Страница:
Подкрепленный вождем Мифлех и шестнадцатью его сторонниками, отряд на следующий день двинулся к северу, подбадриваемый громыханием британских орудий, доносившимся издалека через впадину Мертвого моря. Однако арабы реагировали на это по-разному. Лоуренс слышал, как они говорили: "Они приближаются; англичане наступают; хорошо, если бы пошел дождь". Отвращение, которое испытывали арабы к артиллерийскому огню, порождало в них чувство симпатии к туркам.
На следующий день, 4 ноября, отряд Лоуренса достиг Азрака - волшебного места, населенного тенями поэтов, королей и римских легионеров. Однако склонность предаваться грезам была развеяна известием о том, что АбдЭль-Кадер исчез в неизвестном направлении. Это означало сужение их цели, а также угрозу предательства. "От наших трех вариантов пришлось отказаться; по необходимости мы попытались разрушить мост у Тель-Эль-Шехаба.
Отсутствие других вариантов означало серьезное усиление шансов у противника на то, чтобы помешать нашей операции, или возможности возникновения какого-либо несчастного случая, могущего стать на выбранном нами единственном пути. Неизбежным объектом нападения являлся теперь ближайший мост, что делало возможным нас обнаружить. Возможно, что Абд-Эль-Кадер уже перешел на сторону противника, и турки, если только они предприняли соответствующие меры предосторожности, поймают нас у моста в ловушку".
Тем не менее, посоветовавшись, решили попытаться сыграть на неспособности турок что-либо быстро предпринять. В ночь на 6-е пересекли Геджасскую железную дорогу несколько ниже Дераа в каменистой местности, где их проезд не оставил никаких следов. Турецкая железнодорожная охрана не проявила особой активности, что являлось несколько успокаивающим в отношении действий АбдЭль-Кадера. Немного времени спустя нашли впадину, где залегли, чтобы укрыться. Она должна была послужить в качестве отправного пункта для осуществления рейда через открытое пространство, который надлежало совершить под покровом темноты.
Достигнуть Тель-Эль-Шехаба, расположенного на палестинской ветке, взорвать мост и вернуться обратно между сумерками и рассветом в безопасное место к востоку от линии Геджасской железной дороги означало совершить переход в 140 км за 13 часов. Лоуренс с сожалением должен был согласиться с тем, что это превышало возможности большинства солдат-индусов. Поэтому он выбрал из них 6 наилучших с расчетом иметь команду для одного пулемета. Помимо его небольшой личной охраны, отряд состоял из 20 арабов в качестве ударных частей и 40 арабов, менее надежных как бойцов и потому выделенных для охраны верблюдов и переноски взрывчатых веществ.
Вдалеке на севере, как маяк в море, светились станционные огни Дераа. Отряд начал спускаться вниз и услышал "слабое шуршание, похожее на отдаленный шум ветра среди деревьев, но непрерывно и медленно усиливавшееся". Они поняли, что приблизились к большому водопаду, находившемуся у самой цели. Это был берег реки Ярмук. Мост находился справа.
Подрывные средства были бесшумно распределены среди носильщиков. "Немного поодаль, в темноте обрыва, мы увидели нечто черное, а на другом конце мигающие огоньки". Это были мост и палатка охраны на берегу. Вуд расставил индусов-пулеметчиков, приготовившихся изрешетить палатку пулями, а остальная часть отряда продвинулась к каменному устью моста. К досаде Лоуренса, на противоположном конце стоял часовой.
Вдруг послышался стук упавшей винтовки. Часовой подскочил; его крик заставил выбежать охрану из палатки. Индусы запоздали открыть огонь, и турки успели спрятаться под прикрытие. Арабы-подносчики побросали свою ношу в овраг и бросились бежать из страха погибнуть от попадания пуль в подрывные заряды.
С утратой средств разрушения налет потерял свою цель. Единственно, что оставалось делать, это бежать пока еще было время. Переполох поднял на ноги все соседние деревни, но после бешеной езды отряд на рассвете добрался до железной дороги. Горечь этой неудачи привела Лоуренса в ярость.
"Мы были дураками, все без исключения, и наш гнев был бесцельным. Ахмет и Авад опять затеяли драку; молодой Мустафа отказался готовить рис; Фараж и Дауд били его до тех пор, пока он не стал кричать. У Али двое из его слуг были избиты, и никто из нас не обращал на это ни малейшего внимания. Мы были удручены неудачей и после 150 км напряженнейшей езды от восхода до захода солнца без остановки и без еды мы чувствовали себя физически разбитыми".
Никто из арабов не собирался возвратиться в Азрак с пустыми руками, и поэтому, когда Али неожиданно предложил взорвать поезд, это было встречено всеобщими криками одобрения. Взгляды всех обратились на Лоуренса как на эксперта. Он не разделял их восторга. "Подрывание поездов было точной наукой, требующей расчета, достаточных сил и соответствующе расставленных пулеметов. Выполняемое как попало, оно становилось опасным". Лоуренс чувствовал, что индусы, бывшие пулеметчицами, уже достаточно настрадались от голода и холода. Его выступление в защиту интересов индусов встретило одобрение арабов, но, поскольку они все же хотели во что бы то ни стало подорвать поезд, Лоуренс уступил их настояниям.
На рассвете Лоуренс с 60 арабами вернулся к железной дороге на свой старый участок в Минифир и заложил под исправленный дренажный сток электрическую мину. Однако у него имелось лишь 60 м кабеля, вследствие чего место производства взрыва находилось на опасном расстоянии от линии. Мелкий кустарник высотой не больше фута давал возможность спрятать провода, но не человека. Один поезд прошел прежде, чем все было подготовлено для взрыва, приближение же другого выставленный вперед часовой прозевал из-за мглы и дождя. Казалось, все шло не так, как нужно. Однако плохая погода создавала для Лоуренса и некоторое утешение, позволяя ему предполагать, что вряд ли Алленби успеет закончить свои операции, прежде чем арабы сумеют подготовиться к другой, более удачной попытке оказать ему помощь.
10-го дождь все еще застилал горизонт. Около полудня был дан сигнал о приближении поезда, и Лоуренс поспешил к насыпи, чтобы взорвать мину. Когда поезд, наконец, подошел ближе, тяжело пыхтя на подъеме, Лоуренс увидел, что поезд был переполнен воинскими частями. Менять план было слишком поздно, поэтому, когда паровоз поравнялся с ним, Лоуренс нажал рукоятку взрывателя. Взрыва не произошло. Когда поезд прошел мимо него и был на расстоянии 50 м, он понял, что стоял на виду. "Куст, который, казалось, имел в вышину 1 фут, пригнулся и сделался меньше фигового листка". Единственный шаг на спасение у Лоуренса заключался в том, что турки могли его принять за случайно встретившегося бедуина, в которого не стоило и стрелять. К счастью, грязь и дождь запачкали великолепие его белой, украшенной золотом одежды. Как только поезд прошел, Лоуренс воткнул провода в землю и, как кролик, бросился под прикрытие. Через несколько метров поезд остановился, и, пока он нагонял пары, группа офицеров пошла посмотреть то место, где перед этим находился Лоуренс, но ничего подозрительного не обнаружила.
Прошел другой безрадостный день для голодного и промокшего отряда. На следующее утро, как и предсказывал Али, счастье им улыбнулось. Показался поезд, состоявший из двух паровозов и 12 пассажирских вагонов, и Лоуренс взорвал мину в тот момент, когда над ней проходил первый паровоз. Лоуренс находился так близко от места взрыва, что был отброшен назад. Одежда на нем оказалась порванной, руки поцарапаны и палец на ноге сломан. Наполовину оглушенный взрывом, он, шатаясь, бросился в сторону от разбитого поезда; в .это время арабы, находившиеся на склоне, и турки на линии открыли перестрелку, во время которой было ранено семь арабов, бросившихся на выручку Лоуренса. Оказалось, что в поезде ехал новый турецкий командующий, назначенный для руководства обороной Иерусалима, с охраной численностью в несколько сот человек, которая, оправившись от неожиданности, приняла все меры к тому, чтобы воспрепятствовать дальнейшему нападению на поезд. Теперь арабам пришлось пожалеть об отсутствии пулеметов. Они едва сдерживали преследование турок, пока не достигли вершины холма; здесь каждый вскочил на верблюда и помчался в пустыню, где они в дальнейшем вновь собрались вместе. Единственная добыча, которая могла компенсировать их за потерю нескольких человек, состояла примерно из 60 винтовок, захваченных при первом налете. "На следующий день мы направились в Азрак, где нам была оказана торжественная встреча и где мы, да простит нам господь, хвалились, что мы были победителями".
Зиму отряд решил оставаться в Азраке, используя его как базу пропагандистской деятельности и центр разведки. Этим создавался новый клин, отделяющий Нури Шаалана от турок. Отряд расположился на зимние квартиры в старом форту, который отремонтировали. Для сбора провианта был отправлен караван. К нему устремился из пустыни поток арабов, приходивших обмениваться подарками и слушать рассказы об Акабе, его силах и богатствах. Али, соединявший в себе безрассудную отвагу и величавое обаяние, явился солидным представителем Фейсала. В нем чувствовалось также наличие странной замкнутости, присущей и Лоуренсу.
В обществе Али и в атмосфере Азрака Лоуренс мог быть доволен, предаваясь своим мечтаниям. Лишь сделав над собой усилие, он оторвался от этого занятия для того, чтобы провести разведку находившейся вокруг местности.
Поскольку Дераа являлся будущим объектом действий Лоуренса, он чувствовал себя обязанным осмотреть его своими собственными глазами. Для этого он облачился в рваную одежду араба и отправился в сопровождении старика крестьянина через оборонительную полосу.
Некоторое время никто не обращал на него никакого внимания, но у аэродрома он внезапно был схвачен за руку сержантом, заявившим, что его хочет видеть бей. Протестовать было бесцельно, и Лоуренс был доставлен в канцелярию, где в ответ на ряд вопросов он выдал себя за черкеса, что могло послужить оправданием белизны его кожи. Однако это лишь запутало Лоуренса еще больше. Второй раз в своей жизни он оказался насильно зачисленным в турецкую армию и на этот раз с целью, за которую турецкие офицеры снискали себе дурную славу, имея склонность пользоваться новобранцами. В ту же ночь началось испытание, и, поскольку Лоуренс сопротивлялся, он был передан в руки стражи, для того чтобы она его укротила. После того как различные неприятные способы насилия не удались, он был избит до потери сознания. Только окровавленный вид избавил его от дальнейших проявлений внимания со стороны турок, и ему удалось бежать из госпиталя, куда его перенесли. Когда Лоуренс, прихрамывая, тащился по дороге, какой-то араб сжалился над ним и, насадив его на верблюда, доставил в Насибин, где он нашел свой отряд. По злой иронии судьбы, именно во время этого бегства ему удалось обнаружить тот скрытый подход к Дераа, на поиски которого он отправился из Азрака.
По возвращении в Азрак у Лоуренса наступила реакция. В результате длительного нервного напряжения и последнего потрясения, место и окружавшие его люди стали для него непереносимыми. Пропаганда ему надоела. "Они все время сознавали, что я чужестранец, и чувствовали всю нелепость положения, когда чужестранец проповедует национальное освобождение. Для меня война представляла также и побочную цель - добиться такого настроения народа, когда он принимает восстание как нечто естественное, на что можно положиться. Мне приходилось убеждать себя в том, что британское правительство действительно сможет выполнить свои обещания". Физическое страдание настолько усилило в нем ясность мышления, что Лоуренс не мог уже пользоваться той разговорной "водицей", которая была необходима для практических целей. Льстивое же подобострастие городских сирийцев раздражало его. Лоуренс решил все бросить и отправиться на юг на поиски встречи с противником.
Поздно вечером 23 ноября Лоуренс покинул Азрак, захватив с собой лишь одного спутника Рахаила. Несмотря на физическую слабость Лоуренса, они ехали быстро. "У меня был сильный приступ лихорадки, который привел в бешенство, и я не обращал никакого внимания на просьбы Рахаила об отдыхе. Перед рассветом он рыдал от жалости к самому себе, но тихо, чтобы я не услышал". В полдень они достигли лагеря Ауды, но остановились лишь для того,. чтобы обменяться несколькими приветствиями и поесть немного фиников. Рахаил уже не протестовал, а ехал с мрачной решимостью перебороть Лоуренса. "Даже если бы мы начали путешествие в одинаковом состоянии, он. во всяком случае, превосходил меня силой; теперь же я чувствовал себя почти конченным".
Те, кто видел Лоуренса 26-го, когда он, наконец, прибыл в Акаба, говорят, что он был похож на призрак - настолько он был бледен и казался "не от мира сего". Он лишь промолвил несколько слов о постигшей его неудаче с мостом в долине реки Ярмук и удалился к себе в палатку. Через несколько дней Лоуренс получил приказание прибыть в Палестину. Вылетев в Суэц на самолете и прибыв в штаб Алленби, он почувствовал, что все были настолько упоены достигнутой победой, что отголоски его неудачи у Ярмука, распространяться о которой он не имел ни малейшего желания, потонули в общем ликовании. Однако его деятельность не прошла незамеченной. За взятие Акабы он был произведен в чин майора и награжден орденом Бани. Он также был представлен Вингейтом к кресту "Виктории", но обстоятельства не соответствовали обычным условиям, требовавшимся для награждения этим орденом. Он больше оценил предоставленную ему возможность присутствовать при официальном вступлении британских войск, в Иерусалим. Обмундированный наспех своими друзьями из штаба, Лоуренс принял участие в церемонии. происходившей у ворот Яффы, "что для меня было одним из величайших моментов удовлетворения за время войны". За завтраком после церемонии он с большим удовольствием услышал упрек Алленби, сделанный М. Пико за его предложение установить в Иерусалиме гражданскую власть. Сразу же после завтрака Лоуренс воспользовался случаем обсудить с Алленби новые проекты военных операций.
План Алленби заключался прежде всего в том, чтобы закрепить достигнутые успехи обеспечением известного простора действий к северу от Иерусалима путем восстановления там железнодорожной линии; затем нажимам справа в восточном направлении отбросить турок от Иерихона и очистить долину Иордана к северу от Мертвого моря. Алленби предложил, чтобы Фейсал продвинулся теперь к северу от Акабы по направлению к Тафиле, расположенному близ южной части Мертвого моря. Это позволило бы ему соединиться с британскими войсками на другой стороне и помочь им отрезать турок от хлебного района, находившегося между Мертвым морем и Геджасской железной дорогой, откуда они получали свое продовольствие. Суда с хлебом, поднимавшиеся к северу по Мертвому морю, являлись серьезной поддержкой силы сопротивления турок. Поэтому уничтожение их являлось весьма важным.
Лоуренс не только согласился с этим планом, но и внес дополнительные предложения, состоявшие в том, чтобы после занятия Иерихона туда была переведена база Фейсала из Акаба и ежедневно доставлялось 50 т продовольствия и боевых припасов.
На это Алленби дал свое согласие, и Лоуренс отправился обратно в Акабу, чтобы постепенно подготовиться к осуществлению намеченного плана.
Одним из его первых мероприятий был подбор охраны для себя лично. Необходимость этого вызывалась тем обстоятельством, что с момента, когда он подорвал поезд, в котором ехал Джемаль-паша, турки значительно повысили вознаграждение за поимку или убийство Лоуренса.
Начало было обещающим. Когда однажды днем Лоуренс сидел в своей палатке и читал, к нему подкрался молодой араб племени аджейн, положил на землю великолепный седельный вьюк и исчез. На следующий день он явился снова и принес "такой же красоты седло для верблюда". На третий день он явился, не принеся ничего, и попросил Лоуренса принять его к себе на службу. Звали его Абдудла-"разбойиик". Он сослался на рекомендацию старого капитана отряда телохранителей Фейсала и оказался одним из самых опытных. "Поскольку чувствовалось, что он был вполне подходящим, я тотчас же взял его к себе. Он проводил проверку остальных желающих поступить ко мне на службу, и благодаря ему и моему другому помощнику вокруг меня выросла замечательная банда знатоков своего дела. Англичане в Акабе называли их головорезами, но они резали головы только по моему приказанию. Мне нужны были хорошие наездники и люди, не дорожившие своей жизнью, гордые собой и без семейных уз".
Лоуренс платил им по 6 фунтов стерлингов в месяц - нормальное жалованье для араба, который содержал своего верблюда. "Они могли тратить деньги на украшение своих собственных персон и вырядились так, что были похожи на клумбу тюльпанов, так как носили все цвета, кроме белого, который постоянно носил я, и они не считали это возможным для себя".
Охрана служила Лоуренсу не только для защиты от нападения, но и являлась ядром того отряда, из которого он формировал свои маневренные группы. Численность охраны доходила в общем до 90 человек, однако Лоуренс редко когда брал с собой более тридцати, исходя из соображений подвижности и уменьшения потерь. "За время нахождения, у меня на службе около шестидесяти из них умерло". Однако наступательная сила личной охраны Лоуренса была гораздо больше номинальной вследствие хорошего вооружения и морального состояния.
Лоуренс использовал маневренные возможности легких пулеметов в большей степени, чем в любой другой армии.
В своей следующей кампании он ввел пробную атаку легкими автоматическими "пальцами" за два месяца до того, как немцы стали пронизывать британский. фронт во Франции с помощью подобной же, но менее экономной тактики "просачивания". Своим методом использования пулеметов на верблюдах с командой всего лишь из двух человек (они иногда стреляли даже с седла) он опередил послевоенное развитие механизированного передвижения пулеметов.
Сам Лоуренс возил с собой на верблюде "воздушный Льюис" без радиатора и чехла. Помимо того, что этот пулемет был весьма удобен, он стрелял с таким замечательным рассеиванием, что Лоуренс предпочел его винтовке, которую он раньше носил. Винтовка эта имела свою историю: это была обыкновенная британская укороченная винтовка, захваченная турками у Дарданелл, а затем с соответствующей надписью, выгравированной золотом, была подарена Фейсалу. Лоуренс в свою очередь получил ее от Фейсала. После войны он хотел передать ее по принадлежности в Эссекский полк - ее первоначальному владельцу, но на свое предложение ответа не получил. Вместо этого король Георг взял ее себе, воспользовавшись возможностью пополнить коллекцию оружия в своем частном военном музее в Виндзоре. На винтовке имеется ряд зловещих отметок: их делал Лоуренс каждый раз, как сбивал турка, пока не потерял интереса к ведению подобного учета.
В остальном его личное вооружение состояло из револьвера и кривого кинжала с рукояткой, украшенной золотом и красивой резьбой, какие носили главным образом шерифы. Кинжал этот явился поводом для создания легенды о том, что Лоуренс якобы получил звание шерифа или, что было гораздо красочнее, "принца Мекки". В действительности шериф приобретал свой титул по праву рождения как потомок пророка, так что "почетного шерифа" вообще быть не может. Единственно, чему может быть приписано возникновение этой легенды, - это случаю, когда однажды арабы от безделья стали давать друг другу различные прозвища и титулы. Когда Лоуренса спросили, какой бы титул он себе выбрал, тот ответил: "эмир Динамит". Это так к нему подходило, что на некоторое время титул "эмира Динамит" стал его прозвищем у арабов.
Глава XII. "Регулярная" кампания. Январь - февраль 1918 г.
В кампанию 1918 г. силы арабов под начальством Фейсала имели не только косвенное влияние на положение войск Алленби, но сделались составной частью его армии, действуя совместно с ней. Это, конечно, изменило форму операций арабских частей, придав ей характер более регулярных военных действий. Уже само название "Северной арабской армии" содержало в себе идею кристаллизации ее движений и целей. Последняя имела свои недостатки и в первую половину года привела к разочарованиям. Однако даже в течение этого периода казалось, что в целом силы арабов создали для британских войск больше возможностей, чем последние для арабов. Кроме того, кампания предоставила Лоуренсу случай проявить свои способности в регулярных военных действиях, которые он до некоторой степени презирал.
Параллельно железной дороге, вдоль "хлебного пояса", были расположены небольшие города, далеко отстоявшие один от другого и представлявшие собою те пункты, на которые господствующая сила могла опереться. Самым южным был Шобек, находившийся в 35 км к северо-западу от Ма'ана. Дальше за ним лежал Керак и на самом северном конце Мертвого моря - Мадеба.
В начале октября арабы начали свои набеги, причем захватили на несколько дней Шобек и разрушили железнодорожные ветки, которыми пользовались турки для подвоза дров для Геджасской железной дороги. В результате создавшаяся угроза заставила турок действовать и вовлекла их в ту ловушку, которую подготовил для них Лоуренс. Турки начали свое контрнаступление 27 октября, в тот самый момент, когда Лоуренс отправлялся в свой набег в долину реки Ярмук. Экспедиционный отряд в составе 4 батальонов пехоты и кавалерийского полка с 10 орудиями выступил из Ма'ана; численность этого отряда едва достигала 350 человек, включая в эту цифру около 200 человек из состава иррегулярных частей бедуинов. После артиллерийского обстрела, продолжавшегося в течение часа, и бомбометания с самолетов турки повели наступление. Плохо подготовленные арабы на верблюдах не выдержали натиска и отошли назад к частям Молада, которые, засев в крутых скалах, задержали наступление турок. Тогда бедуины обошли с обеих сторон фланги турок и начали тревожить их непрерывными набегами. В результате вечером турки отступили с тяжелыми потерями. Таким образом, благодаря природным условиям и умелому применению Моладом принципа Канн, предсказания. Лоуренса сбылись.
Продолжение набегов на железнодорожную линию, наряду с перехватом караванов с продовольствием, заставило турок сначала оттянуть войска от Абу-Эль-Лиссала, а затем и вовсе покинуть его. Турки были принуждены отойти обратно к Ма'ану, причем сужение района действий неизбежно привело с ослаблению их власти над территорией. что позволило арабам проникнуть в "хлебный пояс" с севера.
В то время как Молад, воспользовавшись наступлением сильных холодов, загонял турок обратно в Ма'ан, Лоуренс занялся новыми экспериментами, а именно - развитием механизированных сил. Факт использования им подвижности отрядов на верблюдах до той степени, которая, судя по общепринятым стандартам, была неосуществима, не заслонил от него возможности использования механизации, как это имело место у столь большого числа профессиональных военных, являвшихся поклонниками кавалерии.
После нескольких дней отдыха мысли его снова вернулись к тем прогалинам, покрытым засохшей грязью, которые он видел в сентябре во время своего набега на Мудовару. Через узкий проход Вади-Итм была проведена дорога, и туда были доставлены бронемашины. Лоуренс и Джойс решили произвести разведку. Машины, идя по полированной грязи, давали скорость свыше 100 км в час, выдержав без всяких аварий тяжелые переходы между прогалинами.
Опыт оказался настолько многообещающим, что, проехав почти до Мудовара, они решили попытаться немедленно провести .операцию .и для этой цели вернулись обратно, чтобы получить необходимые бронемашины, которые они усилили десятифунтовыми горными орудиями. Накануне нового года они добрались до железной дороги и обнаружили турецкий пост, представлявший собой подходящую для них цель. На следующее утро Джойс руководил атакой, находясь на вершине холма, расположенного близ поста, в то время как Лоуренс испытывал двойное удовольствие присутствовать в качестве наблюдателя за боем, в котором нападающие совершенно не рисковали жизнью, так как турецкий обстрел бронемашин казался ему чем-то вроде стрельбы дробью по носорогу. С другой стороны, машинам недоставало проходимости танков, поэтому они и не смогли выгнать турок из их норы. Когда они вернулись обратно из этой увеселительной прогулки, ее единственным результатом было приобретение Лоуренсом нового опыта. Благодаря бронемашинам не только железная дорога оказалась на расстоянии однодневного перехода, но и представлялось возможным создать угрозу любым передвижениям турок с помощью средства, бороться с которым в открытой местности они не были в состоянии. Таким образом, для того чтобы парализовать противника, англичанам потребовалось лишь развить применение этого нового вида оружия.
К несчастью, Лоуренс не только не мог в силу своего положения получить соответствующее количество нужных ему типов машин, но и добиться принятия своей новой теории стратегии. Британское командование все еще жаждало взятия Медины. Его мысли шли по прямому пути, и оно стремилось совершенно вычеркнуть из баланса турецкие силы в Геджасе, вместо того чтобы поощрять турок вкладывать в это невыгодное для них предприятие все большие и большие капиталы.
Лоуренс проявлял тонкость понимания обстановки не только в теории. По мере того как он все больше убеждался в правильности своей теории, он принимал меры к тому, чтобы при всех военных действиях арабов движение по Геджасской железной дороге никогда не прерывалось, достигая этого своего рода фабианской тактикой. При этом Лоуренс заметил, что проведение такой тактики было менее хлопотливо, чем осуществление "детских" замыслов британского штаба.
На следующий день, 4 ноября, отряд Лоуренса достиг Азрака - волшебного места, населенного тенями поэтов, королей и римских легионеров. Однако склонность предаваться грезам была развеяна известием о том, что АбдЭль-Кадер исчез в неизвестном направлении. Это означало сужение их цели, а также угрозу предательства. "От наших трех вариантов пришлось отказаться; по необходимости мы попытались разрушить мост у Тель-Эль-Шехаба.
Отсутствие других вариантов означало серьезное усиление шансов у противника на то, чтобы помешать нашей операции, или возможности возникновения какого-либо несчастного случая, могущего стать на выбранном нами единственном пути. Неизбежным объектом нападения являлся теперь ближайший мост, что делало возможным нас обнаружить. Возможно, что Абд-Эль-Кадер уже перешел на сторону противника, и турки, если только они предприняли соответствующие меры предосторожности, поймают нас у моста в ловушку".
Тем не менее, посоветовавшись, решили попытаться сыграть на неспособности турок что-либо быстро предпринять. В ночь на 6-е пересекли Геджасскую железную дорогу несколько ниже Дераа в каменистой местности, где их проезд не оставил никаких следов. Турецкая железнодорожная охрана не проявила особой активности, что являлось несколько успокаивающим в отношении действий АбдЭль-Кадера. Немного времени спустя нашли впадину, где залегли, чтобы укрыться. Она должна была послужить в качестве отправного пункта для осуществления рейда через открытое пространство, который надлежало совершить под покровом темноты.
Достигнуть Тель-Эль-Шехаба, расположенного на палестинской ветке, взорвать мост и вернуться обратно между сумерками и рассветом в безопасное место к востоку от линии Геджасской железной дороги означало совершить переход в 140 км за 13 часов. Лоуренс с сожалением должен был согласиться с тем, что это превышало возможности большинства солдат-индусов. Поэтому он выбрал из них 6 наилучших с расчетом иметь команду для одного пулемета. Помимо его небольшой личной охраны, отряд состоял из 20 арабов в качестве ударных частей и 40 арабов, менее надежных как бойцов и потому выделенных для охраны верблюдов и переноски взрывчатых веществ.
Вдалеке на севере, как маяк в море, светились станционные огни Дераа. Отряд начал спускаться вниз и услышал "слабое шуршание, похожее на отдаленный шум ветра среди деревьев, но непрерывно и медленно усиливавшееся". Они поняли, что приблизились к большому водопаду, находившемуся у самой цели. Это был берег реки Ярмук. Мост находился справа.
Подрывные средства были бесшумно распределены среди носильщиков. "Немного поодаль, в темноте обрыва, мы увидели нечто черное, а на другом конце мигающие огоньки". Это были мост и палатка охраны на берегу. Вуд расставил индусов-пулеметчиков, приготовившихся изрешетить палатку пулями, а остальная часть отряда продвинулась к каменному устью моста. К досаде Лоуренса, на противоположном конце стоял часовой.
Вдруг послышался стук упавшей винтовки. Часовой подскочил; его крик заставил выбежать охрану из палатки. Индусы запоздали открыть огонь, и турки успели спрятаться под прикрытие. Арабы-подносчики побросали свою ношу в овраг и бросились бежать из страха погибнуть от попадания пуль в подрывные заряды.
С утратой средств разрушения налет потерял свою цель. Единственно, что оставалось делать, это бежать пока еще было время. Переполох поднял на ноги все соседние деревни, но после бешеной езды отряд на рассвете добрался до железной дороги. Горечь этой неудачи привела Лоуренса в ярость.
"Мы были дураками, все без исключения, и наш гнев был бесцельным. Ахмет и Авад опять затеяли драку; молодой Мустафа отказался готовить рис; Фараж и Дауд били его до тех пор, пока он не стал кричать. У Али двое из его слуг были избиты, и никто из нас не обращал на это ни малейшего внимания. Мы были удручены неудачей и после 150 км напряженнейшей езды от восхода до захода солнца без остановки и без еды мы чувствовали себя физически разбитыми".
Никто из арабов не собирался возвратиться в Азрак с пустыми руками, и поэтому, когда Али неожиданно предложил взорвать поезд, это было встречено всеобщими криками одобрения. Взгляды всех обратились на Лоуренса как на эксперта. Он не разделял их восторга. "Подрывание поездов было точной наукой, требующей расчета, достаточных сил и соответствующе расставленных пулеметов. Выполняемое как попало, оно становилось опасным". Лоуренс чувствовал, что индусы, бывшие пулеметчицами, уже достаточно настрадались от голода и холода. Его выступление в защиту интересов индусов встретило одобрение арабов, но, поскольку они все же хотели во что бы то ни стало подорвать поезд, Лоуренс уступил их настояниям.
На рассвете Лоуренс с 60 арабами вернулся к железной дороге на свой старый участок в Минифир и заложил под исправленный дренажный сток электрическую мину. Однако у него имелось лишь 60 м кабеля, вследствие чего место производства взрыва находилось на опасном расстоянии от линии. Мелкий кустарник высотой не больше фута давал возможность спрятать провода, но не человека. Один поезд прошел прежде, чем все было подготовлено для взрыва, приближение же другого выставленный вперед часовой прозевал из-за мглы и дождя. Казалось, все шло не так, как нужно. Однако плохая погода создавала для Лоуренса и некоторое утешение, позволяя ему предполагать, что вряд ли Алленби успеет закончить свои операции, прежде чем арабы сумеют подготовиться к другой, более удачной попытке оказать ему помощь.
10-го дождь все еще застилал горизонт. Около полудня был дан сигнал о приближении поезда, и Лоуренс поспешил к насыпи, чтобы взорвать мину. Когда поезд, наконец, подошел ближе, тяжело пыхтя на подъеме, Лоуренс увидел, что поезд был переполнен воинскими частями. Менять план было слишком поздно, поэтому, когда паровоз поравнялся с ним, Лоуренс нажал рукоятку взрывателя. Взрыва не произошло. Когда поезд прошел мимо него и был на расстоянии 50 м, он понял, что стоял на виду. "Куст, который, казалось, имел в вышину 1 фут, пригнулся и сделался меньше фигового листка". Единственный шаг на спасение у Лоуренса заключался в том, что турки могли его принять за случайно встретившегося бедуина, в которого не стоило и стрелять. К счастью, грязь и дождь запачкали великолепие его белой, украшенной золотом одежды. Как только поезд прошел, Лоуренс воткнул провода в землю и, как кролик, бросился под прикрытие. Через несколько метров поезд остановился, и, пока он нагонял пары, группа офицеров пошла посмотреть то место, где перед этим находился Лоуренс, но ничего подозрительного не обнаружила.
Прошел другой безрадостный день для голодного и промокшего отряда. На следующее утро, как и предсказывал Али, счастье им улыбнулось. Показался поезд, состоявший из двух паровозов и 12 пассажирских вагонов, и Лоуренс взорвал мину в тот момент, когда над ней проходил первый паровоз. Лоуренс находился так близко от места взрыва, что был отброшен назад. Одежда на нем оказалась порванной, руки поцарапаны и палец на ноге сломан. Наполовину оглушенный взрывом, он, шатаясь, бросился в сторону от разбитого поезда; в .это время арабы, находившиеся на склоне, и турки на линии открыли перестрелку, во время которой было ранено семь арабов, бросившихся на выручку Лоуренса. Оказалось, что в поезде ехал новый турецкий командующий, назначенный для руководства обороной Иерусалима, с охраной численностью в несколько сот человек, которая, оправившись от неожиданности, приняла все меры к тому, чтобы воспрепятствовать дальнейшему нападению на поезд. Теперь арабам пришлось пожалеть об отсутствии пулеметов. Они едва сдерживали преследование турок, пока не достигли вершины холма; здесь каждый вскочил на верблюда и помчался в пустыню, где они в дальнейшем вновь собрались вместе. Единственная добыча, которая могла компенсировать их за потерю нескольких человек, состояла примерно из 60 винтовок, захваченных при первом налете. "На следующий день мы направились в Азрак, где нам была оказана торжественная встреча и где мы, да простит нам господь, хвалились, что мы были победителями".
Зиму отряд решил оставаться в Азраке, используя его как базу пропагандистской деятельности и центр разведки. Этим создавался новый клин, отделяющий Нури Шаалана от турок. Отряд расположился на зимние квартиры в старом форту, который отремонтировали. Для сбора провианта был отправлен караван. К нему устремился из пустыни поток арабов, приходивших обмениваться подарками и слушать рассказы об Акабе, его силах и богатствах. Али, соединявший в себе безрассудную отвагу и величавое обаяние, явился солидным представителем Фейсала. В нем чувствовалось также наличие странной замкнутости, присущей и Лоуренсу.
В обществе Али и в атмосфере Азрака Лоуренс мог быть доволен, предаваясь своим мечтаниям. Лишь сделав над собой усилие, он оторвался от этого занятия для того, чтобы провести разведку находившейся вокруг местности.
Поскольку Дераа являлся будущим объектом действий Лоуренса, он чувствовал себя обязанным осмотреть его своими собственными глазами. Для этого он облачился в рваную одежду араба и отправился в сопровождении старика крестьянина через оборонительную полосу.
Некоторое время никто не обращал на него никакого внимания, но у аэродрома он внезапно был схвачен за руку сержантом, заявившим, что его хочет видеть бей. Протестовать было бесцельно, и Лоуренс был доставлен в канцелярию, где в ответ на ряд вопросов он выдал себя за черкеса, что могло послужить оправданием белизны его кожи. Однако это лишь запутало Лоуренса еще больше. Второй раз в своей жизни он оказался насильно зачисленным в турецкую армию и на этот раз с целью, за которую турецкие офицеры снискали себе дурную славу, имея склонность пользоваться новобранцами. В ту же ночь началось испытание, и, поскольку Лоуренс сопротивлялся, он был передан в руки стражи, для того чтобы она его укротила. После того как различные неприятные способы насилия не удались, он был избит до потери сознания. Только окровавленный вид избавил его от дальнейших проявлений внимания со стороны турок, и ему удалось бежать из госпиталя, куда его перенесли. Когда Лоуренс, прихрамывая, тащился по дороге, какой-то араб сжалился над ним и, насадив его на верблюда, доставил в Насибин, где он нашел свой отряд. По злой иронии судьбы, именно во время этого бегства ему удалось обнаружить тот скрытый подход к Дераа, на поиски которого он отправился из Азрака.
По возвращении в Азрак у Лоуренса наступила реакция. В результате длительного нервного напряжения и последнего потрясения, место и окружавшие его люди стали для него непереносимыми. Пропаганда ему надоела. "Они все время сознавали, что я чужестранец, и чувствовали всю нелепость положения, когда чужестранец проповедует национальное освобождение. Для меня война представляла также и побочную цель - добиться такого настроения народа, когда он принимает восстание как нечто естественное, на что можно положиться. Мне приходилось убеждать себя в том, что британское правительство действительно сможет выполнить свои обещания". Физическое страдание настолько усилило в нем ясность мышления, что Лоуренс не мог уже пользоваться той разговорной "водицей", которая была необходима для практических целей. Льстивое же подобострастие городских сирийцев раздражало его. Лоуренс решил все бросить и отправиться на юг на поиски встречи с противником.
Поздно вечером 23 ноября Лоуренс покинул Азрак, захватив с собой лишь одного спутника Рахаила. Несмотря на физическую слабость Лоуренса, они ехали быстро. "У меня был сильный приступ лихорадки, который привел в бешенство, и я не обращал никакого внимания на просьбы Рахаила об отдыхе. Перед рассветом он рыдал от жалости к самому себе, но тихо, чтобы я не услышал". В полдень они достигли лагеря Ауды, но остановились лишь для того,. чтобы обменяться несколькими приветствиями и поесть немного фиников. Рахаил уже не протестовал, а ехал с мрачной решимостью перебороть Лоуренса. "Даже если бы мы начали путешествие в одинаковом состоянии, он. во всяком случае, превосходил меня силой; теперь же я чувствовал себя почти конченным".
Те, кто видел Лоуренса 26-го, когда он, наконец, прибыл в Акаба, говорят, что он был похож на призрак - настолько он был бледен и казался "не от мира сего". Он лишь промолвил несколько слов о постигшей его неудаче с мостом в долине реки Ярмук и удалился к себе в палатку. Через несколько дней Лоуренс получил приказание прибыть в Палестину. Вылетев в Суэц на самолете и прибыв в штаб Алленби, он почувствовал, что все были настолько упоены достигнутой победой, что отголоски его неудачи у Ярмука, распространяться о которой он не имел ни малейшего желания, потонули в общем ликовании. Однако его деятельность не прошла незамеченной. За взятие Акабы он был произведен в чин майора и награжден орденом Бани. Он также был представлен Вингейтом к кресту "Виктории", но обстоятельства не соответствовали обычным условиям, требовавшимся для награждения этим орденом. Он больше оценил предоставленную ему возможность присутствовать при официальном вступлении британских войск, в Иерусалим. Обмундированный наспех своими друзьями из штаба, Лоуренс принял участие в церемонии. происходившей у ворот Яффы, "что для меня было одним из величайших моментов удовлетворения за время войны". За завтраком после церемонии он с большим удовольствием услышал упрек Алленби, сделанный М. Пико за его предложение установить в Иерусалиме гражданскую власть. Сразу же после завтрака Лоуренс воспользовался случаем обсудить с Алленби новые проекты военных операций.
План Алленби заключался прежде всего в том, чтобы закрепить достигнутые успехи обеспечением известного простора действий к северу от Иерусалима путем восстановления там железнодорожной линии; затем нажимам справа в восточном направлении отбросить турок от Иерихона и очистить долину Иордана к северу от Мертвого моря. Алленби предложил, чтобы Фейсал продвинулся теперь к северу от Акабы по направлению к Тафиле, расположенному близ южной части Мертвого моря. Это позволило бы ему соединиться с британскими войсками на другой стороне и помочь им отрезать турок от хлебного района, находившегося между Мертвым морем и Геджасской железной дорогой, откуда они получали свое продовольствие. Суда с хлебом, поднимавшиеся к северу по Мертвому морю, являлись серьезной поддержкой силы сопротивления турок. Поэтому уничтожение их являлось весьма важным.
Лоуренс не только согласился с этим планом, но и внес дополнительные предложения, состоявшие в том, чтобы после занятия Иерихона туда была переведена база Фейсала из Акаба и ежедневно доставлялось 50 т продовольствия и боевых припасов.
На это Алленби дал свое согласие, и Лоуренс отправился обратно в Акабу, чтобы постепенно подготовиться к осуществлению намеченного плана.
Одним из его первых мероприятий был подбор охраны для себя лично. Необходимость этого вызывалась тем обстоятельством, что с момента, когда он подорвал поезд, в котором ехал Джемаль-паша, турки значительно повысили вознаграждение за поимку или убийство Лоуренса.
Начало было обещающим. Когда однажды днем Лоуренс сидел в своей палатке и читал, к нему подкрался молодой араб племени аджейн, положил на землю великолепный седельный вьюк и исчез. На следующий день он явился снова и принес "такой же красоты седло для верблюда". На третий день он явился, не принеся ничего, и попросил Лоуренса принять его к себе на службу. Звали его Абдудла-"разбойиик". Он сослался на рекомендацию старого капитана отряда телохранителей Фейсала и оказался одним из самых опытных. "Поскольку чувствовалось, что он был вполне подходящим, я тотчас же взял его к себе. Он проводил проверку остальных желающих поступить ко мне на службу, и благодаря ему и моему другому помощнику вокруг меня выросла замечательная банда знатоков своего дела. Англичане в Акабе называли их головорезами, но они резали головы только по моему приказанию. Мне нужны были хорошие наездники и люди, не дорожившие своей жизнью, гордые собой и без семейных уз".
Лоуренс платил им по 6 фунтов стерлингов в месяц - нормальное жалованье для араба, который содержал своего верблюда. "Они могли тратить деньги на украшение своих собственных персон и вырядились так, что были похожи на клумбу тюльпанов, так как носили все цвета, кроме белого, который постоянно носил я, и они не считали это возможным для себя".
Охрана служила Лоуренсу не только для защиты от нападения, но и являлась ядром того отряда, из которого он формировал свои маневренные группы. Численность охраны доходила в общем до 90 человек, однако Лоуренс редко когда брал с собой более тридцати, исходя из соображений подвижности и уменьшения потерь. "За время нахождения, у меня на службе около шестидесяти из них умерло". Однако наступательная сила личной охраны Лоуренса была гораздо больше номинальной вследствие хорошего вооружения и морального состояния.
Лоуренс использовал маневренные возможности легких пулеметов в большей степени, чем в любой другой армии.
В своей следующей кампании он ввел пробную атаку легкими автоматическими "пальцами" за два месяца до того, как немцы стали пронизывать британский. фронт во Франции с помощью подобной же, но менее экономной тактики "просачивания". Своим методом использования пулеметов на верблюдах с командой всего лишь из двух человек (они иногда стреляли даже с седла) он опередил послевоенное развитие механизированного передвижения пулеметов.
Сам Лоуренс возил с собой на верблюде "воздушный Льюис" без радиатора и чехла. Помимо того, что этот пулемет был весьма удобен, он стрелял с таким замечательным рассеиванием, что Лоуренс предпочел его винтовке, которую он раньше носил. Винтовка эта имела свою историю: это была обыкновенная британская укороченная винтовка, захваченная турками у Дарданелл, а затем с соответствующей надписью, выгравированной золотом, была подарена Фейсалу. Лоуренс в свою очередь получил ее от Фейсала. После войны он хотел передать ее по принадлежности в Эссекский полк - ее первоначальному владельцу, но на свое предложение ответа не получил. Вместо этого король Георг взял ее себе, воспользовавшись возможностью пополнить коллекцию оружия в своем частном военном музее в Виндзоре. На винтовке имеется ряд зловещих отметок: их делал Лоуренс каждый раз, как сбивал турка, пока не потерял интереса к ведению подобного учета.
В остальном его личное вооружение состояло из револьвера и кривого кинжала с рукояткой, украшенной золотом и красивой резьбой, какие носили главным образом шерифы. Кинжал этот явился поводом для создания легенды о том, что Лоуренс якобы получил звание шерифа или, что было гораздо красочнее, "принца Мекки". В действительности шериф приобретал свой титул по праву рождения как потомок пророка, так что "почетного шерифа" вообще быть не может. Единственно, чему может быть приписано возникновение этой легенды, - это случаю, когда однажды арабы от безделья стали давать друг другу различные прозвища и титулы. Когда Лоуренса спросили, какой бы титул он себе выбрал, тот ответил: "эмир Динамит". Это так к нему подходило, что на некоторое время титул "эмира Динамит" стал его прозвищем у арабов.
Глава XII. "Регулярная" кампания. Январь - февраль 1918 г.
В кампанию 1918 г. силы арабов под начальством Фейсала имели не только косвенное влияние на положение войск Алленби, но сделались составной частью его армии, действуя совместно с ней. Это, конечно, изменило форму операций арабских частей, придав ей характер более регулярных военных действий. Уже само название "Северной арабской армии" содержало в себе идею кристаллизации ее движений и целей. Последняя имела свои недостатки и в первую половину года привела к разочарованиям. Однако даже в течение этого периода казалось, что в целом силы арабов создали для британских войск больше возможностей, чем последние для арабов. Кроме того, кампания предоставила Лоуренсу случай проявить свои способности в регулярных военных действиях, которые он до некоторой степени презирал.
Параллельно железной дороге, вдоль "хлебного пояса", были расположены небольшие города, далеко отстоявшие один от другого и представлявшие собою те пункты, на которые господствующая сила могла опереться. Самым южным был Шобек, находившийся в 35 км к северо-западу от Ма'ана. Дальше за ним лежал Керак и на самом северном конце Мертвого моря - Мадеба.
В начале октября арабы начали свои набеги, причем захватили на несколько дней Шобек и разрушили железнодорожные ветки, которыми пользовались турки для подвоза дров для Геджасской железной дороги. В результате создавшаяся угроза заставила турок действовать и вовлекла их в ту ловушку, которую подготовил для них Лоуренс. Турки начали свое контрнаступление 27 октября, в тот самый момент, когда Лоуренс отправлялся в свой набег в долину реки Ярмук. Экспедиционный отряд в составе 4 батальонов пехоты и кавалерийского полка с 10 орудиями выступил из Ма'ана; численность этого отряда едва достигала 350 человек, включая в эту цифру около 200 человек из состава иррегулярных частей бедуинов. После артиллерийского обстрела, продолжавшегося в течение часа, и бомбометания с самолетов турки повели наступление. Плохо подготовленные арабы на верблюдах не выдержали натиска и отошли назад к частям Молада, которые, засев в крутых скалах, задержали наступление турок. Тогда бедуины обошли с обеих сторон фланги турок и начали тревожить их непрерывными набегами. В результате вечером турки отступили с тяжелыми потерями. Таким образом, благодаря природным условиям и умелому применению Моладом принципа Канн, предсказания. Лоуренса сбылись.
Продолжение набегов на железнодорожную линию, наряду с перехватом караванов с продовольствием, заставило турок сначала оттянуть войска от Абу-Эль-Лиссала, а затем и вовсе покинуть его. Турки были принуждены отойти обратно к Ма'ану, причем сужение района действий неизбежно привело с ослаблению их власти над территорией. что позволило арабам проникнуть в "хлебный пояс" с севера.
В то время как Молад, воспользовавшись наступлением сильных холодов, загонял турок обратно в Ма'ан, Лоуренс занялся новыми экспериментами, а именно - развитием механизированных сил. Факт использования им подвижности отрядов на верблюдах до той степени, которая, судя по общепринятым стандартам, была неосуществима, не заслонил от него возможности использования механизации, как это имело место у столь большого числа профессиональных военных, являвшихся поклонниками кавалерии.
После нескольких дней отдыха мысли его снова вернулись к тем прогалинам, покрытым засохшей грязью, которые он видел в сентябре во время своего набега на Мудовару. Через узкий проход Вади-Итм была проведена дорога, и туда были доставлены бронемашины. Лоуренс и Джойс решили произвести разведку. Машины, идя по полированной грязи, давали скорость свыше 100 км в час, выдержав без всяких аварий тяжелые переходы между прогалинами.
Опыт оказался настолько многообещающим, что, проехав почти до Мудовара, они решили попытаться немедленно провести .операцию .и для этой цели вернулись обратно, чтобы получить необходимые бронемашины, которые они усилили десятифунтовыми горными орудиями. Накануне нового года они добрались до железной дороги и обнаружили турецкий пост, представлявший собой подходящую для них цель. На следующее утро Джойс руководил атакой, находясь на вершине холма, расположенного близ поста, в то время как Лоуренс испытывал двойное удовольствие присутствовать в качестве наблюдателя за боем, в котором нападающие совершенно не рисковали жизнью, так как турецкий обстрел бронемашин казался ему чем-то вроде стрельбы дробью по носорогу. С другой стороны, машинам недоставало проходимости танков, поэтому они и не смогли выгнать турок из их норы. Когда они вернулись обратно из этой увеселительной прогулки, ее единственным результатом было приобретение Лоуренсом нового опыта. Благодаря бронемашинам не только железная дорога оказалась на расстоянии однодневного перехода, но и представлялось возможным создать угрозу любым передвижениям турок с помощью средства, бороться с которым в открытой местности они не были в состоянии. Таким образом, для того чтобы парализовать противника, англичанам потребовалось лишь развить применение этого нового вида оружия.
К несчастью, Лоуренс не только не мог в силу своего положения получить соответствующее количество нужных ему типов машин, но и добиться принятия своей новой теории стратегии. Британское командование все еще жаждало взятия Медины. Его мысли шли по прямому пути, и оно стремилось совершенно вычеркнуть из баланса турецкие силы в Геджасе, вместо того чтобы поощрять турок вкладывать в это невыгодное для них предприятие все большие и большие капиталы.
Лоуренс проявлял тонкость понимания обстановки не только в теории. По мере того как он все больше убеждался в правильности своей теории, он принимал меры к тому, чтобы при всех военных действиях арабов движение по Геджасской железной дороге никогда не прерывалось, достигая этого своего рода фабианской тактикой. При этом Лоуренс заметил, что проведение такой тактики было менее хлопотливо, чем осуществление "детских" замыслов британского штаба.