Биленкин Дмитрий Александрович. Гениальный дом

Дмитрий Биленкин

Гениальный дом

* * *

   — Прошу, — широким жестом пригласил Юрков. — Выбирайте.
   — Здесь? — мешковато вылезая из реалета, переспросил Смолин.
   — Если вам нравится.
   Крапчатые глаза Юркова смотрели враскос, безучастно, однако в них плескалось затаённое озорство. Хмыкнув, Смолин огляделся.
   Трава на лугу пестрела таким ярким узором соцветий, что их хотелось прижать к груди. Редкие берёзы бросали прозрачную и зыбкую тень. С трех сторон подступал лес, с четвёртой открывалась река, голубели дали предгорья. Яркие снежники вершин бросали на все чистый, как в поднебесье, отсвет.
   Смолин широко вздохнул:
   — Тут славно…
   — Тогда приступим, — деловито сказал Юрков.
   Его поджарая фигура перегнулась через борт реалета. Он вытянул из-под сиденья увесистую сумку, извлёк скупо блеснувший кристалл и протянул его Смолину. Форма полупрозрачного кристалла смутно напомнила Смолину хрустальное, с гранями на боках яйцо, которым он забавлялся в детстве. Только это яйцо гораздо превосходило размерами ту старинную безделушку.
   — Да, немного великовато. — Юрков перехватил взгляд. — Обычное свойство экспериментальных образцов, ничего не поделаешь. Держите!
   “Яйцо” оказалось неожиданно лёгким. Смолин неловко прижал его к груди. На ощупь оно было тёплым и, несмотря на твёрдость, упругим. При повороте граней в его зеленоватой глубине мутно перекатывались неясные волны и вспыхивали точки фиолетовых огоньков.
   — Странный у него вид, — пробормотал Смолин.
   — Ещё бы. — Юрков усмехнулся. — Действуйте.
   — Как?
   — Очень просто. Выбирайте площадку. Где угодно. Неровности почвы, слабый уклон — не важно. Станьте там, где, по вашему мнению, должен быть дом. Следите только, чтобы до ближайшего дерева или куста было метров десять. Всё!
   Смолин сделал несколько неуверенных шагов.
   — Может быть, здесь? — спросил он, озираясь.
   — Прекрасно! Бросайте яйцо.
   — Прямо так?
   — Конечно.
   — Жаль портить такое место…
   — Оно не будет испорчено. Бросайте.
   Смолин осторожно опустил кристалл на землю. Светлый край облака, ослепительно просияв, коснулся солнца. Луг потемнел.
   — Теперь отходите.
   Все из той же сумки Юрков извлёк воронёную трубку с призматическим рефлектором на конце. Отступая к реалету, размотал витой шнур.
   — Дальше, дальше, иначе собьёт.
   — Что?
   — Сейчас тут будет немного ветрено. Браслет снимите — может испортиться. — Юрков отстегнул свой наручный видеофон и кинул его на сиденье реалета. — Кладите свой туда же, там он будет заэкранирован. Вот так, порядок. Начнём!
   Перегнувшись через крыло, Юрков подключил шнур и, отступив от реалета на шаг, небрежно повёл трубкой в сторону кристалла. В ней что-то зажужжало. Рука Юркова замерла.
   Ничего не произошло. Сухо трещали кузнечики, зеленоватый овал кристалла мирно покоился среди ромашек. Он потускнел в траве и казался теперь обыкновенным булыжником, если бы не правильные затёсы граней.
   Затем что-то изменилось. Оболочка кристалла затуманилась, как при быстром вращении. То, что мгновение назад было камнем, оплавилось, потекло, вспухло рыжеющим сгустком.
   — Ага, — сказал Юрков. — Видите?
   Сгусток, расплываясь и ширясь, принимал грибовидную форму. В нем бешено и безмолвно крутились дымные струи. Все это походило на атомный, в миниатюре, взрыв. Только бесшумный и без огненного в сердцевине всплеска.
   В спину ударил тугой ветер, согнул вершины ближних берёз, рокотом пронёсся по опушке. Смолин пошире расставил ноги. Ветер мчал сухие листья, сор, былинки, они бесследно исчезали в тёмном грибообразном вихре.
   — Давайте присядем, — предложил Юрков. — Все это не так скоро.
   Он сел, не опуская трубку излучателя.
   — Джинн, а?
   — Что?! — прокричал Смолин.
   — Я говорю: джинн! Когда он вылезает из бутылки. Непохоже?
   Нет, теперь это было непохоже. Теперь над лугом, опираясь на тонкую ножку, висела коричневатая масса. Она клубилась, постепенно становясь угловатой. В ней проступали жёлтые и красноватые, быстро меняющиеся пятна. Воздух дрожал, преломляя очертания склонённых деревьев.
   От массы отделились четыре отростка, дружно коснулись земли, взвился дымок.
   — Корневая фаза, — прокомментировал Юрков. — Воздух предоставляет нашему детищу азот, кислород, углерод. Прочие нужные материалы оно, как и подобает добропорядочному растению, берет из земли. А мой излучатель играет роль солнца. Правда, загорать под таким солнцем я бы не посоветовал… Так, вот уже сегментарная фаза!
   Ветер немного утих. Метрах в полутора от земли бесформенная масса образовала гладкое днище с пятью уходящими в почву опорами — четыре по углам, пятая, более толстая, оказалась точно в центре. Трава вокруг неё заиндевела. Сама масса заняла солидный объём пространства. Она явственно стекленела, хотя внутреннее кипение не стихало. Наметилась полусфера — одна, другая, третья. Быстро, как в калейдоскопе, менялся узор поверхности. Внутри угадывался объём каких-то форм. Они то проступали наружу, то, сминаясь, уходили вглубь. Одна из полусфер вдруг протаяла. Словно кто взмахнул резцом — теперь это была стена, а в ней самое натуральное, прозрачное, слегка выпуклое окно.
   Ветер окончательно стих. Дом продолжал формироваться. Казалось, его изнутри лепят чьи-то проворные пальцы. В полной тишине — лишь поодаль пиликнул осмелевший кузнечик — текли минуты. Юрков давно опустил излучатель и, рассеянно глядя по сторонам, жевал травинку.
   Облако наконец сползло с солнца, и первый яркий луч отразился в хрустальных парусах окон, затеплил изогнутые стены, оттушевал тени, словно положив всюду последний аккуратный мазок.
   — Вот так! — Юрков глянул на часы. — И всего за семнадцать с половиной минут. Поздравляю вас с новым жилищем!
   — Да-а… — протянул Смолин. Вздёрнув подбородок, он озирал дом. — Эмбриотехника, как погляжу, здорово шагнула вперёд. Какая быстрота и чёткость!
   — Стараемся. — Юрков сдержанно улыбнулся. — Впрочем, главное тут не скорость. Вообще классическая эмбриотехника — уже пройденный этап.
   — Пройденный?
   — Ну, основной принцип, конечно, тот же, — снисходительно разъяснил Юрков. — Делать все, как природа, делать лучше, чем природа. Совпадают и основные приёмы строительства. Зародыш, семя, клетка, в которой заложена вся генетическая программа развития организма, как в жёлуде скрыт будущий дуб. Питание, рост за счёт, так сказать, местных материалов — воздуха, земли, воды, энергии солнца… Излучателя то есть, но это несущественно. Словом, аналогия полная, кроме скорости — она в миллионы раз больше. Человек убыстряет все, к чему прикасается, разве не так?
   — Все, значит, и себя тоже? — Смолин недоверчиво покачал головой. — Однако вы не ответили на мой вопрос.
   — Терпение, терпение. Вы не только услышите, вы увидите ответ.
   — Увижу?
   — Вот как этот дом.
   — Тогда почему бы не сделать это сейчас?
   — Во-первых, я должен сначала показать вам дом, а мы не можем переступить порог, пока там не установится термодинамическое равновесие. Во-вторых, мои предки не иначе были коробейниками — люблю щегольнуть товаром!
   — Товаром? Давно я не слышал этого архаизма.
   — Верно! Все же от того, придётся ли вам эта хижина по душе, кое-что зависит. Так что сравнение, поверьте, не столь уж нелепо.
   — Долго вы будете говорить загадками?
   — Сначала уточним главное. Обожаю последовательность! Вы хотели уединённо пожить и поработать в красивой местности. Так? Так. Место вы одобрили, жилище — вот. Нравится?
   Смолин кивнул. Домик походил на изящную, осенённую берёзами раковину. Хотя он был приподнят над землёй и опоры выглядели хлипкими, впечатления неустойчивости не возникало. Чем это достигалось, Смолин понять не мог. Не лесенкой же, которая спускалась от входной двери. Очевидно, все дело было в пропорциях.
   Вычурным дом тоже не был. Он славно вписывался в пейзаж. В нем была естественность творения природы. Да, его создатели умели работать с размахом и вкусом.
   — Неловко как-то, — пробормотал Смолин. — Такое — и ради одного человека. То есть, я понимаю, дом построен не только для меня, уеду — в нем будут жить другие люди. Но… Это что такое?!
   Подполье дома внезапно озарилось мягким рассеянным светом.
   — Идёмте!
   Подхватив сумку, Юрков зарысил к дому.
   — Этот свет, — бросил он на ходу, — означает, что дом готов принять хозяев. Кстати, вы опасались, что строительство повредит луг. Загляните под пол.
   Смолин нагнулся. Вся плоскость пола излучала тёплый, солнечного оттенка свет. Под домом и вокруг него радужными капельками поблёскивала густая роса. Если не считать этого, трава всюду была прежней, лишь центральную опору опоясывала жухлая кайма.
   — Она и там оправится, — махнул рукой Юрков. — Согласитесь, что наш домик ничуть не вредит природе.
   — Так, значит, этот свет возмещает затенённой траве…
   — Совершенно верно. Входите, входите! Надо представить вас дому.
   — Это в каком смысле?
   — Ну, познакомить, не ловите меня на слове. Как-никак это не просто стены, крыша и все такое прочее. Перед вами, если угодно, квазисущество. Росло, питалось, дышит — живёт в некотором роде.
   — Живёт?
   — Ладно, ладно — функционирует. Тут и философ запутается. Ноги, кстати, можно не вытирать, какими бы грязными подошвы ни были. Лестница всосёт.
   — Принцип перистальтики?
   — Разумеется.
   Подошвы слегка присасывались к ступеням. Смолин нажал сильней. Рант ботинка ушёл в пористый, податливый материал.
   — Не ново…
   — А лишняя новизна нам ни к чему. Её и без того хватит, ручаюсь.
   В прихожей Юрков задержался.
   — Последняя операция, минуточку… Видите этот красный круг на стене? Защёлка здесь. Отводим заслонку. Тут гнездо, для энергобатареи. Берём её…
   Он достал из сумки рифлёный цилиндр, снял с торца колпачок. Открылись сизые бляшки контактов.
   — Вот! Крепим батарею в гнездо — следите! — так, встала… Порядок! На месяц, а то и больше дом обеспечен энергией. Срок службы без подзарядки зависит от ваших потребностей и состояния неба. Совершенно верно: дом аккумулирует солнечный свет, не пропадать же ему зря… Ещё на первых порах дом располагает запасом активационной энергии, которую он накопил во время строительства. Но это сущий пустяк, как, впрочем, и свет солнца. Подлинное сердце дома — здесь! Осмотрим помещения. Прошу.
   Комнат оказалось две — поменьше для кабинета, побольше для спальни. В окна, мягко отражаясь от янтарных скосов стен, било солнце. Отсвет, как в чаше, собирался в кремовых вогнутостях потолка. В спальне на огромном экране стерео покачивалась тень берёз.
   И больше в комнатах ничего не было. Смолин приподнял брови:
   — Мыслемебель?
   — Она самая.
   Юрков изящно взмахнул рукой. Пол колыхнулся, выгнулся горбом, образовал спинку, подлокотники. Юрков, не глядя, опустился в уже сформировавшееся кресло.
   — Чем плохо? Смолин пожал плечами.
   — Я не говорю, что плохо. Просто я не понимаю этой новой моды. Чем мысленно всякий раз строить образ стола, кровати, стула, придумывать для их овеществления все более сложную рецепторику, куда проще, по-моему, взять и поставить обычную мебель. Экономим на мышечных усилиях и утруждаем мозг.
   — Вы преувеличиваете. — Юрков мгновенно переделал кресло в качалку и откинулся в ней. — Не так это сложно и трудно. Или лучше тащить обстановку с собой? Два переезда равны одному пожару, как говаривали в старину. Кстати, вы не находите этот свет чересчур резким? Штор мы с собой не захватили, но…
   Юрков капризно прищурился. Хрусталь окон, оставаясь прозрачным, потемнел, и в комнатах установился приятный рассеянный свет.
   — Тонкая работа, — с уважением сказал Смолин.
   — Это что! — У вскочившего Юркова был вид фокусника, в рукаве которого трепыхается голубь. — Подойдите, здесь в крае окна заметна толщина стеклобиолита. Лепесток, верно? Ударь посильней… А если дети? Расшалится парень, разбегается, споткнётся… Как-никак метра два высоты падения. Воспроизведём ситуацию! Масса у меня побольше, чем у ребёнка, я разбегаюсь… Не за мной, за окном следите! Раз, два…
   Юрков ринулся. Биолит окна был столь прозрачен и тонок, что казалось, Юрков должен был вылететь, как пушечное ядро. Смолин невольно качнулся ему наперехват. И напрасно. Стена точно моргнула; окно сузилось, утолщилось, наплыв биолита отразил Юркова, как мячик.
   Смолин ахнул. Окно медленно протаяло, все обрело прежний вид.
   — Таким вот образом, — потирая плечо, сказал Юрков. — Динамика!
   — Проще было бы сделать биолит потолще, — растерянно проговорил Смолин.
   — Это ещё вопрос, это ещё вопрос. — Юрков чуть усмехнулся. — О, вы ещё не представляете, каков наш дом! Ладно, продолжим осмотр. Здесь кухня, здесь ванная, здесь туалет… Все в стандартном исполнении. Точнее, квазистандартном, но не стоит задерживаться, ничего интересного… Воду, между прочим, подаёт сам дом; как бы глубоко ни лежал водоносный горизонт, центровая опора дотянется до него не хуже, чем древесный корень. Здесь сауна… Здесь, здесь…
   Юрков тараторил, это мешало Смолину хотя бы немного свыкнуться с домом. Волочась за Юрковым, он лишь рассеянно кивал в ответ.
   — Не ощущаете ли вы какого-нибудь запаха? Спёртости?
   — Что? Нет, воздух свежий.
   — Лесной, обратите внимание, во всех помещениях свежий лесной воздух! Это при том, что в доме непрерывно идут реакции обмена. Даже кирпич пахнет, а уж живое вещество… Но попробуйте-ка отыскать вентиляцию. Или найти где-нибудь щёлочку. Глухо! Везде полная герметичность. Нет вентиляции в обычном смысле этого слова, нет никаких отдушин, нет сквозняков, а воздух прекрасный. Видели вы что-нибудь подобное?
   — Сознаюсь, нет.
   — Догадываетесь, как это устроено?
   Смолин покачал головой.
   — Это все дом. — Юрков благоговейно понизил голос. — Дышат, вентилируют окна. Миллиарды невидимых устьиц, и без ущерба для прозрачности — каково? Вот почему мембрана такая тонкая. Все рассчитано, и как рассчитано! Когда-то дом называли “машиной для жилья”. Лучше было бы назвать его консервной банкой… Тут все иное. Функционально наш дом — организм. Как всякий организм, он стремится поддерживать внутри себя некий оптимум среды. Принцип гомеостата! Но… Есть одно главное, важнейшее отличие. Оптимум для него — мы с вами. Мы его задаём. Мы!
   Юрков многозначительно поднял палец. Его глаза сияли восторгом, и, конечно, следовало восхититься, изумлённо выдавить из себя что-то, но Смолин почему-то не мог и этого.
   — Интересно, — сказал он отрывисто. — Мы оптимум дома. Это как понимать?
   — Но это же ясно! — потрясённо вскричал Юрков. — Ни один дом не способен самоподдерживаться, тем более охранять человека. Только наш дом может беречь себя, как это было с окном, и беречь человека. Растение, реакции которого ускорены в миллион раз! Пусть налетает буря, землетрясение, приходит Аттила с пушками — можете спать спокойно…
   — Виноват! У Аттилы не было пушек.
   — Не все ли равно? Важно, что дом пустит добавочные корни, мгновенно упрочит стены — словом, приспособится. Так, верю, было бы и в природе, если бы не скудный лимит энергии. Ну а мы этим не связаны.
   — Что ж, прекрасное жилище для бурных планет…
   — Идеальное, идеальное! Ведь главное отличие нашего дома от всех творений природы и техники вот в чем. Растение существует ради самого себя. Машина целиком принадлежит нам, но это, увы, инертное физическое тело. Мы скрестили оба типа эволюции, взяв достоинства обеих и устранив недостатки. Вся основная программа жизнедеятельности дома состоит в обеспечении человеческих нужд, как своих собственных. Вся! Если бы у дома имелся хоть проблеск разума, он осознал бы нас как свою наиважнейшую часть, душу, если хотите. Воздух — для нас, вода — для нас, тепло, безотказность, изменчивость тела — все, все только для нас!
   — Гениально! — не выдержал Смолин. — А как насчёт галушек?
   — Ч-ч-чего? — Юрков поперхнулся. — Каких галушек?
   — Со сметаной. Тех самых, которые прыгали Пацюку в рот. Не помните? Был, знаете, в старину такой писатель — Гоголь, он все это изобразил.
   Юрков рухнул в едва успевшее развернуться под ним кресло.
   — Да-а, — протянул он, задумчиво глядя на Смолина. — Что искали, то и нашли. Человека знакомят с чудом техники, а в ответ… Яркая и откровенная реакция, спасибо.
   Смолин смешался.
   — Извините, я, может, чересчур резко… — Он смущённо покраснел. — Не знаю, что на меня нашло… Простите! Вы так обожаете своё детище, что, конечно…
   — Оно не совсем моё, к сожалению! Как техносоциолог я причастен больше к его опробованию.
   — Все равно вы гордитесь, восхищаетесь домом, а я…
   — Это верно.
   — И он, поверьте, достоин восхищения! Это не комплимент. Как я представлю себе, что все это — стены, краны, дышащие, оберегающие себя окна, творящий мебель пол — вся эта немыслимая сложность только что была кристаллом, записью в нем, — меня берет оторопь! Да, вы превзошли природу, от всей души поздравляю.
   — Спасибо. Только какая это сложность… — Юрков слабо махнул рукой. — Гордишься, гордишься, а как представишь, что мы сами, наши глаза, способные плакать, неутомимое сердце, познающий вселенную мозг, все, все возникло из сгустка ничтожных молекул, было в них просто записью, кодом… Куда нам до природы! Ладно! Я не сержусь на вас, наоборот. Но что-то вам в нашей новинке очень и очень, не нравится. Что?
   — Видите ли. — Подбирая слова, Смолин прошёлся по комнате. — Дело в том… Нет, сначала такой вопрос. Отчего вы мне — именно мне! — предложили свою экспериментальную новинку? Мои вкусы, привязанности…
   — А! Ими и обусловлен выбор.
   — Ещё одна загадка?
   — Наоборот. Я слишком долго вас поражал, заинтриговывал, чем и заслужил отповедь. Дом экспериментальный, но не в техническом смысле, тут все опробовано. Он, как вы догадываетесь, сулит переворот в образе жизни всего человечества. Поэтому заранее надо знать, кто и как его воспримет. По отношению к прогрессу всегда можно выделить тех, кто приветствует любую новинку, только потому что она новинка, и тех, кто сразу встречает новшества неприязнью. С этими малочисленными группами все ясно, об эволюционном значении таких крайностей можно прочесть в школьном учебнике. Теорией социогенеза мы не занимаемся, мы ею пользуемся. Нас интересует реакция той обширной части человечества, которая не спешит довериться новизне. Вы — типичный её представитель.
   — Весьма признателен, — сухо сказал Смолин. — Лестно услышать, что тебя считают типичным консерватором.
   — Умеренным, умеренным! — Юрков тонко улыбнулся. — Разве это оскорбительное понятие? Мы не в двадцатом веке, как вы справедливо заметили. Нет, что я? Вижу, настал мой черёд извиняться!
   — Ну вы ловкач! — восхитился Смолин. — Сумели поставить себя в выгодное положение.
   Улыбка Юркова стала ещё ослепительней.
   — Просто мне нужны откровенные отношения без расшаркиваний и полупоклонов. Но если вы все ещё сердитесь…
   — Вы мне ещё напомните школьную пропись о значении балласта, который не даёт кораблю перевернуться, как бы там прогрессисты его ни ускоряли! Хорошо обменялись любезностями — квиты. Я тоже за откровенные, деловые отношения. Что вам от меня надо конкретно?
   — Пока — предварительная, после первого знакомства, критика дома.
   — Будет, не беспокойтесь.
   Смолин с натугой воздвиг себе кресло и уселся напротив Юркова.
   — Не хочу останавливаться на мелочах. На окнах, которые так совершенны, что их нельзя распахнуть, хотя иногда приятно дать ветру погулять по комнате.
   — Согласен, — кивнул Юрков. — Дом слишком оберегает свою целостность, это оборотная сторона его достоинств. Мы надеемся, что в перспективных моделях…
   — Пустяки! А вот даёте ли вы себе отчёт в том, что вы сделали? Вы сняли последнюю узду с потребности человека селиться там, где ему вздумается. Прекрасно! А результат? Дома, возникающие с лёгкостью грибов, мигом заполнят Землю. Кроме заповедников, очень скоро не останется ни одного нетронутого уголка. Ни единого! Неужели история с автомобилями нас ничему не научила? Те хоть быстро ржавели. А миллиарды ваших домов — да легче чертополох выкорчевать! Во что мы превратим планету? Во что?
   — Верно! — Юрков хлопнул себя по колену. — Всякий клочок земли — стройплощадка! Это и есть ваше главное возражение? Других нет?
   Смолин заколебался. Было ещё что-то, вероятно, важное, какое-то ощущение, но его не удавалось выразить.
   — У меня пока все, — сказал он, помедлив. — Чему вы радуетесь?
   — Сейчас объясню. Миллиарды новых домов, говорите? В каждом уголке Земли? А как насчёт сотен миллиардов? Триллионов? Вы убеждены, что хозяйствуете в этом доме временно, что он предназначен для всех. Ошибка! Едва мы закончим испытания, каждый человек получит возможность выращивать себе дом по вкусу. Каждый! И столько, сколько захочет. Вот истинная перспектива. Да не смотрите на меня так! Сейчас я вам кое-что покажу. Идёмте, идёмте!
   Бурный порыв Юркова подхватил Смолина, точно смерч, и вынес в прихожую.
   — Здесь, — палец Юркова торжествующе упёрся в гнездо энергобатареи, — скрыта важнейшая особенность дома. Подождите возражать! В чем, я вас спрашиваю, основной недостаток строительства? Человеку нужны помещения в самых разных местах планеты, много помещений — для работы, отдыха, поездок, а жить в них одновременно он не может. Отсюда масса пустых и полупустых, необходимых от случая к случаю помещений, зряшный расход пространства и материалов. Каким, следовательно, должно быть идеальное строительство? Дом есть, когда он необходим, его нет, когда нужда в нем отпала. Мы находимся как раз в таком доме.
   — Неужели вы хотите сказать…
   — Да!!! Отводим заслонку — раз! Здесь, как видите, находится самый банальный выключатель. Снимаем, не трогая батарею, предохранитель — два! Нажимайте.
   — И… и что же?
   — Дом исчезнет.
   Рука Смолина замерла на выключателе.
   — А мы успеем выбежать?
   — Пока человек хоть одной ногой находится в помещении, дом останется домом. Смелей! Так, правильно… Теперь — наружу. Не спешите, спешить не надо, все сработает с трехминутным замедлением, как в самой лучшей из мин. Это так, для страховки. Спокойно располагайтесь на травке и ждите.
   Юрков тут же последовал своему совету, а у Смолина ноги будто одеревенели. Дом прямо на глазах стал мягчеть, оплывать, сминаться. Он таял, клубясь туманом. В дрожащем воздухе повисла бледная радуга. В лицо ударил тугой ветер, взметнулись заломленные ветви берёз. Из мглы и вихря грозно пахнуло озоном.
   Юрков спокойно посматривал на часы.
   — Ровно шестнадцать минут. — Он встал, потягиваясь. — Что скажете?
   — Гениально. — Смолин растерянно озирал то место, где только что стоял дом, а теперь было пусто. — Мне и не снилось такое!
   — Верю. — Пружинящим шагом Юрков обошёл место, где только что, сминаясь, клубился мрак. — Чисто поле! Дома нет, исчез, распался, отдал природе все, что взял. Из земли ты вышел… Полностью замкнутый цикл! А?
   Смолин потоптался, ища следы повреждений. Пять утрамбованных лунок там, где находились опоры. В лучах солнца рыжела жухлая кайма зелени. И это было все, что осталось от дома.
   Нет, не все. Возле осевшей лунки покоился цилиндр энергобатареи, а рядом лежало зеленоватое, со скошенными гранями яйцо.
   — Вот! — ликуя, показал Юрков. — Можете его взять, перенести в любое место, использовать снова и снова, миллионы раз. И если вы думаете, что затраченная при строительстве энергия пропала, то вы заблуждаетесь. При распаде дома она, не считая неизбежных потерь, аккумулировалась в батарее. Более дешёвого строительства, как вы понимаете, нет и быть не может.
   — А этот зародыш… он тот же самый? — почему-то шёпотом спросил Смолин.
   — И да, и нет, — весело ответил Юрков. — Дерево плодоносит, дом — тоже. Из этого “жёлудя” вырастет новый, не хуже прежнего дом. Что мы сейчас и увидим.
   Он небрежно откатил батарею, насвистывая что-то, пошёл к реалету за излучателем. Смолин тяжело опустился на землю. Голова у него кружилась. В высоком небе, совсем как в доисторические времена, скользили белые пухлые облака. Смолин прикрыл веки. “Пора бы уже и привыкнуть. Это надо же! Ну ещё одна техническая революция, ещё один переворот, мало ли их было…”
   Снова рванул, холодя спину, ветер. Лёжа на боку и жмурясь, Смолин разглядывал, как растёт дом. Его дом. Дом, который возникает и исчезает с лёгкостью фокуса, дом, который можно унести в сумке, перебросить на другой край света, вырастить там и снова спрятать в карман. Дом, который все берет из природы и отдаёт природе, как дерево, как ромашка, как гриб.
   — Пожалуйте на новоселье! — крикнул Юрков.
   Смолин обошёл дом. Здание было чуточку не таким, как прежде. Самую малость. Сохранились все главные особенности, пропорции, размеры, отличие в каких-то ничтожных деталях скорей угадывалось, чем замечалось.
   — Правильно. — Юрков упредил вопрос. — Потомок никогда в точности не похож на предка. Никогда. Впрочем, однообразие приедается, так что все к лучшему.
   Смолин приблизил ладонь к стене и ощутил ток сырого тепла, словно это был круп лошади.
   — Существует, а? — подмигнул Юрков. — Теперь вы уж хозяйствуйте сами.
   Смолин промолчал. Он прошёл в дом, сам укрепил батарею, не торопясь, осмотрел все помещения. Юрков двигался за ним, храня безразличие. Воздух всюду был свежим и приятным, в кранах бодро журчала вода, экран стерео охотно переключился с программы на программу, мыслемебель, послушно изгибаясь, принимала должную форму. За окнами зеленел лес, россыпью золотых бликов сверкала излучина реки, но из складок холмов уже выползали глухие предвечерние тени.