Страница:
Уильям Блейк
Бракосочетание Рая и Ада
Единоборство
С наступлением Нового Рая[2] – а минуло с тех пор тридцать лет и три года – возродился и Вечный Ад. И вот теперь – взгляните-ка! – Сведенборг стал тем ангелом, что сидит у камня могильного, и писания его – свернутые одеяния тонкие. Пришла пора для царствия Едома[3] и возвращения Адама в Рай. Читайте об этом в Книге пророка Исайи, главы 34 и 35.
Ревет грозно Ринтра[1], потрясая огнями яркими
В небе хмуром, насупленном;
Над пучиной морскою нависли тучи бесплодные.
Держа свой путь по тропе опасной,
Долиною смерти некогда
Праведник кроткий шествовал.
Где тернии раньше были, там розы цвели,
А над пустошью, поросшею вереском,
Стояло гудение пчел медоносных.
Но крутая тропа вдруг вздыбилась,
И родник с рекою бушующей
На скалы и камни могильные
И на мертвые кости белые
Понесли глину красную.
И тогда злодей, бросив тропы легкие,
Перешел на тропу опасную
И прогнал он с тропы той праведника
Вдаль, в пустынную сторону.
До сих пор злодей тот неправедный,
Тот коварный змей пресмыкающийся,
Все бредет по тропе обрывистой
С видом кротости и смирения;
Ну а праведник кроткий неистовствует
Посреди пустынь и средь диких львов.
Ревет грозно Ринтра, потрясая огнями яркими
В небе хмуром, насупленном;
Над пучиной морскою нависли тучи бесплодные.
Без противоположностей не может быть движения вперед. Симпатия и Антипатия, Разум и Страсть, Любовь и Ненависть – все они необходимы для существования Человека.
Из этих противоположностей, собственно, и строятся те понятия, которые священнослужители называют Добром и Злом. Добро пассивно и подчиняется Разуму. Зло активно и порождается Страстями.
Добро – это Рай. Зло – это Ад.
Голос Дьявола
В Священных Писаниях, этих сводах Заветов Божиих, кроются причины множества заблуждений, в том числе и таких:
1. Будто бы Человек состоит из двух главных первооснов, а именно – из Души и Плоти.
2. Будто бы источником Страстей, то бишь Зла, является одна только Плоть, а источником Разума, то бишь Добра, – одна лишь Душа.
3. Будто бы Человека, подчиняющегося своим Страстям, Бог обрекает на вечные муки.
Но истина заключается как раз в противоположном:
1. Плоть человека невозможно отделить от его Души, ибо то, что считается Плотью, на самом деле представляет собой часть Души, но воспринимается как Плоть теми пятью органами чувств, которые для современного человека являются главными входными каналами для Души.
2. Страсти – единственное подлинное проявление жизни, а Разум – лишь рамки, или внешняя оболочка, Страстей.
3. Страсти – это вечное Блаженство.
Тем, кто обуздывает свои желания, удается это делать лишь потому, что желания их не настолько сильны, чтобы быть необузданными. В качестве силы, сдерживающей их желания, выступает Разум, который и управляет такими людьми.
Будучи сдерживаемыми, желания мало-помалу становятся все более пассивными, и в конце концов от них остается одна только тень.
Все это описано в «Потерянном Рае»[4], и та сила, что управляет людьми, то есть Разум, зовется Мессией.
Первый из Архангелов – тот, что имел под своей командой небесное воинство[5], – зовется Дьяволом, или Сатаной, а дети его – Грехом и Смертью.
Но в Книге Иова[6] тот, кого Мильтон в своей поэме называет Мессией, зовется Сатаной.
Хотя истинность этой истории признается и тем и другим.
Разуму и в самом деле казалось, будто покончено со всеми Желаниями, но, по утверждению Дьявола, падшим ангелом был не он, а Мессия, сотворивший свое Царство Небесное из того, что он сумел похитить в безднах первозданного Хаоса.
Это следует из Евангелия, где говорится о том, что он молит Отца Небесного послать ему Святой Дух, или Желания (ибо Разуму в ином случае не было бы на чем основывать порождаемые им мысли), а также о том, что Библейский Иегова[7] – это не кто иной, как тот, что обитает в пылающем пламени.
Знайте же, что именно он после смерти Христа стал Иеговой.
Но, по Мильтону, Бог Отец есть Судьба, Бог Сын есть некое сочетание из пяти чувств, а Святой Дух есть Пустота.
Нужно заметить при этом, что причина, по которой перо Мильтона было скованным, когда он изображал Бога и Ангелов, и становилось свободным, когда он говорил об Аде и Дьяволах, заключается в том, что он был настоящим поэтом, а стало быть, принадлежал к стану Дьявола, хоть и сам не сознавал этого.
1. Будто бы Человек состоит из двух главных первооснов, а именно – из Души и Плоти.
2. Будто бы источником Страстей, то бишь Зла, является одна только Плоть, а источником Разума, то бишь Добра, – одна лишь Душа.
3. Будто бы Человека, подчиняющегося своим Страстям, Бог обрекает на вечные муки.
Но истина заключается как раз в противоположном:
1. Плоть человека невозможно отделить от его Души, ибо то, что считается Плотью, на самом деле представляет собой часть Души, но воспринимается как Плоть теми пятью органами чувств, которые для современного человека являются главными входными каналами для Души.
2. Страсти – единственное подлинное проявление жизни, а Разум – лишь рамки, или внешняя оболочка, Страстей.
3. Страсти – это вечное Блаженство.
Тем, кто обуздывает свои желания, удается это делать лишь потому, что желания их не настолько сильны, чтобы быть необузданными. В качестве силы, сдерживающей их желания, выступает Разум, который и управляет такими людьми.
Будучи сдерживаемыми, желания мало-помалу становятся все более пассивными, и в конце концов от них остается одна только тень.
Все это описано в «Потерянном Рае»[4], и та сила, что управляет людьми, то есть Разум, зовется Мессией.
Первый из Архангелов – тот, что имел под своей командой небесное воинство[5], – зовется Дьяволом, или Сатаной, а дети его – Грехом и Смертью.
Но в Книге Иова[6] тот, кого Мильтон в своей поэме называет Мессией, зовется Сатаной.
Хотя истинность этой истории признается и тем и другим.
Разуму и в самом деле казалось, будто покончено со всеми Желаниями, но, по утверждению Дьявола, падшим ангелом был не он, а Мессия, сотворивший свое Царство Небесное из того, что он сумел похитить в безднах первозданного Хаоса.
Это следует из Евангелия, где говорится о том, что он молит Отца Небесного послать ему Святой Дух, или Желания (ибо Разуму в ином случае не было бы на чем основывать порождаемые им мысли), а также о том, что Библейский Иегова[7] – это не кто иной, как тот, что обитает в пылающем пламени.
Знайте же, что именно он после смерти Христа стал Иеговой.
Но, по Мильтону, Бог Отец есть Судьба, Бог Сын есть некое сочетание из пяти чувств, а Святой Дух есть Пустота.
Нужно заметить при этом, что причина, по которой перо Мильтона было скованным, когда он изображал Бога и Ангелов, и становилось свободным, когда он говорил об Аде и Дьяволах, заключается в том, что он был настоящим поэтом, а стало быть, принадлежал к стану Дьявола, хоть и сам не сознавал этого.
Памятное видение
Я ходил меж кострами Геенны Огненной, наслаждаясь ощущением царящей там атмосферы духовной свободы, принимаемой Ангелами за мучительные страдания и безумие, и собирал бытующие в Аду пословицы, полагая, что, подобно тому как особенности национального характера лучше всего раскрываются в народных поговорках, точно так же наглядное представление о Преисподней можно получить из Пословиц Ада – и намного более полное, чем из подробных описаний устройства Подземного царства или же рассказа о том, какие там носят одеяния.
Вернувшись домой, на землю, я, до предела напрягши все свои пять чувств, стал всматриваться в то место, где плоские края обрывистой кручи хмуро высятся над нашим миром, и смог разглядеть очертания могущественного дьявола, окутанного черным облаком, нависшим над краем скалы, и дьявол тот испепеляющим пламенем выжигал слова, обращенные к людям и ныне прочтенные и уясненные ими. Вот эти слова:
Вернувшись домой, на землю, я, до предела напрягши все свои пять чувств, стал всматриваться в то место, где плоские края обрывистой кручи хмуро высятся над нашим миром, и смог разглядеть очертания могущественного дьявола, окутанного черным облаком, нависшим над краем скалы, и дьявол тот испепеляющим пламенем выжигал слова, обращенные к людям и ныне прочтенные и уясненные ими. Вот эти слова:
Вам не изведать радость птиц, несущихся в полете, —
Ведь вы в тюрьме своих пяти убогих чувств живете.
Пословицы Ада
В пору сева учись, в час жатвы учи других, а зиму проводи в свое удовольствие.
Ездишь ты в повозке своей и ходишь ты за плугом своим над костьми лежащих в земле.
Дорога невоздержанности и излишеств ведет к храму мудрости.
Благоразумие – это богатая, безобразная старая дева, привлекательная в глазах лишь того, чье имя – Бессилие.
Тот, кто полон желаний, но бездействует, порождает чуму.
Искромсанный на куски червь не должен винить в этом плуг.
Так бросьте же в реку того, кто не может жить без воды.
Одно и то же дерево видится глупцу одним, а мудрецу совершенно иным.
Тот, чье лицо не лучится светом, никогда не станет звездой.
Вечность обожает творения бесконечного времени. Работяге пчеле недосуг предаваться печали.
Время глупости легко отсчитать по часам, но никаким часам не отсчитать время мудрости.
Только та пища здорова, что добыта не сетью и не капканом.
О количестве, весе или размере того, что расходуешь, вспоминай лишь в годы нужды или голода.
Птица никогда не поднимается чересчур высоко, если летает на собственных крыльях.
Мертвые не мстят за нанесенные им увечья или обиды.
Нет ничего благороднее, чем поставить другого впереди себя.
Упорствуя в совершении глупостей, дурак в конце концов может стать умным.
Глупость – личина плутов и пройдох. Стыдливость – личина гордецов и спесивцев.
Тюрьмы возводят из камня Закона, бордели – из кирпичей Религии.
В горделивой красе павлина – величие Божье.
В похоти козла – щедрость Божья.
В ярости льва – мудрость Божья.
В наготе женщины – мастерство Божье.
От чрезмерного горя смеются, от чрезмерной радости плачут.
Рычание льва, вой волка, рев бурного моря и беспощадность сокрушающего меча – все это проявления Вечности, непостижимые для человека.
Лиса винит не себя, а капкан.
Радость подобна зачатию; печаль – разрешению от бремени.
Пусть мужчины носят львиную шкуру, а женщины – овечье руно.
Птице – гнездо, пауку – паутина, человеку – дружба.
Самодовольно улыбающийся дурак и угрюмо хмурящийся болван – оба будут считаться умными, стоит им оказаться у власти.
То, что ныне принято как бесспорная истина, некогда казалось лишь плодом фантазии.
Крыса, мышь, лиса и кролик видят корни; лев, тигр, лошадь и слон видят плоды.
Водоем накопляет, фонтан – расточает.
Одна-единственная мысль может заполнить собой необъятность.
Всегда говори, что думаешь, – и подлецы с негодяями будут обходить тебя стороной.
Все, во что можно поверить, есть образ истины. Учась у вороны, орел лишь понапрасну убивал время. Лиса сама о себе печется, а о льве печется сам Бог. Утром думай. Днем действуй. Вечером ешь. Ночью спи.
Тот, кто позволил вам обвести себя вокруг пальца, узнал вам настоящую цену.
Подобно тому как упряжка, тянущая плуг, следует твоим командам, так же и награда Господня следует за твоими молитвами.
Дикие тигры гнева мудрее смирных коняг увещаний. Опасайся стоячей воды: в ней таится отрава.
Никогда не поймешь, что значит “достаточно”, пока не узнаешь, что значит «чрезмерно».
Не вороти ухо, когда тебя поносит дурак, – ведь это все равно что тебя возводят в королевский титул.
Глаза – из огня, ноздри – из воздуха, уста – из воды, борода – из земли.
Не вышел храбростью, зато преуспел в хитрости.
Яблоня не спрашивает у бука, как ей расти, а лев у лошади – как ему настигать добычу.
Получая, не забывай говорить спасибо – и будешь получать еще больше.
Не будь дураками другие, мы были бы ими. Душу чистую и благородную замарать невозможно.
Когда видишь орла, видишь образец Совершенства – так почаще же смотри в небо.
Гусеница выбирает лучшие листья, чтобы пожирать их, а священник – наши лучшие радости, чтобы проклинать их.
Чтобы создать даже самый малый цветок, понадобилась работа многих веков.
Проклятие мобилизует. Благословение расслабляет. Вино тем лучше, чем старее, а вода – чем свежее.
Молитвами поля не вспашешь, хвалами Господу урожай не пожнешь.
Радость не должна смеяться, а печаль плакать.
Голове – высокие мысли, сердцу – добрые чувства, чреслам – физическую красоту, рукам и ногам – гармоничные пропорции.
Как небо – для птицы, а море – для рыбы, так и презрение – для презренного.
Ворон хотел бы, чтобы все было черным, а сова – чтобы белым.
Жизнерадостность – залог красоты.
Если б лев начал следовать советам лисы, он стал бы невероятно хитрым.
Прогресс проторяет прямые дороги, но гений выбирает непроторенные пути.
Лучше уж убить младенца в колыбели, чем лелеять несбыточные желания.
Где нет человека, там природа пуста.
Истину нельзя преподносить в таком виде, чтобы ее лишь поняли, но не поверили бы в нее.
Хватит! – не то будет чересчур много.
Поэты древности одухотворяли все предметы окружающего мира, отождествляя каждый из них с тем или иным божеством; они наделяли их именами и свойствами лесов, рек, гор, озер, городов, целых народов, – словом, всего того, что могли воспринимать посредством своих многих хорошо развитых органов чувств.
Особое значение они придавали духу каждого города и каждой страны, считая, что все города и страны охраняются особыми Божествами.
И было так до тех пор, пока не сложились новые взгляды на мироздание, чем воспользовались те, кто попытался сделать окружающий человека мир вульгарно материальным, для чего они изгнали Божества из всего сущего на земле и тем самым возымели власть над душами простых смертных. Так возникла Религия и так появились священнослужители.
Обрядовые и культовые формы были подсказаны им старинными балладами и легендами.
В довершение всего они принялись утверждать, будто завести такой порядок вещей повелели им Боги.
С тех-то пор люди и забыли, что в их душах некогда обитало множество всевозможных Божеств.
Ездишь ты в повозке своей и ходишь ты за плугом своим над костьми лежащих в земле.
Дорога невоздержанности и излишеств ведет к храму мудрости.
Благоразумие – это богатая, безобразная старая дева, привлекательная в глазах лишь того, чье имя – Бессилие.
Тот, кто полон желаний, но бездействует, порождает чуму.
Искромсанный на куски червь не должен винить в этом плуг.
Так бросьте же в реку того, кто не может жить без воды.
Одно и то же дерево видится глупцу одним, а мудрецу совершенно иным.
Тот, чье лицо не лучится светом, никогда не станет звездой.
Вечность обожает творения бесконечного времени. Работяге пчеле недосуг предаваться печали.
Время глупости легко отсчитать по часам, но никаким часам не отсчитать время мудрости.
Только та пища здорова, что добыта не сетью и не капканом.
О количестве, весе или размере того, что расходуешь, вспоминай лишь в годы нужды или голода.
Птица никогда не поднимается чересчур высоко, если летает на собственных крыльях.
Мертвые не мстят за нанесенные им увечья или обиды.
Нет ничего благороднее, чем поставить другого впереди себя.
Упорствуя в совершении глупостей, дурак в конце концов может стать умным.
Глупость – личина плутов и пройдох. Стыдливость – личина гордецов и спесивцев.
Тюрьмы возводят из камня Закона, бордели – из кирпичей Религии.
В горделивой красе павлина – величие Божье.
В похоти козла – щедрость Божья.
В ярости льва – мудрость Божья.
В наготе женщины – мастерство Божье.
От чрезмерного горя смеются, от чрезмерной радости плачут.
Рычание льва, вой волка, рев бурного моря и беспощадность сокрушающего меча – все это проявления Вечности, непостижимые для человека.
Лиса винит не себя, а капкан.
Радость подобна зачатию; печаль – разрешению от бремени.
Пусть мужчины носят львиную шкуру, а женщины – овечье руно.
Птице – гнездо, пауку – паутина, человеку – дружба.
Самодовольно улыбающийся дурак и угрюмо хмурящийся болван – оба будут считаться умными, стоит им оказаться у власти.
То, что ныне принято как бесспорная истина, некогда казалось лишь плодом фантазии.
Крыса, мышь, лиса и кролик видят корни; лев, тигр, лошадь и слон видят плоды.
Водоем накопляет, фонтан – расточает.
Одна-единственная мысль может заполнить собой необъятность.
Всегда говори, что думаешь, – и подлецы с негодяями будут обходить тебя стороной.
Все, во что можно поверить, есть образ истины. Учась у вороны, орел лишь понапрасну убивал время. Лиса сама о себе печется, а о льве печется сам Бог. Утром думай. Днем действуй. Вечером ешь. Ночью спи.
Тот, кто позволил вам обвести себя вокруг пальца, узнал вам настоящую цену.
Подобно тому как упряжка, тянущая плуг, следует твоим командам, так же и награда Господня следует за твоими молитвами.
Дикие тигры гнева мудрее смирных коняг увещаний. Опасайся стоячей воды: в ней таится отрава.
Никогда не поймешь, что значит “достаточно”, пока не узнаешь, что значит «чрезмерно».
Не вороти ухо, когда тебя поносит дурак, – ведь это все равно что тебя возводят в королевский титул.
Глаза – из огня, ноздри – из воздуха, уста – из воды, борода – из земли.
Не вышел храбростью, зато преуспел в хитрости.
Яблоня не спрашивает у бука, как ей расти, а лев у лошади – как ему настигать добычу.
Получая, не забывай говорить спасибо – и будешь получать еще больше.
Не будь дураками другие, мы были бы ими. Душу чистую и благородную замарать невозможно.
Когда видишь орла, видишь образец Совершенства – так почаще же смотри в небо.
Гусеница выбирает лучшие листья, чтобы пожирать их, а священник – наши лучшие радости, чтобы проклинать их.
Чтобы создать даже самый малый цветок, понадобилась работа многих веков.
Проклятие мобилизует. Благословение расслабляет. Вино тем лучше, чем старее, а вода – чем свежее.
Молитвами поля не вспашешь, хвалами Господу урожай не пожнешь.
Радость не должна смеяться, а печаль плакать.
Голове – высокие мысли, сердцу – добрые чувства, чреслам – физическую красоту, рукам и ногам – гармоничные пропорции.
Как небо – для птицы, а море – для рыбы, так и презрение – для презренного.
Ворон хотел бы, чтобы все было черным, а сова – чтобы белым.
Жизнерадостность – залог красоты.
Если б лев начал следовать советам лисы, он стал бы невероятно хитрым.
Прогресс проторяет прямые дороги, но гений выбирает непроторенные пути.
Лучше уж убить младенца в колыбели, чем лелеять несбыточные желания.
Где нет человека, там природа пуста.
Истину нельзя преподносить в таком виде, чтобы ее лишь поняли, но не поверили бы в нее.
Хватит! – не то будет чересчур много.
Поэты древности одухотворяли все предметы окружающего мира, отождествляя каждый из них с тем или иным божеством; они наделяли их именами и свойствами лесов, рек, гор, озер, городов, целых народов, – словом, всего того, что могли воспринимать посредством своих многих хорошо развитых органов чувств.
Особое значение они придавали духу каждого города и каждой страны, считая, что все города и страны охраняются особыми Божествами.
И было так до тех пор, пока не сложились новые взгляды на мироздание, чем воспользовались те, кто попытался сделать окружающий человека мир вульгарно материальным, для чего они изгнали Божества из всего сущего на земле и тем самым возымели власть над душами простых смертных. Так возникла Религия и так появились священнослужители.
Обрядовые и культовые формы были подсказаны им старинными балладами и легендами.
В довершение всего они принялись утверждать, будто завести такой порядок вещей повелели им Боги.
С тех-то пор люди и забыли, что в их душах некогда обитало множество всевозможных Божеств.
Памятное видение
Однажды, когда пророки Исайя[8] и Иезекиль[9] разделяли со мной обеденную трапезу, я спросил у них, как им хватило духу с такой уверенностью утверждать, будто с ними разговаривал сам Господь Бог, и не казалось ли им тогда, что это могут неверно истолковать, а потому обвинить их во лжи.
Исайя ответил мне так:
«Что ж, я не видел и не слышал Господа Бога в общепринятом мирском понимании, то есть через физическое восприятие посредством ограниченных органов чувств, но мне было дано ощутить во всем том, что явилось мне, нечто неограниченное, бесконечное, и я был убежден в ту минуту – да и сейчас остаюсь убежденным, – что глас Божий был исполнен праведным гневом, и потому-то я, не думая о последствиях, взялся за перо».
И тогда я спросил:
«Неужели твердая убежденность в чем-то или твердая вера во что-то достаточны для того, чтобы это нечто существовало на самом деле?»
И я услышал в ответ:
«Так думают те, у кого поэтическая натура, то есть все, кто обладает воображением, и в те времена, когда воображение было в чести, эта твердая убежденность и эта твердая вера сдвигали целые горы. Ну а ныне верить во что бы то ни было способны немногие».
Тогда заговорил Иезекииль:
"Восточная философия выделила те качества, которые прежде всего необходимы человеку для возможно полного восприятия окружающего мира. В одних странах главным считалось одно качество, в других – другое; мы же в Израиле выше всего ставили поэтическое воображение, или поэтический гений (как вы называете это теперь), а все остальные качества считали лишь производными от него. Потому-то мы и относились к священникам и философам других стран с презрением и пророчили наступление того времени, когда будет наконец доказано, что все боги на земле восходят к нашему Богу и что всем им присуще поэтическое воображение. Наш величайший поэт, царь Давид, всегда стремился обладать этим даром и горячо умолял Всевышнего наделить его им. Он утверждал, что поэтический гений помогает ему одолевать врагов и управлять целыми царствами. Мы любили нашего Бога настолько безмерно, что его именем проклинали всех богов соседствующих с нами стран и обвиняли их в мятежническом духе. Отсюда в массах и родилось убеждение, будто рано или поздно евреи возьмут власть над всеми народами мира.
Но заблуждение это, – продолжал он, – как и любые другие твердо укоренившиеся, но беспочвенные заблуждения, со временем развеялось, и ныне все народы земли признают Священные книги евреев и поклоняются Богу евреев – и не в этом ли проявляется их величайшая власть над всем миром?"
То, что я услышал, удивило меня, и в то же время, должен признаться, показалось мне весьма убедительным. После обеда я обратился к Исайи с просьбой восстановить те из написанных им книг, что были безвозвратно утеряны, и тем самым оказать большую услугу человечеству. Он ответствовал, что ничего хоть сколько-нибудь равнозначного сохранившимся книгам утрачено не было. То же самое сказал о своих книгах и Иезекииль.
Кроме того, я попросил Исайю ответить, что заставляло его три года подряд ходить повсюду нагим и босым. Его ответ был таков: «То же, что и нашего друга, грека Диониса».
Тогда я спросил у Иезекииля, чем объяснить, что он употребляет в пищу навоз и столь подолгу возлежит то на левом, то на правом боку. На что тот ответил: «Ничем иным, как желанием пробудить в других людях способность проникаться необъятностью и бесконечностью мироздания; обычай этот существует и у племен североамериканских индейцев. Да и достоин ли уважения тот, кто, вопреки своим возвышенным чувствам или же совести, позволяет себе жить беззаботной жизнью и благоденствовать?»
Древние легенды предвещали, что земной мир по прошествии шести тысяч лет погибнет, объятый пламенем, и предвещание это, как мне стало известно в Аду, действительно сбудется.
Ибо херувиму, стоящему с пылающим мечом на страже у Древа Жизни, будет велено, согласно предвещен-ному, оставить свой пост, и, когда он выполнит данное ему повеление, весь этот конечный и грешный мир испепелится в огне, переродившись в нечто бесконечное и священное.
И произойти это может тогда, когда человеческая способность к чувственным наслаждениям разовьется сверх всякой меры.
Но прежде из умов людей будет изгнано ложное представление о том, будто плоть отделена от души, и добиться этого я смогу с помощью инфернального метода вытравливания, применение коего в Аду дает исключительно благотворный и целебный эффект, ибо поверхностный слой исчезает и открывается спрятанная за ним бесконечность.
Если бы каналы, через кои наши чувства воспринимают окружающий мир, были расчищены, то все сущее предстало бы перед человеком в своем истинном виде, то есть как бесконечная субстанция.
А пока что человек уходит в себя все глубже и глубже, и весь сущий мир он может видеть лишь сквозь узкие щели в своей пещере.
Исайя ответил мне так:
«Что ж, я не видел и не слышал Господа Бога в общепринятом мирском понимании, то есть через физическое восприятие посредством ограниченных органов чувств, но мне было дано ощутить во всем том, что явилось мне, нечто неограниченное, бесконечное, и я был убежден в ту минуту – да и сейчас остаюсь убежденным, – что глас Божий был исполнен праведным гневом, и потому-то я, не думая о последствиях, взялся за перо».
И тогда я спросил:
«Неужели твердая убежденность в чем-то или твердая вера во что-то достаточны для того, чтобы это нечто существовало на самом деле?»
И я услышал в ответ:
«Так думают те, у кого поэтическая натура, то есть все, кто обладает воображением, и в те времена, когда воображение было в чести, эта твердая убежденность и эта твердая вера сдвигали целые горы. Ну а ныне верить во что бы то ни было способны немногие».
Тогда заговорил Иезекииль:
"Восточная философия выделила те качества, которые прежде всего необходимы человеку для возможно полного восприятия окружающего мира. В одних странах главным считалось одно качество, в других – другое; мы же в Израиле выше всего ставили поэтическое воображение, или поэтический гений (как вы называете это теперь), а все остальные качества считали лишь производными от него. Потому-то мы и относились к священникам и философам других стран с презрением и пророчили наступление того времени, когда будет наконец доказано, что все боги на земле восходят к нашему Богу и что всем им присуще поэтическое воображение. Наш величайший поэт, царь Давид, всегда стремился обладать этим даром и горячо умолял Всевышнего наделить его им. Он утверждал, что поэтический гений помогает ему одолевать врагов и управлять целыми царствами. Мы любили нашего Бога настолько безмерно, что его именем проклинали всех богов соседствующих с нами стран и обвиняли их в мятежническом духе. Отсюда в массах и родилось убеждение, будто рано или поздно евреи возьмут власть над всеми народами мира.
Но заблуждение это, – продолжал он, – как и любые другие твердо укоренившиеся, но беспочвенные заблуждения, со временем развеялось, и ныне все народы земли признают Священные книги евреев и поклоняются Богу евреев – и не в этом ли проявляется их величайшая власть над всем миром?"
То, что я услышал, удивило меня, и в то же время, должен признаться, показалось мне весьма убедительным. После обеда я обратился к Исайи с просьбой восстановить те из написанных им книг, что были безвозвратно утеряны, и тем самым оказать большую услугу человечеству. Он ответствовал, что ничего хоть сколько-нибудь равнозначного сохранившимся книгам утрачено не было. То же самое сказал о своих книгах и Иезекииль.
Кроме того, я попросил Исайю ответить, что заставляло его три года подряд ходить повсюду нагим и босым. Его ответ был таков: «То же, что и нашего друга, грека Диониса».
Тогда я спросил у Иезекииля, чем объяснить, что он употребляет в пищу навоз и столь подолгу возлежит то на левом, то на правом боку. На что тот ответил: «Ничем иным, как желанием пробудить в других людях способность проникаться необъятностью и бесконечностью мироздания; обычай этот существует и у племен североамериканских индейцев. Да и достоин ли уважения тот, кто, вопреки своим возвышенным чувствам или же совести, позволяет себе жить беззаботной жизнью и благоденствовать?»
Древние легенды предвещали, что земной мир по прошествии шести тысяч лет погибнет, объятый пламенем, и предвещание это, как мне стало известно в Аду, действительно сбудется.
Ибо херувиму, стоящему с пылающим мечом на страже у Древа Жизни, будет велено, согласно предвещен-ному, оставить свой пост, и, когда он выполнит данное ему повеление, весь этот конечный и грешный мир испепелится в огне, переродившись в нечто бесконечное и священное.
И произойти это может тогда, когда человеческая способность к чувственным наслаждениям разовьется сверх всякой меры.
Но прежде из умов людей будет изгнано ложное представление о том, будто плоть отделена от души, и добиться этого я смогу с помощью инфернального метода вытравливания, применение коего в Аду дает исключительно благотворный и целебный эффект, ибо поверхностный слой исчезает и открывается спрятанная за ним бесконечность.
Если бы каналы, через кои наши чувства воспринимают окружающий мир, были расчищены, то все сущее предстало бы перед человеком в своем истинном виде, то есть как бесконечная субстанция.
А пока что человек уходит в себя все глубже и глубже, и весь сущий мир он может видеть лишь сквозь узкие щели в своей пещере.
Памятное видение
Я побывал в Адовой Печатне, где наблюдал, каким образом из поколения в поколение передаются знания.
В первом помещении я увидел Полудракона-Получеловека, стоявшего у входа в пещеру и выметавшего из нее мусор, а дальше, внутри, несколько Драконов углубляли пещеру.
Во втором помещении я увидел ядовитого Змея, обвившегося вокруг скалы и свернувшегося кольцами по стенам пещеры; другие змеи украшали ее золотом, серебром и драгоценными каменьями.
В третьем помещении я увидел Орла, чьи крылья и перья были из воздуха, отчего казалось, будто у пещеры той нет конца, а вокруг было огромное множество орлиного вида людей, и люди те воздвигали в высоких скалах дворцы.
В четвертом помещении я увидел яростно рычащих огненных Львов, жаром пламенного дыхания своего превращающих недвижный металл в живую жидкость.
В пятом помещении я увидел, как какие-то Неведомые Существа отливали из того расплавленного металла нечто необъятное и бесконечное.
Это необъятное и бесконечное нечто, двигаясь дальше, поступало к людям, находившимся в шестом помещении, и приобретало в их руках вид книг, из которых и составлялись библиотеки.
Гиганты, придавшие нашему миру ту форму, в которой стало возможным воспринимать его с помощью органов чувств, живут ныне как бы в цепях в созданном ими же самими мире, хотя и являются, в сущности, первопричиной возникновения жизни на Земле и источником движущей миром силы. Коварство и хитрость слабых и пассивных умов, способных тем не менее противостоять этой движущей миром силе, – вот что сковывает Гигантов невидимыми цепями. Ведь недаром говорится в пословице: «Не вышел храбростью, зато силен хитростью».
Таким образом, одни производят земные блага, другие их потребляют, причем потребителям кажется, будто они держат производителей земных благ в цепях, но это не так, ибо потребителям подвластна лишь одна сторона жизни, хотя они и думают, что владеют жизнью во всей ее полноте.
Однако те, кто производит земные блага, перестали бы их производить в таком изобилии, если бы те, кто их потребляет, не предавались безбрежному морю излишеств.
Некоторые могут спросить с удивлением: «А разве не сам Господь Бог, и только Он один, является источником изобилия?» Я отвечу на это так: «Бог обнаруживает свое существование и проявляет себя лишь через деяния жителей земных, то есть людей, и никаким иным образом».
Эти два типа людей – те, кто производит земные блага, и те, кто их потребляет, – существовали на земле во все времена, и им навсегда суждено оставаться врагами; те же, кто пытается их примирить, навлекают на мир наш погибель. Религия как раз и занимается тем, что старается их примирить.
Однако следует заметить при этом, что Иисус Христос вовсе не стремился объединить их – напротив, Он хотел отделить тех от других, как это следует из Притчи об овцах и козлах[10]! Христос так говорил: "Не мир пришел Я принести, но меч[11]".
Мессия – он же Сатана, он же Дьявол-искуситель – был, как когда-то считалось, одним из тех верховных существ, которые еще до Потопа были источником движущей миром силы.
В первом помещении я увидел Полудракона-Получеловека, стоявшего у входа в пещеру и выметавшего из нее мусор, а дальше, внутри, несколько Драконов углубляли пещеру.
Во втором помещении я увидел ядовитого Змея, обвившегося вокруг скалы и свернувшегося кольцами по стенам пещеры; другие змеи украшали ее золотом, серебром и драгоценными каменьями.
В третьем помещении я увидел Орла, чьи крылья и перья были из воздуха, отчего казалось, будто у пещеры той нет конца, а вокруг было огромное множество орлиного вида людей, и люди те воздвигали в высоких скалах дворцы.
В четвертом помещении я увидел яростно рычащих огненных Львов, жаром пламенного дыхания своего превращающих недвижный металл в живую жидкость.
В пятом помещении я увидел, как какие-то Неведомые Существа отливали из того расплавленного металла нечто необъятное и бесконечное.
Это необъятное и бесконечное нечто, двигаясь дальше, поступало к людям, находившимся в шестом помещении, и приобретало в их руках вид книг, из которых и составлялись библиотеки.
Гиганты, придавшие нашему миру ту форму, в которой стало возможным воспринимать его с помощью органов чувств, живут ныне как бы в цепях в созданном ими же самими мире, хотя и являются, в сущности, первопричиной возникновения жизни на Земле и источником движущей миром силы. Коварство и хитрость слабых и пассивных умов, способных тем не менее противостоять этой движущей миром силе, – вот что сковывает Гигантов невидимыми цепями. Ведь недаром говорится в пословице: «Не вышел храбростью, зато силен хитростью».
Таким образом, одни производят земные блага, другие их потребляют, причем потребителям кажется, будто они держат производителей земных благ в цепях, но это не так, ибо потребителям подвластна лишь одна сторона жизни, хотя они и думают, что владеют жизнью во всей ее полноте.
Однако те, кто производит земные блага, перестали бы их производить в таком изобилии, если бы те, кто их потребляет, не предавались безбрежному морю излишеств.
Некоторые могут спросить с удивлением: «А разве не сам Господь Бог, и только Он один, является источником изобилия?» Я отвечу на это так: «Бог обнаруживает свое существование и проявляет себя лишь через деяния жителей земных, то есть людей, и никаким иным образом».
Эти два типа людей – те, кто производит земные блага, и те, кто их потребляет, – существовали на земле во все времена, и им навсегда суждено оставаться врагами; те же, кто пытается их примирить, навлекают на мир наш погибель. Религия как раз и занимается тем, что старается их примирить.
Однако следует заметить при этом, что Иисус Христос вовсе не стремился объединить их – напротив, Он хотел отделить тех от других, как это следует из Притчи об овцах и козлах[10]! Христос так говорил: "Не мир пришел Я принести, но меч[11]".
Мессия – он же Сатана, он же Дьявол-искуситель – был, как когда-то считалось, одним из тех верховных существ, которые еще до Потопа были источником движущей миром силы.
Памятное видение
Ко мне явился Ангел и молвил такие слова: «О жалкий, неразумный юнец! Ты поступаешь ужасно! Ты поступаешь чудовищно! Подумай о пылающей Преисподней, на вечные муки в которой ты обрекаешь себя из-за избранной тобою стези».
На что я ответил ему: «В таком случае не хотел бы ты показать мне ждущую меня в вечности участь, дабы мы вместе с тобой поразмышляли над ней и решили, чей жребий лучше – твой или мой?»
И он повел меня через конюшню, а затем через церковь, после чего мы спустились в церковный сводчатый склеп, в конце коего была мельница. Пройдя через мельницу, мы вышли к пещере и утомительно долго, ощупью, пробирались вдоль ее извилистых стен, все ниже и ниже, пока перед нами не открылась необозримая, словно преисподние небеса, бездонная пустота. Когда, ухватившись за корни деревьев, мы повисли над сим безмерным пространством, я сказал такие слова: «Если не возражаешь, давай погрузимся в эту необъятную пустоту и посмотрим, не здесь ли кроется Провидение. Но если ты не решишься, я сделаю это сам». В ответ я услышал: «Не будь столь опрометчивым и самонадеянным, о дерзкий юнец! Нет нужды двигаться с места, ибо и отсюда будет виден твой жребий: он явится нашему взору, как только развеется мрак, и ждать остается недолго».
Так что я остался на месте, расположившись на верхушке огромного дуба средь переплетенных ветвей, в то время как Ангел висел, уцепившись за грибы, росшие на дереве головками вниз, над беспредельною бездной.
И вот, мало-помалу, сплошной мрак стал рассеиваться, и мы увидели под собой зияющую бездонную пропасть, в недрах коей полыхало багровое пламя и клубились, словно над пылающим городом, густые облака дыма. Где-то внизу, на огромном расстоянии от нас, повисло черное, но ослепительно яркое солнце, окруженное расходившимися от него во все стороны огненными тропами, по которым, вертясь, словно в танце, ползали гигантские пауки, гонявшиеся за добычей, представлявшей собой убегавших, а скорее уплывавших от них в бесконечную глубь существ преотвратительной формы, порожденных пронизывавшим все вокруг разложением. Воздух был буквально запружен ими, и казалось, что он из них состоит. Существа эти были дьяволы, имя коим – Демоны Воздуха. И тогда я спросил у моего спутника, в чем же заключается уготованный мне на веки вечные жребий, и он мне ответил: «Твой вечный удел – быть меж черными и белыми пауками».
Но в этот момент из пространства меж черными и белыми пауками вспыхнуло пламя и вырвалось облако дыма, ставшего стремительно опускаться вглубь и обволакивать черным саваном бездонные недра, так что они потемнели, словно штормовое море, катящее с оглушительным шумом волны. Теперь под нами ничего видно не было, кроме бушующей черной бури, но когда мы глянули на восток, то увидели между облаками и волнами низвергающиеся с высоты потоки крови с огнем, а на расстоянии в несколько брошенных камней от нас всплыл и тут же вновь погрузился в глубины змеевидный чешуйчатый хвост какого-то гигантского чудовища. А затем, примерно в трех градусах к востоку от этого места, над волнами показался и огненный гребень; он поднимался все выше и выше, подобный гряде золотых островерхих скал, – до тех пор, пока перед нашими взорами не предстали две огненно-красные сферы, заставлявшие отступать перед ними море, взвивавшееся облаками дыма. И мы поняли, что видим голову Левиафана[12]. Его лоб, словно у тигра, был испещрен зелеными и пурпурными полосами, а его пасть и красные жабры, видневшиеся над яростно клокочущей пеной, оставляли за собой в черной пучине кровавые следы, и он приближался к нам со всем неистовством отчаянно мятущейся души.
На что я ответил ему: «В таком случае не хотел бы ты показать мне ждущую меня в вечности участь, дабы мы вместе с тобой поразмышляли над ней и решили, чей жребий лучше – твой или мой?»
И он повел меня через конюшню, а затем через церковь, после чего мы спустились в церковный сводчатый склеп, в конце коего была мельница. Пройдя через мельницу, мы вышли к пещере и утомительно долго, ощупью, пробирались вдоль ее извилистых стен, все ниже и ниже, пока перед нами не открылась необозримая, словно преисподние небеса, бездонная пустота. Когда, ухватившись за корни деревьев, мы повисли над сим безмерным пространством, я сказал такие слова: «Если не возражаешь, давай погрузимся в эту необъятную пустоту и посмотрим, не здесь ли кроется Провидение. Но если ты не решишься, я сделаю это сам». В ответ я услышал: «Не будь столь опрометчивым и самонадеянным, о дерзкий юнец! Нет нужды двигаться с места, ибо и отсюда будет виден твой жребий: он явится нашему взору, как только развеется мрак, и ждать остается недолго».
Так что я остался на месте, расположившись на верхушке огромного дуба средь переплетенных ветвей, в то время как Ангел висел, уцепившись за грибы, росшие на дереве головками вниз, над беспредельною бездной.
И вот, мало-помалу, сплошной мрак стал рассеиваться, и мы увидели под собой зияющую бездонную пропасть, в недрах коей полыхало багровое пламя и клубились, словно над пылающим городом, густые облака дыма. Где-то внизу, на огромном расстоянии от нас, повисло черное, но ослепительно яркое солнце, окруженное расходившимися от него во все стороны огненными тропами, по которым, вертясь, словно в танце, ползали гигантские пауки, гонявшиеся за добычей, представлявшей собой убегавших, а скорее уплывавших от них в бесконечную глубь существ преотвратительной формы, порожденных пронизывавшим все вокруг разложением. Воздух был буквально запружен ими, и казалось, что он из них состоит. Существа эти были дьяволы, имя коим – Демоны Воздуха. И тогда я спросил у моего спутника, в чем же заключается уготованный мне на веки вечные жребий, и он мне ответил: «Твой вечный удел – быть меж черными и белыми пауками».
Но в этот момент из пространства меж черными и белыми пауками вспыхнуло пламя и вырвалось облако дыма, ставшего стремительно опускаться вглубь и обволакивать черным саваном бездонные недра, так что они потемнели, словно штормовое море, катящее с оглушительным шумом волны. Теперь под нами ничего видно не было, кроме бушующей черной бури, но когда мы глянули на восток, то увидели между облаками и волнами низвергающиеся с высоты потоки крови с огнем, а на расстоянии в несколько брошенных камней от нас всплыл и тут же вновь погрузился в глубины змеевидный чешуйчатый хвост какого-то гигантского чудовища. А затем, примерно в трех градусах к востоку от этого места, над волнами показался и огненный гребень; он поднимался все выше и выше, подобный гряде золотых островерхих скал, – до тех пор, пока перед нашими взорами не предстали две огненно-красные сферы, заставлявшие отступать перед ними море, взвивавшееся облаками дыма. И мы поняли, что видим голову Левиафана[12]. Его лоб, словно у тигра, был испещрен зелеными и пурпурными полосами, а его пасть и красные жабры, видневшиеся над яростно клокочущей пеной, оставляли за собой в черной пучине кровавые следы, и он приближался к нам со всем неистовством отчаянно мятущейся души.