Бор Алекс. Эффект пристутствия

Бор Алекс
Эффект пристутствия

   АЛЕКС БОР
   ЭФФЕКТ ПРИСУТСТВИЯ
   Фантастический рассказ
   1.
   Уютный гул переполненного зрительного зала, равномерно растворившийся в мягком бархате портьер и ковров, подействовал на Таню успокаивающе. Она вошла в зал самой последней, когда уже пронзительно отзвенел третий звонок - сигнал начала концерта - и начали медленно гаснуть хрустальные гирлянды огромной сферической люстры, заставляя умиротворенно стихать разноголосый гул людского моря.
   Таня село в кресло у прохода и отрешенно откинулась на мягкую, обитую шершавым ворсом, спинку. Закрыла глаза... По оголенным плечам неприятным холодком пробежали колючие мурашки.
   Тонкий лучик золотистого света, выпущенный установленным на кромке бельэтажа прожектором, разорвал непроницаемый тревожно-густой сумрак и мягко обрисовал серебристый круг мерцающего ярко-желтого света в центре пустой сцены. Откуда-то сверху полились, растворяясь в приглушенной тьме зрительного зала, тревожные звуки печальной музыки. Таня поймала себя на том, что, не решаясь открыть глаза и увидеть, что происходит на сцене, она напряженно, до звенящей боли в ушах, вслушивается в эти ненавязчивые звуки, похожие на печальное пение расстроенной лютни. Звуки, которые уже давно не давали ей покоя - с того самого дня, когда она впервые увидела на экране своего телескефа этот затихший в немом восхищении зрительный зал драматического театра города Староволжска. Зал, в едином порыве замерший, ожидая, когда на залитой серебром света сцене появится человек, ради которого они пришли сюда, на концерт...
   Где-то совсем рядом разорвали тишину робкие аплодисменты. Сначала тихие, неуверенные, словно те, кто хлопал в ладоши, желая приблизить выход на сцену артиста, боялись нарушить мерное и ласковое, как волны теплого южного моря, течение волшебных звуков грустной мелодии, которая постепенно заполняла все растворившееся в необъятной Вселенной маленькое пространство уютного концертного зала. Но музыка не стихала, а аплодисменты, звавшие артиста на сцену, зазвучали увереннее и громче. И вдруг взорвались неудержимой овацией.
   Таня открыла глаза, и в желтом круге плывущего по сцене мягкого света увидела коренастого мужчину. Он уверенно стоял в круге света, по-богатырски расставив ноги. Густые черные волосы, кое-где печально посеребренные печальными нитями ранней седины, аккуратно спадали на широкие плечи. Скуластое лицо заросло черными бакенбардами. Тане вдруг показалось, что артист чем-то похож на Иисуса Христа, которого она когда-то видела в музее на древних иконах и на сохранившихся фресках. И удивилась: почему вдруг ей пришло в голову такое странное сравнение?
   Особенно сейчас, когда только ей одной известно, что должно случиться здесь через час с небольшим...
   А ведь до последней секунды Таня была уверена, что артист сегодня не станет выступать. Верила, что он отменит концерт, прислушавшись к ее взволнованно сбивчивым, порывистым словам...
   Но Слав не послушался, вышел на сцену... Слав Русин, самый популярный эстрадный певец конца двадцатого столетия...
   До напряженного Таниного слуха донеслись первые слова знакомой песни. Таня слышала эту мелодию множество раз, - когда, презрев летний отдых у моря, осталась в городе, засела в фонотеке, с утра до вечера прослушивая старинные записи, крутила ролики хронофильмов, запечатлевших последние выступления Русина. Выступления, которые почему-то в свое время не привлекли внимания видеокамер, и потому институту Времени пришлось снаряжать специальные экспедиции в конец двадцатого-начало двадцать первого века, чтобы запечатлеть выступления знаменитого артиста. И его гибель... Нелепую смерть от пули, хладнокровно выпущенной рукой наемного убийцы. Что из того, что преступника, снайпера-профессионала, много лет воевавшего наемником в разных странах мира, поймали сразу же, и, не дожидаясь наряда полиции, линчевали тут же, на месте преступления...
   Певец-то все равно умер, разрывная пуля попала прямо в сердце и прошла навылет...
   И Таня, когда просматривала страшные хронофильмы, почему-то всегда чувствовала себя виноватой в смерти Слава Русина. И это казалось ей очень странным, можно даже сказать, нелепым: в чем она может быть виновата, если певца убили более ста пятидесяти лет назад, если ее, Тани, в то время еще не было на свете? И не только ее, но и мамы с папой, бабушки с дедушкой.
   Если даже прабабушка еще не родилась, а ведь ей сейчас больше ста лет...
   Артист тем временем допел первую песню. Тугие аплодисменты разорвали наступившую было тишину после мгновенно - словно ей не хватило дыхания смолкнувшей музыки. Артист галантно поклонился зрителям и застыл в центре золотисто-желтого пятна падающего на сцену света, устремив взор вверх, к невидимому за бетонными плитами потолка голубому небу. На твердой шее туго натянулись, готовые разорваться от нечеловеческого напряжения, пунцовые вены. Затем Слав Русин подошел к краю сцены, открыто глядя в глаза невидимым в темноте зрителям. Его суровый, но вместе с тем добрый взгляд был тверд, и в этот странный миг, служивший паузой между двумя песнями только что отзвучавшей и той, звуки которой должны были политься со сцены - певец показался Тане еще больше похожим на Иисуса Христа...
   Слав Русин подошел к музыкантам, что-то сказал им, и черные коробки усилителей, установленные по периметру сцены, донесли до Таниного слуха воркующее дыхание бьющихся о каменный берег морских волн. Это было музыкальное вступление к самой любимой Таниной песне. "Чистые волны ласкового моря". Эту песню любили и современники певца. Таня вспомнила кричащие заголовки газет, которые завтра известят утомленных житейскими заботами людей о том, что " трагически погиб известный поп-исполнитель, автор знаменитого шлягера, не сходившего с высших ступеней национального хит-парада в течение двух лет..." Вспомнила, и ей стало по-настоящему страшно. Сейчас она отдала бы многое, чтобы Слав ушел со сцены. Подвернул бы ногу. Потерял сознание. Просто вспылил бы, разозлившись на своих музыкантов. Только бы отделили его от опасного зрительного зала плотные кулисы, которые разделяют сейчас не сцену и зрителей, а жизнь и смерть.
   Жизнь и смерть человека, кумира молодежи начала прошлого века...
   Таня почувствовала, как уши заволокло чем-то дурманяще вязким и мерзким, похожем на терпкую болотную жижу. В голове зазвучал тугой звон, сердце начало выбивать тревожные ритмы. Ей вдруг страшно захотелось вернуться домой. Оказаться в уютной кабине хроноскопа, навсегда прервав эту нечеловеческую пытку, потому что нет ничего глупее, чем снова и снова проникать в прошлое с целью слегка поправить его, изменив естественное течение давно произошедших событий, которые произошли здесь, в городе Староволжске, почти полтора века назад и давно уже стали историей.
   Историей, записанной на магнитофонные и видеокассеты, а затем убранной в архивы и позабытой за ненадобностью. Потому что едва ли давние события, имевшие место в прошлые времена, могут вызвать живой отклик у людей, живущих в середине двадцать второго века, когда жизнь людей наконец-то сделалась настолько счастливой и безмятежной, что им уже трудно понять прошлое со всеми его жуткими проблемами. Трудно понять, как можно было жить, постоянно воюя и враждуя... Но прошлое на то оно и прошлое, чтобы оставаться в прошлом, занимая то место в жизни современных людей, которое ей отвели историки. Зачем знать, что случилось сто пятьдесят лет назад, если эти знания не оказывают никакого внимания на повседневную жизнь?
   Таня знала, что в любой миг она может вернуться в свой добрый и счастливый двадцать второй век, где о войнах, терроризме и заказных убийствах люди знают только из учебников истории. Достаточно нажать на маленькую кнопочку, вмонтированную в пуговицу джинсов - и сразу забудется тот кошмар, который начнется здесь через полчаса, потому что сама ты будешь находиться далеко отсюда - и в пространстве, и во времени...
   Но Таня понимала, что ничего она не забудет. И что она станет всеми правдами и неправдами снова стремиться попасть на сто пятьдесят лет назад.
   Потому что она не может вернуться насовсем, пока...
   Но что означало это слово "пока", Таня не знала. Как не знала она и того, что станет делать, когда смолкнут нежные звуки доброй лирической песенки о несчастной любви. Песни, сама мелодия которой схожа с упругим колыханием морской волны, увенчанной гребешками прозрачной пены, которую можно услышать, когда ты лежишь на горячем песке, у самой кромки прибоя, отдав себя во власть соленой воды и жаркого южного солнца.
   Но Таня не видела ласкового бега волн, не чувствовала жара южного солнца - она отрешенно вжималась в ворсистую спинку ставшего отчего-то неуютным кресла, тупо уставившись на ненавистную сцену, так назойливо озаренную ярким светом, из-за чего артист был похож на загнанного охотниками зайца.
   Но в отличие от зайца, он не чувствовал никакой опасности, и потому спокойно пел очередную песню, обхватив головку микрофона обеими руками, зажмурив в сладкой истоме глаза.
   Вдруг кто-то словно подтолкнул Таню. Она резко вскочила с кресла и, тщательно лавируя между сидевшими в проходе зрителями, бросилась вперед, к сцене. На нее никто не обратил внимания, все были поглощены песней. Танино сердце ухнуло в груди, когда она увидела счастливые лица, обращенные к омытой ласковым светом "юпитеров" сцене. Они счастливы, потому что ничего не знают...
   Пройдя примерно половину пути, Таня почувствовала, что кто-то идет следом за ней. Обернувшись, она заметила высокого парня в кожаной куртке.
   Увидев, что Таня его заметила, он улыбнулся и помахал ей рукой, как давней знакомой. Тане тоже показалось, что она где-то видела этого парня, что они даже знакомы, - но, не желая отвлекать себя посторонними разговорами, прибавила шагу. И вскоре растворилась в толпе пестро одетых юношей и девушек, которые, обнявшись, медленно кружились у самой сцены в такт любимой песни. Таня почувствовала зависть к этим счастливым людям, таким трогательно-милым и беззаботным, не знающим, что принесет им будущее. Не то далекое и недоступное им будущее, которое наступит через много лет, когда этих юношей и девушек давно уже не будет на свете, а то будущее, которое неумолимо надвигается на них сейчас...
   Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Таня прислонилась к мягкой ворсистой портьере, которая занавешивала дверь с зеленой надписью:
   "Запасной выход". Таня вспомнила, что когда раздался роковой выстрел, кружившиеся в танце около сцены молодые люди слепой толпой ринулись к этой двери. Давка, истошные крики... И, как следствие, еще большая паника...
   Хорошо еще, что никого не затоптали... Но Таня знала, что не станет дожидаться выстрела и паники, потому что уйдет отсюда раньше, чем ее растопчет обезумевшая толпа. И даже раньше, чем кончится песня. Просто от этой двери был хорошо виден зрительный зал. Правда, сейчас он был целиком поглощен плотной темнотой, так как на зрителей не были направлены прожекторы, и потому Тане казалось, что она стоит на краю разверзнутой инопланетной бездны, из мрачной и тревожной утробы которой струится жаркое дыхание затаившегося в мертвой пустоте многоглавого голодного чудовища...
   Пронзительно-нежный голос артиста, посылавшего в эту невидимую темноту лирические откровения усталого и одинокого человека, был у двери почему-то не очень хорошо слышен. Казалось, он прорывался к Тане откуда-то издалека, словно обладатель этого доброго голоса находился не в нескольких метрах от нее, а находился за непроницаемыми бетонными стенами. И оттого, что голос певца казался очень тихим, Таня внезапно поняла, что в ее растревоженную ожиданием кровавой развязки душу входит ровное, уверенное в благополучном исходе спокойствие, и она понимает, что не стоит напрасно беспокоиться, потому что ничего страшного не произойдет, потому что убийца не пришел на концерт, и через несколько мгновений, когда смолкнет музыка, наступившую тишину не разорвет удар выстрела... Ибо зачем стрелять, убивать, когда вокруг так хорошо когда мягкая дремота невольно наплывает из живой, совсем не страшной темноты, где затих, внимая словам песни, восхищенный зрительный зал.
   Но песня смолкла, музыка стихла, и Таня резко мотнула головой, отбрасывая неуместную дремоту. Не время расслабляться! И в лазорево-ультрамариновом сиянии постепенно разгоравшейся хрустальной люстры Таня снова увидела "кожаного" парня, и это показалось ей подозрительным, хотя она знала, что убийца не он. Парень тоже увидел Таню и снова улыбнулся ей как давней знакомой. И снова помахал ей рукой. Парень был едва ли старше Тани, его смугловатое лицо, ярко освещенное ослепительным светом разгоревшейся в полный накал люстры, действительно было знакомым. Только Таня никак не могла понять, кто он. И где она могла его видеть раньше.
   И вдруг Таня поняла, что здесь, в этом чужом для нее времени, у нее не может быть никаких знакомых! Она непрошеной гостьей пришла сюда час назад, и уйдет отсюда примерно через такой же промежуток времени, и никто никогда не узнает, что на концерте Слава Русина присутствовала девушки, которая будет жить через сто пятьдесят лет... А парень, наверное, действительно принял ее за свою знакомую, он шел к Тане уверенным шагом, и она уже хотела было сама двинуться ему навстречу и объяснить, что он обознался но увидела то, что сразу заставило забыть ее о "кожаном" парне...
   В дугообразной галерее амфитеатра, где не было зрителей, что-то ярко блеснуло мимолетным ледяным блеском.
   И Таня поняла, что означает этот стремительный блеск...
   В амфитеатре притаился убийца...
   Сейчас раздастся выстрел, и...
   Парень в кожаной куртке стоял как раз между Таней и сценой. Таня кинулась к сцене, отталкивая парня. Он, видимо, хотел задержать Таню, но она уже взлетала на сцену, минуя ступеньки лестницы. Увидела артиста, который стоял боком к ней, прижимая к груди букет восхитительных огненно-красных роз. И умиротворенно улыбался...
   Ну что ты стоишь, дубина? Сейчас тебя убьют...
   Неизвестно откуда вынырнувший крепыш в строгом черном костюме преградил Тане дорогу. Очевидно, это был телохранитель певца, который принял Таню за одну из тех ненормальных поклонниц, которые всегда готовы броситься на шею своему кумиру, совсем не думая о том, что столь бурное проявление чувств могут не всегда доставлять радость предметам их неистовой страсти...
   Коренастый телохранитель расставил в стороне широкие ладони, преграждая путь Тане.
   Что делать? Остановиться? Попытаться объяснить ситуацию? Нет! Поздно!
   Роковой выстрел может в любой миг вспороть хрупкую тишину зрительного зала...
   - Слав! Ложись на пол! Ты погибнешь! - что есть силы крикнула Таня. И, взлетев над дощатым покрытием сцены, в прыжке достала пяткой нижнюю челюсть крепыша. Тот повалился, как куль с мукой. Ударился головой об усилительные музыкальные колонки. Таня испуганно оглянулась: вдруг она не рассчитала силы и случайно убила человека, виновного только в том, что старался четко выполнять возложенные на него обязанности?
   Остановиться, проверить?
   Нет! Нельзя терять ни секунды...
   Слав услышал крик и шум рухнувшего тяжелого тела. Оглянулся... И отпрянул, увидев стремительно летящее на него взъерошенное существо. Инстинктивно вытянул перед собой руки, чтобы защититься...
   Сильный толчок сбил его с ног. Слав упал, уронив цветы. Ударился коленом о дощатый пол. Скривился от боли. Площадно выругался...
   Таня сумела удержаться на ногах. И это погубило ее...
   .. Яркая вспышка застыла в скованных страхом черных зрачках. Медленно вращаясь, куда-то поплыл пол. Падая, Таня увидела, как к ней бегут, держа наизготовку резиновые дубинки, двое полицейских... Услышала пронзительный женский крик... И почувствовала на себе испуганный взгляд "кожаного"
   парня... теперь она узнала его: Сережа... Одноклассник, давно уже влюбленный в нее... Значит, он отправился в прошлое следом за мной... Это хорошо... Очень хорошо... Но как он узнал, что я буду здесь? Ах да, мы вчера разговаривали на эту тему...
   Сцена была мягкой и теплой, как ласковая морская волна. Падать оказалось совсем не больно. Даже приятно... словно окунаешься в теплую морскую воду...
   Морскую? Откуда здесь море? Куда я плыву? Откуда взялись эти разноцветные фонарики, похожие на звезды? И почему я не могу узнать знакомых созвездий?.. Куда я лечу?.. И почему мне так плохо?.. И так больно?..
   Какая нестерпимая боль в груди... И как жжет... Чье это лицо склонилось надо мной? Так близко... И такое бледное... почти белое... Какой страшный, неестественный свет...
   - Кровь, - пробился сквозь вязкую пелену чей-то громкий голос.
   "О чем это они?" - пронзила угасающий мозг запоздалая мысль. Пелена слегка рассеялась, и Таня увидела большое, закрывающее собой звездное небо, бородатое лицо. Таня не поняла, кому принадлежит это полузнакомое лицо, так как оно сразу же стало отдаляться и размываться в пространстве. И когда лицо исчезло, Таня снова увидело звездное небо. Незнакомое звездное небо... И перед угасающим разумом пронеслись неясные, покрытые сизой дымкой, которая мешала не только видеть, но и дышать, узкие улицы незнакомого старинного города, старая крепость, нависшая над морем... А когда город исчез, и навстречу вдруг понеслись громадные осколки разрушенных неизвестным вселенским катаклизмом звезд, и Таня поняла, что сейчас сгорит в этом метущемся ревущем пламени...
   Почувствовав в своей обессиленной ладони чью-то уверенную руку, Таня попыталась опереться на нее, чтобы та увела ее от этих жарких, сжигающих кожу раскаленных осколков, летящих в жуткой космической пустоте... И почувствовала, как в сердце впиваются миллионы маленьких и злых металлических ос... Звезды поблекли, пустота космоса окрасилась алым... И звезды сделались тревожно-багровыми, как капли крови. И сквозь эти пунцовые потеки на теле космоса на Таню смотрели испуганные глаза цвета васильков. И Таня узнала, чьи это глаза...
   - Слав, - беззвучно прокричала она, - Слав!
   И почувствовала, как сильные пальцы артиста сжимают ее безвольную ладонь.
   Таня хотела поблагодарить своего спасителя, но губы не слушались. Не было никаких сил...
   Бородатое лицо начало размываться, исчезать в кроваво-красном межзвездном пространстве, и Таня рухнула в незримую пустоту, откуда не было возврата...
   2.
   Очнувшись, Таня увидела над собой яркие пунцовые огни. Они дружно подмигивали ей, неся успокоение. Белая полусфера, зависшая над хроноскопом, тихо жужжала, ее зеркальная поверхность отражала яркие солнечные лучи, бросая блики на лицо Тани. Словно и не было утомительного путешествия в созданное компьютером прошлое, о котором напоминала только ноющая боль в простреленной груди. Правда, уже можно было терпеть. Таня расстегнула пуговицы летней кофточки, опасаясь, что как только она обнажит тело, неудержимо брызнет кровь... Однако опасения оказались напрасны. Крови не было. Не было и шрама, который непременно должен был бы остаться как свидетельство испытанных приключений. И хотя Таня не первый раз пользовалась хроноскопом и уже привыкла к связанным с этим эффектам, она недоверчиво провела пальцем по мягкой и податливой выпуклости на теле, куда вонзила свое жгучее жало свинцовая пуля. Правильно, нет никаких следов... а ты чего хотела? Ведь это была всего лишь иллюзия, виртуальность...
   Тогда почему до сих пор болит?
   - Танька! - раздался за спиной знакомый голос. Таня оглянулась и увидела Сергея, который по-прежнему был в кожаной куртке, по моде конца двадцатого века. Радостно улыбнулась ему...
   И тут же, почувствовав на себе осторожный, но немного любопытный мальчишеский взгляд, спешно запахнула расстегнутую кофточку. Непослушными руками застегнула ставшие вдруг неудобными пуговицы...
   - Ладно, не смотрю, - стушевался Сергей, отворачиваясь.
   Таня почему-то улыбнулась, зачем придирчиво оглядела себя в зеркале, висевшем в кабине. И, отодвинув стеклянную дверцу, вышла из хроноскопа.
   - Как дела? - спросил Сергей.
   - Нормально, - ответила Таня.
   - Очень болит? - пальцы Сергея остановились, немного не доходя до маленького холмика Таниной груди. Повисли в воздухе, не решаясь двинуться дальше.
   - Немного, - ответила Таня. Хотя уже совсем не болело, - будто на самом деле пуля попала...
   - Эффект присутствия, - глубокомысленно заметил Сергей. Таня улыбнулась:
   вообще-то он парень ничего, тоже мечтает стать путешественником во времени и разгадывать тайны веков. - Знаешь, как я испугался, - признался Сергей, - когда увидел кровь... Решил, что тебя на самом деле убили... Знаешь, я уже много раз пользовался хроноскопом, но никак не могу привыкнуть... А знаешь, когда тебя увезли в больницу, тот певец...
   - Не надо, Сережа, - хмуро перебила друга Таня. Она сейчас лютой ненавистью ненавидела хроноскоп, замечательный прибор, дающий возможность мысленно переноситься в прошлое, погрузившись в состояние особого гипносна, который создает особый "эффект присутствия", в результате чего можно не только побывать в прошлом, но и даже изменить его по своему усмотрению. За несколько минут можно посетить множество виртуальных миров, вступить в схватку с врагами, погибнуть, но все равно остаться в живых, проснувшись в кабине хроноскопа, первые секунды после "возвращения"
   чувствуя себя еще там, в далеком от сегодняшнего дня навсегда ушедшем мире далекого прошлого...
   - Не надо, Сережа, - повторила Таня, - ты же знаешь, что я очень люблю песни Слава Русина. И жалею, что его нельзя спасти. А мне так это хочется...
   3.
   ..Как странно: Слав никак не мог вспомнить лица той девушки. Ни когда отрешенно стоял, провожая остекленевшим взглядом ярко-красную "скорую"; ни когда устало, изо всех сил стараясь скрыть накопившиеся за день раздражение и усталость, отвечал на дебильные вопросы вездесущих журналюг, желающих получить материал для свежей сенсации; ни теперь, когда, сбежав от телохранителей и полиции, мчался в больницу.
   Слав плохо помнил, что произошло. В воспаленной памяти задержалось только смутное воспоминание о нелепом чувстве злого раздражения, многократно помноженного на нечеловеческую усталость после вчерашнего скандала с менеджером группы - самодовольным, высокомерным и грубым парнем, которому было чуть больше двадцати, но за спиной которого стояли очень влиятельные крутые ребята из одной подмосковной группировки...
   А тут еще эта девица, летящая на него подобно бомбе... "А ей-то чего надо?" - мелькает усталая запоздалая мысль. И обрывающий все мысли стремительный прыжок... и близкие-близкие антрацитово-черные глаза девушки... глаза чистые и грустные, это Слав успел заметить... Грустные и обреченные...
   А потом он лежит на полу, крепко ударившись больным коленом. И следом тяжело лопнувший хлопок выстрела... Крик многотысячного зала... Алое пятно на груди у девушки. И ее беззвучный шепот: "Слав... Слав..." И какой-то парень в кожаной куртке испуганно кричит: "Таня, Таня, что с тобой?".
   Слав почувствовал предательскую дрожь в руках и остановил машину. Рванул дверцу, вывалился на траву у обочины и жадно глотал упругую вечернюю свежесть. Колючая трава приятно щекотало лицо, и оттого не хотелось шевелиться. И не было никаких сил... как на том плато, в горах Сьерры, где их миротворческий батальон накрыла артиллерия легионеров-сепаратистов. И даже противогаз не мог спасти от выворачивающего наизнанку ядовитого газа... Нужно было уползать в джунгли, это был единственный шанс остаться в живых, но снаряды со слезоточивым газом рвались беспрерывно, словно мятежникам удалось захватить вооружение всей армии страны... Слав не помнил, как он выбрался из этого ада. Как спаслись еще пятеро... А ведь он навсегда мог остаться лежать там, среди скользких камней, покрытых бурым мхом... как его школьный друг Коля Беркутов, который пошел в войска ООН, чтобы служить вместе со Славом. А Слав даже не знает, где его могила, и есть ли она вообще... Легионеры Вольной Фронды не церемонились даже с мертвыми ооновцами...
   Интересно, почему он сейчас вспомнил это плато? Тот бой отгремел почти пять лет назад, минула целая вечность... Раньше он непрошеным гостем врывался только в кошмарные сны. Да так, что хотелось на стену лезть от бессилия и злобы...
   А что сейчас? Если бы не та девушка, его пристрелили бы как желторотого новобранца. И лежал бы он сейчас на столе в прозекторской, вокруг столпились бы облаченные в белые халаты паталагоанатомы, с любопытством рассматривая его сизые потроха.
   Слава передернуло от этой мысли. К горлу подкатил скользкий комок. Слава вырвало в чистоту изумрудно-зеленой травы, которая так приятно, словно мамины руки в детстве, гладила его горячие щеки.
   "Кто бы мог подумать, - пронзила мозг странная мысль, - что я еще вчера мечтал уснуть и не проснуться. Мечтал как о даре свыше... Хотел умереть, уйти... А сейчас - помимо воли губы Слава разошлись в глуповато-блаженной улыбке, - сейчас я чувствую себя счастливым... Почти счастливым..."
   Слав будет самым счастливым человеком, если его спасительница выживет.
   Правда, врач "Скорой" сказал, что положение почти безнадежное, пуля, кажется, прошла насквозь через сердце, внутреннее кровотечение остановить невозможно... И Слав, рассвирепев, бросился на врача. Схватил его за отвороты халата, прорычал: "Она должна жить, ты понял?" Потом, осознав, что погорячился, и что на него в этот момент смотрели внимательные глаза журналистов, стушевался, отпустил врача: "Извините, нервы, не сдержался...". И быстро сел в машину... А папарацци, конечно же, успели занять всю сцену, и завтра в печати начнет гулять мерзкая байка о внебрачной связи эстрадной звезды Слава Русина с некой юной особой, которая чистым девичьим телом закрыла своего состоятельного любовника от пули наемного убийцы. Да еще добавят, что, возможно, сам Русин подстроил покушение на свою персону, чтобы привлечь к себе внимание публики.