По рукам узнать человека трудно... Рулевой чуть сутулился, наклонясь вперед. На голове - мичманка, на плечах - бушлат. "Нет, пожалуй, не он", - подумал было Родион, но вот рулевой, убрав от штурвала правую руку, тыльной стороной ладони потер подбородок. Этот жест Родиону был знаком. В рубке еще кто-то был - заметна была позади рулевого колеблющаяся тень. Родион приоткрыл дверь: - Дорофей?! Рулевой обернулся, и Родион увидел, что не ошибся. - Кто там? - спросил Киндяков, не двигаясь с места. - Я, Родион. Дорофей передал штурвал тому, кто у него стоял за спиной, вышел из рубки и сразу попал в объятия Родиона. - Вот так встреча! - взволнованно сказал тесть.- Ты что, с десантом? - С десантом. - В морской пехоте? Кем служишь? - Пулеметчиком. - Был ранен? - Был. А ты давно тут плаваешь? - С осени. Бот переоборудовали в Архангельске и послали сюда. - Кто бы мог подумать, что наше рыбацкое суденышко в войну пригодится! удивился Родион. - Нас целый дивизион. Возим все - от почты, тушенки и сухарей до снарядов и мин. Побережные извозчики. - Я здесь не один. С Хватом. - Где же он? - На корме. Дорофей опять провел тыльной стороной ладони по подбородку, что бывало у него в затруднительных случаях, и неуверенно сказал: - Очень надо поговорить с вами. Пойду скажу Котцову, чтобы постоял у руля. Он скрылся в рубке и вскоре вернулся. Родион повел его к Григорию. Поговорили накоротке. Дорофей объяснил, что бот занимается и тралением мин, для этого имеются тралы. В команде, кроме него, Патокина и Котцова, у пулемета и пушки есть воинская прислуга. - Пора мне, братцы, к рулю. Не осудите - служба! - стал прощаться Дорофей. - Берегите друг друга, выручайте в трудную минуту. Удачи вам! После полуночи заметно посветлело. Низкие облака плыли над морем. Оттепель сменилась стужей, ветер пробирал до костей. Пехота с сожалением вспоминала о байковом белье и телогрейках, сданных перед операцией в каптерки старшин... Шли на дело нелегкое и опасное. Кому какой выпадет жребий? Курили махорку и все глядели, глядели на море с плавающими льдами, на берег, что чуть просматривался вдали темной полосой. Волны били в борт, подсовывали к нему льдины. Сонная чайка прилетела от побережья, покружилась над палубой. Григорий посмотрел на часы: десять минут второго. Родиону стоять надоело, ноги устали. Он опустился на палубу рядом со своим вторым номером Джимбаевым. - Устал стоять? В ногах правды нет, - сказал Джимбаев и протянул Родиону кисет. - Кури. Не хочешь? Тогда я закурю. Скоро некогда будет раскуривать... У Джимбаева скуластое степное лицо с резкими складками возле рта, глаза узкие, черные. - В морской пехоте служу, а воды не люблю. Некуда деться, негде укрыться, если фриц налетит. Плавать не умею. На палубе окоп не выроешь... Опоры нет. Земля надежней. Окоп вырыл - спрятался, осколок и пуля не берут. - Он посмотрел на Родиона. - Во мне не сомневайся. Диски заряжаю быстро, только стреляй метко. Родион тоже посмотрел в узкие хитроватые глаза Джимбаева, улыбнулся. - В бою еще с тобой не был. Но вижу - парень ты надежный, толковый. - Толковый! Как не толковый? - сам себя похвалил Джимбаев. - Бестолковый был бы - не воевал. В тылу сидел, за бабьей юбкой прятался... Все толковые на фронте! Бот повернул к берегу. Командир взвода, лейтенант, подал команду: - Проверить оружие и снаряжение! Приготовиться к высадке! Все повставали с мест. Родион взял пулемет на ремень. У Джимбаева через плечо - брезентовый чехол с дисками. Как примет берег? Огнем или тишиной? Матросы встали наготове у швартовых и трапа. Бот, подхваченный прибойной волной, подвалил к самому берегу - осадка невелика. Матросы спрыгнули с палубы, приняли швартовы, закрепили их за камни. Перебросили сходни. Первыми оставили бот разведчики. Они бесшумно втянулись в ущелье. Высадив пехоту в считанные минуты, бот отошел. 2 Не раз будет вспоминать Родион эту неуютную, суровую и все же привлекательную в своей дикой красоте Кольскую землю. Северная весна сделала крутой зигзаг в сторону, и оттепель сменилась гололедицей, снегопадами и лютыми ветрами. Огонь немецких пулеметов, минометов и орудий на злом холоде казался во много раз беспощадней. Кровь у раненых на одежде схватывало морозом, санинструкторы, обдирая локти на обледеневших россыпях гранита и гнейса, ползком под огнем тащили их на себе в укрытия. Стрелки лежали на голом месте, где и окопаться как следует нельзя: сталь саперных лопаток не могла одолеть каменистый грунт. На огневых позициях бойцы выкладывали ячейки для стрельбы из камней. А егеря сидели на высотах, в прочных долговременных огневых точках и поливали оттуда свинцом. Все у них было пристреляно - каждый кустик, каждый валун, ложбинка или угорышек. И все же сметала морская пехота заграждения, забрасывала гранатами блиндажи и брала укрепления, все углубляясь в фашистские тылы. Комбат приказал вывести роту из-под огня и закрепиться скрытно на соседней высоте, не занятой немцами. Пулеметчики преодолели мокрое, с подтаявшим льдом болотце внизу, меж сопками, вскарабкались вверх по крутому склону и, выбравшись на вершину, поставили на сошки пулемет. Долго лежали, тяжело и шумно дыша. Отлежались, стали выкладывать опять позицию для пулемета из рассыпанных во множестве камней. Лютовал ветер, пробирал до костей. Плащ-палатки плохо помогали от стужи. Вскоре пришел Хват. - Пойдем, - сказал он негромко и как-то буднично. - Возьмите пулемет, вещи. Брать сопку будем. Быстро снялись с позиции и пошли за Григорием, спеша и оскользаясь на обледенелых камнях. Рота сосредоточилась у подножия высоты. Командир поставил задачу: обойти сопку с егерями с северо-востока и атаковать цепью. Низиной, по краю болотца, стали выдвигаться на исходный рубеж. Через полчаса развернулись у подошвы горы и бесшумно стали карабкаться на сопку. Родион опять, как в ту памятную ночь, когда его ранило, бежал от камня к камню, от скалы к скале все наверх, наверх. Сердце стучало, холод отступил, стало тепло. Кровь била в кончики пальцев. Казалось, все тело согрелось, а пальцы никак не могут оттаять, словно задеревенели... Рядом Джимбаев тащил на загорбке вещмешок и сумку с дисками. По цепи команда: "Ложись! Приготовиться к атаке! Гранаты к бою, пулемет на левый фланг!" Родион с Джимбаевым перебежали налево. Хват оказался рядом. "Сигнал - красная ракета! - сказал Родиону. - Бей из пулемета, как подскажет обстановка". - "Есть!" - ответил Родион. Среди шума ветра хлопнул выстрел из ракетницы. Небо качнулось, и красная шаровая молния вспыхнула над сопкой, указывая направление атаки. Рота поднялась и цепью рванулась вперед. В немецкие укрепления и траншеи полетели гранаты. Холодный воздух дрогнул от крика "Ура-а-а!" И странно было слышать мутной белой ночью на верхушке дикой горы, среди скалистого безмолвия этот крик - во всю мочь, на пределе: "Ура-а-а!" Бой был столь непродолжителен, натиск так дерзок, что Родион не сразу сообразил, что к чему. Подхваченный общим порывом, он ворвался на высоту, стреляя из пулемета с руки по бестолково суетившимся в траншеях фигурам фашистов. Все перемешалось в рукопашном бою, который закипел в окопах, и он бить из пулемета перестал, опасаясь покосить своих. Джимбаев стрелял из автомата, выцеливая немцев. Родион увидел: из-за гребня высоты поднялось в атаку десятка два фашистов. Ударил по ним длинной очередью... А потом все умолкло, и в наступившей тишине прозвучал голос командира роты: - Командиры взводов, ко мне! Родион встал, отряхнул мокрые колени, подобрал пулемет и медленно снял пустой диск. Джимбаев подал наполненный. Резко щелкнула пружинная защелка на стволе "Дегтярева". Родион спрыгнул в ход сообщения. Джимбаев - за ним. К ним подошел автоматчик их отделения Коротков, загородил проход. - Пусти, что ли! - недовольно сказал Родион. - Где Гриша? - Его убили... - Коротков опустил голову, развел руками. - Убили. Джимбаев отчаянно и зло выругался. Родион крикнул: - Не может быть! - Спокойно, Мальгин, - к ним подошел взводный. - Назначаю тебя командиром отделения. Родион обернулся и, увидя перед собой лейтенанта, - усталого и озабоченного, с царапиной на щеке, державшего правой рукой автомат стволом вниз, - спросил растерянно, упавшим голосом: - Неужто убит Гриша? Лейтенант взял его за локоть. - Идем. Григорий лежал неподалеку среди немецких трупов. Рядом - автомат с разбитой ложей. В широкой ладони Хвата все еще был зажат крепкий зверобойный нож, который Григорий взял из дому и никогда с ним не расставался. Родион вытер слезу кулаком, надел каску. Бойцы подняли тяжелое тело Григория из траншеи и понесли его на плащ палатке. Возле куста полярной березки они стали долбить саперными лопатами мерзлый грунт. Земля плохо поддавалась стали. Холмик на могиле выложили из валунов. Родион долго стоял с обнаженной головой над могилой друга. Все было серым - и земля, и небо, и камни, и свистел ветер, и летел косо к земле мелкий влажный снег... 3 19 мая 1942 года из Исландии в Мурманск под охраной военных кораблей Великобритании вышел большой караван союзнических транспортов, осуществлявший перевозки по ленд-лизу. Среди тридцати пяти транспортных судов каравана было пять советских, в том числе и теплоход "Большевик"5, в экипаже которого шел старшим помощником капитана Тихон Мальгин, едва ли не самый молодой моряк из командного состава судна. Транспорты, выйдя в открытое море, построились в три кильватерные колонны, разделенные между собой расстоянием в пять кабельтовых. Промежутки между судами в колоннах составляли три кабельтова. Транспорты сопровождались боевыми кораблями охранения. Грузовое судно "Большевик", имевшее сравнительно небольшую скорость - до десяти узлов и к тому же начиненное опасным грузом - взрывчаткой, шло в хвосте каравана. Сначала плыли благополучно. Над конвоем появлялись лишь одиночные самолеты и небольшие группы бомбардировщиков. Их встречали сильным зенитным огнем. Самолеты, сбросив бомбы бесприцельно, кое-как, спешили скрыться. Погода хмурилась, в небе сплошные облака. Ветер развел волну. Тихон стал на вахту ночью. Капитан ушел в каюту отдохнуть. Весь день он бессменно стоял на мостике, каждую минуту ожидая появления вражеской авиации. Тихон посмотрел в бинокль. В трех кабельтовых, в серой, плотной мгле расплывчато обозначалась корма парохода, идущего впереди. Он опустил бинокль, перевел ручку машинного телеграфа на "средний ход" и замер в неподвижности. Было слышно, как хлопали на ветру плащ палатки по сапогам зенитчиков.
Ночь прошла спокойно. Перед рассветом явился на смену второй помощник. Сдав ему вахту, Тихон спустился на палубу, обошел судно. Все в порядке, вахтенные на местах, В каюте на ощупь задернул черную шторку иллюминатора и включил свет. Умылся из-под крана, поел хлеба с консервами, запил водой из чайника, погасил лампочку и лег на койку. От работы главного двигателя корпус корабля ритмично вздрагивал. Тихону показалось, что он почти не спал, а только закрыл глаза и малость полежал так. Резкие и частые звонки наполнили каюту. Он открыл глаза: "Сигнал тревоги!" Пружинисто вскочил с койки, отдернул шторку на иллюминаторе. Было светло. Через минуту Тихон уже мчался на ходовой мостик. - Зенитные установки к бою! - прозвучала команда. - Всем занять свои посты! - это голос капитана по усилителю, чуть взволнованный. - Боцмана на мостик! Едва Тихон взбежал по трапу, невысоко в небе послышался нарастающий рев авиационных моторов, и сквозь этот невыносимый раздражающий вой высокий голос: "По самолетам противника огонь!" "Юнкерсы" пронеслись над судном на бреющем. От борта наискосок поднялись фонтаны воды - один, другой, третий... четвертый. Этот уже совсем далеко. "Юнкерсы" развернулись и снова пошли на корабль с левого борта. Тихон видел, как капитан, напряженно следя за ними, отдал команду рулевому, и когда "юнкерсы" стали уходить в пике, "Большевик" уклонился от удара. Бомбы вздыбили море за кормой. Зенитные установки били непрерывно. С палубы ухала пушка. Самолеты - их было шесть - скрылись из вида. Пулеметчики торопливо заряжали расстрелянные ленты крупнокалиберными патронами. Вставили в приемники пулеметов новые. Наблюдатель не отрывался от бинокля. И снова от горизонта накатилась мощная волна гула и свиста. Еще три пикирующих бомбардировщика заходили на "Большевик" с юго-востока, от солнца. Капитан, запрокинув голову, следил за их полетом. Сейчас они выстроятся друг за другом и пойдут по очереди в пике. Так и есть, капитан на глаз прикинул направление движения пикировщиков и опять повернул корабль так, чтобы линия его движения не пересеклась с направлением пике бомбардировщиков. Нужна была скорость, скорость! Машина работала на пределе. Еще никогда так быстро не шел "Большевик". Опять бомбы не попали в цель. Зато зенитчики подбили один "юнкере". Он потянул далеко над морем, оставляя за собой струю черного дыма, и врезался в воду. Тихон и теперь уже внимательно и осмысленно следил за действиями капитана Афанасьева, как он ловит момент, когда самолеты начинают пикировать, как резко маневрирует управлением. Он удачно уводил корабль от ударов. Видимо, главное заключалось в том, чтобы, рассчитав доли секунды, нарушить заданное летчиками опережение, резким поворотом руля сделать маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хладнокровием. "Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбежкой?" В этот момент и подбили зенитчики самолет. Через усилитель раздался спокойный голос капитана: - Всем быть на местах! Усилить наблюдение! И другая команда: - Полный вперед! Тихон подошел к капитану: - Я оказался вроде бы не у дел, товарищ капитан... - Почему не у дел? Ты на своем месте. Тихон увидел сторожевик, по-видимому направляющийся к ним. - Вон англичанин нос показал, - вытянул он руку по направлению к конвойному кораблю. Капитан посмотрел в бинокль. - Сигналит, все ли у нас в порядке, не надо ли помощи. Сигнальщик, передайте на английский корабль: "У нас все в порядке. Помощи не требуется".
Сутки прошли в напряженном ожидании. Теперь уже немцы не дадут каравану плыть спокойно. И в самом деле, едва вошли в район острова Медвежьего, атаки возобновились. Опять капитан стоял на мостике и уводил судно из-под удара. Тихон увидел, как летевший на них фашист выбросил торпеду, и она, зловеще блеснув на солнце, пошла наклонно к пароходу. Вот-вот врежется в борт... Но пароход уклонился и от нее, и торпеда прошла мимо. Капитан, тотчас забыв о ней, опять следил за небом и отдавал команды. Тихону все это казалось сверхъестественным - так ловко уводить корабль из-под ударов! - и он все время старался понять, как это делается. Афанасьев сказал ему: - Беги в радиорубку, свяжись с "Аркосом" и узнай, что там происходит впереди. Вижу - горят суда... Тихон пошел к радистам и через несколько минут вернулся с ответом: - С "Аркоса" передали: немцы подбили и подожгли три английских транспорта. Команды покидают корабли. Конвойные суда подбирают людей с моря... - Значит, и там не сладко, - вздохнул Афанасьев. "Большевик", огрызаясь огнем из всех стволов и маневрируя, долго боролся с самолетами и пока не имел повреждений. Из-за горизонта вновь показались "юнкерсы". Они неслись на корабль, который, видимо, стал раздражать фашистских летчиков своей неуязвимостью. "Юнкерсов" было на этот раз девять, и все, снижаясь, сбрасывали бомбы. Фонтаны вздыбленной воды совсем скрывали "Большевика". Раздался страшный грохот на полубаке, корабль содрогнулся, дал крен, но потом медленно выправился. Тихон увидел, как Афанасьев отлетел в сторону и упал на палубу, ударившись головой об ограждение мостика. Тихону заложило уши, смело с него фуражку, он бросился к капитану, а тот, пытаясь подняться, указывал рукой на место у машинного телеграфа и говорил: "На место! На место!" Тихон встал на капитанский "пятачок" и подал команду: - Полный вперед! - Полный вперед дать не можем. Неисправна машина, - сообщили из машинного отделения. - Срочно устраняйте повреждения. Стармех на месте? - На месте. Принимаем меры к устранению повреждений. Тихон взволнованно смахнул рукавом пот с лица. А есть ли течь? Он распорядился проверить это. Из-за ходовой рубки снизу, с палубы валил густой дым. "Пожар!" - подумал Тихон. Он наконец нашелся и дал команду: - Тушить пожар всеми насосами! Боцман, проверить и доложить. Спокойствие. Все остаются на своих местах! Орудийная прислуга на баке убита разрывом бомбы. Продолжало вести огонь против наседавших самолетов носовое орудие и пулеметы на мостике. По трапу вбежал боцман. - Товарищ старпом! Механические насосы не работают. В машинном отделении повреждения. - Ручные помпы в ход! - Пустили ручные... Течи на судне не обнаружено. - Команде гасить огонь ведрами, забортной водой! - Есть! Но там, на палубе... - Что на палубе? - перебил капитан, оправившийся от удара и падения. - На палубе возле орудий ящики со снарядами. Огонь подбирается к ним... - Горящие ящики - за борт! - распорядился капитан. - Есть! - боцман побежал вниз. Тихон хотел было идти следом, но капитан удержал его. - Молодец. Не растерялся. Теперь возьми на себя работы по спасению судна. Быстро! Держи со мной связь. Тихон, грохая по железному трапу каблуками, помчался вниз. На полубаке он увидел огонь и дым и услышал стоны раненых. Корабельный врач и санинструктор из военных, склонившись над ними, делали повязки. Два матроса с черными от копоти лицами тащили раненых на носилках в лазарет. Тихон увидел, что тут уже распорядились без него. Помполит Петровский выскочил из огня с дымящимся снарядным ящиком в руках и, подбежав к борту, скинул его в воду. С таким же ящиком бежал матрос Аказенок. Тихон стал помогать выносить снаряды из опасного места. Огонь охватывал корабль. Объятый пламенем, окутанный дымом, "Большевик", казалось, был обречен. Под полубаком горела краска, густой дым клубился над морем. Он привлек внимание пикирующих бомбардировщиков, и они решили добить гибнущий транспорт. Но корабль отбивался метким огнем, и больше в него не попало ни одной бомбы. Команда боролась с пожаром. Потеряв ход и управление, "Большевик", как огромный сгусток огня и дыма, качался на волнах. Тихон спустился в трюм. Оба механика и вся машинная команда работали возле главного двигателя, устраняя повреждения. Тихон, сбросив куртку, принялся помогать машинистам. А на палубе вели борьбу с огнем, подбиравшимся к тем отсекам, где была взрывчатка... Работали ручные насосы, пот застилал матросам глаза. Петровский с членами экипажа выносил снаряды из артиллерийского погреба. Выстроилась цепочка. Снаряды передавали с рук на руки. Капитан неотлучно находился на мостике. Снова налетели фашисты. Пронзительно воя, они зашли в пике. Палуба опять встретила их плотным огнем. Израненный корабль продолжал воевать. Самолеты сбросили бомбы мимо: мешали дым и огонь пулеметов и пушки. Опять один бомбардировщик загорелся и рухнул в воду. С наветренной стороны подошел английский корвет. Он предложил команде "Большевика" покинуть гибнущее судно и перейти на борт корвета. Моряки не пожелали расстаться со своим кораблем. Через некоторое время с флагмана охранения командир конвоя предложил по радио экипажу перейти на один из кораблей эскорта. Афанасьев ответил: "Мы не собираемся хоронить судно". С наступлением темноты самолеты оставили транспорт в покое, считая его обреченным. Однако "Большевик" жил. К ночи пожар потушили, машинная команда устранила повреждения, и с капитанского мостика раздалась долгожданная команда: - Полный вперед! "Большевик" стал догонять конвой, который, не задерживаясь, шел своим курсом. Тихон не ушел из машинного, пока не убедился в исправности и надежности механизмов. Он доложил капитану: - Машины в исправности! В каюте был полный погром. Стекло в иллюминаторе выбито взрывом, осколки хрустели под ногами. Треснувшее зеркало валялось на палубе. Тихон достал из стенного шкафа чистую тельняшку - старая порвалась и вся была запачкана машинным маслом, - переоделся, свалился на койку и сразу уснул. С рассветом моряки принялись наводить порядок на судне после бомбежки и пожара. Когда работу закончили, Тихон поднялся на ходовой мостик доложить капитану. Афанасьев, выслушав доклад, сказал: - Догоняем караван! - он передал свой бинокль старпому. - Смотри. Тихон обвел горизонт и примерно в полутора милях увидел суда конвоя. Колонны заметно уменьшились. Когда подошли ближе, он насчитал двадцать семь транспортов. Семь кораблей было потоплено. Через полчаса "Большевик" занял свое место в конце левой кильватерной колонны. Все корабли подняли на мачтах приветственные сигналы. Командир конвойных судов просигналил: "Сделано хорошо!" Увидя флажки на английском судне, Афанасьев протянул бинокль Тихону: - Читай сигнал на флагмане. - Сделано хорошо! - подтвердил помощник, и капитан устало улыбнулся. 4 Когда пришли в Мурманск, судно быстро разгрузили и поставили в срочный ремонт. Док был перегружен работой, но судоремонтники обещали исправить все повреждения самое большое за трое суток. Судовые механизмы вызвалась осмотреть и починить своими силами машинная команда теплохода. За работами наблюдал сам капитан. Тихон отпросился у него на час-другой в город. Мурманск был исполосован бомбежками. Фашисты, потеряв всякую надежду захватить его, остервенело, методически бомбили и порт, и суда, стоящие на рейде, и жилые кварталы. Уцелели лишь немногие дома. Улицы были в развалинах, и хотя их разбирали, освобождая проходы и проезды, разрушения виднелись на каждом шагу. Тихон с грустью смотрел на разбитые постройки, вспоминая, каким был город до бомбежек. Сначала он пошел в пароходство узнать, нет ли писем. На узле связи ему вручили два письма - из дому от матери и от Родиона из госпиталя. От любимой девушки из Архангельска вестей почему-то не было. Тихон сел в коридоре на жесткий деревянный диван и прочитал письма. Родион писал, что лечится в Кандалакше. Сначала его хотели было отправить в Архангельск, но не отправили потому, что он был нетранспортабелен - потерял много крови и сильно обморозился. Пулевое ранение в плечо зажило сравнительно быстро, а вот с ногами медикам пришлось немало повозиться. Появились признаки гангрены, и ему грозила ампутация. Но опытные врачи все-таки избежали ее. Теперь Родион передвигается по палате на костылях и, видимо, скоро поправится. Он хочет после госпиталя непременно вернуться опять в свою бригаду. Родион писал также, что в конце апреля ему с десантниками довелось плыть на боте Дорофея, который ходит по Мотке - Мотовскому заливу - и перевозит всевозможные грузы на Средний и Рыбачий полуострова из Полярного и Мурманска. Если Тихону удастся побывать в Мурманске, то, возможно, доведется и увидеть земляка. Прочитав письмо, Тихон задумался: "Не везет брату. Второй раз ранен, да еще и обморозился. Туго ему приходится..." Положил письмо в карман и вскрыл другое. Августа писала, как всегда, под диктовку матери. В Унде за весну прибавилось еще двенадцать вдов.. Дочка у Августы растет, ей уже пятый месяц. Елеся днями пропадает на улице. Озорник, непоседа - весь в дядю. При упоминании о дяде Тихон улыбнулся: "Да, брат, уж я и дядя... А племянника не видал давно..." В конце письма многочисленные приветы и поклоны от родных и близких. Тихон вышел на улицу. Навстречу скорым маршей колонной по четыре шагал отряд моряков с автоматами, вещевыми мешками, в касках. Позади колонны катили на станках три "максима". Отряд повернул к гавани. "Видно, опять на Рыбачий", - подумал Тихон. Он пошел в диспетчерскую порта, навел справки о боте "Вьюн". Там сказали, что это суденышко вчера погрузилось и ушло в Мотку. Вернется бот, возможно, сегодня к вечеру. Вечером Тихон пришел на пристань, долго искал среди разных судов и суденышек "Вьюна" и наконец нашел его. Бот только что пришел. С него выносили раненых и грузили их в санитарные машины. Тихон заволновался: у трапа стоял Дорофей. - Дорофей! - окликнул его Тихон. Тот пригляделся к молодому моряку и наконец радостно воскликнул: - Тихон! Разговаривать не пришлось, Дорофей был занят. Он велел Тихону спуститься в кубрик. Тихон через рубку спустился в кубрик. В углу, стоя на корточках перед жестяной печкой, матрос изо всей мочи дул в топку. Дрова вспыхнули. Матрос поднялся. Он был в тельняшке, флотских брюках и сапогах. - Кончили выгрузку, Дорофей? - спросил он и, разглядев незнакомого моряка, удивился: - Я думал, Дорофей... - Здравствуй, земляк! - Тихон протянул руку и назвал себя. - Тихон Мальгин? Вот здорово! А меня узнал? Котцов я, Андрей! Помнишь? - Помню. Жена у тебя на почте работает. - Во, во! Все меня узнают по жене, - с некоторой досадой сказал Котцов. Сам по себе я вроде ничего не значу. Садись, гостем будешь. Чаек заварим. Дорофей придет. Офоня вылезет из чулана... Он там в двигателе копается. - Из чулана? - Это я так трюм зову... Темно там. ...Когда Дорофея с его ботом и Офоней Патокиным призвали в "военку", то в команду взамен Хвата и Родиона дали Андрея Котцова, тридцатилетнего рыбака, бойкого на слово и столь же щуплого и невзрачного на вид, сколь проворного и подвижного. Дорофей знал его плохо - не доводилось работать вместе. В Унде больше были наслышаны о жене Андрея, почтовой служащей, золотоволосой, чуть заносчивой и гордой красавице. Знали, что она помыкает мужем, как только захочет. А известность по жене до некоторой степени принижает достоинство мужчины. Но Андрей тоже был не лыком шит, в тридцатые годы служил в армии артиллеристом. Теперь его военные знания пригодились. Тихон сел на койку, снял фуражку и облегченно вздохнул: нашел-таки земляков. - Каково плаваете? - спросил он. - Да что, плаваем. Морские извозчики. Нас тут целый дивизион. По Мотовской губе ходим. А один раз и в Норвегию плавали ночью. Разведчиков высаживали. Ну и снабжаем пехоту снарядами, минами, патронами, продуктами. Почту возим. Наш капитан-лейтенант, командир дивизиона Рощин зовет нас армадой. Какая там армада! И что такое - армада? Хрен знает... - Андрей сел на койку, достал вещевой мешок, из него вынул хлеб, консервы, кусок сахару. Крепким ножом домашней ковки мигом взрезал банку, отвернул жестяную крышку. Обушком того же ножа расколол кусок сахару, потом нарезал хлеб. В Мотке плавать больно опасно. Юго-западный берег до самой Титовки занят егерями. На высотках у них батареи. Как завидят хоть самое невзрачное суденышко - давай лупить из пушек. Вода кипит от снарядов. Ну а мы, значит, прибавим ходу да зигзагами уходим из-под обстрела. Мы маленькие, в нас попасть не просто... Скоро пойдем мины тралить. А это, брат ты мой, много опаснее, чем егерские пушки. Наскочишь на рогатую чертовку и взлетишь в небо. А потом в воду дощечками опадешь... Мы ведь деревянные, Котцов говорил скороговоркой, с шутками. - Ну а как ты? Ишь, шевроны у тебя! Капитанишь? Тихон рассказал ему о себе. Котцов похвалил: - Молодец. Пусть знают наших, унденских! Вскоре по трапу спустился здоровенный солдат с поседелой, но довольно густой бородой, в кирзовых сапогах, брюках из хлопчатки и ватнике защитного цвета. На голове шапка из искусственного меха с зеленой жестяной звездочкой. За ним спустился и Дорофей. Он сказал: - Везет нам сегодня на гостей! Узнаете этого бородача? - Как не узнать бывшего хозяина Унды! - присмотревшись, отозвался Андрей. - Ряхин! Вавила Дмитрич. Откуда бог послал? Вавила остановился в тесном проходе, и когда глаза привыкли к слабому свету, сочащемуся из иллюминаторов, стал здороваться. - Тебя, Андрюха, помню. А вот этого капитана не знаю. Он что, тоже из Унды? - Из Унды, - сказал Дорофей. - Мальгиных помнишь? Это младший сын покойного Елисея. - Тишка? Нипочем бы не узнал. Да и как узнать, если в Унде-то я боле двенадцати годиков не был. Помню, ты все по берегу бегал, мальков ловил. А теперь - гляди-ка, с нашивками, при галстуке. Капитан али как? - Вавила осторожно присел рядом с Тихоном на край койки, снял шапку. Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила заговорил: - Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок первом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендантстве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячину... Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков. - Давайте чай пить, - сказал Котцов и взялся было за чайник, но Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку. - Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что можно... Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил: - А где же Офоня, мой старый приятель? - Про него-то и забыли, о, мать честная! - сказал Дорофей. - Андрей, позови! Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозяина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона. - Все в моторе копаешься? - спросил Вавила. - Копаюсь, - Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки. - А Родька где? - спросил Вавила. Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрустили. Долго молчали. - Многие погибли, - сказал Дорофей. - Из Унды человек сорок немцы отправили на тот свет... Да еще сколько пропало без вести! - И у меня, братцы, горе, - вдруг сказал Вавила, опустив голову. - Недавно получил похоронную... Сын мой, Веня... погиб. Плавал он перед войной на траулере "Бриллиант"... А как война началась, судно это переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая... стояли они в Иоканге... Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он затонул6. Часть моряков спаслась, а часть погибла... И мой Веня тоже! Горе у меня, земляки, горе!.. Все сочувственно опустили головы. Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляжку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол. - Помянем, братцы, моего сынка... Большую я имел на него надежду. Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначили и вот... Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманенным взглядом. - Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая весть... Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь... - За светлую память Венедикта, - сказал Офоня, взяв кружку. - И Гришу Хвата помянем, и всех других... Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и кого уж нет. Тихон пил мало - не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внимательно слушал. Все-таки счастье - встретиться вот так, вместе, в это трудное время. Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и ушел. После срочного ремонта "Большевик" опять вышел в очередной рейс к берегам Исландии.
Ночь прошла спокойно. Перед рассветом явился на смену второй помощник. Сдав ему вахту, Тихон спустился на палубу, обошел судно. Все в порядке, вахтенные на местах, В каюте на ощупь задернул черную шторку иллюминатора и включил свет. Умылся из-под крана, поел хлеба с консервами, запил водой из чайника, погасил лампочку и лег на койку. От работы главного двигателя корпус корабля ритмично вздрагивал. Тихону показалось, что он почти не спал, а только закрыл глаза и малость полежал так. Резкие и частые звонки наполнили каюту. Он открыл глаза: "Сигнал тревоги!" Пружинисто вскочил с койки, отдернул шторку на иллюминаторе. Было светло. Через минуту Тихон уже мчался на ходовой мостик. - Зенитные установки к бою! - прозвучала команда. - Всем занять свои посты! - это голос капитана по усилителю, чуть взволнованный. - Боцмана на мостик! Едва Тихон взбежал по трапу, невысоко в небе послышался нарастающий рев авиационных моторов, и сквозь этот невыносимый раздражающий вой высокий голос: "По самолетам противника огонь!" "Юнкерсы" пронеслись над судном на бреющем. От борта наискосок поднялись фонтаны воды - один, другой, третий... четвертый. Этот уже совсем далеко. "Юнкерсы" развернулись и снова пошли на корабль с левого борта. Тихон видел, как капитан, напряженно следя за ними, отдал команду рулевому, и когда "юнкерсы" стали уходить в пике, "Большевик" уклонился от удара. Бомбы вздыбили море за кормой. Зенитные установки били непрерывно. С палубы ухала пушка. Самолеты - их было шесть - скрылись из вида. Пулеметчики торопливо заряжали расстрелянные ленты крупнокалиберными патронами. Вставили в приемники пулеметов новые. Наблюдатель не отрывался от бинокля. И снова от горизонта накатилась мощная волна гула и свиста. Еще три пикирующих бомбардировщика заходили на "Большевик" с юго-востока, от солнца. Капитан, запрокинув голову, следил за их полетом. Сейчас они выстроятся друг за другом и пойдут по очереди в пике. Так и есть, капитан на глаз прикинул направление движения пикировщиков и опять повернул корабль так, чтобы линия его движения не пересеклась с направлением пике бомбардировщиков. Нужна была скорость, скорость! Машина работала на пределе. Еще никогда так быстро не шел "Большевик". Опять бомбы не попали в цель. Зато зенитчики подбили один "юнкере". Он потянул далеко над морем, оставляя за собой струю черного дыма, и врезался в воду. Тихон и теперь уже внимательно и осмысленно следил за действиями капитана Афанасьева, как он ловит момент, когда самолеты начинают пикировать, как резко маневрирует управлением. Он удачно уводил корабль от ударов. Видимо, главное заключалось в том, чтобы, рассчитав доли секунды, нарушить заданное летчиками опережение, резким поворотом руля сделать маневр в сторону. Тихон гордился выдержкой капитана, его хладнокровием. "Мне бы так-то! Вдруг придется управлять судном под бомбежкой?" В этот момент и подбили зенитчики самолет. Через усилитель раздался спокойный голос капитана: - Всем быть на местах! Усилить наблюдение! И другая команда: - Полный вперед! Тихон подошел к капитану: - Я оказался вроде бы не у дел, товарищ капитан... - Почему не у дел? Ты на своем месте. Тихон увидел сторожевик, по-видимому направляющийся к ним. - Вон англичанин нос показал, - вытянул он руку по направлению к конвойному кораблю. Капитан посмотрел в бинокль. - Сигналит, все ли у нас в порядке, не надо ли помощи. Сигнальщик, передайте на английский корабль: "У нас все в порядке. Помощи не требуется".
Сутки прошли в напряженном ожидании. Теперь уже немцы не дадут каравану плыть спокойно. И в самом деле, едва вошли в район острова Медвежьего, атаки возобновились. Опять капитан стоял на мостике и уводил судно из-под удара. Тихон увидел, как летевший на них фашист выбросил торпеду, и она, зловеще блеснув на солнце, пошла наклонно к пароходу. Вот-вот врежется в борт... Но пароход уклонился и от нее, и торпеда прошла мимо. Капитан, тотчас забыв о ней, опять следил за небом и отдавал команды. Тихону все это казалось сверхъестественным - так ловко уводить корабль из-под ударов! - и он все время старался понять, как это делается. Афанасьев сказал ему: - Беги в радиорубку, свяжись с "Аркосом" и узнай, что там происходит впереди. Вижу - горят суда... Тихон пошел к радистам и через несколько минут вернулся с ответом: - С "Аркоса" передали: немцы подбили и подожгли три английских транспорта. Команды покидают корабли. Конвойные суда подбирают людей с моря... - Значит, и там не сладко, - вздохнул Афанасьев. "Большевик", огрызаясь огнем из всех стволов и маневрируя, долго боролся с самолетами и пока не имел повреждений. Из-за горизонта вновь показались "юнкерсы". Они неслись на корабль, который, видимо, стал раздражать фашистских летчиков своей неуязвимостью. "Юнкерсов" было на этот раз девять, и все, снижаясь, сбрасывали бомбы. Фонтаны вздыбленной воды совсем скрывали "Большевика". Раздался страшный грохот на полубаке, корабль содрогнулся, дал крен, но потом медленно выправился. Тихон увидел, как Афанасьев отлетел в сторону и упал на палубу, ударившись головой об ограждение мостика. Тихону заложило уши, смело с него фуражку, он бросился к капитану, а тот, пытаясь подняться, указывал рукой на место у машинного телеграфа и говорил: "На место! На место!" Тихон встал на капитанский "пятачок" и подал команду: - Полный вперед! - Полный вперед дать не можем. Неисправна машина, - сообщили из машинного отделения. - Срочно устраняйте повреждения. Стармех на месте? - На месте. Принимаем меры к устранению повреждений. Тихон взволнованно смахнул рукавом пот с лица. А есть ли течь? Он распорядился проверить это. Из-за ходовой рубки снизу, с палубы валил густой дым. "Пожар!" - подумал Тихон. Он наконец нашелся и дал команду: - Тушить пожар всеми насосами! Боцман, проверить и доложить. Спокойствие. Все остаются на своих местах! Орудийная прислуга на баке убита разрывом бомбы. Продолжало вести огонь против наседавших самолетов носовое орудие и пулеметы на мостике. По трапу вбежал боцман. - Товарищ старпом! Механические насосы не работают. В машинном отделении повреждения. - Ручные помпы в ход! - Пустили ручные... Течи на судне не обнаружено. - Команде гасить огонь ведрами, забортной водой! - Есть! Но там, на палубе... - Что на палубе? - перебил капитан, оправившийся от удара и падения. - На палубе возле орудий ящики со снарядами. Огонь подбирается к ним... - Горящие ящики - за борт! - распорядился капитан. - Есть! - боцман побежал вниз. Тихон хотел было идти следом, но капитан удержал его. - Молодец. Не растерялся. Теперь возьми на себя работы по спасению судна. Быстро! Держи со мной связь. Тихон, грохая по железному трапу каблуками, помчался вниз. На полубаке он увидел огонь и дым и услышал стоны раненых. Корабельный врач и санинструктор из военных, склонившись над ними, делали повязки. Два матроса с черными от копоти лицами тащили раненых на носилках в лазарет. Тихон увидел, что тут уже распорядились без него. Помполит Петровский выскочил из огня с дымящимся снарядным ящиком в руках и, подбежав к борту, скинул его в воду. С таким же ящиком бежал матрос Аказенок. Тихон стал помогать выносить снаряды из опасного места. Огонь охватывал корабль. Объятый пламенем, окутанный дымом, "Большевик", казалось, был обречен. Под полубаком горела краска, густой дым клубился над морем. Он привлек внимание пикирующих бомбардировщиков, и они решили добить гибнущий транспорт. Но корабль отбивался метким огнем, и больше в него не попало ни одной бомбы. Команда боролась с пожаром. Потеряв ход и управление, "Большевик", как огромный сгусток огня и дыма, качался на волнах. Тихон спустился в трюм. Оба механика и вся машинная команда работали возле главного двигателя, устраняя повреждения. Тихон, сбросив куртку, принялся помогать машинистам. А на палубе вели борьбу с огнем, подбиравшимся к тем отсекам, где была взрывчатка... Работали ручные насосы, пот застилал матросам глаза. Петровский с членами экипажа выносил снаряды из артиллерийского погреба. Выстроилась цепочка. Снаряды передавали с рук на руки. Капитан неотлучно находился на мостике. Снова налетели фашисты. Пронзительно воя, они зашли в пике. Палуба опять встретила их плотным огнем. Израненный корабль продолжал воевать. Самолеты сбросили бомбы мимо: мешали дым и огонь пулеметов и пушки. Опять один бомбардировщик загорелся и рухнул в воду. С наветренной стороны подошел английский корвет. Он предложил команде "Большевика" покинуть гибнущее судно и перейти на борт корвета. Моряки не пожелали расстаться со своим кораблем. Через некоторое время с флагмана охранения командир конвоя предложил по радио экипажу перейти на один из кораблей эскорта. Афанасьев ответил: "Мы не собираемся хоронить судно". С наступлением темноты самолеты оставили транспорт в покое, считая его обреченным. Однако "Большевик" жил. К ночи пожар потушили, машинная команда устранила повреждения, и с капитанского мостика раздалась долгожданная команда: - Полный вперед! "Большевик" стал догонять конвой, который, не задерживаясь, шел своим курсом. Тихон не ушел из машинного, пока не убедился в исправности и надежности механизмов. Он доложил капитану: - Машины в исправности! В каюте был полный погром. Стекло в иллюминаторе выбито взрывом, осколки хрустели под ногами. Треснувшее зеркало валялось на палубе. Тихон достал из стенного шкафа чистую тельняшку - старая порвалась и вся была запачкана машинным маслом, - переоделся, свалился на койку и сразу уснул. С рассветом моряки принялись наводить порядок на судне после бомбежки и пожара. Когда работу закончили, Тихон поднялся на ходовой мостик доложить капитану. Афанасьев, выслушав доклад, сказал: - Догоняем караван! - он передал свой бинокль старпому. - Смотри. Тихон обвел горизонт и примерно в полутора милях увидел суда конвоя. Колонны заметно уменьшились. Когда подошли ближе, он насчитал двадцать семь транспортов. Семь кораблей было потоплено. Через полчаса "Большевик" занял свое место в конце левой кильватерной колонны. Все корабли подняли на мачтах приветственные сигналы. Командир конвойных судов просигналил: "Сделано хорошо!" Увидя флажки на английском судне, Афанасьев протянул бинокль Тихону: - Читай сигнал на флагмане. - Сделано хорошо! - подтвердил помощник, и капитан устало улыбнулся. 4 Когда пришли в Мурманск, судно быстро разгрузили и поставили в срочный ремонт. Док был перегружен работой, но судоремонтники обещали исправить все повреждения самое большое за трое суток. Судовые механизмы вызвалась осмотреть и починить своими силами машинная команда теплохода. За работами наблюдал сам капитан. Тихон отпросился у него на час-другой в город. Мурманск был исполосован бомбежками. Фашисты, потеряв всякую надежду захватить его, остервенело, методически бомбили и порт, и суда, стоящие на рейде, и жилые кварталы. Уцелели лишь немногие дома. Улицы были в развалинах, и хотя их разбирали, освобождая проходы и проезды, разрушения виднелись на каждом шагу. Тихон с грустью смотрел на разбитые постройки, вспоминая, каким был город до бомбежек. Сначала он пошел в пароходство узнать, нет ли писем. На узле связи ему вручили два письма - из дому от матери и от Родиона из госпиталя. От любимой девушки из Архангельска вестей почему-то не было. Тихон сел в коридоре на жесткий деревянный диван и прочитал письма. Родион писал, что лечится в Кандалакше. Сначала его хотели было отправить в Архангельск, но не отправили потому, что он был нетранспортабелен - потерял много крови и сильно обморозился. Пулевое ранение в плечо зажило сравнительно быстро, а вот с ногами медикам пришлось немало повозиться. Появились признаки гангрены, и ему грозила ампутация. Но опытные врачи все-таки избежали ее. Теперь Родион передвигается по палате на костылях и, видимо, скоро поправится. Он хочет после госпиталя непременно вернуться опять в свою бригаду. Родион писал также, что в конце апреля ему с десантниками довелось плыть на боте Дорофея, который ходит по Мотке - Мотовскому заливу - и перевозит всевозможные грузы на Средний и Рыбачий полуострова из Полярного и Мурманска. Если Тихону удастся побывать в Мурманске, то, возможно, доведется и увидеть земляка. Прочитав письмо, Тихон задумался: "Не везет брату. Второй раз ранен, да еще и обморозился. Туго ему приходится..." Положил письмо в карман и вскрыл другое. Августа писала, как всегда, под диктовку матери. В Унде за весну прибавилось еще двенадцать вдов.. Дочка у Августы растет, ей уже пятый месяц. Елеся днями пропадает на улице. Озорник, непоседа - весь в дядю. При упоминании о дяде Тихон улыбнулся: "Да, брат, уж я и дядя... А племянника не видал давно..." В конце письма многочисленные приветы и поклоны от родных и близких. Тихон вышел на улицу. Навстречу скорым маршей колонной по четыре шагал отряд моряков с автоматами, вещевыми мешками, в касках. Позади колонны катили на станках три "максима". Отряд повернул к гавани. "Видно, опять на Рыбачий", - подумал Тихон. Он пошел в диспетчерскую порта, навел справки о боте "Вьюн". Там сказали, что это суденышко вчера погрузилось и ушло в Мотку. Вернется бот, возможно, сегодня к вечеру. Вечером Тихон пришел на пристань, долго искал среди разных судов и суденышек "Вьюна" и наконец нашел его. Бот только что пришел. С него выносили раненых и грузили их в санитарные машины. Тихон заволновался: у трапа стоял Дорофей. - Дорофей! - окликнул его Тихон. Тот пригляделся к молодому моряку и наконец радостно воскликнул: - Тихон! Разговаривать не пришлось, Дорофей был занят. Он велел Тихону спуститься в кубрик. Тихон через рубку спустился в кубрик. В углу, стоя на корточках перед жестяной печкой, матрос изо всей мочи дул в топку. Дрова вспыхнули. Матрос поднялся. Он был в тельняшке, флотских брюках и сапогах. - Кончили выгрузку, Дорофей? - спросил он и, разглядев незнакомого моряка, удивился: - Я думал, Дорофей... - Здравствуй, земляк! - Тихон протянул руку и назвал себя. - Тихон Мальгин? Вот здорово! А меня узнал? Котцов я, Андрей! Помнишь? - Помню. Жена у тебя на почте работает. - Во, во! Все меня узнают по жене, - с некоторой досадой сказал Котцов. Сам по себе я вроде ничего не значу. Садись, гостем будешь. Чаек заварим. Дорофей придет. Офоня вылезет из чулана... Он там в двигателе копается. - Из чулана? - Это я так трюм зову... Темно там. ...Когда Дорофея с его ботом и Офоней Патокиным призвали в "военку", то в команду взамен Хвата и Родиона дали Андрея Котцова, тридцатилетнего рыбака, бойкого на слово и столь же щуплого и невзрачного на вид, сколь проворного и подвижного. Дорофей знал его плохо - не доводилось работать вместе. В Унде больше были наслышаны о жене Андрея, почтовой служащей, золотоволосой, чуть заносчивой и гордой красавице. Знали, что она помыкает мужем, как только захочет. А известность по жене до некоторой степени принижает достоинство мужчины. Но Андрей тоже был не лыком шит, в тридцатые годы служил в армии артиллеристом. Теперь его военные знания пригодились. Тихон сел на койку, снял фуражку и облегченно вздохнул: нашел-таки земляков. - Каково плаваете? - спросил он. - Да что, плаваем. Морские извозчики. Нас тут целый дивизион. По Мотовской губе ходим. А один раз и в Норвегию плавали ночью. Разведчиков высаживали. Ну и снабжаем пехоту снарядами, минами, патронами, продуктами. Почту возим. Наш капитан-лейтенант, командир дивизиона Рощин зовет нас армадой. Какая там армада! И что такое - армада? Хрен знает... - Андрей сел на койку, достал вещевой мешок, из него вынул хлеб, консервы, кусок сахару. Крепким ножом домашней ковки мигом взрезал банку, отвернул жестяную крышку. Обушком того же ножа расколол кусок сахару, потом нарезал хлеб. В Мотке плавать больно опасно. Юго-западный берег до самой Титовки занят егерями. На высотках у них батареи. Как завидят хоть самое невзрачное суденышко - давай лупить из пушек. Вода кипит от снарядов. Ну а мы, значит, прибавим ходу да зигзагами уходим из-под обстрела. Мы маленькие, в нас попасть не просто... Скоро пойдем мины тралить. А это, брат ты мой, много опаснее, чем егерские пушки. Наскочишь на рогатую чертовку и взлетишь в небо. А потом в воду дощечками опадешь... Мы ведь деревянные, Котцов говорил скороговоркой, с шутками. - Ну а как ты? Ишь, шевроны у тебя! Капитанишь? Тихон рассказал ему о себе. Котцов похвалил: - Молодец. Пусть знают наших, унденских! Вскоре по трапу спустился здоровенный солдат с поседелой, но довольно густой бородой, в кирзовых сапогах, брюках из хлопчатки и ватнике защитного цвета. На голове шапка из искусственного меха с зеленой жестяной звездочкой. За ним спустился и Дорофей. Он сказал: - Везет нам сегодня на гостей! Узнаете этого бородача? - Как не узнать бывшего хозяина Унды! - присмотревшись, отозвался Андрей. - Ряхин! Вавила Дмитрич. Откуда бог послал? Вавила остановился в тесном проходе, и когда глаза привыкли к слабому свету, сочащемуся из иллюминаторов, стал здороваться. - Тебя, Андрюха, помню. А вот этого капитана не знаю. Он что, тоже из Унды? - Из Унды, - сказал Дорофей. - Мальгиных помнишь? Это младший сын покойного Елисея. - Тишка? Нипочем бы не узнал. Да и как узнать, если в Унде-то я боле двенадцати годиков не был. Помню, ты все по берегу бегал, мальков ловил. А теперь - гляди-ка, с нашивками, при галстуке. Капитан али как? - Вавила осторожно присел рядом с Тихоном на край койки, снял шапку. Тихону пришлось опять рассказывать о себе. Выслушав его, Вавила заговорил: - Ишь ты, вот какие дела-то. А я, значит, попал сюда в сорок первом на оборонные работы. А потом в армию призвали. Служу в интендантстве, грузчиком на автомашине. Из порта возим на склады всякую всячину... Вас вот с трудом великим разыскал. Дай, думаю, навещу земляков. - Давайте чай пить, - сказал Котцов и взялся было за чайник, но Дорофей остановил его жестом и достал из вещмешка алюминиевую фляжку. - Со встречей не грех и по чарке. Нам грузиться утром. Так что можно... Разлили спирт по кружкам. Вавила спросил: - А где же Офоня, мой старый приятель? - Про него-то и забыли, о, мать честная! - сказал Дорофей. - Андрей, позови! Офоня Патокин не заставил себя ждать. Увидев бывшего своего хозяина, он немало подивился и еще больше удивился появлению Тихона. - Все в моторе копаешься? - спросил Вавила. - Копаюсь, - Офоня улыбнулся, глаза сузились в щелки. - А Родька где? - спросил Вавила. Тихон рассказал про брата, про то, как погиб Хват. Мужики загрустили. Долго молчали. - Многие погибли, - сказал Дорофей. - Из Унды человек сорок немцы отправили на тот свет... Да еще сколько пропало без вести! - И у меня, братцы, горе, - вдруг сказал Вавила, опустив голову. - Недавно получил похоронную... Сын мой, Веня... погиб. Плавал он перед войной на траулере "Бриллиант"... А как война началась, судно это переделали в сторожевик. И в мае, в середине мая... стояли они в Иоканге... Налетели немцы бомбить. Бомба угодила в корабль, и он затонул6. Часть моряков спаслась, а часть погибла... И мой Веня тоже! Горе у меня, земляки, горе!.. Все сочувственно опустили головы. Вавила утер слезы, расстегнув ватник, снял с брючного ремня фляжку, достал из кармана плоскую банку консервов и положил на стол. - Помянем, братцы, моего сынка... Большую я имел на него надежду. Хороший был. Моряк! Благодарности от тралфлота имел, боцманом назначили и вот... Вавила развел руками в отчаянии и обвел всех затуманенным взглядом. - Не знаю, как теперь Мелаше писать. Убьет ее такая весть... Давно бы надо сообщить, да все не решаюсь... - За светлую память Венедикта, - сказал Офоня, взяв кружку. - И Гришу Хвата помянем, и всех других... Взгрустнули земляки. Вспомнили родных и знакомых, тех, кто жив и кого уж нет. Тихон пил мало - не хотелось. Он сидел совсем трезвый и внимательно слушал. Все-таки счастье - встретиться вот так, вместе, в это трудное время. Команда бота вышла на палубу проводить гостей. Тихон попрощался и ушел. После срочного ремонта "Большевик" опять вышел в очередной рейс к берегам Исландии.