Страница:
Петр Иванович вздохнул. А ведь не денешься никуда, сейчас заявятся гости дорогие. Граф даже фыркнул от раздражения. Не поспоришь, не возразишь – родом не вышел новоиспеченный граф, не с Бутурлиным либо князьями Голицыным и Трубецким знатностью мериться. Конечно, покойный Петр Алексеевич отмечал и приблизил батюшку, но только пропасть до родовитого боярства за десять лет не закопаешь, а Трубецкой так и вообще Рюрикович. Вот и оставалось лишь богатством да роскошью брать.
И то правда, дворец Петра Ивановича на берегу Мойки знаменит был на весь Петербург и обстановкой своей, и лукулловыми пирами. Особо же граф гордился своей оранжереей, где всяческие диковинные фрукты произрастали, другие бояре ананаса в глаза не видели, а у Петра Ивановича их на стол подавали. Экипаж графа сверкал золотом, а, глядя на его английских жеребцов, многие познатнее зубами скрипели, ведь недаром он заплатил безумные деньги за прямого потомка самого Годольфина из конюшни не кого иного, как герцога Кумберлендского. Однако ж графа Петра Ивановича интересовало совсем другое, куда как далекое от скачек и ананасов, недаром же государыня Елизавета его генерал-фельдцехмейстером пожаловала, сиречь главноначальствующим всей артиллерией российской армии. В связи с этим имелись у Петра Ивановича кое-какие мыслишки, однако он пока не знал, можно ли их излагать остальным членам Конференции.
А, кстати, вот и они появляются. Пришел вице-президент Бутурлин, как всегда, с красноватым носом, вероятно, успел с утра причаститься. Прибыл князь Никита Юрьевич Трубецкой – Петр Иванович усмехнулся про себя, когда вспомнил, как фельдмаршал Миних бросил ему в лицо: «Единственно, о чем жалею, что не повесил тебя, вора!» Но в России воров не вешают, особливо если они из князьев. Примчался конференц-секретарь Дмитрий Васильевич Волков, следом за ним братец Александр Иванович, при виде его Трубецкой сразу скривился, не забыл мерзавец дел Тайной канцелярии, от которых спасла его матушка-императрица. Генерал князь Михаил Голицын имел вид важный и озабоченный, еще бы ему спесью не надуваться. А вот когда появились братья Бестужевы, скривился уже сам Петр Иванович. Впрочем, Михаил Петрович уже был назначен послом в Париж, а потому его можно было не брать в расчет, зато с канцлером считаться приходилось всерьез.
– Ну-с, господа, я полагаю, мы можем начинать? – у всех сразу и ни у кого именно спросил Петр Иванович.
Канцлер поднял руку:
– Ни в коем случае. Мы должны дождаться Его Высочества, наследник Петр Федорович обещал сегодня быть.
После этого граф Шувалов скривился, словно ему привелось раскусить хороший спелый лимон из собственной оранжереи. Вот уж кого он меньше всего хотел видеть, так это цесаревича, однако ж были в этом и положительные моменты, ведь наследник терпеть не мог канцлера. Вопрос только в том, насколько одно уравновесит другое. И действительно, вскоре в дверях возникла нескладная фигура в тесном синем камзольчике, члены Конференции поспешно вскочили. Цесаревич прошел к председательскому креслу, неловко переставляя прямые ноги в высоких грубых ботфортах, от которых явственно разило дегтем, дождался, пока все отдадут положенный поклон, и брюзгливо предложил:
– Садитесь, господа, садитесь.
Петр Иванович тихо вздохнул. Его шелковый кафтан буквально сиял золотом и камнями, брабантские кружева… Ну, не скажите, только серебряные. Говорят, что кафтан графа Разумовского тоже бриллиантовые пуговицы украшали, но у Шувалова они, пожалуй, покрупнее. Братец Александр не раз пенял ему, что-де живет не по средствам, но Петр Иванович досадливо отмахивался: пустое, если есть долгу двести тысяч, нужно перехватить еще триста, тогда ровно полмиллиона получится. Хотя заводы уральские изрядную прибыль приносят, но все равно деньги нужны отчаянно, особливо же для новых начинаний.
Петр Иванович встал, откашлялся и произнес:
– Господа, сегодня мы должны решить, как лучше исполнить повеление Ея Величества о привнесении военных действий во владения короля прусского.
– Действительно, – тут же заторопился канцлер, – согласно союзному трактату мы должны оказать всемерную помощь Австрии, дабы совместными усилиями укротить этого хищного волка, терзающего Европу. Ведь он уже проглотил Силезию и Саксонию, кто же станет его следующей жертвой? А наши австрийские союзники уже разбили пруссаков при Колине! Сейчас самое время нанести им новый удар!
Петр Иванович видел, что при каждом новом слове Бестужева цесаревич все больше и больше мрачнеет. Голова его постепенно уходила в плечи, и только длинный нос торчал, словно клюв цапли. Вообще в эту минуту наследник больше всего походил на потрепанную, полинявшую цаплю. Наконец Петр Федорович не выдержал, вскочил и в ажитации закричал:
– Глупцы! На что вы рассчитываете?! Великий Фридрих уже разбил австрийцев при Праге, занял Дрезден, и Саксонии больше нет. Его армия непобедима! Он величайший вождь, выше Цезаря и Александра, Солона и Ликурга! Он сотрет вас в порошок! – Как всегда, когда он терял равновесие, становился заметным грубый немецкий акцент. – Да если бы на то была моя воля, ваш армий давно стояль бы под знаменами der Grosse короля! Это война не нужна России, но лишь врагам ее.
– Но государыня… – заикнулся было Бутурлин.
– Молчать! – взвизгнул цесаревич. – Если бы я был императором, войны этой не было бы, запомните сие хорошенько, господа.
Петр Иванович видел, как помрачнели генералы. Действительно, получается неловкое положение, ведь всем было известно, что у государыни Елизаветы неважное здоровье, и когда корону возложат на Петра Федоровича, еще неизвестно, как дела повернутся. Проиграешь сейчас баталию – накажут незамедлительно, а выиграешь – так жди неприятностей в скором будущем. Вот и выкручивайся как знаешь. Граф Шувалов усмехнулся про себя, он-то сам давно решил, что и как следует делать, но пока не торопился говорить об этом. Для задуманного потребна будет помощь брата Сашеньки, но не дал ему бог ума великого, так что пусть узнает обо всем как можно позднее. И к двоюродному братцу Ивану Ивановичу тоже придется обратиться, он ведь конфидент государыни. Петр Иванович вздохнул. Скверно все-таки, что в решении дел государственных приходится полагаться на всяческих ласкателей.
А цесаревич тем временем продолжал буйствовать:
– Армия прусская непобедима! Выучка ее солдат совершенна и не имеет ни малейшего изъяна! Зольдатен маршируют как идеальный автомат. Вот я долго разбирал уроки великого Фридриха, хотя кто-то еще называл это глюпый игрой в зольдатики. Нет, я изучил искусство победы великого Фридриха! И когда я стану императором, моя армия будет походить на прусскую, солдаты станут не хуже, чем в Потсдаме. Моя голштинская гвардия есть образец, по которому будет вылеплена вся российская армия. Ах, если бы только мне стать прусским полковником! Это ведь мечта каждого немецкого принца.
Петр Иванович постарался подавить нараставший гнев. Вот, оказывается, о чем мечтает наследник российского престола! Но тут снова заговорил канцлер:
– И все-таки мы должны будем перейти к активным действиям. Мало того, что Фридрих напал на Австрию, которая связана с Россией союзным договором, и тем бросил вызов нашей государыне, так нет, его планы идут дальше. Он собирается обменять уже захваченную Саксонию на Чехию, а потом посадит своего брата Генриха на Курляндский престол. После этого Польша превратится в вассала Пруссии, и вот на границах государства Российского появляется новый прожорливый хищник.
– Das ist клевета на благородные помысель короля прусского по привнесению порядка в земли польские, кои терзают смуты, проистекающие от своеволия польского шляхетства, – окрысился цесаревич. – Мы, наоборот, должны всемерно помочь ему истребить крамолу. Фридрих есть естественный союзник России.
Конференция замялась. С одной стороны, возражать канцлеру никто не хотел, в большую силу вошел Бестужев, но и с наследником ссориться не с руки было. Петр Федорович был памятлив, но злопамятен втрое, и неизвестно еще, как оно дальше повернется.
Наконец князь Голицын нашел способ вывернуться:
– Конечно, мы, как верные слуги Ея Величества, обязаны исполнять монаршее повеление, однако ж то должно быть обращено к пользе государства, а не ко вреду. Армия наша пока еще не готова в должной степени, солдаты глупы и необучены, магазейны не построены, а потому при выдвижении в сторону неприятеля армия будет терпеть жестокую нужду. Нет, мы пока еще не готовы к войне.
– Именно! – с жаром подхватил наследник. – Фельдмаршал Миних начал приведение армии в надлежащий порядок и написал новый устав, в коем делается упор на ведение огня. Великий Фридрих одерживает свои победы весьма просто. Его гренадеры делают шесть выстрелов, пока противник делает всего лишь пять, и тем прусская армия как бы получает еще несколько полков в каждой баталии.
– Но государь наш Петр Великий одерживал победы молодецким штыковым ударом, – встрял вдруг князь Трубецкой, молчавший доселе. – Нашей армии всегда был присущ дух наступательный!
– Фу, какое варварство! – поморщился великий князь. – Это мужицкая драка, а не высокое искусство. Нужно беречь обученных солдат, солдат стоит дорого!
– Так то, ваше высочество, ежели он обученный, – как бы в сторону произнес Шувалов. – А наш солдат туп и глуп. Он свою фузею тащит словно дубину и вместо штыка скорее прикладом по голове приласкает. Стреляет раз в году на Пасху, да и то не всегда. Помните, граф Шереметев изволил сказать, что людишков у нас хватит. Хватить-то хватит, только для чего? Для победы может и не хватить.
– Вот, граф Петр Иванович, – с энтузиазмом подхватил цесаревич, – и вы со мной согласны! Я же говорю: нужно их учить, яко моих голштинцев. Образцовое войско!
– И все-таки нельзя забывать заветы Петра, – назидательно произнес Бутурлин. – А вообще-то, господа, не пора ли заканчивать? Все ясно, армии переходить в наступление. Так по сему поводу, я полагаю, можно немножко причаститься…
– Однако даже в славной баталии Полтавской, как вы помните, когда дело до штыков дошло, шведы Новгородский полк опрокинули, и когда бы не вмешательство самого государя, еще неизвестно, чем бы дело закончилось, – снова как бы в сторону произнес Шувалов.
Цесаревич снова обрадовался:
– Вот я снова повторю, что нельзя нам следовать варварским обычаям. Тот же царь Петр всемерно завещал следовать европейскому маниру, прежде всего в организации военной.
– Мы и будем ему следовать, – кивнул Шувалов. – Надобно Артиллерийскую школу, великим Петром учрежденную, привести в надлежащий порядок. После этого наша артиллерия ни в чем не уступит европейской. Полагаю даже, что и артиллерия Фридриха не сможет с нашей тягаться, тем более что у нас есть чем его удивить. Однако на это потребуется время и время, подготовить солдатика не так просто, особенно если приходится вытесывать его из российского Ваньки.
– О да! – с энтузиазмом подхватил великий князь. – Это есть великое искусство: воинская экзерциция. Рюсский мушик не может постигать этот великий искусство. Совершенные экзерциции могут быть достигаемы только в просвещенной Ойропп!
Но его пламенную речь вдруг прервал грубый гогот. Это оказался Бутурлин, выпивши, он никогда не мог промолчать, даже если стоило.
– Ну, это ты, ваше высочество, хватил. Знаешь, у нас на Руси есть поговорка: когда солдат палки не боится, ни в строй, ни в дело не годится. Так что палка капральская истинные чудеса творить может, если только правильно ее приложить.
– Истинно так! – подхватил Петр Иванович. – Вот здесь король Фридрих совершенно прав! – При этих словах Петр Федорович прямо-таки расцвел. – Нужно солдата вышколить так, чтобы он превратился в совершенный автомат! Особливо же это касаемо наших артиллеристов. Солдат не должен думать, на то у нас офицеры имеются, солдат должен исполнять устав и приказ, больше от него не требуется.
– О да! – не выдержал великий князь. – Именно так учит нас великий Фридрих! Безрассудное повиновение есть основа армейского орднунга!
– Это тяжелая задача, – вздохнул Петр Иванович. – С одной стороны, солдат не должен рассуждать, сие верно безусловно. Но с другой – ему же приходится иметь дело с воинской снастью. Ладно там штык, дело немудреное, и Митюха из деревни сгодится, скирды, чай, метал, вот и штыком помашет. Но ведь фузею зарядить и стрельбу плутонгами освоить уже какие-то проблески требуются. А они у Митюхи есть? Не знаю.
– Что вы, граф, да как такое можно, – елейным голоском вдруг заметил князь Трубецкой. Да с таким постным выражением лица, что не сразу и поймешь: всерьез говорит или издевается. – Не оскорбляйте наших солдатиков. Помните ведь, что блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Вот и я полагаю, что в душе мужицкой благодать Господня просвечивает. А вы ее хотите богомерзкими западными экзерцициями вытравить и ядовитые плевелы сумнений посеять. Нехорошо это, граф, не по-божески.
Но тут вдруг вспыхнул князь Голицын:
– Негожее говоришь, князь Никита Юрьевич, негожее! Эко ляпнул: в навоз божью благодать опустить вознамерился. Нет! Мужик был, есть и останется навсегда гнусной скотиной. И в душе его только вонь и свинство – девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь. Ничего другого ты там не найдешь. И потому надлежит овец сих пасти жезлом железным, как Господь заповедал.
Петр Иванович вспомнил, что не так давно слушок пролетел, будто крестьяне князя Михаила Михайловича пошумели маленько в паре имений, слишком уж управители притеснили. Кому-то там бока намяли, а кого и вовсе на вилы подняли. Нет, ничего серьезного, даже воинскую команду присылать не потребовалось, однако ж страх в графской душе, похоже, мужички посеяли преизрядный. Ишь как вскинулся! Во всяком случае, спор разгорелся нешуточный, к нему подключились и другие члены Конференции. Наверное, не меньше получаса выясняли, что же именно в мужичьей душе обретается: Господь Бог и святые воздыхания или скотство полное, однако ж к какому-то выводу так и не пришли, каждый остался при своем мнении.
Граф Петр Иванович смотрел на все это с презрительной усмешкой, не требовался ему ни дух святой, ни навоз деревенский. Для него идеальным солдатом был механический гомункуль, в совершенстве выученный артикулу воинскому и приемам оружейным, но одушевленный, как это было с Франкенштейном. Берется этакий деревенский парень, и начинают ему долбить по макушке уставами и правилами, долго бьют и упорно, пока в башке вообще ничего не останется, как на плацу перед высочайшим смотром – ни святынь, ни навоза. Вот в этом месте Фридрих Прусский и останавливается, полагая, что сего достаточно для образования идеального солдата. Ошибается король, ох как ошибается! Таковая бездушная деревяшка не способна на верную службу и легкостью необычайной переменит хозяина, как только обстоятельства возникнут. Это еще только заготовка идеального солдата, бессмысленно-исполнительная машина, в которую надлежит вдунуть истинный солдатский дух, то есть безграничную преданность командиру, и только лишь через посредство командира любовь к царю. Мужик туп и глуп, у него в голове не поместятся две мысли, поэтому пытаться заставить его любить царя и Родину – напрасный труд. Солдат должен знать своего командира, любить и беспрекословно повиноваться ему, но не более.
Ну и, конечно, солдат должен испытывать лютую ненависть ко всем, на кого командир укажет. Эта ненависть должна возникать мгновенно. Приказал командир: ненавидь пруссака – и солдат должен быть готов загрызть супостата, но как только укажет командир нового супротивника, солдат обязан тотчас забыть пруссака и броситься на него. У наемника такое чувство не воспитаешь, в глазах солдат Фридриха только талеры светятся и ничего более. Нет у него ни любви, ни ненависти, а значит, они неполноценные солдаты. Вот если Шувалову удастся воспитать свой Обсервационный корпус так, как он хочет, тогда армия российская станет поистине непобедимой.
– А как нашей армии взаимодействовать с русскими?
– С какими русскими? – изумился фон Гаррах. – А они что, тоже воюют?
– Так точно, господин фельдмаршал, – отрапортовал любопытный генерал, – воюют.
– И с кем? – продолжал допытываться президент Гофкригсрата. – Вдруг они уже подходят к Вене? Их нужно остановить, а у нас в столице войск никаких не осталось.
Кауниц сморщился, словно вместо стакана мозельского хватанул стакан уксуса.
– Русские воюют на нашей стороне.
– Это как? Быть того не может, – не поверил фон Гаррах. – Они сюда татар приведут.
Кауниц поморщился еще раз и ответил откровенно загрустившему генералу:
– Вместе с ними действует корпус фельдмаршал-лейтенанта Лаудона. И все операции согласовываются с нами.
– Но ведь корпус Лаудона совсем небольшой, там в основном кавалерия, – усомнился генерал.
Но тут вмешался фельдмаршал Ласси, который пользовался большим авторитетом у Кауница, ведь ему удалось пару раз разбить пруссаков.
– Генерал, вы неправильно понимаете ситуацию. Не Лаудон послан на помощь русской армии, это русские должны помогать Лаудону. И мы ставим задачи только своим генералам, а восточные варвары должны внимательно выслушивать наши инструкции и по мере своего разумения их выполнять. Лаудон обязан их контролировать и руководить.
– Вы ведь служили у русских, помнится, – заметил еще кто-то.
– Вот именно, – твердо ответил Ласси, – и потому на основании личного опыта я способен совершенно точно характеризовать эту нацию и ее армию. Если они на что и способны – это лишь исполнять приказания мудрых австрийских или прусских офицеров. Их собственные офицеры и генералы ленивы и глупы, постоянно пьянствуют и бьют солдат.
– Короче, – прекратил вечер воспоминаний Кауниц, – мы должны послать Лаудону приказ повернуть в Силезию и привести с собой русскую армию. Господа, не забывайте, что причина этой войны – Силезия, и только Силезия. Мы обязаны вырвать ее из хищных лап короля Фридриха.
– Но в прошлый раз это не удалось, – с тоской произнес внезапно очнувшийся фон Гаррах.
Кауниц усмехнулся:
– В этот раз мы подготовились гораздо лучше. За нас воюют французы и русские, поэтому я уверен в конечном успехе. Мы должны предоставить этим глупцам возможность умирать во благо австрийской короны, дабы наша императрица получила то, что принадлежит ей по праву.
– Но получится ли? – усомнился Ласси. – Я прекрасно помню упрямство русских. Что, если Фермор или Салтыков – кто там у них командует? – не захочет исполнять приказы Лаудона? Мне кажется, мы допустили ошибку, не поставив во главе корпуса полного фельдмаршала. Если бы командование было отдано мне, то я по праву старшинства в чине мог бы просто приказывать, не вдаваясь в объяснения.
– Не волнуйтесь, фельдмаршал, – ухмыльнулся Кауниц. – Кто бы у них там ни командовал, он получит надлежащие приказы прямо из Петербурга от Военной конференции. Мы в свое время добились того, что русские переняли у нас передовой опыт руководства военными действиями, вырвав его из когтей кровожадных и недалеких генералов. Теперь у них руководство войной тоже находится в надежных руках императорских чиновников.
– Ну и что? – не понял настырный генерал.
– То, что вопрос решен давно и надежно, – успокоил Кауниц. – Русский канцлер Бестужев всегда в первую очередь учитывает интересы Австрии, а генералы… Ну кто их спрашивает?
– То есть мы попросту купили Бестужева? – с солдатской прямотой рубанул Ласси.
– Это слишком резкая формулировка. Мы всего лишь выплачиваем ему субсидию, приличную его достойному положению, совершенно ничего не требуя взамен. Мы лишь указываем, какие действия, по нашему мнению, принесут максимальную пользу нашему общему делу. А принимает решения он совершенно самостоятельно.
– Как же вы передаете ему свои… м-м… пожелания? – нашелся фельдмаршал.
– Это организовал сам Бестужев. Он умеет находить людей, которые служат ему, воображая, что служат стране. Канцлер обладает исключительным даром убеждения.
– Как и вы, – польстил Ласси, на что Кауниц скромно улыбнулся.
– Но что, если король Фридрих перекупит его? – робко вопросил кто-то с конца стола.
– Никогда! – уверенно ответил Кауниц. – Король Фридрих жаден, самоуверен и неумен! Ему жаль денег, поэтому он делает ставку на русского наследника, точнее на его, так сказать, рыцарские чувства и преклонение перед Пруссией. Но золото гораздо прочнее чувств, поэтому я полагаю, что в данном случае Фридрих проиграет. И он слишком верит в свою армию, которая действительно сильна, однако ж не является непобедимой, что доказал присутствующий здесь господин фельдмаршал Ласси. Фридрих сумел оттолкнуть поддерживавшую его Францию и теперь стоит перед лицом трех сильнейших континентальных держав. Поэтому он неумен. Прусская политика беспомощна по сравнению с нашей!
– Но, ваше высочество, Дания вообще не участвует в этой войне, – осторожно напомнил Волков.
– Молчать! Мы объявим ей войну за многие неправые обиды. Великий Фридрих поможет покарать дерзецов! Войска русские и прусские вмиг сокрушат проклятых датчан.
Тут уже оторопели буквально все. Великий князь окончательно перестал соображать, что происходит, но кто посмеет напомнить ему об этом? Рискнул все тот же Бутурлин:
– Ваше высочество, почтительнейше осмелюсь напомнить, что наша страна находится в состоянии войны с Пруссией, поэтому никакие альянсы между нами невозможны. К тому же это будет нарушением союзных договоров с Австрией и Францией.
Великий князь обвел всех выпученными от бешенства глазами и снова завопил:
– Молчать! Когда я стать императором, никто не осмелится даже помыслить о том, чтобы возражать государю! Воля монарха есть непреложный закон для подданный под страхом наисуровейшего наказаний! Как я буду приказать, так вы и будет делать, ohne Einwände! Молчать!
– Осмелюсь напомнить, ваше высочество, здесь собрались высшие сановники Российской империи, – осмелился напомнить князь Трубецкой. – Негоже разговаривать с ними, как с конюхами.
Однако Петр Федорович закусил удила и уже не мог остановиться:
– Вы ошибаетс! Русский дворянин есть ничто по сравнению с голштинским! Конюх великой Голштинии стоит выше любой русский князь! Stillgestanden, когда говорит наследник престол!
Видя, однако, что генералы и фельдмаршалы не собираются вскакивать, как новобранцы по команде капрала, цесаревич еще раз выпучил белые от ненависти глаза и вылетел из залы, с треском захлопнув дверь.
– Ну, какие будут мнения, господа? – после затянувшейся мрачной паузы спросил Бутурлин.
Александр Иванович Шувалов тяжко вздохнул и неопределенно произнес:
– Главное, чтобы король Фридрих обо всем этом не узнал.
– Вы полагаете, он еще не знает? – кисло вопросил князь Голицын.
– Догадываться и знать – это две очень разные вещи, – сухо ответил Александр Иванович.
– Вы совершенно правы, – кивнул Бестужев. – Однако ж вопрос остается нерешенным. Какой ордер надлежит отправить командующему армией, да и вообще, кого назначить командующим? Нам также надлежит продумать нашу политику на занятых нашей доблестной армией территориях. Генерал Фермор в прошлом году показал себя изрядным дипломатом, когда привел к присяге ее величеству население Восточной Пруссии, каковое с тех пор в российском подданстве пребывает. Скажем, естественным будет присоединить к империи княжество Инфляндское, каковое станет натуральным мостом, накрепко соединяющим Восточную Пруссию с территорией империи.
– Но ведь оное княжество принадлежит королю Польши, – неуверенно заметил Волков, проявив познания в географии.
И то правда, дворец Петра Ивановича на берегу Мойки знаменит был на весь Петербург и обстановкой своей, и лукулловыми пирами. Особо же граф гордился своей оранжереей, где всяческие диковинные фрукты произрастали, другие бояре ананаса в глаза не видели, а у Петра Ивановича их на стол подавали. Экипаж графа сверкал золотом, а, глядя на его английских жеребцов, многие познатнее зубами скрипели, ведь недаром он заплатил безумные деньги за прямого потомка самого Годольфина из конюшни не кого иного, как герцога Кумберлендского. Однако ж графа Петра Ивановича интересовало совсем другое, куда как далекое от скачек и ананасов, недаром же государыня Елизавета его генерал-фельдцехмейстером пожаловала, сиречь главноначальствующим всей артиллерией российской армии. В связи с этим имелись у Петра Ивановича кое-какие мыслишки, однако он пока не знал, можно ли их излагать остальным членам Конференции.
А, кстати, вот и они появляются. Пришел вице-президент Бутурлин, как всегда, с красноватым носом, вероятно, успел с утра причаститься. Прибыл князь Никита Юрьевич Трубецкой – Петр Иванович усмехнулся про себя, когда вспомнил, как фельдмаршал Миних бросил ему в лицо: «Единственно, о чем жалею, что не повесил тебя, вора!» Но в России воров не вешают, особливо если они из князьев. Примчался конференц-секретарь Дмитрий Васильевич Волков, следом за ним братец Александр Иванович, при виде его Трубецкой сразу скривился, не забыл мерзавец дел Тайной канцелярии, от которых спасла его матушка-императрица. Генерал князь Михаил Голицын имел вид важный и озабоченный, еще бы ему спесью не надуваться. А вот когда появились братья Бестужевы, скривился уже сам Петр Иванович. Впрочем, Михаил Петрович уже был назначен послом в Париж, а потому его можно было не брать в расчет, зато с канцлером считаться приходилось всерьез.
– Ну-с, господа, я полагаю, мы можем начинать? – у всех сразу и ни у кого именно спросил Петр Иванович.
Канцлер поднял руку:
– Ни в коем случае. Мы должны дождаться Его Высочества, наследник Петр Федорович обещал сегодня быть.
После этого граф Шувалов скривился, словно ему привелось раскусить хороший спелый лимон из собственной оранжереи. Вот уж кого он меньше всего хотел видеть, так это цесаревича, однако ж были в этом и положительные моменты, ведь наследник терпеть не мог канцлера. Вопрос только в том, насколько одно уравновесит другое. И действительно, вскоре в дверях возникла нескладная фигура в тесном синем камзольчике, члены Конференции поспешно вскочили. Цесаревич прошел к председательскому креслу, неловко переставляя прямые ноги в высоких грубых ботфортах, от которых явственно разило дегтем, дождался, пока все отдадут положенный поклон, и брюзгливо предложил:
– Садитесь, господа, садитесь.
Петр Иванович тихо вздохнул. Его шелковый кафтан буквально сиял золотом и камнями, брабантские кружева… Ну, не скажите, только серебряные. Говорят, что кафтан графа Разумовского тоже бриллиантовые пуговицы украшали, но у Шувалова они, пожалуй, покрупнее. Братец Александр не раз пенял ему, что-де живет не по средствам, но Петр Иванович досадливо отмахивался: пустое, если есть долгу двести тысяч, нужно перехватить еще триста, тогда ровно полмиллиона получится. Хотя заводы уральские изрядную прибыль приносят, но все равно деньги нужны отчаянно, особливо же для новых начинаний.
Петр Иванович встал, откашлялся и произнес:
– Господа, сегодня мы должны решить, как лучше исполнить повеление Ея Величества о привнесении военных действий во владения короля прусского.
– Действительно, – тут же заторопился канцлер, – согласно союзному трактату мы должны оказать всемерную помощь Австрии, дабы совместными усилиями укротить этого хищного волка, терзающего Европу. Ведь он уже проглотил Силезию и Саксонию, кто же станет его следующей жертвой? А наши австрийские союзники уже разбили пруссаков при Колине! Сейчас самое время нанести им новый удар!
Петр Иванович видел, что при каждом новом слове Бестужева цесаревич все больше и больше мрачнеет. Голова его постепенно уходила в плечи, и только длинный нос торчал, словно клюв цапли. Вообще в эту минуту наследник больше всего походил на потрепанную, полинявшую цаплю. Наконец Петр Федорович не выдержал, вскочил и в ажитации закричал:
– Глупцы! На что вы рассчитываете?! Великий Фридрих уже разбил австрийцев при Праге, занял Дрезден, и Саксонии больше нет. Его армия непобедима! Он величайший вождь, выше Цезаря и Александра, Солона и Ликурга! Он сотрет вас в порошок! – Как всегда, когда он терял равновесие, становился заметным грубый немецкий акцент. – Да если бы на то была моя воля, ваш армий давно стояль бы под знаменами der Grosse короля! Это война не нужна России, но лишь врагам ее.
– Но государыня… – заикнулся было Бутурлин.
– Молчать! – взвизгнул цесаревич. – Если бы я был императором, войны этой не было бы, запомните сие хорошенько, господа.
Петр Иванович видел, как помрачнели генералы. Действительно, получается неловкое положение, ведь всем было известно, что у государыни Елизаветы неважное здоровье, и когда корону возложат на Петра Федоровича, еще неизвестно, как дела повернутся. Проиграешь сейчас баталию – накажут незамедлительно, а выиграешь – так жди неприятностей в скором будущем. Вот и выкручивайся как знаешь. Граф Шувалов усмехнулся про себя, он-то сам давно решил, что и как следует делать, но пока не торопился говорить об этом. Для задуманного потребна будет помощь брата Сашеньки, но не дал ему бог ума великого, так что пусть узнает обо всем как можно позднее. И к двоюродному братцу Ивану Ивановичу тоже придется обратиться, он ведь конфидент государыни. Петр Иванович вздохнул. Скверно все-таки, что в решении дел государственных приходится полагаться на всяческих ласкателей.
А цесаревич тем временем продолжал буйствовать:
– Армия прусская непобедима! Выучка ее солдат совершенна и не имеет ни малейшего изъяна! Зольдатен маршируют как идеальный автомат. Вот я долго разбирал уроки великого Фридриха, хотя кто-то еще называл это глюпый игрой в зольдатики. Нет, я изучил искусство победы великого Фридриха! И когда я стану императором, моя армия будет походить на прусскую, солдаты станут не хуже, чем в Потсдаме. Моя голштинская гвардия есть образец, по которому будет вылеплена вся российская армия. Ах, если бы только мне стать прусским полковником! Это ведь мечта каждого немецкого принца.
Петр Иванович постарался подавить нараставший гнев. Вот, оказывается, о чем мечтает наследник российского престола! Но тут снова заговорил канцлер:
– И все-таки мы должны будем перейти к активным действиям. Мало того, что Фридрих напал на Австрию, которая связана с Россией союзным договором, и тем бросил вызов нашей государыне, так нет, его планы идут дальше. Он собирается обменять уже захваченную Саксонию на Чехию, а потом посадит своего брата Генриха на Курляндский престол. После этого Польша превратится в вассала Пруссии, и вот на границах государства Российского появляется новый прожорливый хищник.
– Das ist клевета на благородные помысель короля прусского по привнесению порядка в земли польские, кои терзают смуты, проистекающие от своеволия польского шляхетства, – окрысился цесаревич. – Мы, наоборот, должны всемерно помочь ему истребить крамолу. Фридрих есть естественный союзник России.
Конференция замялась. С одной стороны, возражать канцлеру никто не хотел, в большую силу вошел Бестужев, но и с наследником ссориться не с руки было. Петр Федорович был памятлив, но злопамятен втрое, и неизвестно еще, как оно дальше повернется.
Наконец князь Голицын нашел способ вывернуться:
– Конечно, мы, как верные слуги Ея Величества, обязаны исполнять монаршее повеление, однако ж то должно быть обращено к пользе государства, а не ко вреду. Армия наша пока еще не готова в должной степени, солдаты глупы и необучены, магазейны не построены, а потому при выдвижении в сторону неприятеля армия будет терпеть жестокую нужду. Нет, мы пока еще не готовы к войне.
– Именно! – с жаром подхватил наследник. – Фельдмаршал Миних начал приведение армии в надлежащий порядок и написал новый устав, в коем делается упор на ведение огня. Великий Фридрих одерживает свои победы весьма просто. Его гренадеры делают шесть выстрелов, пока противник делает всего лишь пять, и тем прусская армия как бы получает еще несколько полков в каждой баталии.
– Но государь наш Петр Великий одерживал победы молодецким штыковым ударом, – встрял вдруг князь Трубецкой, молчавший доселе. – Нашей армии всегда был присущ дух наступательный!
– Фу, какое варварство! – поморщился великий князь. – Это мужицкая драка, а не высокое искусство. Нужно беречь обученных солдат, солдат стоит дорого!
– Так то, ваше высочество, ежели он обученный, – как бы в сторону произнес Шувалов. – А наш солдат туп и глуп. Он свою фузею тащит словно дубину и вместо штыка скорее прикладом по голове приласкает. Стреляет раз в году на Пасху, да и то не всегда. Помните, граф Шереметев изволил сказать, что людишков у нас хватит. Хватить-то хватит, только для чего? Для победы может и не хватить.
– Вот, граф Петр Иванович, – с энтузиазмом подхватил цесаревич, – и вы со мной согласны! Я же говорю: нужно их учить, яко моих голштинцев. Образцовое войско!
– И все-таки нельзя забывать заветы Петра, – назидательно произнес Бутурлин. – А вообще-то, господа, не пора ли заканчивать? Все ясно, армии переходить в наступление. Так по сему поводу, я полагаю, можно немножко причаститься…
– Однако даже в славной баталии Полтавской, как вы помните, когда дело до штыков дошло, шведы Новгородский полк опрокинули, и когда бы не вмешательство самого государя, еще неизвестно, чем бы дело закончилось, – снова как бы в сторону произнес Шувалов.
Цесаревич снова обрадовался:
– Вот я снова повторю, что нельзя нам следовать варварским обычаям. Тот же царь Петр всемерно завещал следовать европейскому маниру, прежде всего в организации военной.
– Мы и будем ему следовать, – кивнул Шувалов. – Надобно Артиллерийскую школу, великим Петром учрежденную, привести в надлежащий порядок. После этого наша артиллерия ни в чем не уступит европейской. Полагаю даже, что и артиллерия Фридриха не сможет с нашей тягаться, тем более что у нас есть чем его удивить. Однако на это потребуется время и время, подготовить солдатика не так просто, особенно если приходится вытесывать его из российского Ваньки.
– О да! – с энтузиазмом подхватил великий князь. – Это есть великое искусство: воинская экзерциция. Рюсский мушик не может постигать этот великий искусство. Совершенные экзерциции могут быть достигаемы только в просвещенной Ойропп!
Но его пламенную речь вдруг прервал грубый гогот. Это оказался Бутурлин, выпивши, он никогда не мог промолчать, даже если стоило.
– Ну, это ты, ваше высочество, хватил. Знаешь, у нас на Руси есть поговорка: когда солдат палки не боится, ни в строй, ни в дело не годится. Так что палка капральская истинные чудеса творить может, если только правильно ее приложить.
– Истинно так! – подхватил Петр Иванович. – Вот здесь король Фридрих совершенно прав! – При этих словах Петр Федорович прямо-таки расцвел. – Нужно солдата вышколить так, чтобы он превратился в совершенный автомат! Особливо же это касаемо наших артиллеристов. Солдат не должен думать, на то у нас офицеры имеются, солдат должен исполнять устав и приказ, больше от него не требуется.
– О да! – не выдержал великий князь. – Именно так учит нас великий Фридрих! Безрассудное повиновение есть основа армейского орднунга!
– Это тяжелая задача, – вздохнул Петр Иванович. – С одной стороны, солдат не должен рассуждать, сие верно безусловно. Но с другой – ему же приходится иметь дело с воинской снастью. Ладно там штык, дело немудреное, и Митюха из деревни сгодится, скирды, чай, метал, вот и штыком помашет. Но ведь фузею зарядить и стрельбу плутонгами освоить уже какие-то проблески требуются. А они у Митюхи есть? Не знаю.
– Что вы, граф, да как такое можно, – елейным голоском вдруг заметил князь Трубецкой. Да с таким постным выражением лица, что не сразу и поймешь: всерьез говорит или издевается. – Не оскорбляйте наших солдатиков. Помните ведь, что блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Вот и я полагаю, что в душе мужицкой благодать Господня просвечивает. А вы ее хотите богомерзкими западными экзерцициями вытравить и ядовитые плевелы сумнений посеять. Нехорошо это, граф, не по-божески.
Но тут вдруг вспыхнул князь Голицын:
– Негожее говоришь, князь Никита Юрьевич, негожее! Эко ляпнул: в навоз божью благодать опустить вознамерился. Нет! Мужик был, есть и останется навсегда гнусной скотиной. И в душе его только вонь и свинство – девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь. Ничего другого ты там не найдешь. И потому надлежит овец сих пасти жезлом железным, как Господь заповедал.
Петр Иванович вспомнил, что не так давно слушок пролетел, будто крестьяне князя Михаила Михайловича пошумели маленько в паре имений, слишком уж управители притеснили. Кому-то там бока намяли, а кого и вовсе на вилы подняли. Нет, ничего серьезного, даже воинскую команду присылать не потребовалось, однако ж страх в графской душе, похоже, мужички посеяли преизрядный. Ишь как вскинулся! Во всяком случае, спор разгорелся нешуточный, к нему подключились и другие члены Конференции. Наверное, не меньше получаса выясняли, что же именно в мужичьей душе обретается: Господь Бог и святые воздыхания или скотство полное, однако ж к какому-то выводу так и не пришли, каждый остался при своем мнении.
Граф Петр Иванович смотрел на все это с презрительной усмешкой, не требовался ему ни дух святой, ни навоз деревенский. Для него идеальным солдатом был механический гомункуль, в совершенстве выученный артикулу воинскому и приемам оружейным, но одушевленный, как это было с Франкенштейном. Берется этакий деревенский парень, и начинают ему долбить по макушке уставами и правилами, долго бьют и упорно, пока в башке вообще ничего не останется, как на плацу перед высочайшим смотром – ни святынь, ни навоза. Вот в этом месте Фридрих Прусский и останавливается, полагая, что сего достаточно для образования идеального солдата. Ошибается король, ох как ошибается! Таковая бездушная деревяшка не способна на верную службу и легкостью необычайной переменит хозяина, как только обстоятельства возникнут. Это еще только заготовка идеального солдата, бессмысленно-исполнительная машина, в которую надлежит вдунуть истинный солдатский дух, то есть безграничную преданность командиру, и только лишь через посредство командира любовь к царю. Мужик туп и глуп, у него в голове не поместятся две мысли, поэтому пытаться заставить его любить царя и Родину – напрасный труд. Солдат должен знать своего командира, любить и беспрекословно повиноваться ему, но не более.
Ну и, конечно, солдат должен испытывать лютую ненависть ко всем, на кого командир укажет. Эта ненависть должна возникать мгновенно. Приказал командир: ненавидь пруссака – и солдат должен быть готов загрызть супостата, но как только укажет командир нового супротивника, солдат обязан тотчас забыть пруссака и броситься на него. У наемника такое чувство не воспитаешь, в глазах солдат Фридриха только талеры светятся и ничего более. Нет у него ни любви, ни ненависти, а значит, они неполноценные солдаты. Вот если Шувалову удастся воспитать свой Обсервационный корпус так, как он хочет, тогда армия российская станет поистине непобедимой.
* * *
Заседания венского Гофкригсрата проходили более чем мирно, никто не хотел беспокоить неприятными новостями или острыми вопросами президента – графа фон Гарраха. Почтенный фельдмаршал совсем недавно отпраздновал очередную круглую дату, ему стукнуло целых восемьдесят лет, поэтому на заседаниях он постоянно клевал носом, лишь изредка вскидываясь, чтобы сказать: «Да-да, разумеется, это надо хорошенько обдумать». Впрочем, это никого особенно не волновало, потому что уже давно все дела под себя подгреб канцлер Кауниц. Его любимой фразой была: «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам». Поэтому и сегодняшнее заседание катилось ни шатко ни валко. Некоторое оживление возникло, лишь когда кто-то из генералов (не позвать их совсем на военный совет было бы просто некрасиво) вдруг возник с вопросом:– А как нашей армии взаимодействовать с русскими?
– С какими русскими? – изумился фон Гаррах. – А они что, тоже воюют?
– Так точно, господин фельдмаршал, – отрапортовал любопытный генерал, – воюют.
– И с кем? – продолжал допытываться президент Гофкригсрата. – Вдруг они уже подходят к Вене? Их нужно остановить, а у нас в столице войск никаких не осталось.
Кауниц сморщился, словно вместо стакана мозельского хватанул стакан уксуса.
– Русские воюют на нашей стороне.
– Это как? Быть того не может, – не поверил фон Гаррах. – Они сюда татар приведут.
Кауниц поморщился еще раз и ответил откровенно загрустившему генералу:
– Вместе с ними действует корпус фельдмаршал-лейтенанта Лаудона. И все операции согласовываются с нами.
– Но ведь корпус Лаудона совсем небольшой, там в основном кавалерия, – усомнился генерал.
Но тут вмешался фельдмаршал Ласси, который пользовался большим авторитетом у Кауница, ведь ему удалось пару раз разбить пруссаков.
– Генерал, вы неправильно понимаете ситуацию. Не Лаудон послан на помощь русской армии, это русские должны помогать Лаудону. И мы ставим задачи только своим генералам, а восточные варвары должны внимательно выслушивать наши инструкции и по мере своего разумения их выполнять. Лаудон обязан их контролировать и руководить.
– Вы ведь служили у русских, помнится, – заметил еще кто-то.
– Вот именно, – твердо ответил Ласси, – и потому на основании личного опыта я способен совершенно точно характеризовать эту нацию и ее армию. Если они на что и способны – это лишь исполнять приказания мудрых австрийских или прусских офицеров. Их собственные офицеры и генералы ленивы и глупы, постоянно пьянствуют и бьют солдат.
– Короче, – прекратил вечер воспоминаний Кауниц, – мы должны послать Лаудону приказ повернуть в Силезию и привести с собой русскую армию. Господа, не забывайте, что причина этой войны – Силезия, и только Силезия. Мы обязаны вырвать ее из хищных лап короля Фридриха.
– Но в прошлый раз это не удалось, – с тоской произнес внезапно очнувшийся фон Гаррах.
Кауниц усмехнулся:
– В этот раз мы подготовились гораздо лучше. За нас воюют французы и русские, поэтому я уверен в конечном успехе. Мы должны предоставить этим глупцам возможность умирать во благо австрийской короны, дабы наша императрица получила то, что принадлежит ей по праву.
– Но получится ли? – усомнился Ласси. – Я прекрасно помню упрямство русских. Что, если Фермор или Салтыков – кто там у них командует? – не захочет исполнять приказы Лаудона? Мне кажется, мы допустили ошибку, не поставив во главе корпуса полного фельдмаршала. Если бы командование было отдано мне, то я по праву старшинства в чине мог бы просто приказывать, не вдаваясь в объяснения.
– Не волнуйтесь, фельдмаршал, – ухмыльнулся Кауниц. – Кто бы у них там ни командовал, он получит надлежащие приказы прямо из Петербурга от Военной конференции. Мы в свое время добились того, что русские переняли у нас передовой опыт руководства военными действиями, вырвав его из когтей кровожадных и недалеких генералов. Теперь у них руководство войной тоже находится в надежных руках императорских чиновников.
– Ну и что? – не понял настырный генерал.
– То, что вопрос решен давно и надежно, – успокоил Кауниц. – Русский канцлер Бестужев всегда в первую очередь учитывает интересы Австрии, а генералы… Ну кто их спрашивает?
– То есть мы попросту купили Бестужева? – с солдатской прямотой рубанул Ласси.
– Это слишком резкая формулировка. Мы всего лишь выплачиваем ему субсидию, приличную его достойному положению, совершенно ничего не требуя взамен. Мы лишь указываем, какие действия, по нашему мнению, принесут максимальную пользу нашему общему делу. А принимает решения он совершенно самостоятельно.
– Как же вы передаете ему свои… м-м… пожелания? – нашелся фельдмаршал.
– Это организовал сам Бестужев. Он умеет находить людей, которые служат ему, воображая, что служат стране. Канцлер обладает исключительным даром убеждения.
– Как и вы, – польстил Ласси, на что Кауниц скромно улыбнулся.
– Но что, если король Фридрих перекупит его? – робко вопросил кто-то с конца стола.
– Никогда! – уверенно ответил Кауниц. – Король Фридрих жаден, самоуверен и неумен! Ему жаль денег, поэтому он делает ставку на русского наследника, точнее на его, так сказать, рыцарские чувства и преклонение перед Пруссией. Но золото гораздо прочнее чувств, поэтому я полагаю, что в данном случае Фридрих проиграет. И он слишком верит в свою армию, которая действительно сильна, однако ж не является непобедимой, что доказал присутствующий здесь господин фельдмаршал Ласси. Фридрих сумел оттолкнуть поддерживавшую его Францию и теперь стоит перед лицом трех сильнейших континентальных держав. Поэтому он неумен. Прусская политика беспомощна по сравнению с нашей!
* * *
Тем временем спор в зале Военной конференции перешел в другую плоскость. Господа конференты никак не могли договориться, куда именно двигаться русской армии. Собственно, спорили в основном великий князь и канцлер. Бестужев утверждал, что необходимо повернуть армию на юг, чтобы в Силезии действовать вместе с австрийской армией фельдмаршала Дауна. Наследник упрямо повторял, что необходимо идти прямо наоборот – на север, чтобы наказать Данию. При чем тут Дания, никто не мог понять, и лишь в самом конце наследник проговорился: проклятая Дания угрожает священным землям Голштинии, а потому следует ее безотлагательно и сурово наказать за таковые покушения.– Но, ваше высочество, Дания вообще не участвует в этой войне, – осторожно напомнил Волков.
– Молчать! Мы объявим ей войну за многие неправые обиды. Великий Фридрих поможет покарать дерзецов! Войска русские и прусские вмиг сокрушат проклятых датчан.
Тут уже оторопели буквально все. Великий князь окончательно перестал соображать, что происходит, но кто посмеет напомнить ему об этом? Рискнул все тот же Бутурлин:
– Ваше высочество, почтительнейше осмелюсь напомнить, что наша страна находится в состоянии войны с Пруссией, поэтому никакие альянсы между нами невозможны. К тому же это будет нарушением союзных договоров с Австрией и Францией.
Великий князь обвел всех выпученными от бешенства глазами и снова завопил:
– Молчать! Когда я стать императором, никто не осмелится даже помыслить о том, чтобы возражать государю! Воля монарха есть непреложный закон для подданный под страхом наисуровейшего наказаний! Как я буду приказать, так вы и будет делать, ohne Einwände! Молчать!
– Осмелюсь напомнить, ваше высочество, здесь собрались высшие сановники Российской империи, – осмелился напомнить князь Трубецкой. – Негоже разговаривать с ними, как с конюхами.
Однако Петр Федорович закусил удила и уже не мог остановиться:
– Вы ошибаетс! Русский дворянин есть ничто по сравнению с голштинским! Конюх великой Голштинии стоит выше любой русский князь! Stillgestanden, когда говорит наследник престол!
Видя, однако, что генералы и фельдмаршалы не собираются вскакивать, как новобранцы по команде капрала, цесаревич еще раз выпучил белые от ненависти глаза и вылетел из залы, с треском захлопнув дверь.
– Ну, какие будут мнения, господа? – после затянувшейся мрачной паузы спросил Бутурлин.
Александр Иванович Шувалов тяжко вздохнул и неопределенно произнес:
– Главное, чтобы король Фридрих обо всем этом не узнал.
– Вы полагаете, он еще не знает? – кисло вопросил князь Голицын.
– Догадываться и знать – это две очень разные вещи, – сухо ответил Александр Иванович.
– Вы совершенно правы, – кивнул Бестужев. – Однако ж вопрос остается нерешенным. Какой ордер надлежит отправить командующему армией, да и вообще, кого назначить командующим? Нам также надлежит продумать нашу политику на занятых нашей доблестной армией территориях. Генерал Фермор в прошлом году показал себя изрядным дипломатом, когда привел к присяге ее величеству население Восточной Пруссии, каковое с тех пор в российском подданстве пребывает. Скажем, естественным будет присоединить к империи княжество Инфляндское, каковое станет натуральным мостом, накрепко соединяющим Восточную Пруссию с территорией империи.
– Но ведь оное княжество принадлежит королю Польши, – неуверенно заметил Волков, проявив познания в географии.