Страница:
Он встряхнулся, загнал грустные мысли вглубь. Надо было найти средство переубедить Марти и маленького утгенянина, чтобы они отказались от безумного проекта. Контрабандисты занимались торговлей людьми, поставляли работорговцам, знати, буржуа и прелатам миров Центра детей и подростков. Робин сразу подумал о Сан-Фриско. Только с помощью жерзалемянина, который, похоже, испытывал симпатию к гокам, можно было помешать молодому и пылкому сиракузянину совершить непоправимое.
«Папидук» вынырнул из подпространства вблизи пояса астероидов неоропских миров. Корпус корабля разметал космическую пыль, и воспламенившиеся обломки чиркнули по иллюминатору каюты Жека. Но если маленький анжорец и вздрогнул, осколки даже не поцарапали стекла четверной толщины.
С пронзительным свистом развернулись термические щиты. Планета Франзия, первый из семи этапов неоропского маршрута корабля, быстро росла в поле зрения Жека. Могучие энергетические вихри возникали в стратосфере, чья верхняя часть загоралась роскошными зелеными и медными тонами. Чуть дальше сверкающие диски двух солнц воспламеняли небесную равнину. А еще дальше угадывался сияющий рой звезд.
Посадка на Франзию должна была произойти через несколько минут. Вой инверсионных двигателей прорывался сквозь перегородки и пол. Внешние раскалившиеся щиты бросали кровавые отблески.
Жек в который раз подошел к двери и подергал ручку. Как и раньше, дверь не желала открываться. Он ничего не заметил, ничего не услышал, но несколькими часами раньше, когда собирался отправиться в ресторан экипажа, выяснилось, что его заперли в кабине. Он тщетно колотил в дверь, кричал, бурно протестовал – никто не появился. И тогда он вспомнил слова Сан-Фриско: «Из сердца видука выбраться труднее, чем из железной клетки».
Хозяин «Папидука» явно не собирался расставаться с ним. Быть может, он подслушал его разговоры с Марти? Или пронюхал об их проекте вступить в контакт с контрабандистами Неа-Марсиля? Несмотря на тщательные предосторожности, которыми окружили себя маленький анжорец и молодой сиракузянин, эту возможность следовало принимать в расчет: в перегородках и потолках коридоров и кают было спрятано множество жучков. Видук имел глаза и уши повсюду. Жек даже засомневался в искренности Сан-Фриско. Неужели помощник притворялся, завязывая с ним дружеские отношения, чтобы выведать его тайны и донести на него видуку? Разве он не показывал во время всего полугодового путешествия притворной привязанности? Как было трудно восьмилетнему ребенку распознать тайные мысли и интересы взрослых!
Накануне, во время ритуального завтрака в своей каюте, видук выглядел мрачным. Он почти не открывал рта – не говорил, не ел. Он положил подбородок на скрещенные руки и долгое время смотрел на Жека напряженным, страдающим взглядом. Тогда маленький анжорец не обратил на это внимания, слишком поглощенный яствами, которыми можно было насладиться. Он решил, что угрюмое молчание хозяина связано с исчезновением Свободного Города Космоса, но сейчас, толкаясь в запертую дверь, начал понимать истинное значение этого взгляда.
Видук почти убедил Жека отказаться от своей мечты, выбрать беспокойную жизнь космических контрабандистов, но намерения мальчугана изменились под влиянием Марти де Кервалора. Долгие месяцы убежденность Жека покоилась только на слове Артака, но по мере того, как бежали дни и таяли воспоминания о старом карантинце, вера его была поколеблена. В сердце звездной бездны он постепенно свыкся с границами корабля, металлического кокона, который обеспечивал не только теплом, но и создавал чувство безопасности. «Папидук» стал его космическим домом, площадкой для игр, закрытым мирным прибежищем, к которому привык и где с успехом обжился. Хитрая ловушка видука сработала. Кроме церемонии ежедневного завтрака, он не навязывал Жеку никаких других правил. Дал ему возможность свободно обследовать корабль, ближе познакомиться с членами экипажа и ритуалами космического плавания… Постепенно, даже не осознавая этого, Жек свыкся с мыслью, что этот мир стоил любого другого, что видук заменил призраки па и ма, что его постоянные путешествия между мирами Скоджа и скоплением Неороп напоминали долгие бродяжничества по улицам Анжора, что статус космического пирата был сравним со статусом воителя безмолвия, что женщины скодж, обнаженные и прекрасные в полутьме коридоров, были не хуже легендарной Найи Фикит… Картина складывалась почти идеальная, но Сан-Фриско, его второй отец, подаренный судьбой, намекнул, что собирается дезертировать во время будущей стоянки.
– Настало время, когда моя голова и мое сердце стали задыхаться в этом постоянно движущемся мире… Меня, принц гиен, ждет иное путешествие… Надеюсь, ты будешь сопровождать меня…
Несмотря на мольбы Жека, Сан-Фриско отказывался сообщать подробности.
– Видук никогда меня не отпустит! – бросил он маленькому анжорцу в качестве последнего аргумента. – Гок не может противиться воле богов Глобуса… Моя голова опасается, что путешествие принца гиен завершится в корабле, а сердце мое отказывается радоваться этому, ..
Помощник был, по-видимому, прав, но Жек познакомился с Марти де Кервалором. Он несколько раз замечал молодого сиракузянина в ресторане для экипажа, где тот появлялся в сопровождении старца с морщинистым лицом и седыми волосами. Вначале мальчуган стеснялся надоедать сиракузянину, ибо исключительная тонкость его черт и благородство осанки вызывали в Жеке робость. Он наблюдал за молодым человеком исподтишка, пытаясь повторять его жесты, особенно манеру обращаться со столовыми приборами, подносить пищу ко рту и вытирать губы кончиком одноразовой салфетки.
Он воспользовался тем, что однажды молодой сиракузянин появился в одиночестве, и подошел к нему. Не зная, как начать разговор, Жек сел напротив и принялся сверлить Марти взглядом.
– Что вам от меня надо? – спросил сиракузянин, не отрывая взгляда от тарелки.
Жек, удивленный любезным обращением на вы, сумел только с жалким видом пробормотать:
– Ничего… Ничего…
– Да ладно, вот уже несколько дней вы скрытно наблюдаете за мной и пытаетесь копировать меня… кстати, крайне плохо…
Легкость, с которой сиракузянин разоблачил его, уязвила Жека, едва не сгоревшего со стыда.
– Итак, что вам от меня надо?
Несмотря на столь холодную первую встречу, сиракузянин и утгенянин быстро сошлись. Жек возвышал себя в глазах собеседника, рассказывая об уничтожении гетто, о схватке с гиенами (одного магического слова хватило, чтобы количество огромных хищников ядерной пустыни выросло с нескольких сотен до сотен тысяч) и о бунте бетазооморфов в Глатен-Бате («Миллионы мутантов перебили друг друга, чтобы я стал их принцем, их пророком!»). Марти вначале терпеливо слушал мальчугана, и в его глазах вспыхивали насмешливые огоньки, а на губах блуждала ироническая улыбка, но когда Жек, желая любой ценой заинтересовать собеседника, заговорил о Найе Фикит и Шри Лумпа («Однажды я стану воителем безмолвия и буду путешествовать с помощью мысли…»), ироническое отношение сиракузянина испарилось. Вдруг на его лице появилось выражение интереса. Он стал задавать множество вопросов, на которые Жек, поняв, что с ним разговаривают всерьез, постарался ответить наилучшим образом. Марти вдруг заявил, что желает встретиться с Найей Фикит и тоже стать воителем безмолвия,
– Беседуя с вами, мой дорогой Жек, я осознал, что эта встреча была всегда главной целью моей жизни…
– А ты откуда?
От волнения он внезапно обратился к Марти на ты. Правда, Жек всегда считал, что обращаться на вы можно только к строгим взрослым людям, в основном крейцианским миссионерам. Марти, в свою очередь, рассказал о событиях, которые привели его на «Папидук» (опустив ритуальные церемонии Машамы). Если он с мельчайшими подробностями рассказал о трудном статусе Пунцового, об изнуряющей работе по очистке вентиляционных труб, то почти не упомянул о тайных оплачиваемых визитах к женщинам, смысл которых остался Жеку непонятным.
Они несколько раз встречались и разработали совместный проект: вдвоем у них было больше шансов на успех. Объединив усилия, легче преодолевать препятствия и справляться с контрабандистами.
– Мое имя перевесит, – утверждал Марти. – Они не осмелятся отказать в услуге потомку одной из десяти самых именитых сиракузских семей.
Горделивая уверенность сиракузянина успокоила Жека. Судьба распорядилась так, что их пути с Марти пересеклись. Он стряхнул с себя летаргию, и «Папидук» предстал перед ним в своем истинном виде. Он удрал из родного дома в Анжоре и от школы священной пропаганды крейциан не ради того, чтобы до конца своих дней запереть себя в космической тюрьме, в грохочущей и вонючей железной коробке, где было нечем дышать. Голос умирающего Артака вновь зазвучал в его ушах: Живи, Жек, и стань воителем безмолвия…
Он не стал делиться с видуком своей тайной. Он иногда со страхом наблюдал его гнев и расправы с членами экипажа, допустившими небрежность по службе, и не хотел испытывать его ярость на себе. До самого конца он верил, что хозяин «Папидука» ни о чем не подозревает, но запертая дверь кабины показала, что он ошибся. Видук считал его своей собственностью, и клетка, которую он предназначал для него, была заперта и наверняка хорошо охранялась. «Из его сердца вырваться труднее, чем из железной клетки…» В приступе бессильной ярости Жек долго колотил по внутренней панели металлической двери. Потом его охватило безразличие, и он, опустив голову, поплелся к иллюминатору.
Сквозь повисшие на ресницах слезы он увидел зеленое пятно тропического леса Франзии, оранжевую бесконечность пустыни с одной стороны, и синий простор океана, над которым лениво плыли белые кружевные облака, – с другой. Земля приближалась с невероятной скоростью, словно тяжелый корабль несся по инерции и уже не мог погасить скорость. Вой инверсионных двигателей звучал, как сирены тревоги, а по видимым частям корпуса струились красно-оранжевые языки пламени. Казалось, корабль вот-вот загорится и развалится на части.
Иллюминатор не позволял видеть многое, но Жек, привстав на цыпочки, различил среди бесконечной зеленитеометрическую фигуру, состоящую из точек и серых лент.
Формы, контуры, объемы становились четче. Точки превратились в конструкции, а ленты – в дороги. Похоже, Неа-Марсиль был городом небольшим, намного меньшим, чем столица Ут-Гена Анжор. Жек впервые видел город сверху (Свободный Город Космоса в счет не шел, ибо не располагался на планете, а висящие в космосе корабли не были настоящими городскими зданиями), и ему было трудно оценить его размеры. Сверху улицы выглядели жилами листа, а здания – панцирями притаившихся насекомых, серых и угловатых.
Невероятный удар сотряс корабль и оторвал Жека от пола. Он потерял равновесие, покатился по полу и со всего размаха ударился о металлические стойки кушетки. И только в замешательстве вскочив на ноги и ощущая боль в ребрах, заметил надпись на экране, встроенном в потолок. Оставайтесь в лежачем положении и пристегнитесь ремнями… Он проигнорировал предупреждение и вернулся к иллюминатору. Рев двигателей сменился на жалобный вой вспомогательных посадочных моторов.
«Папидук» планировал в воздухе, как огромная хищная птица. Он летел над астропортом Неа-Марсиля, залитым золотистым светом, над его диспетчерской вышкой, стеклянной стрелой с параболическими антеннами на верхушке, над административными зданиями, гигантскими ангарами, плоскими площадками, где суетилось множество крохотных желтых фигурок. Жек разглядел перед складами черные продолговатые корпуса других звездолетов, которые были значительно меньше «Папидука». В отличие от Глатен-Бата, рассчитанного всего на один корабль, а именно на «Папидук», астропорт Неа-Марсиля имел двадцать посадочных площадок длиной около пятидесяти метров, разделенных полосками газона и дорожками из белых плит. «Папидук» со своими пятьюстами метрами от носа до кормы должен был занять не менее десяти площадок. Его тень, растянутая четырьмя солнцами, наползала на административные здания.
Желтые фигурки и красные машины на гусеницах откатились к ангарам. Когда они полностью освободили посадочную площадку, огромный корабль опустился на свои двадцать арочных опор с непривычной легкостью и осторожностью для аппарата таких габаритов. Стон моторов затих, и на астропорт опустилась тишина. Тамбуры выдвинулись из корпуса, а из них потянулись высокие трапы с эластичным основанием, плотно легшим на растрескавшийся бетон.
Жек увидел, как к кораблю подкатили машины охлаждения с цистернами и направились к внешним оболочкам двигателей. Рабочие в комбинезонах и опталиевых масках развернули шланги и направили их на самые раскаленные части обшивки. Иначе могли окончательно растрескаться бетонные плиты.
Через час, когда температура упала на несколько десятков градусов, люди в черных формах, императорские полицейские, вышли из административных зданий и выстроились в цепочку перед трапами. Жек видел, как они устанавливают инструменты, белые коробки на треногах, которые напомнили ему клеточный идентификатор, сооруженный па Ат-Скином над дверью их дома. Если это действительно были клеточные идентификаторы, то они были подключены к центральному мемодиску, где хранились все данные о раскатта империи Ангов, о еретиках, политических противниках или уголовниках.
Жек испугался за своего друга Марти. Они были знакомы всего несколько недель, но маленькому анжорцу нравилось думать, что он стал близким другом сына великой сиракузской семьи, придворного, который имел честь приближаться к императору Менати и его супруге, прекрасной даме Сибрит. Если центральный мемодиск содержал клеточные координаты молодого сиракузянина, его схватят, отошлют на Сиракузу, где его обследует Ментальная Инквизиция, чтобы приговорить к мукам на огненном кресте. Жеку пришлось согласиться с тем, что его планы откладываются, и он воспринял отсрочку с облегчением.
Эмигранты с миров Скодж высадились первыми. Их ждали иные трудности. Если они не очень опасались клеточного контроля, то побаивались франзийских таможенников и чиновников. Франзия еще не достигла критического демографического порога (на ней жило около двух миллиардов человек, к которым ежегодно добавлялись триста миллионов визитеров, чиновников империи, туристов и деловых людей). Но условия получения постоянной визы становились с каждым годом все строже. И бедняги, вложившие последние средства в путешествие (миры Скоджа были перенаселены и отравлены производственными отходами), теперь дрожали от страха, что им откажут в приеме. Те, кто высаживался в Неа-Марсиле и не имел средств отправиться на другие миры, поступали в распоряжение франзийских властей во главе с крейцианским кардиналом-губернатором, а те отправляли их в концлагеря, а оттуда – на самые грязные, унизительные и опасные работы. Те, кто продолжал путешествие на Алеманию, Спайн или Ноухенланд, не покидали судна все пять суток стоянки.
Жеку нравилась компания скоджей. Кроме красоты женщин, он оценил теплоту приема, бескорыстие, веселый нрав, песни, смех и даже ссоры скоджей. Теперь, видя, как они робко идут к таможне, он надеялся, что их мечта не обратится кошмаром, что обещанный рай не станет для них адом.
Он попытался разглядеть силуэт Марти в нескончаемом людском потоке. Но не мог различить черт идущих людей. Кроме того, сиракузянин мог выйти через два других трапа.
Целых три часа не иссякал поток, словно жилые палубы «Папидука» были неистощимы. Тысячи скоджей толпились у административных зданий, и этот массивный исход не мог способствовать благосклонности франзийских властей по отношению к эмигрантам. Усталый Жек еще раз попробовал открыть дверь, потом, отчаявшись, улегся на кушетку. Ему вспомнилось бледное лицо Артака. Старый карантинец не предусмотрел, что видук Папиронда, человек, которого он спас от смерти, запрет его посланца в каюте и никуда не выпустит до скончания времен. Судьба любит устраивать людям розыгрыши, издевательски пробормотал призрак па Ат-Скина.
Жека разбудил щелчок.
Обливаясь потом, он открыл глаза. Из иллюминатора лился ржавый свет, падавший на металлический пол каюты, погруженной в полумрак. Он услышал отрывки фраз, доносившихся из динамиков астропорта, негромкое рычание гусеничных машин, смех и голоса.
И вдруг заметил, что дверь его каюты приоткрылась. Из коридора через щель проникал свет и падал на перегородки. Несколько минут он лежал, соображая, как поступить. Неужели видук Папиронда в последнюю минуту изменил решение? Такое было маловероятно: он не походил на человека, внезапно меняющего свои решения.
Жек вдруг очень испугался, потеряв всякое желание переступать порог двери, открытия которой ждал с таким нетерпением. Кто-то открыл клетку, коробку, к стенам которой он уже привык. Как птица, слишком долго сидевшая в неволе и чьи крылья ослабели, он не осмеливался поверить, что ему вернули свободу.
Потом сказал себе, что, быть может, второго такого шанса не подвернется. Не всели равно, кто открыл закодированную дверь! Даже если внешний мир казался ему враждебным, с ним надо было встретиться, как он встретился с гиенами. Ему хотелось знать, что случилось с Марти, старшим братом, которого ему подарила судьба.
Он отбросил одеяло, встал и осторожно направился к двери. Застыл у перегородки, пытаясь расслышать в коридоре шаги или голоса, но в корабле царила тишина. В воздухе ощущался стойкий сладковатый запах. С отчаянно бьющимся сердцем он вышел в коридор. И едва не споткнулся о тела двух лежащих членов экипажа. Их шеи зияли ужасающими ранами. Тот, кто открыл ему дверь, перерезал часовым глотку. Они плавали в луже крови, растекавшейся по всей ширине коридора. Несмотря на отвращение, Жеку не оставалось ничего иного, как перейти эту лужу. Хлюпанье подошв, пропитанных липкой кровью, вызвало в его теле неукротимую дрожь.
Поскольку он знал все тайны «Папидука», ему было легко ориентироваться. Он направился к нижним отсекам высадки. Вместо привычного маршрута по коридорам и платформам он выбрал запасные тобогганы – туннели с округлыми стенками, гладкими и скользкими, которые были местом его любимых игр во время перелета. Уже через пять минут он оказался в нижнем отсеке высадки. К счастью, тот был пуст. Неужели ему действительно повезло? Его таинственный освободитель удачно выбрал время: экипаж обычно собирался в ресторане, празднуя посадку, еще одну победу над межзвездной пустотой. И ни один экипаж не нарушал эту традицию.
Жек подошел к круглому тамбуру, залитому красным светом. Мостик еще не подняли, а лента эскалатора продолжала двигаться с пронзительным скрипом. Порывы теплого ветра коснулись его лица. Он чуть не упал от удовольствия. Внизу, метрах в тридцати под собой, он увидел рабочих в желтых комбинезонах, которые заливали бетоном трещины на площадке. Два солнца уходили за крыши административных зданий, а небо было испещрено золотистыми всполохами.
Жек на мгновение заколебался. Он опасался реакции рабочих астропорта. Они могли позвать полицейских, увидев восьмилетнего ребенка, в одиночку покидающего корабль и направляющегося к административным зданиям. Но решимость взяла верх. Он не ставил перед собой таких вопросов, когда стоял перед пятнистыми гиенами. Он решительно пересек внешнюю площадку мостика и встал на эскалатор.
Никто не обратил на него внимания, когда он спрыгнул на землю (наконец-то не металлический пол, лежащий на пустоте). Ни рабочие, ни редкие полицейские, которые бродили вблизи главного здания, ни таможенники, стоявшие вдоль стоек досмотра и вооруженные магниторезонансными зондами и лучевыми жучками. Они, похоже, не заметили его, когда он миновал первые посты. Их взгляды, подозрительные взгляды, проходили через него, словно он был голографическим изображением, существом из воздуха и света. И эмигранты-скоджи, загнанные, словно скот, за загородки, не узнали его.
Он оказался перед вторым барьером, где стояли люди в униформах цвета хаки и в черных двууголках на голове, сжимавшие в руках скорчеры. Ни один из них не окликнул его. Он спокойно прошел мимо стоек, кабин личного досмотра, багажных тележек и вышел в транзитный зал астропорта. Здесь висел запах жареного мяса, исходивший от многочисленных баров. Он поискал глазами Марти или его старика-компаньона, но в этой сутолоке было практически невозможно кого-либо найти. Его толкали, но он упорно продвигался к выходу, огромным стеклянным вратам, выходившим на площадь, черную от народа, откуда взлетали кары, такси и автобусы.
В момент, когда он собирался переступить порог, резкий голос приковал его к месту:
– Эй, мальчуган, куда спешишь?
Он обернулся и облегченно вздохнул, узнав Марти де Кервалора. Молодой сиракузянин рассек толпу и с улыбкой подошел к нему.
– Я ждал тебя! Ты не очень спешил…
– Меня заперли в каюте, – пробормотал Жек, еще не оправившийся от страха.
– Знаю. Робин меня предупредил и попросил вернуться в астропорт и ждать до наступления сумерек. Как видишь, принц гиен, я так и сделал…
– Робин?
– Сир де Фарт. Сиракузянин, с которым я путешествую… вернее, с которым путешествовал… Два часа назад наши пути разошлись. Сан-Фриско, помощник Папиронды, пригласил его на Жер-Залем, и Робин де Фарт, как истинный этносоциолог, не смог противиться зову открытий. Он сказал, что надеется встретиться с нами на Матери-Земле.
– Он знал, что меня заперли?
– Он также знал, что тебя освободят. Не знаю, кто его информировал, но он не ошибся. Главное, ты смог сбежать. Тебя не обыскивали? Тебе не пришлось проходить через клеточный контроль?
Жек медленно покрутил головой.
– А тебе?
– Полиция, похоже, еще не имеет моих клеточных координат, – ответил Марти. – И, как ни странно, координат Робина де Фарта, хотя он внесен в крейцианский Индекс пятнадцать лет назад. Признаюсь, что испугался, когда попал под лучи идентификатора. Франзийские таможенники не были строгими. Их больше волнуют эмигранты-скоджи.
– Сан-Фриско дезертировал… – печально прошептал Жек после недолгого молчания.
Он ощущал бегство Сан-Фриско как предательство.
– Не беспокойся за него, – сказал Марти. – Он – жерзалемянин, и ни один гок не может догадаться, что происходит в голове этих людей! Я воспользовался твоим временным заключением, чтобы разузнать о контрабандистах. У меня встреча с посредником, шеламом, как их называют здесь… Пошли!
Марти направился к стеклянным вратам, но Жек не сдвинулся с места.
– Что с тобой, принц гиен?
– Я голоден!
Марти порылся в карманах, достал горсть желтых монет, подошел к торговцу и купил несколько пирожков и разноцветных бутылок.
– Теперь у меня совсем ничего не осталось, – вздохнул сиракузянин.
Прижимая к себе драгоценную ношу, они вышли на заполненную народом площадь и сумели продраться сквозь толпу до сквера, где росли деревья с прозрачными листьями, залитые красноватым светом. Их тут же окружила стая писклявых птиц-лир с разноцветным оперением.
– Посредник вскоре должен появиться, – сказал Марти, бросая крошки хлеба птицам.
Очаровательные птицы схватились между собой не на шутку, с яростью сражаясь за каждую крошку. Жек хотел подкормить птиц, но ощущал такой голод, что не решился поделиться своей долей пищи. Он бы проглотил и вдвое больше. Он почти испытывал экстаз, вдыхая теплый, насыщенный запахами воздух планеты, ощущая ласку солнц на коже, сидя, привалившись к дереву, слушая мелодичные птичьи трели, глядя на пурпурные облака, любуясь окружающими строениями, хотя на них облупилась краска, и наблюдая за прохожими. Он ощущал, что возрождается к жизни. И вдруг осознал: его долгое путешествие в пустоте было только эпизодом в его жизни, затмением, похожим на подобие смерти. На Франзии ему нравилось все: автохтоны с матовой кожей, пропитанной солнцем; бледные туристы в эксцентричных одеяниях; веселые крики торговцев, прилавки с фруктами и овощами, чьи яркие цвета контрастировали с серыми оттенками рынка Ракамель и печалью работников с общественных ферм Ут-Гена… Но уже появлялись признаки изменений, знаки, указывающие на неизбежную смерть свободы и беззаботности франзиян. Крейцианские миссионеры в шафрановых облеганах и накидках, а также скаиты, мыслехранители и инквизиторы расхаживали по площади и аллеям сквера. Над ломаной линией крыш торчали острые стрелы гигантского храма. Вдали, за низкими ветвями деревьев, угадывалась характерная форма огненного креста, стоявшего на тротуаре широкой улицы. Жек заметил, что многие прохожие, и местные, и туристы, мужчины и женщины, приняли моду облеганов и локонов-косичек. Над планетой Франзия уже нависла тень Церкви Крейца.
«Папидук» вынырнул из подпространства вблизи пояса астероидов неоропских миров. Корпус корабля разметал космическую пыль, и воспламенившиеся обломки чиркнули по иллюминатору каюты Жека. Но если маленький анжорец и вздрогнул, осколки даже не поцарапали стекла четверной толщины.
С пронзительным свистом развернулись термические щиты. Планета Франзия, первый из семи этапов неоропского маршрута корабля, быстро росла в поле зрения Жека. Могучие энергетические вихри возникали в стратосфере, чья верхняя часть загоралась роскошными зелеными и медными тонами. Чуть дальше сверкающие диски двух солнц воспламеняли небесную равнину. А еще дальше угадывался сияющий рой звезд.
Посадка на Франзию должна была произойти через несколько минут. Вой инверсионных двигателей прорывался сквозь перегородки и пол. Внешние раскалившиеся щиты бросали кровавые отблески.
Жек в который раз подошел к двери и подергал ручку. Как и раньше, дверь не желала открываться. Он ничего не заметил, ничего не услышал, но несколькими часами раньше, когда собирался отправиться в ресторан экипажа, выяснилось, что его заперли в кабине. Он тщетно колотил в дверь, кричал, бурно протестовал – никто не появился. И тогда он вспомнил слова Сан-Фриско: «Из сердца видука выбраться труднее, чем из железной клетки».
Хозяин «Папидука» явно не собирался расставаться с ним. Быть может, он подслушал его разговоры с Марти? Или пронюхал об их проекте вступить в контакт с контрабандистами Неа-Марсиля? Несмотря на тщательные предосторожности, которыми окружили себя маленький анжорец и молодой сиракузянин, эту возможность следовало принимать в расчет: в перегородках и потолках коридоров и кают было спрятано множество жучков. Видук имел глаза и уши повсюду. Жек даже засомневался в искренности Сан-Фриско. Неужели помощник притворялся, завязывая с ним дружеские отношения, чтобы выведать его тайны и донести на него видуку? Разве он не показывал во время всего полугодового путешествия притворной привязанности? Как было трудно восьмилетнему ребенку распознать тайные мысли и интересы взрослых!
Накануне, во время ритуального завтрака в своей каюте, видук выглядел мрачным. Он почти не открывал рта – не говорил, не ел. Он положил подбородок на скрещенные руки и долгое время смотрел на Жека напряженным, страдающим взглядом. Тогда маленький анжорец не обратил на это внимания, слишком поглощенный яствами, которыми можно было насладиться. Он решил, что угрюмое молчание хозяина связано с исчезновением Свободного Города Космоса, но сейчас, толкаясь в запертую дверь, начал понимать истинное значение этого взгляда.
Видук почти убедил Жека отказаться от своей мечты, выбрать беспокойную жизнь космических контрабандистов, но намерения мальчугана изменились под влиянием Марти де Кервалора. Долгие месяцы убежденность Жека покоилась только на слове Артака, но по мере того, как бежали дни и таяли воспоминания о старом карантинце, вера его была поколеблена. В сердце звездной бездны он постепенно свыкся с границами корабля, металлического кокона, который обеспечивал не только теплом, но и создавал чувство безопасности. «Папидук» стал его космическим домом, площадкой для игр, закрытым мирным прибежищем, к которому привык и где с успехом обжился. Хитрая ловушка видука сработала. Кроме церемонии ежедневного завтрака, он не навязывал Жеку никаких других правил. Дал ему возможность свободно обследовать корабль, ближе познакомиться с членами экипажа и ритуалами космического плавания… Постепенно, даже не осознавая этого, Жек свыкся с мыслью, что этот мир стоил любого другого, что видук заменил призраки па и ма, что его постоянные путешествия между мирами Скоджа и скоплением Неороп напоминали долгие бродяжничества по улицам Анжора, что статус космического пирата был сравним со статусом воителя безмолвия, что женщины скодж, обнаженные и прекрасные в полутьме коридоров, были не хуже легендарной Найи Фикит… Картина складывалась почти идеальная, но Сан-Фриско, его второй отец, подаренный судьбой, намекнул, что собирается дезертировать во время будущей стоянки.
– Настало время, когда моя голова и мое сердце стали задыхаться в этом постоянно движущемся мире… Меня, принц гиен, ждет иное путешествие… Надеюсь, ты будешь сопровождать меня…
Несмотря на мольбы Жека, Сан-Фриско отказывался сообщать подробности.
– Видук никогда меня не отпустит! – бросил он маленькому анжорцу в качестве последнего аргумента. – Гок не может противиться воле богов Глобуса… Моя голова опасается, что путешествие принца гиен завершится в корабле, а сердце мое отказывается радоваться этому, ..
Помощник был, по-видимому, прав, но Жек познакомился с Марти де Кервалором. Он несколько раз замечал молодого сиракузянина в ресторане для экипажа, где тот появлялся в сопровождении старца с морщинистым лицом и седыми волосами. Вначале мальчуган стеснялся надоедать сиракузянину, ибо исключительная тонкость его черт и благородство осанки вызывали в Жеке робость. Он наблюдал за молодым человеком исподтишка, пытаясь повторять его жесты, особенно манеру обращаться со столовыми приборами, подносить пищу ко рту и вытирать губы кончиком одноразовой салфетки.
Он воспользовался тем, что однажды молодой сиракузянин появился в одиночестве, и подошел к нему. Не зная, как начать разговор, Жек сел напротив и принялся сверлить Марти взглядом.
– Что вам от меня надо? – спросил сиракузянин, не отрывая взгляда от тарелки.
Жек, удивленный любезным обращением на вы, сумел только с жалким видом пробормотать:
– Ничего… Ничего…
– Да ладно, вот уже несколько дней вы скрытно наблюдаете за мной и пытаетесь копировать меня… кстати, крайне плохо…
Легкость, с которой сиракузянин разоблачил его, уязвила Жека, едва не сгоревшего со стыда.
– Итак, что вам от меня надо?
Несмотря на столь холодную первую встречу, сиракузянин и утгенянин быстро сошлись. Жек возвышал себя в глазах собеседника, рассказывая об уничтожении гетто, о схватке с гиенами (одного магического слова хватило, чтобы количество огромных хищников ядерной пустыни выросло с нескольких сотен до сотен тысяч) и о бунте бетазооморфов в Глатен-Бате («Миллионы мутантов перебили друг друга, чтобы я стал их принцем, их пророком!»). Марти вначале терпеливо слушал мальчугана, и в его глазах вспыхивали насмешливые огоньки, а на губах блуждала ироническая улыбка, но когда Жек, желая любой ценой заинтересовать собеседника, заговорил о Найе Фикит и Шри Лумпа («Однажды я стану воителем безмолвия и буду путешествовать с помощью мысли…»), ироническое отношение сиракузянина испарилось. Вдруг на его лице появилось выражение интереса. Он стал задавать множество вопросов, на которые Жек, поняв, что с ним разговаривают всерьез, постарался ответить наилучшим образом. Марти вдруг заявил, что желает встретиться с Найей Фикит и тоже стать воителем безмолвия,
– Беседуя с вами, мой дорогой Жек, я осознал, что эта встреча была всегда главной целью моей жизни…
– А ты откуда?
От волнения он внезапно обратился к Марти на ты. Правда, Жек всегда считал, что обращаться на вы можно только к строгим взрослым людям, в основном крейцианским миссионерам. Марти, в свою очередь, рассказал о событиях, которые привели его на «Папидук» (опустив ритуальные церемонии Машамы). Если он с мельчайшими подробностями рассказал о трудном статусе Пунцового, об изнуряющей работе по очистке вентиляционных труб, то почти не упомянул о тайных оплачиваемых визитах к женщинам, смысл которых остался Жеку непонятным.
Они несколько раз встречались и разработали совместный проект: вдвоем у них было больше шансов на успех. Объединив усилия, легче преодолевать препятствия и справляться с контрабандистами.
– Мое имя перевесит, – утверждал Марти. – Они не осмелятся отказать в услуге потомку одной из десяти самых именитых сиракузских семей.
Горделивая уверенность сиракузянина успокоила Жека. Судьба распорядилась так, что их пути с Марти пересеклись. Он стряхнул с себя летаргию, и «Папидук» предстал перед ним в своем истинном виде. Он удрал из родного дома в Анжоре и от школы священной пропаганды крейциан не ради того, чтобы до конца своих дней запереть себя в космической тюрьме, в грохочущей и вонючей железной коробке, где было нечем дышать. Голос умирающего Артака вновь зазвучал в его ушах: Живи, Жек, и стань воителем безмолвия…
Он не стал делиться с видуком своей тайной. Он иногда со страхом наблюдал его гнев и расправы с членами экипажа, допустившими небрежность по службе, и не хотел испытывать его ярость на себе. До самого конца он верил, что хозяин «Папидука» ни о чем не подозревает, но запертая дверь кабины показала, что он ошибся. Видук считал его своей собственностью, и клетка, которую он предназначал для него, была заперта и наверняка хорошо охранялась. «Из его сердца вырваться труднее, чем из железной клетки…» В приступе бессильной ярости Жек долго колотил по внутренней панели металлической двери. Потом его охватило безразличие, и он, опустив голову, поплелся к иллюминатору.
Сквозь повисшие на ресницах слезы он увидел зеленое пятно тропического леса Франзии, оранжевую бесконечность пустыни с одной стороны, и синий простор океана, над которым лениво плыли белые кружевные облака, – с другой. Земля приближалась с невероятной скоростью, словно тяжелый корабль несся по инерции и уже не мог погасить скорость. Вой инверсионных двигателей звучал, как сирены тревоги, а по видимым частям корпуса струились красно-оранжевые языки пламени. Казалось, корабль вот-вот загорится и развалится на части.
Иллюминатор не позволял видеть многое, но Жек, привстав на цыпочки, различил среди бесконечной зеленитеометрическую фигуру, состоящую из точек и серых лент.
Формы, контуры, объемы становились четче. Точки превратились в конструкции, а ленты – в дороги. Похоже, Неа-Марсиль был городом небольшим, намного меньшим, чем столица Ут-Гена Анжор. Жек впервые видел город сверху (Свободный Город Космоса в счет не шел, ибо не располагался на планете, а висящие в космосе корабли не были настоящими городскими зданиями), и ему было трудно оценить его размеры. Сверху улицы выглядели жилами листа, а здания – панцирями притаившихся насекомых, серых и угловатых.
Невероятный удар сотряс корабль и оторвал Жека от пола. Он потерял равновесие, покатился по полу и со всего размаха ударился о металлические стойки кушетки. И только в замешательстве вскочив на ноги и ощущая боль в ребрах, заметил надпись на экране, встроенном в потолок. Оставайтесь в лежачем положении и пристегнитесь ремнями… Он проигнорировал предупреждение и вернулся к иллюминатору. Рев двигателей сменился на жалобный вой вспомогательных посадочных моторов.
«Папидук» планировал в воздухе, как огромная хищная птица. Он летел над астропортом Неа-Марсиля, залитым золотистым светом, над его диспетчерской вышкой, стеклянной стрелой с параболическими антеннами на верхушке, над административными зданиями, гигантскими ангарами, плоскими площадками, где суетилось множество крохотных желтых фигурок. Жек разглядел перед складами черные продолговатые корпуса других звездолетов, которые были значительно меньше «Папидука». В отличие от Глатен-Бата, рассчитанного всего на один корабль, а именно на «Папидук», астропорт Неа-Марсиля имел двадцать посадочных площадок длиной около пятидесяти метров, разделенных полосками газона и дорожками из белых плит. «Папидук» со своими пятьюстами метрами от носа до кормы должен был занять не менее десяти площадок. Его тень, растянутая четырьмя солнцами, наползала на административные здания.
Желтые фигурки и красные машины на гусеницах откатились к ангарам. Когда они полностью освободили посадочную площадку, огромный корабль опустился на свои двадцать арочных опор с непривычной легкостью и осторожностью для аппарата таких габаритов. Стон моторов затих, и на астропорт опустилась тишина. Тамбуры выдвинулись из корпуса, а из них потянулись высокие трапы с эластичным основанием, плотно легшим на растрескавшийся бетон.
Жек увидел, как к кораблю подкатили машины охлаждения с цистернами и направились к внешним оболочкам двигателей. Рабочие в комбинезонах и опталиевых масках развернули шланги и направили их на самые раскаленные части обшивки. Иначе могли окончательно растрескаться бетонные плиты.
Через час, когда температура упала на несколько десятков градусов, люди в черных формах, императорские полицейские, вышли из административных зданий и выстроились в цепочку перед трапами. Жек видел, как они устанавливают инструменты, белые коробки на треногах, которые напомнили ему клеточный идентификатор, сооруженный па Ат-Скином над дверью их дома. Если это действительно были клеточные идентификаторы, то они были подключены к центральному мемодиску, где хранились все данные о раскатта империи Ангов, о еретиках, политических противниках или уголовниках.
Жек испугался за своего друга Марти. Они были знакомы всего несколько недель, но маленькому анжорцу нравилось думать, что он стал близким другом сына великой сиракузской семьи, придворного, который имел честь приближаться к императору Менати и его супруге, прекрасной даме Сибрит. Если центральный мемодиск содержал клеточные координаты молодого сиракузянина, его схватят, отошлют на Сиракузу, где его обследует Ментальная Инквизиция, чтобы приговорить к мукам на огненном кресте. Жеку пришлось согласиться с тем, что его планы откладываются, и он воспринял отсрочку с облегчением.
Эмигранты с миров Скодж высадились первыми. Их ждали иные трудности. Если они не очень опасались клеточного контроля, то побаивались франзийских таможенников и чиновников. Франзия еще не достигла критического демографического порога (на ней жило около двух миллиардов человек, к которым ежегодно добавлялись триста миллионов визитеров, чиновников империи, туристов и деловых людей). Но условия получения постоянной визы становились с каждым годом все строже. И бедняги, вложившие последние средства в путешествие (миры Скоджа были перенаселены и отравлены производственными отходами), теперь дрожали от страха, что им откажут в приеме. Те, кто высаживался в Неа-Марсиле и не имел средств отправиться на другие миры, поступали в распоряжение франзийских властей во главе с крейцианским кардиналом-губернатором, а те отправляли их в концлагеря, а оттуда – на самые грязные, унизительные и опасные работы. Те, кто продолжал путешествие на Алеманию, Спайн или Ноухенланд, не покидали судна все пять суток стоянки.
Жеку нравилась компания скоджей. Кроме красоты женщин, он оценил теплоту приема, бескорыстие, веселый нрав, песни, смех и даже ссоры скоджей. Теперь, видя, как они робко идут к таможне, он надеялся, что их мечта не обратится кошмаром, что обещанный рай не станет для них адом.
Он попытался разглядеть силуэт Марти в нескончаемом людском потоке. Но не мог различить черт идущих людей. Кроме того, сиракузянин мог выйти через два других трапа.
Целых три часа не иссякал поток, словно жилые палубы «Папидука» были неистощимы. Тысячи скоджей толпились у административных зданий, и этот массивный исход не мог способствовать благосклонности франзийских властей по отношению к эмигрантам. Усталый Жек еще раз попробовал открыть дверь, потом, отчаявшись, улегся на кушетку. Ему вспомнилось бледное лицо Артака. Старый карантинец не предусмотрел, что видук Папиронда, человек, которого он спас от смерти, запрет его посланца в каюте и никуда не выпустит до скончания времен. Судьба любит устраивать людям розыгрыши, издевательски пробормотал призрак па Ат-Скина.
Жека разбудил щелчок.
Обливаясь потом, он открыл глаза. Из иллюминатора лился ржавый свет, падавший на металлический пол каюты, погруженной в полумрак. Он услышал отрывки фраз, доносившихся из динамиков астропорта, негромкое рычание гусеничных машин, смех и голоса.
И вдруг заметил, что дверь его каюты приоткрылась. Из коридора через щель проникал свет и падал на перегородки. Несколько минут он лежал, соображая, как поступить. Неужели видук Папиронда в последнюю минуту изменил решение? Такое было маловероятно: он не походил на человека, внезапно меняющего свои решения.
Жек вдруг очень испугался, потеряв всякое желание переступать порог двери, открытия которой ждал с таким нетерпением. Кто-то открыл клетку, коробку, к стенам которой он уже привык. Как птица, слишком долго сидевшая в неволе и чьи крылья ослабели, он не осмеливался поверить, что ему вернули свободу.
Потом сказал себе, что, быть может, второго такого шанса не подвернется. Не всели равно, кто открыл закодированную дверь! Даже если внешний мир казался ему враждебным, с ним надо было встретиться, как он встретился с гиенами. Ему хотелось знать, что случилось с Марти, старшим братом, которого ему подарила судьба.
Он отбросил одеяло, встал и осторожно направился к двери. Застыл у перегородки, пытаясь расслышать в коридоре шаги или голоса, но в корабле царила тишина. В воздухе ощущался стойкий сладковатый запах. С отчаянно бьющимся сердцем он вышел в коридор. И едва не споткнулся о тела двух лежащих членов экипажа. Их шеи зияли ужасающими ранами. Тот, кто открыл ему дверь, перерезал часовым глотку. Они плавали в луже крови, растекавшейся по всей ширине коридора. Несмотря на отвращение, Жеку не оставалось ничего иного, как перейти эту лужу. Хлюпанье подошв, пропитанных липкой кровью, вызвало в его теле неукротимую дрожь.
Поскольку он знал все тайны «Папидука», ему было легко ориентироваться. Он направился к нижним отсекам высадки. Вместо привычного маршрута по коридорам и платформам он выбрал запасные тобогганы – туннели с округлыми стенками, гладкими и скользкими, которые были местом его любимых игр во время перелета. Уже через пять минут он оказался в нижнем отсеке высадки. К счастью, тот был пуст. Неужели ему действительно повезло? Его таинственный освободитель удачно выбрал время: экипаж обычно собирался в ресторане, празднуя посадку, еще одну победу над межзвездной пустотой. И ни один экипаж не нарушал эту традицию.
Жек подошел к круглому тамбуру, залитому красным светом. Мостик еще не подняли, а лента эскалатора продолжала двигаться с пронзительным скрипом. Порывы теплого ветра коснулись его лица. Он чуть не упал от удовольствия. Внизу, метрах в тридцати под собой, он увидел рабочих в желтых комбинезонах, которые заливали бетоном трещины на площадке. Два солнца уходили за крыши административных зданий, а небо было испещрено золотистыми всполохами.
Жек на мгновение заколебался. Он опасался реакции рабочих астропорта. Они могли позвать полицейских, увидев восьмилетнего ребенка, в одиночку покидающего корабль и направляющегося к административным зданиям. Но решимость взяла верх. Он не ставил перед собой таких вопросов, когда стоял перед пятнистыми гиенами. Он решительно пересек внешнюю площадку мостика и встал на эскалатор.
Никто не обратил на него внимания, когда он спрыгнул на землю (наконец-то не металлический пол, лежащий на пустоте). Ни рабочие, ни редкие полицейские, которые бродили вблизи главного здания, ни таможенники, стоявшие вдоль стоек досмотра и вооруженные магниторезонансными зондами и лучевыми жучками. Они, похоже, не заметили его, когда он миновал первые посты. Их взгляды, подозрительные взгляды, проходили через него, словно он был голографическим изображением, существом из воздуха и света. И эмигранты-скоджи, загнанные, словно скот, за загородки, не узнали его.
Он оказался перед вторым барьером, где стояли люди в униформах цвета хаки и в черных двууголках на голове, сжимавшие в руках скорчеры. Ни один из них не окликнул его. Он спокойно прошел мимо стоек, кабин личного досмотра, багажных тележек и вышел в транзитный зал астропорта. Здесь висел запах жареного мяса, исходивший от многочисленных баров. Он поискал глазами Марти или его старика-компаньона, но в этой сутолоке было практически невозможно кого-либо найти. Его толкали, но он упорно продвигался к выходу, огромным стеклянным вратам, выходившим на площадь, черную от народа, откуда взлетали кары, такси и автобусы.
В момент, когда он собирался переступить порог, резкий голос приковал его к месту:
– Эй, мальчуган, куда спешишь?
Он обернулся и облегченно вздохнул, узнав Марти де Кервалора. Молодой сиракузянин рассек толпу и с улыбкой подошел к нему.
– Я ждал тебя! Ты не очень спешил…
– Меня заперли в каюте, – пробормотал Жек, еще не оправившийся от страха.
– Знаю. Робин меня предупредил и попросил вернуться в астропорт и ждать до наступления сумерек. Как видишь, принц гиен, я так и сделал…
– Робин?
– Сир де Фарт. Сиракузянин, с которым я путешествую… вернее, с которым путешествовал… Два часа назад наши пути разошлись. Сан-Фриско, помощник Папиронды, пригласил его на Жер-Залем, и Робин де Фарт, как истинный этносоциолог, не смог противиться зову открытий. Он сказал, что надеется встретиться с нами на Матери-Земле.
– Он знал, что меня заперли?
– Он также знал, что тебя освободят. Не знаю, кто его информировал, но он не ошибся. Главное, ты смог сбежать. Тебя не обыскивали? Тебе не пришлось проходить через клеточный контроль?
Жек медленно покрутил головой.
– А тебе?
– Полиция, похоже, еще не имеет моих клеточных координат, – ответил Марти. – И, как ни странно, координат Робина де Фарта, хотя он внесен в крейцианский Индекс пятнадцать лет назад. Признаюсь, что испугался, когда попал под лучи идентификатора. Франзийские таможенники не были строгими. Их больше волнуют эмигранты-скоджи.
– Сан-Фриско дезертировал… – печально прошептал Жек после недолгого молчания.
Он ощущал бегство Сан-Фриско как предательство.
– Не беспокойся за него, – сказал Марти. – Он – жерзалемянин, и ни один гок не может догадаться, что происходит в голове этих людей! Я воспользовался твоим временным заключением, чтобы разузнать о контрабандистах. У меня встреча с посредником, шеламом, как их называют здесь… Пошли!
Марти направился к стеклянным вратам, но Жек не сдвинулся с места.
– Что с тобой, принц гиен?
– Я голоден!
Марти порылся в карманах, достал горсть желтых монет, подошел к торговцу и купил несколько пирожков и разноцветных бутылок.
– Теперь у меня совсем ничего не осталось, – вздохнул сиракузянин.
Прижимая к себе драгоценную ношу, они вышли на заполненную народом площадь и сумели продраться сквозь толпу до сквера, где росли деревья с прозрачными листьями, залитые красноватым светом. Их тут же окружила стая писклявых птиц-лир с разноцветным оперением.
– Посредник вскоре должен появиться, – сказал Марти, бросая крошки хлеба птицам.
Очаровательные птицы схватились между собой не на шутку, с яростью сражаясь за каждую крошку. Жек хотел подкормить птиц, но ощущал такой голод, что не решился поделиться своей долей пищи. Он бы проглотил и вдвое больше. Он почти испытывал экстаз, вдыхая теплый, насыщенный запахами воздух планеты, ощущая ласку солнц на коже, сидя, привалившись к дереву, слушая мелодичные птичьи трели, глядя на пурпурные облака, любуясь окружающими строениями, хотя на них облупилась краска, и наблюдая за прохожими. Он ощущал, что возрождается к жизни. И вдруг осознал: его долгое путешествие в пустоте было только эпизодом в его жизни, затмением, похожим на подобие смерти. На Франзии ему нравилось все: автохтоны с матовой кожей, пропитанной солнцем; бледные туристы в эксцентричных одеяниях; веселые крики торговцев, прилавки с фруктами и овощами, чьи яркие цвета контрастировали с серыми оттенками рынка Ракамель и печалью работников с общественных ферм Ут-Гена… Но уже появлялись признаки изменений, знаки, указывающие на неизбежную смерть свободы и беззаботности франзиян. Крейцианские миссионеры в шафрановых облеганах и накидках, а также скаиты, мыслехранители и инквизиторы расхаживали по площади и аллеям сквера. Над ломаной линией крыш торчали острые стрелы гигантского храма. Вдали, за низкими ветвями деревьев, угадывалась характерная форма огненного креста, стоявшего на тротуаре широкой улицы. Жек заметил, что многие прохожие, и местные, и туристы, мужчины и женщины, приняли моду облеганов и локонов-косичек. Над планетой Франзия уже нависла тень Церкви Крейца.