Богданов Леонид. Без социалистического реализма (рассказы)

Богданов Леонид
Без социалистического реализма (рассказы)

   Леонид БОГДАНОВ
   Без социалистического реализма
   Сборник юмористических рассказов
   Решение
   За стеной у инженера Комова через регулярные промежутки тишины раздавались взрывы смеха. На гребне смеховой волны выделялся тоненький и заливчатый женский хохоток. Парторг завода Лейкин мрачно шагал по комнате, поскрипывая начищенными хромовыми сапогами. Он хмуро возмущался.
   -- Наверное, опять анекдоты, -- говорил он жене. -- Опять, наверное, черт его знает, какие пакости говорят.
   Жена Лейкина сидела за обеденным столом и, склонив на бок подстриженную под мальчика голову, скрипела вечным пером в толстой общей тетради. Перед ней лежал раскрытый томик Ленина.
   -- Коля? -- спросила она усталым голосом. -- Зачем вообще писать конспекты, если есть книги?
   -- Так надо, -- буркнул парторг. -- Конспект -- это доказательство, что ты серьезно прорабатывала.
   В это время за стеной брынькнула гитара и сочный баритон Комова завел: "Поцелуй меня, потом я тебя"... Инженер пел с цыганским надрывом.
   -- Типичное бытовое разложение, -- констатировал Лейкин. -- Эх, вызвать бы его на бюро и продраить с песком! -- добавил он почти мечтательно.
   С тех пор, как инженер Комов появился на заводе, у Лейкина просто руки чесались задать ему прочухана. Статный, пышащий здоровьем Комов с первых же дней начал устраивать пирушки. Женщины были от него без ума. В заводоуправлении только и разговоров было: "Ах, Комов сказал!.. А вы слышали, что Комов..."
   Желтый, словно табачный лист, Лейкин возненавидел его. Как-то парторг не выдержал и сказал директору Вергунову:
   -- Пора поставить этого Комова на место. Он разбалтывает дисциплину. Я говорю это вам со всей партийной принципиальностью!..
   Вергунов почесал волосатым пальцем гладко выбритый подбородок и примирительным тоном сказал:
   -- Пошаливает парень, что верно, то верно. Но работает хорошо. С заданиями справляется. План вытягивает. Стоит ли подымать шум?
   -- Если бы он не выполнял план, был бы другой разговор. Но его поведение, его пагубное влияние на коллектив... В общем, со всей партийной принципиальностью...
   -- Мда... -- перебил протяжно директор и, посмотрев через голову парторга на закрытую дверь, тихо сказал: -- У него в Москве большая рука есть. Не советую, как своему, так сказать, затрагивать...
   С тех пор Лейкин возмущался поведением Комова только дома, а на людях старался не замечать инженерских проделок.
   -- Коля! -- опять заныла жена парторга. -- Глаза уже слепнут. Не могу больше конспектировать.
   -- Надо, Вера. Ты должна на семинаре показать другим женщинам пример.
   -- Но ведь ты же сам проводишь семинар, -- начала повышать голос Вера. -- Ты сам видишь, что я стараюсь. Зачем тебе конспект, как доказательство серьезной проработки?..
   В это время в дверь громко забухали. Скрипя сапогами Лейкин подошел к двери и решительно открыл ее. На пороге стояла кудрявая белобрысая девчушка, лет девяти. Парторг часто видел ее играющей около их дома. Девчушка удивленно смотрела большими голубыми глазами на него и смачно хрустела конфетой.
   -- Тебе чего? -- строго спросил Лейкин.
   Девчушка громко проглотила, при этом, словно гусь, вытянув вперед голову, и одним духом выпалив:
   -- Вам от ней письмо и просила не ждать ответа! -- передала парторгу конверт и, круто повернувшись, запрыгала вниз по лестнице.
   Промычав что-то насчет того, что и в воскресенье не дают покоя, парторг вскрыл конверт, прочел коротенькую записку, написанную с завитушками, красивым почерком и, ничего не поняв, оторопело, словно конь, замотал головой.
   -- Что там такое? -- спросила, заинтересовавшись, Вера. По всему было видно, ей хотелось рассеяться. Хоть на минуту оставить нудный конспект.
   Парторг принялся опять перечитывать записку, на этот раз в голос:
   -- Забудь меня, между нами все кончено. Не думай, пожалуйста, что я не смогу прожить и без тебя. Оставайся с ней и я желаю тебе счастья... Гм, -удивленно промычал парторг и уже другим голосом добавил: -- Подпись -- одна буква "тэ"...
   -- Очень интересно! -- громко и нараспев проговорила Вера.
   -- Чертовщина какая-то.
   Парторг тупо осмотрел конверт со всех сторон, зачем-то заглянул в него, повертел в руках записку.
   -- Сволочь! -- шипя и со смаком проговорила Вера. -- Мер-р-рзавец!.. Святоша чертов!.. Конспекты, семинары изучать должна! -- начав с шипения, с каждым словом Лейкина повышала голос. -- Ты жена передового человека!.. Новое общество!.. Высокая мораль!..
   Пытаясь успокоить жену, Лейкин глухо и монотонно повторял: "Верочка. .. Верочка..." Но остановить Верочку было невозможно. Она выкрикивала проклятия, поносила его и, наконец, на самой высокой ноте взвизгнула:
   -- К маме в Рязань уеду!..
   За стеной тот же баритон с цыганским надрывом запел:
   "Не плачь, дитя, утри слезу!.."
   -- Ну, я это так не оставлю! -- дрожащим от гнева голосом проговорил Лейкин. -- Я знаю, чьи это шуточки!. .
   -- Нет, это я не оставлю! -- истерически вскрикнула жена. -- Святоша!.. Шарлатан!.. Думаешь, я не знаю, как ты цифры плана с директором подтасовываешь?!..
   -- Тише, -- скривился, как от зубной боли, парторг. -- Не сходи с ума...
   -- Тут мало сойти с ума с таким обормотом! Конспекты... Покажи пример... А сам путается с бабами... -- Вера, внезапно перейдя на ровный голос, раздельно сказала: -- Все. Довольно. С подлецом жить не буду. Спасибо твоей этой самой. Без нее я бы не решилась. А хотела, ой как хотела...
   -- Не говори глупости, -- примирительным тоном сказал Лейкин и погрозил кулаком стене: -- А этому молодцу я так не оставлю!.. Со всей партийной принципиальностью...
   В двери сильно постучали и Лейкин не успел докончить. На пороге стояла та же белокурая с кудряшками.
   -- Вот она еще передала и не хочет никаких ответов, -- затараторила девчушка и передала Лейкину небольшое серебряное кольцо с бирюзовым камнем.
   -- Стой! -- схватил ее Лейкин за руку. -- Кто тебя посылает?
   -- А я вот не скажу! -- дерзко ответила девчушка. -- Пустите руку, больно! Он думает, если он инженер, так может руки крутить.
   И тут Лейкин мигом все сообразил.
   -- Слышишь? -- торжествующе проговорил он и сразу же спросил девчушку:
   -- Так значит я инженер?
   -- Сами знаете.
   -- Инженер Комов?
   -- А то кто, Пушкин?
   Лейкин отпустил девчушку и ее словно ветром сдуло.
   -- Ну вот, все ясно, -- проговорил он, снисходительно улыбаясь.
   Вера громко высморкалась, вытерла платком заплаканные глаза и упрямо проговорила:
   -- А мне все равно. Уеду к маме и дело с концом. Разве это жизнь? ..
   -- Веруся, ну брось, это же было недоразумение, -- заворковал Лейкин.
   -- Правда, что недоразумение, -- сухо проговорила Вера. -- Куда я раньше смотрела? Ни рожи, ни кожи, одна только надутая морда. Передовой, -передразнила она. -- Со всей партийной принципиальностью... Ты даже за бабами не умеешь поволочиться, как тот Комов. Вот это мужчина! А ты что? Баб я тебе может быть и простила бы. В общем, все кончено...
   И глядя, как жена смотрит на него, гадливо морщась, Лейкин понял, что она твердо решилась. А за стеной баритон опять затянул: "Поцелуй меня..."
   И Лейкину так стало завидно, что он не может быть таким, как Комов, что он твердо решил -- продраить, сукиного сына, черт с ним, что рука в Москве! Решил и тут же подумал, что у него не хватит смелости продраить, что он просто трус, что парторгом он стал из-за своей неспособности занять другое место, где бы он мог так работать и веселиться, как этот Комов. И в первый раз он почувствовал себя ничтожеством.
   -------
   Таких не надо
   Актер Запальский всегда играл бандитов, вредителей, пьяниц, прогульщиков, а один раз ему пришлось сыграть Гитлера. Ничего, сыграл и Гитлера. А вот когда в прошлом году Запальскому хотели вручить роль положительного героя, какого-то чересчур придирчивого ко всем парторга-трезвенника, Запальский устроил шекспировский скандал. Он долго бушевал, кричал, что у него есть враги, грозился уйти из этого провинциального театра в столичный МХАТ, но на своем все же настоял. Отвоевал роль лодыря и спекулянта. Сногсшибательный успех имел! Публика ходила в театр только из-за Запальского.
   Все шло отлично, пока совсем недавно актер Запальский не ударился в ересь. То ли ему надоело пожинать лавры, то ли ему наскучило быть любимцем публики, но он вдруг при распределении ролей в новой пьесе попросил дать ему роль Сталина.
   Художественный руководитель театра Ник. Помпеев схватился за голову:
   -- Невозможно это, Сергей Сергеевич! -- начал умолять он Запальского. -- Ведь публика вас обожает. Только вы появитесь на сцене в гриме Сталина, вам устроят такой фурор, какого Сталин при жизни не имел. Теперь это даже неприлично.
   Запальский смилостивился и говорит:
   -- Хорошо, так и быть, сыграю Ленина!
   Но тут выступил актер Мамалыгов, всегда игравший самые положительные роли, а поэтому оскорбленный, нелюбимый публикой, и говорит таким утробно-медовым голосом:
   -- Товарищи, это политическая ошибка! Как можно Сергею Сергеевичу Запальскому, исполнителю отрицательных персонажей, давать роль самого товарища Ленина?.. А не истолкуют ли это, как...
   И пошло, пошло!.. Мамалыгов договорился до такой диалектики, что художественного руководителя Ник. Помпеева, в свое время реабилитированного, начали прошибать озноб и икота.
   Но Запальский не растерялся, не впал в малодушие и панику, и когда Мамалыгов окончил, он встал и заговорил:
   -- Товарищи, дорогой мой друг Мамалыгов высказал много здравых и разумных мыслей, а вот слона-то и не приметил. Роль Отелло, например, можно играть и толстому и тонкому, и высокому, и низкому. Если у автора рожа на боку, если у него флюс и раздуло щеку, все это терпимо. Мавр Отелло может иметь какую угодно физию, потому что он жил в эпоху феодализма. Кому намажут морду сажей, тот и может быть Отелло. А вот Ленин -- это другое дело. В этом случае сажей дела не исправишь, а только напортишь. Надо иметь фактуру...
   И тут все вдруг заметили, что Запальский маленького роста, невзрачный, плюгавенький, что у него природная лысина, а по бокам рыжие волосы, и что он говорит нарочито картавя и держит голову этак криво, словно ему по шее съездили. А когда гример прикинул Запальскому усы и бороду, Ник. Помпеев заключил Запальского в объятия, чмокнул в щеку и не мог нарадоваться:
   -- Сереженька, сукин сын ты милый! -- говорил Ник. Помпеев. -- И до чего, подлец, на Ленина похож! Убить тебя мало, до чего натуральный Ленин! Просто хоть на стенку вешай!..
   В общем, закрепили за Запальским роль Ленина, хотя и не обошлось без натурального в таких случаях подсиживания и хамства. Мамалыгов, поняв, что ему не светит сыграть роль вождя мирового пролетариата, долго и невразумительно что-то мычал о школе Станиславского, а потом ввернул, что Запальскому следовало бы заняться изучением трудов Ленина для того, чтобы войти как следует в роль. Когда Мамалыгов говорил, по лицу его блуждала ехидная улыбочка, словно ему удалось подсыпать в борщ ближнего какой-то нечисти.
   Запальский удар этот принял, устоял и даже не пошатнулся. Он и сам решил именно с изучения творений Владимира Ильича постигнуть его гениальную душу и тем самым создать образ потрясающей правдивости и силы.
   С этого-то все происшествие и началось.
   Поначалу Запальский мучился, как грешник в аду. Возьмет том Ленина и еще не начнет читать, а на него уже зевота нападает, все у него чешется, животом даже хворал, какие-то нервные тики у него появились, головные боли. Потом ничего, привык. Человек такая скотина, что ко всему привыкнуть может. Йоги, говорят, на гвоздях привыкают спать. Спят, и когда им приснится мягкая перина, просыпаются в холодном поту, как от кошмара, как обыкновенные люди, которым вдруг приснится, что они спят на гвоздях.
   В общем, Запальский постепенно втянулся. Мог, ни разу не зевнув, страниц пятьдесят за один присест из Ленина прочитать. Начал кое-что запоминать, пересказывать. Дальше -- больше. Запальский отпустил себе усы и бородку и уж не только внешне, но и внутренне стал походить на великого Ильича. День и ночь читает, из Маркса выписки делает, целые трактаты с цифрами и диаграммами стал, бродяга, писать. Да все так серьезно, с такими безапелляционными по-ленински утверждениями, что парторг театра Кобылякин, как-то просмотрев труды Запальского, заскучал, впал в уныние и подал заявление о предоставлении ему возможности поехать на целину, притом как можно скорее и как можно дальше.
   Политически чуткий товарищ Кобылякин укатил на целину, а на следующий день, в день премьеры, и произошло это дикое и странное происшествие.
   Надо сказать, что все время репетиций и политического совершенствования Запальский, вычитав где-то, что Ленин не пил, не курил, имел только одну жену и только одну любовницу, с большим трудом заставил себя подражать такому спартанскому образу жизни. Но в день премьеры Запальский не выдержал. Может быть он сильно волновался, может быть традиции взяли верх, кто там сейчас разберет, почему, однако по пути в театр Запальский во всем своем ленинском виде зашел в пивную.
   Насосник, тот, который качает пиво, долго смотрел, разинув рот, на Запальского, потом от растерянности высморкался в фартук и говорит:
   -- Гражданин, у вас такой недозволенный вид, что пива вам не могу отпустить!
   -- То есть, почему это недозволенный?! -- законно возмутился Запальский. -- Ваше дело накачивать прибавочную стоимость на пене и не рассуждать о видах.
   -- Вы, гражданин, -- повысил голос насосник, -- мне тут политграмоту не читайте, я сам партийный и завсегда честно борюсь за перевыполнение плана по пиву и вобле. Вы лучше смывайтесь, пока я вас в шею не вытолкал!
   В общем, между ними завелась словесная перебранка. Народ, конечно, стал на шумок подходить. Одни вступаются за Запальского, мол, ничего в этом преступного нет, если человек похож на Ленина, и не убивать же за такое сходство человека еще в младенчестве. Другие говорят обратное, что, мол, никому не дано право выглядеть, как Ленин, и что это сущее хулиганство так выглядеть. Нашлись и такие, которые проявили нездоровое любопытство: дергали Запальского за бороду -- не приклеена ли? А один сильно ослабевший гражданин уцепился Запальскому в петельки и спросил:
   -- Ты что, ангел, пива хочешь, а в мамзолей не хочешь?..
   Тут из задней комнаты появился милиционер, на ходу что-то дожевывая. Увидел он Запальского и сразу за свисток. Свиснул и говорит:
   -- Граждане, давайте не будем!.. Пойдемте у раион! Подчинись, говорю!
   Не успел Запальский какую-то цитату в свое оправдание промычать, как милиционер ему руку скрутил, поддал для резвости коленком и поволок. На улице, конечно, народ не знал о пивном первоисточнике скандала. Видят -тащит представитель закона знакомое безжизненное тело. Начали делать разные догадки, мол, ага! и до него очередь дошла! Ну и в районном отделении милиции дежурный старший лейтенант первым долгом подергал Запальского за бороду, а потом изрек: дело это, мол, можно отнести к разряду политических и поэтому Запальскому следовало бы набить шею и отправить в комитет госбезопасности для дальнейшей обработки.
   В этот момент в милицию ввалился сам товарищ Архимайский, первый секретарь горкома партии. Откуда успел пронюхать -- уму не постижимо!
   -- Ага, -- говорит товарищ Архимайский, -- узнаю вас, вы недавно спекулянта Ночкина играли. Вполне талантливо изобразили. Однако, на этот раз вам грозят большие неприятности.
   -- Помилуйте! -- взмолился Запальский. -- Ну что я такого преступного сделал? Что же в том ужасного, что я похож на Ленина?
   -- Удивляюсь вам, как это вы не понимаете, -- пожал плечами Архимайский. -- Может у вас хватит наглости не только мордой копировать великого Ленина? Если вам сегодня безнаказанно разрешить выглядеть, как Ленин, то завтра вы может попробуете писать, как Ленин?
   -- Зачем завтра, когда я уже давно пишу, как Ленин? -- похвастался Запальский.
   Товарищ Архимайский от удивления хрюкнул, а потом проговорил:
   -- Как можно даже думать об этом?! Ведь это хуже семи смертных грехов!
   -- Ошибаетесь. Никакого греха я в этом не вижу, а, наоборот, -невозмутимо так говорит Запальский. -- Почему Ленин мог переделывать Маркса и это не было грехом? И почему Запальскому нельзя переделывать Ленина?
   -- Да, но то был Ленин!
   -- А это я, Запальский. Или может быть вы считаете, что после Ленина не может родиться на свет второй классик марксизма? Почему никому не запрещено поднять больше тяжести, чем поднял самый классический рекордсмен? Почему можно сделать улучшения в любой машине самого гениального конструктора? И почему никому нельзя переплюнуть или исправить Ленина?
   От таких слов товарищу Архимайскому сделалось совсем не по себе.
   -- Берите его! -- воскликнул он. -- Тащите его прямиком в сумасшедший дом, потому что он говорит совершенно здравые вещи! Нам таких мазуриков не надо!
   И потащили Запальского.
   А на премьере Ленина играл Мамалыгов. И так как роли он не знал, ни разу не репетировал, то может быть он даже не из Ленина говорил, а повторял что-нибудь из заблуждений Троцкого. Может быть он так и цитировал ошибки Маха, хлестал из речей ренегата Каутского. Но поскольку Мамалыгов изображал Ленина, то все считали, что все политически верно и что он говорит гениальные вещи. Товарищ Архимайский, сидевший в первом ряду, говорят, даже отбил себе ладони, аплодируя всей этой чуши и дичи.
   Запальский же сидит в сумасшедшем доме поныне. Хорошо, хоть в сумасшедшем, могло быть и хуже.
   -------
   Потерянная молодость
   Сейчас Вася Плоткин волосы на себе рвет, кается, но потерянной молодости не вернешь. А начал Вася Плоткин растеривать, разбрасывать свою молодость потому, что его на войне ранили. Ранили, правда, не сильно. Головы ему не оторвало, живот не выпотрошило.
   Такого с ним не могло случиться: он служил в глубоком тылу, в ординарцах у генерала.
   Пороха ему не пришлось нюхать, но он честно выполнял свой солдатский долг. Драил генеральские сапоги, чистил зубным порошком золоченые пуговицы, привешивал новые ордена к генеральскому кителю и открывал бутылки с водкой.
   Так его и ранило.
   Кровь он пролил как-раз при взятии Берлина.
   Праздновали за Волгой взятие немецкой столицы.
   Хлопнул Вася по донышку, бутылка военного производства лопнула, стекло впилось в ладонь. Попробовал Вася пошевелить пальцами: не тут-то было: -инвалид Отечественной войны!
   Это ранение так полоснуло по душе Васи Плоткина, что после демобилизации он нацепил все честно заработанные ордена и медали, прикупил на толкучке еще один орден "Красной Звезды" и начал промышлять нищенством. Но с двумя скрюченными пальцами заработок был малый. Публика подавала вяло, как-то даже растерянно, многие вообще впадали в филантропию, делали вид, что не замечают протянутой Васиной руки. Попадались и такие черствосердечные, что стыдили Васю, угощали водкой и уговаривали бросить валять дурака и поступить на работу грузчиком. Вася всегда был крепкого телосложения, почему его и оставили при генерале.
   Вообще, вскоре Вася Плоткин плюнул на свои покалеченные пальцы и решил переквалифицироваться на безрукого.
   На положении безрукого дело пошло веселее, но какая это была тяжелая работа! Рука, привязанная под гимнастеркой к туловищу, млеет. Свернуть закрутку -- одно мученье. Зажечь спичку -- и то приходилось ловчиться, ломать голову, как?
   Подумал Вася, пораскинул мозгами, осмотрелся, и стал слепым. В материальном отношении дела пошли лучше. Обижаться не приходилось. Публика, она чуткая, она понимает, что слепой не может увидеть родимого лица, ему даже украсть тяжелее, чем зрячему. Подавали щедро. Но все же и работа слепого утомительная, вредная для здоровья. Особенно для глаз вредная. И страшно опасная. Ужасно, как опасная! Можно замечтаться, забыть и попереть через дорогу с закрытыми глазами -- тут все может случиться. Инвалидом можно стать. А нищему-калеке без хорошего здоровья тяжеленько приходится.
   Короче говоря, слепым Вася проработал всего с год, а потом перешел на припадочного.
   Вот тут-то Вася Плоткин, наконец, открыл свой огромный талант. Большим и известным мастером стал!
   Бывало, появится где-нибудь в парке, в пивной, на пляже, придет не выполнять свой долг, а с честным намерением отдохнуть, но публика не дает. Начинает толпиться, смотрят, ожидают, кругом разинутые рты. Некоторые нетерпеливые даже с вопросами подходили:
   -- Василий Иванович, если вы не собираетесь впасть в припадок, то так и скажите заранее. Мы тоже сдельно работаем. Каждая минута дорога.
   И ничего не поделаешь, приходилось начинать припадок. Публику нельзя разочаровывать.
   Закатит Вася глаза, пустит слюну, бульки разные, упадет и начнет движения всеми конечностями выделывать. Но это была только половина искусства. Вторая половина мастерства демонстрировалась после припадка, когда Вася Плоткин просил жертвовать. Здесь уже была и речь, и жест, и мимика.
   -- Граждане! Дорогие папаши-мамаши, любимые братцы и милосердные сестрицы! -- выкрикивал Вася простуженным от частого лежания на сырой земле фальцетом. -- Подайте на несчастное калецтво мое, кто сколько сможет! Не стесняйтесь, давайте, кто рубль, кто трешку, кто пятерку и больше -- все будет на пользу болезни моей!..
   И граждане охали, вздыхали, но подавали. А если среди зрителей встречался какой-нибудь ловкач, пытавшийся посмотреть даром, то Вася подходил к нему, выпучивал глаза, начинал алчно облизывать губы, пускать первые пузыри, глухо мычать, -- и любитель дармовщинки путался. Приходилось и ему раскошеливаться, иначе публика на него обижалась, ругала его. Случалось, и в милицию грозили отвести за невнимание к здоровью припадочного.
   Так и прожил Вася Плоткин припадочным более десяти лет. Потолстел. Отпустил животик. Собирался купить "Победу". В последнее время каждым летом на пару месяцев ездил в Крым, в Сочи, после чего, для того чтобы войти в рабочий вид, ему приходилось снимать разными кремами здоровый южный загар. Жизнь шла нормально.
   И, вдруг, во время регулярного производственного припадка, к Васе Плоткину подошел милиционер и начал его тревожить. Начал мешать нормально обслуживать публику припадочным зрелищем.
   Вася, конечно, лежит на земле, бьется в судорогах, приоткрыл один глаз и шепчет милиционеру:
   -- Товарищ Филимонов, зачем безобразничать? Если хотите еще на поллитра, так в чем вопрос? ..
   Но тут случилось совсем непредвиденное. Настолько дикое, что Вася Плоткин подумал -- не произошла ли смена родной советской власти? Милиционер потащил его, и притом довольно грубо, прямиком в милицию.
   В милиции Вася Плоткин, конечно, дал волю своему возмущению.
   -- Что же это, -- говорит, -- за безобразие наблюдается? Почему, -говорит, -- спокойно не даете заниматься созидательным трудом инвалиду Отечественной войны?
   А дежурный по милиции, знакомый Плоткину капитан, даже, кажется, его кум, вдруг говорит:
   -- Василий Иванович, вы бросьте мне тут шарики крутить, ломать Ваньку!.. Сейчас кампания по вылавливанию нищих. Всесоюзная кампания!.. Газеты, Василий Иванович, надо было читать! Политикой надо было интересоваться!
   Побледнел от такого политического своего невежества Вася Плоткин и просит:
   -- Братцы милиционеры, отпустите по старой дружбе!
   -- Нельзя! -- вздыхает знакомый капитан, и даже, кажется, кум. -- Сам понимаешь, невозможно! Если бы до начала всесоюзной кампании, или через неделю после окончания, -- тогда нищенствуй, сколько хочешь! Проси хоть у министра юстиции. А теперь мы должны передать дело прокурору. Раз у нас кампания, так во время кампании строго. Потом все можно...
   В общем, ничего не помогло Васе Плоткину. Его судили и, как антиобщественный элемент, направили в Сибирь в ссылку. И работал Вася Плоткин в ссылке на шахте, под землей. И так перепугался он, что в первый раз в жизни с неделю честно поработал -- делал вид, что чего-то там носит или складывает.
   Через неделю подходит к Васе некий ответственный работник и говорит:
   -- Молодой человек, я вижу, что вы способны к самоотверженности. Можете ли вы организовать на этом участке среди других гавриков социалистическое соревнование?
   Вася Плоткин сразу же ухватился за это предложение, как голодный краб за тюльку.
   Подошел он вначале к одному бывшему безрукому и говорит, мол, давай перевыполним план и вызови на социалистическое соревнование безногого Федьку-футболиста. Бывший безрукий разводит этак беспомощно руками и говорит:
   -- Не могу, не привык вкалывать!..
   Ну тут, конечно, Вася Плоткин тряхнул старым искусством. Выпучил глаза, начал алчно облизывать губы, пускать первые пузыри, глухо мычать, и бывший безрукий сдался. Плюнул и говорит:
   -- На что хочешь, дегенерат ты, соглашаюсь, только уйди!.. Мутит меня от твоего вида!..
   Взял с него Вася соцобязательство и пошел к другому, потом к третьему, четвертому.
   А через месяц Вася Плоткин превратился из антиобщественного элемента в большого и полезного общественного деятеля. Стал он крупным профсоюзным работником, организатором трудовых достижений и грандиозных социалистических соревнований. Но потерянной молодости все же не вернешь.
   -------
   Бедный Макар
   Макар Петрович Телятников был человеком на редкость скромным и тихим. Когда в конторе "Заготсолома" свивала змеиное гнездо очередная интрига, и бухгалтер Базилевский, слоняясь между столов, сколачивал оплот против Мещанского, или Мещанский, премило улыбнувшись Базилевскому, тут же в двух шагах от него мобилизовал сотрудников на решительный бой, Макар Петрович Телятников всегда оставался в стороне. Не принимал он участия в интригах и когда Базилевский с Мещанским, поклявшись Бог его знает в какой раз в нерушимой дружбе, общими силами тихо старались сжить со света Самцова. Или когда Самцов вдруг из смертельного врага превращался в закадычного приятеля Базилевского и Мещанского, и они втроем плели козни против самого товарища Пападеева, директора конторы "Заготсолома". И даже когда сам товарищ Попадеев, вначале руками Базилевского, Мещанского и Самцова, а потом лично, начинал громко и уверенно добивать кого-нибудь из сотрудников, а весь аппарат конторы поспешно и демонстративно гадил обреченному, Макар Петрович Телятников был единственным, при виде которого жертва могла в самоуспокоение себе сказать, что не все еще на свете подлецы.