Блоцкий О.. Ночной патруль

Прапорщик шел, спотыкаясь, не разбирая дороги, и злобно ругался.
С трудом он заполз в кабину. Семенов включил свет и обомлел. Лицо
Бочкова - сплошь свежайшие ссадины и царапины. Из толстенной вывороченной
губы сочилась кровь. Куртка в нескольких местах разорвана. Спереди - темные
крупные пятна, спина в пыли и грязи. Судя по всему, кто-то очень долго
валтузил прапорщика и катал его по земле. Причем ногами.
- Твою мать, твою мать, - упрямо произносил Бочков, то и дело поднося
разбитые руки к лицу. - Твою мать, обезьяна джелалабадская.
Семенов схватил котелок и вывалился из кабины.
- Твою мать в три погибели, шлюха подзаборная, - как заведенный,
продолжал заклинать Бочков.
Возле него озабоченно суетился водитель. Опускал кусочек марли в теплую
воду. Потом, закусив губу, осторожненько, слегка прикасаясь, водил им по
лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.
Пьяный прапорщик, как малое дитя, послушно поворачивался в руках
Семенова и все твердил.
- Мать твою так, блядь кабульская.
Наконец солдат закончил. Оторвал кусочек марли побольше, окунул в
котелок и протянул прапорщику.
- К губе приложите. Поможет.
- Сигарету и выключи свет, - простонал Бочков.
Мир раздвинулся и замелькал разноцветными всполохами на аэродроме,
переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.
В кабине, искрясь, рдели красные точечки. Они то исчезали, то
появлялись вновь.
- Козлы! Гады полосатые! - вспыхнул Бочков.
- Кто?
Прапорщика прорвало, и он закричал, давясь словами.
- Десантура - козлы! Змеи полосатые, которые за аэродромом стоят.
У-у-у, гады! Сижу, значит, выпиваю культурненько, а тут они вдвоем
вваливаются. Я им и говорю:
- Давайте, мужики, завтра увидимся. Вы, наверное, адресом ошиблись.
А шлюха как заверещит:
- Не уходите! Оставайтесь! Это он адресом ошибся!
- Это я ошибся!? - заревел Бочков и грохнул кулаком по панели. - Ох,
хотел я этой стерве в морду съездить, да бугаи навалились. Здоровые сволочи!
- прапорщик надолго замолчал, а потом начал бессвязно бормотать: - но...
короче... обман... получился... здесь.
Бочков затих, уронил голову на грудь и шумно задышал, постепенно
выравнивая дыхание.
По кабине густо плыл запах перегара. Семенов морщился и хватал воздух
ртом.
Музыка за забором, сложенным из бетонных плит, стихала. На аэродроме
гудели, взлетая и заходя на посадку, самолеты, нервно мигая красно-желтыми
фонарями.
От "инфекции" к уснувшим машинам торопливо скользнуло несколько теней.
Солдаты спешили обратно.
Бочков сопел, шлепал губами, постанывал и беспокойно ворочался на
сиденье.
Подбородок у Семенова пополз вниз. Солдат начал засыпать, когда
прапорщик охнул, распрямился и вцепился ему в руку.
- Семен, ты?
- Я!
- Заводи!!!
- ???
- Заводи! На Теплый Стан рванем. Давай! Живет там одна безотказная - в
любое время дня и ночи.
- Товарищ пра...
Бочков разжал пальцы и снизу-вверх двинул рукой. Клацнули зубы, голова
солдата откинулась назад.
- Быстрее, - зверел прапорщик, - не то я...
Машина тронулась.
- Фары будешь включать, когда скажу. За водкой еще заедем, - словно в
лихорадке трясся Бочков и жадно тянул воду из фляги.

Глубокой ночью патрульный бэтээр снялся с поста и пошел к Теплому
Стану. Опытный водитель фар не включал. С двух сторон наползали на дорогу
квадраты глиняных дувалов. Кое-где лениво побрехивали бездомные собаки.
С гор, окружающих Кабул, трассеры вычерчивали разноцветные пунктиры.
Стрельбы слышно не было. Казалось, что светлячки перелетают со склона на
склон, останавливаясь на время, чтобы передохнуть.
Сигов сидел наверху и зябко поводил плечами. Холодало. Рядовой
Рамишвили, который был рядом, участливо прошептал:
- Сейчас. Место тихое. Дукан далеко от домов.
Бронетранспортер свернул налево. Механик-водитель сбросил газ, и машина
беззвучно покатилась по асфальту.
Бэтээр впритирку остановился возле длинного металлического контейнера.
В таких по железным дорогам в трюмах судов перевозят грузы. Смекалистые
афганцы приспособили их под магазинчики.
Солдаты схватили плащ-палатку, мягко сползли на землю и завозились
возле замка. Дверь приоткрылась.
Сигов сидел на холодной броне. Затылок сдавило. Курить хотелось до
умопомрачения. Лейтенант, пересиливая себя, спрыгнул на землю и заглянул в
контейнер. Вспыхивал тоненький вороватый лучик. Солдаты накидывались на
пестрые целлофановые пакеты, которые стопками высились на стеллажах, и
швыряли их на брезент.
- Скоро?
- Есть товар! Есть! - радостно ответил Рамишвили.
Сигов насторожился - где-то вдалеке зашумел мотор. Сердце начало
цепляться за ребра. Лейтенант вскарабкался на бронетранспортер и сунул
голову в люк.
- Бойко, послушай! Кажется, едет кто-то.
Солдат вынырнул из машины, наставил ухо.
- Точно. В нашу сторону.
Механик-водитель тонко и длинно свистнул. Из контейнера выглянул
Рамишвили.
- Шухер! Едет кто-то. Сматываемся! - выпалил Бойко, юркнул вниз и стал
запускать двигатели.
Солдаты выскочили из дукана, выволокли тюк и начали втягивать его на
машину.
Сигов сжимал и разжимал пальцы. Машина шла в их направлении.

- Сейчас налево, - приказал Бочков. - Фары вруби, дубина. Через пятьсот
метров справа - дувал. Там Ахметка живет. Бухала у него - море!
Голубоватые конусы выжрали тьму перед машиной. В них - продолговатая
темно-красная коробка контейнера, а рядом - бронетранспортер. Номер закрыт
ящиками. Но рядышком - не спрятанная эмблемка, парашютик с самолетиками.
Человек в бушлате напряженно смотрит в их сторону, козырьком держа ладонь
над глазами.
- Десантура! - завизжал Бочков, схватил автомат, сбросил предохранитель
и высунул ствол в окно. - Гони, Семен, гони! Обороты! Ща я этим козлам
покажу, чтобы помнили долго, суки полосатые!

- Мимо пройдет, - донесся голос Бойко снизу. - Это наши, шурави.
Шарятся по городу просто так. Нажрались и катаются. А может, за водкой к
Ахметке едут. Только он ее здесь даже ночью продает.
У Сигова чуточку отлегло от сердца, но из кабины "КамАЗа" внезапно
ударила по бронетранспортеру густая прицельная очередь.
Лейтенант упал на землю и застонал.
Машина промчалась рядом, растворяясь во тьме.
Солдаты подбежали к Сигову. Он молчал. Рамишвили с разгона упал возле
него на колени. Фонарик выплюнул белое пятнышко света.
Лейтенант лежал на спине. Глаза недоуменно распахнуты. На левой стороне
груди чернели и наливались округлые пятна. Пальцы сжаты в кулак. Правая нога
подвернута.
Рамишвили медленно приподнялся.
- Биджебо! Чвени камандира моклес! - цепенея, проговорил он.
Первым опомнился Бойко.
- Плащ-палатку сюда и в госпиталь! Скажем, душары наш пост обстреляли,
вот он и погиб!

Через несколько месяцев в батарею на имя командира пришло письмо.
Округлый, ровный детский почерк.
"Наш пионерский отряд... Сигов Николай Иванович... Борется за право...
Гордимся выпускником школы... Воин-интернационалист... рассказать о
последнем бое героя... Собираем деньги на памятник... шефство над родителями
героя-офицера... Создаем музей... будем достойны имени..."
Горбунов, прочитав письмо, вызвал замполита.
- Слышь, - сказал капитан, морщась, - ответить надо. Только ты уж там
подвиг хороший придумай, чтобы прямо на героя тянул. Выдумай что-нибудь или
из книги какой-нибудь, что про войну, спиши.
А про себя комбат подумал: "Хороший был парень Колюха, да карта не так
легла".
Капитан по-прежнему играл в преферанс.