Страница:
– Ну, не знаю… – засомневался Максимка, – вот если бы вы, например, по телевизору вдруг ко мне обратились… Идёт, допустим, какой-нибудь репортаж, и тут вдруг всё прекращается, и диктор начинает со мной говорить…
– Тоже верная мысль, – остановила Луна Максимку, – но не совсем. Дело в том, что в твоей фантазии индивидуальным разумом являешься только ты, другие люди лишь вымышленные персонажи, и для них наши вмешательства неощутимы. Теперь представь: ты смотришь телевизор в кругу семьи, вдруг всё прерывается, мы обращаемся к тебе, но кроме тебя, никто этого не видит, персонажи продолжают жить своей обусловленной правилами фантазии жизнью, а ты начинаешь метаться по квартире и тыкать в телевизор пальцем, доказывая невообразимые вещи. По всем законам твоей реальности, ты – сумасшедший, и место тебе в психушке. Так?
– Да… – призадумался Максим, – и что же мне теперь делать?
– Очень сложный вопрос. Структура твоего мира настолько сильна, что сам ты, да и мы, на данном этапе не в силах её разрушить.
– Но ведь я теперь всё знаю, допустим, я вам верю и всё такое…
– Ну и что? Это ничего не меняет, – вдохнула Луна, – это не даст тебе возможности нарушить правила своей фантазии…
– Так что же, что же делать-то?
– Мы полагаем, надо ждать. Возможно, всё закончиться после так называемой «смерти». Вот тоже, кстати, феноменальное явление твоей фантазии. Никаких подобных явлений не существует в настоящей реальности. Жизнь вообще не имеет начала и конца. Это совершеннейший алогизм! Нелепица! Как такое могло помыслиться твоему сознанию – величайшая загадка. Но вопрос сейчас не в этом. Мы склоняемся к тому, что «смерть» выведет тебя из состояния бреда.
– То есть вы хотите меня убить? – успокоившийся было Максим снова не на шутку испугался.
– Зачем? Мы никуда не спешим. У вечности нет границ. Сам умрёшь… наверное. По крайней мере, по всем правилам, тобой же придуманным, должен умереть. Впрочем, мы точно не знаем, а прогнозировать что-либо в твоём случае – занятие крайне неблагодарное. С другой стороны, глядя на сложнейшую цепочку процессов твоей фантазии, смерть может оказаться не финальным действием, а даже наоборот, ещё более сложной и прогрессирующей моделью.
Максим во все глаза уставился на Луну, и в полной мере ощутил на себе значение фразы «безысходная паника». Он уже не понимал, что с ним происходит, в голове вместо мыслей пульсировала живая поглощающая сознание каша из событий, слов, людей и образов. Всё, что с ним сейчас произошло, казалось нереальным, это просто не могло быть реальным! Говорящая Луна, придуманный им самим мир, настоящая реальность, бессмертие…
«Вот так сходят с ума», – подумал он и отключился.
– Пожалуй…
– Ну что ж, тогда дождёмся следующего сеанса.
Деньги-денежки
– Тоже верная мысль, – остановила Луна Максимку, – но не совсем. Дело в том, что в твоей фантазии индивидуальным разумом являешься только ты, другие люди лишь вымышленные персонажи, и для них наши вмешательства неощутимы. Теперь представь: ты смотришь телевизор в кругу семьи, вдруг всё прерывается, мы обращаемся к тебе, но кроме тебя, никто этого не видит, персонажи продолжают жить своей обусловленной правилами фантазии жизнью, а ты начинаешь метаться по квартире и тыкать в телевизор пальцем, доказывая невообразимые вещи. По всем законам твоей реальности, ты – сумасшедший, и место тебе в психушке. Так?
– Да… – призадумался Максим, – и что же мне теперь делать?
– Очень сложный вопрос. Структура твоего мира настолько сильна, что сам ты, да и мы, на данном этапе не в силах её разрушить.
– Но ведь я теперь всё знаю, допустим, я вам верю и всё такое…
– Ну и что? Это ничего не меняет, – вдохнула Луна, – это не даст тебе возможности нарушить правила своей фантазии…
– Так что же, что же делать-то?
– Мы полагаем, надо ждать. Возможно, всё закончиться после так называемой «смерти». Вот тоже, кстати, феноменальное явление твоей фантазии. Никаких подобных явлений не существует в настоящей реальности. Жизнь вообще не имеет начала и конца. Это совершеннейший алогизм! Нелепица! Как такое могло помыслиться твоему сознанию – величайшая загадка. Но вопрос сейчас не в этом. Мы склоняемся к тому, что «смерть» выведет тебя из состояния бреда.
– То есть вы хотите меня убить? – успокоившийся было Максим снова не на шутку испугался.
– Зачем? Мы никуда не спешим. У вечности нет границ. Сам умрёшь… наверное. По крайней мере, по всем правилам, тобой же придуманным, должен умереть. Впрочем, мы точно не знаем, а прогнозировать что-либо в твоём случае – занятие крайне неблагодарное. С другой стороны, глядя на сложнейшую цепочку процессов твоей фантазии, смерть может оказаться не финальным действием, а даже наоборот, ещё более сложной и прогрессирующей моделью.
Максим во все глаза уставился на Луну, и в полной мере ощутил на себе значение фразы «безысходная паника». Он уже не понимал, что с ним происходит, в голове вместо мыслей пульсировала живая поглощающая сознание каша из событий, слов, людей и образов. Всё, что с ним сейчас произошло, казалось нереальным, это просто не могло быть реальным! Говорящая Луна, придуманный им самим мир, настоящая реальность, бессмертие…
«Вот так сходят с ума», – подумал он и отключился.
* * *
– А что, это будет интересно, если оно сойдёт с ума относительно своего безумного, нелогичного мира, будучи уже сумасшедшим в реальности?– Пожалуй…
– Ну что ж, тогда дождёмся следующего сеанса.
Деньги-денежки
Летним вечером по аллее парка, обдуваемый лёгким прохладным ветерком, прогуливался Иван Алексеевич Живожук. Возле одиноко стоящей под молодой осиной лавочки Иван Алексеевич остановился, и решил было присесть отдохнуть, как вдруг заметил валяющийся на асфальте кошелёк. Подняв находку, он обнаружил, что кожаный красавец прямо-таки набит деньгами. Иван Алексеевич присел и поспешно принялся деньги считать, и насчитал, к великой своей радости, 365 долларов США и 12 340 рублей.
– Однако, – подумал он, – совсем недурно!
До зарплаты оставалась ещё неделя, да и к тому же зарплата, откровенно говоря, была у Ивана Алексеевича маленькая, и даже можно сказать – жалкая: всего каких-то три тысячи рублей. Мысли вернуть кошелёк владельцу даже не возникло, да и, кстати сказать, никаких документов, указывающих на законного обладателя, в кошельке не нашлось, разве что записанный на использованном троллейбусном талончике телефонный номер.
Тут вдруг сзади Живожук услышал отдалённый истерический хохот, и, обернувшись, увидел, как из-под зелёных лип вырвался совершенно безумный гражданин. Он помчался, сломя голову, прямиком через кусты, и скрылся в аллее, где уже зажглись матовыми шарами фонари, вокруг которых, трепыхаясь, кружила насекомая гурьба.
– Идиот, – определил счастливец, и, спрятав находку в карман, поднялся с лавочки.
Радостный и счастливый Иван Алексеевич пошёл домой, а по дороге купил на радостях две бутылочки дорогого коньяка, который просто обожал, но позволял себе крайне редко. Дома Иван Алексеевич нарезал в тарелочку колбаски, сырку и лимончика.
– Непременно лимончика… – напевал Иван Алексеевич под нос, аккуратно раскладывая сырокопчёную колбаску вдоль краёв начисто вымытой тарелки.
Присев в кресло, Иван Алексеевич налил рюмку коньяка и блаженно выпил, не торопясь – так, как именно и следует пить настоящий коньяк.
– А всё-таки я везунчик, – сказал он вслух, и даже тихонько захихикал, тут же, впрочем, взяв себя в руки.
Он вытащил на свет находку и с наслаждением принялся рассматривать подаренные судьбой купюры. На коньяк ушло ровно 1 240 рублей: каждая бутылка стоила шестьсот двадцать, это Иван Алексеевич отчетливо помнил. Но теперь, пересчитав деньги, он был крайне изумлён и растерян – сумма оставалась прежней: триста шестьдесят пять долларами и двенадцать тысяч триста сорок рублями.
– Как же я так посчитал? – удивился он.
Но, как ни крути, ошибка такого рода была на удивление приятной, и с ещё большим энтузиазмом Иван Алексеевич выпил за это коньячку. Деньги он сложил обратно в кошелёк, и уютно поворочавшись в кресле, задумался: что бы такое ему купить?
«Куплю, пожалуй, новый костюм – он налил ещё рюмочку, аккуратно выпил и закусил тоненькой долькой лимона, – да, да, костюм! И туфли, и ещё… ах, ну, конечно!»
Тут Иван Алексеевич вспомнил, что совсем недавно одалживал у соседа пятьсот рублей. Вернуть деньги раньше, чем через неделю (а то и две), он никак не рассчитывал, но теперь проблема отпала сама собой. Он вытащил из кошелька розоватую купюру и отправился к соседу. Время было ещё не позднее, и, к тому же, Иван Алексеевич прекрасно знал, что сосед ложится глубокой ночью, и сейчас, естественно, не спит, да и вообще любому приятно получить долг раньше обещанного времени.
– Добрый вечер Семён Фёдорович, – поздоровался он, когда ему открыли дверь, – вот, принёс должок.
Иван Алексеевич протянул соседу деньги.
– А-а, – как будто бы удивился Сёмен Фёдорович, – я уж и забыл, – соврал он.
«Ты-то забудешь», – подумал про себя Живожук, а сам сказал, – У меня дома есть отличный коньячок, – он сделал паузу, – так что прошу…
Сосед Ивана Алексеевича выпить любил, а уж тем более в гостях, за чужой, что называется, счёт, но согласиться сразу как-то не решился.
– Да я… понимаешь, Иван Алексеевич, тут… это… собирался…
– Пойдём, пойдём, – перебил тот его.
Семён Фёдорович нервно покусал нижнюю губу, и, изобразив на лице нечто среднее между испугом и удивлением, ответил:
– Иду. Только накину что-нибудь.
Придя домой к соседу, Семён сел за столик в комнате, а хозяин пошёл за второй рюмкой на кухню. Гость огляделся, с присущей ему от рождения подозрительностью, и, моментально сообразив, что что-то произошло, загорелся нетерпеливым любопытством. Иван Алексеевич в этот момент вернулся с только что вымытой рюмкой, и налил себе и соседу коньяк.
– Ну, рассказывай, – прищурился Семён Фёдорович, – что за праздник у тебя?
Иван, конечно, не собирался рассказывать историю вечерней прогулки, но объяснить появление дорогого напитка как-то было нужно, только он не знал, как.
– Да ничего, собственно, такого не случилось.
– Ну, не ври, – улыбнулся сосед.
– Да говорю же ничего, так… получил неожиданно премию.
Иван Алексеевич присел напротив Семёна.
– Лучше давай выпьем.
– Ну, давай…
Соседи выпили. Коньяк был действительно отличный, и Семёну сразу же захотелось ещё.
– Давно такого не пил, – сказал он, покосившись на бутылку.
Иван Алексеевич, поймав жадный взгляд соседа, потянулся к коньяку, и, наполнив рюмки, сделал пригласительный жест. Семён, облизнувшись, поднёс напиток к губам и выпил, округлив глаза на полированный сервант соседа, где ярко отражалась трёхрожковая люстра.
– Дорогой коньяк?
– Стоит прилично.
Оба замолчали. Иван Алексеевич, потребивший в два раза больше Семёна, почувствовал расслабляющую члены негу, и, растёкшись в кресле, блаженно смотрел на столик. Его сознание наполнилось какой-то необыкновенной умиротворённостью и уверенностью в завтрашнем дне.
– Много дали? – поинтересовался Семён Фёдорович, и глаза его заблестели, как два ёлочных новогодних шарика.
– Чего? – не понял Живожук.
– Премия-то большая?
– А… – опомнился Иван Алексеевич, – немаленькая, – витиевато ответил он.
– Ишь, ты! А по какому случаю? – не отставал Семён.
«Это неприлично просто! – возмущённо подумал Живожук, – Клещ какой-то, а не сосед».
– Юбилей предприятия. Тридцать пять лет. Годовщина, так сказать… – соврал первое попавшееся Живожук.
– Сколько дали-то? – обнаглел настырный Семён.
Иван Алексеич прикинул в уме, сколько по нынешнему курсу будет триста шестьдесят пять долларов. У него получилось что-то около десяти тысяч. Вообще-то ему очень хотелось похвастаться перед соседом, и, улыбнувшись, он сделал паузу, наклонился к столику, разлив по новой порции коньяка, и выдал:
– Двадцать две тысячи!
От услышанной цифры у Семёна тут же засосало слева под сердцем, а уши предательски раскраснелись. Ему сразу сделалось завидно, но, чтобы не показать этого, он постарался улыбнуться. Надо признаться, вышло у него это несколько нелепо, так как остальные мышцы лица, напротив, окаменели, если не сказать, что трагически обвисли, и улыбка смотрелась на лице подобно ленточке с пожеланием долгой и счастливой жизни на гранитной кладбищенской плите.
– Поздравляю, – произнёс Семён пересохшим горлом.
Иван Алексеевич, пребывая в эйфорическом состоянии душевного и материального подъёма, даже не заметил, какой удар только что неосторожно нанёс соседу.
– Спасибо Семён, – добродушно поблагодарил он. Подчиняясь неведомому порыву, Иван Алексеевич полез в карман и достал найденный бумажник. Семён, сглотнув вставший в горле комок ненависти к счастливчику, ухватился за рюмку и во все глаза уставился на появляющиеся перед ним из недр соседского кошелька купюры.
Иван Алексеевич гордо разложил на столе денежные знаки, и, улыбаясь, смотрел то на них, то на Семёна, у которого на лбу выступили напряжённые капельки пота. Надо сказать, что Семён Фёдорович, так же, как и Иван Алексеевич, большой зарплатой не отличался, но деньги любил преданно и страстно. Особенно соседа заинтересовали американские доллары, которые он периодически видел в кино и газетах, но сам лично никогда не имел чести наблюдать «в натуре».
Семён выпил, и с тоскливой завистью посмотрел на соседа.
– Вам что, в долларах теперь платят? – спросил он.
– Да нет, – рассмеялся неслыханно разбогатевший сосед, – это я чтобы отложить, разменял, – на ходу соврал он.
– Копить будешь?
– Да! – уверенно кивнул Иван Алексеевич.
Живожук с нескрываемым восторгом несколько секунд созерцал разложенное на столе богатство. Налюбовавшись, он нашарил опустевший кошелек, и, собрав аккуратно купюры, открыл его, намереваясь всё сложить обратно.
Но, когда Иван Алексеевич заглянул в несколько минут назад опустошённый кожаный подарок судьбы, он открыл от неожиданности рот и три раза быстро моргнул.
– Что такое? – встрепенулся наблюдательный Семён Фёдорович.
Иван Алексеевич не знал, что ответить. В кошельке уже лежали деньги, и на беглый взгляд их было немало, не одна-две, может быть, случайно забытые бумажки, а больше. Много больше.
– Ничего, – испуганно ответил Живожук, – и, быстро закрыв кошелёк, сунул его в карман брюк. Деньги со стола он положил в другой карман, и, нервно потрогав свой лоб, схватил рюмку коньяка и выпил.
– Что с тобой? – удивленно впился взглядом в соседа Семён Фёдорович.
– Что-то мне нехорошо…
У соседа на миг возникло в голове такое видение: Живожук замертво падает, а он выхватывает у него деньги и скрывается, никем не замеченный.
– Может «скорую»? – спросил он участливо, но по его облику можно было понять, что никакую «скорую» он вызывать не станет.
– Нет-нет, – тревожно потея, ответил Иван Алексеевич, – ты погоди, я сейчас…
Он встал, и, выйдя из комнаты, нырнул в уборную. Там он достал находку, и аккуратно, словно сохраняющий деньги предмет мог взорваться, открыл. Да, наличность лежала в нём чудесными лепестками, словно никто её оттуда и не вынимал. В то же самое время в кармане брюк Живожук тревожно ощущал извлечённые ранее купюры.
– Чертовщина, – выдохнул он.
Достав деньги из кошелька, Иван Алексеевич убедился, что внутри не осталось ничего, кроме троллейбусного талончика с телефонным номером. Он спрятал загадочный бумажник в карман и пересчитал деньги. Сумма была в точности той же – 365 долларов и 12 340 рублей.
– Феноменально! – он не знал, что делать: то ли радоваться, то ли горевать. Хотя горевать-то отчего? Деньги ведь!
– Иван! – донеслось из комнаты, – Ты там живой?
Живожук, опомнившись, что дома у него посетитель, пустил фальшиво воду из бачка, и, спрятав деньги, вышел.
– Всё нормально, – ответил он, появившись в комнате.
Но проницательный Семён Фёдорович ясно видел, что ничего не нормально. Живожук сиял непонятным возбуждением, глаза его бегали, и руки, спрятанные в карманы брюк, механически перебирали что-то, в неподвластных зрению соседа недрах.
– Будем пить-то, или всё? – спросил он хмуро.
– Да ты наливай, я что-то себя чувствую не очень… А хочешь, – вдруг оживился хозяин, – бери бутылку себе!
Такой неслыханной щедрости Семён в соседе не наблюдал никогда. И сразу в нём воспылала крайняя подозрительность.
– Всю бутылку?
– Да! А я спать лягу…
– Спать? Ну, как знаешь, – тут Семён так хитро посмотрел на карманы Ивана Алексеевича, что тот даже дёрнулся.
– Чего? – спросил он, распахнув испуганно глаза.
– Да нет… ничего… – задумчиво прищурился тот, поднимаясь.
Сосед и впрямь не преминул воспользоваться широким жестом хозяина, и коньяк, уходя, забрал, но Живожук об этом уже не думал. Он думал о другом.
Захлопнув за гостем дверь, Иван Алексеевич кинулся в комнату и выдернул из кармана кошелёк. Открыв его, он побледнел. Тот снова был полон деньгами.
– Я так и знал! – воскликнул Живожук и выпотрошил купюры на пол.
Те плавно разлеглись на ковре, ослепительно сияя в лучах люстры, словно сказочные осенние листы, отражающие бриллиант восходящего солнца.
Всю ночь Иван Алексеевич не спал. Он извлекал из найденного бумажника деньги. Живожук обнаружил, что валюта и рубли появляются во чреве кожаного чуда сразу после того, как его плотно закрывают. Конечно, механизм, отвечающий за такую небывалую способность синтеза богатства из ничего, Живожуку постичь было не по силам. Но он этим и не утруждался.
Не смыкая глаз, он снова и снова вытряхивал из кошелька ценные бумажки, сумма которых всегда была одна и та же – 365 в долларах и 12 340 в рублях. Затем закрывал его, встряхивал и снова открывал, выплёскивая новую порцию.
К утру перед неустанным Иваном Алексеевичем высилась такая гора банкнот, что, думая о перспективах, открываемых ею, счастливчик заходился умом, как сумасшедший, постигший суть бесконечности Вселенной.
Теперь ему подвластно было всё. Любое желание было осуществимо. Все ценности мира – бриллианты, женщины, автомобили! Да что там автомобили… Яхты и воздушные суда были теперь в полном его распоряжении! Он мог купить всё! Ведь бумажник, и это было очевидно, являл собой неистощимый, вечный источник! Живожук даже не желал считать, сколько он извлёк из волшебных кожаных глубин. Наверное, речь шла о миллионах!
– Ну, ничего, – бормотал себе под нос внезапный богач, – скоро пойдут миллиарды! Скоро я всем… Всем покажу! – и косился в сторону входной двери, опасаясь, как бы пронырливый сосед не прознал о его открытии.
И утром не лёг спать Живожук, хоть и устал крайне, а кисти рук болели ужасно от однообразных манипуляций. Только к середине дня, когда пол в комнате стал напоминать взорванное воздушной бомбой деньгохранилище, он соизволил сходить на кухню и съесть кусок колбасы с бородинским хлебом. Хлеб был чёрств и проглатывался с трудом. Это обстоятельство вдруг взбесило негаданного обладателя миллионов.
– Позвольте! – возмутился Иван Алексеевич, – Да что это я, в самом деле? Теперь я могу питаться, как принц! Как, чёрт меня подери, арабский шейх!
Он, возбуждённый, с горящими глазами, пошёл в комнату, зачерпнул увесистую горсть денежных знаков, и, нырнув в туфли, очутился у двери.
«Но как же это оставить, – оглянулся он. Из комнаты, словно застывшая океанская волна, выплеснулись разноцветьем бесценные богатства, – вдруг если кто… проникнет?»
Живожук резво принялся заметать обратно в комнату купюры и когда, наконец, ему это удалось, захлопнул межкомнатную дверь на щеколду.
– На долго отлучаться нельзя! – решил он, и, открыв как можно тише дверь, проник в коридор. Миллионер не стал вызывать лифт, а на цыпочках, словно вор, совершивший грабеж, начал спускаться по лестнице. В коридоре было тихо, и Иван, радуясь, что так славно отлучился, никем не замеченный и не встреченный, хитро улыбался, как вдруг…
– Ну, как ты? – погудел голос позади Ивана Алексеевича, – Полегчало?..
Живожук встал, приросший к кафельной плитке, как спринтер на старте, приподняв подошву для шага, да так и не успев ступить.
– А говорил, копить будешь! – ехидно проскрежетал голос. Тут Иван повернулся и увидел вчерашнего гостя, вышедшего курить вне квартиры. Не заметил он его раньше оттого, что тот, вероятно, прятался возле лифтов, куда, конечно, Живожук не заглядывал.
– А? – пугливо отозвался скоропостижный богач.
– Я говорю, ты копить собирался, а сам вот… – и сосед уставился наглыми глазами на Живожукову пятерню, в которой была зажата громадная денежная горсть.
Иван Алексеевич сам, словно впервые увидев, что несёт, вопросительно уставился на банкнотный комок.
– Премия значит, – закивал Семён саркастически, и безумно разбогатевший Иван увидел, как у того с виска скатилась по щеке крупная капля пота, сверкнув ледяной искрой.
– Ппп… реммм. ммия, – ответил Живожук, пытаясь спрятать предательские деньги в карман. Но те не лезли, и некоторые, особо шатко держащиеся лепестки, даже исхитрились упасть на пол.
– Давай-ка я тебе помогу, – прохрипел сосед, приближаясь.
Сердце Ивана Алексеевича сжалось, и он вмиг похолодел, предчувствуя что-то ужасное. Но ничего такого не случилось. Сосед поднял упавшие купюры и протянул недавнему своему должнику, заглянув ему в глаза так, как, должно быть, сексуальный маньяк заглядывает в спальню молоденькой девушки, когда та ещё спит, обнажённая случайно сползшим одеялом.
– В магазин идёшь? – шёпотом спросил Семён Фёдорович.
Живожук только закивал в ответ, не в силах сказать ни слова. Он принял выпавшие бумажки из соседских рук, и механически сунул в карман.
– Давай, давай… Богатей… – и, развернувшись, Семён неслышно скрылся за дверью своей квартиры.
Минут пять Живожук стоял в коридоре, не смея пошелохнуться, и самые разные мысли терзали его. Потом он, опомнившись, распихал по карманам деньги, и ринулся магазин. В магазине ему стало жутко. Ивану казалось, что каждый покупатель, каждый продавец знает его тайну, и это нервировало и пугало внезапного счастливчика до коликов в животе. Накупив всего, что попалось под руку, и не получив от шопинга никакого удовольствия, он примчался домой и заперся на ключ.
Притаившись, Живожук с полчаса всматривался в глазок и ожидал чего-то скверного. Но ничего скверного не случилось. Тогда он метнулся в кладовку, разрыл хозяйственный хлам, скопленный за долгие годы холостяцкого существования, и нашёл то, что искал…
Зелёная масляная краска, купленная несколько лет назад для ремонтных нужд, загустела, став консистенцией почти как сметана. Ворвавшись в комнату, Иван Алексеевич принялся мазать краской оконное стекло. Когда работа была закончена, он поверх стекающей слезами с гладкой поверхности маслянистой жижи налепил рекламных газет. В комнате тут же сделалось зловеще темно. А от краски совершенно невозможно стало дышать.
– Ага! Вот так! Вот так-то! – возликовал обладатель бездонного бумажника, – Теперь никто… хоть глаз выколи!
Дальнейшие двое суток, практически не прерываясь на сон, Живожук выуживал из кошелька деньги, складывал в пачки, обматывал тесёмками – и штабелями складировал в замаскированной от чужеродных взглядов комнате. Когда свободное пространство закончилось совсем, Иван Алексеевич прижал двери в комнату досками и заколотил гвоздями. Дальше он действовал так: вытащив весь хлам с антресолей, заполнил деньгами и их. После Живожук набил до отказа ванную комнату, шкаф в прихожей, кухонный гарнитур «Мастерица», кладовку, и все места в квартире, которые были способны вместить хоть что-либо объёмное. Ненужные более вещи Живожук выносил на улицу и скидывал в мусорный бак. Так он заполнил деньгами всю квартиру.
Ночью, на пятый день после находки волшебного бумажника, когда все жильцы спали, Иван совершил десант на улицу, имея при себе совковую лопату и тяжелейшую сумку, набитую чудесными купюрами. Сумку Живожук зарыл на заднем дворе возле коллекторной будки.
Шёл десятый день обогащения. За это время Живожук ни разу не удосужился побриться, нормально поспать и полноценно поесть. Все гигиенические процедуры он делал урывками, боясь потерять драгоценное время. Питался всухомятку, паче что и плита и холодильник также таили в своих недрах банкноты. Всю энергию и силы Иван Алексеевич тратил на выемку денег из кошелька и их сохранение. Пальцы его, от беспрерывного взаимодействия с неисчерпаемым кожаным чудом, стали крючковаты и распухли, глаза слезились и под ними образовались тёмные мешки. Но на это миллиардер (теперь уже) Живожук внимания не обращал.
К концу месяца у Ивана Алексеевича имелась на руках странная, но, несомненно, бесценная карта местности того района, где он проживал. Каждое, хоть чуточку укромное место было помечено на ней крестиком с указанием веса и глубины. Но и это Ивану не помогало. Его терзали страхи богатство потерять, а теперь начали мучить ночные кошмары, во время непродолжительных уходов в сон. То снилось ему, что кошелёк украден ворами, то виделось, что все деньги вдруг неведомым образом испаряются, оставляя вместо себя мерзких и жирных белых опарышей. А однажды приснилось, что сосед Семён, узнав тайну кошелька, написал об этом в газету «Труд», и на квартиру Живожука заявилась проверочная комиссия во главе с участковым милиционером и собакой породы такса, которая гавкала человеческим голосом:
– Где хранишь миллиарды, жучара?!!..
А участковый ей подсказывал:
– Карта у него. А ну-ка, фас! Ищи! – и такса кидалась на Ивана и кусала больно за пальцы, а другие члены комиссии, среди которых мелькал и завистливый сосед, украдкой таскали из шкафов и полок денежные пачки.
Просыпаясь, Иван Алексеевич вскакивал и проверял: целы ли деньги. И, убедившись, что целы, продолжал вынимать всё новые и новые из нескончаемого кожаного жерла. При этом он, имея взгляд совершенно сумасшедший, напевал себе под нос:
– Деньги-денежки, деньги-денежки… ой, да деньги-денежки, денежки мои!..
Бережно гладил купюры, словно те были ласковыми зверьками, а некоторые даже целовал, хищно озираясь по сторонам.
В один из дней, грязный, заросший сиреневой щетиной Живожук услышал звонок в дверь. Он подскочил, как ошпаренный, и тихо прокрался к глазку. На пороге стоял сосед Семён, переминаясь с ноги на ногу, словно дожидаясь очереди у биокабинки на оживлённом проспекте.
– Чего? – спросил, не открывая, Живожук, и сам не узнал свой голос.
– Слышь, сосед, – прижавшись к щели, взмолился Семён Фёдорович, – выручи а? Дай тыщу до получки!..
Живожук от такой просьбы словно в прорубь нырнул. Ему стало холодно и жутко.
– Что ты! Что ты! – испугался он так, будто его просили прыгнуть с крыши, – Нету у меня! Ни копейки нету!
– Да я верну, – не отставал сосед и щурился слепо в глазок.
– Откуда, ты что? Где же взять? Нету денег, богом клянусь! – задрожал Живожук, не зная, куда деться.
– Не видать тебя давно, – вещал назойливый сосед, – и окна все в краске. Что ты там затеял-то?
– «Вот собака!» – думал Иван Алексеевич, а сам отвечал, – Ремонт у меня. Ремонт! А денег нету!
– Может, выпьем по-соседски? – предлагал липучий Семён, – Коньячку?
– Не пью я. И денег нет!
Сосед, постояв ещё с минуту у двери, ушёл, а Живожука словно током пробило озарение. Он понял, что поможет ему сохранить всё!
– Звонок! Телефонный номер! Вот в чём дело! – выудив из брюк бумажник, он извлёк трамвайный талончик с номером и посмотрел внимательно. Семизначный номер, без кода города, был на нём.
– Московский! – определил Иван Алексеевич, и, дрожа, принял в руки трубку.
– Однако, – подумал он, – совсем недурно!
До зарплаты оставалась ещё неделя, да и к тому же зарплата, откровенно говоря, была у Ивана Алексеевича маленькая, и даже можно сказать – жалкая: всего каких-то три тысячи рублей. Мысли вернуть кошелёк владельцу даже не возникло, да и, кстати сказать, никаких документов, указывающих на законного обладателя, в кошельке не нашлось, разве что записанный на использованном троллейбусном талончике телефонный номер.
Тут вдруг сзади Живожук услышал отдалённый истерический хохот, и, обернувшись, увидел, как из-под зелёных лип вырвался совершенно безумный гражданин. Он помчался, сломя голову, прямиком через кусты, и скрылся в аллее, где уже зажглись матовыми шарами фонари, вокруг которых, трепыхаясь, кружила насекомая гурьба.
– Идиот, – определил счастливец, и, спрятав находку в карман, поднялся с лавочки.
Радостный и счастливый Иван Алексеевич пошёл домой, а по дороге купил на радостях две бутылочки дорогого коньяка, который просто обожал, но позволял себе крайне редко. Дома Иван Алексеевич нарезал в тарелочку колбаски, сырку и лимончика.
– Непременно лимончика… – напевал Иван Алексеевич под нос, аккуратно раскладывая сырокопчёную колбаску вдоль краёв начисто вымытой тарелки.
Присев в кресло, Иван Алексеевич налил рюмку коньяка и блаженно выпил, не торопясь – так, как именно и следует пить настоящий коньяк.
– А всё-таки я везунчик, – сказал он вслух, и даже тихонько захихикал, тут же, впрочем, взяв себя в руки.
Он вытащил на свет находку и с наслаждением принялся рассматривать подаренные судьбой купюры. На коньяк ушло ровно 1 240 рублей: каждая бутылка стоила шестьсот двадцать, это Иван Алексеевич отчетливо помнил. Но теперь, пересчитав деньги, он был крайне изумлён и растерян – сумма оставалась прежней: триста шестьдесят пять долларами и двенадцать тысяч триста сорок рублями.
– Как же я так посчитал? – удивился он.
Но, как ни крути, ошибка такого рода была на удивление приятной, и с ещё большим энтузиазмом Иван Алексеевич выпил за это коньячку. Деньги он сложил обратно в кошелёк, и уютно поворочавшись в кресле, задумался: что бы такое ему купить?
«Куплю, пожалуй, новый костюм – он налил ещё рюмочку, аккуратно выпил и закусил тоненькой долькой лимона, – да, да, костюм! И туфли, и ещё… ах, ну, конечно!»
Тут Иван Алексеевич вспомнил, что совсем недавно одалживал у соседа пятьсот рублей. Вернуть деньги раньше, чем через неделю (а то и две), он никак не рассчитывал, но теперь проблема отпала сама собой. Он вытащил из кошелька розоватую купюру и отправился к соседу. Время было ещё не позднее, и, к тому же, Иван Алексеевич прекрасно знал, что сосед ложится глубокой ночью, и сейчас, естественно, не спит, да и вообще любому приятно получить долг раньше обещанного времени.
– Добрый вечер Семён Фёдорович, – поздоровался он, когда ему открыли дверь, – вот, принёс должок.
Иван Алексеевич протянул соседу деньги.
– А-а, – как будто бы удивился Сёмен Фёдорович, – я уж и забыл, – соврал он.
«Ты-то забудешь», – подумал про себя Живожук, а сам сказал, – У меня дома есть отличный коньячок, – он сделал паузу, – так что прошу…
Сосед Ивана Алексеевича выпить любил, а уж тем более в гостях, за чужой, что называется, счёт, но согласиться сразу как-то не решился.
– Да я… понимаешь, Иван Алексеевич, тут… это… собирался…
– Пойдём, пойдём, – перебил тот его.
Семён Фёдорович нервно покусал нижнюю губу, и, изобразив на лице нечто среднее между испугом и удивлением, ответил:
– Иду. Только накину что-нибудь.
Придя домой к соседу, Семён сел за столик в комнате, а хозяин пошёл за второй рюмкой на кухню. Гость огляделся, с присущей ему от рождения подозрительностью, и, моментально сообразив, что что-то произошло, загорелся нетерпеливым любопытством. Иван Алексеевич в этот момент вернулся с только что вымытой рюмкой, и налил себе и соседу коньяк.
– Ну, рассказывай, – прищурился Семён Фёдорович, – что за праздник у тебя?
Иван, конечно, не собирался рассказывать историю вечерней прогулки, но объяснить появление дорогого напитка как-то было нужно, только он не знал, как.
– Да ничего, собственно, такого не случилось.
– Ну, не ври, – улыбнулся сосед.
– Да говорю же ничего, так… получил неожиданно премию.
Иван Алексеевич присел напротив Семёна.
– Лучше давай выпьем.
– Ну, давай…
Соседи выпили. Коньяк был действительно отличный, и Семёну сразу же захотелось ещё.
– Давно такого не пил, – сказал он, покосившись на бутылку.
Иван Алексеевич, поймав жадный взгляд соседа, потянулся к коньяку, и, наполнив рюмки, сделал пригласительный жест. Семён, облизнувшись, поднёс напиток к губам и выпил, округлив глаза на полированный сервант соседа, где ярко отражалась трёхрожковая люстра.
– Дорогой коньяк?
– Стоит прилично.
Оба замолчали. Иван Алексеевич, потребивший в два раза больше Семёна, почувствовал расслабляющую члены негу, и, растёкшись в кресле, блаженно смотрел на столик. Его сознание наполнилось какой-то необыкновенной умиротворённостью и уверенностью в завтрашнем дне.
– Много дали? – поинтересовался Семён Фёдорович, и глаза его заблестели, как два ёлочных новогодних шарика.
– Чего? – не понял Живожук.
– Премия-то большая?
– А… – опомнился Иван Алексеевич, – немаленькая, – витиевато ответил он.
– Ишь, ты! А по какому случаю? – не отставал Семён.
«Это неприлично просто! – возмущённо подумал Живожук, – Клещ какой-то, а не сосед».
– Юбилей предприятия. Тридцать пять лет. Годовщина, так сказать… – соврал первое попавшееся Живожук.
– Сколько дали-то? – обнаглел настырный Семён.
Иван Алексеич прикинул в уме, сколько по нынешнему курсу будет триста шестьдесят пять долларов. У него получилось что-то около десяти тысяч. Вообще-то ему очень хотелось похвастаться перед соседом, и, улыбнувшись, он сделал паузу, наклонился к столику, разлив по новой порции коньяка, и выдал:
– Двадцать две тысячи!
От услышанной цифры у Семёна тут же засосало слева под сердцем, а уши предательски раскраснелись. Ему сразу сделалось завидно, но, чтобы не показать этого, он постарался улыбнуться. Надо признаться, вышло у него это несколько нелепо, так как остальные мышцы лица, напротив, окаменели, если не сказать, что трагически обвисли, и улыбка смотрелась на лице подобно ленточке с пожеланием долгой и счастливой жизни на гранитной кладбищенской плите.
– Поздравляю, – произнёс Семён пересохшим горлом.
Иван Алексеевич, пребывая в эйфорическом состоянии душевного и материального подъёма, даже не заметил, какой удар только что неосторожно нанёс соседу.
– Спасибо Семён, – добродушно поблагодарил он. Подчиняясь неведомому порыву, Иван Алексеевич полез в карман и достал найденный бумажник. Семён, сглотнув вставший в горле комок ненависти к счастливчику, ухватился за рюмку и во все глаза уставился на появляющиеся перед ним из недр соседского кошелька купюры.
Иван Алексеевич гордо разложил на столе денежные знаки, и, улыбаясь, смотрел то на них, то на Семёна, у которого на лбу выступили напряжённые капельки пота. Надо сказать, что Семён Фёдорович, так же, как и Иван Алексеевич, большой зарплатой не отличался, но деньги любил преданно и страстно. Особенно соседа заинтересовали американские доллары, которые он периодически видел в кино и газетах, но сам лично никогда не имел чести наблюдать «в натуре».
Семён выпил, и с тоскливой завистью посмотрел на соседа.
– Вам что, в долларах теперь платят? – спросил он.
– Да нет, – рассмеялся неслыханно разбогатевший сосед, – это я чтобы отложить, разменял, – на ходу соврал он.
– Копить будешь?
– Да! – уверенно кивнул Иван Алексеевич.
Живожук с нескрываемым восторгом несколько секунд созерцал разложенное на столе богатство. Налюбовавшись, он нашарил опустевший кошелек, и, собрав аккуратно купюры, открыл его, намереваясь всё сложить обратно.
Но, когда Иван Алексеевич заглянул в несколько минут назад опустошённый кожаный подарок судьбы, он открыл от неожиданности рот и три раза быстро моргнул.
– Что такое? – встрепенулся наблюдательный Семён Фёдорович.
Иван Алексеевич не знал, что ответить. В кошельке уже лежали деньги, и на беглый взгляд их было немало, не одна-две, может быть, случайно забытые бумажки, а больше. Много больше.
– Ничего, – испуганно ответил Живожук, – и, быстро закрыв кошелёк, сунул его в карман брюк. Деньги со стола он положил в другой карман, и, нервно потрогав свой лоб, схватил рюмку коньяка и выпил.
– Что с тобой? – удивленно впился взглядом в соседа Семён Фёдорович.
– Что-то мне нехорошо…
У соседа на миг возникло в голове такое видение: Живожук замертво падает, а он выхватывает у него деньги и скрывается, никем не замеченный.
– Может «скорую»? – спросил он участливо, но по его облику можно было понять, что никакую «скорую» он вызывать не станет.
– Нет-нет, – тревожно потея, ответил Иван Алексеевич, – ты погоди, я сейчас…
Он встал, и, выйдя из комнаты, нырнул в уборную. Там он достал находку, и аккуратно, словно сохраняющий деньги предмет мог взорваться, открыл. Да, наличность лежала в нём чудесными лепестками, словно никто её оттуда и не вынимал. В то же самое время в кармане брюк Живожук тревожно ощущал извлечённые ранее купюры.
– Чертовщина, – выдохнул он.
Достав деньги из кошелька, Иван Алексеевич убедился, что внутри не осталось ничего, кроме троллейбусного талончика с телефонным номером. Он спрятал загадочный бумажник в карман и пересчитал деньги. Сумма была в точности той же – 365 долларов и 12 340 рублей.
– Феноменально! – он не знал, что делать: то ли радоваться, то ли горевать. Хотя горевать-то отчего? Деньги ведь!
– Иван! – донеслось из комнаты, – Ты там живой?
Живожук, опомнившись, что дома у него посетитель, пустил фальшиво воду из бачка, и, спрятав деньги, вышел.
– Всё нормально, – ответил он, появившись в комнате.
Но проницательный Семён Фёдорович ясно видел, что ничего не нормально. Живожук сиял непонятным возбуждением, глаза его бегали, и руки, спрятанные в карманы брюк, механически перебирали что-то, в неподвластных зрению соседа недрах.
– Будем пить-то, или всё? – спросил он хмуро.
– Да ты наливай, я что-то себя чувствую не очень… А хочешь, – вдруг оживился хозяин, – бери бутылку себе!
Такой неслыханной щедрости Семён в соседе не наблюдал никогда. И сразу в нём воспылала крайняя подозрительность.
– Всю бутылку?
– Да! А я спать лягу…
– Спать? Ну, как знаешь, – тут Семён так хитро посмотрел на карманы Ивана Алексеевича, что тот даже дёрнулся.
– Чего? – спросил он, распахнув испуганно глаза.
– Да нет… ничего… – задумчиво прищурился тот, поднимаясь.
Сосед и впрямь не преминул воспользоваться широким жестом хозяина, и коньяк, уходя, забрал, но Живожук об этом уже не думал. Он думал о другом.
Захлопнув за гостем дверь, Иван Алексеевич кинулся в комнату и выдернул из кармана кошелёк. Открыв его, он побледнел. Тот снова был полон деньгами.
– Я так и знал! – воскликнул Живожук и выпотрошил купюры на пол.
Те плавно разлеглись на ковре, ослепительно сияя в лучах люстры, словно сказочные осенние листы, отражающие бриллиант восходящего солнца.
Всю ночь Иван Алексеевич не спал. Он извлекал из найденного бумажника деньги. Живожук обнаружил, что валюта и рубли появляются во чреве кожаного чуда сразу после того, как его плотно закрывают. Конечно, механизм, отвечающий за такую небывалую способность синтеза богатства из ничего, Живожуку постичь было не по силам. Но он этим и не утруждался.
Не смыкая глаз, он снова и снова вытряхивал из кошелька ценные бумажки, сумма которых всегда была одна и та же – 365 в долларах и 12 340 в рублях. Затем закрывал его, встряхивал и снова открывал, выплёскивая новую порцию.
К утру перед неустанным Иваном Алексеевичем высилась такая гора банкнот, что, думая о перспективах, открываемых ею, счастливчик заходился умом, как сумасшедший, постигший суть бесконечности Вселенной.
Теперь ему подвластно было всё. Любое желание было осуществимо. Все ценности мира – бриллианты, женщины, автомобили! Да что там автомобили… Яхты и воздушные суда были теперь в полном его распоряжении! Он мог купить всё! Ведь бумажник, и это было очевидно, являл собой неистощимый, вечный источник! Живожук даже не желал считать, сколько он извлёк из волшебных кожаных глубин. Наверное, речь шла о миллионах!
– Ну, ничего, – бормотал себе под нос внезапный богач, – скоро пойдут миллиарды! Скоро я всем… Всем покажу! – и косился в сторону входной двери, опасаясь, как бы пронырливый сосед не прознал о его открытии.
И утром не лёг спать Живожук, хоть и устал крайне, а кисти рук болели ужасно от однообразных манипуляций. Только к середине дня, когда пол в комнате стал напоминать взорванное воздушной бомбой деньгохранилище, он соизволил сходить на кухню и съесть кусок колбасы с бородинским хлебом. Хлеб был чёрств и проглатывался с трудом. Это обстоятельство вдруг взбесило негаданного обладателя миллионов.
– Позвольте! – возмутился Иван Алексеевич, – Да что это я, в самом деле? Теперь я могу питаться, как принц! Как, чёрт меня подери, арабский шейх!
Он, возбуждённый, с горящими глазами, пошёл в комнату, зачерпнул увесистую горсть денежных знаков, и, нырнув в туфли, очутился у двери.
«Но как же это оставить, – оглянулся он. Из комнаты, словно застывшая океанская волна, выплеснулись разноцветьем бесценные богатства, – вдруг если кто… проникнет?»
Живожук резво принялся заметать обратно в комнату купюры и когда, наконец, ему это удалось, захлопнул межкомнатную дверь на щеколду.
– На долго отлучаться нельзя! – решил он, и, открыв как можно тише дверь, проник в коридор. Миллионер не стал вызывать лифт, а на цыпочках, словно вор, совершивший грабеж, начал спускаться по лестнице. В коридоре было тихо, и Иван, радуясь, что так славно отлучился, никем не замеченный и не встреченный, хитро улыбался, как вдруг…
– Ну, как ты? – погудел голос позади Ивана Алексеевича, – Полегчало?..
Живожук встал, приросший к кафельной плитке, как спринтер на старте, приподняв подошву для шага, да так и не успев ступить.
– А говорил, копить будешь! – ехидно проскрежетал голос. Тут Иван повернулся и увидел вчерашнего гостя, вышедшего курить вне квартиры. Не заметил он его раньше оттого, что тот, вероятно, прятался возле лифтов, куда, конечно, Живожук не заглядывал.
– А? – пугливо отозвался скоропостижный богач.
– Я говорю, ты копить собирался, а сам вот… – и сосед уставился наглыми глазами на Живожукову пятерню, в которой была зажата громадная денежная горсть.
Иван Алексеевич сам, словно впервые увидев, что несёт, вопросительно уставился на банкнотный комок.
– Премия значит, – закивал Семён саркастически, и безумно разбогатевший Иван увидел, как у того с виска скатилась по щеке крупная капля пота, сверкнув ледяной искрой.
– Ппп… реммм. ммия, – ответил Живожук, пытаясь спрятать предательские деньги в карман. Но те не лезли, и некоторые, особо шатко держащиеся лепестки, даже исхитрились упасть на пол.
– Давай-ка я тебе помогу, – прохрипел сосед, приближаясь.
Сердце Ивана Алексеевича сжалось, и он вмиг похолодел, предчувствуя что-то ужасное. Но ничего такого не случилось. Сосед поднял упавшие купюры и протянул недавнему своему должнику, заглянув ему в глаза так, как, должно быть, сексуальный маньяк заглядывает в спальню молоденькой девушки, когда та ещё спит, обнажённая случайно сползшим одеялом.
– В магазин идёшь? – шёпотом спросил Семён Фёдорович.
Живожук только закивал в ответ, не в силах сказать ни слова. Он принял выпавшие бумажки из соседских рук, и механически сунул в карман.
– Давай, давай… Богатей… – и, развернувшись, Семён неслышно скрылся за дверью своей квартиры.
Минут пять Живожук стоял в коридоре, не смея пошелохнуться, и самые разные мысли терзали его. Потом он, опомнившись, распихал по карманам деньги, и ринулся магазин. В магазине ему стало жутко. Ивану казалось, что каждый покупатель, каждый продавец знает его тайну, и это нервировало и пугало внезапного счастливчика до коликов в животе. Накупив всего, что попалось под руку, и не получив от шопинга никакого удовольствия, он примчался домой и заперся на ключ.
Притаившись, Живожук с полчаса всматривался в глазок и ожидал чего-то скверного. Но ничего скверного не случилось. Тогда он метнулся в кладовку, разрыл хозяйственный хлам, скопленный за долгие годы холостяцкого существования, и нашёл то, что искал…
Зелёная масляная краска, купленная несколько лет назад для ремонтных нужд, загустела, став консистенцией почти как сметана. Ворвавшись в комнату, Иван Алексеевич принялся мазать краской оконное стекло. Когда работа была закончена, он поверх стекающей слезами с гладкой поверхности маслянистой жижи налепил рекламных газет. В комнате тут же сделалось зловеще темно. А от краски совершенно невозможно стало дышать.
– Ага! Вот так! Вот так-то! – возликовал обладатель бездонного бумажника, – Теперь никто… хоть глаз выколи!
Дальнейшие двое суток, практически не прерываясь на сон, Живожук выуживал из кошелька деньги, складывал в пачки, обматывал тесёмками – и штабелями складировал в замаскированной от чужеродных взглядов комнате. Когда свободное пространство закончилось совсем, Иван Алексеевич прижал двери в комнату досками и заколотил гвоздями. Дальше он действовал так: вытащив весь хлам с антресолей, заполнил деньгами и их. После Живожук набил до отказа ванную комнату, шкаф в прихожей, кухонный гарнитур «Мастерица», кладовку, и все места в квартире, которые были способны вместить хоть что-либо объёмное. Ненужные более вещи Живожук выносил на улицу и скидывал в мусорный бак. Так он заполнил деньгами всю квартиру.
Ночью, на пятый день после находки волшебного бумажника, когда все жильцы спали, Иван совершил десант на улицу, имея при себе совковую лопату и тяжелейшую сумку, набитую чудесными купюрами. Сумку Живожук зарыл на заднем дворе возле коллекторной будки.
Шёл десятый день обогащения. За это время Живожук ни разу не удосужился побриться, нормально поспать и полноценно поесть. Все гигиенические процедуры он делал урывками, боясь потерять драгоценное время. Питался всухомятку, паче что и плита и холодильник также таили в своих недрах банкноты. Всю энергию и силы Иван Алексеевич тратил на выемку денег из кошелька и их сохранение. Пальцы его, от беспрерывного взаимодействия с неисчерпаемым кожаным чудом, стали крючковаты и распухли, глаза слезились и под ними образовались тёмные мешки. Но на это миллиардер (теперь уже) Живожук внимания не обращал.
К концу месяца у Ивана Алексеевича имелась на руках странная, но, несомненно, бесценная карта местности того района, где он проживал. Каждое, хоть чуточку укромное место было помечено на ней крестиком с указанием веса и глубины. Но и это Ивану не помогало. Его терзали страхи богатство потерять, а теперь начали мучить ночные кошмары, во время непродолжительных уходов в сон. То снилось ему, что кошелёк украден ворами, то виделось, что все деньги вдруг неведомым образом испаряются, оставляя вместо себя мерзких и жирных белых опарышей. А однажды приснилось, что сосед Семён, узнав тайну кошелька, написал об этом в газету «Труд», и на квартиру Живожука заявилась проверочная комиссия во главе с участковым милиционером и собакой породы такса, которая гавкала человеческим голосом:
– Где хранишь миллиарды, жучара?!!..
А участковый ей подсказывал:
– Карта у него. А ну-ка, фас! Ищи! – и такса кидалась на Ивана и кусала больно за пальцы, а другие члены комиссии, среди которых мелькал и завистливый сосед, украдкой таскали из шкафов и полок денежные пачки.
Просыпаясь, Иван Алексеевич вскакивал и проверял: целы ли деньги. И, убедившись, что целы, продолжал вынимать всё новые и новые из нескончаемого кожаного жерла. При этом он, имея взгляд совершенно сумасшедший, напевал себе под нос:
– Деньги-денежки, деньги-денежки… ой, да деньги-денежки, денежки мои!..
Бережно гладил купюры, словно те были ласковыми зверьками, а некоторые даже целовал, хищно озираясь по сторонам.
В один из дней, грязный, заросший сиреневой щетиной Живожук услышал звонок в дверь. Он подскочил, как ошпаренный, и тихо прокрался к глазку. На пороге стоял сосед Семён, переминаясь с ноги на ногу, словно дожидаясь очереди у биокабинки на оживлённом проспекте.
– Чего? – спросил, не открывая, Живожук, и сам не узнал свой голос.
– Слышь, сосед, – прижавшись к щели, взмолился Семён Фёдорович, – выручи а? Дай тыщу до получки!..
Живожук от такой просьбы словно в прорубь нырнул. Ему стало холодно и жутко.
– Что ты! Что ты! – испугался он так, будто его просили прыгнуть с крыши, – Нету у меня! Ни копейки нету!
– Да я верну, – не отставал сосед и щурился слепо в глазок.
– Откуда, ты что? Где же взять? Нету денег, богом клянусь! – задрожал Живожук, не зная, куда деться.
– Не видать тебя давно, – вещал назойливый сосед, – и окна все в краске. Что ты там затеял-то?
– «Вот собака!» – думал Иван Алексеевич, а сам отвечал, – Ремонт у меня. Ремонт! А денег нету!
– Может, выпьем по-соседски? – предлагал липучий Семён, – Коньячку?
– Не пью я. И денег нет!
Сосед, постояв ещё с минуту у двери, ушёл, а Живожука словно током пробило озарение. Он понял, что поможет ему сохранить всё!
– Звонок! Телефонный номер! Вот в чём дело! – выудив из брюк бумажник, он извлёк трамвайный талончик с номером и посмотрел внимательно. Семизначный номер, без кода города, был на нём.
– Московский! – определил Иван Алексеевич, и, дрожа, принял в руки трубку.