Бодэн Нина. Кэрри в дни войны

   Ник ничего не ответил.
   — Правда, мистер Эванс, — сказала Керри.
   После мяса они ели рисовый пудинг с вареньем. Тетя Лу приготовила чай и поставила на стол вафельные трубочки. Но Ник, когда ему их предложили, только покачал головой.
   — Ты же любишь вафли, милый, — сказала мама.
   Ник досмотрел на нее и промолчал.
   Тетя Лу тоже все время молчала. Она сидела за столом, робко поглядывая на брата и нервно теребя свой передник красными от работы пальцами. И только когда наступило время пойти проводить маму на станцию, она глубоко вздохнула и сказала:
   — Я делаю для них все, что могу, миссис Уиллоу, поверьте мне.
   Мама, казалось, удивилась, потом поцеловала тетю Лу в щеку и ответила:
   — Спасибо. Большое вам спасибо.
   И тетя Лу улыбнулась и покраснела, будто получила подарок.
   Выйдя из дома, они некоторое время молчали. Кэрри, сама не зная почему, испытывала какой-то страх.
   Наконец мама сказала:
   — В вашей спальне довольно прохладно.
   В ее словах слышался вопрос.
   Ник ничего не ответил. Тяжело ступая, не глядя по сторонам, он хмуро шел вперед.
   — Ничего, — сказала Кэрри. — Мы не слабаки.
   — Что? — переспросила мама.
   — Мы не неженки.
   — А! Понятно.
   И мама как-то странно рассмеялась. Почти сконфуженно, подумала Кэрри, но решила, что этого быть не может. Их мама не из робких.
   — Пожалуй, здесь много непривычного, — заметила мама. — И эти часовни, и говорят не так, как в Лондоне. Но зато вы кое-что повидали, правда? Может, здесь и не так уютно, как дома, но интересно. И они, наверное, по-своему очень добрые. Стараются для вас.
   Ник по-прежнему молчал. Его молчание пугало Кэрри, и она вдруг поняла почему. Она боялась, что в любую минуту он взорвется и скажет, что ненавидит мистера Эванса, что ему не позволяют пользоваться ванной комнатой днем, даже если на улице холодно, что он ненавидит холод, и свои ознобыши, и сортир во дворе, и пауков, и что ему не дают вафли, и что они ели жареное мясо на обед только по случаю ее приезда. Кэрри скорей бы умерла, но не призналась бы в этом, а Ник, и глазом не моргнув, выложит все свои жалобы. А если он это сделает, мама расстроится, хотя, если по-честному, Кэрри было не очень жаль маму. Гораздо больше, несравненно больше ей было жаль огорчить тетю Лу. «Только посмотреть на нее за обедом, — думала она, — только посмотреть…»
   Но Ник лишь сказал:
   — Мистер Эванс, когда торгует сахарином, обманывает покупателей.
   Мама засмеялась. В ее смехе слышалось облегчение, будто она, как и Кэрри, боялась услышать что-нибудь гораздо хуже.
   — О чем ты говоришь, мой ягненочек? — спросила мама.
   — Поскольку сахара не хватает, мистер Эванс торгует сахарином, — принялась объяснять Кэрри. — В каждом пакетике должно быть сто таблеток. Иногда нам поручают считать эти таблетки. Я люблю это делать, потому что потом приятно облизать пальцы. Так вот однажды Ник пересчитал таблетки в том пакетике, который наполнял сам мистер Эванс, и там их оказалось не сто, а девяносто семь. Но может, мистер Эванс сделал это не нарочно, а просто ошибся.
   Мама снова рассмеялась. Она смеялась и смеялась, как маленькая девочка, которая никак не может остановиться.
   — Ну, если это самое плохое… — сказала она.
   Остальную часть пути у нее был радостный вид, она говорила, как славно было им повидаться, пусть даже так недолго, обещала, как только сможет, снова приехать, но объяснила, что ехать ей далеко, что поезда переполнены солдатами и что ей пришлось отпроситься со станции «скорой помощи» на целых два дня. Теперь она не скоро сможет снова это сделать, ей и так придется за эти дни отдежурить на рождество. И хотя ей в Глазго грустно и одиноко, теперь ее будут согревать мысли о том, как весело им будет на рождество в этой глухой валлийской долине, где над вершинами гор светят звезды, а все поют, как это принято в Уэльсе, прекрасно и естественно, словно птицы.
   — Я надеюсь, вы сохраните память об этом на всю жизнь, — заключила она, и Кэрри обрадовалась тому, что мама впервые за весь день стала похожа сама на себя.
   Только в последнюю минуту на станции она снова погрустнела. Высунувшись из окна — дежурный по станции вот-вот должен был засвистеть, — она сказала потерянным голосом:
   — Родные мои, вам здесь хорошо, правда?
   И Кэрри не просто напугалась, она оледенела от ужаса, вдруг Ник скажет: «Нет, мне здесь плохо» — и мама сойдет с поезда, вернется с ними к Эвансам, соберет их вещи и увезет их с собой! И это в благодарность за то, что тетя Лу так старается для них!
   Но Ник только мрачно взглянул на маму, а потом ласково улыбнулся и сказал:
   — Мне здесь очень нравится. Я никогда не вернусь домой. Я очень люблю тетю Лу. Такого хорошего человека я еще не встречал в своей жизни.

4

   День рождения Ника был за неделю до рождества. В этот день тетя Лу подарила ему пару кожаных перчаток на меху, а мистер Эванс — Библию в мягком красном переплете и с картинками.
   — Спасибо, мистер Эванс, — очень вежливо, но без улыбки поблагодарил его Ник и, положив Библию на стол, сказал: — Какая красота! У меня за всю мою жизнь не было таких перчаток. Я буду вечно их хранить, даже когда они станут мне малы. Это перчатки моего десятилетия!
   Кэрри стало жаль мистера Эванса.
   — Библия тоже красивая, счастливый ты, Ник, — заметила она. А позже, когда они с Ником остались одни, добавила: — Ведь он сделал тебе подарок. Наверно, когда он был маленьким, ему больше всего на свете хотелось получить в подарок Библию, может, даже больше велосипеда. Поэтому он, наверно, решил, что тебе тоже этого хочется.
   — Да не нужна мне его Библия, — заявил Ник. — Лучше бы он подарил мне нож. У него в лавке возле двери висят потрясающие ножи. И стоят они недорого. Я смотрел на них каждый день в надежде, что мне подарят нож, и он видел, как я ими любуюсь. И нарочно подарил мне эту противную Библию.
   — Может, он подарит тебе нож на рождество, — пыталась утешить его Кэрри, испытывая в глубине души большие сомнения. Если мистер Эванс и вправду понял, что Нику хочется нож, то вряд ли он сделает ему такой подарок. Он считал баловством потакать людским прихотям. «Только нужда подгоняет человека», — любил говорить он.
   Кэрри тяжело вздохнула. Она не любила мистера Эванса — да и как его любить? — но из-за ненависти к нему Ника ей почему-то было жаль его.
   — Он обещал нам гуся на рождество, — сказала она. — Хорошо, правда? Я ни разу не ела гуся.
   — Я предпочел бы индейку, — насупился Ник.
 
 
   Гуся нужно было взять у старшей сестры мистера Эванса, которая жила на окраине города и держала птицу. До сих пор Ник с Кэрри ни разу о ней не слышали.
   — Она не совсем здорова, — объясняла тетя Лу. — Большую часть времени лежит в постели. Бедняжка, я часто думаю о ней, но не решаюсь пойти ее навестить. Мистер Эванс этого не потерпит. Дилис сама решила свою судьбу, говорит он, она первая отвернулась от нас, когда вышла замуж за мистера Готобеда, владельца шахты. Вот и все.
   Дети не совсем поняли, в чем вина миссис Готобед, но спросить не решились. Тетя Лу обычно начинала нервничать, когда ей задавали слишком много вопросов.
   — Готобед — странная фамилия для этих краев, правда? — только и спросили они.
   — Английская, — ответила тетя Лу. — Из-за этого мистер Эванс и разозлился с самого начала. Англичанин, да еще владелец шахты! «Она стала его женой сразу же после гибели нашего отца в забое — не успела отцовская могила травой порасти, как она уже пустилась в пляс, — сказал мистер Эванс. — Готобеды были плохими хозяевами, наш отец никогда бы не погиб, если бы на шахте заботились о безопасности шахтеров». Конечно, молодой мистер Готобед был тут ни при чем, в ту пору шахтой управлял еще его отец, но мистер Эванс считал, что все члены их семьи одним миром мазаны, думают только о доходах. Поэтому он страшно разозлился на Дилис. И даже сейчас, после смерти ее мужа, не хочет забыть прошлое и помириться с ней.
   Хотя не возражал принять в подарок на рождество гуся.
   — У них замечательные гуси, — словно в оправдание, сказала тетя Лу. — За ними смотрит Хепзеба Грин. А уж она-то умеет обращаться с домашней птицей. И на тесто у нее легкая рука! Вот бы вам попробовать ее пирожков! Хепзеба и за Дилис ухаживает, и за домом смотрит. Долина друидов когда-то была чудесной усадьбой, хотя, с тех пор как мистер Готобед умер, а Дилис заболела, она пришла в запустение. Там нужна твердая рука, говорит мистер Эванс, но сам помочь сестре не хочет, а Дилис, естественно, не просит. — Она тихонько вздохнула. — Они оба большие гордецы.
   — Долина друидов… — задумчиво повторил Ник.
   — Усадьба находится в долине за тисовым лесом, — объяснила тетя Лу. — Помните, мы один раз собирали чернику у железной дороги и как раз перед въездом в туннель видели тропинку вниз в лес?
   — Там совсем темно! — Глаза у Ника расширились.
   — Темно от тисов. Хотя, по правде говоря, это место действительно необычное. Люди считают, что и сейчас с наступлением тьмы туда нельзя ходить. Одному, во всяком случае. Я-то не боюсь, а при мистере Эвансе упаси бог вести такого рода разговоры. Все это глупость и чепуха, говорит он. Тем, кто верует в бога, нечего бояться на всем белом свете.
   У Кэрри разгорелось воображение. Она обожала старые сказки про привидения.
   — Я бы не побоялась пойти в лес, — расхвасталась она. — Ник, может, и напугался бы, он ведь еще маленький, а я не боюсь. Можно мне пойти с вами за гусем, тетя Лу?
   Но вышло так, что им с Ником пришлось идти одним. И это, пожалуй, было самым знаменательным путешествием, которое они совершили вдвоем.
   Они собирались пойти в Долину друидов за два дня до рождества, но тетя Лу простудилась. Все утро она кашляла, глаза у нее покраснели и слезились. После обеда мистер Эванс вошел в кухню и увидел, как она кашляет, стоя над раковиной.
   — Тебе нельзя выходить на улицу, — сказал он. — Пошли детей.
   Тетя Лу все кашляла и кашляла.
   — Я пойду завтра. Уже поздно. Хепзеба поймет, что я сегодня не приду. А завтра мне будет лучше.
   — Завтра сочельник, и ты мне понадобишься в лавке, — возразил мистер Эванс. — Пусть дети пойдут сами. Хоть раз в жизни заработают на хлеб насущный.
   — Гусь будет тяжелый, Сэмюэл.
   — Ничего, понесут вдвоем.
   Наступило молчание. Тетя Лу старалась не смотреть на детей.
   — Они не успеют вернуться засветло, — наконец сказала она.
   — Сейчас полнолуние, — возразил мистер Эванс.
   Он посмотрел на детей, на искаженное страхом лицо Ника, снова на тетю Лу. Она начала медленно краснеть. Тогда тихим, но полным угрозы голосом он спросил:
   — Надеюсь, ты не забивала им голову глупыми россказнями?
   Тетя Лу тоже посмотрела на детей. Ее взгляд умолял не выдавать ее. Кэрри даже разозлилась: взрослый человек не должен быть таким слабохарактерным и глупым. Но в то же время ей было жаль тетю Лу. И она сказала с самым невинным видом:
   — Какими россказнями, мистер Эванс? Мы с удовольствием пойдем сами, мы не боимся темноты.
 
 
   — Бояться нечего, — убеждала она Ника, пока они шли вдоль полотна железной дороги. — Чего тут бояться? Старых деревьев, что ли?
   Но Ник только вздохнул в ответ.
   — Тетя Лу назвала это место необычным только потому, что она сама человек суеверный. Ты же знаешь, как она верит в разные приметы, считает, что нужно стучать по дереву, чтобы не сглазить чего-нибудь, что нельзя проходить под приставной лестницей, а когда рассыплешь соль, нужно взять щепотку и бросить через плечо. Я совершенно не удивляюсь, что мистер Эванс иногда на нее злится. Она так напугана, что боится собственной тени.
   Но когда они добрались до леса, Кэрри перестала быть храброй. Начало смеркаться, в холодном небе над головой появились звезды. И сделалось вдруг так тихо, что в ушах зазвенело.
   — Спуск начинается вон у того камня, — прошептала Кэрри.
   Ник поднял глаза. Лицо его превратилось в тусклое белое пятно.
   — Иди сама. Я подожду здесь, — тоже шепотом откликнулся он.
   — Еще чего! — И, подавив самолюбие, начала уговаривать его: — Разве тебе не хочется попробовать вкусного пирожка с начинкой? Может, нас угостят такими пирожками. Тетя Лу сказала, что вниз идти недалеко. Минут пять, не больше.
   Ник затряс головой, зажмурился и заткнул руками уши.
   — Ладно, поступай как знаешь, — холодно сказала Кэрри. — Но вот-вот стемнеет, и тогда действительно станет страшно. И одному тебе будет еще страшнее, чем со мной. За тобой придут друиды и привидения! И дикие звери, о которых ты даже не знаешь. Я бы не удивилась, если бы услышала, что в здешнем лесу водятся волки. Но мне на них наплевать. Я не побегу, даже если услышу, как они воют и щелкают зубами.
   И она, не оглядываясь, зашагала вперед. Вьющаяся среди тисовых деревьев тропинка по обеим сторонам была выложена белыми камнями, а в особенно крутых местах в земле были вырыты ступеньки, подпертые досками. Не успела она отойти, как услышала за спиной вопль Ника:
   — Подожди меня, Кэрри, подожди… — Она остановилась, и он с размаху уткнулся ей прямо в спину. — Не бросай меня, Кэрри!
   — По-моему, это ты бросил меня, — пошутила она, чтобы успокоить его.
   Он попытался было засмеяться, но вместо смеха только всхлипнул.
   Она шла впереди, а он держался за ее пальто и тихонько скулил себе под нос. Тисовые деревья росли густо, некоторые из них были покрыты плющом, который шуршал и шелестел. «Словно чешуя», — подумала Кэрри. Деревья были похожи на живые существа с плавниками. Она велела себе не придумывать разные глупости, но вдруг остановилась и замерла.
   — Тише, Ник, — сказала она.
   — Почему?
   — Не знаю, — ответила Кэрри. — Что-то…
   Она не могла объяснить. Ее охватило какое-то странное чувство. Будто рядом было что-то, оно ждало. Где-то среди деревьев или под землей. Не привидение, нет, нечто более сложное. Без названия. Что-то старое, огромное и безымянное, решила Кэрри и задрожала.
   — Кэрри… — начал было Ник.
   — Слушай!
   — Что?
   — Тес…
   Сначала ни звука. Но потом она услышала еле уловимый стон или вздох. Словно земля поворачивалась во сне. Или дышало огромное, безымянное нечто.
   — Слышал? — спросила Кэрри. — Слышал?
   Ник жалобно заплакал. Снова молчание, прерываемое лишь его всхлипами. У Кэрри пересохло во рту.
   — Все. Кончилось. Да ничего и не было. Ничего, ей-богу.
   Ник глотнул, изо всех стараясь сдержать слезы. И вдруг вцепился в Кэрри.
   — Вот! Опять!
   Кэрри прислушалась. Этот звук был не похож на прежний. Этот был совсем другой: странное, горловое кулдыканье, которое доносилось откуда-то сверху. Они застыли, как каменные. Звук приближался.
   — Бежим! — крикнула Кэрри и, спотыкаясь, бросилась бежать.
   Сумка, куда они должны были положить гуся, запуталась у нее в ногах, и она чуть не упала, но, схватившись за ветки, удержалась. Бежала она, за ней мчался Ник, а позади их преследовало кулдыкающее существо. Оно, казалось, звало их, но Кэрри вспомнились прочитанные ею сказки: оглянешься — и твой преследователь заворожит тебя!
   — Только не смотри назад, Ник, умоляю тебя! — выкрикнула она.
   Тропинка расширилась, стала ровнее на выходе из леса, и она схватила Ника за руку, чтобы он бежал быстрее. Но у него были слишком короткие ножки, и он упал.
   — Не могу, Кэрри, не могу… — застонал он, когда она помогла ему подняться.
   — Нет, можешь, — ответила она, стуча зубами. — Осталось недалеко.
   И в эту минуту они увидели темный силуэт дома с высокими трубами на фоне вечернего неба и свет в окнах. Одно окно было освещено наверху, а другое внизу, сбоку. Они вбежали — ноги уже не слушались их — в открытую калитку и помчались по двору к светившемуся окну. Дверь была заперта. Они отчаянно забарабанили по ней кулаками.
   Кулдыканье приближалось, пересекая двор.
   — Откройте! — молвила Кэрри. — Откройте! — Она была уверена, что, все, поздно, что существо поймало их.
   Но дверь, словно в сказке, отворилась, и они очутились в светлом, теплом и уютном доме.

5

   Тепло, светло и уютно. Такой кухня Хепзебы была всегда, а не только в тот вечер. Входишь туда, и кажется, будто входишь в дом, где, если ты замерз, тебя обогреет яркий огонь в очаге, если ты голоден, тебя встретит запах сала, если ты одинок, тебя обнимут заботливые руки, а если напуган, тебя успокоят и утешат.
   Разумеется, в тот первый раз они не сразу успокоились. Верно, они уже были под крышей дома, но дверь все еще оставалась открытой, и женщина, по-видимому, не торопилась затворить ее и отгородиться от наводящей ужас тьмы. Она стояла, смотрела на них и улыбалась. Она была высокой, а волосы у нее отливали медью. На ней был белый передник, рукава платья высоко засучены, и были видны белые, толстые, покрытые веснушками руки с испачканными мукой пальцами.
   Кэрри рассмотрела женщину, потом оглядела кухню. Просторное помещение с каменным полом, темноватое по углам, но ярко освещенное возле плиты; полки для посуды, уставленные белыми с голубым тарелками; выскобленный добела деревянный стол, над которым висела керосиновая лампа; а за столом над открытой книгой, куда падал свет от лампы, сидел Альберт Сэндвич.
   Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но Кэрри повернулась к женщине.
   — Закройте дверь! — крикнула она.
   Женщина удивилась. «До чего медлительны эти люди», — подумала Кэрри. И с отчаянием в голосе попыталась объяснить:
   — Мисс Эванс послала нас за гусем. Но за нами кто-то гнался. Мы бежали изо всех сил, но оно гналось за нами. И кулдыкало.
   Женщина всмотрелась в темноту, куда показывала Кэрри.
   — Закройте дверь, — повторила Кэрри, — не то оно войдет.
   Женщина широко улыбнулась. У нее были красивые белые зубы со щербинкой посредине.
   — Благослови тебя бог, деточка, да ведь это мистер Джонни. Я и не заметила, как он вышел из дома.
   — Он пошел загнать кур, — сказал Альберт Сэндвич. — И наверное, решил погулять.
   — Но это был не человек, — старалась втолковать им Кэрри.
   Страх прошел. Альберт говорил так спокойно, что у нее тоже отлегло от сердца.
   — Он не говорил, — объяснила она. — Он кулдыкал.
   — Мистер Джонни так говорит, — сказал Альберт Сэндвич. — Ты должна согласиться, Хепзеба, что его можно испугаться. — И сердито взглянул на Кэрри. — Хотя вы, наверное, тоже его напугали. Что бы ты чувствовала, если бы от тебя убегали люди, которых ты вовсе не собиралась обидеть?
   Хепзеба негромко сказала куда-то во тьму:
   — Все в порядке, мистер Джонни, входите.
   Она говорила не с валлийским акцентом, а с каким-то другим, более твердым.
   В дверях появился и встал рядом с Хепзебой, словно ища у нее защиты, маленький человек в твидовом костюме с галстуком-бабочкой в крапинку и робким сморщенным лицом. Он попытался улыбнуться, но улыбка у него не получилась — перекосился рот.
   — Дети, это мистер Джонни Готобед, — сказала Хепзеба. — Мистер Джонни, поздоровайтесь с нашими гостями, пожалуйста.
   Он взглянул на нее и горлом издал какой-то звук. Словно кулдыкнул, только теперь действительно казалось, будто он говорит. На каком-то странном, непонятном языке. Он вытер правую руку о брюки и, посмотрев на нее, протянул с опаской.
   Кэрри не двинулась с места. Хотя он явно не был привидением, все равно ей было страшно дотронуться до его маленькой дрожащей руки.
   — Здравствуйте, мистер Джонни! — сказал Ник и подошел к нему, словно ничего проще и легче на свете не было. — Я Ник, Николае Питер Уиллоу, мне десять лет. На прошлой неделе у меня был день рождения. А Кэрри в мае будущего года будет двенадцать.
   — Кулдык-кулдык, — отозвался мистер Джонни.
   Когда он говорил, изо рта у него летела слюна, и Кэрри охватил страх при мысли, что и ей придется протянуть ему руку и он на нее плюнет.
   Но ее спасла Хепзеба.
   — Ваш гусь готов, — сказала она. — Но сначала я вас покормлю, ладно? Альберт, пойди с Кэрри и принеси гуся, пока я накрою на стол.
   Альберт взял с полки свечу, зажег ее и в сопровождении Кэрри вышел из кухни. Они прошли по коридору и очутились в просторной кладовой. Там на холодном мраморном прилавке их ждал аккуратно очищенный и выпотрошенный гусь. В корзинках лежали пятнистые яйца, на подносах — большие куски масла кремового цвета со слезой, а на полке стояла крынка молока со слоем сливок сверху. У Кэрри засосало под ложечкой.
   — А я думала, мистер Готобед умер. Муж сестры мистера Эванса.
   — Это не он, — понял ее Альберт. — Мистер Джонни — их дальний родственник. Он раньше жил в Норфолке, но, когда его родители умерли, приехал вместе с Хепзебой сюда. Она нянчила его с самого дня рождения. — И, поставив свечу на полку, чтобы помочь уложить гуся, он взглянул на Кэрри. — Страшно, наверное, увидеть его в первый раз?
   Кэрри приготовила сумку и спросила:
   — Он ненормальный?
   — Не больше, чем многие другие. Более простодушный. «Невинная душа», — называет его Хепзеба. — Альберт засунул гуся в сумку, затянул шнурок. — Она колдунья, — доверительно сказал он.
   — Колдунья?
   — Это вовсе не то, что ты думаешь, — усмехнулся он. — У нее нет ни черных кошек, ни помела. Колдуньями в деревнях зовут мудрых женщин. Когда я заболел, она напоила меня какими-то травами, и я быстро поправился. Врач был потрясен, он считал, что я умру. «Вот уж не думал, что парнишке суждено дожить до весны», — сказал он Хепзебе.
   — Вот, значит, где ты был. Лежал больной! — воскликнула Кэрри и покраснела: Альберт еще решит, что она его искала. — А что с тобой было? — торопливо спросила она.
   — Воспаление легких, ревматизм да еще куча всяких болезней, — ответил Альберт. — Мне повезло, что я попал сюда, к Хепзебе, не то на моей могиле уже цветы бы росли. Но я очутился здесь не просто волею случая. Я сказал тому человеку, который распределял нас по квартирам, что очень люблю читать, и он вспомнил, что в этом доме много книг. И правда, здесь оказалась целая библиотека! — В его голосе слышалось удивление, будто он до сих пор не мог поверить в такое чудо. — Показать тебе?
   Оставив гуся в кладовой, они снова прошли по коридору и через двустворчатые двери, которые с одной стороны были занавешены сукном, попали в просторный, но освещенный лишь небольшой керосиновой лампой холл, где в углу тикали напольные часы.
   — Смотри, — сказал Альберт, отворяя еще одну дверь и поднимая вверх свечу, чтобы в комнате стало светлее. Книги, длинные полки книг до самого потолка, большинство из них в переплетах из светлой кожи с золотым тиснением на корешках. — Здорово, правда? — спросил Альберт таким благоговейным тоном, будто в церкви. — И, кроме меня, никто ими не пользуется!
   — А где миссис Готобед? — спросила Кэрри.
   — В постели, — ответил Альберт, и стекла его очков вспыхнули. — Она умирает.
   От мысли, что в доме кто-то умирает, Кэрри стало не по себе. Она посмотрела на потолок и вздрогнула.
   — Она уже давно больна, — объяснил Альберт. — Я ей иногда, когда она не очень утомлена, читаю вслух. Ты любишь читать?
   — Не очень, — ответила Кэрри. Это было не совсем правдой, но при виде всех этих книг у нее защемило сердце. Их не перечитать за всю жизнь!
   — А чем же ты тогда занята? — удивился Альберт. — Кроме школы, конечно?
   — Иногда помогаю в лавке мистеру Эвансу. Нику он не разрешает, а мне можно. Играю с ребятами, катаюсь вниз с горы из шлака.
   У Альберта был такой вид, будто он считал все это детскими забавами.
   — Если тебя не занимают книги, может, ты хочешь посмотреть наш череп? — по-прежнему вежливо и доброжелательно спросил он. — У него интересная история. Не совсем достоверная, по-моему, но тем не менее интересная.
   Он прошел в глубину комнаты и поставил свечу на стол.
   — Как страшно! — отшатнулась Кэрри.
   — Да это всего лишь череп, — успокоил ее Альберт. — Посмотри сама.
   На столе стоял ящичек, в котором на бархатной подушке лежал маленький череп. Он был цвета слоновой кости, гладкий, как жемчуг, и, казалось, усмехался.
   — Дотронься, — предложил Альберт.
   И Кэрри чуть дотронулась до макушки черепа. Череп оказался теплее, чем она ожидала.
   — А в чем его история? — спросила она.
   — Спроси у Хепзебы, — ответил Альберт. — Она расскажет лучше меня. Говорят, что это череп маленького африканца, которого завезли сюда во времена работорговли. Но я этому не верю. Это череп не мальчика. Посмотри сама.
   Он вынул череп из ящичка и показал его Кэрри. Нижняя челюсть и несколько верхних зубов отсутствовали, но глазные впадины были целы.
   — В верхней челюсти у него шестнадцать зубов, — принялся объяснять Альберт, — значит, есть зубы мудрости. А они появляются самое раннее лет в восемнадцать. Я вычитал об этом в анатомическом атласе. Кроме того, видишь эти волнистые линии на самом верху? Это места соединения костей. Значит, этот череп принадлежал взрослому человеку, но он слишком мал и легок для мужчины, это, наверное, череп женщины. На вершине нашей горы есть остатки поселения, существовавшего в бронзовом веке. По-моему, этот череп там и нашли и, как водится, придумали про него целую историю. — Он положил череп на место и посмотрел на Кэрри. — То, что я рассказал, конечно, тоже одни догадки. Наверняка я ничего не знаю. Но, например, сколько этим костям лет, выяснить можно, если отвезти этот череп в Британский музей. Британский музей способен дать ответ на любой вопрос, это самое потрясающее место в мире. Ты там была?