Блоцкий Олег. Пайса

   Завтракали на чистенькой аккуратной кухоньке. По стенам цветы увлечение жены - и легкие ажурные полки, сделанные Зинченко для баночек с приправами.
   Мальчишки нехотя ковырялись в тарелках и следили друг за другом. Потом одновременно объявляли забастовку и отодвигали тарелки. Жена сердилась, Зинченко - уговаривал. Пацаны ерепенились. Отцу это надоело, и он прикрикивал. Надув губы, дети начинали молотить ложками. Тарелки моментально пустели.
   Но особое, пронзительное, щемящее отцовское чувство возникало у Зинченко вечером, когда сыновья, набегавшись за день, тихо дышали в кроватках. Зинченко склонялся к вымытым головенкам, шевелил дыханием волосы, а на глаза почему-то набегали слезы. "Пацаны, мои пацаны", - радостно и в то же время с чувством благоговения перед природой и женой, подарившими ему это счастье, думал он. От сыновей струилось тепло. Они пахли молоком и чистой кожицей. У Зинченко сладко кружилась голова.
   Прапорщик раскурил потухшую сигарету, и его бесцветный взгляд вновь застыл, не замечая бегущих вдоль дороги порушенных строений, вырубленных виноградников и советских постов.
   Во время отпуска пацаны с двух сторон висели на Зинченко, не отпуская его ни на секунду. Они прижимались к нему, терлись, дергали за штанины и постоянно тянули в разные стороны: "Папа! Пойдем в кино!", "Нет, папа, пойдем в мороженое!", "Нет, пойдем лучше в тир - стрелять!"
   Зинченко вздохнул.
   Когда приедет, надо будет с ними в зоопарк сходить - в прошлом отпуске не успели. И на футбол обязательно. Взрослые уже - пусть к большому делу приобщаются. С матерью-то больно не походишь. Да и в обновках покрасоваться надо обязательно. Какие костюмчики везет пацанам Зинченко! А игрушки! В Союзе о таких и не знают.
   Ребята смеялись: "Ты что, очумел? Да на эти деньги еще магнитофон купить можно. Ну ты и придурок!"
   "Это вы придурки, ребята, - думал Зинченко и часто моргал блестящими глазами, - у меня два сына растут. Пусть увидят то, чего отец никогда не видел. Пусть ходят в том, в чем я никогда не ходил. Можно подумать, я здесь торгуюсь, потому что жадный очень. Да ни черта подобного! У меня форма есть - перехожу как-нибудь. А вот жену одеть надо, чтобы не хуже других была. Пацанов опять же. Машину купить неплохо было бы. И обязательно на юг съездить в первый же отпуск. Стыдно подумать - восемь лет с женой живу, а так ее к морю и не свозил. И пацаны не знают, что это такое. Ничего, ребята, наверстаем, - успокаивал мысленно то ли себя, то ли семью Зинченко. - Вот приеду - тогда заживем!"
   Прапорщик улыбнулся, и вновь мысли вьюгой закружились в голове.
   "А еще старики! Надо обязательно ревизию всему хозяйству навести. Много ли они сами наработают? Забор новый поставить, крышу перестелить, дрова на зиму завезти, перепилить, переколоть и в поленницу уложить. Да чтобы в деревне не было работы? - Зинченко усмехнулся. - Только для лентяя нигде работы нет, да для брата-алкаша. Рядом живет, а пальцем не пошевелит родителям помочь. Нет, к старикам надо непременно заехать и поработать там основательно".
   За такими думами и не заметил Зинченко, как колонна уперлась в Баграмский перекресток, съезжая на обочину вправо.
   Старший пошел к комендачам - подавать списки на людей и технику. Зинченко спрыгнул на землю, скинул бронежилет и потянулся, разводя руки в стороны.
   Водитель всю дорогу искоса поглядывал на молчаливого прапорщика и гадал, что же произошло с веселым, никогда не унывающим старшиной. Так ничего и не надумав, Зеленов решил заняться делом. Он достал гранату, ввернул в нее запал и привязал к кольцу шнурок. После чего гранату сунул в карман.
   "Дубина, не дубина, - удовлетворенно подумал Иван, - а выводы делаю. Старшина верную вещь говорит. Зачем этот автомат? Еще раз смеяться надо мной начнет - покажу гранату со шнурком, как у него, он и замолчит".
   Зинченко шел вдоль колонны, разминая затекшие ноги.
   Справа, перекрученные, точно колючая проволока, стояли виноградники. Выгоревшее белое солнце висело над темно-зелеными рощами, деревья пучками торчали на горизонте. Слева тянулась гряда невысоких гор.
   Навстречу прапорщику мчался дуканщик Юсуф, крестом разбросав руки в стороны.
   - Привет, командор! Что сдаешь? Товар есть? Какой? Говори! Брать буду!
   - Да нет ничего, - отмахнулся Зинченко.
   Юсуф фыркнул и побежал дальше.
   Тут старшина вспомнил о Шурике, охнул и окликнул дуканщика.
   - Юсуф, давай ко мне!
   Афганец вернулся. Приветливая, радушная улыбка не сходила с его исцарапанного разбитого лица.
   - Где рыло покарябал? - поинтересовался Зинченко.
   - Э-э-э, - дуканщик засмеялся, черные глаза весело блеснули. - Водку вчера пил на одиннадцатой заставе. У Вовки-артиллериста день рождения был. Домой шел - упал.
   - А! Я думал, дрался с кем-то. Слышь, есть товар. Кондер.
   - Давай, беру, - заплясал Юсуф, потирая руки, - деньги есть.
   Он задрал полы длинной рубахи и достал из кармана штанов толстенную пачку денег.
   - Шестьдесят тысяч.
   - Новый, старый?
   - Нормальный.
   - Давай, беру.
   - Сейчас колонна тронется, отъедем за ДКП, там и скину тебе.
   - Нет! - испугался Юсуф, схватил русского за руку и зашептал, озираясь по сторонам. - За ДКП нельзя. ХАД сейчас здесь. ХАД всех ловит. За ДКП никак нельзя.
   - А где можно? - спросил прапорщик, зная, что афганцы просто трепещут перед своей службой госбезопасности.
   - Давай в кишлак. Место хороший, тихий. Заехал на пять минут и выехал. А здесь нельзя - ХАД. Кондер обязательно беру. Очень надо кондер. Брат двоюродный просил.
   Шестьдесят тысяч были очень хорошие деньги. Нигде по всей дороге Зинченко за такую цену его не продал бы. И прапорщик решительно махнул рукой.
   - Ладно, черт с тобой! Заскочу в кишлак. Только деньги приготовь, чтобы все точно было.
   - Конечно, командор, конечно. Юсуф не западло. Сейчас еду кишлак. Буду ждать там.
   Дуканщик метнулся к дороге, замахал рукой. Проезжающий афганский грузовик, разукрашенный, как новогодняя елка, притормозил. Юсуф вскочил на подножку и радостно замахал Зинченко.
   Прапорщик подошел к "КамАЗу", стоящему чуть ли не в голове колонны.
   - Слышь, Толик, - сказал он молодому прапорщику, который, раскинувшись на сиденье, кольцами пускал дым, - за одиннадцатой заставой, прямо напротив Калаханы, остановись. Изобрази, что у тебя поломка. Я к тебе пристроюсь для охраны, а потом в кишлак заскочу. Вещь надо одну сдать.
   - Не опасно? - спросил лениво Толик, выпустив очередное кольцо дыма.
   - Нет. Кишлачок мирный, душками там и не пахнет. Я заезжал туда.
   - Лады, - сказал Толик, - но с тебя три банки пива.
   - Идет!
   Старший колонны выскочил из-за ограды, поверх которой была натянута маскировочная сеть, и сделал отмашку рукой.
   Машины начали выползать на дорогу.
   "Урал" проехал одиннадцатую заставу. Показалась Калахана. На обочине "КамАЗ". Водитель держал автомат в руках и озабоченно пинал скаты, глядя по сторонам.
   Зинченко остановился, выпрыгнул из машины и показал большой палец Толику.
   - Сейчас, Толян. Одна нога здесь, другая там.
   Прапорщик свистнул, и из кузова, откуда торчали стволы зенитной установки, показались два солдата.
   - Давайте, спрыгивайте, - приказал Зинченко. - Помогите людям.
   Лишних свидетелей Зинченко не любил, а Зеленов был парнем проверенным, ходил с прапорщиком в связке постоянно, как альпинист.
   Машина въехала в кишлак. К ней торопился Юсуф. Он запрыгал под колесами, и "Урал" остановился.
   Зинченко открыл дверь, спрыгнул на землю.
   - Ну как? Деньги гото...
   Закончить предложение старшина не успел.
   У Юсуфа исказилось лицо, и он бросился на прапорщика. Дуканщик прижал руки Зинченко к туловищу и пытался повалить его на землю. Неизвестно откуда с разных сторон на старшину навалились бородатые мужики.
   - Ванька, гони! - Зинченко обреченно сопротивлялся изо всех сил. Беги, Иван! Я - все!!!
   Старшину повалили на землю. В клубах поднявшейся пыли, в мешанине тел ему пытались завернуть руки за спину. А Зеленова уже вырывали из кабины с другой стороны бородачи с автоматами в руках.
   Грохнул оглушительный взрыв. Что-то с треском раскололось, посыпалось, зашуршало. Резкие крики и протяжный вой наполнили улицу.
   Руки, цепко держащие Зеленова, на мгновение разжались. Солдат схватился за шнурок.
   - Товарищ старшина! - жалобно всхлипнул Иван, зажмурил глаза и, боясь, что ему не успеть, резко дернул рукой.
   Один за другим в кишлаке хлопнули два разрыва. Тугая волна выплеснула на дорогу стоны и вопли искалеченных людей.
   Толик мотнул головой, разрывая кольцо дыма, швырнул окурок на дорогу и замолотил солдат кулаками.
   - Прыгайте в кузов, быстро. Рвать надо когти, пока не поздно.
   "Вот тебе и спокойный кишлак, - думал побелевший Толик, - мог бы и я влипнуть".
   "КамАЗ" помчался к Чарикару.
   "Полтинник" подняли по тревоге. В городке шум, беготня и грохот БМП, выползающих из парка.
   Из кабинета заместителя командира дивизии выскочил здоровяк подполковник, командир полка, и помчался по коридору.
   Беспроволочный солдатский телефон сработал моментально - каждый в полку знал, что где-то за баграмским перекрестком душки замесили "соляру".
   Подполковник вскарабкался на БМП, приладил поудобнее шлемофон на голове, и колонна заскрежетала, пошла вперед, растягиваясь, как меха у гармони.
   Обогнув аэродром, боевые машины пехоты выскакивали на шоссе, сворачивая налево.
   Механики-водители с лицами, белыми от пыли, утонув по шею в машинах, гнали на полном ходу. Пестрые афганские грузовики и автобусы сворачивали в сторону, вываливаясь на обочину. Афганцы хорошо знали - шурави дорогу не уступают.
   Звенели гусеницы и оставляли белые рубцы на асфальте.
   Через час с небольшим броня подошла к Калахане. БМП застыли напротив кишлака и дружно повернули башни в сторону построек.
   Кишлак казался пустым. Вдоль дороги ни единого человека. В полуденном мареве колыхались, переламываясь в струях жаркого воздуха, серые стены оград и домов. Над ними - широкие купола деревьев.
   Из колонны выкатилась почти квадратная темно-зеленая машина и подошла к головной командирской.
   На башне у нее - четырехугольный большой ящик, укрытый брезентом. Солдаты расчехлили странный ящик. Он оказался громкоговорителем. Лейтенант-переводчик отошел от машины, разматывая черный гибкий шнур и приближая коричневый микрофон к губам.
   Громкоговоритель-колокол потрескивал и шипел. Затем он грохнул и разметал твердые слова по зеленке:
   - Товаджо! Товаджо! Товаджо! Старейшины и жители кишлака Калахана! Советское командование желает начать с вами переговоры. Предлагаем старейшинам кишлака выйти для встречи с советскими офицерами. В противном случае мы открываем огонь. Пострадают невинные дети, женщины и старики. Не подвергайте опасности себя и свои жилища! Выходите на переговоры! Время на размышление - двадцать минут. Повторяю...
   Последние слова растеклись, исчезая, по кишлаку. Вновь - настороженная тишина.
   Афганские машины, которые постоянно шли по трассе, теперь останавливались с двух сторон задолго до кишлака, тромбами закупоривая дорогу. Никто из водителей не хотел подставлять голову под шальную пулю.
   - Как думаешь, выйдут? - спросил подполковник у переводчика.
   Лейтенант пожал плечами.
   - Вряд ли. Воевать не будут - это точно, но и выйти не выйдут. Все мирные давно ушли из кишлака, а душки в норы забились - пережидают.
   Подполковник поглядывал на часы, покуривая сигаретку. Через полчаса он кинул окурок на обочину и сполз вниз.
   Тишина хрустнула, как выдавленное из окна стекло, падающее на бетонный пол, и разлетелась на мириады мельчайших кусочков.
   От стен брызнули и полетели ошметки. Деревья часто задрожали и затряслись, точно их бил озноб.
   Стрельба длилась долго, и грохот казался уже монотонным. Снаряды безжалостно крошили кишлак. Затем наступила тишина.
   - А ну еще раз! - выглянул подполковник из люка. - Скажи, что не уйдем, пока наших не отдадут. Если по-хорошему не понимают - авиацию вызовем.
   Металлический голос затопил всю округу, эхом взлетая в белесое небо.
   Подполковник бросил взгляд на часы. Тишина. Ни малейшего движения. Лишь покачиваются искалеченные ветви на распотрошенных деревьях.
   Командир полка вздохнул и взялся за ларингофон.
   Дорога загудела и затряслась. Облако дыма на ней ширилось и пухло. Разрезая его, к командирскому БМП подошел бронетранспортер.
   Стрельба оборвалась. Тишина давила и закладывала уши.
   - Слышь, лейтенант, - закричал подполковник оглохшему лейтенанту. Давай, прыгай на бэтээр и дуй на заставу. Духи пацана прислали. Говорит, что сейчас наших принесут. Допроси душков, разузнай все подробности и возвращайся обратно.
   Ждать пришлось недолго. Откуда-то сбоку, из-за кустов, вынырнули на дорогу два маленьких афганца. Упираясь в поперечную деревянную ручку, они медленно катили перед собой плоскую тележку на двух колесах. На таких обычно развозят фрукты и даже торгуют с них, установив рядом с горкой плодов примитивные весы. Сейчас на тележке лежало два больших тюка.
   Ребятишки подкатили тележку к посту и остановились, испуганно глядя на офицеров, в страхе притоптывая босыми ногами. Это были младшие сыновья погибшего дуканщика Юсуфа.
   "Вот сволочи - детей прислали. Сами боятся вылезть", - зло подумал лейтенант, подходя к тележке. За ним - его солдат и офицеры поста.
   - Сколько их было?
   - Двое, двое! - одновременно ответили мальчишки, пугливо тараща большущие глаза на русских. - Только двое! Их никто не хотел убивать. Они сами. Гранатами. Командор и сорбоз.
   - Покажите! - приказал переводчик.
   Ребята схватились за края грубой мешковины и потянули на себя.
   Недовольно загудев, взлетел огромный рой больших темно-зеленых мух. Сделав небольшой круг, он спикировал на останки человеческой плоти.
   У трупов почти одинаково - напрочь - были вырваны животы. А потом разрушительные силы гранат поиздевались над телами по-разному. У старшего оторвана голова вместе с плечами и прилажена сейчас на прежнее место кое-как. У солдата - вырваны обе ноги, располосовано на части лицо. Лоскутами - темно-бурая форма, ошметки мяса и кусочки костей. По всему этому жадно ползали мухи, гудя от удовольствия.
   Лейтенант отвел глаза в сторону, сплюнул и посмотрел на мальчишек.
   - Накройте и пошли прочь.
   Взлетело черное, жужжащее облачко, мальчишки бросились к кустам, постоянно оглядываясь, - наверное, боялись, что им начнут стрелять в спины.
   Лейтенант достал пачку сигарет и пустил ее по кругу. Офицеры молча закурили.
   Вдруг у них за спиной кто-то закашлялся. Молоденький солдат, подчиненный лейтенанта, стоял на обочине, сломавшись в поясе. Его выворачивало наизнанку. Солдат развел руки в стороны, дрожал и дергал головой.
   Офицеры еще сильнее начали сосать сигареты. Лейтенант сошел с дороги и заглянул солдату в лицо. Оно было белым, мокрым и безжизненным.
   - Ничего, пройдет. На пост сходишь - умоешься, - сказал громко лейтенант. - Я же говорил тебе перед выездом - не ешь консервы с хлебом, в дороге укачает. Видишь, как оно вышло. Не переживай, с кем не бывает, ободряюще закончил лейтенант и отошел.
   Но и сам он чувствовал, как что-то мутное и тяжелое перекатывается у него в животе, подступая к горлу.