Джеймс Бибби
Ронан-варвар
Много мифов и легенд сложено вокруг деяний Ронана Губителя Магов, величайшего из воинов. И только здесь, в «Розовой книге Улай», истинная правда может с достоверностью быть поведана.
Розовая Книга Улай
«Розовая Книга Улай» правдива и заслуживает доверия в той же мере, что и торговый агент, описывающий свое последние эротические приключения другому торговому агенту .
Лучший путеводитель по хроникам
Вот так книженция хоть куда!
Мав Мавсон (главный специалист по сбыту корпорации «Оркоубойные мечи»)
КНИГА ПЕРВАЯ
МЕЧ
Однако первым, кто распознал подлинную ценность колдовского камня, стал Вотион, эльфийский маг с острова Д’Убак. Алчный коллекционер драгоценных камней, он изучал образчики незнакомого зеленого кристалла, собранные им на досуге в Южном Бехане, когда жужжащий у окна шершень начал его раздражать. Беспечно запустив в шершня махоньким огненным шариком, Вотион с изумлением обнаружил, что по какой-то причине сила его заклинания стократно увеличилась и получившийся в результате огненный шар снес целую стену, соседний дом, а также полмагазина на углу.
Отбившись от собравшейся в результате столь интересного события толпы линчевателей, Вотион устроился поудобнее и взялся за серьезное исследование свойств нового кристалла. К своему изумлению он обнаружил, что в отношении колдовства зеленый камень действует как увеличительное стекло, намного усиливая магическую мощь. Желая всегда иметь кристалл при себе и будучи искусным гранильщиком, Вотион вставил его в середину крученого золотого ожерелья, обвитого серебряными и платиновыми нитями и пропитанного всем его магическим хитроумием. Ожерелье это он стал носить на шее. Так Вотион сделался самым могущественным и прославленным магом в своем родном городке, и таким образом сей волшебный самоцвет стал известен как Ожерелье Вотиона…
Розовая Книга Улай
Ящерка просеменила по каменным плитам пола, а потом замерла подобно лимонно-желтой статуе, встревоженная внезапным движением в другом конце комнаты. Склонив голову набок, она ждала, пока ее органы чувств анализировали токи воздуха, вибрацию пола, а также странные вздохи и стоны, что исходили от груды мехов, наваленных перед гаснущим камином. Ящерка непонимающе прислушивалась, пока эти звуки быстро не достигли крещендо, прежде чем затихнуть, а затем припала к полу, когда большая и грозная фигура с трудом выпрямилась и шаткой походкой проследовала в соседнюю комнату. Воцарилась тишина, и ящерка снова засеменила вперед. Тут из-под мехов высунулась рука – женская рука, изящная, слегка подрагивающая от плохо сдерживаемой досады. Ящерка снова застыла, пока все ее органы чувств отчаянно кричали об опасности, а затем голубой свет вырвался из кончиков женских пальцев и вонзился в рептилию. Последовал легкий взрыв, вверх полетел небольшой клуб лимонно-желтого дыма, и ящерка мгновенно трансформировалась в удивительный чизбургер (с двойной порцией сыра). Изящная рука нетерпеливо поманила, и чизбургер, неохотно проплыв над полом, устроился на ожидающей его ладони.
* * *
Шикара откусила изрядный кусок чизбургера, а затем снова угрюмо свернулась в теплом гнездышке из мехов. Ну и ночка! Сплошное разочарование! Вообще-то в том, что ты колдунья, была масса преимуществ – особенно когда дело доходило до любовных игр. Даже с начинающими почти всегда можно было забыть про все вековечные проблемы, вытекающие из необходимости занятия любовью с такой эгоцентричной особью, как мужчина. Никаких больше обломов. Никаких «только не сегодня ночью, любимая, у меня завтра рыцарский турнир». Никаких «ах, дорогая, мне уже так хорошо, теперь бы поспать». Какой бы ни оказывалась потенциальная проблема, ее всегда можно было выделить и излечить, порой еще до ее реального возникновения. Для одуревшего от вина – быстрое Заклинание Стойкости. Для неопытного или эгоистичного – Заговор Замедленного Экстаза. Для малоодаренного (в смысле размера) – Зелье Увеличения.Шикара саркастически фыркнула и потянулась за кубком вина на краю очага. О боги, какое же у мужчин скудное воображение! Предложи им выбор, и все непременно к Зелью Увеличения тянутся. Причем всегда одной и той же части тела. Почему они никогда поэкспериментировать не хотят? Наверное, им просто ничего лучшего в голову не приходит. Шикара вспомнила одного молодого воина, по которому она несколько лет назад сходила с ума. Она тогда сделала ему полуметровый язык. Все шло прекрасно, пока он им мух не начал ловить. Фу, пакость какая! Особенно в самом разгаре любовной игры. Хотя даже тогда все получалось не так скверно…
Шикара выгнулась как кошка, наслаждаясь мягким скольжением мехов по телу, и принялась находить утешение в воспоминаниях о прежних любовниках. Был там один юный принц… как бишь его звали? Ах, какой сладкий мальчик. Неопытный, прямодушный, высоконравственный… однажды отказался заниматься любовью, потому что в тот день был какой-то церковный праздник, а когда она попыталась его принудить, в ванной заперся. Тогда она смеха ради пустила в замочную скважину заклинание Незримого Минета. Ну и звуки там целый час раздавались! Как будто юного принца до смерти гигантская пиявка засасывала. Когда он наконец оттуда появился, он, наверное, килограмм пять сбросил и трясся как осиновый лист. Ей он после такой переделки уже был без надобности. Просто растраченная сила. В конце концов она прослышала, что он отказался от мирской жизни и пошел искать спокойствия и отдохновения в монастырь. Тогда в приступе ностальгии она наложила на юного принца неведомое для него заклятие, жалуя ему один час Незримого Минета каждый год в день его рождения. Наверняка первый же день рождения стал для него порядочным шоком. Да и для других монахов, если вдуматься, тоже.
Звук шагов в соседней комнате резко вернул Шикару в настоящее, и она раздраженно нахмурилась. Ну и любовничком же оказался этот Некрос! Две недели назад, когда она впервые его увидела, бодро шагающего в «Сны Дренаи» («Ночной премьер-клуб Чуч-Хевена»), ее сразу же поразило его смуглое, мускулистое тело. Ну, а когда он собственным мечом беспечно обезглавил бармена за то, что тот обслужил вне очереди кого-то еще, она оказалась просто сражена. Шикара всегда находила сочетание мужественной красоты и небрежного зверства весьма возбуждающим. Но в первую же их совместную ночь пелена спала с ее глаз подобно апатодону[1] бросающемуся с высокого утеса. Шикара питала немалые надежды на то, что Некрос окажется в определенной степени сексуальным атлетом – и, надо признать, в своем роде он им был. Вот только специализировался он, к несчастью, исключительно в спринте. С тех пор Шикара использовала все заклинания из своей книги, чтобы попытаться внести в его репертуар немного скоростной выносливости. Поначалу она, как будто, добилась некоторых успехов, но в дальнейшем стало казаться, что от ее магии ни клята хорошего. Подобно большинству спринтеров мирового класса Некрос, похоже, всякий раз старался одолеть десятисекундный барьер.
С разочарованным вздохом Шикара осушила кубок, а затем хмуро взглянула в дверной проход, когда там снова появился Некрос. Почти двухметровая мускулистая фигура смотрелась несколько нелепо, завернутая в дамский халат, который воин натянул в прохладе соседней комнаты. Саркастическое замечание, уже приготовленное Шикарой, застыло у нее на губах, и глаза ее вспыхнули злобой, когда она заметила, что Некрос пролистывает древнюю книгу в кожаном переплете. «Мinutiае Саrmenorum»! Ее личная книга заклинаний! Не то чтобы ей теперь приходилось часто с ней сверяться… и вряд ли эта книга была способна хоть как-то помочь кому-то, лишенному Силы.. и все-таки! Да как он посмел? Он что, не понимает, что для женщины книга заклинаний интимнее ее дневника? Похоже, теперь дело оборачивалось еще хуже, чем в тот раз, когда она битых трое суток завлекала к себе домой легендарного Тобульта Убийцу Драконов – и лишь затем, что бы застать его в спальне перед зеркалом, где он примерял на себя кое-какие вещицы из ее самого что ни на есть женского нижнего белья.
Охваченная яростью, Шикара швырнула в Некроса быстрое Мыслежало – и изумленно повалилась назад, когда он отразил жало прямиком в нее. Как больно! Да каким таким клятом, невесть по какой причине она не могла двигаться, не могла толком подумать… Вино! Мысли Шикары обратились вовнутрь, пока она просматривала содержимое своего кровотока, анализируя и оценивая. Ага, наркотик! Но и с наркотиком в крови она не должна была потерять способность, даже со связанными руками она должна так мозгануть Некроса, чтобы тот по стенке потек. Откуда у него Сила, чтобы ее сковать? Озадаченная Шикара уставилась на Некроса, а затем все у нее внутри сжалось от ужаса, когда она заметила блеск золотого украшения у него на шее. Пять Великих демонов, мать вашу! Это же Ожерелье Вотиона! Как он его нашел? Шикара могла бы поклясться, что оно, обернутое заговорами и заклинаниями, в полной безопасности лежит на самом дне выдвижного ящика с ее нижним бельем. Должно быть, оно у него уже несколько дней… ничего удивительного, что Заговор Замедленного Экстаза не срабатывал. Надо полагать, мерзавец выдавал ответное заклинание! Что ж, это объясняет и то, почему у нее вдруг Тертый Бычий Член кончился. Вот ублюдок хитрожопый!
Найдя нужную страницу Некрос удовлетворенно хмыкнул, затем пристально посмотрел на Шикару, и она с ужасом увидела, что в его глазах нет никаких эмоций, кроме довольства собой и… нет, не может быть! Да, ненависти!
Господи, какая же она была дура! Шикара снова утонула в мехах, потрясенная и уязвленная, не способная ни о чем подумать. Она беспомощно лежала, когда Некрос начал монотонную декламацию. Голос его, казалось, переполнял комнату примерно так же, как дыня может переполнить рюмку для яйца, а слова словно бы наносили Шикаре физические удары, пока она всеми силами пыталась заставить свой разум работать. Совместное действие наркотика и заклятия лишило ее способности причинить Некросу любой вред, но она твердо знала, что должна что-то сделать.
Ожерелье и книга заклинаний обеспечили Некросу потенциал для колоссальной силы, но это была та сила, которой он управлять не мог. Пусть он и обладал некой скрытой способностью, по сути он был всего-навсего колдуном недотепой. В тот единственный раз, когда Шикара попыталась показать ему, как делать элементарный заговор, он нечаянно превратил кухонную плиту в лужу расплавленного металла. Позволить ему вырваться в мир с Ожерельем и Книгой было все равно, что дать пятилетнему мальчугану цепную пилу и в зоомагазин запустить.
Отчаяние дало Шикаре последний прилив колдовской силы. Глаза ее на секунду вспыхнули, и книга, извергнув сноп зеленого пламени, мгновенно обратилась в пепел. Некрос взвыл от боли и ярости, взглянул на свои обожженные пальцы, а затем изрек последние слова заклинания. У Шикары оставалось лишь одно краткое мгновение, чтобы понять, в какой бездонной пропасти она на сей раз оказалась, после чего все вокруг взорвалось белым светом, а четыре стены комнаты словно бы сдвинулись и раздавили ее.
ПЛЕМЯ
В конус второй эпохи настало время, когда зло поработило всю землю. Люди ходили в страхе, пока тролли и орки умножали, гоблины брались делить столбиком, а драконы обращались с дробями. Многие некогда благородные племена перековали орала на мечи, и могущественными они сделались, ибо изучили Черную магию и прознали об анаболических стероидах. А главнейшим среди них было Племя Фаллона. Никто не мог противостоять его мощи, а пред именем их вождя взрослые мужчины в страхе склоняли головы. Некрос Черный было его прозвище, ибо черен был его конь, черны – его шлем и щит, да и сам он ничуть не пекся о личной гигиене. Одни поговаривали, будто продал он душу самому Повелителю демонов Асгарбаду, другие возражали, что обменял он ее на пару щипцов для завивки волос. Жесток был Некрос Черный, и всюду, где проезжал, смерть и разрушения сеял…
Розовая Книга Улай
Неболуйские равнины миля за милей тянулись между Северными Горами и Лесом Снов. Некогда цветущие пахотные земли на востоке Галиадора ныне подверглись серьезным климатическим переменам. Землетрясения отвернули две главные реки прочь от этого региона. Скудость осадков превратила верхний слой почвы в пыль, а жестокие северные ветра эту пыль сдули. Стало невозможно возделывать землю, и люди начали уезжать, сперва семьями, а потом целыми деревнями. В конечном счете равнины превратились в пустыню. Кое-что там еще можно было взрастить – к примеру, одиночество. Или скуку. А еще голод и жажду. Но посевы? Сомнительно. Не многие оставшиеся в голых пустошах принадлежали к одной из трех категорий. Или бедные, или совсем нищие, или мертвые.
Аккурат в середине самой пустынной части равнин стояла хижина, вид которой наводил на мысль, что ее построил некто, лишенный и инструментов, и навыка, а также, вполне возможно, и рук. Пронизывающий ветер свистел вокруг свалявшегося гнилья соломенной крыши и задувал песок заодно с гравием под дверь, в которой было больше дыр, нежели древесины. Под прикрытием стен мазанки, где ветер всего лишь создавал дискомфорт, но не вызывал откровенную боль, нашел себе приют недокормленный и рахитичный осел. Осел этот был до предела измотан. Большую часть дня он провел в поисках еды, а оставшуюся часть в мыслях о еде. Пока что ему удалось съесть несколько клочковатых побегов травы паты, немного земли, отколовшийся кусок собственного копыта и бумажный мешок. Бумажный мешок был, пожалуй, гвоздем программы. Теперь, когда на пустыню падала ночь, осел стоял в сгущающемся мраке, рокоча пустым животом, жевал камешек, пытаясь вообразить его куском репы, и с пессимизмом поглядывал вверх, на солому.
«Вот мудаки! – думал он, пока аромат гниющей соломы плыл вниз. – Лучшая еда на многие мили в округе, и они ее на самую верхотуру засунули. На этой соломе я бы еще не одну неделю перекантовался».
Осел, как ему показалось, провел столетия, пытаясь измыслить способ забраться на крышу, и в настоящее время корпел изо всех сил, стараясь отрастить крылья, – но, надо сказать, без особых успехов.
Внезапно осел навострил уши. Что это там такое вдалеке? Вроде как приближающийся стук копыт. Не возвещает ли это, часом, о прибытии еды? Может статься, какое-то пекущееся именно об ослах благотворительное общество проведало о его незавидном положении и теперь во весь дух неслось его спасти! Скажем, «Солома для бедняков» или «Сено ради спасения». Да-да, наверняка так оно и есть! С рокочущим животом и оптимизмом в сердце осел терпеливо ждал пришествия Немезиды.
* * *
Словно стая воронов, летящих на падаль, Племя Фаллона вырвалось с востока. Всадники мчались как ветер, черные тени на еще более черной равнине. Копыта их коней были обмотаны тряпьем, приглушая звук приближения. Неожиданность стала их оружием, как и страх, а все люди были их врагами. Не жалели они ни мужчины, ни женщины, ни ребенка. В общем, серьезные ублюдки.Пока они текли по равнинам подобно волне скверны, два ведущих всадника отделились от группы и легким галопом направили коней к хижине. Более крупный из них пристально взглянул на сооружение, затем заговорил:
– Скачи с племенем, Ангнейл! Здесь забавы только на одного. Я к вам потом присоединюсь.
Ангнейл пришпорил коня в погоне за остальными и безмолвно слился с ночью. Его вождь спешился, оставив своего мощного, черного как смоль коня топтаться на голой земле, а затем помедлил, чтобы понюхать воздух. О боги! От такой вонищи стошнило бы даже орка! Каким же надо быть идиотом, чтобы устроить помойную яму так близко к дому, да еще с наветренной стороны! Некрос безнадежно покачал головой, и золотое ожерелье у него на шее сверкнуло в лунном свете. Затем, прижимая к носу плащ, он целеустремленно зашагал к хижине. Его слезящиеся глаза сияли радостным предвкушением.
Внутри хижины Варг Худой сосредоточивался на обеде, пока его жена с трепетным обожанием за ним наблюдала. Вообще-то звать его «Варг Худой» было бы не совсем верно. По сути, даже «Варг Болезненно Тощий» было бы в отношении его мощей вопиющей несправедливостью. Впрочем, как любил говаривать Варг, на пессимизме далеко не уедешь. Именно неисправимый оптимизм привел его к тому, чтобы звать свою жену «Елена Не-Очень-Прекрасная». Благодаря все тому же оптимизму Варг по-прежнему торчал на равнинах, когда все его соседи давно сдались и уехали.
«Ничего-ничего, – пробормотал Варг, когда с урожаем опять ничего не вышло, и все оказались перед лицом голода… На море и покруче бывает!»
Но соседи просто швырнули в него пару-другую кирпичей и двинулись к югу.
«Паникеры! – сказал тогда Варг. – У этих равнин завидное будущее».
Был в этом году момент, когда и впрямь почудилось, что Варг мог оказаться прав. Несколько месяцев тому назад в один прекрасный день действительно пошел дождик, и к середине лета пшеница стремительно вытянулась сантиметров на пятнадцать. Но с тех пор – ни шиша. Урожай опять вышел смехотворным. И сегодня вечером последние несколько зерен пшеницы были размолоты, чтобы испечь миниатюрную булочку, весьма убого смотревшуюся на единственной тарелке, хранившейся в этом доме. Но Варг не был обескуражен. У него уже родился план.
Варг очень гордился своими скромными планами. Не будь этих планов, они бы к этому времени уже наверняка до смерти изголодались. Одной из его идей было устроить помойную яму именно там, где они ее устроили, и больше не сыпать туда негашеную известь. Варг назвал это своим М-диетическим планом, где буква М означала мух. Они тысячами туда слетались, и Варг с Еленой проводили массу времени, придумывая интереснейшие рецепты, основанные на столь необычном источнике белка. Имелись у них, к примеру, такие блюда, как «паштет из мясных мух», «хрустящий сюрприз из трупных мух» и, конечно же, их любимое, «давленые личинки в собственном соку». Примерно в это же время соседи перестали заглядывать к ним на обед. Варгу пришлось признать, что, пусть даже его М-диетический план с питательной точки зрения великолепен, но серьезнейшую проблему составляло хранение продуктов.
Однако, если бы все пошло как надо, самый последний план Варга обеспечил бы их первой подобающей едой за многие недели. Вчера Елена обнаружила, что в дыре под внутренним сарайчиком, согласно Варгу, который представлял собой не что иное, как платяной шкаф, живет настоящая крыса. Подумать только – живая, сочная крыса! И вот, битых два часа Варг усердно и кропотливо разрисовывал указательный палец левой руки, пока не сделал из него точную копию куска плесневелого сыра. Затем Елена сказала ему, что, насколько она знает, крысы ориентируются не только по виду, но и по запаху, после чего Варг еще час держал палец у себя в подштанниках. Он не был до конца уверен, что палец после этого стал пахнуть сыром но Чем-то таким он, безусловно, пах, а уж выглядел будьте-нате. Теперь Варг лежал на полу, вытянув указательный палец перед крысиной дырой, другую руку, с увесистым камнем, он держал над головой.
Позади Варга у стола стояла его жена, нервно наблюдая за супругом, пока у нее за спиной их ребенок подпрыгивал вверх-вниз над столешницей в самодельный качалке. Варг очень гордился этой качалкой, которую он смастерил из побега фесты и старой резины и подвесил к крыше. Он куда меньше гордился Глобом, их отпрыском, и даже в самые оптимистические минуты не мог придумать ему лучшего прозвания чем Глоб Паскудный. Ибо дитя это, мягко говоря, симпатии не вызывало. Оно выглядело столь уродливо, что даже самые заботливые родители в мире постоянно испытывали бы искушение прикрыть его физиономию мокрым подгузником…
Итак, Варг наблюдал за крысиной дырой, Елена наблюдала за своим супругом, а Глоб качался вверх-вниз и издавал такие звуки, словно засасывал слизняка. Неожиданно в хижину вошел Некрос. Поначалу его никто не заметил, ибо едва он вошел, как близорукая крыса высунула морду из норы и тяпнула Варга за палец. Вопя сразу и от боли, и от торжества, Варг метким ударом размозжил крысе голову. Затем, ухватив за хвост крошечный трупик, он подскочил к жене, и они принялись радостно обниматься.
Позади них нетерпеливо ждал Некрос. Он не привык к тому, чтобы его так бесцеремонно игнорировали. Ему нравилось делать Королевский Выход и видеть страх в глазах людей. Какое-то мгновение он оглядывался, затем глаза его вспыхнули при виде Глоба. Ухватив качалку за самый виз, он оттянул ее мимо края стола почти до пола и отпустил. Раздался такой звон, словно сработала гигантская катапульта, а за звоном последовал шум крупного снаряда, прорывающего соломенную крышу, и затихающий на отдалении детский рев. На какой-то жуткий момент Варг и Елена застыли как статуи, глазея на проделанную в крыше дыру в форме ребенка, после чего их взгляды обратились к грозной фигуре, подступающей к ним с мечом наготове. Природный оптимизм Варга тут же взял верх, и он протянул грозной фигуре крысу.
– Пообедать не желаете? – любезно спросил он.
* * *
Снаружи осел как раз изобретал какой-то способ избавить безмозглого черного конягу от восхитительного мешка с сеном, привязанного к его седлу, когда крупный мужчина широким шагом вышел из хижины. Помедлив лишь затем, чтобы вытереть окровавленный меч о гриву осла, он вскочил в седло и, пришпорив коня, галопом погнал его во тьму.«Во мудак! – подумал осел. – Пользуется тобой как кухонным полотенцем, а потом сваливает, даже сухой морковкой не отблагодарив». Затем, со смутной мыслью о том, не оставил ли этот ублюдок в доме чего-то съедобного, осел засеменил ко входу в хижину.
Еды он, разумеется, внутри не нашел. Только хозяина с хозяйкой, неподвижно лежащих на полу. Совсем неподвижно. А вокруг них почему-то было расплескано изрядное количество липкой алой жидкости – и по полу, и по стенам, и даже по потолку. Осел неторопливо прошел ту да, где лежал его хозяин и осторожно его обнюхал. От алой жидкости шел нежный пар, она имела слабый, но привязчивый запах, который странным образом казался привлекательным. Непривычная мысль пришла в голову ослу.
«Интересно, – подумал серый, – каков мой хозяин на вкус».
ДЕРЕВУШКА
Тем не менее, даже пока зло победно шествовало по миру, за пределами сумятицы по-прежнему оставались мирные гавани. В одном уголке земли, пока еще не замеченном, лежала страна под названием Так, что на языке Древних означает «Мирная гавань за пределами сумятицы в одном уголке земли, еще не замеченном». И была там небольшая деревушка, где жил юноша по имени Ронан. Сыном кузнеца был он, и потому деревенские прозвали его Ронан Поварской Сын, ибо простецкий то был народец, а некоторые – так просто кретины…
Розовая Книга Улай
Вся кузня заревела, когда мехи прокачали воздух через горящий древесный уголь. Длинный стальной клинок светился ярко-оранжевым, когда кузнец вынул его из печи и положил на наковальню. Затем он снова принялся обрабатывать меч здоровенным металлическим молотом. Оглушительный звон отражался от стен, пока сами тени, казалось, не завибрировали, а красные искры не посыпались на землю будто пьяные светлячки. Мышцы кузнеца вздувались от напряжения, а черная кожа блестела в зловещем свете, пока пот стекал по его лицу и рукам. Наконец он взял передышку и повернулся к тощему юнцу, качающему кузнечные мехи.
– Хватит, Ронан. Молодчина, сынок.
Ронан с радостью оторвался от мехов и присел в тени на старую наковальню. Он вздрогнул, когда кузнец снова взялся за молот, и покрепче заткнул пальцами уши. Ему отчаянно хотелось порадовать отца, но от страшной жары его тошнило едкий дым резал глаза, а звон железа дарил скверную головную боль. Ронан вздохнул и большим пальцем ноги принялся выводить в металлический пыли на полу невнятные узоры. Наследовать семейное ремесло легким делом ему не казалось.
Кузнец снова взял передышку и с участием взглянул на Ронана. Одной из главных проблем в этом мире, как ему часто казалось, были ремесла, которые передавались от отца к сыну, совсем как гемофилия или раннее облысение. Не имело никакого значения, насколько твой сын для этого ремесла не годится. Не имело также никакого значения, что он без малого двухметровая жердь, и что мускулатуры у него еще меньше, чем у недокормленного земляного червя. И уж совсем не имело никакого значения, что он интеллигентный и тонко чувствующий романтик, который страстно желает бродить по миру в поисках приключений. Нет, раз уж ты был кузнецом, и твой отец до тебя тоже, тогда твоему сыну полагалось напрочь забыть про желание стать поэтом. Традиция настаивала, чтобы он провел остаток своей жизни, колошматя молотом по кускам раскаленного докрасна металла. А Ронан, похоже, не был способен проявить относительно подобной перспективы хоть какой-то энтузиазм.
Конечно, он старался, кузнецу приходилось это признать. Мальчик проштудировал все книги, которые он ему дал, но названия вроде «доменные печи для начинающих» или «Сто один способ применения железистого шлака» увлечь его по какой-то причине не смогли. Ронан терпеливо сидел и слушал, как его отец разъясняет загадки ковкости металла или предела прочности при растяжении, но кузнец всегда чувствовал, что мысли его сына блуждают где-то еще. И, если уж откровенно, кузнец не мог не согласиться с тем, что перспективы провести следующие пятьдесят лет за сколачиванием плужных лемехов и крышек от кастрюль в крохотной деревушке за много миль отовсюду вполне достаточно, чтобы кого угодно свести с ума.