Страница:
Провианта и подкрепления, о которых говорили нам пророк и Не-а-поуп, мы так и не дождались. Оказалось, что ничего подобного англичане нам и не обещали. Наоборот, их военачальник велел передать, чтобы мы ни в коем случае не вступали в войну, ибо неизбежно потерпим в ней поражение.
Что же нам оставалось делать? Было бы настоящим безумием встречаться со столь превосходящим нас неприятелем и тем самым навлекать на себя, своих жен и детей ярость тех, кто способен был убить безоружных людей, пришедших просить мира.
Возвратившись в лагерь и обнаружив, что все наши воины на месте, я выслал разведчиков следить за передвижением войск и повел своих людей вверх по Киш-ва-ко-ки, надеясь найти убежище для женщин и детей у истока реки Рок. Я решил идти туда через верховья Киш-ва-ко-ки, чтобы затруднить американцам преследование.
У истока Киш-ва-ко-ки меня встретил отряд виннебагов, воодушевленных нашим успехом. Они выразили желание присоединиться к нам. Я попытался узнать у них, где можно найти надежное убежище для женщин и детей. Они пообещали прислать двух стариков, которые отведут нас в безопасное место.
Перед тем, как пуститься в путь, я разделил своих воинов на отряды и разослал по всем направлениям. Виннебаги отправились отдельно. Остальные последовали за проводниками в сторону Великих озер. Однако не успели мы далеко уйти, как появилось шесть виннебагов со скальпом, снятым с бледнолицего, которого они убили в роще на дороге из Диксона к свинцовым копям. Через четыре дня нас догнал отряд виннебагов. Они рассказали, что убили четырех белых и сняли с них скальпы. Среди убитых был отец Ке-о-кука, который в то время был нашим агентом. Виннебаги предложили исполнить пляску на скальпах. Я посоветовал им совершить этот обряд у себя в лагере, так как мы оплакивали потерю трех воинов и не могли затевать пляски.
Спустя два дня мы благополучно достигли места, указанного нам виннебагами. Еще через несколько дней подошли почти все наши воины. Собрав их, я обратился к ним с такими словами:
"Настало время, когда каждый из вас может отличиться и получить амулет. Я призываю вас проявить все свое мужество и храбрость и отомстить за смерть наших воинов!"
Прошло несколько дней и воины вернулись с добычей - теперь нашим людям не грозил голод. Разведчики донесли, что войска отступили к Диксоновой переправе, а конный отряд снял свой лагерь и разошелся по домам.
Убедившись, что мы в безопасности и враг находится далеко, я решил выступить в поход во главе большого отряда, но прежде устроил пир для своих воинов, приказав для этой цели убить несколько собак. Перед началом пиршества я взял амулеты и обратился к воинам с такой речью:
"Слушайте же меня, воины! Вы видите амулеты Ма-ка-та-квета, праотца племени саков. Они были вручены великому вождю нашего народа На-на-ма-ки, который вел войны со всеми племенами, обитавшими на озерах и равнинах, и никогда не знал поражения. Надеюсь, вы сумеете защитить их!"
По окончании церемонии я отправился в поход с двумя сотнями воинов, неся впереди отряда великие амулеты наших предков. Мы шли в сторону, где заходит солнце, и когда наступила вторая ночь после начала нашего путешествия, мне было видение, что через день у нас будет большой праздник. Утром я рассказал об этом своим воинам и мы отправились на Мос-ко-хо-ко-и-нак (река Эпл). Неподалеку от форта, построенного там белыми людьми, мы увидели четверых мужчин, ехавших верхом. Прогремел выстрел один из всадников был ранен, а другие принялись громко кричать, призывая на помощь своих товарищей. Мы укрылись в лесу, ожидая появления неприятеля, но никто не показывался. Тем временем четверка всадников поскакала к форту и подняла тревогу. Мы последовали за ними и напали на форт! Один из его защитников, более смелый, чем остальные, показался над частоколом, чтобы открыть огонь, однако меткий выстрел моего воина положил конец его героическим усилиям. Убедившись, что, не поджигая форта, поселенцев нам не перебить, мы решили забрать муку, провизию, скот и лошадей и тем ограничиться - ведь свет от пожара виден далеко и может привлечь сюда войска. Поэтому мы открыли амбары и наполнили свои сумки мукой и провизией, забрали лошадей и выгнали скот.
Покинув форт, мы отправились в сторону восхода солнца. Когда мы отошли уже довольно далеко, я увидел, что к нам приближается несколько бледнолицых. Я приказал своим воинам спрятаться в лесу и напасть на них, когда они поравняются с нами. Мы укрылись за деревьями и, когда они подошли совсем близко, напали на них, оглашая воздух криками и стрельбой. Вскоре им на помощь прискакал их военачальник с отрядом. Через некоторое время белые отступили, оставив на поле брани своего предводителя с несколькими солдатами, которые явно горели желанием сразиться с нами. Они вели себя, как настоящие храбрецы, но все же вынуждены были отступить под нашим натиском. Однако военачальник скоро вернулся с подкреплением. Было очевидно, что ему не терпится вступить с нами в схватку. Когда он приблизился, я издал боевой клич и началась перестрелка. Военачальник (человек очень маленького роста) громко отдавал приказания, однако вскоре белые опять отступили, оставив его лишь с несколькими солдатами. Мои воины стали преследовать отступающих бледнолицых и сумели подстрелить несколько лошадей. Но военачальник с горсткой солдат по-прежнему не желал покидать поле сражения. С прискорбием я наблюдал, как от их руки погибли два моих вождя, прежде чем мы заставили их отступить.
Мужество и храбрость этого молодого офицера заслуживали всяческой похвалы, однако, на наше счастье, не все в его войске отличались подобной доблестью.
Во время этого сражения мы убили несколько человек и около сорока лошадей и потеряли двух своих вождей и семерых воинов. Мои люди хотели было гнаться за белыми до самого форта и поджечь его, но я остановил их. Не стоило зря тратить порох, поскольку надежды на успех было мало. Загнав медведя в берлогу, мы оставили его в покое и вернулись в лагерь.
В лагере разведчики сообщили нам, что армия белых пришла в движение. Одна из партий, посланных в разведку, вернулась и рассказала, что их несколько часов преследовал отряд в двадцать пять-тридцать человек. Они спрятались в лесу и обстреляли белых, когда те менее всего этого ожидали. Белые отступили, дав возможность нашим юношам перезарядить ружья. Затем они вновь устремились в чащу, но были остановлены нашими выстрелами. Завязалась схватка, в которой перерезали горло одному из наших воинов. Потеряв троих солдат, неприятель обратился в бегство.
Вернулась еще одна партия разведчиков, которая привела с собой двух молодых белых скво. Они отдали их виннебагам, чтобы те доставили их к белым. Разведчики рассказали, что они примкнули к отряду поттоватоми, который выступил против поселенцев на Иллинойсе.
Предводителя этого отряда, принадлежащего к племени поттоватоми, жестоко избил кнутом один из поселенцев, и он горел желанием отомстить за унижение. Когда отряд готовился к походу, один из поттоватоми отправился к поселенцу и предупредил его о грозящей опасности. Тот скрылся вместе со всей семьей, но скоро вернулся обратно. Поттоватоми перебили всю семью за исключением двух молодых скво, которым спасли жизнь саки, взяв их к себе в седло. Когда женщин привели в наш лагерь, мы отправили виннебагам послание с просьбой забрать их и передать бледнолицым. Мы избрали виннебагов в качестве посредников, поскольку они были в одинаково хороших отношениях с обеими сторонами. Если бы среди поттоватоми не оказалось моих воинов, эти скво разделили бы участь своих родных.
Во время стоянки на Великих озерах мы испытывали постоянную нехватку еды. Местность вокруг была болотистая (мы нарочно выбрали такое труднодоступное убежище) и дичи водилось там мало. Столь же скудными бывали и уловы рыбы. По соседству не было ни одного поселения и достать провизию было негде. Чтобы как-то утолить голод, нам приходилось выкапывать коренья и обдирать кору с деревьев. Наши старики умирали голодной смертью. Узнав, что на нас идут войска, и опасаясь, как бы они не окружили нашу стоянку, я решил переправить женщин и детей через Миссисипи, дабы они могли вернуться к нашему племени. На следующий день в сопровождении пяти проводников-виннебагов мы отправились в путь, намереваясь спуститься по Висконсину.
Впереди шли женщины и дети, за ними следовал Не-а-поуп с отрядом в двадцать человек, прикрывая их на случай встречи с врагом. Добравшись до Висконсина, мы начали было переправлять женщин и детей на остров, как вдруг заметили, что к нам приближается большой вражеский отряд. Нам оставалось либо принять бой, либо бросить своих жен и детей на произвол судьбы. С отрядом в пятьдесят воинов (остальные продолжали переправлять женщин и детей) я поскакал навстречу неприятелю и обрушился на него, когда он был уже в миле от реки. Подо мной была прекрасная лошадь, а воины мои были сильны и бесстрашны. Я громко отдавал им приказания, призывая драться насмерть и не уступать врагу. Вначале я собирался построить своих воинов на склоне холма, что позволило бы нам иметь некоторый перевес над противником. Однако враг вскоре вытеснил нас и мы отступили в глубокую лощину, откуда и продолжали перестрелку. Моя лошадь была ранена уже дважды и я боялся, что она падет от потери крови. Спустились сумерки и наши выстрелы уже не достигали цели. Полагая, что женщины и дети имели вполне достаточно времени, чтобы перебраться на остров, я приказал своим воинам разделиться и возвращаться на Висконсин. К моему удивлению враг не стал преследовать.
Так с помощью пятидесяти воинов мне удалось задержать целый конный полк и обеспечить успешный переход через Висконсин, потеряв при этом лишь шестерых.
В сражение я вступил только для того, чтобы дать возможность женщинам и детям перебраться на остров. Любой, кому пришлось воевать, сумеет по достоинству оценить нашу нелегкую победу. И что бы ни думали белые люди по поводу этой битвы, среди своего народа я приобрел славу великого воина.
Потери неприятеля мне неизвестны, но думаю, что они значительно превосходили наши. Мы возвратились на Висконсин и благополучно переправились к своим.
Здесь часть моих людей оставила меня и спустилась по Висконсину в надежде попасть на западную сторону Миссисипи и вернуться домой. Я не препятствовал этому - положение наше было самым отчаянным: мы были измучены переходами и страдали от голода. Единственным возможным спасением для нас было попытаться перейти Миссисипи. Однако немногие из этой партии уцелели. На их несчастье, неподалеку от устья Висконсина остановился отряд солдат из Прери-дю-Шейен и открыл огонь по беззащитным людям. Часть из них была перебита, другие утонули, несколько человек взято в плен, а остальные скрылись в лесах и погибли там от голода. В этой партии было особенно много женщин и детей.
Не-а-поуп с отрядом разведчиков, назначенный прикрывать наше отступление и сообщать о появлении врага, исчез, так и не возвратившись в лагерь. Оказалось, что белые, выступив в различных направлениях, перерезали тропу, по которой мы шли, и оставили наших разведчиков далеко позади. Не-а-поуп и еще один воин укрылись в деревне виннебагов и оставались там до самого конца войны. Остальные из его отряда возвратились к нам. Они поступили, как настоящие мужчины, для которых судьба их народа дороже собственного благополучия.
Не имея возможности спуститься по Висконсину, я со своим отрядом стал пробираться к Миссисипи лесами, намереваясь перейти на тот берег и возвратиться к своему народу. У нас не хватало лошадей и многие были вынуждены идти пешком. Люди ослабели от голода и двигались очень медленно. Наконец мы достигли Миссисипи, потеряв в дороге много стариков и детей, умерших от голода.
Вскоре на реке появился пароход ("Уорриор"). Моим воинам было приказано не стрелять: я собирался подняться на борт и тем самым спасти женщин и детей. Я знал капитана (Трокмортон) и решил ему сдаться. Привязав на шест кусок белой ткани, я вызвал капитана и попросил прислать за мной его маленький ялик. Люди на борту спросили, кто мы: саки или виннебаги. Я попросил виннебага, находившегося на пароходе, передать им, что мы саки и хотим сдаться! Виннебаг закричал, чтобы мы скорее прятались, потому что белые сейчас начнут стрелять. В это время один из моих воинов прыгнул в воду, чтобы доставить на борт белый флаг, однако вслед за ним бросился другой и вернул его на берег. С парохода открыли огонь, и мои воины стали стрелять в ответ. К счастью, наши люди успели спрятаться за деревьями и почти никто не пострадал.
Вероятно, виннебаг, находившийся на борту, либо не понял, что я ему сказал, либо неправильно передал мои слова капитану. Я уверен, что, знай капитан о моих истинных намерениях, он никогда не стал бы стрелять в нас. Я всегда считал его хорошим человеком и храбрым воином, который не будет стрелять во врага, когда тот сдается на милость победителя.
Когда пароход ушел, я сказал своим людям, что все. кто хочет, могут перебираться на тот берег - сам же я ухожу к чиппева. Некоторые сразу же стали переплывать на ту сторону, остальные задержались пока на этом берегу. Со мной осталось только три семьи. Ранним утром ко мне пришел юноша и сказал, что весь мой отряд собирается переходить Миссисипи и некоторые уже благополучно перебрались на другой берег. Кроме того, он сообщил, что белые находятся уже в нескольких милях от нас. Я начал опасаться, что белые подойдут раньше, чем мои люди успеют перейти реку, и перебьют их всех. Видя, что моему народу грозит опасность, я решил не идти к чиппева, где я могу спасти лишь собственную жизнь, а вернуться к своим и погибнуть с ними, если только Великий Дух не дарует нам еще одну победу. Пока мы разговаривали в чаще, мимо, не заметив нас, прошел большой отряд белых.
Наши люди уже начали переправляться на ту сторону, когда на берегу появился отряд белых, который шел впереди армии. Невзирая на мольбы о пощаде, белые начали убивать всех подряд. Вскоре появились войска. Видя, как гибнут беззащитные дети и женщины, наши воины схватились за оружие, готовые сражаться насмерть. Женщины бросились в воду, посадив на спину детей. Но немногим из них удалось добраться до берега: большинство утонуло или было застрелено.
Один из моих воинов, прячась за сваленными в кучу седлами, сумел подстрелить трех бледнолицых. Но видя, что враг подходит все ближе, ползком добрался до реки и, никем не замеченный, укрылся под крутым берегом. Когда неприятель ушел, он отправился ко мне и поведал обо всем, что произошло. Получив столь печальное известие, я решился идти со своим маленьким отрядом в деревню виннебагов в Прери-ла-Кросс. Там я вошел в вигвам одного из вождей и попросил его пойти со мной к его отцу, чтобы я мог сдаться американскому военачальнику и принять смерть, если так будет угодно Великому Духу. Он согласился идти со мной. Тогда я взял свой амулет и попросил вождя отдать его американскому военачальнику, сказав, что это великая святыня племени саков, с достоинством пронесенная через все сражения, и для меня она дороже жизни. Вождь обещал сохранить амулет и вернуть его мне, если я останусь в живых.
За то время, что я провел в деревне виннебагов, скво сшили мне белую одежду из оленьей шкуры. С несколькими виннебагами я отправился к их агенту в Прери-дю-Шейен, чтобы покориться своей участи.
Там я с прискорбием узнал, что те женщины и дети, которым удалось благополучно переправиться через Миссисипи, стали жертвами резни, учиненной над ними сиу, нашими заклятыми врагами. На такую жестокость способны только подлые трусы и белые не должны были допускать, чтобы это произошло.
Резня продолжалась около двух часов. Мы потеряли шестьдесят человек, помимо тех, что утонули. Сколько было убито врагов, мои воины не знали, но предполагали, что не менее шестнадцати.
Белый Бобер уже ушел вниз по реке, и агент передал меня в руки командира форта Кроуфорд. Мы оставались там недолго, а затем под присмотром молодого военачальника (...молодой военный вождь - имеется в виду лейтенант Джефферсон Дейвис (1807-1889), впоследствии видный военный и политический деятель южных штатов.) (лейтенант Джефферсон Дэйвис) были отправлены пароходом в Джефферсоновские казармы. Он был очень добр к нам и я вспоминаю о нем с благодарностью. По пути мы ненадолго зашли в Галену. Вокруг парохода столпились люди, но молодой офицер не пустил к нам никого. Наверное, он почувствовал, сколь невыносимо нам будет видеть потешающихся зевак.
Рок-Айленд мы прошли, не останавливаясь. Командир форта Армстронг, желая посмотреть на нас, подошел к пароходу на ялике, но капитан не разрешил ему подняться на борт, так как в форте свирепствовала холера. Думаю, капитан мог спокойно пропустить командира форта на пароход - нам не грозила никакая опасность. Командир выглядел вполне здоровым. Как я узнал позже, он постоянно находился среди больных и умирающих солдат, оказывая им помощь, но так и не заразился. Глупо было опасаться подхватить болезнь от здорового человека. Но люди на пароходе, видимо, не обладали бесстрашием военных вождей, которые ничего не боятся.
Наш путь проходил по той самой земле, на которой мы испытали столько горя и тревог, пролили столько крови и за которую я заплатил собственной свободой. Я не мог не думать о неблагодарности белых, когда видел их прекрасные дома и тучные нивы - ведь это была наша земля. Мы потеряли свою деревню и родные могилы и были изгнаны за Миссисипи, не получив взамен ни единого доллара.
В Джефферсоновских казармах нас встретил Белый Бобер, возглавлявший американские войска в их походе против моего маленького отряда. Только теперь почувствовал я всю унизительность своего положения: совсем недавно я был вождем и вел за собой своих воинов, теперь же превратился в жалкого пленника.
Нас заперли в казармах, заковав в кандалы, что было крайне оскорбительно и совершенно бесполезно. Неужели Белый Бобер действительно боялся, что я могу сбежать из его казарм? Или у него был приказ наказать меня, как следует? Если бы я захватил его в плен на поле сражения, то не стал бы уязвлять его самолюбие так глубоко, зная, что настоящий воин всегда предпочтет смерть бесчестию. И все же я не виню за это Белого Бобра - он исполнял свой долг, следуя обычаям белых.
Зима прошла для нас в мрачных и тягостных переживаниях, несмотря на то, что Белый Бобер делал все возможное, чтобы облегчить нашу участь. Для меня, который всю свою долгую жизнь привольно бродил по лесам, заключение стало настоящей пыткой.
Мы коротали время, вырезая трубки, и так дожили до весны, когда нас навестили агент, торговец и переводчик с Рок-Айленда, Ке-о-кук и несколько вождей и воинов нашего племени, а с ними моя жена и дочь. Увидеть родных было для меня большой радостью.
Торговец принес мне сушеную оленину, добытую и приготовленную одним из моих друзей. Это был замечательный подарок - первый раз за многие месяцы я ел мясо, и оно напомнило мне о моем вигваме, где никогда не переводились его запасы.
Ке-о-кук и пришедшие с ним вожди послали прошение нашему Великому Отцу, президенту, чтобы он освободил нас. Они давали за нас ручательство. У меня появилась надежда на скорое освобождение и возвращение к семье и друзьям. Мне было известно, что Ке-о-кук пользуется расположением Великого Отца из-за того, что он не поддержал меня в войне. Однако надеждам моим не суждено было исполниться. Белый Бобер получил приказ от Великого Отца доставить нас в Вашингтон.
В Вашингтон нас отправили на пароходе под надзором молодого военачальника. Он взял с собой переводчика и одного солдата. Поднимаясь вверх по Огайо, мы прошли несколько больших поселений. Первое из них, Луисвилл, расположено на самом берегу Огайо и очень красиво. Потом мы миновали Цинциннати, большое цветущее селение, которое выглядело весьма оживленно. При виде парохода на берегу собралось множество людей, желавших посмотреть на нас.
Когда мы пришли в Уилинг, весь берег и близлежащие улицы были заполнены людьми - все они ждали нашего появления. Однако отнеслись к нам там вполне доброжелательно - никто не делал попыток оскорбить или унизить нас. Селение это не такое большое, как те, о которых я упомянул выше, но тоже очень красивое.
Там закончилось наше плавание по самой прекрасной из всех рек, какие я когда-либо видел (не считая нашей Миссисипи) и мы пересели в дилижанс. Такой способ передвижения был нам непривычен и скоро утомил нас. Как бы хотелось нам сесть сейчас в каноэ и вернуться к своим друзьям. Не успели мы отъехать, как повозка перевернулась. Солдат сломал руку, а я отделался легким ушибом.
В течение нескольких дней мы двигались по дикой гористой местности, однако дорога была гладкой и ровной. Представляю, какого труда стоило белым людям построить эту дорогу - ведь она проходит по горам, усеянным камнями и густо поросшим лесом.
Несмотря на то, что земля здесь была скудна и камениста, по сторонам дороги мы заметили множество вигвамов и небольших поселков. Я не видел в этих местах ничего привлекательного и не ожидал, что увижу здесь столько белых поселенцев.
Я часто вспоминал о них после возвращения к своему народу. Они предпочли остаться на своей бедной земле, хотя могли прийти и прогнать нас, чтобы пользоваться нашей, как это сделали другие. Люди, как мне кажется, должны довольствоваться той землей, которая была им дана Великим Духом, и не посягать на чужую землю только потому, что она лучше, чем их собственная. Это противоречит нашим убеждениям. Общаясь с белыми, я узнал, что одно из главных правил их религии гласит: "Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы с тобой поступали!" Люди, живущие в этой горной местности, очевидно следовали этому правилу, чего никак нельзя сказать о поселенцах, захвативших наши земли.
Первое большое селение, встретившееся на нашем пути после того, как мы переехали через горы, называлось Хейгерстаун. Расположенное вдали от больших рек, оно, тем не менее, выглядело вполне процветающим.
По пути во Фредериктаун мы проехали несколько маленьких поселков, названий которых я не запомнил. Во Фредериктауне, большом и красивом селении, люди встретили нас очень доброжелательно. Так, впрочем, было и во всех остальных местах, где мы останавливались.
Здесь мы перешли на другую дорогу, еще более замечательную, чем та, что была проложена в горах. Белые называют ее железной дорогой! Не стану описывать ее, так как читатель знает, о чем идет речь. Это самая удивительная постройка из всех, какие я видел. Дорога через горы не идет с ней ни в какое сравнение, хотя белым и пришлось изрядно потрудиться над ней. Мне казалось удивительным, что столько труда и денег было потрачено лишь для того, чтобы сделать езду легкой и удобной. Лично я предпочитаю езду верхом любому другому способу передвижения, но белые люди, видимо, так не считают, иначе они не стали бы расходовать столько сил и средств, чтобы ездить в диковинных повозках, которые двигаются сами собой. Их техника заслуживает самой высокой похвалы.
По прибытии в Вашингтон мы встретились с нашим Великим Отцом, президентом (с Великим Отцом, президентом-речь идет об Эндрю Джексоне (1767-1845). который был президентом с 1829 по 1837 годы.). Он выглядел, как настоящий воин, уже переживший немало зим. Я говорил с ним совсем мало, так как он был очень занят и не расположен к длительной беседе. Мне он показался достойным человеком. И хотя наша беседа и была короткой, вел он себя очень приветливо. В его большом и прочно построенном вигваме было очень красиво и удобно.
Великий Отец сказал, что хотел бы знать причину, побудившую меня начать войну против его белых детей. Мне казалось, что ему это давно известно, и поэтому ограничился лишь несколькими словами.
Потом он велел нам отправляться в крепость Монро и оставаться там некоторое время на попечении ее командира. Я стал просить чтобы мне позволили как можно скорее вернуться к своему народу, и напомнил об обещании, данном Ке-о-куку: тому было разрешено приходить к Великому Отцу всякий раз, когда возникнет такая нужда. Я рассчитывал, что и мне будет дано такое право. Однако президент настаивал на нашем посещении крепости Монро. Видя, что переводчик плохо понимает наш язык и не сможет перевести мои слова должным образом, я решил подчиниться воле Великого Отца и не противоречить ему ни в чем.
Люди в Вашингтоне относились к нам очень хорошо, в особенности женщины. Мы побывали в большом доме совета - месте, где американцы хранят свои пушки, и во всех общественных зданиях, а затем отправились в крепость Монро. Там нас встретил сам командир крепости, который крепко пожал нам руки и, казалось, был очень рад нашему приезду. Все то время, что мы провели в крепости, он обращался с нами очень по-дружески и часто вел со мной беседы. Перед нашим отъездом он устроил для нас праздник и преподнес нам подарки, которые я собираюсь сохранить как память о хорошем человеке и храбром воине, ибо я обрел в нем родного брата.
Получив нового сопровождающего (майор Гарланд), мы наконец отправились к своим родным местам, избрав для этого долгий кружной путь. Великий Отец собирался навестить своих детей, живущих в больших городах в стороне, где восходит солнце, и желая показать их нам, приказал нашему проводнику провезти по всем этим местам.
Увидев Балтимор, мы были поражены его размерами, но офицер сказал нам, что есть города и побольше. Это было совсем уж удивительно. Мы побывали во всех общественных зданиях и увеселительных заведениях и везде вокруг нас собирались толпы любопытных. В это же время сюда приехал и наш Великий Отец, пользовавшийся, судя по всему, большой любовью своих белых детей, которые собирались вокруг него (так же, как и вокруг нас), чтобы обменяться с ним рукопожатием. Он пробыл в городе совсем недолго и уехал раньше нас.
Что же нам оставалось делать? Было бы настоящим безумием встречаться со столь превосходящим нас неприятелем и тем самым навлекать на себя, своих жен и детей ярость тех, кто способен был убить безоружных людей, пришедших просить мира.
Возвратившись в лагерь и обнаружив, что все наши воины на месте, я выслал разведчиков следить за передвижением войск и повел своих людей вверх по Киш-ва-ко-ки, надеясь найти убежище для женщин и детей у истока реки Рок. Я решил идти туда через верховья Киш-ва-ко-ки, чтобы затруднить американцам преследование.
У истока Киш-ва-ко-ки меня встретил отряд виннебагов, воодушевленных нашим успехом. Они выразили желание присоединиться к нам. Я попытался узнать у них, где можно найти надежное убежище для женщин и детей. Они пообещали прислать двух стариков, которые отведут нас в безопасное место.
Перед тем, как пуститься в путь, я разделил своих воинов на отряды и разослал по всем направлениям. Виннебаги отправились отдельно. Остальные последовали за проводниками в сторону Великих озер. Однако не успели мы далеко уйти, как появилось шесть виннебагов со скальпом, снятым с бледнолицего, которого они убили в роще на дороге из Диксона к свинцовым копям. Через четыре дня нас догнал отряд виннебагов. Они рассказали, что убили четырех белых и сняли с них скальпы. Среди убитых был отец Ке-о-кука, который в то время был нашим агентом. Виннебаги предложили исполнить пляску на скальпах. Я посоветовал им совершить этот обряд у себя в лагере, так как мы оплакивали потерю трех воинов и не могли затевать пляски.
Спустя два дня мы благополучно достигли места, указанного нам виннебагами. Еще через несколько дней подошли почти все наши воины. Собрав их, я обратился к ним с такими словами:
"Настало время, когда каждый из вас может отличиться и получить амулет. Я призываю вас проявить все свое мужество и храбрость и отомстить за смерть наших воинов!"
Прошло несколько дней и воины вернулись с добычей - теперь нашим людям не грозил голод. Разведчики донесли, что войска отступили к Диксоновой переправе, а конный отряд снял свой лагерь и разошелся по домам.
Убедившись, что мы в безопасности и враг находится далеко, я решил выступить в поход во главе большого отряда, но прежде устроил пир для своих воинов, приказав для этой цели убить несколько собак. Перед началом пиршества я взял амулеты и обратился к воинам с такой речью:
"Слушайте же меня, воины! Вы видите амулеты Ма-ка-та-квета, праотца племени саков. Они были вручены великому вождю нашего народа На-на-ма-ки, который вел войны со всеми племенами, обитавшими на озерах и равнинах, и никогда не знал поражения. Надеюсь, вы сумеете защитить их!"
По окончании церемонии я отправился в поход с двумя сотнями воинов, неся впереди отряда великие амулеты наших предков. Мы шли в сторону, где заходит солнце, и когда наступила вторая ночь после начала нашего путешествия, мне было видение, что через день у нас будет большой праздник. Утром я рассказал об этом своим воинам и мы отправились на Мос-ко-хо-ко-и-нак (река Эпл). Неподалеку от форта, построенного там белыми людьми, мы увидели четверых мужчин, ехавших верхом. Прогремел выстрел один из всадников был ранен, а другие принялись громко кричать, призывая на помощь своих товарищей. Мы укрылись в лесу, ожидая появления неприятеля, но никто не показывался. Тем временем четверка всадников поскакала к форту и подняла тревогу. Мы последовали за ними и напали на форт! Один из его защитников, более смелый, чем остальные, показался над частоколом, чтобы открыть огонь, однако меткий выстрел моего воина положил конец его героическим усилиям. Убедившись, что, не поджигая форта, поселенцев нам не перебить, мы решили забрать муку, провизию, скот и лошадей и тем ограничиться - ведь свет от пожара виден далеко и может привлечь сюда войска. Поэтому мы открыли амбары и наполнили свои сумки мукой и провизией, забрали лошадей и выгнали скот.
Покинув форт, мы отправились в сторону восхода солнца. Когда мы отошли уже довольно далеко, я увидел, что к нам приближается несколько бледнолицых. Я приказал своим воинам спрятаться в лесу и напасть на них, когда они поравняются с нами. Мы укрылись за деревьями и, когда они подошли совсем близко, напали на них, оглашая воздух криками и стрельбой. Вскоре им на помощь прискакал их военачальник с отрядом. Через некоторое время белые отступили, оставив на поле брани своего предводителя с несколькими солдатами, которые явно горели желанием сразиться с нами. Они вели себя, как настоящие храбрецы, но все же вынуждены были отступить под нашим натиском. Однако военачальник скоро вернулся с подкреплением. Было очевидно, что ему не терпится вступить с нами в схватку. Когда он приблизился, я издал боевой клич и началась перестрелка. Военачальник (человек очень маленького роста) громко отдавал приказания, однако вскоре белые опять отступили, оставив его лишь с несколькими солдатами. Мои воины стали преследовать отступающих бледнолицых и сумели подстрелить несколько лошадей. Но военачальник с горсткой солдат по-прежнему не желал покидать поле сражения. С прискорбием я наблюдал, как от их руки погибли два моих вождя, прежде чем мы заставили их отступить.
Мужество и храбрость этого молодого офицера заслуживали всяческой похвалы, однако, на наше счастье, не все в его войске отличались подобной доблестью.
Во время этого сражения мы убили несколько человек и около сорока лошадей и потеряли двух своих вождей и семерых воинов. Мои люди хотели было гнаться за белыми до самого форта и поджечь его, но я остановил их. Не стоило зря тратить порох, поскольку надежды на успех было мало. Загнав медведя в берлогу, мы оставили его в покое и вернулись в лагерь.
В лагере разведчики сообщили нам, что армия белых пришла в движение. Одна из партий, посланных в разведку, вернулась и рассказала, что их несколько часов преследовал отряд в двадцать пять-тридцать человек. Они спрятались в лесу и обстреляли белых, когда те менее всего этого ожидали. Белые отступили, дав возможность нашим юношам перезарядить ружья. Затем они вновь устремились в чащу, но были остановлены нашими выстрелами. Завязалась схватка, в которой перерезали горло одному из наших воинов. Потеряв троих солдат, неприятель обратился в бегство.
Вернулась еще одна партия разведчиков, которая привела с собой двух молодых белых скво. Они отдали их виннебагам, чтобы те доставили их к белым. Разведчики рассказали, что они примкнули к отряду поттоватоми, который выступил против поселенцев на Иллинойсе.
Предводителя этого отряда, принадлежащего к племени поттоватоми, жестоко избил кнутом один из поселенцев, и он горел желанием отомстить за унижение. Когда отряд готовился к походу, один из поттоватоми отправился к поселенцу и предупредил его о грозящей опасности. Тот скрылся вместе со всей семьей, но скоро вернулся обратно. Поттоватоми перебили всю семью за исключением двух молодых скво, которым спасли жизнь саки, взяв их к себе в седло. Когда женщин привели в наш лагерь, мы отправили виннебагам послание с просьбой забрать их и передать бледнолицым. Мы избрали виннебагов в качестве посредников, поскольку они были в одинаково хороших отношениях с обеими сторонами. Если бы среди поттоватоми не оказалось моих воинов, эти скво разделили бы участь своих родных.
Во время стоянки на Великих озерах мы испытывали постоянную нехватку еды. Местность вокруг была болотистая (мы нарочно выбрали такое труднодоступное убежище) и дичи водилось там мало. Столь же скудными бывали и уловы рыбы. По соседству не было ни одного поселения и достать провизию было негде. Чтобы как-то утолить голод, нам приходилось выкапывать коренья и обдирать кору с деревьев. Наши старики умирали голодной смертью. Узнав, что на нас идут войска, и опасаясь, как бы они не окружили нашу стоянку, я решил переправить женщин и детей через Миссисипи, дабы они могли вернуться к нашему племени. На следующий день в сопровождении пяти проводников-виннебагов мы отправились в путь, намереваясь спуститься по Висконсину.
Впереди шли женщины и дети, за ними следовал Не-а-поуп с отрядом в двадцать человек, прикрывая их на случай встречи с врагом. Добравшись до Висконсина, мы начали было переправлять женщин и детей на остров, как вдруг заметили, что к нам приближается большой вражеский отряд. Нам оставалось либо принять бой, либо бросить своих жен и детей на произвол судьбы. С отрядом в пятьдесят воинов (остальные продолжали переправлять женщин и детей) я поскакал навстречу неприятелю и обрушился на него, когда он был уже в миле от реки. Подо мной была прекрасная лошадь, а воины мои были сильны и бесстрашны. Я громко отдавал им приказания, призывая драться насмерть и не уступать врагу. Вначале я собирался построить своих воинов на склоне холма, что позволило бы нам иметь некоторый перевес над противником. Однако враг вскоре вытеснил нас и мы отступили в глубокую лощину, откуда и продолжали перестрелку. Моя лошадь была ранена уже дважды и я боялся, что она падет от потери крови. Спустились сумерки и наши выстрелы уже не достигали цели. Полагая, что женщины и дети имели вполне достаточно времени, чтобы перебраться на остров, я приказал своим воинам разделиться и возвращаться на Висконсин. К моему удивлению враг не стал преследовать.
Так с помощью пятидесяти воинов мне удалось задержать целый конный полк и обеспечить успешный переход через Висконсин, потеряв при этом лишь шестерых.
В сражение я вступил только для того, чтобы дать возможность женщинам и детям перебраться на остров. Любой, кому пришлось воевать, сумеет по достоинству оценить нашу нелегкую победу. И что бы ни думали белые люди по поводу этой битвы, среди своего народа я приобрел славу великого воина.
Потери неприятеля мне неизвестны, но думаю, что они значительно превосходили наши. Мы возвратились на Висконсин и благополучно переправились к своим.
Здесь часть моих людей оставила меня и спустилась по Висконсину в надежде попасть на западную сторону Миссисипи и вернуться домой. Я не препятствовал этому - положение наше было самым отчаянным: мы были измучены переходами и страдали от голода. Единственным возможным спасением для нас было попытаться перейти Миссисипи. Однако немногие из этой партии уцелели. На их несчастье, неподалеку от устья Висконсина остановился отряд солдат из Прери-дю-Шейен и открыл огонь по беззащитным людям. Часть из них была перебита, другие утонули, несколько человек взято в плен, а остальные скрылись в лесах и погибли там от голода. В этой партии было особенно много женщин и детей.
Не-а-поуп с отрядом разведчиков, назначенный прикрывать наше отступление и сообщать о появлении врага, исчез, так и не возвратившись в лагерь. Оказалось, что белые, выступив в различных направлениях, перерезали тропу, по которой мы шли, и оставили наших разведчиков далеко позади. Не-а-поуп и еще один воин укрылись в деревне виннебагов и оставались там до самого конца войны. Остальные из его отряда возвратились к нам. Они поступили, как настоящие мужчины, для которых судьба их народа дороже собственного благополучия.
Не имея возможности спуститься по Висконсину, я со своим отрядом стал пробираться к Миссисипи лесами, намереваясь перейти на тот берег и возвратиться к своему народу. У нас не хватало лошадей и многие были вынуждены идти пешком. Люди ослабели от голода и двигались очень медленно. Наконец мы достигли Миссисипи, потеряв в дороге много стариков и детей, умерших от голода.
Вскоре на реке появился пароход ("Уорриор"). Моим воинам было приказано не стрелять: я собирался подняться на борт и тем самым спасти женщин и детей. Я знал капитана (Трокмортон) и решил ему сдаться. Привязав на шест кусок белой ткани, я вызвал капитана и попросил прислать за мной его маленький ялик. Люди на борту спросили, кто мы: саки или виннебаги. Я попросил виннебага, находившегося на пароходе, передать им, что мы саки и хотим сдаться! Виннебаг закричал, чтобы мы скорее прятались, потому что белые сейчас начнут стрелять. В это время один из моих воинов прыгнул в воду, чтобы доставить на борт белый флаг, однако вслед за ним бросился другой и вернул его на берег. С парохода открыли огонь, и мои воины стали стрелять в ответ. К счастью, наши люди успели спрятаться за деревьями и почти никто не пострадал.
Вероятно, виннебаг, находившийся на борту, либо не понял, что я ему сказал, либо неправильно передал мои слова капитану. Я уверен, что, знай капитан о моих истинных намерениях, он никогда не стал бы стрелять в нас. Я всегда считал его хорошим человеком и храбрым воином, который не будет стрелять во врага, когда тот сдается на милость победителя.
Когда пароход ушел, я сказал своим людям, что все. кто хочет, могут перебираться на тот берег - сам же я ухожу к чиппева. Некоторые сразу же стали переплывать на ту сторону, остальные задержались пока на этом берегу. Со мной осталось только три семьи. Ранним утром ко мне пришел юноша и сказал, что весь мой отряд собирается переходить Миссисипи и некоторые уже благополучно перебрались на другой берег. Кроме того, он сообщил, что белые находятся уже в нескольких милях от нас. Я начал опасаться, что белые подойдут раньше, чем мои люди успеют перейти реку, и перебьют их всех. Видя, что моему народу грозит опасность, я решил не идти к чиппева, где я могу спасти лишь собственную жизнь, а вернуться к своим и погибнуть с ними, если только Великий Дух не дарует нам еще одну победу. Пока мы разговаривали в чаще, мимо, не заметив нас, прошел большой отряд белых.
Наши люди уже начали переправляться на ту сторону, когда на берегу появился отряд белых, который шел впереди армии. Невзирая на мольбы о пощаде, белые начали убивать всех подряд. Вскоре появились войска. Видя, как гибнут беззащитные дети и женщины, наши воины схватились за оружие, готовые сражаться насмерть. Женщины бросились в воду, посадив на спину детей. Но немногим из них удалось добраться до берега: большинство утонуло или было застрелено.
Один из моих воинов, прячась за сваленными в кучу седлами, сумел подстрелить трех бледнолицых. Но видя, что враг подходит все ближе, ползком добрался до реки и, никем не замеченный, укрылся под крутым берегом. Когда неприятель ушел, он отправился ко мне и поведал обо всем, что произошло. Получив столь печальное известие, я решился идти со своим маленьким отрядом в деревню виннебагов в Прери-ла-Кросс. Там я вошел в вигвам одного из вождей и попросил его пойти со мной к его отцу, чтобы я мог сдаться американскому военачальнику и принять смерть, если так будет угодно Великому Духу. Он согласился идти со мной. Тогда я взял свой амулет и попросил вождя отдать его американскому военачальнику, сказав, что это великая святыня племени саков, с достоинством пронесенная через все сражения, и для меня она дороже жизни. Вождь обещал сохранить амулет и вернуть его мне, если я останусь в живых.
За то время, что я провел в деревне виннебагов, скво сшили мне белую одежду из оленьей шкуры. С несколькими виннебагами я отправился к их агенту в Прери-дю-Шейен, чтобы покориться своей участи.
Там я с прискорбием узнал, что те женщины и дети, которым удалось благополучно переправиться через Миссисипи, стали жертвами резни, учиненной над ними сиу, нашими заклятыми врагами. На такую жестокость способны только подлые трусы и белые не должны были допускать, чтобы это произошло.
Резня продолжалась около двух часов. Мы потеряли шестьдесят человек, помимо тех, что утонули. Сколько было убито врагов, мои воины не знали, но предполагали, что не менее шестнадцати.
Белый Бобер уже ушел вниз по реке, и агент передал меня в руки командира форта Кроуфорд. Мы оставались там недолго, а затем под присмотром молодого военачальника (...молодой военный вождь - имеется в виду лейтенант Джефферсон Дейвис (1807-1889), впоследствии видный военный и политический деятель южных штатов.) (лейтенант Джефферсон Дэйвис) были отправлены пароходом в Джефферсоновские казармы. Он был очень добр к нам и я вспоминаю о нем с благодарностью. По пути мы ненадолго зашли в Галену. Вокруг парохода столпились люди, но молодой офицер не пустил к нам никого. Наверное, он почувствовал, сколь невыносимо нам будет видеть потешающихся зевак.
Рок-Айленд мы прошли, не останавливаясь. Командир форта Армстронг, желая посмотреть на нас, подошел к пароходу на ялике, но капитан не разрешил ему подняться на борт, так как в форте свирепствовала холера. Думаю, капитан мог спокойно пропустить командира форта на пароход - нам не грозила никакая опасность. Командир выглядел вполне здоровым. Как я узнал позже, он постоянно находился среди больных и умирающих солдат, оказывая им помощь, но так и не заразился. Глупо было опасаться подхватить болезнь от здорового человека. Но люди на пароходе, видимо, не обладали бесстрашием военных вождей, которые ничего не боятся.
Наш путь проходил по той самой земле, на которой мы испытали столько горя и тревог, пролили столько крови и за которую я заплатил собственной свободой. Я не мог не думать о неблагодарности белых, когда видел их прекрасные дома и тучные нивы - ведь это была наша земля. Мы потеряли свою деревню и родные могилы и были изгнаны за Миссисипи, не получив взамен ни единого доллара.
В Джефферсоновских казармах нас встретил Белый Бобер, возглавлявший американские войска в их походе против моего маленького отряда. Только теперь почувствовал я всю унизительность своего положения: совсем недавно я был вождем и вел за собой своих воинов, теперь же превратился в жалкого пленника.
Нас заперли в казармах, заковав в кандалы, что было крайне оскорбительно и совершенно бесполезно. Неужели Белый Бобер действительно боялся, что я могу сбежать из его казарм? Или у него был приказ наказать меня, как следует? Если бы я захватил его в плен на поле сражения, то не стал бы уязвлять его самолюбие так глубоко, зная, что настоящий воин всегда предпочтет смерть бесчестию. И все же я не виню за это Белого Бобра - он исполнял свой долг, следуя обычаям белых.
Зима прошла для нас в мрачных и тягостных переживаниях, несмотря на то, что Белый Бобер делал все возможное, чтобы облегчить нашу участь. Для меня, который всю свою долгую жизнь привольно бродил по лесам, заключение стало настоящей пыткой.
Мы коротали время, вырезая трубки, и так дожили до весны, когда нас навестили агент, торговец и переводчик с Рок-Айленда, Ке-о-кук и несколько вождей и воинов нашего племени, а с ними моя жена и дочь. Увидеть родных было для меня большой радостью.
Торговец принес мне сушеную оленину, добытую и приготовленную одним из моих друзей. Это был замечательный подарок - первый раз за многие месяцы я ел мясо, и оно напомнило мне о моем вигваме, где никогда не переводились его запасы.
Ке-о-кук и пришедшие с ним вожди послали прошение нашему Великому Отцу, президенту, чтобы он освободил нас. Они давали за нас ручательство. У меня появилась надежда на скорое освобождение и возвращение к семье и друзьям. Мне было известно, что Ке-о-кук пользуется расположением Великого Отца из-за того, что он не поддержал меня в войне. Однако надеждам моим не суждено было исполниться. Белый Бобер получил приказ от Великого Отца доставить нас в Вашингтон.
В Вашингтон нас отправили на пароходе под надзором молодого военачальника. Он взял с собой переводчика и одного солдата. Поднимаясь вверх по Огайо, мы прошли несколько больших поселений. Первое из них, Луисвилл, расположено на самом берегу Огайо и очень красиво. Потом мы миновали Цинциннати, большое цветущее селение, которое выглядело весьма оживленно. При виде парохода на берегу собралось множество людей, желавших посмотреть на нас.
Когда мы пришли в Уилинг, весь берег и близлежащие улицы были заполнены людьми - все они ждали нашего появления. Однако отнеслись к нам там вполне доброжелательно - никто не делал попыток оскорбить или унизить нас. Селение это не такое большое, как те, о которых я упомянул выше, но тоже очень красивое.
Там закончилось наше плавание по самой прекрасной из всех рек, какие я когда-либо видел (не считая нашей Миссисипи) и мы пересели в дилижанс. Такой способ передвижения был нам непривычен и скоро утомил нас. Как бы хотелось нам сесть сейчас в каноэ и вернуться к своим друзьям. Не успели мы отъехать, как повозка перевернулась. Солдат сломал руку, а я отделался легким ушибом.
В течение нескольких дней мы двигались по дикой гористой местности, однако дорога была гладкой и ровной. Представляю, какого труда стоило белым людям построить эту дорогу - ведь она проходит по горам, усеянным камнями и густо поросшим лесом.
Несмотря на то, что земля здесь была скудна и камениста, по сторонам дороги мы заметили множество вигвамов и небольших поселков. Я не видел в этих местах ничего привлекательного и не ожидал, что увижу здесь столько белых поселенцев.
Я часто вспоминал о них после возвращения к своему народу. Они предпочли остаться на своей бедной земле, хотя могли прийти и прогнать нас, чтобы пользоваться нашей, как это сделали другие. Люди, как мне кажется, должны довольствоваться той землей, которая была им дана Великим Духом, и не посягать на чужую землю только потому, что она лучше, чем их собственная. Это противоречит нашим убеждениям. Общаясь с белыми, я узнал, что одно из главных правил их религии гласит: "Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы с тобой поступали!" Люди, живущие в этой горной местности, очевидно следовали этому правилу, чего никак нельзя сказать о поселенцах, захвативших наши земли.
Первое большое селение, встретившееся на нашем пути после того, как мы переехали через горы, называлось Хейгерстаун. Расположенное вдали от больших рек, оно, тем не менее, выглядело вполне процветающим.
По пути во Фредериктаун мы проехали несколько маленьких поселков, названий которых я не запомнил. Во Фредериктауне, большом и красивом селении, люди встретили нас очень доброжелательно. Так, впрочем, было и во всех остальных местах, где мы останавливались.
Здесь мы перешли на другую дорогу, еще более замечательную, чем та, что была проложена в горах. Белые называют ее железной дорогой! Не стану описывать ее, так как читатель знает, о чем идет речь. Это самая удивительная постройка из всех, какие я видел. Дорога через горы не идет с ней ни в какое сравнение, хотя белым и пришлось изрядно потрудиться над ней. Мне казалось удивительным, что столько труда и денег было потрачено лишь для того, чтобы сделать езду легкой и удобной. Лично я предпочитаю езду верхом любому другому способу передвижения, но белые люди, видимо, так не считают, иначе они не стали бы расходовать столько сил и средств, чтобы ездить в диковинных повозках, которые двигаются сами собой. Их техника заслуживает самой высокой похвалы.
По прибытии в Вашингтон мы встретились с нашим Великим Отцом, президентом (с Великим Отцом, президентом-речь идет об Эндрю Джексоне (1767-1845). который был президентом с 1829 по 1837 годы.). Он выглядел, как настоящий воин, уже переживший немало зим. Я говорил с ним совсем мало, так как он был очень занят и не расположен к длительной беседе. Мне он показался достойным человеком. И хотя наша беседа и была короткой, вел он себя очень приветливо. В его большом и прочно построенном вигваме было очень красиво и удобно.
Великий Отец сказал, что хотел бы знать причину, побудившую меня начать войну против его белых детей. Мне казалось, что ему это давно известно, и поэтому ограничился лишь несколькими словами.
Потом он велел нам отправляться в крепость Монро и оставаться там некоторое время на попечении ее командира. Я стал просить чтобы мне позволили как можно скорее вернуться к своему народу, и напомнил об обещании, данном Ке-о-куку: тому было разрешено приходить к Великому Отцу всякий раз, когда возникнет такая нужда. Я рассчитывал, что и мне будет дано такое право. Однако президент настаивал на нашем посещении крепости Монро. Видя, что переводчик плохо понимает наш язык и не сможет перевести мои слова должным образом, я решил подчиниться воле Великого Отца и не противоречить ему ни в чем.
Люди в Вашингтоне относились к нам очень хорошо, в особенности женщины. Мы побывали в большом доме совета - месте, где американцы хранят свои пушки, и во всех общественных зданиях, а затем отправились в крепость Монро. Там нас встретил сам командир крепости, который крепко пожал нам руки и, казалось, был очень рад нашему приезду. Все то время, что мы провели в крепости, он обращался с нами очень по-дружески и часто вел со мной беседы. Перед нашим отъездом он устроил для нас праздник и преподнес нам подарки, которые я собираюсь сохранить как память о хорошем человеке и храбром воине, ибо я обрел в нем родного брата.
Получив нового сопровождающего (майор Гарланд), мы наконец отправились к своим родным местам, избрав для этого долгий кружной путь. Великий Отец собирался навестить своих детей, живущих в больших городах в стороне, где восходит солнце, и желая показать их нам, приказал нашему проводнику провезти по всем этим местам.
Увидев Балтимор, мы были поражены его размерами, но офицер сказал нам, что есть города и побольше. Это было совсем уж удивительно. Мы побывали во всех общественных зданиях и увеселительных заведениях и везде вокруг нас собирались толпы любопытных. В это же время сюда приехал и наш Великий Отец, пользовавшийся, судя по всему, большой любовью своих белых детей, которые собирались вокруг него (так же, как и вокруг нас), чтобы обменяться с ним рукопожатием. Он пробыл в городе совсем недолго и уехал раньше нас.