— Прежде всего, деньги, должно быть, достаточно хорошо упрятаны, иначе я бы нашел их еще вчера. К тому же, учитываете ли вы вес и объем такой суммы в звонкой монете? Если бы она вся состояла из одних золотых гиней, их было бы около двадцати тысяч штук. Но большое количество монет было из серебра, а золотые монеты были самые разные: фридрихсдоры — прусские пистоли, луидоры, паризидоры — французские монеты из чистого золота, отчеканенные Филиппом Валуа, бизанты — золотые монеты из Византии, мохуры — старинные монеты из Индии; эти монеты не видели дневного света с тех самых пор, как представители некоторых наших знатных фамилий стали молчаливыми компаньонами мадагаскарских пиратов.
— Но у человека была целая ночь, чтобы проникнуть туда, — начал я.
— Ну, ну — прервал он нетерпеливо. — Ни у кого, кроме меня и нового арендатора — француза — нет ключа от дома Пита Армиджа; и вообще это место никто пока не посещал. Чтобы удостовериться в этом, я побывал там рано утром.
Позабыв от волнения о правилах учтивости, я живо вскочил на ноги.
— Мне бы хотелось отправиться туда сейчас же, — воскликнул я — Поиски могут быть долгими; а когда мосье де Сен-Лауп вступит во владение недвижимостью, он, вероятно, тотчас же отправится со мной к дому Пита Армиджа?
— С какой целью? — спросил эсквайр с раздражающей невозмутимостью.
— С целью помешать субъектам, покушающимся на деньги, найти их и похитить, — с горячностью ответил я.
— У них ничего не получится. Если бы кто-то смог найти сокровища старого Пита, то это уже сделал бы я, когда искал его зеленое пальто. Я даже обнаружил при этом два его тайника, но, увы, оба они были пусты.
— Пусты?
— Да, пустые. И, судя по пыли на их стенках, тайниками не пользовались неделями. Я, кстати, оставил их открытыми, чтобы какой-нибудь случайный бродяга увидел их и решил, что пришел слишком поздно.
— Вы не думаете, в таком случае…
— Нет. Я глубоко уверен, что деньги все еще находятся где-то в доме или рядом с ним и спрятаны так хорошо, что нам не следует опасаться, как бы дурные люди не отыскали их первыми.
— Но в таком случае… — и я двинулся по направлению к двери.
— Вы хотите помчаться прямо к дому Пита Армиджа? Но сейчас вы не можете этого сделать. Пока завещание старика не найдено, помните, что вы имеете в этом деле прав не больше, чем кто-либо другой. Найдите мне завещание, найдите мне то старое зеленое пальто, и я держу пари, что вы сможете после этого поступать так, как вам будет угодно. Но, мой мальчик, — мягко продолжил адвокат, — если мы найдем деньги сейчас, я, вероятно, буду вынужден передать их государству, и тогда, даже если позднее завещание внезапно и найдется, то я не думаю, что вам удастся, даже по суду, получить назад свое наследство после того, как власть наложит на него свои руки. Не так ли?
Вскоре после этого эсквайр собрался уходить, и я сопровождал его до конторы моего дяди, подвергаемый танталовым мукам как никто другой в это утро в Америке. Я сразу начал строить планы поисков злополучного зеленого редингота. Они обещали быть сложными. Если кто-то, живущий по соседству, взял редингот, то эта одежда слишком хорошо известна, чтобы не быть узнанной, а потому этот человек вряд ли рискнет надеть его, даже если у него и нет другого пальто. Когда же он обнаружит, что карманы похищенного им редингота не содержат ничего полезного, он либо спрячет его, либо зароет в землю или сожжет.
При мысли о единственном доказательстве моего права на наследство, уничтоженном таким образом, мое тело, несмотря на холод морозного утра, покрылось липкой испариной. Но у меня не было иной альтернативы. Если у вора окажется больше смелости, чем предполагал адвокат, он может продать пальто в любом другом городе вверх или вниз по реке, или сохранить его, чтобы носить самому, как только он окажется достаточно далеко от этих мест, чтобы чувствовать себя в безопасности от риска быть пойманным с поличным. В этом случае он, вероятно, с каждой минутой удаляется от меня все дальше и дальше. Вор может находиться уже в Олбани, откуда дороги расходятся во всех направлениях. А если нынешний владелец пальто сумел бы спрятаться на какой-нибудь барже или шлюпке, он уже сейчас мог навсегда затеряться в трущобах Нью-Йорка. Но, по крайней мере, я могу внимательно обследовать все магазины поношенной одежды в соседних городках. Поэтому я поспешил пройти через контору в комнату дяди с намерением попросить у него двухдневный отпуск.
Так уж случилось, что мне не пришлось обращаться к дяде со своей довольно удачной просьбой, потому что я нашел его отнюдь не в том добром расположении духа, когда он с легкостью делал одолжения или хоть выслушивал меня до конца. Письмо, которое дядя должен был получить при посредничестве некоего частного агентства — почта не обязана доставлять корреспонденцию ранее утра — лежало перед ним на столе. И было очевидно, что дяде с большим трудом удается сохранять атмосферу той мирной тишины, которая, как он считал, подчеркивала его сходство с Отцом нашей страны.
— Я рад, что вы наконец-то появились, Роберт, — начал он, одновременно кинув взгляд на часы в футляре, неторопливо тикающие на стене за его левым плечом. — Я приказал немедленно оседлать лошадь для поездки к нашим клиентам. В последнее время они стали недопустимо распущенными в том, что касается денежных переводов. Вы должны привести с собой столько денег в счет просроченных платежей, сколько сможете. Список должников с указанием сумм их долгов будет вручен вам в конторе. А пока тотчас же возвращайтесь к себе домой и упаковывайте ваш дорожный багаж для поездки сроком на две недели. Прошу вас поторопиться. Надеюсь, что уже через час вы будете в пути.
Как оправдание своему опозданию я мог рассказать дяде о визите эсквайра Киллиана и о принесенной им поразительной новости. Но я воздержался от лишних слов, потому что никогда прежде не видел дядю таким взволнованным. И разве мог я после всего происходящего здесь вести речи неопределенные и неясные, пытаясь повысить свои акции и пренебрегая при этом делами дяди, которые, судя по всему, производили впечатление безнадежных? В данный момент мой поступок несомненно выглядел бы наглым и дерзким. Но вокруг меня не было никого другого, кому бы я решился рассказать об одолевавших меня мыслях, однако это могло изменить планы дяди немедленно отправить меня в деловую поездку. Сверх того, я почти физически ощущал невозможность покинуть город, не принеся Фелиции своих извинений за мое презренное поведение накануне ночью. Мысль о том, что последующие две недели я буду жить, не зная о том, получил ли я ее прощение и оправдание своему поступку, была для меня невыносимой.
Итак, вложив в кобуры пистолеты, упаковав в чересседельные сумки шинель и дорожный багаж, менее чем через час, в ярком солнечном сиянии сверкающего осеннего утра, я осадил коня у ступеней дядиного дома. Надежды, хоть и сомнительные, о возможном наследстве несколько оживляли мои мысли. Удастся ли мне благополучно перенести ожидающий меня шторм? Но едва только горничная-гаитянка, получив через Барри мою записку, спустилась по ступеням, я обратился к ней с просьбой передать мисс Фелиции Пейдж, что я покидаю город на две недели.
— Мисс Фелиция вышла погулять с тем французским джентльменом, который мосье де Сен-Лауп, мистер Фарриер, сэр, — сообщила она мне, и добавила с легкой симпатией в ответ на мой полный разочарования взгляд, от проявления которого я все равно не смог бы удержаться. — Она будет очень разочарована, что не увидела вас.
— Вы действительно думаете, что мисс Фелиция будет разочарована, Уэшти, или вы только стараетесь приободрить меня? — улыбаясь, спросил я.
— Несомненно будет, мистер Фарриер, сэр. Она будет рассержена также, что причиной, из-за которой она разминулась с вами, была ее прогулка с французским джентльменом.
— Это правда?! — с восхищением и восторгом влюбленного воскликнул я.
— Конечно, это правда. Неужели вы думаете, что у нее в самом деле появилось желание пойти погулять с маленьким жирным французом, когда она могла бы разговаривать с молодым джентльменом своего возраста и положения?
— Уэшти, — засмеялся я, — вот вам доллар. Но к моему удивлению она категорически отказалась взять предложенную мной монету. Я бы не поверил ее словам, если бы Уэшти твердо и настойчиво не подтвердила их.
— Но я хочу, чтобы вы позволили мне задать вам один вопрос, м-р Фарриер, сэр, — продолжала она с серьезностью. — Я хочу спросить вас, не знаете ли вы, бывал ли когда-либо на Гаити французский джентльмен?
— Поэтому ты так сурово уставилась на него на дороге в тот первый день вашего приезда? — спросил я.
— Совершенно верно, сэр, я удивилась и подумала о том, не это ли было причиной, почему он так безжалостно смотрел на меня: быть может, он бывал на Гаити и я ему кого-то напомнила.
— Не знаю, Уэшти, — сказал я и вновь предложил ей вознаграждение за то счастье, каким она одарила меня, но опять последовал отказ. Я повернулся в седле и натянул поводья; но Уэшти продолжала стоять на месте, глядя на меня большими темными глазами, наполненными таким задумчивым дружелюбием, что я вдруг порывисто добавил:
— Я хотел бы, чтобы ты передала своей хозяйке несколько слов от меня. Скажи ей, что перед отъездом я зашел сюда, чтобы попросить у нее прощения.
— Да, сэр, м-р Фарриер, я непременно передам мисс Фелиции ваши слова, сэр. Но вы получили от нее свое прощение еще до того, как попросили его.
— Получил прощение? — недоверчиво воскликнул я.
— Да, сэр. Мисс говорила со мной прошлой ночью, когда я укладывала ее в постель. Она сказала, что вы были сильно напуганы. А потом она засмеялась и сказала, что она совсем не чувствовала страха.
Уэшти говорила так серьезно, а в линиях ее словно высеченного рта и в выражении темных задумчивых глаз было такое полное отсутствие лакейского кокетства, что я не смог бы не поверить ей, даже если бы и захотел сделать это.
— Да благославит вас Господь, Уэшти, — воскликнул я и, прежде чем вновь задуматься о делах моего дяди или о странной истории, поведанной мне эсквайром Киллианом, унесся в золотую дымку радости, чем-то напоминающую сверкающий шпиль церкви Лесгоу, которая светилась на той стороне реки прямо напротив меня. Затем я начал пристально разглядывать каждого встреченного мной путника и бездельников под деревьями и у дверей деревенских таверн, ища среди них человека, одетого в поношенное зеленое пальто. В каждом городе я прежде всего отправлялся на склады, в пакгаузы, в магазины, где вел дядины дела, а затем ходил по ломбардам и лавкам торговцев старой одеждой, но, увы, безуспешно. И везде я слышал одни и те же истории о плачевном состоянии дел.
На перекрестке примерно в пяти милях от города меня остановил плакат, прибитый к дереву, надпись на котором гласила: «Волк — 100 долларов — Вознаграждение», а ниже среди имен подписавших я увидел и дядино. Надпись сообщала, что городской муниципалитет Нью-Дортрехта предлагает эту сумму за голову лесного волка, совершившего за последнее время несколько нападений на людей и животных. Затем следовало краткое сообщение об убийстве Пита Армиджа и дога Неро м-ра Сэквила, нападении на священника и о зверстве, совершенном уже после моего отъезда. Старый Сэмми Роджерс, клерк эсквайра Киллиана, был найден мертвым, с растерзанным горлом почти на том же самом месте, где двумя неделями раньше был убит старик Армидж.
Я поехал вперед, но от всех этих новостей мои мысли наполнились новым беспокойством. Что мог делать старый Сэмми неподалеку от сада старого скряги? Он знал о завещании, более того, он имел возможность знать все, что имело значение для клиентов его нанимателя, он должен был быть осведомлен о номерах и суммах денежных переводов и о том, куда они поступают. Я припомнил все, что мог знать о нем: полный, важный маленький человек в опрятной одежде из плотной шерстяной ткани тускло-коричневого цвета, педантичный и пунктуальный, как часы на городской ратуше, не имеющий в жизни других интересов, кроме оформления юридических документов о передаче имущества. Возможно ли, что мысль о тех запрятанных десятках тысяч долларов соблазнила даже такого, как он, и привела к смерти?
Проезжая рысью по Хай-стрит, я был вынужден бороться с сильным желанием остановить коня у конторы адвоката и узнать у него детали этого убийства, вместо того чтобы спешить прямо к дому моего дяди, дабы успеть положить в сейф собранные мной деньги, прежде чем бухгалтерия будет закрыта на ночь. Но так получилось, что адвокат, случайно увидев меня из окна, выбежал с непокрытой головой на улицу и остановил меня.
— Вы, вероятно, уже видели объявление. Да, бедный Сэмми! — Он сразу остановил меня, стоило мне начать высказывать ему свои формальные сожаления о случившемся. — Кто бы мог подумать, что такая старая маленькая жирная ночная бабочка, как он, попадет и сгорит в огне свечи. Он намеревался оказать вам неплохую услугу. Вот над чем мы должны подумать. Несомненно, у него была какая-то идея. Когда его нашли, рядом с ним лежали молоток и стамеска, но я пока не могу найти следов их применения, хотя он, должно быть, провел там всю ночь. Ночью шел дождь, и он промок насквозь. Но остановил я вас вовсе не ради этого. Я хотел поговорить с вами о том зеленом рединготе.
— Вы хотите сказать, что нашли его?
— Я думаю, что знаю, где мы сможем получить его в свои руки. Вы готовы встретиться со мной здесь, в моей конторе, сегодня в десять вечера — вместе с вашими пистолетами? — И он звонко шлепнул своей рукой по моей кобуре, что заставило лошадь, несмотря на всю ее безмерную усталость, рвануть вперед.
— Жилище Армиджа, кажется, обитаемо, — продолжал он, поджав губы с выражением немыслимой важности. — По слухам, старый Пит бродит около своего дома, во всяком случае, в две последние ночи. Его, одетого в зеленое пальто, расхаживающего с зажженным фонарем в руке и источающим вокруг себя мистический мертвенно-бледный свет видели три заслуживающих доверия свидетеля. Готовы ли вы отправиться со мной и помочь мне уложить на лопатки этого несчастного бродячего призрака?
— Я буду здесь в десять вечера, — решительно ответил я, хотя с высоты пережитого я должен признаться, что не знаю, что именно бросило меня тогда в дрожь: близость исполнения моих надежд или суеверный трепет перед покойниками.
— Будьте начеку, когда пойдете сюда, — предостерег меня эсквайр.
— Вы имеете в виду, что волк вновь появился на улицах городка? — спросил я.
— О, будьте уверены, — иронично ответил Киллиан, — что на одного свидетеля, действительно видевшего зверя, приходится дюжина героев, за которыми волк гнался по пятам аж до порогов их домов. Муниципалитет даже был вынужден оказать моральную поддержку страже. — И эсквайр с мрачной веселостью кивнул в направлении городской ратуши, расположившейся через дорогу. На узкую улочку уже легли тени ранних сумерек, но я все же умудрился различить в тусклой вечерней мгле двух констеблей, вышагивающих на ночное дежурство, и заметил, что в дополнение к привычным алебардам и фонарям каждый нес еще и перекинутое через левое плечо короткоствольное ружье.
— Это их я имел в виду, когда предупреждал вас об осторожности, — пояснил адвокат. — Эти герои в волнении способны застрелить и мышь. Поэтому, если вас окликнут, отвечайте немедленно.
Глава 7
— Но у человека была целая ночь, чтобы проникнуть туда, — начал я.
— Ну, ну — прервал он нетерпеливо. — Ни у кого, кроме меня и нового арендатора — француза — нет ключа от дома Пита Армиджа; и вообще это место никто пока не посещал. Чтобы удостовериться в этом, я побывал там рано утром.
Позабыв от волнения о правилах учтивости, я живо вскочил на ноги.
— Мне бы хотелось отправиться туда сейчас же, — воскликнул я — Поиски могут быть долгими; а когда мосье де Сен-Лауп вступит во владение недвижимостью, он, вероятно, тотчас же отправится со мной к дому Пита Армиджа?
— С какой целью? — спросил эсквайр с раздражающей невозмутимостью.
— С целью помешать субъектам, покушающимся на деньги, найти их и похитить, — с горячностью ответил я.
— У них ничего не получится. Если бы кто-то смог найти сокровища старого Пита, то это уже сделал бы я, когда искал его зеленое пальто. Я даже обнаружил при этом два его тайника, но, увы, оба они были пусты.
— Пусты?
— Да, пустые. И, судя по пыли на их стенках, тайниками не пользовались неделями. Я, кстати, оставил их открытыми, чтобы какой-нибудь случайный бродяга увидел их и решил, что пришел слишком поздно.
— Вы не думаете, в таком случае…
— Нет. Я глубоко уверен, что деньги все еще находятся где-то в доме или рядом с ним и спрятаны так хорошо, что нам не следует опасаться, как бы дурные люди не отыскали их первыми.
— Но в таком случае… — и я двинулся по направлению к двери.
— Вы хотите помчаться прямо к дому Пита Армиджа? Но сейчас вы не можете этого сделать. Пока завещание старика не найдено, помните, что вы имеете в этом деле прав не больше, чем кто-либо другой. Найдите мне завещание, найдите мне то старое зеленое пальто, и я держу пари, что вы сможете после этого поступать так, как вам будет угодно. Но, мой мальчик, — мягко продолжил адвокат, — если мы найдем деньги сейчас, я, вероятно, буду вынужден передать их государству, и тогда, даже если позднее завещание внезапно и найдется, то я не думаю, что вам удастся, даже по суду, получить назад свое наследство после того, как власть наложит на него свои руки. Не так ли?
Вскоре после этого эсквайр собрался уходить, и я сопровождал его до конторы моего дяди, подвергаемый танталовым мукам как никто другой в это утро в Америке. Я сразу начал строить планы поисков злополучного зеленого редингота. Они обещали быть сложными. Если кто-то, живущий по соседству, взял редингот, то эта одежда слишком хорошо известна, чтобы не быть узнанной, а потому этот человек вряд ли рискнет надеть его, даже если у него и нет другого пальто. Когда же он обнаружит, что карманы похищенного им редингота не содержат ничего полезного, он либо спрячет его, либо зароет в землю или сожжет.
При мысли о единственном доказательстве моего права на наследство, уничтоженном таким образом, мое тело, несмотря на холод морозного утра, покрылось липкой испариной. Но у меня не было иной альтернативы. Если у вора окажется больше смелости, чем предполагал адвокат, он может продать пальто в любом другом городе вверх или вниз по реке, или сохранить его, чтобы носить самому, как только он окажется достаточно далеко от этих мест, чтобы чувствовать себя в безопасности от риска быть пойманным с поличным. В этом случае он, вероятно, с каждой минутой удаляется от меня все дальше и дальше. Вор может находиться уже в Олбани, откуда дороги расходятся во всех направлениях. А если нынешний владелец пальто сумел бы спрятаться на какой-нибудь барже или шлюпке, он уже сейчас мог навсегда затеряться в трущобах Нью-Йорка. Но, по крайней мере, я могу внимательно обследовать все магазины поношенной одежды в соседних городках. Поэтому я поспешил пройти через контору в комнату дяди с намерением попросить у него двухдневный отпуск.
Так уж случилось, что мне не пришлось обращаться к дяде со своей довольно удачной просьбой, потому что я нашел его отнюдь не в том добром расположении духа, когда он с легкостью делал одолжения или хоть выслушивал меня до конца. Письмо, которое дядя должен был получить при посредничестве некоего частного агентства — почта не обязана доставлять корреспонденцию ранее утра — лежало перед ним на столе. И было очевидно, что дяде с большим трудом удается сохранять атмосферу той мирной тишины, которая, как он считал, подчеркивала его сходство с Отцом нашей страны.
— Я рад, что вы наконец-то появились, Роберт, — начал он, одновременно кинув взгляд на часы в футляре, неторопливо тикающие на стене за его левым плечом. — Я приказал немедленно оседлать лошадь для поездки к нашим клиентам. В последнее время они стали недопустимо распущенными в том, что касается денежных переводов. Вы должны привести с собой столько денег в счет просроченных платежей, сколько сможете. Список должников с указанием сумм их долгов будет вручен вам в конторе. А пока тотчас же возвращайтесь к себе домой и упаковывайте ваш дорожный багаж для поездки сроком на две недели. Прошу вас поторопиться. Надеюсь, что уже через час вы будете в пути.
Как оправдание своему опозданию я мог рассказать дяде о визите эсквайра Киллиана и о принесенной им поразительной новости. Но я воздержался от лишних слов, потому что никогда прежде не видел дядю таким взволнованным. И разве мог я после всего происходящего здесь вести речи неопределенные и неясные, пытаясь повысить свои акции и пренебрегая при этом делами дяди, которые, судя по всему, производили впечатление безнадежных? В данный момент мой поступок несомненно выглядел бы наглым и дерзким. Но вокруг меня не было никого другого, кому бы я решился рассказать об одолевавших меня мыслях, однако это могло изменить планы дяди немедленно отправить меня в деловую поездку. Сверх того, я почти физически ощущал невозможность покинуть город, не принеся Фелиции своих извинений за мое презренное поведение накануне ночью. Мысль о том, что последующие две недели я буду жить, не зная о том, получил ли я ее прощение и оправдание своему поступку, была для меня невыносимой.
Итак, вложив в кобуры пистолеты, упаковав в чересседельные сумки шинель и дорожный багаж, менее чем через час, в ярком солнечном сиянии сверкающего осеннего утра, я осадил коня у ступеней дядиного дома. Надежды, хоть и сомнительные, о возможном наследстве несколько оживляли мои мысли. Удастся ли мне благополучно перенести ожидающий меня шторм? Но едва только горничная-гаитянка, получив через Барри мою записку, спустилась по ступеням, я обратился к ней с просьбой передать мисс Фелиции Пейдж, что я покидаю город на две недели.
— Мисс Фелиция вышла погулять с тем французским джентльменом, который мосье де Сен-Лауп, мистер Фарриер, сэр, — сообщила она мне, и добавила с легкой симпатией в ответ на мой полный разочарования взгляд, от проявления которого я все равно не смог бы удержаться. — Она будет очень разочарована, что не увидела вас.
— Вы действительно думаете, что мисс Фелиция будет разочарована, Уэшти, или вы только стараетесь приободрить меня? — улыбаясь, спросил я.
— Несомненно будет, мистер Фарриер, сэр. Она будет рассержена также, что причиной, из-за которой она разминулась с вами, была ее прогулка с французским джентльменом.
— Это правда?! — с восхищением и восторгом влюбленного воскликнул я.
— Конечно, это правда. Неужели вы думаете, что у нее в самом деле появилось желание пойти погулять с маленьким жирным французом, когда она могла бы разговаривать с молодым джентльменом своего возраста и положения?
— Уэшти, — засмеялся я, — вот вам доллар. Но к моему удивлению она категорически отказалась взять предложенную мной монету. Я бы не поверил ее словам, если бы Уэшти твердо и настойчиво не подтвердила их.
— Но я хочу, чтобы вы позволили мне задать вам один вопрос, м-р Фарриер, сэр, — продолжала она с серьезностью. — Я хочу спросить вас, не знаете ли вы, бывал ли когда-либо на Гаити французский джентльмен?
— Поэтому ты так сурово уставилась на него на дороге в тот первый день вашего приезда? — спросил я.
— Совершенно верно, сэр, я удивилась и подумала о том, не это ли было причиной, почему он так безжалостно смотрел на меня: быть может, он бывал на Гаити и я ему кого-то напомнила.
— Не знаю, Уэшти, — сказал я и вновь предложил ей вознаграждение за то счастье, каким она одарила меня, но опять последовал отказ. Я повернулся в седле и натянул поводья; но Уэшти продолжала стоять на месте, глядя на меня большими темными глазами, наполненными таким задумчивым дружелюбием, что я вдруг порывисто добавил:
— Я хотел бы, чтобы ты передала своей хозяйке несколько слов от меня. Скажи ей, что перед отъездом я зашел сюда, чтобы попросить у нее прощения.
— Да, сэр, м-р Фарриер, я непременно передам мисс Фелиции ваши слова, сэр. Но вы получили от нее свое прощение еще до того, как попросили его.
— Получил прощение? — недоверчиво воскликнул я.
— Да, сэр. Мисс говорила со мной прошлой ночью, когда я укладывала ее в постель. Она сказала, что вы были сильно напуганы. А потом она засмеялась и сказала, что она совсем не чувствовала страха.
Уэшти говорила так серьезно, а в линиях ее словно высеченного рта и в выражении темных задумчивых глаз было такое полное отсутствие лакейского кокетства, что я не смог бы не поверить ей, даже если бы и захотел сделать это.
— Да благославит вас Господь, Уэшти, — воскликнул я и, прежде чем вновь задуматься о делах моего дяди или о странной истории, поведанной мне эсквайром Киллианом, унесся в золотую дымку радости, чем-то напоминающую сверкающий шпиль церкви Лесгоу, которая светилась на той стороне реки прямо напротив меня. Затем я начал пристально разглядывать каждого встреченного мной путника и бездельников под деревьями и у дверей деревенских таверн, ища среди них человека, одетого в поношенное зеленое пальто. В каждом городе я прежде всего отправлялся на склады, в пакгаузы, в магазины, где вел дядины дела, а затем ходил по ломбардам и лавкам торговцев старой одеждой, но, увы, безуспешно. И везде я слышал одни и те же истории о плачевном состоянии дел.
На перекрестке примерно в пяти милях от города меня остановил плакат, прибитый к дереву, надпись на котором гласила: «Волк — 100 долларов — Вознаграждение», а ниже среди имен подписавших я увидел и дядино. Надпись сообщала, что городской муниципалитет Нью-Дортрехта предлагает эту сумму за голову лесного волка, совершившего за последнее время несколько нападений на людей и животных. Затем следовало краткое сообщение об убийстве Пита Армиджа и дога Неро м-ра Сэквила, нападении на священника и о зверстве, совершенном уже после моего отъезда. Старый Сэмми Роджерс, клерк эсквайра Киллиана, был найден мертвым, с растерзанным горлом почти на том же самом месте, где двумя неделями раньше был убит старик Армидж.
Я поехал вперед, но от всех этих новостей мои мысли наполнились новым беспокойством. Что мог делать старый Сэмми неподалеку от сада старого скряги? Он знал о завещании, более того, он имел возможность знать все, что имело значение для клиентов его нанимателя, он должен был быть осведомлен о номерах и суммах денежных переводов и о том, куда они поступают. Я припомнил все, что мог знать о нем: полный, важный маленький человек в опрятной одежде из плотной шерстяной ткани тускло-коричневого цвета, педантичный и пунктуальный, как часы на городской ратуше, не имеющий в жизни других интересов, кроме оформления юридических документов о передаче имущества. Возможно ли, что мысль о тех запрятанных десятках тысяч долларов соблазнила даже такого, как он, и привела к смерти?
Проезжая рысью по Хай-стрит, я был вынужден бороться с сильным желанием остановить коня у конторы адвоката и узнать у него детали этого убийства, вместо того чтобы спешить прямо к дому моего дяди, дабы успеть положить в сейф собранные мной деньги, прежде чем бухгалтерия будет закрыта на ночь. Но так получилось, что адвокат, случайно увидев меня из окна, выбежал с непокрытой головой на улицу и остановил меня.
— Вы, вероятно, уже видели объявление. Да, бедный Сэмми! — Он сразу остановил меня, стоило мне начать высказывать ему свои формальные сожаления о случившемся. — Кто бы мог подумать, что такая старая маленькая жирная ночная бабочка, как он, попадет и сгорит в огне свечи. Он намеревался оказать вам неплохую услугу. Вот над чем мы должны подумать. Несомненно, у него была какая-то идея. Когда его нашли, рядом с ним лежали молоток и стамеска, но я пока не могу найти следов их применения, хотя он, должно быть, провел там всю ночь. Ночью шел дождь, и он промок насквозь. Но остановил я вас вовсе не ради этого. Я хотел поговорить с вами о том зеленом рединготе.
— Вы хотите сказать, что нашли его?
— Я думаю, что знаю, где мы сможем получить его в свои руки. Вы готовы встретиться со мной здесь, в моей конторе, сегодня в десять вечера — вместе с вашими пистолетами? — И он звонко шлепнул своей рукой по моей кобуре, что заставило лошадь, несмотря на всю ее безмерную усталость, рвануть вперед.
— Жилище Армиджа, кажется, обитаемо, — продолжал он, поджав губы с выражением немыслимой важности. — По слухам, старый Пит бродит около своего дома, во всяком случае, в две последние ночи. Его, одетого в зеленое пальто, расхаживающего с зажженным фонарем в руке и источающим вокруг себя мистический мертвенно-бледный свет видели три заслуживающих доверия свидетеля. Готовы ли вы отправиться со мной и помочь мне уложить на лопатки этого несчастного бродячего призрака?
— Я буду здесь в десять вечера, — решительно ответил я, хотя с высоты пережитого я должен признаться, что не знаю, что именно бросило меня тогда в дрожь: близость исполнения моих надежд или суеверный трепет перед покойниками.
— Будьте начеку, когда пойдете сюда, — предостерег меня эсквайр.
— Вы имеете в виду, что волк вновь появился на улицах городка? — спросил я.
— О, будьте уверены, — иронично ответил Киллиан, — что на одного свидетеля, действительно видевшего зверя, приходится дюжина героев, за которыми волк гнался по пятам аж до порогов их домов. Муниципалитет даже был вынужден оказать моральную поддержку страже. — И эсквайр с мрачной веселостью кивнул в направлении городской ратуши, расположившейся через дорогу. На узкую улочку уже легли тени ранних сумерек, но я все же умудрился различить в тусклой вечерней мгле двух констеблей, вышагивающих на ночное дежурство, и заметил, что в дополнение к привычным алебардам и фонарям каждый нес еще и перекинутое через левое плечо короткоствольное ружье.
— Это их я имел в виду, когда предупреждал вас об осторожности, — пояснил адвокат. — Эти герои в волнении способны застрелить и мышь. Поэтому, если вас окликнут, отвечайте немедленно.
Глава 7
ПЕРЕЦ
То ли мое двухнедельное отсутствие дало мне возможность посмотреть по возвращении на дядю свежим взглядом, то ли накопившаяся за это время тревога о делах своего предприятия удивительным образом сказалась на нем, но я был просто поражен произошедшей с ним переменой в тот самый момент, как только переступил порог его кабинета. Бледное лицо дяди было изборождено глубокими морщинами, глаза, словно от длительного недосыпания, потускнели и опухли. Прежнее выражение величественного спокойствия, которое я с юношеским максимализмом считал не более чем напыщенностью сноба, исчезло совершенно. Он буквально вырвал у меня из рук лист с перечнем имен клиентов и заказчиков, который я положил перед ним вместе с кошелем денег, и его взгляд устремился прямо на итоговую цифру в конце списка.
— Это означает, что ты привез указанную сумму наличными? — требовательно спросил он, несмотря на то, что я подсчитал все деньги и отдельно отметил все уведомления о необходимости уплаты, ясно обозначив на каждом из них, что это такое. — Если бы наша фирма смогла продолжать вести так дела и дальше, по крайней мере, в ближайшее время, — добавил он.
Если бы эта сцена не была столь мучительна, то было бы, наверное, забавно понаблюдать со стороны за теми постепенными изменениями в его облике, в котором вдруг стали проявляться его характерные черты, стоило только мне уверить дядю в правильности высказанного им предположения.
— Поручение, с которым я послал тебя, Роберт, несомненно дало тебе представление о нашем теперешнем положении, — продолжил дядя. — Я не припомню случая, чтобы когда-либо прежде дела «Баркли и Баркли» шли таким прескверным образом. Но прежняя хорошая репутация даже самых благополучных торговых домов заметно ухудшается при недостатке денег, и я был бы недостаточно искренним с тобой, если бы не добавил, что дела «Баркли и Баркли» идут со все более возрастающими затруднениями, и хорошо, если бы только до поры до времени.
Я видел, что дядя с удивительным прямодушием корит себя за то, что фирма, руководимая им, оказалась запутанной в долгах, пусть даже и в период всеобщего национального финансового бедствия. К тому времени как я дал дяде все необходимые объяснения к своему отчету, к нему вернулись его обычные самоуверенность и чувство собственного достоинства. Он прервал мои сожаления, что я не оказался более удачливым доверенным лицом фирмы, и с прежней высокомерной добротой пригласил меня отужинать с ним.
— Увидев тебя, Фелиция придет в восторг, — продолжил он, находя таким образом в моем присутствии за ужином пользу и для нее. — Боюсь, что ей стало скучно после отъезда на прошлой неделе мосье де Сен-Лаупа. Они, мне кажется, нашли друг друга взаимно интересными.
— В самом деле? — произнес я, получив одновременно пищу для размышлений, не покидавших меня до тех пор, пока я не переступил порог дядиного дома. Ничто не могло удивить меня сильнее, чем внешний облик улиц, по которым мы шли. Хотя ранние сумерки уже и опустились на землю, но еще не было и половины седьмого, и обычно в это время тротуары были оживлены суетой, столь свойственной моменту закрытия лавок. Но в этот вечер газовые лампы качались над пустыми улицами и освещали лишь фасады закрытых магазинов. Торговец табаком закрывал последние ставни своей лавки с какой-то нервной торопливостью; а дверь пивного бара Дика Бринкера, которая с тех пор, как я себе помню, и зимой и летом оставалась открытой вплоть до одиннадцати вечера, выделялась лишь красным светом лампы, проникающим наружу сквозь глазок в ее верхней половине. Трое или четверо прохожих, очевидно, застигнутых темнотой, спешили к своим домам походкой, скорее соответствующей холоду и мраку зимней ночи, чем освежающей бодрости тихого осеннего вечера.
Дядя Баркли рассматривал эти признаки всеобщей паники как публичное нанесение оскорбления ему, члену муниципального совета. Он перевел свой взгляд с убегавших прохожих на меня и увидел рукоятки пистолетов, торчащие из карманов моего пальто, куда я их засунул, когда слезал с лошади.
— Я вижу, ты тоже успел заразиться распространившейся повсюду истерией, — сделал он мне замечание. Если бы не его тон, я бы, пожалуй, смог рассказать ему и о том, почему я взял с собой пистолеты, и о плане эсквайра Киллиана на сегодняшнюю ночь, и о пропавшем зеленом рединготе, и о том, как на мою будущую жизнь лег покров тайны. Но эти его всегдашние сухо-пренебрежительные нотки в голосе заставили меня промолчать. И еще я подумал о том, что обстоятельства происходящего оставались до сих пор слишком туманными, чтобы вызвать в нем что-либо большее, чем забавлявший, или, напротив, немного раздражавший его скептицизм. Что-либо необычное или невероятное почему-то воздействовало на него именно таким образом. Поэтому я ответил, что просто не захотел отправлять на конюшню пистолеты, которые в пути покоились в притороченных к седлу кобурах.
— Кстати, — продолжал дядя, — волкодав мосье де Сен-Лаупа прибыл на следующий после твоего отъезда день. Должен сказать, что никогда не видел более прекрасного, величественного животного. Если тот монстр потревожит нас снова, я намереваюсь направить волкодава по его следу. А если бы собака мосье не находилась здесь столь короткое время, то я бы пустил ее по следу чудовища уже утром того дня, когда был убит Роджерс. Но этот пес такой могучий и выглядит таким свирепым, что я сомневаюсь в нашей способности управляться с ним до тех пор, пока он не узнал нас получше. Волкодав зол и угрюм с посторонними людьми, хотя твоей кузине удалось завоевать его доверие.
Дядя произнес эти слова в тот момент, когда мы входили в дом, Фелиция стояла в холле, держа за широкий, обитый медью ошейник громадного, похожего на волка, пса, который, рыча, сделал шаг по направлению к нам. Шерсть на его загривке ощетинилась, а длинные белые клыки глубоко обнажились.
— Сидеть, Де Рец, сидеть, — приказала девушка, и собака сразу перестала вырываться из ее рук, хотя и продолжала при этом тихо рычать. — Добрый вечер, кузен Роберт. Добро пожаловать. Входите и подружитесь с этим воинственным французским джентльменом.
Всю свою жизнь я всегда спокойно обращался с собаками. Поэтому когда я вошел вслед за девушкой в гостиную, то шагнул к животному безо всякого страха, хотя и не испытывая какого бы то ни было расположения к этому превосходному созданию. Превышая размерами ирландского волкодава, он походил на своего традиционного врага куда сильнее, чем любой другой волкодав, которого мне когда-либо доводилось видеть. Полагаю, что цвет его шерсти был куда темнее сумерек, стоящих за окном. У пса были удивительные глаза, в которых странным образом переплетались жестокость и ум; зверь пристально глядел в мои глаза все то время, пока я внимательно изучал его, вместо того чтобы отвести взгляд в сторону через секунду или около того, как сделала бы любая другая собака.
— Дай лапу, Де Рец. Дай кузену Роберту твою лапу, как и подобает такому достойному джентльмену, как ты. Мои друзья должны дружить друг с другом. Не восхитительно ли, как быстро он научился понимать английский, Роберт? Я была вынуждена говорить с ним по-французски, когда он только появился здесь, — продолжала она без умолку, в то время как собака нехотя протянула мне свою огромную лапу и позволила мне взять ее в свою руку.
— Это хороший пес, действительно большой джентльмен, мосье Кардинал, — похвалила собаку Фелиция, после чего эта громадина встала на задние лапы, а передние положила на хрупкие плечи девушки. Морда пса оказалась перед ее лицом, красный язык высунулся из раскрытой пасти, а глаза этой твари закатились от наслаждения. Раз увидев подобное зрелище, человек зачастую начинает с любовью относиться к животным. Но и до сегодняшнего дня я так и не знаю, почему это событие вызвало у меня отвращение и привело в бешенство, словно я столкнулся с предзнаменованием того, что ждало нас в будущем. Возможно, зловещий багровый отблеск пламени камина в глазах этой твари, или неожиданная сцена, в которой прекрасная девушка с обнаженной шеей и восхитительными руками оказалась в лапах ласкающегося к ней отвратительного мне отталкивающего зверя.
— Прочь! Прочь, проклятая скотина! — закричал и, подняв сжатую в кулак руку, шагнул к зверю. Пес тотчас присел на все четыре лапы и, злобно зарычав, обнажил острые клыки.
— Берегитесь, Роберт! Спокойно, Де Рец, спокойно. Что с вами, Роберт? Я вне опасности. Пес обожает меня. Он мог подумать, что вы собираетесь ударить меня.
— Тогда он сильно ошибся, — мрачно отпарировал я.
— Но он ни за что на свете не причинил бы мне вреда. И я не думаю, что нашего дядю продолжает беспокоить его присутствие в доме, как это еще было до недавнего времени. Поэтому мы продолжим ваше знакомство с ним как-нибудь днем на прогулке. — И Фелиция поднялась с колен, на которых она стояла перед собакой, успокаивая ее ласками, и, звонком вызвав Барри, приказала ему на ночь увести эту скотину в конюшню.
— Мосье де Сен-Лаупу просто повезло, что его собаку не привезли в наш город до того, как таинственный волк начал свои опустошительные набеги, — сказал я, когда мы вновь остались одни. — Пес выглядит таким способным к любой чертовщине, что никто никогда не поверил бы в его невинность.
— О, но вы видели только его наихудшую сторону, — с горячностью прервала меня Фелиция. — Эта собака ужасна только для тех людей, которые испугались ее, или…
— Испугались? — с усмешкой спросил я.
— Или с теми, я должна сказать об этом, кто, как он чувствует, не любит его. Генри, мой кучер, ненавидит его, боится и испытывает к нему отвращение, называет его волком в собачьей шкуре и грозит отказом спать в конюшне, если мы будем продолжать держать там Де Реца. К сожалению, в первый вечер пребывания собаки на конюшне лошади волновались, и воображение Генри с тех пор не знает пределов. А Уэшти, я подозреваю, с тех пор занята по ночам приготовлением колдовского напитка.
— Это означает, что ты привез указанную сумму наличными? — требовательно спросил он, несмотря на то, что я подсчитал все деньги и отдельно отметил все уведомления о необходимости уплаты, ясно обозначив на каждом из них, что это такое. — Если бы наша фирма смогла продолжать вести так дела и дальше, по крайней мере, в ближайшее время, — добавил он.
Если бы эта сцена не была столь мучительна, то было бы, наверное, забавно понаблюдать со стороны за теми постепенными изменениями в его облике, в котором вдруг стали проявляться его характерные черты, стоило только мне уверить дядю в правильности высказанного им предположения.
— Поручение, с которым я послал тебя, Роберт, несомненно дало тебе представление о нашем теперешнем положении, — продолжил дядя. — Я не припомню случая, чтобы когда-либо прежде дела «Баркли и Баркли» шли таким прескверным образом. Но прежняя хорошая репутация даже самых благополучных торговых домов заметно ухудшается при недостатке денег, и я был бы недостаточно искренним с тобой, если бы не добавил, что дела «Баркли и Баркли» идут со все более возрастающими затруднениями, и хорошо, если бы только до поры до времени.
Я видел, что дядя с удивительным прямодушием корит себя за то, что фирма, руководимая им, оказалась запутанной в долгах, пусть даже и в период всеобщего национального финансового бедствия. К тому времени как я дал дяде все необходимые объяснения к своему отчету, к нему вернулись его обычные самоуверенность и чувство собственного достоинства. Он прервал мои сожаления, что я не оказался более удачливым доверенным лицом фирмы, и с прежней высокомерной добротой пригласил меня отужинать с ним.
— Увидев тебя, Фелиция придет в восторг, — продолжил он, находя таким образом в моем присутствии за ужином пользу и для нее. — Боюсь, что ей стало скучно после отъезда на прошлой неделе мосье де Сен-Лаупа. Они, мне кажется, нашли друг друга взаимно интересными.
— В самом деле? — произнес я, получив одновременно пищу для размышлений, не покидавших меня до тех пор, пока я не переступил порог дядиного дома. Ничто не могло удивить меня сильнее, чем внешний облик улиц, по которым мы шли. Хотя ранние сумерки уже и опустились на землю, но еще не было и половины седьмого, и обычно в это время тротуары были оживлены суетой, столь свойственной моменту закрытия лавок. Но в этот вечер газовые лампы качались над пустыми улицами и освещали лишь фасады закрытых магазинов. Торговец табаком закрывал последние ставни своей лавки с какой-то нервной торопливостью; а дверь пивного бара Дика Бринкера, которая с тех пор, как я себе помню, и зимой и летом оставалась открытой вплоть до одиннадцати вечера, выделялась лишь красным светом лампы, проникающим наружу сквозь глазок в ее верхней половине. Трое или четверо прохожих, очевидно, застигнутых темнотой, спешили к своим домам походкой, скорее соответствующей холоду и мраку зимней ночи, чем освежающей бодрости тихого осеннего вечера.
Дядя Баркли рассматривал эти признаки всеобщей паники как публичное нанесение оскорбления ему, члену муниципального совета. Он перевел свой взгляд с убегавших прохожих на меня и увидел рукоятки пистолетов, торчащие из карманов моего пальто, куда я их засунул, когда слезал с лошади.
— Я вижу, ты тоже успел заразиться распространившейся повсюду истерией, — сделал он мне замечание. Если бы не его тон, я бы, пожалуй, смог рассказать ему и о том, почему я взял с собой пистолеты, и о плане эсквайра Киллиана на сегодняшнюю ночь, и о пропавшем зеленом рединготе, и о том, как на мою будущую жизнь лег покров тайны. Но эти его всегдашние сухо-пренебрежительные нотки в голосе заставили меня промолчать. И еще я подумал о том, что обстоятельства происходящего оставались до сих пор слишком туманными, чтобы вызвать в нем что-либо большее, чем забавлявший, или, напротив, немного раздражавший его скептицизм. Что-либо необычное или невероятное почему-то воздействовало на него именно таким образом. Поэтому я ответил, что просто не захотел отправлять на конюшню пистолеты, которые в пути покоились в притороченных к седлу кобурах.
— Кстати, — продолжал дядя, — волкодав мосье де Сен-Лаупа прибыл на следующий после твоего отъезда день. Должен сказать, что никогда не видел более прекрасного, величественного животного. Если тот монстр потревожит нас снова, я намереваюсь направить волкодава по его следу. А если бы собака мосье не находилась здесь столь короткое время, то я бы пустил ее по следу чудовища уже утром того дня, когда был убит Роджерс. Но этот пес такой могучий и выглядит таким свирепым, что я сомневаюсь в нашей способности управляться с ним до тех пор, пока он не узнал нас получше. Волкодав зол и угрюм с посторонними людьми, хотя твоей кузине удалось завоевать его доверие.
Дядя произнес эти слова в тот момент, когда мы входили в дом, Фелиция стояла в холле, держа за широкий, обитый медью ошейник громадного, похожего на волка, пса, который, рыча, сделал шаг по направлению к нам. Шерсть на его загривке ощетинилась, а длинные белые клыки глубоко обнажились.
— Сидеть, Де Рец, сидеть, — приказала девушка, и собака сразу перестала вырываться из ее рук, хотя и продолжала при этом тихо рычать. — Добрый вечер, кузен Роберт. Добро пожаловать. Входите и подружитесь с этим воинственным французским джентльменом.
Всю свою жизнь я всегда спокойно обращался с собаками. Поэтому когда я вошел вслед за девушкой в гостиную, то шагнул к животному безо всякого страха, хотя и не испытывая какого бы то ни было расположения к этому превосходному созданию. Превышая размерами ирландского волкодава, он походил на своего традиционного врага куда сильнее, чем любой другой волкодав, которого мне когда-либо доводилось видеть. Полагаю, что цвет его шерсти был куда темнее сумерек, стоящих за окном. У пса были удивительные глаза, в которых странным образом переплетались жестокость и ум; зверь пристально глядел в мои глаза все то время, пока я внимательно изучал его, вместо того чтобы отвести взгляд в сторону через секунду или около того, как сделала бы любая другая собака.
— Дай лапу, Де Рец. Дай кузену Роберту твою лапу, как и подобает такому достойному джентльмену, как ты. Мои друзья должны дружить друг с другом. Не восхитительно ли, как быстро он научился понимать английский, Роберт? Я была вынуждена говорить с ним по-французски, когда он только появился здесь, — продолжала она без умолку, в то время как собака нехотя протянула мне свою огромную лапу и позволила мне взять ее в свою руку.
— Это хороший пес, действительно большой джентльмен, мосье Кардинал, — похвалила собаку Фелиция, после чего эта громадина встала на задние лапы, а передние положила на хрупкие плечи девушки. Морда пса оказалась перед ее лицом, красный язык высунулся из раскрытой пасти, а глаза этой твари закатились от наслаждения. Раз увидев подобное зрелище, человек зачастую начинает с любовью относиться к животным. Но и до сегодняшнего дня я так и не знаю, почему это событие вызвало у меня отвращение и привело в бешенство, словно я столкнулся с предзнаменованием того, что ждало нас в будущем. Возможно, зловещий багровый отблеск пламени камина в глазах этой твари, или неожиданная сцена, в которой прекрасная девушка с обнаженной шеей и восхитительными руками оказалась в лапах ласкающегося к ней отвратительного мне отталкивающего зверя.
— Прочь! Прочь, проклятая скотина! — закричал и, подняв сжатую в кулак руку, шагнул к зверю. Пес тотчас присел на все четыре лапы и, злобно зарычав, обнажил острые клыки.
— Берегитесь, Роберт! Спокойно, Де Рец, спокойно. Что с вами, Роберт? Я вне опасности. Пес обожает меня. Он мог подумать, что вы собираетесь ударить меня.
— Тогда он сильно ошибся, — мрачно отпарировал я.
— Но он ни за что на свете не причинил бы мне вреда. И я не думаю, что нашего дядю продолжает беспокоить его присутствие в доме, как это еще было до недавнего времени. Поэтому мы продолжим ваше знакомство с ним как-нибудь днем на прогулке. — И Фелиция поднялась с колен, на которых она стояла перед собакой, успокаивая ее ласками, и, звонком вызвав Барри, приказала ему на ночь увести эту скотину в конюшню.
— Мосье де Сен-Лаупу просто повезло, что его собаку не привезли в наш город до того, как таинственный волк начал свои опустошительные набеги, — сказал я, когда мы вновь остались одни. — Пес выглядит таким способным к любой чертовщине, что никто никогда не поверил бы в его невинность.
— О, но вы видели только его наихудшую сторону, — с горячностью прервала меня Фелиция. — Эта собака ужасна только для тех людей, которые испугались ее, или…
— Испугались? — с усмешкой спросил я.
— Или с теми, я должна сказать об этом, кто, как он чувствует, не любит его. Генри, мой кучер, ненавидит его, боится и испытывает к нему отвращение, называет его волком в собачьей шкуре и грозит отказом спать в конюшне, если мы будем продолжать держать там Де Реца. К сожалению, в первый вечер пребывания собаки на конюшне лошади волновались, и воображение Генри с тех пор не знает пределов. А Уэшти, я подозреваю, с тех пор занята по ночам приготовлением колдовского напитка.