уже, как говорится, дело техники. Если мой приятель ни в чем не виноват, значит, ничего страшного и не произойдет: на дворе, слава богу, девяносто восьмой год, а не тридцать седьмой и даже не восемьдесят шестой. Правильно? Правильно, и хватит заниматься самокопанием и искать поводы для угрызений совести там, где их быть не должно.
Чем дольше я думала, тем спокойнее становилась, и через пять минут уже совершенно искренне не могла понять, что такое на меня нашло. Вчера же именно к этому готовилась, а сегодня распустила сопли, как тургеневская барышня. Стыдно.
— Извините, Павел, — сказала я, — адекватность поведения по-прежнему не моя стихия. Вы правы, а я развожу сантименты на ровном месте. Сама попросила помочь разобраться с делом Марины, сама согласилась, чтобы вы занялись капсулой, а теперь — полный назад. Извините.
— Ну вот и славно. Поехали?
Ехать уже было недалеко. Павел пристроил машину в узком проезде между церковной оградой и бетонным забором рынка, и мы отправились к тому месту, где должны были хоронить Марину. По странной иронии судьбы их участок, то есть тот участок, где были могилы Марининых бабушки и дедушки, находился в той же части кладбища, что и могила родителей Валерия, куда я пристроила и его урну. Меня, как всегда, поразила царившая здесь тишина. Как будто последний приют находился не вблизи от центра Москвы, а где-то далеко за городом или вообще в глухой провинции. Вечный покой — иначе и не скажешь. Я посмотрела на своего спутника. Тот думал о чем-то своем.
— Павел, у нас есть еще немного времени? Можем зайти на могилу к моему мужу?
— Пойдем, — согласился он, бросив короткий взгляд на часы. — Тем более что это вполне естественно… и для вас, и для меня.
То ли таблетка помогла, то ли время чуть-чуть лечит, но возле могилы Валерия я не заплакала, как обычно, а просто постояла несколько минут молча, вспоминая, каким он был при жизни. Как я глупо обижалась на него из-за сущих пустяков, как забывала некоторые просьбы, казавшиеся мне несущественными…
Примерно за полгода до того, как Валерия не стало, у нас с ним произошла одна из крайне редких размолвок. Виновата от начала и до конца была я: выбралась к Галке, та предложила пойти на какую-то выставку, там мы встретили общих знакомых, они потащили нас в кафе. В общем, вместо обещанных восьми-девяти часов вечера я вернулась где-то около одиннадцати и у подъезда увидела Валерия, который нервно шагал по тротуару взад-вперед и крутил головой во все стороны. Заметив меня, он резко повернулся и пошел в дом. Я поплелась следом, ощущая давно забытое чувство вины: так же неуютно мне было, когда я слишком засиживалась на школьных или студенческих вечеринках и знала, что меня ожидает нагоняй от родителей.
— Прости, пожалуйста, — начала я, когда мы вошли в квартиру, — заболталась, было интересно, я так редко выхожу…
— А телефона там, где было интересно, не оказалось? — ледяным тоном осведомился Валерий.
— Я не подумала…
— Ты о многом не подумала. Например, о том, что по нашим улицам ходить после захода солнца далеко не безопасно. О том, что я с ума схожу от беспокойства, потому что понятия не имею, где тебя искать. О том, что будет со мной, если с тобой что-нибудь случится…
— Что со мной может случиться? — возмутилась я. — Кирпич на голову упадет? Так от этого никто не застрахован. Или ты думаешь, что я решила налево сбегать?
Валерий стукнул кулаком по кухонному столу так, что чашки подпрыгнули:
— Не передергивай! Я не устраиваю тебе сцену ревности, глупая девчонка! Я просто не хочу беспокоиться. Позвони, предупреди — неужели это так трудно? И гуляй после этого где твоей душеньке угодно…
— Так уж и где угодно! — фыркнула я, пытаясь во что бы то ни стало не столько оправдаться, сколько, что называется, «отбрехаться».
Но с Валерием такие штучки никогда не проходили, поскольку знал он меня куда лучше, чем я сама себя знала.
— Малыш, — сказал он уже спокойнее, — я всю жизнь считал, что если женщина изменяет мужчине, то виноват в этом мужчина: сам дурак. Если ты решишь, что тебе нужен роман на стороне, я тебя удержать не смогу. И не буду удерживать. Но сделай одолжение, не заставляй меня нервничать только из-за того, что ты не удосужилась посмотреть на часы.
— Тебе, значит, безразлично, где я и с кем я?
— Типично женская логика. «Мама, он назвал меня сукой!» Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И довольно об этом.
Я обиделась, несколько дней пыталась хранить гордое молчание, но первая не выдержала, явилась с повинной и, разумеется, тут же получила прощение, потому что Валерий был феноменально добрым человеком, да к тому же по-настоящему любил меня, дуру. А я принимала это как должное. Классический вариант: что имеем — не храним, потерявши — плачем.
Принесенные мною в прошлый раз астры давно почернели, а больше, судя по всему, сюда никто и не приходил. Да и кто мог прийти? Сестра? Бывшая жена? В свете последних событий это представлялось маловероятным.
— Пойдемте, Наташа, — прикоснулся к моему плечу Павел, — вон там, кажется, уже процессия.
В этот момент телефон в его кармане снова запищал. Павел прижал трубку к уху, и чем дольше длился разговор, тем напряженнее становилось его лицо. Затем он бросил: «Держите меня в курсе, через какое-то время сам приеду», — и убрал аппарат на место.
— Что-нибудь случилось? — робко осведомилась я. Мне показалось, что на сей раз звонок имеет ко мне какое-то отношение.
— Случилось, — мрачно ответил Павел. — Нашли вашего бывшего родственника. К сожалению, поздно нашли.
— Мертв?
— Убийство или самоубийство, пока еще точно не установлено. Вчера ему позвонили поздно вечером, он сам подошел к телефону, поговорил недолго и стал собираться. Жене сказал, что идет по делу, часа через два вернется. А утром в милицию позвонил какой-то мужчина, который прогуливался с собакой по набережной, и заявил, что на другом берегу реки возле воды лежит кто-то, то ли замерз, то ли спит, то ли… Вот так и нашли. Документы целы, деньги целы, видимых следов насилия нет.
Мы медленно двигались навстречу похоронной процессии, в середине которой я сразу заметила высокого и массивного Владимира, который бережно вел под руку миниатюрную женщину в черном — Маринину мать. Народу было прилично, человек, наверное, сорок, если не больше. Павла я слушала чисто машинально, потому что не могла одновременно осознать и то, что через несколько минут предстоит прощание с одной из моих близких подруг, и то, что человека, которого я заподозрила в убийстве моего мужа, уже нет в живых. Человеческим способностям все-таки есть предел даже в экстремальных условиях.
— Непонятно только, что он делал ночью у Киевского метромоста. Да вообще еще очень много непонятного, так что в ближайшие несколько суток милиции работы хватит, не завидую я коллегам.
Я уже почти не слушала, потому что заметила гроб на каталке и только в эту минуту поняла со всей отчетливостью, что Марины больше нет. Что я никогда уже не увижу ее матово-смуглого красивого лица, не позавидую той непринужденной элегантности, с которой она носила свои очень простые, но с большим вкусом сшитые наряды, не услышу ее низкого хрипловатого голоса, начинающего чуть ли не каждую фразу с неизменного: «Что я хочу сказать…» Маринка, Маринка, как же все это получилось? Наверное, трагическая случайность, потому что нельзя отнять жизнь у человека из-за того, что было записано на дискете. Не стоит эта информация такой жертвы.
Я подошла к Володе, пожала ему руку. Поцеловала Маринину мать, поискала глазами ее отца.
— Льва Григорьевича мы не решились везти сюда, — ответил Володя на мой немой вопрос, — ему это было бы не по силам. Да и прощания как такового не будет, хороним в закрытом гробу.
Маринина мать заплакала, какая-то женщина выхватила из сумки пузырек с лекарством, стала капать на кусочек сахара пахучие капли…
— Я очень тебе сочувствую, Володя, — тихонько сказала я, — тяжело все это. Держись.
Сказала искренне, потому что на сей раз Володя действительно выглядел так, как и должен был выглядеть — безутешным вдовцом. Нет, он не закусывал губы, не вытирал глаза украдкой и вообще не проявлял внешне свое горе, но чувствовалось огромное внутреннее напряжение, как натянутая струна: тронь — лопнет. И все мои подозрения тут же показались мне надуманными и нелепыми: ну что я, в самом деле, насочиняла себе страшных сказок на ночь?
— Извините, — услышала я голос Павла, — Наташа забыла нас познакомить. Меня зовут Павел, я старинный друг ее мужа. Простите, что явился без приглашения, но я не смог отпустить ее одну, тем более сюда. Мы только что были на могиле у Валерия.
— Конечно, конечно, — кивнул Володя, явно думая о другом. — После похорон поедем к нам, то есть к Марининым родителям. Всех, кто хочет помянуть Мариночку…
Он замолчал на середине фразы и отвернулся.
— Почему хоронят в закрытом гробу? — шепотом спросила я у Павла.
— Она очень обгорела, лучше этого не видеть, — так же тихо ответил он мне. — Дать вам еще одну таблетку? Или выдержите?
— Выдержу. Должна выдержать.
Могила была уже вырыта, так что церемония закончилась достаточно быстро. Вскоре рядом с двумя могилами в ограде появился третий холмик, заваленный цветами и венками, с огромной фотографией Марины в центре. Я помнила этот снимок, один из самых удачных, сделанный сразу после окончания института: на нем Марина смотрела прямо в объектив и чуть заметно улыбалась каким-то своим мыслям. Разве могли мы тогда подумать, что через каких-то пятнадцать лет… Тогда мы если кого и хоронили, то бабушек и дедушек, а это естественно, хотя и печально. И как нас потрясла гибель нашего сокурсника, которого нашли под метромостом у Киевского вокзала…
Мне внезапно стало дурно. Колю Токмачева нашли на рассвете мертвым на набережной. Именно там, где сегодня обнаружили труп моего бывшего родственника Игоря Урманиса!
Глава 11
ПОМИНКИ НА ОРДЫНКЕ
Он сохранял на лице маску отрешенного спокойствия, которая для окружающих могла значить все, что угодно, но в душе у него все пело. Сделано! Чисто, быстро, без малейшего сомнения в успехе. И на сей раз это оказалось до смешного легко: избавиться еще от одного надоедливого персонажа, который посмел осложнить его жизнь. Его жизнь! Да никто просто права не имеет на такое.