- А насколько хорошо они друг друга знали?
- Как тебе сказать… Довольно-таки поверхностно. Я, например, ни разу не видела его жену… Семьями мы не встречались. Фром и Бенгт - знакомые, но не больше… Клубные знакомые, если ты понимаешь, что я имею в виду.
- Да… клубные знакомые…
- Ну вот, вчера вечером сидим мы, разговариваем, тут он и сказал, что Фром не так давно ему звонил и беседа вышла весьма занятная.
Хольмберг с любопытством вскинул брови:
- Правда?
- Похоже, Фром собирался взять кого-то на работу и спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о соискателях.
- Ну и ну! - воскликнул Хольмберг не то удивленно, не то с сомнением. И отрывисто спросил: - Ты точно помнишь?
- Да, точно.
- Когда же это было?
- Кто его знает… Бенгт только сказал, что, дескать, Фром звонил не так давно. Кажется, да: не так давно.
- Забавно. Бенгт вчера упоминал про вакансию. А вечером говорил, что нам не мешало бы получить список соискателей. Но тут зазвонил телефон, и больше мы к
этому уже не возвращались. Однако, судя по твоим словам, у Бенгта, видимо, возникла какая-то мысль в связи с этой вакансией. Что же он говорил? Может,
вспомнишь поточнее?
- Сейчас… как будто припоминаю… «Фром звонил мне на днях». Вот. Не «не так давно», а «на днях».
- На днях. В принципе это может быть когда угодно.
- Похоже, что так. «Звонил на днях и спрашивал, нет ли у меня сведений о нескольких парнях, которые откликнулись на их объявление…» Это его собственные
слова.
- Ага…
- «Вот как»,- говорю. А он на это: «Фирма дала объявление о замещении какой-то важной должности, потому что он спрашивал, известны ли полиции политические взгляды соискателей».
- Политические взгляды?
- Да.
- Господи боже, что ты говоришь!
- Это он говорил.
- С ума сойти…
- Я поинтересовалась, сумел ли он помочь Фрому, и он ответил, что дал ему кое-какие сведения об одном из соискателей. Если не ошибаюсь, тот участвовал в каких-то политических выступлениях, был замешан в уличных беспорядках… Еще Бенгт упомянул про какую-то конференцию, на которой разразился грандиозный скандал, и о выступлении молодежного ансамбля в церкви по случаю демонстрации против ЮАР.
- Он назвал имя парня? - с надеждой спросил Хольмберг.
- Нет, не назвал.
- Ну а что-нибудь еще говорил?
- Нет. Об этом, во всяком случае. Говорил, что вы зашли в тупик… точнее, что у вас нет ни одной конкретной зацепки и что, наверное, придется идти на поклон в Центральное управление.
- Ага…
- Потом мы посмотрели телевизор, и он пошел гулять с Сарделькой, и…
Ее голос дрогнул.
Хольмберг растерянно смотрел на нее.
- Прости,- всхлипнула Соня.
9
10
11
12
13
Глава восьмая
2
3
4
- Как тебе сказать… Довольно-таки поверхностно. Я, например, ни разу не видела его жену… Семьями мы не встречались. Фром и Бенгт - знакомые, но не больше… Клубные знакомые, если ты понимаешь, что я имею в виду.
- Да… клубные знакомые…
- Ну вот, вчера вечером сидим мы, разговариваем, тут он и сказал, что Фром не так давно ему звонил и беседа вышла весьма занятная.
Хольмберг с любопытством вскинул брови:
- Правда?
- Похоже, Фром собирался взять кого-то на работу и спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о соискателях.
- Ну и ну! - воскликнул Хольмберг не то удивленно, не то с сомнением. И отрывисто спросил: - Ты точно помнишь?
- Да, точно.
- Когда же это было?
- Кто его знает… Бенгт только сказал, что, дескать, Фром звонил не так давно. Кажется, да: не так давно.
- Забавно. Бенгт вчера упоминал про вакансию. А вечером говорил, что нам не мешало бы получить список соискателей. Но тут зазвонил телефон, и больше мы к
этому уже не возвращались. Однако, судя по твоим словам, у Бенгта, видимо, возникла какая-то мысль в связи с этой вакансией. Что же он говорил? Может,
вспомнишь поточнее?
- Сейчас… как будто припоминаю… «Фром звонил мне на днях». Вот. Не «не так давно», а «на днях».
- На днях. В принципе это может быть когда угодно.
- Похоже, что так. «Звонил на днях и спрашивал, нет ли у меня сведений о нескольких парнях, которые откликнулись на их объявление…» Это его собственные
слова.
- Ага…
- «Вот как»,- говорю. А он на это: «Фирма дала объявление о замещении какой-то важной должности, потому что он спрашивал, известны ли полиции политические взгляды соискателей».
- Политические взгляды?
- Да.
- Господи боже, что ты говоришь!
- Это он говорил.
- С ума сойти…
- Я поинтересовалась, сумел ли он помочь Фрому, и он ответил, что дал ему кое-какие сведения об одном из соискателей. Если не ошибаюсь, тот участвовал в каких-то политических выступлениях, был замешан в уличных беспорядках… Еще Бенгт упомянул про какую-то конференцию, на которой разразился грандиозный скандал, и о выступлении молодежного ансамбля в церкви по случаю демонстрации против ЮАР.
- Он назвал имя парня? - с надеждой спросил Хольмберг.
- Нет, не назвал.
- Ну а что-нибудь еще говорил?
- Нет. Об этом, во всяком случае. Говорил, что вы зашли в тупик… точнее, что у вас нет ни одной конкретной зацепки и что, наверное, придется идти на поклон в Центральное управление.
- Ага…
- Потом мы посмотрели телевизор, и он пошел гулять с Сарделькой, и…
Ее голос дрогнул.
Хольмберг растерянно смотрел на нее.
- Прости,- всхлипнула Соня.
9
В управлении Сольвейг Флорен разговаривала с Улофс-соном.
Хольмберг позвонил ему из больницы и обрисовал ситуацию. А затем попросил Сольвейг зайти к Улофссону в управление.
Севед Улофссон сгорал от любопытства: какая же она, эта другая женщина в жизни Турена.
Прежде всего, он обратил внимание на ее грудь. И прямую осанку. И что она будто освободилась от какой-то тяжести.
- Когда вы в последний раз видели Бенгта?
- С неделю назад.
- А точнее не вспомните?
- Ну… в прошлый… нет… поглядим, какое это число. Сегодня третье, а мы виделись в позапрошлую пятницу. Значит, было двадцать первое. Пятница, двадцать первое апреля.
- Ага. И с тех пор он не давал о себе знать?
- Нет.
- А тогда, в пятницу, двадцать первого апреля, он не упоминал ни о чем, связанном с директором Фромом? Не называл имени Фрома?
- Называл.
Она уже догадалась, в чем тут дело.
- В какой же связи? - спросил Улофссон.- Вы не припомните?
- Он говорил, что директор звонил ему несколько дней назад и просил дать сведения о кое-каких людях.
- Когда же он звонил? Бенгт не сказал?
- Нет.
- Продолжайте.
- Да в общем, это все.
- Значит, он не сказал, о ком шла речь?
- Нет. Бенгт сказал «о кое-каких людях». Фром спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о них, об их политических взглядах, причастны ли они к стычкам с полицией, можно ли им доверять. Бенгт еще добавил: мол, вообще-то противно, что полицию используют как источник подобной информации. Но поскольку он знает Фрома, то…
- Больше он ничего не сказал?
- Нет. Мы заговорили о другом.
- О другом?
Она чувствовала, что внутренне Улофссон весь ощетинился. Казалось, ему стыдно допрашивать ее, приятельницу Бенгта. Точно он ступил на запретную территорию. А враждебность - что ж, своего рода защитная реакция. Он держался, натянуто и официально, в глубине души испытывая к ней неприязнь. Может, потому, что она была не в его вкусе.
- Значит, он не сказал, сколько их было и как их имена?
- Нет. Несколько человек - вот и все.
- Студенты? Речь шла о студентах?
- Скорее всего, да, потому что он вскользь обронил, дескать, эти бедолаги студенты сами во всем виноваты. Лучше бы учились как положено и занимались своим делом, а не лезли в разные там заварухи.
- Та-ак…
- И потом добавил: мол, вообще-то их жалко. Никто их не понимает, а что ни говори, они зачастую и впрямь нащупывают больные места, только, наверное, к этим местам пока не следовало бы прикасаться.
- Он так говорил?
- Да.
- Но ни слова о просьбе Фрома?
- Нет.
Вид у Сольвейг был грустный и усталый - из-за Улофссона. И вместе с тем пристыженный.
Хольмберг позвонил ему из больницы и обрисовал ситуацию. А затем попросил Сольвейг зайти к Улофссону в управление.
Севед Улофссон сгорал от любопытства: какая же она, эта другая женщина в жизни Турена.
Прежде всего, он обратил внимание на ее грудь. И прямую осанку. И что она будто освободилась от какой-то тяжести.
- Когда вы в последний раз видели Бенгта?
- С неделю назад.
- А точнее не вспомните?
- Ну… в прошлый… нет… поглядим, какое это число. Сегодня третье, а мы виделись в позапрошлую пятницу. Значит, было двадцать первое. Пятница, двадцать первое апреля.
- Ага. И с тех пор он не давал о себе знать?
- Нет.
- А тогда, в пятницу, двадцать первого апреля, он не упоминал ни о чем, связанном с директором Фромом? Не называл имени Фрома?
- Называл.
Она уже догадалась, в чем тут дело.
- В какой же связи? - спросил Улофссон.- Вы не припомните?
- Он говорил, что директор звонил ему несколько дней назад и просил дать сведения о кое-каких людях.
- Когда же он звонил? Бенгт не сказал?
- Нет.
- Продолжайте.
- Да в общем, это все.
- Значит, он не сказал, о ком шла речь?
- Нет. Бенгт сказал «о кое-каких людях». Фром спрашивал, нет ли у Бенгта сведений о них, об их политических взглядах, причастны ли они к стычкам с полицией, можно ли им доверять. Бенгт еще добавил: мол, вообще-то противно, что полицию используют как источник подобной информации. Но поскольку он знает Фрома, то…
- Больше он ничего не сказал?
- Нет. Мы заговорили о другом.
- О другом?
Она чувствовала, что внутренне Улофссон весь ощетинился. Казалось, ему стыдно допрашивать ее, приятельницу Бенгта. Точно он ступил на запретную территорию. А враждебность - что ж, своего рода защитная реакция. Он держался, натянуто и официально, в глубине души испытывая к ней неприязнь. Может, потому, что она была не в его вкусе.
- Значит, он не сказал, сколько их было и как их имена?
- Нет. Несколько человек - вот и все.
- Студенты? Речь шла о студентах?
- Скорее всего, да, потому что он вскользь обронил, дескать, эти бедолаги студенты сами во всем виноваты. Лучше бы учились как положено и занимались своим делом, а не лезли в разные там заварухи.
- Та-ак…
- И потом добавил: мол, вообще-то их жалко. Никто их не понимает, а что ни говори, они зачастую и впрямь нащупывают больные места, только, наверное, к этим местам пока не следовало бы прикасаться.
- Он так говорил?
- Да.
- Но ни слова о просьбе Фрома?
- Нет.
Вид у Сольвейг был грустный и усталый - из-за Улофссона. И вместе с тем пристыженный.
10
- Будь я проклят,- сказал Эмиль Удин, когда Хольмберг с Улофссоном изложили, что им удалось выяснить за день.
Потом он поковырял пальцем в ухе и зевнул.
- А сам ты что-нибудь узнал? - спросил Хольмберг.
- О, я попытался разведать, что тут за народ и как обстановка. Понятно? Главное в нашей работе - хорошенько разобраться, с кем имеешь дело, и попробовать ближе познакомиться и с людьми, и с их жизнью.
- Вот как?
- Я потолковал с вдовой Фрома, с его сыном и с секретарем, фру Йонссон. Обворожительная женщина, доложу я вам.- Удин довольно хихикнул.
- Да-да,- сказал Хольмберг.- Ну и как, назначил ей свидание?
- Что?
- Назначил, говорю, свидание?
- Нет. Она занята, так что не обессудь, дорогой Мартин.
- Все-таки чего же ты добился?
- Выяснил, что Фром был жуткий грубиян и реакционер- не дай бог стать ему поперек дороги! И тем не менее он ловко скрывал свои пороки. Хуже всего, что он был чертовски высокомерный и властный. Отъявленный реакционер старой закваски. Жена, по всему видать, женщина мягкая и покорная, преданная ему душой и телом. Она его прямо-таки обожала. Сын как будто большой зазнайка и чистоплюй, студент-медик. А вот секретарша - умная и весьма симпатичная особа, я бы даже сказал - очаровательная. Пять лет назад она разошлась с мужем-алкоголиком - он был коммивояжер - и теперь живет одна.
- Так. Ну а что-нибудь, так сказать, съедобное добыл?
- Да. Фром любил набрасываться на людей и унижать их.
- Что же из этого следует?
- Будь я проклят… Что некий безропотный подчиненный вполне мог возненавидеть его настолько, чтобы решиться на убийство.
- А при чем тут Бенгт? - поинтересовался Улофссон.
- Господи, боже мой, так ведь это очевидно, дорогой Севед! Будь я проклят! Бенгт явно погорел на том, что слишком охотно вызвался снабдить Фрома информацией кое о ком и этот кто-то явно обо всем пронюхал. Во Фрома стреляли из ненависти, а в Бенгта - из самой настоящей мести.
- Ты думаешь?
- Да точно, ребята! Так оно и было, будь я проклят!
- А тот, кто стрелял? Где его искать? - спросил Хольмберг.
- Для начала побеседуем с соискателями должности в фирме у Фрома. По-моему, это обязательно кое-что даст.
- Гм…
- Между прочим, забавно,- вдруг вспомнил Удин.- Я разыскал в конторе у Фрома одну книжонку. Называется «Шведские имена». Не удержался, полистал, и сейчас вы услышите, что я там обнаружил… Куда же я ее девал?..- Он обшарил карманы своего клетчатого пиджака и наконец извлек обрывок бумаги, исписанный бисерным почерком.- Вот. «Имя Эрик происходит от праскандинавского «AinarikiaR» или «AiwarikiaR», что означает «самодержец» или «вечный властитель». Вальдемар - это искаженное русское Владимир и означает «владеющий миром». Наконец, Густав не что иное, как «опора бога»
или «посох бога». Ну, что скажете?
Хольмберг разглядывал потолок, отчаянно стараясь не выругаться вслух.
- В таком случае, что значит «Бенгт»?- полюбопытствовал Улофссон.- Ведь про него ты, конечно, тоже почитал?
- Само собой. Можно перевести как «благословенный».
- А как насчет Эмиля? Удин тряхнул головой:
- Про Эмиля там нет ни строчки. Забавно, да? Живешь-живешь и вроде ничего не значишь. Смехотура.
Он как будто задумался.
И Улофссону, и Хольмбергу было, в сущности, наплевать, что означает имя Севед или, скажем, Мартин. Но Эмиль Удин все равно заглянул в свою бумажку и прочел: «победитель» и «воинственный». Правда, вслух он ничего не сказал.
Потом он поковырял пальцем в ухе и зевнул.
- А сам ты что-нибудь узнал? - спросил Хольмберг.
- О, я попытался разведать, что тут за народ и как обстановка. Понятно? Главное в нашей работе - хорошенько разобраться, с кем имеешь дело, и попробовать ближе познакомиться и с людьми, и с их жизнью.
- Вот как?
- Я потолковал с вдовой Фрома, с его сыном и с секретарем, фру Йонссон. Обворожительная женщина, доложу я вам.- Удин довольно хихикнул.
- Да-да,- сказал Хольмберг.- Ну и как, назначил ей свидание?
- Что?
- Назначил, говорю, свидание?
- Нет. Она занята, так что не обессудь, дорогой Мартин.
- Все-таки чего же ты добился?
- Выяснил, что Фром был жуткий грубиян и реакционер- не дай бог стать ему поперек дороги! И тем не менее он ловко скрывал свои пороки. Хуже всего, что он был чертовски высокомерный и властный. Отъявленный реакционер старой закваски. Жена, по всему видать, женщина мягкая и покорная, преданная ему душой и телом. Она его прямо-таки обожала. Сын как будто большой зазнайка и чистоплюй, студент-медик. А вот секретарша - умная и весьма симпатичная особа, я бы даже сказал - очаровательная. Пять лет назад она разошлась с мужем-алкоголиком - он был коммивояжер - и теперь живет одна.
- Так. Ну а что-нибудь, так сказать, съедобное добыл?
- Да. Фром любил набрасываться на людей и унижать их.
- Что же из этого следует?
- Будь я проклят… Что некий безропотный подчиненный вполне мог возненавидеть его настолько, чтобы решиться на убийство.
- А при чем тут Бенгт? - поинтересовался Улофссон.
- Господи, боже мой, так ведь это очевидно, дорогой Севед! Будь я проклят! Бенгт явно погорел на том, что слишком охотно вызвался снабдить Фрома информацией кое о ком и этот кто-то явно обо всем пронюхал. Во Фрома стреляли из ненависти, а в Бенгта - из самой настоящей мести.
- Ты думаешь?
- Да точно, ребята! Так оно и было, будь я проклят!
- А тот, кто стрелял? Где его искать? - спросил Хольмберг.
- Для начала побеседуем с соискателями должности в фирме у Фрома. По-моему, это обязательно кое-что даст.
- Гм…
- Между прочим, забавно,- вдруг вспомнил Удин.- Я разыскал в конторе у Фрома одну книжонку. Называется «Шведские имена». Не удержался, полистал, и сейчас вы услышите, что я там обнаружил… Куда же я ее девал?..- Он обшарил карманы своего клетчатого пиджака и наконец извлек обрывок бумаги, исписанный бисерным почерком.- Вот. «Имя Эрик происходит от праскандинавского «AinarikiaR» или «AiwarikiaR», что означает «самодержец» или «вечный властитель». Вальдемар - это искаженное русское Владимир и означает «владеющий миром». Наконец, Густав не что иное, как «опора бога»
или «посох бога». Ну, что скажете?
Хольмберг разглядывал потолок, отчаянно стараясь не выругаться вслух.
- В таком случае, что значит «Бенгт»?- полюбопытствовал Улофссон.- Ведь про него ты, конечно, тоже почитал?
- Само собой. Можно перевести как «благословенный».
- А как насчет Эмиля? Удин тряхнул головой:
- Про Эмиля там нет ни строчки. Забавно, да? Живешь-живешь и вроде ничего не значишь. Смехотура.
Он как будто задумался.
И Улофссону, и Хольмбергу было, в сущности, наплевать, что означает имя Севед или, скажем, Мартин. Но Эмиль Удин все равно заглянул в свою бумажку и прочел: «победитель» и «воинственный». Правда, вслух он ничего не сказал.
11
Эмиль Удин обосновался в кабинете Турена, но никак не мог приноровиться в туреновскому креслу. Его раздражало, что, едва он откидывался на спинку, кресло издавало громкий скрип, а стоило нагнуться вперед - истошно взвизгивало.
В конце концов, он заменил его мягким стулом без подлокотников.
Удин выспросил Осборна Бекмана насчет пули и оружия. Узнал, что стреляли из «М-40», то есть из пистолета, какими пользуются военнослужащие и члены стрелковых клубов. Потом велел Бекману выяснить, не случалось ли в последнее время краж на оружейных складах.
Хольмберг позвонил Инге Йонссон и попросил список лиц, которые откликнулись на объявление фирмы. Она обещала завтра представить такой список. Улофссон совершенно вымотался, у него болела голова. Он сидел в буфете и думал, что кофе какой-то невкусный и что желудок отказывается принимать бутерброды с сыром. От усталости ему было противно смотреть на еду.
Он заехал за Буэль к Соне Турен.
Буэль выглядела бледной, под глазами обозначились синяки.
- Буэль, дорогая,- сказала Соня,- поезжай домой и ложись спать. Ты ведь до смерти устала.
- Ладно, не надо об этом. Такая ерунда по сравнению с…
- Н-да… Не знаю, что бы я без тебя делала. Но теперь здесь Петер.
Петер был сын Сони и Бенгта.
В конце концов, он заменил его мягким стулом без подлокотников.
Удин выспросил Осборна Бекмана насчет пули и оружия. Узнал, что стреляли из «М-40», то есть из пистолета, какими пользуются военнослужащие и члены стрелковых клубов. Потом велел Бекману выяснить, не случалось ли в последнее время краж на оружейных складах.
Хольмберг позвонил Инге Йонссон и попросил список лиц, которые откликнулись на объявление фирмы. Она обещала завтра представить такой список. Улофссон совершенно вымотался, у него болела голова. Он сидел в буфете и думал, что кофе какой-то невкусный и что желудок отказывается принимать бутерброды с сыром. От усталости ему было противно смотреть на еду.
Он заехал за Буэль к Соне Турен.
Буэль выглядела бледной, под глазами обозначились синяки.
- Буэль, дорогая,- сказала Соня,- поезжай домой и ложись спать. Ты ведь до смерти устала.
- Ладно, не надо об этом. Такая ерунда по сравнению с…
- Н-да… Не знаю, что бы я без тебя делала. Но теперь здесь Петер.
Петер был сын Сони и Бенгта.
12
Хольмберг тоже пришел домой. Уж сегодня он непременно выспится.
- Кошмарный случай… ну этот, вчерашний,- сказала Черстин.
- Случай? Черта с два! Холодное, расчетливое покушение на убийство.
- Да я не о том, я об автомобильной катастрофе на шоссе.
- А-а… Да, ты права. Я совсем замотался и толком ничего не знаю.
- В газете писали… трое убиты и пять тяжело ранены. Все из-за неисправной автоцистерны - дорога превратилась в каток. Следующую за цистерной машину повело юзом, и та, что за ней, врезалась ей в бок. Потом столкнулись еще десять, не то двенадцать машин, и вдобавок одна из них загорелась.
- Неужели на шоссе в это время такое движение?
- Конечно. Шестнадцать человек отправили в больницу. Один умер на месте, один - по дороге в больницу и один - через час. Пятеро пока живы, но состояние критическое. Ожоги, рваные раны и бог знает что еще. Остальные отделались переломами ног и незначительными царапинами. Эти выживут.
- Страшная штука… Он зевнул.
- Да,- согласилась Черстин.- Движение…
- Я не о том. У меня из головы нейдет вооруженный псих, с которым мы валандаемся. Черт, и устал же я. Да еще этот Эмиль Удин - тоже хорош подарочек. Умом вроде как не блещет. Все изучает обстановку да языком мелет за троих. Чем это только кончится, хотел бы я знать. Сумасшедший дом…
- Кошмарный случай… ну этот, вчерашний,- сказала Черстин.
- Случай? Черта с два! Холодное, расчетливое покушение на убийство.
- Да я не о том, я об автомобильной катастрофе на шоссе.
- А-а… Да, ты права. Я совсем замотался и толком ничего не знаю.
- В газете писали… трое убиты и пять тяжело ранены. Все из-за неисправной автоцистерны - дорога превратилась в каток. Следующую за цистерной машину повело юзом, и та, что за ней, врезалась ей в бок. Потом столкнулись еще десять, не то двенадцать машин, и вдобавок одна из них загорелась.
- Неужели на шоссе в это время такое движение?
- Конечно. Шестнадцать человек отправили в больницу. Один умер на месте, один - по дороге в больницу и один - через час. Пятеро пока живы, но состояние критическое. Ожоги, рваные раны и бог знает что еще. Остальные отделались переломами ног и незначительными царапинами. Эти выживут.
- Страшная штука… Он зевнул.
- Да,- согласилась Черстин.- Движение…
- Я не о том. У меня из головы нейдет вооруженный псих, с которым мы валандаемся. Черт, и устал же я. Да еще этот Эмиль Удин - тоже хорош подарочек. Умом вроде как не блещет. Все изучает обстановку да языком мелет за троих. Чем это только кончится, хотел бы я знать. Сумасшедший дом…
13
А кончилось все тем, что у Эмиля Удина страшно разболелся живот.
Он сидел в гостиничном баре и рассуждал с барменом о лундских церквах.
- Значит, церквами интересуетесь?
- Еще как,- сказал Эмиль.- Что может быть увлекательнее? Разные эпохи, разные стили… в каждом уголке страны… Да, будь я проклят! Обычно я беру с собой в поездки фотоаппарат - вдруг подвернется возможность сделать интересные снимки. Но на этот раз не успел. Придется обойтись открытками. Но надо хотя бы потолковать с кем-нибудь из церковных сторожей и выяснить кое-какие даты из истории местных сконских церквей.
Было бы только время… Так вы говорите, в Дальбю есть хорошенькая церквушка?
- Ага. И непременно загляните в собор. Там для сведущего человека найдется что посмотреть.
- Точно. Взять, к примеру, надгробную скульптуру в склепе Финна, вернее, Симеона… теперь принято считать, что она изображает Симеона. Я тут читал прелюбопытную статейку…
Беседу прервали громкие голоса. Метрдотель призывал к порядку подгулявшую компанию. Один из парней особенно разошелся и, как видно, воспылал нежной страстью к официантке. От избытка чувств он любовно шлепнул ее по заду. И результат не замедлил сказаться: темный костюм какого-то пожилого господина украсился деликатесом - морским язычком а-ля Валевская.
Метрдотелю было отнюдь не весело. А когда гуляки полезли в ссору, обзывая его немчурой и недоделанным нацистом - из-за легкого немецкого акцента,- настроение у него вконец испортилось. Он бурно запротестовал, пытаясь объяснить, что он родом из Швейцарии, но все напрасно: крикуны остались при своем. Мало того, начали осыпать его совсем уж унизительными прозвищами, из которых «гомик» было, пожалуй, самое безобидное.
Эмиль Удин раздумывал, не вмешаться ли, но решил пока подождать.
И в этот момент накатила первая волна боли. Он согнулся пополам, дыхание перехватило.
Скандал утих так же внезапно, как и начался. И компания с громкой руганью удалилась.
На лбу Удина выступил липкий пот. Что такое с желудком? - подумал он.
Мимо прошел метрдотель, тихо бурча что-то себе под нос.
- Боже ты мой, это что за фрукты? - спросил бармен.
- Студенты,- прошипел метрдотель.- Думают, им все дозволено - что хочу, то и ворочу!
Удин возобновил разговор с барменом. И еще полчаса оба обсуждали церковную архитектуру.
Живот болел, и Удин чувствовал себя препаршиво. Наконец он попрощался и поднялся к себе в номер.
Когда часы на соборной башне пробили двенадцать, он крепко спал; громкий храп несся из открытого окна в темную весеннюю ночь. Но и во сне он ощущал тупую боль.
Он сидел в гостиничном баре и рассуждал с барменом о лундских церквах.
- Значит, церквами интересуетесь?
- Еще как,- сказал Эмиль.- Что может быть увлекательнее? Разные эпохи, разные стили… в каждом уголке страны… Да, будь я проклят! Обычно я беру с собой в поездки фотоаппарат - вдруг подвернется возможность сделать интересные снимки. Но на этот раз не успел. Придется обойтись открытками. Но надо хотя бы потолковать с кем-нибудь из церковных сторожей и выяснить кое-какие даты из истории местных сконских церквей.
Было бы только время… Так вы говорите, в Дальбю есть хорошенькая церквушка?
- Ага. И непременно загляните в собор. Там для сведущего человека найдется что посмотреть.
- Точно. Взять, к примеру, надгробную скульптуру в склепе Финна, вернее, Симеона… теперь принято считать, что она изображает Симеона. Я тут читал прелюбопытную статейку…
Беседу прервали громкие голоса. Метрдотель призывал к порядку подгулявшую компанию. Один из парней особенно разошелся и, как видно, воспылал нежной страстью к официантке. От избытка чувств он любовно шлепнул ее по заду. И результат не замедлил сказаться: темный костюм какого-то пожилого господина украсился деликатесом - морским язычком а-ля Валевская.
Метрдотелю было отнюдь не весело. А когда гуляки полезли в ссору, обзывая его немчурой и недоделанным нацистом - из-за легкого немецкого акцента,- настроение у него вконец испортилось. Он бурно запротестовал, пытаясь объяснить, что он родом из Швейцарии, но все напрасно: крикуны остались при своем. Мало того, начали осыпать его совсем уж унизительными прозвищами, из которых «гомик» было, пожалуй, самое безобидное.
Эмиль Удин раздумывал, не вмешаться ли, но решил пока подождать.
И в этот момент накатила первая волна боли. Он согнулся пополам, дыхание перехватило.
Скандал утих так же внезапно, как и начался. И компания с громкой руганью удалилась.
На лбу Удина выступил липкий пот. Что такое с желудком? - подумал он.
Мимо прошел метрдотель, тихо бурча что-то себе под нос.
- Боже ты мой, это что за фрукты? - спросил бармен.
- Студенты,- прошипел метрдотель.- Думают, им все дозволено - что хочу, то и ворочу!
Удин возобновил разговор с барменом. И еще полчаса оба обсуждали церковную архитектуру.
Живот болел, и Удин чувствовал себя препаршиво. Наконец он попрощался и поднялся к себе в номер.
Когда часы на соборной башне пробили двенадцать, он крепко спал; громкий храп несся из открытого окна в темную весеннюю ночь. Но и во сне он ощущал тупую боль.
Глава восьмая
1
В четверг в девять утра Инга Йонссон вопреки обещанию не позвонила.
В половине десятого Хольмберг позвонил ей сам, чтобы выяснить, как обстоит дело со списком. Ему сообщили, что Инга Йонссон на работу пока не приходила.
- Вот как? А когда она будет?
- Не знаю,- сказала телефонистка.- Вообще-то ей пора уже быть здесь.
- Пожалуйста, как только она придет, пусть позвонит нам.
- Хорошо.
В одиннадцать Хольмберг опять взялся за телефон.
- Еще не пришла?
- Пока нет.
- Вы не пытались позвонить ей и узнать, почему она задерживается?
- Нет. Тут у нас полный развал, сами понимаете, черт-те что творится.
- Где она живет?
- На Стура-Гробрёдерсгатан…
- Дом? И номер телефона? Какой у нее телефон? Он набрал номер и долго ждал ответа. Молчание. Немного подумав, Хольмберг опять позвонил в рекламную фирму.
- Нет, еще не приходила.
Он встал, снял пиджак и пошел к Улофссону.
- Слушай, похоже, Инга Йонссон исчезла.
- Как это - исчезла?
- Понимаешь, в девять она должна была мне позвонить, но не позвонила. Я попробовал связаться с ней по телефону сам, однако в конторе ее нет, а дома никто не
отвечает.
Улофссон потер подбородок и сообразил, что побрился из рук вон плохо.
- Странно… ведь у нее не было…
- Чего не было?
- …никаких причин удирать? Хольмберг поежился.
- Удирать?
- Да.
- Черт… я об этом не думал… Может, съездим к ней домой? Как ты?
- Давай.
В половине десятого Хольмберг позвонил ей сам, чтобы выяснить, как обстоит дело со списком. Ему сообщили, что Инга Йонссон на работу пока не приходила.
- Вот как? А когда она будет?
- Не знаю,- сказала телефонистка.- Вообще-то ей пора уже быть здесь.
- Пожалуйста, как только она придет, пусть позвонит нам.
- Хорошо.
В одиннадцать Хольмберг опять взялся за телефон.
- Еще не пришла?
- Пока нет.
- Вы не пытались позвонить ей и узнать, почему она задерживается?
- Нет. Тут у нас полный развал, сами понимаете, черт-те что творится.
- Где она живет?
- На Стура-Гробрёдерсгатан…
- Дом? И номер телефона? Какой у нее телефон? Он набрал номер и долго ждал ответа. Молчание. Немного подумав, Хольмберг опять позвонил в рекламную фирму.
- Нет, еще не приходила.
Он встал, снял пиджак и пошел к Улофссону.
- Слушай, похоже, Инга Йонссон исчезла.
- Как это - исчезла?
- Понимаешь, в девять она должна была мне позвонить, но не позвонила. Я попробовал связаться с ней по телефону сам, однако в конторе ее нет, а дома никто не
отвечает.
Улофссон потер подбородок и сообразил, что побрился из рук вон плохо.
- Странно… ведь у нее не было…
- Чего не было?
- …никаких причин удирать? Хольмберг поежился.
- Удирать?
- Да.
- Черт… я об этом не думал… Может, съездим к ней домой? Как ты?
- Давай.
2
- А чем сегодня занят наш друг Эмиль? - спросил Улофссон.
- Черт его знает… Впрочем, скорей всего, знакомится с Соней и Сольвейг… изучает обстановку… Кстати, ты обратил внимание, как поздно он нынче явился?
- Нет. А когда он пришел?
- В четверть одиннадцатого.
- Ого-го!
- Бледный такой. С похмелья, видать. Но болтал, как обычно.
- Гм… Да, весельчак…
- Весельчак… Ха! - фыркнул Хольмберг.
Им пришлось пересечь двор, войти в подъезд и подняться на три марша по скрипучей стоптанной лестнице.
Хольмберг позвонил - никакого ответа.
Нажав на звонок в третий раз, он попросил Улофссона спуститься в машину и связаться по рации с управлением.
- Скажи, чтоб позвонили в фирму и спросили, пришла она или нет.
На работе она не появлялась.
- Где же она, может быть? - спросил Хольмберг.
- Ну, прямо мистика какая-то… Говоришь, обещала позвонить в девять?
- Да. А сейчас ровно полдвенадцатого.
Он позвонил к соседям. Открыла молодая женщина.
- Здравствуйте. Скажите, вы сегодня не видели фру Йонссон?
- Ингу? Нет.
- А когда вы видели ее последний раз?
- Вчера вечером… У нее жутко шумели.
- Шумели? - встрепенулся Хольмберг.
- Да. Такое впечатление, будто она с кем-то ссорилась.
- Ссорилась? С кем же?
- Ну, с этим… с парнем, которого она себе завела недели три назад.
- А кто он такой?
- Я знаю его в лицо, а вот по имени… представления не имею.
- Так что же вчера произошло?
- Я слышала, как она с кем-то ссорилась, но через некоторое время все стихло. Ну, думаю, милые бранятся - только тешатся. Потом хлопнула дверь, и я решила, что он ушел. Глянула в кухонное окно, увидела, что кто-то идет по двору, и подумала: наверное, он.
- Когда это было?
- В котором часу? Полдесятого, кажется. Точно не помню.
- Как он выглядит, этот парень?
- Я видела его мельком. Длинный такой, черты лица резкие, одевается с претензией. Только все равно выглядит здоровенным и неуклюжим. И при ходьбе немного хромает. Но как я уже сказала, я не могу описать его подробно. Я к нему не присматривалась.
- Сколько ему лет? - спросил Улофссон.
- Парню-то? Ну, сколько… По-моему, мы с ним ровесники. Значит, лет двадцать шесть.
Хольмберг еще раз позвонил в квартиру Йонссон.
- Что-нибудь случилось? - спросила соседка.- Кто вы, собственно, такие?
- Мы из полиции,- объяснил Хольмберг.- Сегодня у нас была назначена встреча с фру Йонссон.
- В связи с убийством ее шефа?
- Да.
- Вон оно как. Странно. В смысле, что она не подала о себе вестей… раз вы собирались с ней встретиться.
- Значит, двадцать шесть, говорите? В таком случае у них большая разница в возрасте.
- Да. Инге-то сорок один, чего уж тут… Мелькала у меня такая мысль, когда я встречала его… ну, что он молод. Но мы об этом не говорили. Она помалкивала, и я тоже не заводила речь насчет этого. Ее дела меня не касаются.
- Вы с ней близко знакомы?
- Да как вам сказать. По-соседски. Перебросишься словечком-другим на лестнице. И все.
- Не знаете, где она сейчас может быть?
- Нет. Если ее нет ни дома, ни на работе, то я понятия не имею…
- У кого ключи от ее квартиры?
- Хотите посмотреть? Думаете, с ней что-нибудь случилось?
- Трудно сказать…
- У консьержа есть универсальный ключ-отмычка. Он на первом этаже живет.
Жена консьержа оказалась дома, она-то и открыла им квартиру Инги Ионссон.
Большая прихожая, свет не выключен.
Еще с порога они почувствовали тошнотворный запах духов.
- Свет горит,- сказал Улофссон.
- Угу.- Хольмберг скривился.- Фу… ох и вонища. Плащ и сумка Инги Йонссон лежали в передней. Они заглянули в кухню. Здесь тоже горел свет - лампа над мойкой.
На столе - две нетронутые чашки кофе и сахарница.
Удушливый запах духов.
Дверь в туалет приоткрыта.
Улофссон заглянул в спальню. Постель не разобрана.
- Здесь тоже никого,- сказал Хольмберг и направился в гостиную.
Довольно большая комната, на полу ковер, у стены бюро, рядом с ним - телевизор. Диван и кресло с зеленой обивкой. На бюро фотография в рамке.
От удушливого запаха свербило в носу, страшно хотелось чихнуть. Только бы сообразить, откуда так несет.
- Мартин! - вдруг позвал Улофссон.
- Да? В чем дело? Ты где?
- Тут, в спальне… Иди сюда!
Улофссон стоял на коленях за кроватью, и Хольмберг поспешил к нему.
На полу навзничь лежала Инга Йонссон.
- Она…
- Нет. Пульс есть, хотя и слабый. Жива, кажется… Юбка задралась, видны подвязки. Верхние пуговки блузки расстегнуты, на ногах только одна туфля. Огнестрельных ран на теле не было. Но вместо лица - кровавое месиво.
Левая рука безжизненно откинута, правая лежит на животе.
Ни сон, ни смерть.
Рядом валялся разбитый флакон из-под духов, резко пахнувший жасмином.
- Черт его знает… Впрочем, скорей всего, знакомится с Соней и Сольвейг… изучает обстановку… Кстати, ты обратил внимание, как поздно он нынче явился?
- Нет. А когда он пришел?
- В четверть одиннадцатого.
- Ого-го!
- Бледный такой. С похмелья, видать. Но болтал, как обычно.
- Гм… Да, весельчак…
- Весельчак… Ха! - фыркнул Хольмберг.
Им пришлось пересечь двор, войти в подъезд и подняться на три марша по скрипучей стоптанной лестнице.
Хольмберг позвонил - никакого ответа.
Нажав на звонок в третий раз, он попросил Улофссона спуститься в машину и связаться по рации с управлением.
- Скажи, чтоб позвонили в фирму и спросили, пришла она или нет.
На работе она не появлялась.
- Где же она, может быть? - спросил Хольмберг.
- Ну, прямо мистика какая-то… Говоришь, обещала позвонить в девять?
- Да. А сейчас ровно полдвенадцатого.
Он позвонил к соседям. Открыла молодая женщина.
- Здравствуйте. Скажите, вы сегодня не видели фру Йонссон?
- Ингу? Нет.
- А когда вы видели ее последний раз?
- Вчера вечером… У нее жутко шумели.
- Шумели? - встрепенулся Хольмберг.
- Да. Такое впечатление, будто она с кем-то ссорилась.
- Ссорилась? С кем же?
- Ну, с этим… с парнем, которого она себе завела недели три назад.
- А кто он такой?
- Я знаю его в лицо, а вот по имени… представления не имею.
- Так что же вчера произошло?
- Я слышала, как она с кем-то ссорилась, но через некоторое время все стихло. Ну, думаю, милые бранятся - только тешатся. Потом хлопнула дверь, и я решила, что он ушел. Глянула в кухонное окно, увидела, что кто-то идет по двору, и подумала: наверное, он.
- Когда это было?
- В котором часу? Полдесятого, кажется. Точно не помню.
- Как он выглядит, этот парень?
- Я видела его мельком. Длинный такой, черты лица резкие, одевается с претензией. Только все равно выглядит здоровенным и неуклюжим. И при ходьбе немного хромает. Но как я уже сказала, я не могу описать его подробно. Я к нему не присматривалась.
- Сколько ему лет? - спросил Улофссон.
- Парню-то? Ну, сколько… По-моему, мы с ним ровесники. Значит, лет двадцать шесть.
Хольмберг еще раз позвонил в квартиру Йонссон.
- Что-нибудь случилось? - спросила соседка.- Кто вы, собственно, такие?
- Мы из полиции,- объяснил Хольмберг.- Сегодня у нас была назначена встреча с фру Йонссон.
- В связи с убийством ее шефа?
- Да.
- Вон оно как. Странно. В смысле, что она не подала о себе вестей… раз вы собирались с ней встретиться.
- Значит, двадцать шесть, говорите? В таком случае у них большая разница в возрасте.
- Да. Инге-то сорок один, чего уж тут… Мелькала у меня такая мысль, когда я встречала его… ну, что он молод. Но мы об этом не говорили. Она помалкивала, и я тоже не заводила речь насчет этого. Ее дела меня не касаются.
- Вы с ней близко знакомы?
- Да как вам сказать. По-соседски. Перебросишься словечком-другим на лестнице. И все.
- Не знаете, где она сейчас может быть?
- Нет. Если ее нет ни дома, ни на работе, то я понятия не имею…
- У кого ключи от ее квартиры?
- Хотите посмотреть? Думаете, с ней что-нибудь случилось?
- Трудно сказать…
- У консьержа есть универсальный ключ-отмычка. Он на первом этаже живет.
Жена консьержа оказалась дома, она-то и открыла им квартиру Инги Ионссон.
Большая прихожая, свет не выключен.
Еще с порога они почувствовали тошнотворный запах духов.
- Свет горит,- сказал Улофссон.
- Угу.- Хольмберг скривился.- Фу… ох и вонища. Плащ и сумка Инги Йонссон лежали в передней. Они заглянули в кухню. Здесь тоже горел свет - лампа над мойкой.
На столе - две нетронутые чашки кофе и сахарница.
Удушливый запах духов.
Дверь в туалет приоткрыта.
Улофссон заглянул в спальню. Постель не разобрана.
- Здесь тоже никого,- сказал Хольмберг и направился в гостиную.
Довольно большая комната, на полу ковер, у стены бюро, рядом с ним - телевизор. Диван и кресло с зеленой обивкой. На бюро фотография в рамке.
От удушливого запаха свербило в носу, страшно хотелось чихнуть. Только бы сообразить, откуда так несет.
- Мартин! - вдруг позвал Улофссон.
- Да? В чем дело? Ты где?
- Тут, в спальне… Иди сюда!
Улофссон стоял на коленях за кроватью, и Хольмберг поспешил к нему.
На полу навзничь лежала Инга Йонссон.
- Она…
- Нет. Пульс есть, хотя и слабый. Жива, кажется… Юбка задралась, видны подвязки. Верхние пуговки блузки расстегнуты, на ногах только одна туфля. Огнестрельных ран на теле не было. Но вместо лица - кровавое месиво.
Левая рука безжизненно откинута, правая лежит на животе.
Ни сон, ни смерть.
Рядом валялся разбитый флакон из-под духов, резко пахнувший жасмином.
3
- Думаешь, ее изнасиловали?
- Она одета,- коротко сказал Улофссон.
- Где тут телефон? - спросил Хольмберг.
- По-моему, в прихожей,- ответил Улофссон и посмотрел на ее лицо. Несмотря на кровь и порезы, было видно, что нижняя челюсть выдается вперед.
В прихожей стояли консьержка и соседка.
- Что там? - спросила консьержка.
- С фру Йонссон несчастье.
- Может быть, мне…
- Нет-нет! Ни к чему не прикасайтесь и в спальню не ходите. Здесь нельзя ничего трогать, ведь предстоит расследование. Вдруг преступник оставил следы, а их легко уничтожить.
- Преступник?
- Да, она зверски избита.
Соседка всхлипнула и прислонилась к косяку.
- Господи,- простонала она.- Наверно, это он…
- Кто?
- Тот парень, которого я видела…
- Гм,- буркнул Хольмберг, глядя на нетронутые чашки с кофе и сахарницу на кухонном столе.
Он набрал 90-000.
- Она одета,- коротко сказал Улофссон.
- Где тут телефон? - спросил Хольмберг.
- По-моему, в прихожей,- ответил Улофссон и посмотрел на ее лицо. Несмотря на кровь и порезы, было видно, что нижняя челюсть выдается вперед.
В прихожей стояли консьержка и соседка.
- Что там? - спросила консьержка.
- С фру Йонссон несчастье.
- Может быть, мне…
- Нет-нет! Ни к чему не прикасайтесь и в спальню не ходите. Здесь нельзя ничего трогать, ведь предстоит расследование. Вдруг преступник оставил следы, а их легко уничтожить.
- Преступник?
- Да, она зверски избита.
Соседка всхлипнула и прислонилась к косяку.
- Господи,- простонала она.- Наверно, это он…
- Кто?
- Тот парень, которого я видела…
- Гм,- буркнул Хольмберг, глядя на нетронутые чашки с кофе и сахарницу на кухонном столе.
Он набрал 90-000.
4
Когда санитары уносили Ингу Йонссон, жизнь в ней едва теплилась.
- Мы попозже заедем в больницу и наведем справки,- сказал Хольмберг.
- O'key, as you like it
- Хамлюга, - буркнул Улофссон.
- Чего?
- Иди, иди…
Санитары направились к выходу.
- Думаешь, это связано с тем? - спросил Хольмберг.- С убийством Фрома и выстрелом в Бенгта?
- Не знаю, но, похоже, спланировано из рук вон плохо, вернее, не спланировано вообще. И способ другой, и пули нет. Правда, убийца не машина, кто его знает, может, он действовал импульсивно, совсем не так, как задумал. Наверное, не хотел стрелять в доме и потом удирать во все лопатки.
- Или, может, стрелять было несподручно, вот он с отчаяния и пошел на такое.
- Вполне возможно. Но откуда ей было знать, чего опасается наш стрелок?
- Это известно только ему… и ей…
- Да, но ты же видел кофейные чашки. Две нетронутые чашки.
Этот хромой малый… Инга Йонссон знала убийцу, так, что ли? Он был ее любовником?
- И знала ли она в таком случае, что он убийца?
- А это мысль. Вдруг ей стало известно…
- Мне обо всем сообщили,- сказал рыжеусый мужчина, поднимавшийся вверх по лестнице. Это был не кто иной, как Эмиль Удин.
- Привет,- поздоровался Хольмберг.
- Ну, как она? Очухается?
Хольмберг рассказал, как они ее нашли, и описал ее состояние.
- Гм… ага… Паршиво, конечно. Она ведь знала кое-что очень для нас полезное. Эх, надо было все из нее вытянуть потихоньку. Будь я проклят!
Хольмбергу вдруг стало смешно, и он едва не расхохотался.
- Она ведь пока жива,- брякнул Улофссон.
- Верно… Но долго ли она протянет?
Удин, похоже, заметил, что его держат на расстоянии.
- Чего не знаю, того не знаю. Но если она все-таки очнется, то сможет рассказать, что ей известно.
- Что же будем делать?
- Ты старший, тебе и решать. Что касается нас, мы хотели съездить во фромовскую контору, вот только дождемся ребят из НТО. Они займутся квартирой.
- А зачем вы туда собираетесь?
- Просмотрим материалы, которые должны были получить от Инги Йонссон,- заявления соискателей.
- Что ж, дело нужное. Поезжайте. Кстати, я получил сообщение о краже с оружейного склада. Сигнал поступил откуда-то из Фурулунда - черт его знает, где это.
- Под Лундом,- сказал Улофссон.
- Вот как. Под Лундом, значит. На прошлой неделе там была кража.
- Вспомнил.- перебил Хольмберг.- Я видел этот рапорт.
- Исчез один пистолет,- продолжал Удин.- Там хранится оружие «хемверна»
- Чертовски забавное.
- Склад размещен на чердаке старого паровозного депо, а остальную часть здания занимает молодежный клуб. Грабитель влез на крышу, разбил слуховое окно и выдавил защитную пластину, расположенную под стеклом, после чего ему осталось только скользнуть внутрь. Взломаны три шкафа. В одном были гранатометы, в другом - маузеры, а из третьего он забрал «М-40».
- И боеприпасы тоже там? - спросил Улофссон.
- Боеприпасов там нет.
- Теперь я вспомнил,- сказал Хольмберг.- И что же, в этом бывшем депо и сейчас склад оружия, и молодежный клуб? Хорошенькое соседство!
- Нет, как только обнаружилась кража… кроме «хемверна», ни одна душа про склад не знала… они сразу увезли свое хозяйство.
- Та-ак,- протянул Хольмберг.- Прямо фантастика, а? Склад оружия и молодежный клуб в старом депо. Ну «хемверн», ну вояки!..
- Мы попозже заедем в больницу и наведем справки,- сказал Хольмберг.
- O'key, as you like it
[7], - отозвался один из санитаров. Он изучал английский в вечерней гимназии.- Договаривайтесь с врачом. Наше дело маленькое - отвезти.
- Хамлюга, - буркнул Улофссон.
- Чего?
- Иди, иди…
Санитары направились к выходу.
- Думаешь, это связано с тем? - спросил Хольмберг.- С убийством Фрома и выстрелом в Бенгта?
- Не знаю, но, похоже, спланировано из рук вон плохо, вернее, не спланировано вообще. И способ другой, и пули нет. Правда, убийца не машина, кто его знает, может, он действовал импульсивно, совсем не так, как задумал. Наверное, не хотел стрелять в доме и потом удирать во все лопатки.
- Или, может, стрелять было несподручно, вот он с отчаяния и пошел на такое.
- Вполне возможно. Но откуда ей было знать, чего опасается наш стрелок?
- Это известно только ему… и ей…
- Да, но ты же видел кофейные чашки. Две нетронутые чашки.
Этот хромой малый… Инга Йонссон знала убийцу, так, что ли? Он был ее любовником?
- И знала ли она в таком случае, что он убийца?
- А это мысль. Вдруг ей стало известно…
- Мне обо всем сообщили,- сказал рыжеусый мужчина, поднимавшийся вверх по лестнице. Это был не кто иной, как Эмиль Удин.
- Привет,- поздоровался Хольмберг.
- Ну, как она? Очухается?
Хольмберг рассказал, как они ее нашли, и описал ее состояние.
- Гм… ага… Паршиво, конечно. Она ведь знала кое-что очень для нас полезное. Эх, надо было все из нее вытянуть потихоньку. Будь я проклят!
Хольмбергу вдруг стало смешно, и он едва не расхохотался.
- Она ведь пока жива,- брякнул Улофссон.
- Верно… Но долго ли она протянет?
Удин, похоже, заметил, что его держат на расстоянии.
- Чего не знаю, того не знаю. Но если она все-таки очнется, то сможет рассказать, что ей известно.
- Что же будем делать?
- Ты старший, тебе и решать. Что касается нас, мы хотели съездить во фромовскую контору, вот только дождемся ребят из НТО. Они займутся квартирой.
- А зачем вы туда собираетесь?
- Просмотрим материалы, которые должны были получить от Инги Йонссон,- заявления соискателей.
- Что ж, дело нужное. Поезжайте. Кстати, я получил сообщение о краже с оружейного склада. Сигнал поступил откуда-то из Фурулунда - черт его знает, где это.
- Под Лундом,- сказал Улофссон.
- Вот как. Под Лундом, значит. На прошлой неделе там была кража.
- Вспомнил.- перебил Хольмберг.- Я видел этот рапорт.
- Исчез один пистолет,- продолжал Удин.- Там хранится оружие «хемверна»
[8]. Недосчитались пистолета системы «М-40». Забавное совпаденьице, а?
- Чертовски забавное.
- Склад размещен на чердаке старого паровозного депо, а остальную часть здания занимает молодежный клуб. Грабитель влез на крышу, разбил слуховое окно и выдавил защитную пластину, расположенную под стеклом, после чего ему осталось только скользнуть внутрь. Взломаны три шкафа. В одном были гранатометы, в другом - маузеры, а из третьего он забрал «М-40».
- И боеприпасы тоже там? - спросил Улофссон.
- Боеприпасов там нет.
- Теперь я вспомнил,- сказал Хольмберг.- И что же, в этом бывшем депо и сейчас склад оружия, и молодежный клуб? Хорошенькое соседство!
- Нет, как только обнаружилась кража… кроме «хемверна», ни одна душа про склад не знала… они сразу увезли свое хозяйство.
- Та-ак,- протянул Хольмберг.- Прямо фантастика, а? Склад оружия и молодежный клуб в старом депо. Ну «хемверн», ну вояки!..