Страница:
Бирюк Александр
В море дьявола
Александр БИРЮК
В МОРЕ ДЬЯВОЛА
Ничухин проснулся, и сразу же зажег светильник. Каютный хронометр показывал три часа утра. Кому-то скоро сменяться с "собачьей вахты"1. Ничухин тяжело вздохнул. Он-то никаких вахт не нес, зато был самым несчастным человеком на свете. Он был коком.
--------------
1 СОБАЧЬЯ ВАХТА - судовая вахта с 00: 00 до 04: 00.
Он не знал, почему проснулся. Скорее всего, что просто так. С ним это часто случалось, и особенно в последнее время. Утомительный рейс затягивался, моральный климат на корабле портился на глазах. Ничухин вкалывал ежедневно, стараясь поприличнее накормить команду из двадцати человек, но силы его были на исходе. Он уже не мог, как прежде, угождать желудку чуть ли не каждого в отдельности, а так как к тому же он еще и ненавидел свою профессию, которую выбрал только из-за заработка, то быстро стал козлом отпущения. Сочувствующих ему среди экипажа не было. Все с сожалением вспоминали умелого старого кока, который внезапно умер накануне этого рейса. И Ничухину ничего больше не оставалось, как, стиснув зубы, делать опостылевшую работу, и при этом не растерять остатков кое-какого такта и вежливости, которых остальные давно уже лишились. На этом изнуряющем напряжении сил он и держался. Неугодных команде коков за борт уже давно не выкидывают, если он об этом не знал, то хотя бы догадывался. Но вместе с тем Ничухин понимал, что с приближением парохода к родной гавани близится такой момент, когда с ним, могут обойтись очень скверно.
За бортом шумела набегавшая волна. Под подволоком2 неназойливо шелестел кондиционер. По углам каюты подрагивало, поскрипывало и постукивало, словно напоминая о том, что усталый пароход, невзирая ни на что упорно продирается к намеченной цели через негостеприимный океан. Откуда-то из глубин корабля, из самого его чрева, шел мощный гул двигателей. Всё было как всегда. Ни один посторонний звук не нарушал этого привычного фона, и Ничухин машинально отметил про себя: "ТИШИНА..."
---------
2 ПОДВОЛОК - в морском лексиконе - потолок помещения.
Он вытянулся на койке, разминая затекшие ото сна мышцы и зевая во весь рот, и взгляд его упал на пачку сигает, которая лежала на столике. Он протянул было к ней руку, но вспомнил, что она пуста. Последнюю сигарету Ничухин выкурил перед сном.
От этого печального открытия Ничухину вдруг ужасно захотелось курить. Он швырнул пустую пачку в угол и свесил ноги с койки. Растерянно огляделся, прикусив губу и стараясь вспомнить свои заначки. Но заначки были пусты. А между тем Ничухин понимал, что без нескольких затяжек уже не уснет.
Что делать?
Как назло, и пепельница, обычно полная окурков, тоже была пуста. Выбора не оставалось. Разболтанный неурядицами последних недель организм требовал никотина, и Ничухин противиться этому никак не мог. Приходилось идти по судну и побираться.
Ничухин нехотя встал, натянул штаны и окунул ноги в старые шлепанцы с картонными отворотами. В коридоре было ни темно, ни светло - как обычно в этот час. Ровным светом тлели под низким подволоком притушенные на ночь лампы. Гул мощных двигателей стал сильнее. Было слышно даже клацанье клапанов в машинном отделении, зато в коридоре уже ничего не скрипело, даже качка в нем ощущалась как-то меньше...
Ничухин прислушался. За плотно прикрытыми дверями кают на нижней палубе спали вечно недовольные жизнью и пищей матросы и мотористы. Каюты тех, кто рангом повыше, находились на верхних палубах. Еще выше был мостик. Там отбывали последний час своей вахты двое - матрос и штурман. Они-то уж наверняка всю ночь напролет курили сигареты...
Поднявшись по трапам, Ничухин постоял у двери, ведущей на мостик изнутри корабля, затем открыл дверь и скользнул в глубокую темноту помещения....
Море не штормило, судно без труда выдерживало курс по авторулевому, и потому матросу у штурвала сейчас делать было нечего. Его и на самом деле не было у штурвала - в такие моменты он обычно прохаживается с биноклем по мостику, а штурман сидит в своей штурманской за его спиной, при свете маленькой лампочки колдуя над своими лоциями. Ничухин сделал неуверенный шаг вперед, и, вытянув шею, принялся медленно прозревающими глазами оглядывать мостик.
Далеко слева от себя Ничухин различил светящееся пятно экрана включенного радара. Из-под неплотно запахнутой шторки из штурманской рубки пробивался короткий лучик света. Перед длинным рядом ветровых стекол никого не было видно. Ничухин зажмурился, чтобы поскорее приспособить зрение к обступившей его темноте, затем опять открыл глаза. Но на мостике по-прежнему никого не было - это он видел уже хорошо.
"Оба в штурманской..." - подумал Ничухин, но входить в нее не решился, а стал ждать.
... Через широкое смотровое окно Ничухин глядел на величественную панораму неба - такие богатые россыпи звезд можно наблюдать только в океане, вдали от загаженной и задымленной суши. Мягкий взмах волны - и вся звездная карта неба ползет вниз, обнажая кривую восточную луну и кусок мрачной тучи, протянувшей к ней свое узкое, как клинок, крыло. Ни горизонта, ни даже поверхности моря в призрачном лунном свете не было видно, одна только искрящаяся на волнах лунная дорога и застывший на ее фоне черный силуэт корабельной грузовой стрелы...
Но нет... Ничухин вдруг разглядел еще что-то странное, какой-то ненавязчивый внутренний свет, который исторгала сейчас из себя невидимая водная гладь. МОРЕ ДЬЯВОЛА. Ничухин знал, что корабль плывет сейчас как раз по нему. Об этом в кают-компании велись разговоры. Вспоминали, что это некое подобие знаменитог8о Бермудского Треугольника, только расположенное у восточных берегов Японии, припоминали богатую статистику исчезновений в этом море кораблей и самолетов, но также говорили и о том, что к загадкам этого псевдострашного моря все моряки мира давно уже привыкли. Уж если вокруг Бермудского Треугольника страсти давным-давно утихли, то что говорить о каком-то там малоизвестном Море Дьявола?.. Впереди страсти похлеще, впереди - богатая дешевыми товарами Япония!
Но Ничухин заворожено глядел сейчас на это свечение за бортом, и на него вдруг нахлынули мрачные предчувствия. Он позабыл о сигаретах и ясно понимал только одно: он простоял уже на этом месте целых пять минут, а из штурманской так и не раздалось ни единого звука.
Это все было чересчур подозрительно. Теперь Ничухин различал уже все вокруг и увидел, что у стойки рулевого колеса валяется смятая штурманская фуражка. Задрожавшей рукой он откинул шторку, из-под которой пробивался тоненький лучик. В штурманской никого не оказалось.
Это открытие было так неожиданно, что Ничухин вздрогнул, словно его укололи иголкой и полуприсел на ослабевших вдруг ногах. Темной скатертью распласталась на столике карта, на ней валялись карандаши, чертежные инструменты и пачка сигарет. ПАЧКА СИГАРЕТ! Но Ничухин ни о каких сигаретах сейчас не думал. Он застыл, перепуганный не на шутку, и только ошалело моргал глазами. Куда делись люди?
Он осторожно, словно опасаясь спугнуть самого себя, развернулся, и тихо, на носках, отошел от рубки. Глаза его превратились в радары, и он попытался охватить ими весь мостик сразу со всеми его проходами и закоулками. Лунная дорога в светящемся море действовала все более угнетающе. Напряженно вглядываясь в каждый темный закуток, он приблизился к левому обзорному рылу мостика и осторожно отворил застекленную дверь. Но ни на крыле, ни позади трубы никого не было. Только далеко внизу светящимися лентами расходились от бортов разрезаемые мощным форштевнем волны, да странные тусклые всполохи таинственно пронизывали мрачную толщу вод. Ничухин, словно напуганное приведение, прокрался через весь мостик к правому крылу.
Тоже никого.
Ничухин съежился в страхе, словно над ним была уже занесена чья-то безжалостная невидимая рука.... Невероятно, но на мостике и в его окрестностях И НА САМОМ ДЕЛЕ НИКОГО НЕТ! Или, может быть, все они специально где-то спрятались от него, чтобы напугать?
Но подобные шутки на корабле, идущем через бескрайние просторы океана, вряд ли были возможны. Ничухин, несмотря на невообразимую сумятицу в голове, прекрасно это понимал. Прижавшись спиной к переборке, он почувствовал, как от страха начинает мутиться в голове. И тогда он сдавленно, но достаточно громко выкрикнул:
- Эй!
... Звук его голоса пронесся по помещению и сгинул, не оставив совсем никакого эха. Никто не откликнулся, и Ничухин уже этого и не ждал. Он хотел только побыстрее выбраться отсюда, подальше от этого страшного пустого мостика, на котором все звуки непостижимым образом теряют свое эхо. Ему было жутко, и, готовый завизжать, как избиваемая палкой собака, он вдруг опрометью кинулся к выходу.
... С треском захлопнулась за ним дверь. Больно задев плечом за переборку, Ничухин подскочил к крутому трапу и, чуть не переломав себе ноги, рухнул вниз. Но, очутившись на средней палубе, в освещенном уютном коридорчике, он быстро успокоился. Всю недавнюю жуть с него словно сняло невидимой рукой. Ничухин в изнеможении присел на ступеньку трапа и отметил, что здравые мысли понемногу возвращаются к нему. "Пустой мостик..." - уже осмысленно подумал он.
Ну что ж, такое возможно при спокойном море и в пустынном секторе океана, хотя и недопустимо. Это грубое нарушение морской дисциплины грубее проступка на море Ничухин сейчас и представить себе не мог. Разве что если развести костер прямо в машинном отделении... Но фуражка?
При мысли о виденной фуражке Ничухин опять разволновался. Смятая, брошенная на пол... нет, не брошенная - штурманскими фуражками не бросаются. У вахтенного она всегда должна быть на голове. И если валяется, значит БЫЛО УЖЕ НЕ ДО НЕЕ...
Ничухин растерянно огляделся. Что делать? Идти и разыскивать сбежавшую вахту? А есть ли в этом какой-то смысл? Кто знает, ЧЕМ там занимается вахта обычно по ночам... КОГДА ВСЕ СПЯТ?!
Ничухин спустился на нижнюю палубу и снова огляделся. Каюта вахтенного оказалась рядом. За дверью было тихо. Ничухин неуверенно отворил ее и заглянул внутрь.
В каюте было светло - в иллюминатор заглядывала большая кривая луна. Койка была аккуратно заправлена, все вещи разложены по своим местам, как и положено в каюте заступившего на вахту моряка. Но самого обитателя в каюте не было. Ничухин собрался ретироваться, но тут до его слуха донесся какой-то посторонний звук.
... Этот звук исходил из-за переборки, из соседней каюты. Несколько мгновений Ничухин прислушивался - не повторится ли он снова, затем, повинуясь неосознанному импульсу, выскочил в коридор и постучал в соседнюю дверь. Но ответа он не получил. В этой каюте жил судовой электрик, по ночам он обычно спал, но Ничухин мог поклясться, что услышанный звук свидетельствовал об обратном. Потоптавшись перед дверью, он снова постучал, затем приоткрыл ее и просунул в каюту голову.
То, что он увидел, отнюдь не подействовало на него успокаивающе. Над расстеленной постелью горел светильник, но и тут, черт побери, также никого не было! По напольному коврику в такт качке перекатывалась свалившаяся со столика кофейная банка. И та же кривая луна заглядывала в круглый иллюминатор...
Ничухин попятился. Возле кровати прямо на полу валялась смятая синяя рубашка - любимая рубашка электрика. Ничухин тут же вспомнил фуражку на мостике. Судно вдруг сильно качнуло. Громкий неприятный шелест волны пронесся вдоль тонкого борта, в стекло иллюминатора брызнула морская вода, безжалостно раздробив кривую луну на части. Ничухин судорожно вцепился в дверную ручку, чтобы не полететь на пол, но тут же все стихло. Видимо, судно просто рыскнуло на крутой волне.
"И неудивительно... - подумал Ничухин, пытаясь отогнать от себя страх, - когда вахта шляется неизвестно где!"
Но в бедной его голове уже прочно засела тень громадного сомнения. Не соображая, правильно ли делает, Ничухин шагнул в сторону и уже безо всяких церемоний отворил дверь в следующую каюту.
То, что он увидел, его уже почти не удивило. Тут было практически то же самое - призрачный свет луны, смятая (но, несомненно, еще теплая) постель, в панике отброшенное в угол одеяло. На стуле валялась рубашка, но штанов, как и хозяина, в каюте не было. Обуви, впрочем - тоже.
У Ничухина перехватило дыхание. Неуправляемые мысли в голове принялись выписывать немыслимые виражи и с трудом поддавались расшифровке. Ничухин сделал еще несколько шагов по коридору, запрограммированный только на одно: открывание дверей и окидывание скрывающегося за ними пространства безумеющим взором. Черт возьми - ВО ВСЕХ каютах нижней палубы совсем никого не было! Эти уютные норы были оставлены в такой спешке, что можно было предполагать только одно.
И Ничухин прекрасно знал уже, как это можно было бы назвать...
ПОВАЛЬНОЕ БЕГСТВО!
... Ничухин споткнулся и чуть не сломал себе нос о массивную дверную ручку. Про повальные бегство с кораблей в океане он много читал в книгах, но о ТАКОМ ему не снилось даже в самом дурном сне. И он задал себе два таких важных сейчас вопроса:
ПОЧЕМУ?
И КУДА?
Но об этом пока можно было только догадываться.
Судно вдруг закачало на посвежевшей волне, раскрытые двери кают скрипели и щелкали в такт качке. Ничухина вдруг обуял самый настоящий ужас, ужас с БОЛЬШОЙ БУКВЫ, правда, не тот пока еще ужас, который окончательно помрачает разум и заставляет совершать необдуманные поступки, но ужас, который превращает любого труса или в безвольный труп, или же наоборот, в некое подобие всемогущего Франкенштейна. Не попадая заплетающимися ногами на ступеньки, Ничухин опять взбежал наверх и в отчаянии рванул на себя дверь крайней каюты, да так решительно, что она неожиданно сорвалась с жалобно звякнувших петель и осталась у него в руках, пригнув к полу, но Ничухин этого почти не заметил.
... В этой каюте жил боцман. Иллюминатор был задраен чугунным щитком, и в темной каюте было как в склепе, Ничухину показалось, что и пахнет тут соответственно. Он прислонил тяжелую дверь к переборке и поскакал дальше вдоль ряда кают, отворяя их, не делая уже, правда, попыток отрывать двери с корнем, но и не пытаясь их закрывать. Он уже прекрасно понимал, что никого из экипажа тут не найдет. По какой-то неведомой причине люди покинули судно, и Ничухин остался один... это было ясно как божий день.
Неужели судно тонет?
... Ничухин прислушался, и тут же к нему на мгновение вернулся разум.
ШЛЮПКИ!
Ну конечно же, подумал он - шлюпки! Их было три, и Ничухин прекрасно помнил, что когда он оглядывал крылья мостика, все три шлюпки были на своих местах - одна по одному борту, одна по другому, а третья на блоках сразу за дымовой трубой. Это значило только одно: люди ими не воспользовались!
Ничухин заглянул в последнюю каюту, нырнул в нее и запер дверь. Что-то в его голове начало меняться. Запирая дверь на замок, он бессознательно полагал, что делает это исключительно в целях самозащиты. Ныряя в каюту, он машинально думал о том, что таким путем спасается от страшной беды, загубившей экипаж, и названия которой он еще не ведал.
... Каюта, куда он заскочил, казалась капитанской. Она была ярко освещена настенными светильниками, Ничухин отметил это особо, хотя капитан электроэнергию, впрочем, никогда не экономил. На полу у дивана валялась газета, под столом - раздавленный пластиковый стакан, разрисованный цветными Микки Маусами. На низкой подставке у дивана стола черная эбонитовая пепельница, а в ней дотлевала, пуская в низкий потолок струйку дыма, дорогая сигарета. Стало ясно, что еще совсем недавно капитан был в каюте. Но куда он в конце концов подевался? В три часа утра?!
Ничухин даже застонал от охватившего его напряжения. Куда делся капитан? Туда, куда и остальные?
Но КУДА именно?!!
Ничухин безвольно опустил трясущиеся руки. Все попрыгали за борт. Это же и собаке было бы ясно. Об этом можно уже говорить вслух. И уже нечего гадать и отгадывать. Пришла пора РЕШАТЬ.
Ничухин сорвался с места и в панике подскочил к иллюминатору. Увидав далеко внизу такие знакомые сполохи в глубине бездны, по поверхности которой пробирался корабль, он с грохотом опустил на иллюминатор чугунный щиток и накрепко завинтил на нем болты. То же самое он проделал и со вторым иллюминатором. Затем снова подскочил к двери и подергал ручку, пытаясь убедиться в надежности запоров. Он хотел отгородиться от всего остального корабля, он хотел почувствовать себя как в бункере, надежно защищенном от всяческих напастей, сгубивших экипаж, но это ему никак не удавалось. Ничухину вдруг стало чудиться, , что к ненадежной деревянной двери со всего судна уже начали стекаться за своей последней жертвой посланцы Моря Дьявола - самые мерзкие, как водится, самые коварные и отвратительные существа в мире...
Ноги подкосились, и Ничухин повалился на диван. Услужливая память снова подсунула ему всяческие сведения: Ничухин вдруг стал вспоминать сообщения о блуждающих по морям и океанам "Летучих Голландцах", обнаруженных моряками без всяких следов экипажей на борту. Тогда он удивлялся подобным сообщениям, и никогда не принимал их всерьез. Он считал, что чего-то там напутали журналисты, или в погоне за сенсацией просто утаивали дополнительную информацию... А может это и вовсе были чистейшей воды враки!
Но тут, сейчас, лицом к лицу столкнувшись с ЭТИМ, Ничухин был готов выть от страха.
Продолжая чутко прислушиваться к перестуку дверей в коридоре, Ничухин повернул голову, и затравленный взгляд его упал на телефонный аппарат, затаившийся в самом углу каюты на узкой полочке из какого-то белого дерева. С внезапно вспыхнувшей надеждой Ничухин ринулся к нему, схватил трубку и впился взглядом в листок с номерами телефонов, висевший в позолоченной рамке на переборке возле полочки. Сперва он набрал номер машинного отделения. Как бы далеко от аппарата не находились, там, внизу, вахтенные, за полминуты они успели бы не то что добежать - доползти из любого угла отделения на пронзительный звон. Но Ничухин вслушивался в бесстрастные гудки в трубке уже целую вечность, а ему с другого конца провода так никто и не ответил.
... Впрочем, ответа он уже не ждал. С машинным отделением все было ясно и так, ему вообще все было уже ясно, но он продолжал крутить диск: кладовая, радиорубка, амбулатория... Это было единственное, что ему оставалось делать для того, чтобы не свихнуться окончательно.
Но он не дошел еще и до середины списка, как вдруг желание действовать исчезло, и, трахнув в изнеможении трубкой по аппарату, он безвольно присел перед ним на корточки. Любому кошмару, сообразил он, есть предел. Ресурсы же человеческой психики - далеко не безграничны. Несмотря на дикость обстановки, до Ничухина вдруг дошло, что вокруг все-таки НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИЛО. До него это дошло теперь в полной мере, с его глаз как бы упала пелена, и он не был трусом до такой степени, чтобы сходить с ума при виде собственной тени. Он почувствовал, что просто устал бояться, и страхи стали понемногу отступать.
Ничухин подумал о том, что вовсе не стоит опасаться кошмаров или чудовищ, порождаемых только лишь его переутомленным воображением. Если сила, сгубившая весь экипаж, его пока пощадила, - значит такое положение дел чем-то обусловлено. Нужно только успокоиться, подумал он, и постараться разобраться в том, что произошло.
Ничухин с трудом встал на непослушные ноги, подковылял к иллюминатору и, отвинтив болты, откинул тяжелый щиток. Море светилось по-прежнему. Туча не исчезла, но значительно уменьшилась в размерах. Луна продолжала как ни в чем не бывало висеть в небе, до краев заполненном звездами. Но теперь ее отражение выглядело не так пугающе.
Ничухин взял со стола пачку сигарет, оставленную исчезнувшим капитаном. Но такая желанная еще совсем недавно затяжка уже не волновала. Желание перегорело. Мысли неслись совсем в другом направлении.
Уже почти успокоившись, но продолжая оставаться настороже, Ничухин повернул ключ в двери и, потянув ее на себя, поглядел в образовавшуюся щель. В коридоре было все как прежде. Тускло мерцали притушенные лампы, двигатели продолжали работать ровно и без перебоев, несмотря на отсутствие опекавших их людей. Автопилот исправно держал заданный штурманом (покойным штурманом, - мысленно поправил себя Ничухин) курс. Если ничего не случится, то так можно допереть до самой Японии.
... Ничухин прошелся по пустынному коридору, осторожно прикрывая двери опустевших кают, и в его настроении стали появляться новые ноты. Не прошло и десяти минут после паники, заставившей его совершать недостойные сурового моряка действия, как он уже чувствовал себя не иначе, как хозяином на этом внезапно осиротевшем корабле. Он понял, что не прочь сейчас сделаться и капитаном этого новоиспеченного "Летучего Голландца" - у него при мысли об этом захватило дух, как от лицезрения свершившегося чуда.
Все складывалось хорошо, по крайней мере лично для него, но при мысли об экипаже Ничухин погрустнел, почувствовав вдруг такую жалось к этим несчастным людям. Никакого злорадства к ним он сейчас не испытывал, а ведь они так бесчувственно и даже бесчеловечно относились к нему на протяжении всего этого утомительного рейса, да к тому же все время грозили спихнуть на берег при первом же удобном случае! Ведь это были все-таки обыкновенные люди, не злые, хоть и не добрые... Это так. Да, они любили своего старого умершего кока (вернее, любили его их желудки), но уж ни в коей мере не злорадствовали бы, доведись исчезнуть за бортом самому Ничухину. И если уж они создали Ничухину на корабле невыносимую обстановку, то в первую голову виноват он сам: ведь кок на корабле - это не простой там матрос или моторист, и даже не штурман. От ошибки штурмана экипаж может пострадать один лишь раз, от неумения Ничухина все мучились изо дня на день. Ну, может быть, и не так уж чтобы мучились, но немного, по сути, нужно, чтобы в длительном плавании устроить моряку кошмарное существование!
Судно закачало на посвежевшей волне, и Ничухин подумал теперь О СЕБЕ.
Как бы там ни было, рационально размышлял он, а с экипажем покончено. На корабле, кроме него, никого нет. Управлять судном так, чтобы повернуть его назад и попытаться подобрать кого-нибудь, он не может. Значит, нужно теперь соображать, как спасти собственную шкуру, которая для Ничухина была ценнее всех бриллиантов на свете.
До Японии еще далеко.
И МОРЕ ДЬЯВОЛА пока не кончилось.
Кто знает, что может произойти с неуправляемым кораблем в открытом океане? Вдруг он наскочит на необозначенные на карте подводные скалы? Или начнется случайный пожар в машинном отделении? Это будет для него, Ничухина, куда хуже той трагедии, которая уже произошла. Значит, нужно хоть как-то действовать. Нужно хоть что-то предпринимать. И Ничухин уже ясно представлял себе, что в первую очередь ему следует предпринять.
В самую первую очередь нужно дать знать о себе.
НУЖНО ЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ!
Нужно пробраться в радиорубку и попытаться включить передатчик.
... Кивая в ответ своим мыслям, и не переставая чутко прислушиваться, Ничухин взбежал по трапу и очутился перед ответвлением коридора, ведущим к камбузу. В желудке неожиданно заурчало, и Ничухин вдруг вспомнил, что на плите стоит кастрюля с остатками вчерашней вермишели и пережаренными котлетами, которые за ужином кое-кто не захотел есть. Длинный коридор вел почти к самой корме мимо шахты машинного отделения и потому сюда более, чем куда-либо в жилой надстройке, доносился шум мощных двигателей корабля. Этот коридор вывел Ничухина прямо к дверям с затертой табличкой, на которой крупными буквами было выведено: "КАМБУЗ".
"Родной камбуз..." - подумал Ничухин с таким чувством, будто с этой минуты он стал не работником опостылевшего КАМБУЗА, а, по меньшей мере, его инспектором. Звякнули ключи, Ничухин ковырнул ими замок, отворил дверь и не глядя под ноги, переступил порог.
... Внезапно взгляд Ничухина зафиксировал какое-то движение впереди, Ничухин вгляделся и дернулся от неожиданности. То, что он увидел, могло довести до разрыва сердца любого в его положении - на него в упор глядели глаза людей, которых он уже давно считал законными покойниками. Эти люди обступили кухонную плиту, облепили все кухонные столы и прикипели ко всем кухонным механизмам, и Ничухин с первого взгляда определил, что тут собрался ВЕСЬ экипаж его родного корабля.
Ничухин судорожно вздохнул, и ощутив под сердцем изнывающую пустоту, схватился ослабевшей рукой за переборку. Ноги тоже подкосились, но выдержали. Ближе всех к Ничухину оказался капитан, в руках у него была кастрюля, доверху наполненная чищенной картошкой. Боцман испуганно таращился из-за его плеча и медленно, словно неуверенно, размазывал отчего-то трясущейся рукой по своей обширной груди грязный пот. Кто-то что-то взбалтывал вилкой в большой эмалированной миске, да так и застыл, как на остановившемся кадре. Кто-то крошил на столе белую репчатую капусту, да так и замер с поднятым ножом, уставившись на неожиданного пришельца. А в самом центре этого столпотворения, у самой плиты, на которой что-то кипело, шкворчало и дымило, стояла уборщица - в руках она держала огромный половник и осторожно помешивала им в закопченном казане.
Ничухин снова судорожно вздохнул, чувствуя, как отпускает сердце, и судорожно огляделся. Кругом блестели ножи, вилки и ложки, белела в углу на сервировочном столе приготовленная для чего-то стопка ослепительно чистых тарелок. Неназойливо гудела вытяжка, засасывая в себя исходящий от казана густой наваристый пар, ярко мерцали лампочки индикатора нагрева плиты на щитке у двери. И все, застыв на своих местах, напуганные не меньше, чем сам Ничухин, оторопело глядели на него.
В МОРЕ ДЬЯВОЛА
Ничухин проснулся, и сразу же зажег светильник. Каютный хронометр показывал три часа утра. Кому-то скоро сменяться с "собачьей вахты"1. Ничухин тяжело вздохнул. Он-то никаких вахт не нес, зато был самым несчастным человеком на свете. Он был коком.
--------------
1 СОБАЧЬЯ ВАХТА - судовая вахта с 00: 00 до 04: 00.
Он не знал, почему проснулся. Скорее всего, что просто так. С ним это часто случалось, и особенно в последнее время. Утомительный рейс затягивался, моральный климат на корабле портился на глазах. Ничухин вкалывал ежедневно, стараясь поприличнее накормить команду из двадцати человек, но силы его были на исходе. Он уже не мог, как прежде, угождать желудку чуть ли не каждого в отдельности, а так как к тому же он еще и ненавидел свою профессию, которую выбрал только из-за заработка, то быстро стал козлом отпущения. Сочувствующих ему среди экипажа не было. Все с сожалением вспоминали умелого старого кока, который внезапно умер накануне этого рейса. И Ничухину ничего больше не оставалось, как, стиснув зубы, делать опостылевшую работу, и при этом не растерять остатков кое-какого такта и вежливости, которых остальные давно уже лишились. На этом изнуряющем напряжении сил он и держался. Неугодных команде коков за борт уже давно не выкидывают, если он об этом не знал, то хотя бы догадывался. Но вместе с тем Ничухин понимал, что с приближением парохода к родной гавани близится такой момент, когда с ним, могут обойтись очень скверно.
За бортом шумела набегавшая волна. Под подволоком2 неназойливо шелестел кондиционер. По углам каюты подрагивало, поскрипывало и постукивало, словно напоминая о том, что усталый пароход, невзирая ни на что упорно продирается к намеченной цели через негостеприимный океан. Откуда-то из глубин корабля, из самого его чрева, шел мощный гул двигателей. Всё было как всегда. Ни один посторонний звук не нарушал этого привычного фона, и Ничухин машинально отметил про себя: "ТИШИНА..."
---------
2 ПОДВОЛОК - в морском лексиконе - потолок помещения.
Он вытянулся на койке, разминая затекшие ото сна мышцы и зевая во весь рот, и взгляд его упал на пачку сигает, которая лежала на столике. Он протянул было к ней руку, но вспомнил, что она пуста. Последнюю сигарету Ничухин выкурил перед сном.
От этого печального открытия Ничухину вдруг ужасно захотелось курить. Он швырнул пустую пачку в угол и свесил ноги с койки. Растерянно огляделся, прикусив губу и стараясь вспомнить свои заначки. Но заначки были пусты. А между тем Ничухин понимал, что без нескольких затяжек уже не уснет.
Что делать?
Как назло, и пепельница, обычно полная окурков, тоже была пуста. Выбора не оставалось. Разболтанный неурядицами последних недель организм требовал никотина, и Ничухин противиться этому никак не мог. Приходилось идти по судну и побираться.
Ничухин нехотя встал, натянул штаны и окунул ноги в старые шлепанцы с картонными отворотами. В коридоре было ни темно, ни светло - как обычно в этот час. Ровным светом тлели под низким подволоком притушенные на ночь лампы. Гул мощных двигателей стал сильнее. Было слышно даже клацанье клапанов в машинном отделении, зато в коридоре уже ничего не скрипело, даже качка в нем ощущалась как-то меньше...
Ничухин прислушался. За плотно прикрытыми дверями кают на нижней палубе спали вечно недовольные жизнью и пищей матросы и мотористы. Каюты тех, кто рангом повыше, находились на верхних палубах. Еще выше был мостик. Там отбывали последний час своей вахты двое - матрос и штурман. Они-то уж наверняка всю ночь напролет курили сигареты...
Поднявшись по трапам, Ничухин постоял у двери, ведущей на мостик изнутри корабля, затем открыл дверь и скользнул в глубокую темноту помещения....
Море не штормило, судно без труда выдерживало курс по авторулевому, и потому матросу у штурвала сейчас делать было нечего. Его и на самом деле не было у штурвала - в такие моменты он обычно прохаживается с биноклем по мостику, а штурман сидит в своей штурманской за его спиной, при свете маленькой лампочки колдуя над своими лоциями. Ничухин сделал неуверенный шаг вперед, и, вытянув шею, принялся медленно прозревающими глазами оглядывать мостик.
Далеко слева от себя Ничухин различил светящееся пятно экрана включенного радара. Из-под неплотно запахнутой шторки из штурманской рубки пробивался короткий лучик света. Перед длинным рядом ветровых стекол никого не было видно. Ничухин зажмурился, чтобы поскорее приспособить зрение к обступившей его темноте, затем опять открыл глаза. Но на мостике по-прежнему никого не было - это он видел уже хорошо.
"Оба в штурманской..." - подумал Ничухин, но входить в нее не решился, а стал ждать.
... Через широкое смотровое окно Ничухин глядел на величественную панораму неба - такие богатые россыпи звезд можно наблюдать только в океане, вдали от загаженной и задымленной суши. Мягкий взмах волны - и вся звездная карта неба ползет вниз, обнажая кривую восточную луну и кусок мрачной тучи, протянувшей к ней свое узкое, как клинок, крыло. Ни горизонта, ни даже поверхности моря в призрачном лунном свете не было видно, одна только искрящаяся на волнах лунная дорога и застывший на ее фоне черный силуэт корабельной грузовой стрелы...
Но нет... Ничухин вдруг разглядел еще что-то странное, какой-то ненавязчивый внутренний свет, который исторгала сейчас из себя невидимая водная гладь. МОРЕ ДЬЯВОЛА. Ничухин знал, что корабль плывет сейчас как раз по нему. Об этом в кают-компании велись разговоры. Вспоминали, что это некое подобие знаменитог8о Бермудского Треугольника, только расположенное у восточных берегов Японии, припоминали богатую статистику исчезновений в этом море кораблей и самолетов, но также говорили и о том, что к загадкам этого псевдострашного моря все моряки мира давно уже привыкли. Уж если вокруг Бермудского Треугольника страсти давным-давно утихли, то что говорить о каком-то там малоизвестном Море Дьявола?.. Впереди страсти похлеще, впереди - богатая дешевыми товарами Япония!
Но Ничухин заворожено глядел сейчас на это свечение за бортом, и на него вдруг нахлынули мрачные предчувствия. Он позабыл о сигаретах и ясно понимал только одно: он простоял уже на этом месте целых пять минут, а из штурманской так и не раздалось ни единого звука.
Это все было чересчур подозрительно. Теперь Ничухин различал уже все вокруг и увидел, что у стойки рулевого колеса валяется смятая штурманская фуражка. Задрожавшей рукой он откинул шторку, из-под которой пробивался тоненький лучик. В штурманской никого не оказалось.
Это открытие было так неожиданно, что Ничухин вздрогнул, словно его укололи иголкой и полуприсел на ослабевших вдруг ногах. Темной скатертью распласталась на столике карта, на ней валялись карандаши, чертежные инструменты и пачка сигарет. ПАЧКА СИГАРЕТ! Но Ничухин ни о каких сигаретах сейчас не думал. Он застыл, перепуганный не на шутку, и только ошалело моргал глазами. Куда делись люди?
Он осторожно, словно опасаясь спугнуть самого себя, развернулся, и тихо, на носках, отошел от рубки. Глаза его превратились в радары, и он попытался охватить ими весь мостик сразу со всеми его проходами и закоулками. Лунная дорога в светящемся море действовала все более угнетающе. Напряженно вглядываясь в каждый темный закуток, он приблизился к левому обзорному рылу мостика и осторожно отворил застекленную дверь. Но ни на крыле, ни позади трубы никого не было. Только далеко внизу светящимися лентами расходились от бортов разрезаемые мощным форштевнем волны, да странные тусклые всполохи таинственно пронизывали мрачную толщу вод. Ничухин, словно напуганное приведение, прокрался через весь мостик к правому крылу.
Тоже никого.
Ничухин съежился в страхе, словно над ним была уже занесена чья-то безжалостная невидимая рука.... Невероятно, но на мостике и в его окрестностях И НА САМОМ ДЕЛЕ НИКОГО НЕТ! Или, может быть, все они специально где-то спрятались от него, чтобы напугать?
Но подобные шутки на корабле, идущем через бескрайние просторы океана, вряд ли были возможны. Ничухин, несмотря на невообразимую сумятицу в голове, прекрасно это понимал. Прижавшись спиной к переборке, он почувствовал, как от страха начинает мутиться в голове. И тогда он сдавленно, но достаточно громко выкрикнул:
- Эй!
... Звук его голоса пронесся по помещению и сгинул, не оставив совсем никакого эха. Никто не откликнулся, и Ничухин уже этого и не ждал. Он хотел только побыстрее выбраться отсюда, подальше от этого страшного пустого мостика, на котором все звуки непостижимым образом теряют свое эхо. Ему было жутко, и, готовый завизжать, как избиваемая палкой собака, он вдруг опрометью кинулся к выходу.
... С треском захлопнулась за ним дверь. Больно задев плечом за переборку, Ничухин подскочил к крутому трапу и, чуть не переломав себе ноги, рухнул вниз. Но, очутившись на средней палубе, в освещенном уютном коридорчике, он быстро успокоился. Всю недавнюю жуть с него словно сняло невидимой рукой. Ничухин в изнеможении присел на ступеньку трапа и отметил, что здравые мысли понемногу возвращаются к нему. "Пустой мостик..." - уже осмысленно подумал он.
Ну что ж, такое возможно при спокойном море и в пустынном секторе океана, хотя и недопустимо. Это грубое нарушение морской дисциплины грубее проступка на море Ничухин сейчас и представить себе не мог. Разве что если развести костер прямо в машинном отделении... Но фуражка?
При мысли о виденной фуражке Ничухин опять разволновался. Смятая, брошенная на пол... нет, не брошенная - штурманскими фуражками не бросаются. У вахтенного она всегда должна быть на голове. И если валяется, значит БЫЛО УЖЕ НЕ ДО НЕЕ...
Ничухин растерянно огляделся. Что делать? Идти и разыскивать сбежавшую вахту? А есть ли в этом какой-то смысл? Кто знает, ЧЕМ там занимается вахта обычно по ночам... КОГДА ВСЕ СПЯТ?!
Ничухин спустился на нижнюю палубу и снова огляделся. Каюта вахтенного оказалась рядом. За дверью было тихо. Ничухин неуверенно отворил ее и заглянул внутрь.
В каюте было светло - в иллюминатор заглядывала большая кривая луна. Койка была аккуратно заправлена, все вещи разложены по своим местам, как и положено в каюте заступившего на вахту моряка. Но самого обитателя в каюте не было. Ничухин собрался ретироваться, но тут до его слуха донесся какой-то посторонний звук.
... Этот звук исходил из-за переборки, из соседней каюты. Несколько мгновений Ничухин прислушивался - не повторится ли он снова, затем, повинуясь неосознанному импульсу, выскочил в коридор и постучал в соседнюю дверь. Но ответа он не получил. В этой каюте жил судовой электрик, по ночам он обычно спал, но Ничухин мог поклясться, что услышанный звук свидетельствовал об обратном. Потоптавшись перед дверью, он снова постучал, затем приоткрыл ее и просунул в каюту голову.
То, что он увидел, отнюдь не подействовало на него успокаивающе. Над расстеленной постелью горел светильник, но и тут, черт побери, также никого не было! По напольному коврику в такт качке перекатывалась свалившаяся со столика кофейная банка. И та же кривая луна заглядывала в круглый иллюминатор...
Ничухин попятился. Возле кровати прямо на полу валялась смятая синяя рубашка - любимая рубашка электрика. Ничухин тут же вспомнил фуражку на мостике. Судно вдруг сильно качнуло. Громкий неприятный шелест волны пронесся вдоль тонкого борта, в стекло иллюминатора брызнула морская вода, безжалостно раздробив кривую луну на части. Ничухин судорожно вцепился в дверную ручку, чтобы не полететь на пол, но тут же все стихло. Видимо, судно просто рыскнуло на крутой волне.
"И неудивительно... - подумал Ничухин, пытаясь отогнать от себя страх, - когда вахта шляется неизвестно где!"
Но в бедной его голове уже прочно засела тень громадного сомнения. Не соображая, правильно ли делает, Ничухин шагнул в сторону и уже безо всяких церемоний отворил дверь в следующую каюту.
То, что он увидел, его уже почти не удивило. Тут было практически то же самое - призрачный свет луны, смятая (но, несомненно, еще теплая) постель, в панике отброшенное в угол одеяло. На стуле валялась рубашка, но штанов, как и хозяина, в каюте не было. Обуви, впрочем - тоже.
У Ничухина перехватило дыхание. Неуправляемые мысли в голове принялись выписывать немыслимые виражи и с трудом поддавались расшифровке. Ничухин сделал еще несколько шагов по коридору, запрограммированный только на одно: открывание дверей и окидывание скрывающегося за ними пространства безумеющим взором. Черт возьми - ВО ВСЕХ каютах нижней палубы совсем никого не было! Эти уютные норы были оставлены в такой спешке, что можно было предполагать только одно.
И Ничухин прекрасно знал уже, как это можно было бы назвать...
ПОВАЛЬНОЕ БЕГСТВО!
... Ничухин споткнулся и чуть не сломал себе нос о массивную дверную ручку. Про повальные бегство с кораблей в океане он много читал в книгах, но о ТАКОМ ему не снилось даже в самом дурном сне. И он задал себе два таких важных сейчас вопроса:
ПОЧЕМУ?
И КУДА?
Но об этом пока можно было только догадываться.
Судно вдруг закачало на посвежевшей волне, раскрытые двери кают скрипели и щелкали в такт качке. Ничухина вдруг обуял самый настоящий ужас, ужас с БОЛЬШОЙ БУКВЫ, правда, не тот пока еще ужас, который окончательно помрачает разум и заставляет совершать необдуманные поступки, но ужас, который превращает любого труса или в безвольный труп, или же наоборот, в некое подобие всемогущего Франкенштейна. Не попадая заплетающимися ногами на ступеньки, Ничухин опять взбежал наверх и в отчаянии рванул на себя дверь крайней каюты, да так решительно, что она неожиданно сорвалась с жалобно звякнувших петель и осталась у него в руках, пригнув к полу, но Ничухин этого почти не заметил.
... В этой каюте жил боцман. Иллюминатор был задраен чугунным щитком, и в темной каюте было как в склепе, Ничухину показалось, что и пахнет тут соответственно. Он прислонил тяжелую дверь к переборке и поскакал дальше вдоль ряда кают, отворяя их, не делая уже, правда, попыток отрывать двери с корнем, но и не пытаясь их закрывать. Он уже прекрасно понимал, что никого из экипажа тут не найдет. По какой-то неведомой причине люди покинули судно, и Ничухин остался один... это было ясно как божий день.
Неужели судно тонет?
... Ничухин прислушался, и тут же к нему на мгновение вернулся разум.
ШЛЮПКИ!
Ну конечно же, подумал он - шлюпки! Их было три, и Ничухин прекрасно помнил, что когда он оглядывал крылья мостика, все три шлюпки были на своих местах - одна по одному борту, одна по другому, а третья на блоках сразу за дымовой трубой. Это значило только одно: люди ими не воспользовались!
Ничухин заглянул в последнюю каюту, нырнул в нее и запер дверь. Что-то в его голове начало меняться. Запирая дверь на замок, он бессознательно полагал, что делает это исключительно в целях самозащиты. Ныряя в каюту, он машинально думал о том, что таким путем спасается от страшной беды, загубившей экипаж, и названия которой он еще не ведал.
... Каюта, куда он заскочил, казалась капитанской. Она была ярко освещена настенными светильниками, Ничухин отметил это особо, хотя капитан электроэнергию, впрочем, никогда не экономил. На полу у дивана валялась газета, под столом - раздавленный пластиковый стакан, разрисованный цветными Микки Маусами. На низкой подставке у дивана стола черная эбонитовая пепельница, а в ней дотлевала, пуская в низкий потолок струйку дыма, дорогая сигарета. Стало ясно, что еще совсем недавно капитан был в каюте. Но куда он в конце концов подевался? В три часа утра?!
Ничухин даже застонал от охватившего его напряжения. Куда делся капитан? Туда, куда и остальные?
Но КУДА именно?!!
Ничухин безвольно опустил трясущиеся руки. Все попрыгали за борт. Это же и собаке было бы ясно. Об этом можно уже говорить вслух. И уже нечего гадать и отгадывать. Пришла пора РЕШАТЬ.
Ничухин сорвался с места и в панике подскочил к иллюминатору. Увидав далеко внизу такие знакомые сполохи в глубине бездны, по поверхности которой пробирался корабль, он с грохотом опустил на иллюминатор чугунный щиток и накрепко завинтил на нем болты. То же самое он проделал и со вторым иллюминатором. Затем снова подскочил к двери и подергал ручку, пытаясь убедиться в надежности запоров. Он хотел отгородиться от всего остального корабля, он хотел почувствовать себя как в бункере, надежно защищенном от всяческих напастей, сгубивших экипаж, но это ему никак не удавалось. Ничухину вдруг стало чудиться, , что к ненадежной деревянной двери со всего судна уже начали стекаться за своей последней жертвой посланцы Моря Дьявола - самые мерзкие, как водится, самые коварные и отвратительные существа в мире...
Ноги подкосились, и Ничухин повалился на диван. Услужливая память снова подсунула ему всяческие сведения: Ничухин вдруг стал вспоминать сообщения о блуждающих по морям и океанам "Летучих Голландцах", обнаруженных моряками без всяких следов экипажей на борту. Тогда он удивлялся подобным сообщениям, и никогда не принимал их всерьез. Он считал, что чего-то там напутали журналисты, или в погоне за сенсацией просто утаивали дополнительную информацию... А может это и вовсе были чистейшей воды враки!
Но тут, сейчас, лицом к лицу столкнувшись с ЭТИМ, Ничухин был готов выть от страха.
Продолжая чутко прислушиваться к перестуку дверей в коридоре, Ничухин повернул голову, и затравленный взгляд его упал на телефонный аппарат, затаившийся в самом углу каюты на узкой полочке из какого-то белого дерева. С внезапно вспыхнувшей надеждой Ничухин ринулся к нему, схватил трубку и впился взглядом в листок с номерами телефонов, висевший в позолоченной рамке на переборке возле полочки. Сперва он набрал номер машинного отделения. Как бы далеко от аппарата не находились, там, внизу, вахтенные, за полминуты они успели бы не то что добежать - доползти из любого угла отделения на пронзительный звон. Но Ничухин вслушивался в бесстрастные гудки в трубке уже целую вечность, а ему с другого конца провода так никто и не ответил.
... Впрочем, ответа он уже не ждал. С машинным отделением все было ясно и так, ему вообще все было уже ясно, но он продолжал крутить диск: кладовая, радиорубка, амбулатория... Это было единственное, что ему оставалось делать для того, чтобы не свихнуться окончательно.
Но он не дошел еще и до середины списка, как вдруг желание действовать исчезло, и, трахнув в изнеможении трубкой по аппарату, он безвольно присел перед ним на корточки. Любому кошмару, сообразил он, есть предел. Ресурсы же человеческой психики - далеко не безграничны. Несмотря на дикость обстановки, до Ничухина вдруг дошло, что вокруг все-таки НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИЛО. До него это дошло теперь в полной мере, с его глаз как бы упала пелена, и он не был трусом до такой степени, чтобы сходить с ума при виде собственной тени. Он почувствовал, что просто устал бояться, и страхи стали понемногу отступать.
Ничухин подумал о том, что вовсе не стоит опасаться кошмаров или чудовищ, порождаемых только лишь его переутомленным воображением. Если сила, сгубившая весь экипаж, его пока пощадила, - значит такое положение дел чем-то обусловлено. Нужно только успокоиться, подумал он, и постараться разобраться в том, что произошло.
Ничухин с трудом встал на непослушные ноги, подковылял к иллюминатору и, отвинтив болты, откинул тяжелый щиток. Море светилось по-прежнему. Туча не исчезла, но значительно уменьшилась в размерах. Луна продолжала как ни в чем не бывало висеть в небе, до краев заполненном звездами. Но теперь ее отражение выглядело не так пугающе.
Ничухин взял со стола пачку сигарет, оставленную исчезнувшим капитаном. Но такая желанная еще совсем недавно затяжка уже не волновала. Желание перегорело. Мысли неслись совсем в другом направлении.
Уже почти успокоившись, но продолжая оставаться настороже, Ничухин повернул ключ в двери и, потянув ее на себя, поглядел в образовавшуюся щель. В коридоре было все как прежде. Тускло мерцали притушенные лампы, двигатели продолжали работать ровно и без перебоев, несмотря на отсутствие опекавших их людей. Автопилот исправно держал заданный штурманом (покойным штурманом, - мысленно поправил себя Ничухин) курс. Если ничего не случится, то так можно допереть до самой Японии.
... Ничухин прошелся по пустынному коридору, осторожно прикрывая двери опустевших кают, и в его настроении стали появляться новые ноты. Не прошло и десяти минут после паники, заставившей его совершать недостойные сурового моряка действия, как он уже чувствовал себя не иначе, как хозяином на этом внезапно осиротевшем корабле. Он понял, что не прочь сейчас сделаться и капитаном этого новоиспеченного "Летучего Голландца" - у него при мысли об этом захватило дух, как от лицезрения свершившегося чуда.
Все складывалось хорошо, по крайней мере лично для него, но при мысли об экипаже Ничухин погрустнел, почувствовав вдруг такую жалось к этим несчастным людям. Никакого злорадства к ним он сейчас не испытывал, а ведь они так бесчувственно и даже бесчеловечно относились к нему на протяжении всего этого утомительного рейса, да к тому же все время грозили спихнуть на берег при первом же удобном случае! Ведь это были все-таки обыкновенные люди, не злые, хоть и не добрые... Это так. Да, они любили своего старого умершего кока (вернее, любили его их желудки), но уж ни в коей мере не злорадствовали бы, доведись исчезнуть за бортом самому Ничухину. И если уж они создали Ничухину на корабле невыносимую обстановку, то в первую голову виноват он сам: ведь кок на корабле - это не простой там матрос или моторист, и даже не штурман. От ошибки штурмана экипаж может пострадать один лишь раз, от неумения Ничухина все мучились изо дня на день. Ну, может быть, и не так уж чтобы мучились, но немного, по сути, нужно, чтобы в длительном плавании устроить моряку кошмарное существование!
Судно закачало на посвежевшей волне, и Ничухин подумал теперь О СЕБЕ.
Как бы там ни было, рационально размышлял он, а с экипажем покончено. На корабле, кроме него, никого нет. Управлять судном так, чтобы повернуть его назад и попытаться подобрать кого-нибудь, он не может. Значит, нужно теперь соображать, как спасти собственную шкуру, которая для Ничухина была ценнее всех бриллиантов на свете.
До Японии еще далеко.
И МОРЕ ДЬЯВОЛА пока не кончилось.
Кто знает, что может произойти с неуправляемым кораблем в открытом океане? Вдруг он наскочит на необозначенные на карте подводные скалы? Или начнется случайный пожар в машинном отделении? Это будет для него, Ничухина, куда хуже той трагедии, которая уже произошла. Значит, нужно хоть как-то действовать. Нужно хоть что-то предпринимать. И Ничухин уже ясно представлял себе, что в первую очередь ему следует предпринять.
В самую первую очередь нужно дать знать о себе.
НУЖНО ЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ!
Нужно пробраться в радиорубку и попытаться включить передатчик.
... Кивая в ответ своим мыслям, и не переставая чутко прислушиваться, Ничухин взбежал по трапу и очутился перед ответвлением коридора, ведущим к камбузу. В желудке неожиданно заурчало, и Ничухин вдруг вспомнил, что на плите стоит кастрюля с остатками вчерашней вермишели и пережаренными котлетами, которые за ужином кое-кто не захотел есть. Длинный коридор вел почти к самой корме мимо шахты машинного отделения и потому сюда более, чем куда-либо в жилой надстройке, доносился шум мощных двигателей корабля. Этот коридор вывел Ничухина прямо к дверям с затертой табличкой, на которой крупными буквами было выведено: "КАМБУЗ".
"Родной камбуз..." - подумал Ничухин с таким чувством, будто с этой минуты он стал не работником опостылевшего КАМБУЗА, а, по меньшей мере, его инспектором. Звякнули ключи, Ничухин ковырнул ими замок, отворил дверь и не глядя под ноги, переступил порог.
... Внезапно взгляд Ничухина зафиксировал какое-то движение впереди, Ничухин вгляделся и дернулся от неожиданности. То, что он увидел, могло довести до разрыва сердца любого в его положении - на него в упор глядели глаза людей, которых он уже давно считал законными покойниками. Эти люди обступили кухонную плиту, облепили все кухонные столы и прикипели ко всем кухонным механизмам, и Ничухин с первого взгляда определил, что тут собрался ВЕСЬ экипаж его родного корабля.
Ничухин судорожно вздохнул, и ощутив под сердцем изнывающую пустоту, схватился ослабевшей рукой за переборку. Ноги тоже подкосились, но выдержали. Ближе всех к Ничухину оказался капитан, в руках у него была кастрюля, доверху наполненная чищенной картошкой. Боцман испуганно таращился из-за его плеча и медленно, словно неуверенно, размазывал отчего-то трясущейся рукой по своей обширной груди грязный пот. Кто-то что-то взбалтывал вилкой в большой эмалированной миске, да так и застыл, как на остановившемся кадре. Кто-то крошил на столе белую репчатую капусту, да так и замер с поднятым ножом, уставившись на неожиданного пришельца. А в самом центре этого столпотворения, у самой плиты, на которой что-то кипело, шкворчало и дымило, стояла уборщица - в руках она держала огромный половник и осторожно помешивала им в закопченном казане.
Ничухин снова судорожно вздохнул, чувствуя, как отпускает сердце, и судорожно огляделся. Кругом блестели ножи, вилки и ложки, белела в углу на сервировочном столе приготовленная для чего-то стопка ослепительно чистых тарелок. Неназойливо гудела вытяжка, засасывая в себя исходящий от казана густой наваристый пар, ярко мерцали лампочки индикатора нагрева плиты на щитке у двери. И все, застыв на своих местах, напуганные не меньше, чем сам Ничухин, оторопело глядели на него.