Безымянный. Отмороженный (Гладиатор)

   Это же просто эгсбиционисты, любящие раздеваться на публике и трясти перед телекамерами своими политическими гениталиями. Их путь известен, обычно они заканчивают карьеру, захлебнувшись своими слюнями.
   В-третьих, у него совершенно другой способ координирования.
   Принципиально другой. Имеющий иную природу.
   Координатор, понял Лещинский, не должен быть распредвалом, толкающим поршни и фактически устанавливающим очередность активности между ними. Каждый из поршней обладает своими степенями свободы и способен на такое сопротивление и такую «отдачу», что без особых усилий согнет в дугу любой управляющий собой механизм, а то и выкинет его к чертям собачьим за пределы наличного бытия.
   Координация – функция скорее пассивная, чем активная. Координатор не должен думать и принимать решения за тех, чьи действия он координирует. Он должен думать о последствиях их действий.
   Ведь все разборки между «динозаврами» происходят по одной простой причине – никто не следит, чтобы эти бесформенные островки государственной стабильности не цеплялись друг за друга в своем хаотическом движении по российскому фарватеру, не напарывались на мели и мины, не врезались в айсберги.
   Человеком, который возьмет на себя задачу, обязанность, миссию следить за тем, чтобы интересы главных, наиболее сильных групп соблюдались, не входя в противоречие друг с другом, будут дорожить все, кто своими интересами дорожит. Достаточно превратить себя в этакое машинное масло, в государственный солидол, облегчающий процесс соприкосновения между собой деталей государственной власти.
   И не за чем для этого иметь собственную структуру и тем самым подвергаться опасности внутриструктурного переворота.
   Нужна лишь информация, умение ее анализировать и делать выводы.
   И то, и другое у Лещинского было в избытке. За годы целенаправленного изучения российской чиновничьей жизни у него скопились не только горы такой информации, за которую приходилось платить порой очень дорого, а порою она сама шла в руки откуда не ждал – со страниц газет, с экрана телевизора, из разговоров и сплетен – нужно было только суметь отличить зерна от плевел.
   У Лещинского выработалась привычка оперативного анализа всего, что попадало ему в руки, точнее, в голову. Со временем он стал не только убеждаться с каждым попавшим к нему новым фактом в правоте своих мнений и истинности умозаключений, но даже и предвидеть действия тех или иных групп. Лещинский мог предсказать, какой шаг будет тайно предпринят конкретной экономической группировкой и каким образом этот шаг найдет отражение в средствах массовой информации.
   Пару раз он даже угадал вечером заголовки утренних статей в «Московском комсомольце». После чего в шутку подумывал, не сделать ли ему карьеру политического оракула…
   Но и этого было все-таки мало.
   Нужен был еще механизм реализации бесценной информации в реальные действия, конкретные шаги по буйствующей ниве государственно-политического хаоса. Нужна была борона, способная прореживать дикие всходы социального чертополоха и оставлять жизненное пространство наиболее сильным из них, без особого труда выдергивая слабую чахлую поросль.
   И Лещинский задумался.
   Он был перспективным, только что вылупившимся из институтского яйца молодым функционером, энергичным и способным к самостоятельному мышлению, что делало его привлекательным для любой структуры, стремящейся пополнить свой резерв пешечным материалом, который годами держат на старте, готовя к пути по вертикали.
   Беда в том, что план игры зависит от короля, в войско которого ты попадаешь и на до твоих интересов ему совершенно нет никакого дела. Он даже не знает, что ты – живое существо, а не абстрактная фамилия в штатном расписании, что у тебя есть какие-то свои желания, своя неудовлетворенность жизнью.
   Попадая в его армию, становясь солдатом, ты всю жизнь обречен добиваться осуществления только его желаний, ища для своих какой-нибудь закуток своей жизни, оставшийся незанятым желаниями короля твоего войска.
   Лет через пять тебя так искорежит, изломает чужая воля, что ты искренне будешь считать навязанный тебе извне образ жизни своей настоящей жизнью. Тебе придется забыть, что на свете существует что-либо еще, кроме интересов твоего короля, которые ты еже не сможешь отличить от своих интересов.
   Но твоего в тебе уже не будет ничего.
   Или почти ничего.
   Кроме кошмарных снов, в которых навязчивый мотив преследования тебя самим королем будет сменяться не менее навязчивым мотивом убийства короля, которое будет страстно охватывать тебя во сне и от которого ты будешь просыпаться в холодном поту и хвататься за рюмку какого-нибудь «Гордонса», специально стоящую для таких случаев у изголовья твоей кровати. Терпкий можжевеловый аромат джина будет вымывать из твоих мозгов картины разборок с недосягаемым для тебя авторитетом, а вместе с тем и остатки твоего трепыхающегося еще «эго» из твоей психики.
   Такая перспектива Лещинского, конечно, не устраивала.
   Привычка к анализу информации и прогнозу помогла ему увидеть то, что начинающий чиновник обычно может увидеть лишь в конце своей неудавшейся карьеры, выходя на пенсию, если, конечно, мозги его не иссохнут к этому времени от постоянного трения о вышестоящее мнение, а зрение сохранит возможность видеть свое отражение в зеркале, а не только во взгляде начальства.
   Увидеть и избежать такой участи.
   Лещинский долго размышлял, прежде чем увидел свое место в государственной структуре. В результате у него сформировались кое-какие требования, которым оно должно было удовлетворять.
   Оно не должно быть слишком высоким, чтобы не привлекать к его фигуре лишнего внимания, что бы там с ним не случилось.
   Особенно внимания пронырливых газетных писак.
   Он уже знал, что хотя ни одна из газет не имеет полностью самостоятельной позиции, служат они совершенно разным группировкам и держать под контролем их все совершенно невозможно. Контроль здесь происходит на другом уровне, вернее, по другому принципу, не гарантирующему, что использование информации о тебе не окажется кому-то выгодным.
   Он должен быть не интересной для газетчиков фигурой.
   Не второго и не третьего, а, может быть, десятого ряда.
   И он должен стоять у кого-то за спиной, «голову» имея свою, а «руки» – непосредственного начальника. На самом-то деле, конечно, посредственного, чтобы иметь возможность манипулировать его «руками» так, как ему, Лещинскому, нужно.
   Наконец, он должен иметь свободный и не привлекающий ничьего внимания доступ фактически к любому островку государственной власти. Что-нибудь вроде регулярных обходов, входящих в сами его обязанности.
   И конечно же, при любой смене верхушки он должен оставаться на своем месте. Настолько оно должно быть незначительным.
   При всей его значительности в том случае, если займет это место он.
   Он почувствовал, что его час пробил, когда узнал о смерти одного настолько незначительного человека, что сам бы никогда и не вспомнил о существовании той должности, которую тот занимал и которая теперь оказалась свободна.
   Пока Лещинский, служа на последних, самых микроскопических ролях то в одном министерстве, то в другом, пытался решить свой жизненный ребус, решение было рядом, буквально под боком, но увидеть его даже Лещинскому было нелегко, настолько идеальным оно было.
   Когда он узнал из болтовни в курилке, что умерший вчера Аркадий Аполлинарьевич служил на своем месте еще при Брежневе, а карьеру начинал вообще до Хрущева, при Иосифе Виссарионовиче, он сразу внутренне напрягся. Предчувствие удачи окатило его волной, подхватило, понесло и уже просто-таки руководило его дальнейшими поступками.
   – А кто это? – спросил он, уже предвкушая удовольствие от разгадки одного из жизненно важных для него вопросов.
   И в ответ услышал название должности, которой жаждал, не зная о ней, и которой ему предстояло теперь добиваться.
   – Помощник руководителя аппарата Правительства по межотраслевой координации, – ответил кто-то из министерских всезнаек.
   «Бог ты мой! – изумился тогда Лещинский. – Даже это слово прозвучало. Все – эврика!»
   Месяц он обхаживал руководителя аппарата, который вообще хотел эту должность сократить, за ее полной ненужностью для осуществления работы аппарата. Введена она была черт-те когда, и зачем – уже никто не помнил.
   Лещинский показывал такие чудеса красноречия, находил такие убедительные аргументы о необходимости координации работы аппаратов различных министерств и ведомств, приводил такие убийственные примеры государственных промахов, связанных с отсутствием именно такой координации (благо, информации и на эту тему у него было хоть отбавляй), что разубедил-таки своего будущего начальника сокращать должность. Не назначить же на нее Лещинского, самого горячего ее защитника, было бы просто свинством.
   Начальник же аппарата свиньей не был. Он был кадром тоже старой формации, из породы тех, в ком система убила личное содержание, и кто борется только за интересы дела. В пределах своего понимания и своей компетенции, конечно.
   Он продержался ровно две недели после прихода Лещинского.
   Ровно столько тому понадобилось, чтобы найти Крестного.
   Лещинский с самого начала знал, что самому ему не придется ни «разводить» отряды боевиков, ни мотаться по городам и весям необъятной России, объясняя бестолковым мэрам и губернаторам что не все промышленные объекты, находящиеся на их территории, принадлежат им, а кто хозяин, и чего – конкретно, знать им вовсе и не обязательно. Лещинский чувствовал интуитивно, что есть структура, для которой эти дела привычны и обыденны, и которая охотно возьмет их на себя, поскольку ежедневно выполняет десятки и сотни подобных дел.
   Обязательно найдется, кому выполнять задания. Нужно лишь сформулировать эти задания и оплатить их выполнение.
   Ну, оплата – это не его проблема. За хорошую работу никто платить не откажется, «кидала» на своем месте усидит не долго, свои сожрут.
   А вот идеи – это пожалуйста!
   Первая его идея не принесло ему ни копейки денег, да это и не входило в его планы. Главное было запустить механизм, главным винтиком которого он себя ощущал. Винтиком, на котором все держится.
   Доскональное понимание интересов правительственных группировок подсказало ему одну простенькую, но весьма эффективную превентивную меру в отношении строптивого красноярского губернатора, являвшегося заместителем государственной энергетической комиссии и в своих личных интересах, которые он прикрывал, естественно, краевыми интересами, выступавшего против повышения тарифов на электроэнергию. Для РАО ЕЭС «Россия» это было как отсутствие оргазма в затянувшемся половом акте. Все было сделано уже давно, всякое сопротивление внутри Правительства подавлено, Госдума куплена со всеми ее политическими фракционными потрохами, внимание Президента переключено на предвыборную кампанию, население обработано бреднями газетчиков, живописными репортажами с бездействующих энергетических станций и иссушающими мозги обывателя рассуждениями телекомментаторов. Невозможно было обойти одного идиота, который, пользуясь своим громогласным голосом и кое-каким влиянием на членов комиссии, не давал хода продуманному и подготовленному повороту скрипучего государственного колеса. Повороту всего на один градус, может быть, и того меньше. Просто – небольшая корректировочка, которая, однако, обещала принести целой армии чиновников обеспеченную старость, сытую жизнь их детям, бриллианты их любовницам. Да что говорить, много людей рассчитывало покормиться с этой акции.
   Первое, что сделал Лещинский, и это была чистая самодеятельность – обратился к «солнцевским». Ему назначили встречу на платформе Востряково у Московской кольцевой и потребовали приехать на электричке, а не на машине. Он так и сделал. Его довольно грубо втолкнули в БМВ, завязали глаза и рванули с места под восемьдесят. Вскоре свернули направо, судя по всему, на Боровское шоссе, и ехали довольно долго, лениво поругивая тесноту на дороге. Затем свернули опять направо, на улицу потише, и минут через пять Лещинского вытащили из машины и провели на второй этаж какого-то здания. Его усадили за стол и сдернули повязку с глаз. Не ожидавший быть допущенным сразу, Лещинский с удивлением увидел перед собою второго в Солнцевском районе человека. На его вопрос, – чего, мол, звонил, фраер, и вообще, откуда телефон узнал, – Лещинский объяснил откуда он и что есть заказ: надо, мол, изолировать одного довольно большого человека на две недели, а потом выпустить. Но так, чтобы он ничего не узнал ни о заказчиках, ни об исполнителях. Пока о нем наводили справки, он слегка огляделся, хотя очень-то вертеть головой все же опасался. Братва из Солнцева больше пижонила, чем вправду была озабочена конспирацией. Глаза ему завязывали, а окно задернуть шторками не удосужились. «Конспираторы хреновы», – раздраженно подумал Лещинский. С одного взгляда он узнал переделкинскую платформу, берег Сетуни, да и улица была какая-то знакомая, какая-то Чоботовская аллея что ли? Да тут же все улицы так называются, вспомнил Лещинский, этих аллей – не меньше десятка.
   Справки о нем навели, он для них был человеком из Правительства и, стало быть, вполне традиционным и платежеспособным заказчиком. «Солнцевские» раскинули мозгами, прикинули уровень своей организации к уровню заказа и чистосердечно предложили грохнуть его, да и дело с концом, причем много они за это не возьмут, по средним расценкам – тыщ семь-восемь баксов.
   Ничего другого Лещинский и не ожидал. Он отказался от убийства, заявив, что заказчик говорил именно о похищении, а ликвидацию оплачивать не будет. «Солнцевские» зачесали в затылке. Тогда Лещинский предложил комиссионные за поиск компетентного исполнителя. Те сначала приоскорбились – за кого, мол, нас держишь! Но хруст баксов всегда заглушает самолюбие. И Лещинского три дня передавали из рук в руки, пока не свели, наконец, с Крестным. К «солнцевским» он не имел абсолютно никакого отношения, они, собственно, и не знали о нем ничего, кроме этого имени – Крестный. Да им и не положено было знать.
   Крестный в конспирацию не играл, видно она ему была глубоко по хрену. Знал человек точно, когда ему прятаться и от кого. Такая позиция вызывала уважение Лещинского.
   Они встретились в театральном ресторане на улице Горького. Место назначил, конечно, Крестный, и появился он в ресторане уверенно, спокойно, не бросая быстрых взглядов по сторонам. Вел себя как человек именно того уровня, который устраивал Лещинского. Сел за столик Лещинского и молча, изучающе посмотрел на него.
   Лещинский заикнулся о «солнцевских», Крестный сказал одно только слово – «шпана». И Лещинский понял, что опять – эврика, «нашел».
   Крестный спросил фамилию и назвал сумму, от которой Лещинский чуть не присел. Но сообразил, что платить-то будет не он, так что – какая разница. Он выразил свое согласие и сказал, что хотел бы иметь возможность дать сигнал. Крестный взглянул на него с интересом, содержания которого Лещинский так и не понял, и назвал знакомый уже Лещинскому номер телефона в Солнцево, из чего Лещинский самокритично заключил, что он дурак, и очевидно, здесь дела так не делаются. Прежде чем идти на встречу с человеком такого уровня, нужно решить заранее все свои вопросы, а не нагружать занятых людей ожиданием своих дурацких сигналов. Но другого выхода у него и не было. Нанимать исполнителя, не найдя заказчика, он не мог. Риск не договориться с энергетиками все же существовал, а платить в таком случае пришлось бы ему самому.
   Не ожидая его согласия или несогласия, Крестный встал и направился за другой столик. Лещинский понял, что аудиенция окончена.
   Допив свой «Мартель» он отправился в министерство энергетики, где уже успел установить более-менее доверительные отношения с референтом заместителя министра, человеком тертым и сообразительным, что было видно с первого взгляда и слышно с первого слова. Обычный их обеденный треп за бутылкой «Староарбатского» не выходил за пределы общих рассуждений о тупости провинциальных руководителей и абстрактных идей о необходимости внутриаппаратной силовой службы, способной решать оперативные министерские проблемы.
   – Я слышал, готовится похищение красноярского губернатора. Вся Москва об этом болтает, а Вы, как всегда, ничего не знаете, – вместо приветствия огорошил он знакомого референта, глаза которого, как обычно, ничего не выражали, кроме готовности своего владельца впитать о чем угодно и от кого угодно.
   – Всю Москву я не слушаю, дорогой мой, а вот Вас выслушаю с большим вниманием. О каких это слухах Вы говорите?..
   …И вновь Лещинский не ошибся. Референт очень внимательно выслушал слегка расширенную версию слуха о готовящемся похищении, причем Лещинский ввернул, что называют даже сумму, которую заплатил заказчик за похищение, хотя саму сумму референту не сообщил.
   Минуту, не больше, тот сидел в раздумье, затем извинился и попросил Лещинского подождать с четверь часа. У него, мол, срочный и важный разговор, а с Лещинским он хотел бы обязательно обсудить одну проблему, интересную для обоих.
   Через пятнадцать минут он уже разговаривал с замминистра и уловив в его тоне напористую заинтересованность, решил идти напролом. Он сообщил ему сумму, названную Крестным, прибавив к ней собственные издержки, и сказал, что, опять-таки, по слухам, сумму эту заплатил кто-то из их ведомства.
   – Ну, мы-то с Вами понимаем, что по сравнению с теми деньгами, которые наша контора получит в случае повышения тарифов, сумма просто смехотворна, – не моргнув глазом ответил замминистра. – Такие суммы для нашего министерства – это ежедневные, рядовые траты. Конечно, если бы это случилось в реальности, это решило бы существенную для нас проблему. Надеюсь, Вы меня понимаете, я говорю – если бы… Можно даже сказать, что я даже хотел бы, чтобы эти слухи не оказались только слухами.
   – Тогда давайте без реверансов, – облегченно вздохнул Лещинский. – Когда у вас назначено очередное заседание комиссии?..
   …Крестный тогда всю операцию провернул в два счета.
   Упертый провинциал даже не берегся. Вся его охрана состояла из шофера-телохранителя, тупого сибирского амбала, которому только вышибалой работать в каком-нибудь захолустном ресторане, а не людей охранять от московских профессионалов. Он так медленно разворачивал свое огромное тело, что так и не увидел, кто накинул ему удавку на шею и заткнул рот тряпкой, пропитанной эфиром.
   Строптивого губернатора скрутили как барана, сунули в мешок и две недели продержали на подмосковной даче, заколотив окна и двери досками и просовывая ему еду через собачий лаз в двери. Шофера держали в подвале, а чтобы не буянил и не разнес подвал вместе с дачей, периодически кололи раствором серы. Старый испытанный способ российских «трезвяков» и «психушек». Он не увидел ни одного лица, не услышал ни одного слова от своих охранников, и был освобожден в центре Москвы. Его подобрала патрульная «канарейка» у входа в Московский планетарий в совершенно бессознательном состоянии. Он облевал весь газон, обоссался и, конечно же, был отправлен в «трезвяк», где опытный врач с двадцатилетним стажем поставил стопроцентный диагноз: острое алкогольное отравление коньяком «Лагранж» французского производства. Документов у него не оказалось, зато в карманах пиджака нашли четыре сотни долларов и карточки нескольких хорошо известных московским любителям развлечений массажных салонов, под вывесками которых, почти не скрываясь, работали публичные дома.
   Когда этот придурок протрезвел, он так и не понял, что с ним произошло, и начал орать своим громоподобным голосом, что его похитили, что он губернатор, ну и тому подобную, на взгляд ментов, ахинею. Московские трезвяки кого только не видали.
   Он позвонил в министерство и тоже начал было орать, но у него очень вежливо и очень холодно поинтересовались, почему он не явился на последнее заседание комиссии, состоявшееся, к сожалению, без него. Он начал орать еще больше, тогда у него спросили, откуда он звонит. Он бросил трубку и начал орать на ментов. Его похитили, его напоили, его увезли, привезли…
   Менты не любят, когда на них орут. Но, чтобы подстраховаться, спросили, что это за карточки у него в карманах. Он долго и с интересом рассматривал ламинированные картонки визиточного формата и сказал, что видит их впервые. Кое-то до него начало доходить, когда по первому же из указанных на карточках телефонов подтвердили, что, действительно, совсем недавно у них побывал сам красноярский губернатор и остался очень доволен уровнем предоставленных ему массажных услуг.
   Он начал было что-то бормотать, но и второй телефон выдал такое же подтверждение. До губернатора дошло, что «легенда», которую ему соорудили, выглядит гораздо правдоподобнее его утверждений о похищении. По четвертому телефону он уже сам попросил не звонить. Менты смотрели на него с ожиданием извинений. И он извинился. Сказал, что не протрезвел еще окончательно, когда кричал о похищении, что теперь он вспомнил, где напился, вспомнил всех этих девочек, то есть женщин, ну, блядей, то есть… Он окончательно запутался в словах и просто стал просить уничтожить протокол и записи в журнале. Менты народ обидчивый, но отходчивый. Четыреста долларов помогли им понять друг друга. Губернатор о них не вспоминал, а менты не напоминали. В результате упоминания о них в протоколе не оказалось, как, впрочем, не оказалось в нем и упоминания о задержании губернатора, да и самого протокола – тоже.
   Губернатор тем самым спас свою политическую карьеру, но больше никогда не шел против течения. Он оказался понятливым пациентом.
   Лещинский стремительно шел к тому образу, который нарисовал в своем воображении и которому, на его собственный взгляд, идеально соответствовал. Он умел выбрать человека, которому можно и нужно было сообщить о себе необходимую для его целей информацию. Дозированную, но весьма красноречивую. Энергетики не забыли его услугу и свели с газовиками. К угольщикам он сам нашел дорогу, и одна из его идей привела к задержке финансирования угольной промышленности и затяжной забастовке шахтеров Кузбаса из-за невыплаты заработной платы.
   Крестному понравилась его напористость и интенсивность поставляемых им заказов. Прежде ему приходилось держать целую команду, так сказать, менеджеров, осуществлявших связь с Правительством. Теперь всех их заменил собою один Лещинский.
   Уже при втором контакте Лещинский изложил ему свою просьбу-предложение.
   Его начальник, руководитель аппарата, слишком хорошо знает свою работу. Его компетентность – реальная помеха столь удачно начатому сотрудничеству. На его месте нужен другой человек. Нет, он вовсе не себя имеет ввиду. Нужен человек, который просто не будет мешать работать.
   Эта-то фраза и убедила Крестного, что Лещинский именно тот человек, с которым можно работать. Если бы он заикнулся о собственной карьере, это была бы последняя их встреча. Крестного всегда убеждала логика целесообразности, здравый смысл. В Лещинском этого смысла было – хоть отбавляй.
   Крестный пошел ему навстречу. Начальника Лещинского через день нашли в самом центре Москвы в Кремлевском переулке с обширной гематомой в области затылка. Никто не мог понять, как он, никогда не покидавший пределов Кремля без машины, попал в этот аппендикс Красной площади. Впрочем, об этом голову ломали недолго. Вскрытие показало, что его хватил инфаркт, а гематома, скорее всего, от удара об асфальт при падении.
   Еще через два дня на освободившееся место назначили человека, показавшегося Крестному подходящим. Он сам его выбрал, надавил на кое-кого из должников, кое-кого попросил, кое с кем попарился в Сандунах, заплатил кое-кому, короче кадровый механизм скрипнул, шевельнулся и нужный человек оказался на нужном месте.
   С Лещинского он не взял ни копейки. Во-первых, сам был заинтересован в исходе дела. Во-вторых, Крестный всегда предпочитал иметь кого-то в должниках, чем самому быть у кого-то в долгу. А потратив сотню-другую долларов на нужное дело, он не обеднеет. Скорее – выиграет.
   Вот так Лещинский и оказался на своем месте.
   И, надо сказать, обжился на нем неплохо. Для Крестного он был человеком из Правительства. Для тех, кто обделывал через него свои дела – связным, представителем криминального мира. Его это вполне устраивало, он не хотел быть ни чьим, он хотел быть сам по себе. Все знать обо всех, все или почти все мочь, и, видя на много ходов вперед, иметь возможность уходить от опасности.
   Уже через полгода он мог реально влиять на события в России, чтобы направлять их в нужную для себя сторону. С «динозаврами» у него проблем не было. Он пас их «стада» и вовремя отгонял набеги хищников, подсовывая тем добычу попроще, менее сытную, но более доступную. Старики были довольны и не доставляли ему особых хлопот, со своими мелкими проблемами справляясь самостоятельно.
   Гораздо больше мороки было с функционерами новой формации, ворочающими мозгами не хуже него, но так и не нашедшими кормушки, способной удовлетворить их аппетиты. Да и аппетиты у них были – не сравнить со стариковскими. Их ненасытность его порою просто раздражала. Если у стариков мерилом хорошей жизни были наши российские мерки, эталонированные еще во времена Брежнева и ограниченные в силу того, что ограниченность была заложена в самих эталонах, то новые функционеры ориентировались на мерки новых русских, представления о жизни которых сформировались под действием двух факторов: образом жизни миллионеров Нового Света и приоритетом ментального «Хочу!» над реальным «Возможно» в инфантильной психике нового русского.
   От них Лещинскому тоже поступали заказы. Но иногда даже для него они оказывались совершенно неожиданными и к сожалению, довольно часто – невыполнимыми. Один, например, вызвался оплатить организацию перемещения столицы на Урал. Лещинский был несколько ошарашен, когда, подумав, увидел целесообразность этого проекта сразу для нескольких российских экономических групп, но все решила следующая мысль, тут же пришедшая ему в голову: «А мне-то это на кой хрен?». И выбросил все из головы.
   Но это – так, экзотика.
   Гораздо хуже было то, что некоторые из молодых, но резвых, бредящих большой властью и большими деньгами, —большими по меркам нового времени – создавали свои тайные параллельные силовые структуры с целью активно вмешиваться в плавное течение традиционной российской неразберихи.
   И слишком часто последнее время эти структуры начали проявлять свою активность. Вмешиваться в дела, относящиеся к его, Лещинского, компетенции. Это его раздражало, поскольку он не знал, как этому противостоять.
   Например, с этим «Интегралбанком». Ведь с самого начала деньги предполагалось выводить из бюджета через другой банк, не столь крупный и, уж явно, не столь строптивый. Так нет же, в последний момент решение было изменено, и деньги попали к Кроносову. Кто вмешался? И как им удалось прижать министерство финансов? Этого Лещинский не знал. Знал он только, что вызволять эти деньги пришлось ему. И Крестному.
   Кстати, туго тому пришлось. Шуму он наделал немало. А закончилось все банальным инфарктом. Счастливая случайность? Повезло Крестному? «Повезло всем нам», – поправил себя Лещинский. В конце концов, это уже не его дело – почему умер Кроносов. Его нет, деньги попали туда, куда и предназначались. Заказ так или иначе выполнен и должен быть оплачен.
   Поэтому Лещинский вез на встречу с Крестным туго набитый долларами дипломат – гонорар за выполненную работу. Кроме того, был у него к Крестному и разговор, в перспективе стоящий гораздо больше не одного такого дипломата…
   …Свой разговор был и у Крестного к Лещинскому.
   Прежде всего, что за идиотизм – своими руками отдаете в банк деньги и тут же начинаете вызволять их обратно. При всей российской неразберихе в других делах с деньгами всегда обращались четко и продуманно, это Крестный знал твердо. Деньги никогда и нигде не лежали безнадзорной кучей, никогда не попадали не по назначению, если,конечно, назначением считать не строку в бюджете, а их реальное, конкретное, а порой и именное назначение, и всегда доходили до потребителя, хотя потребителя этого чаще всего знали два-три человека во всей России.
   «Деньги с пути не собьются,» – было одной из поговорок Крестного, в которых формулировались его жизненные законы.
   Второй тревожащий его момент. Что-то охрана у Кроносова была сильновата. Не подобает банкам иметь в распоряжении таких головорезов с гранатометами и действующих столь профессионально. Для охраны от мелких шавок, время от времени, проверяющих надежность банковских стен, вполне достаточно и традиционной втрое-вчетверо меньшей по численности охранной службы. И что-то он, Крестный, не слышал, чтобы где-нибудь банковская охрана имела на вооружении гранатометы. Что-то есть в этом слишком необычное, что-то тут не так.