Блок Лоуренс. Бросок в Европу

   — Возможно.
   — Так чего мы ждем? Все в самолет. Быстро, все полезли в этот сукин блин!
   Он первым поднялся по трапу, мы последовали за ним. Из джипа какой-то человек что-то кричал в мегафон.
   — Заткнись, сукин блин, — прокричал в ответ Игорь Радек и, как только последняя девушка скрылась в самолете, захлопнул и загерметизировал дверцу люка.

Глава шестнадцатая

   В экспериментальном самолете-бомбардировщике нам нашлось место только в бомбовом отсеке. Каждому досталось по ячейке, да еще остались лишние.
   Будь на нашем месте бомбы, их бы надежно закрепили на время полета, иначе они рванули бы еще на взлете, вывалившись из ячеек.
   Что произошло с нами?
   Едва мы расселись по ячейкам, двигатели оглушающе взревели, и в мгновение ока мы оторвались от земли. Никакого разгона, плавного набора скорости. Раз — и самолет начал резко набирать высоту.
   Девушки завизжали, Милан, в полной уверенности, что мы с такой же скоростью понесемся вниз, поднял воротник и вжал голову в плечи. Минна, сидя у меня на руках, маленькая, тепленькая, спокойно спросила, как долго нам лететь до Америки. Она ничего не знала о самолетах, а потому ей и в голову не пришло, что надо чего-то бояться.
   — Не знаю, — ответил я. — Полагаю, не очень долго.
   — И куда мы поедем по прибытии, Ивен?
   — В тюрьму.
   — В тюрьму?
   — Шутка. Не знаю, Минна. Сначала надо долететь до Америки.
   — А почему кричат латышские девушки, Ивен?
   — Может, от радости, что попадут в Америку.
   — Но почему надо кричать?
   — Вроде бы они уже и не кричат.
   — Да, — согласилась она. — Не кричат.
   Они не кричали, потому что разгон практически прекратился. Должно быть, наш самолет набрал крейсерскую скорость.
   — Ивен? Когда ты говорил с этим человеком, я ничего не понимала. Вы говорили на русском?
   — Сначала на русском, потом перешли на английский.
   — А я научусь говорить на нем?
   — Да.
   — Сукин блин, это на английском?
   Я на мгновение закрыл глаза. Когда открыл, ответил:
   — Игорь не очень хорошо говорит на английском. Это некультурное выражение.
   — Как zirgs-prens?
   — Неужели Милан...
   — Когда я спросила его, он сказал, что это некультурное выражение, но он все время повторяет его. Я этого не понимаю.
   «Zirgs-prens, — подумал я. — Сукин блин».
   — Думаю, мне надо пойти в кабину пилота и поговорить с Игорем. Узнать, где мы находимся. Ты подожди здесь, хорошо?
   — Да, Ивен.
   Первым делом я проверил девушек. Некоторые еще не пришли в себя после такого взлета, ничего подобного они не ожидали, но Зента заверила меня, что все у них хорошо. Ни синяков, ни сломанных костей, лишь временный нервный стресс.
   София уже рассказывала им о Карлисе и его друзьях из Латвийской армии в изгнании. «Высокие, сильные мужчины, все трудолюбивые, с хорошей работой, накопительным пенсионным счетом, страховкой. У многих нет жен. Им очень хочется жениться на латышках, а где им найти латышек в Америке? Поэтому, как только мы прилетим...»
   Тут уж самые нервные успокоились и навострили уши. А глазки загорелись у всех. Женщине не страшны никакие трудности, если она знает, что закончится все замужеством.
   И не просто замужеством.
   — Стиральные машины, — вещала София. — Автомобили, новые, большие, один для мужа, второй — для жены. Телевизоры, цветные телевизоры с множеством каналов. Если не нравится одна программа, переключаешь канал, а там другая!
   «Американская мечта», — подумал я.
   — И шубы! Все платья из Парижа, в доме больше спален, чем людей, и каждая со своей ванной. На полу ковры от стены до стены...
   Милан по-прежнему сидел, подняв воротник, спрятав голову в плечи. Я спросил, как дела. Он пробормотал что-то нечленораздельное. Вроде бы он ничего не сломал, но, должно быть, сама идея воздушного путешествия вызывала у него неприятие. Я двинулся дальше и уже не услышал, что еще рассказала София о сказочной американской жизни. Оставалось только надеяться, что девушки не сильно разочаруются, обнаружив, что действительность несколько расходится с мечтой.
   Я опустился в пустующее кресло второго пилота рядом с Игорем, пристегнулся. Он, сверкая глазами, повернулся ко мне.
   — Видишь? Что я говорил? Никаких проблем?
   — А горючего достаточно?
   — Более чем достаточно. Хватит, чтобы долететь до Вашингтона и вернуться.
   — Долететь до Вашингтона и вернуться, — повторил я.
   — На обратный путь горючего потребуется меньше.
   — Почему?
   — Возвращаются налегке. Без бомб.
   — Ага.
   — Так ты сказал, Аляска?
   — Совершенно верно.
   — Пара пустяков. Перемахнем через Северный полюс, и все дела. Я доставлю вас на Аляску. Нет проблем.
   — Нас, наверное, уже преследуют другие самолеты.
   — Не волнуйся.
   — Но они знают, что мы улетаем, не могут же нас просто так отпустить.
   — Этот сукин блин перегонит всех, — он любовно похлопал рукой по приборному щитку. — Второго такого самолета нет. Самый быстрый истребитель-бомбардировщик.
   Один из приборов запикал. Я подумал, что пикать может радар. Может, сообщает Игорю, что земля там, где ей и положено быть.
   — В салоне все в порядке?
   — Да, все хорошо.
   — Эти девушки не русские, так? Говорят не на русском. И не на английском.
   — Они латышки.
   — Классные герлы. Правда. Такие пупсики.
   Латышские пупсики, уточнил я про себя, прислушиваясь к пиканью. Вроде бы оно стало громче.
   — Так ты уверен, что нас никто не догонит.
   — Само собой. Знаешь, что это за самолет? Истребитель-бомбардировщик МИХГ-1. Первый и единственный во всей России.
   — А нет более быстрого самолета?
   — Только истребитель МИХГ-2. Тот же двигатель, но сам самолет меньше, поэтому скорость его выше. Тоже один на всю Россию.
   — Только один?
   — Да, один. На нем летает Алексей Бордунин. Тот еще сукин блин. Вечно задирает нос.
   — И он быстрее этого самолета?
   — На самую малость, не волнуйся.
   — Я думаю, он преследует нас. Это пиканье... — я указал на экран радара, — ...тому свидетельство.
   Глаза Игоря превратились в щелочки. Он пристально всмотрелся в экран.
   — Сукин блин, — вырвалось у него.
   — Это он?
   — А кто же еще? Опять выеживается.
   — Он нас догонит?
   — Попытается посадить. Мы еще над советской территорией. Он попытается заставить нас снизиться и сесть на один из близлежащих аэродромов.
   — Но мы не можем...
   — Выеживающийся сукин блин. Видишь? Этот рычажок приводит в действие элероны. Я даю ему знать, что мы сдаемся.
   — Но...
   — Спокойно. Скажи всем, чтобы сидели тихо. Скажи телкам, волноваться не о чем. Сейчас мы развернемся.
   На латышском я попросил всех за что-нибудь ухватиться, потому что самолет разворачивается. К счастью, никто не спросил, зачем. Игорь шевельнул ручкой управления, и самолет начал описывать широкую дугу.
   Через фонарь кабины я увидел точку, которая по мере приближения росла в размерах. Вскоре стало ясно, что это самолет.
   — Сукин блин, — пробормотал Игорь. — Привет, Алексей. Хвастаешь перед девушками, какой у тебя быстрый самолет, смеешься над теми, кто летает на более медленных. Что ж, посмотрим, кто будет смеяться последним, сукин ты блин. Смотри.
   Он вдавил в пол какую-то педаль. Под нами что-то заревело, а потом преследующий нас истребитель взорвался.
   — Такие вот дела, Алексей, сукин блин. Получай, хвастун! Получай за все!
   Он смеялся, смеялся, смеялся. Потом вновь развернул самолет к Северному полюсу.
   — Повезло, что я не ошибся, — добавил он какое-то время спустя под мерное гудение двигателей. Пиканье больше не раздражало.
   — Ты о чем?
   — Педали. Не мог вспомнить, какая отстреливает ракеты. Самолет всегда вооружен ракетами, но в экспериментальных полетах я их не использую. Тут две педали, одна — для ракет, вторая — нет. Я выбрал левую, и прощай, Алексей.
   — А для чего правая?
   — Для сброса бомб. Но бомб у нас нет, так что...
   — Девушки, — напомнил я.
   — Не волнуйся, я нажал на нужную.
   — Девушек разбросало бы по всей России.
   — Я нажал на нужную.
   Я закрыл глаза, открыл, отстегнул ремни безопасности и молча вернулся в бомбовой отсек. Все сидели на своих местах. С кнопкой Игорь не ошибся. Или с педалью.
   Минна пожелала знать, что произошло. Я отвечал обтекаемо, в общих чертах, не упомянул о том, что все они могли покинуть самолет до того, как он приземлится. Сказал, что другой самолет, плохой, пытался догнать нас, но Игорь ракетой разнес его в клочья.
   Она широко улыбнулась. Спросила, как можно выразить радость на английском, если хочется обойтись без сукиного блина. Я ответил: «Ура! Отлично! Здорово!»
   — Ура! Отлично! Здорово! — повторила за мной она.
   Латышские девушки молчали. Две или три даже заснули. Милан тоже спал. Я поудобнее усадил Минну, укрыл, предложил поспать. Она улыбнулась, поцеловала меня и закрыла глаза.
   Сам же вернулся в кабину.
   — Эй, Аляска под нами.
   — Откуда ты знаешь?
   — Частенько летал над Аляской. Фотографировал. Где ты хочешь приземлиться? На военной базе?
   — Ты сможешь ее найти?
   — Я знаю их все. Нет проблем. Самая большая около Фэрбанкса. Нет проблем.
   Он что-то сделал, чтобы уменьшить скорость, потом направил самолет вниз. Как он нашел базу, я не имею ни малейшего понятия. Наверное, действительно часто тут летал. Возможно, наша система противовоздушной обороны не так уж и хороша. Но около авиабаз она, конечно же, лучше. Как только мы увидели взлетно-посадочную полосу, навстречу поднялись самолеты с опознавательными знаками США и закружили над нами.
   — Я бы мог их сбить, — пробурчал Игорь.
   — Не надо.
   — Не буду.
   Другие самолеты пронеслись мимо. В первое мгновение я не понял, куда они держат путь. Потом догадался.
   Они полетели туда, откуда мы прилетели.
   — Приземляйся побыстрее, — попросил я Игоря. — Надо сказать, чтобы эти самолеты завернули.
   — Нет проблем.
   Посадка заняла куда больше времени, чем взлет. Игорь не спикировал на посадочную полосу, а очень мягко подвел к ней самолет, так что нас если и тряхнуло, то чуть-чуть. Как только самолет остановился, его окружили вооруженные люди. Числом с сотню.
   — Что дальше? — спросил Игорь.
   — Выходим.
   — Снаружи холодно. Снег.
   — И горячего приема ждать не приходится. Боюсь, нам здесь не обрадуются.
   Я вышел первым, Игорь — за мной, потом латышские девушки. Нас встретили суровые взгляды. Я выбрал клоуна, у которого золота на форме было побольше, чем у остальных, и направился к нему. Рубя слова, спросил, кто командир базы, и он ответил, что он.
   — Тогда верните на базу свои самолеты. Это не вторжение, а операция спасения.
   — Что за черт, — рявкнул он, но повернулся, отдал приказ кому-то из своих подчиненных, и тот побежал к коммуникационному центру.
   — И кто...
   — Это Игорь Радек, полковник военно-воздушных сил СССР, — я указал на Игоря. Не знал, конечно, полковник он или нет, но для вопросов времени не было. — Он просит политического убежища и передает США существующий в единственном экземпляре экспериментальный истребитель-бомбардировщик МИХГ-1.
   — Какого...
   — Сукин блин, — вставил Игорь.
   — А это двенадцать членов гимнастической сборной Латвийской Советской Социалистической Республики, — продолжил я. — Они тоже просят политического убежища. И они замерзают, как и мы. Нельзя ли отвезти нас в теплое помещение?
   — Само собой. А ты кто?
   — Американский гражданин. Меня зовут Ивен Майкл Таннер. Это все, что я могу вам сказать.
   — Что?
   Внезапно навалилась усталость.
   — Отвезите нас куда-нибудь. Где тепло. Здесь холодно, не так ли?
   — Послушай, парень...
   — Вам надо позвонить, куда вы всегда звоните, если происходит что-то странное. Полагаю, в Вашингтон. Просто назовите мои имя и фамилию. На это потребуется время, но рано или поздно сюда приедет какой-нибудь идиот с оберткой от жевательной резинки, и тогда все устаканится, а я смогу поехать домой.
   — Я не понимаю.
   — Никто не понимает. Очень хочется в тепло. Нас куда-то отвезли. Там было гораздо теплее, чем на летном поле, и это радовало. Для Аляски наша одежда не годилась. Игорь-то в летном костюме чувствовал себя комфортно, а мы никак не ожидали, что нас встретит такой мороз.
   — А теперь рассказывай, Таннер.
   — Я уже все рассказал, — ответил я. — Снимите телефонную трубку и назовите мою фамилию. Скажите, что я ничего вам не рассказываю. А если какой-нибудь выпускник Лиги плюща^[5] даст вам обертку от жевательной резинки, прочитайте, что написано на обороте. Возможно, что-то важное.

Глава семнадцатая

   На этот раз обошлось без выпускника Лиги плюща и оберток от жевательной резинки. На этот раз новости быстро дошли до Шефа, также вскоре ко мне вновь пришел командир базы. На его лице явственно читалось недоумение.
   — Таннер, я не знаю, кто ты...
   Насчет своего статуса у меня тоже не было определенности.
   — ...но связи у тебя о-го-го. Этим вечером гимнастическая команда вылетает в Нью-Йорк. Там их встретит какой-то атташе из спортивного отдела миссии культурного обмена Государственного департамента. Полагаю, они будут в хороших руках. Государственный департамент устроит им отличную рекламу.
   — Несомненно.
   — Этот идиот-летчик побудет с нами, пока авиационные эксперты будут изучать его самолет. Ему придется ответить на много вопросов. У нас есть люди, которые говорят на русском.
   — Он говорит на английском.
   Командир посмотрел на меня. Через несколько секунд я отвел взгляд. Подумав при этом: «Сукин блин».
   — Он будет отвечать на вопросы здесь, а Бутек — в Вашингтоне. Начальник югославского отдела Государственного департамента хочет тесно с ним пообщаться. Вроде бы речь пойдет о книге...
   — Да, он хочет написать книгу.
   — Мне без разницы. А вот ты — отдельная статья. За тобой выслали самолет, Таннер. Он будет здесь через пару часов. Я не знаю, на кого ты работаешь, но самолет должен забрать тебя и увезти незнамо куда. Во всяком случае, мне этого знать не положено.
   — Хорошо.
   Он пристально смотрел на меня.
   — По тебе не скажешь, что ты — важная птица. Я оглядел золото мундира, седые волосы, военную выправку.
   — По вам скажешь.
   — Да? — он нахмурился. — Вы же работаете за кулисами. Не буду прикидываться, что понимаю вас.
   — Мы — самые обычные люди.
   — Вот-вот, — он вздохнул. — Чувствуй себя как дома. В это время я обычно отдаю должное шотландскому. Составишь мне компанию?
   — С удовольствием.
   Он налил нам обоим виски. Как только я осушил свой стакан, наполнил его вновь.
   — Таннер, за дверью два агента ЦРУ, которые хотят поговорить с тобой.
   — А что вам сказали в Вашингтоне?
   — ЦРУ не должно с тобой общаться.
   — Ослушаться я не могу.
   Он присвистнул. С каждой минутой он все больше убеждал себя в том, что я таки важная птица. Я, со своей стороны, не осознавал своей важности. Действительно, ничего особенного я не сделал. Постоянно оказывался не в том месте и не в то время, в результате чего собирал вокруг себя людей и вещи, которые и притащил в Америку. Я бы мог гордиться собой, если бы этот результат стал логическим завершением блестяще разработанного плана. Но никакого плана не было и в помине, так что гордости за свои деяния я не испытывал. Только усталость. И жажду. Поэтому выпил и второй стакан.
   — Ты, должно быть, устал, Таннер. Кстати, как мне к тебе обращаться? Просто Таннер? Никто не назвал мне твое звание, хотя у вас, должно быть, таких званий, как в армии, и нет... а может, есть. Я с вашей братией практически не знаком...
   Он, должно быть, полагал, что к важной птице только по фамилии не обращаются. Ей должно предшествовать еще какое-нибудь слово, придающее значимость фамилии.
   — Таннер меня устраивает, — заверил я его. — В этом случае я точно буду знать, к кому вы обращаетесь.
   — Ладно, Таннер так Таннер. Слушай, ты, наверное, валишься с ног. Самолет прибудет только через два часа. Хочешь поспать?
   — Премного благодарен, но спать не буду.
   — Сон еще никому не вредил.
   — Не сейчас.
   — Вижу, крепкие вы ребята, но я думал, что ничто человеческое вам не чуждо. Не буду тебя отвлекать, Таннер, и... — Он протянул мне руку, которую я после короткой заминки, просто не сообразив, что к чему, пожал. — Я горжусь тем, что познакомился с тобой, Таннер. Ты молодец. То, что ты сделал...
   Я постарался побыстрее отделаться от него. Самолет прибывал через два часа, а у меня еще хватало дел. Следовало проинструктировать девушек, что надо говорить, а о чем лучше промолчать. Проинструктировать Милана, чтобы он говорил, что книга еще не написана. Если бы в Госдепе узнали, что рукопись существует, то захотели бы подкорректировать ее, прежде чем сдавать в печать.
   А еще надо было взять у Милана китайские документы. Мы пошли в туалет и переклеили конверты с тела Милана на мое. Мне не хотелось, чтобы документы попали в государственные структуры. Сначала следовало узнать, о чем в них идет речь.
   — Говори им как можно меньше, — наказывал я Милану. — Не упоминай о польских микрофильмах, Минне и китайских бумагах. Притворяйся, что не понимаешь вопросов. Настаивай, что хочешь поехать в Нью-Йорк и там спокойно работать над своей книгой. Говори...
   — Не надо мне ничего объяснять, Ивен, — он широко улыбнулся. — Я скажу им то, что сказал бы представителям любого правительства. Я ничего им не скажу.
   — В Нью-Йорке сразу позвони мне.
   — Как я тебя найду?
   — Мой номер есть в телефонном справочнике Манхэттена.
   — Очень хорошо.
   Потом я забрал Минну, и мы вместе стали ждать самолета.
   Ожидание не затянулось. Через час с небольшим к нам подошел какой-то военный и сказал, что самолет приземлился. Минна крепко спала. К самолету я отнес ее на руках. У трапа стояли двое мужчин, которых я видел впервые.
   — Таннер? — спросил один.
   Я кивнул и начал подниматься по трапу. Положил Минну на сиденье, пристегнул ремнем безопасности, сел рядом.
   — Про ребенка нам ничего не говорили, — сказал мужчина.
   — И что?
   — Ничего, — ответил он, и самолет начал разгон.
   Я не знал, куда мы летим, как высоко, как быстро и в каком направлении. Иллюминаторы салона зачернили, а дверь в кабину пилотов закрыли. Какое-то время спустя Минна проснулась, захотела узнать, где мы. Я ответил, что летим на другом самолете, уже в Америке. Если мы в Америке, почему я не говорю с ней на английском, полюбопытствовала она.
   — Потому что английского ты не знаешь, — ответил я.
   — Разве ты не можешь меня научить?
   Лучшего занятия в отрезанном от мира салоне самолета я бы и сам придумать не смог.
   — Рука, — я коснулся руки Минны.
   — Рука, — повторила она.
   — Рука Минны.
   — Рука Минны.
   — Лицо Минны.
   — Лицо Минны.
   — Локоть Минны.
   — Локоть Минны.
   — Ступня Минны.
   — Ступня Минны...
   Когда мы приземлились, она уже знала части своего тела, предметы одежды и познакомилась с различными формами глагола to be, которые использовались в настоящем времени. Говорила она на чистом английском, с едва заметным европейским акцентом. Латышский она освоила за несколько часов. Я не сомневался, что за несколько недель управится и с английским.
   Когда самолет приземлился, дверь в кабину пилотов открылась, один из мужчин предложил мне следовать за ним. «Ступня Минны», — сказала девочка и соскочила с кресла на пол.
   — Руки Ивена, — ответил я, поднимая ее на руки.
   Сойдя с трапа, поставил ее на землю.
   — Ступни Минны, — поправилась она.
   — Рука Минны, — я протянул руку. Она взялась за нее, и вдвоем мы последовали за мужчиной к маленькому аккуратному бетонному домику, виднеющемуся за деревьями.
   Я мог сказать лишь одно: мы приземлились на частной взлетно-посадочной полосе где-то в сельской местности. Мужчина позвонил, другой открыл дверь. Этого я узнал. Звали его Джо Клаузнер. Он вытаскивал меня из подвалов ЦРУ.
   — Таннер, — он улыбнулся мне. — Привет, — он улыбнулся Минне. — Заходите. Шеф ждет, — сам переступил порог и вместе с моим сопровождающим зашагал к самолету.
   Мы вошли. В камине пылал огонь. Четыре массивных кресла окружали дубовый стол, на котором стояли бутылка и два стакана.
   В одном из кресел, наполняя стаканы из бутылки, сидел Шеф.
   Я никогда не видел более счастливого человека.
   — Услуга другу. Выполнение его просьбы, — воскликнул он. — Я знал, что ты задумал что-то серьезное, Ивен, но такого и представить себе не мог, — он хохотнул. — Слава Богу, что они успели развернуть бомбардировщики. Да уж, армейских ты крепко напугал. Будет им хорошим уроком. Пусть почаще проверяют систему раннего обнаружения. Конечно, вышло бы нехорошо, если в ты заставил нас бомбить Москву, — смешок. — Это уже не мирное существование, а?
   Мы выпили по стакану, и Шеф вновь их наполнил. Но до того я удобно устроил Минну в одном из кресел и на латышском предложил ей немного поспать. Она ответила, что спать ей совершенно не хочется, а я предложил ей притвориться, будто она спит, и она решила, что это прекрасная идея. То ли она была прирожденной актрисой, то ли действительно уснула.
   Шеф пожелал знать, кто такая Минна, и мне пришлось объяснить, что она — обычный ребенок, которого мне, так уж сложились обстоятельства, пришлось взять с собой. Я заверил его, что сам позабочусь о ней, а из-за того, что она нас слушает, волноваться не следует, потому что английского девочка не понимает.
   Потом он шевельнул поленья в камине, мы поболтали о пустяках, наши стаканы опустели, он наполнил их вновь, и пришло время поговорить о делах.
   — Услуга другу, — повторил он. — Я уже знаю, что от тебя можно ожидать многого, Таннер, но это какая-то фантастика. Вывезти из России всю латвийскую команду гимнасток, чтобы они попросили политического убежища на Западе! Это же потрясающий пропагандистский ход! Мы радовались, если на Западе оставался какой-нибудь балерун или пианист. Но Советский Союз заявлял в ответ, что у этих людей не все в порядке с психикой, — он удовлетворенно вздохнул. — Но о двенадцати красавицах такого никто не скажет.
   Я скромно промолчал.
   — Одна из них — возлюбленная твоего друга, не так ли?
   — Да.
   — Через нее тебе удалось убедить остальных. Что я могу сказать? Убеждать ты, похоже, умеешь.
   Я вспомнил, как вошел в маленькую квартиру в Риге и узнал, что в ней появились десять девушек, решивших последовать за нами. Тогда мне как раз хотелось убедить их отказаться от своих намерений.
   — И Милан Бутек. Разумеется, ты отправился в Европу ради него. Это очевидно. Когда герой Сопротивления и действующий министр коммунистической страны хочет эмигрировать, надо бросать все дела и спешить ему на помощь.
   — Естественно.
   — Но у тебя потрясающие источники информации, Таннер. Мы думали, что знаем обстановку в Югославии. Полагали, что нас держат в курсе событий, ан нет.
   — Очень трудно знать обо всем, что происходит, — попытался я подсластить пилюлю.
   — Ни единого слова о Бутеке мы не получили. Ни единого слова.
   — Ну...
   — А вот ты был в курсе и заранее подготовил план его эвакуации. В ЦРУ сейчас праздник, можешь мне поверить. Как я понимаю, он собирается написать книгу?
   — Совершенно верно.
   — Наверное, захочет опубликовать ее с помощью ЮСИА^[6]. Они предварительно прочитают ее, чтобы убедиться, что взят нужный тон. Правильно расставлены акценты.
   «Zirgs-prens», — подумал я. Но сказал другое.
   — Бутек уже тревожится из-за этого. Он хочет, чтобы книга была такой, как он ее видит.
   — Они обычно настаивают на своем.
   — Понятное дело. Но я предложил ему свои услуги. Сказал, что готов ее перевести. В этом случае все будет как надо и никто не скажет, что Государственный департамент оказывал давление на автора.
   — Он согласился?
   — Обрадовался.
   Шеф просиял.
   — О лучшем нельзя и мечтать. Бутек будет доволен, публика тоже, а мы будем знать, что переведено все, как надо.
   Я мог лишь гарантировать, что они получат точный перевод, слово в слово. Независимо от того, понравится им это или нет.
   — А вот насчет самолета я ничего не могу понять, — продолжил он. — Он же единственный не только в России, но и в мире. Разведка многие месяцы пыталась внедрить своего человека на базу в Таллинне, чтобы хоть краем глаза взглянуть на него, в наилучшем случае — достать чертежи каких-нибудь деталей. А твоими стараниями мы получили самолет. Вместе с пилотом. Как я понимаю, он немного ку-ку. Это так?
   — Он какой-то странный, — признал я.
   — Этим ты и воспользовался. Должно быть, у тебя ушла не одна неделя, чтобы убедить его покинуть Россию. Умеешь ты убеждать людей, Таннер. Добиваешься от них всего, что тебе нужно.
   — Вообще-то он хочет играть на тромбоне в одном из американских джаз-бендов.
   — И этим ты его и зацепил! Блестяще!
   Я приложился к стакану.
   — Вот что я еще слышал, Таннер. Вас преследовал другой самолет, разработка которого велась одновременно с МИХГ-1, не так ли? МИХГ-2, истребитель.
   — Да.
   — Значит, наша военная разведка ошибается. Они-то утверждают, что истребитель быстрее и более маневренный.