Страница:
Их результаты успешной сдачи экзамена второго уровня сложности самоубийственным воплем низвергались каскадами вниз по странице. Они были редакторами журналов, председателями профсоюзов, победителями юридических диспутов и печалились по любому вопросу – от регби и до лакросса. Они получали за свои фильмы престижные награды в Нью-Йорке. Выходили в полуфинал телевикторины «Дуэль университетов» (University Challenge) 2004–2005 годов. Публиковали важные статьи в The Guardian и проходили интернатуру в компаниях списка «Футси-100»[20]. Бегло говорили по-французски и уверенно владели немецким. У них безупречные водительские права. Они сумели получить дипломы с отличием по многим дисциплинам, от английского языка до машиностроения и истории, и одновременно достигли результатов в сквоше на уровне отечественных стандартов.
Пока они беззаботно трещали передо мной, я все больше утопал в своем кресле. И размышлял, не в первый раз, об удивительной черте молодого поколения. Они были не просто одаренными. Они выглядели такими уравновешенными, такими общительными, такими эмоционально безмятежными, а ведь, по правде говоря, все должно было быть ровно наоборот. Это дети Мэгги. Они родились в 1980-х годах, и, по представлениям наших ученых, их должны мучить неврозы и чувство горечи. Вспомните о трудностях, которые перед ними стоят: студенческие долги в среднем составляют £13 000; смехотворные стипендии; рынок жилья устрашает, как северная сторона Эйгера[21]. Маячит перспектива раскошеливаться до тех пор, пока не придет конец программе частной финансовой инициативы[22] Гордона Брауна, а вдобавок им придется решать малоприятную задачу содержания в старости детей беби-бума 1960-х годов. Согласно впечатляющей новой статье исследовательского центра Policy Exchange «2056: Какое будущее у детей Мэгги?», это наиболее затюканное поколение после войны. И тем не менее их внутренний мир – как бы описать это? – просто излучает приятность. Кто-нибудь понимает, о чем я?
Даже если сделать скидку на преувеличения жанра резюме, похоже, они добиваются таких хороших результатов, которые и не снились моему поколению. Они работают операторами на телефонах доверия и спасают самоубийц, помогают больным раком или борются с бешенством в Южной Африке. Как волонтеры «Оксфама»[23] они оказывают услуги на музыкальных фестивалях и возятся с неимущими и незащищенными детьми от 11 до 16 лет в Стритэме и Брикстоне[24]. И почти каждый из них делает нечто не слыханное в мое время: они посещают самые бедные кварталы наших городов, проповедуя преимущества высшего образования. Похоже, они просто гораздо лучше нас, они делают все по фэн-шую.
В отчаянной попытке классифицировать опрашиваемых я попросил их написать эссе объемом 500 слов о Тадж-Махале. Эссе получились довольно хорошие и без всякой заносчивости, вполне ожидаемой от моего поколения, никакого сарказма или яканья. Никто не сделал, например, наверняка болезненного комментария относительно индийской цивилизации, что главный памятник страны, очевидно, является мусульманским мавзолеем; никто не упомянул о неприятном факте, что герб Индии придумал итальянец. Возможно, они не хотели касаться щепетильных вопросов без особых причин?
А теперь честно заявим, в чем цель данной статьи. В ней под «молодыми людьми» я имею в виду университетских выпускников из среднего класса. Хотя их гораздо больше, чем раньше. А когда я говорю о моем поколении, я имею в виду тех, кто окончил вузы лет 20 назад: как мы работали локтями, чтобы пробить себе путь, и какими отвратительными субъектами были. Мы вечно хвастались, третировали друг друга. Отчасти мы и сейчас ведем себя так, бравируем помпезными воспоминаниями и намеренной нескромностью. Когда Тоби Янг начал статью в Cherwell со слов «Я работал упорнее других и достиг большего»[25], то мы дружно загоготали в знак одобрения такой шокирующей этики. Но будет ли кто-нибудь из сегодняшних двадцатилетних вести себя так вызывающе? С одной стороны политического водораздела у нас были тэтчеристы, говорливые или молчаливые. Когда Гордон Гекко[26] произнес: «Жадность – это хорошо», мы не аплодировали, но ухмыльнулись. Когда Теббо сказал: «Убирайтесь»[27], мы подумали: «А что, нормальная позиция». Когда Рональд Рейган заявил, что Советский Союз – это «империя зла», мы посчитали, что звучит это немного чересчур, но по сути правильно. И хотя мы сочувствовали шахтерам, мы полагали, что их ввело в заблуждение руководство.
По другую сторону аргументации было симметричное чувство сопричастности. Некоторые наши подружки даже отправлялись в Гринэм-коммон[28] или держались за руки возле посольства ЮАР. А два десятилетия спустя я знаю одну женщину – преуспевающего барристера, которая начинает произносить «хрю-хрю» и шипит «свиньи», как только видит полицейских. Когда бедный Кит Джозеф сделал обреченную на неудачу попытку реформировать финансирование высшего образования в 1984-м, его так забросали яйцами, что он отступил. Что произошло с современным студенчеством? Почему они не забрасывают министров-лейбористов яйцами? Взвинтили плату – ради бога. Только представьте себе реакцию, если бы сцены жизни современного Ирака каким-то образом показали бы в студенческих клубах Британии времен Тэтчер. Как бы студенты 1980-х годов повели себя, если бы Маргарет Тэтчер была в числе прочих ответственна за войну, в которой убиты от 58 000 до 655 000 невинных иракцев? Это правда, поначалу многие выступили против войны; но протесты не были замечены, и оказалось, что большая часть людей протестовала против закрытия сельских почтовых отделений.
А где гнев? В наше время были рок-звезды с такими именами, как Сид Вишес (Порочный Сид), и люди, который отгрызали головы голубям и глушили электротоком своих девчонок в ванной. А сегодня Джеймс Блант в шапочке льет свой гениальный елей в наши уши. Он великолепен, но не мятежник, верно? Мое поколение породило уйму энергичных журналистов правого толка, мы и сейчас не промах, горим желанием и загоняем мяч в лунку. А где их эквиваленты сегодня? Где новый Чарльз Мур, Ноэл Малколм, Саймон Хеффер, Мэтью д’Анкона, Эндрю Робертс, Найалл Фергюсон и другие? Это дерево перестало плодоносить, что, возможно, и благо, а возможно, и нет. Но это определенно перемена.
Этика молодых людей изменилась, и в определенном смысле причина ясна. Из политики ушло противостояние. В моей юности существовало два противоположных мировоззрения, сталкивающихся, как мастодонты. Капитализм свободного рынка и государственный социализм. Угроза применения Россией ядерного оружия казалась вполне реальной. Реальной опасностью было и введение лейбористами 98 %-ного налога. Нет того энтузиазма, того драматизма; и все же я не могу убедить себя, что только этим можно объяснить дзен-буддистское спокойствие нынешней молодежи.
Один мой друг, который согласен с моими наблюдениями, говорит, что, в частности, парни стали менее жесткими, в то время как девушки стали более напористыми. «В основном это касается “Что ты можешь сделать для меня?” – и набивают мой номер в свой мобильный», – говорит он. И это наводит на мысль, что это может быть связано с общей феминизацией общества, которая начинается с преобладающего влияния женщин в школе. С 1981 по 2001 год количество учителей-мужчин в средней школе снизилось на 50 %, а соотношение между учителями-женщинами и учителями-мужчинами в начальной школе теперь составляет примерно семь к одному. Может, дело в этом? Детей больше балуют, оберегают, усаживают в специальные стульчики, охраняют от рисков и лишают мужской ролевой модели, которую они всегда играли, и это плохо. Но и они склонны проявлять больше интуиции и эмоционального интеллекта. Разве это плохо?
Когда я учился в Оксфорде, там было 36,7 % женщин, а сейчас они составляют более половины выпускников. Национальное студенчество состоит теперь на 59,2 % из женщин. Сенсация. И это огромная социальная революция. Нетрудно вообразить последствия для мужской психологии. Самое крупное соревнование жизни стало гораздо легче для современного выпускника-мужчины: неудивительно, что иногда он кажется пассивным. Возможно, повсеместное присутствие женщин объясняет не только повышенную тактичность и уязвимость мужчин, но и все те забавные браслетики из бечевки, которые они носят.
А может, если честно, есть гораздо более простое объяснение доброте и добродушию поколению двадцатилетних. Может, не все так плохо для детей Мэгги. Может, причина такой разницы в темпераментах между поколениями, в том, что нам приходилось решать больше проблем. Не забывайте, что 1964-й, год моего рождения, был годом, когда британские мамочки установили рекорд и выдали на свет 875 972 ребенка, самый высший и непревзойденный подвиг плодородия по сравнению с ничтожно малым количеством 636 818 детей в 1984 году. Нас, волнующихся и мечущихся в поисках работы, было гораздо больше при меньшем количестве предложений. И неудивительно, что наши локти были острее. Да, у нас были стипендии и бесплатное обучение, но у этих парней и девчонок в их 20 лет столько прекрасного в их жизни. У них есть гаджеты, которые позволяют им вести фантастически богатую социальную жизнь. Легким нажатием нескольких кнопок они могут пообщаться со всеми своими друзьями быстро, индивидуально, остроумно и, более того, эмоционально грамотно. Куда бы они ни пошли, они, как в коконе, находятся в небольшой электронной утробе, обеспечивающей им уют и поддержку. Им достаточно послать несколько текстов, немного подождать, и, будьте уверены, к ним вернется та капля одобрения, которая увлажнит их пересохший язык и поможет прожить день.
Им проще и дешевле путешествовать; гораздо лучше стало питание. Везде полно небольших кафе. Автомобили быстрее и безопаснее. Неудивительно, что они чувствуют себя способными «следовать своим ценностям», как написано на картонных коробках мороженого Ben & Jerry, когда мороженое такое вкусное, относительно дешевое и есть что посмотреть по телику, пока его ешь. И даже если, несмотря на все эти преимущества, на них накатит хандра или неприкаянность, они всегда могут найти успокоение в Интернете.
Но важнее всего то, что им нетрудно найти работу. Конечно, было жалко не принять всех кандидатов на должность исследователя. Но с другой стороны, в этой стране почти полная занятость, и они продолжат творить чудеса в этой полной энергии экономике с низкой инфляцией. А кого они должны благодарить за это? Да, несмотря на проблемы у детей Мэгги и те неприятные стереотипы, которые они могли увидеть в фильме «Билли Элиот», истина в том, что они больше всех выиграли от реформ, начатых 20 лет назад Маргарет Тэтчер, и дали толчок развитию высоких технологий, предпринимательства и появлению приличных денег.
Конечно, во многом 1980-е – это неприятный опыт, но, если бы он не был таким неприятным, дети Мэгги не пользовались бы сейчас всеми этими благами. Если это и есть дети Мэгги, то не такая уж она плохая мать.
Храбрые солдаты
Это замешательство, да? По-иному не объяснишь. Старая добрая британская боязнь всего, что может спровоцировать разногласия, публичное выражение нежелательных эмоций. Вот почему местные власти этой страны проявили такое ледяное безразличие к 13 000 военнослужащих, возвращающихся этой осенью – сотни из них с серьезными ранениями – с полей сражения в Ираке и Афганистане.
Вот почему начальник генерального штаба сэр Ричард Даннатт был вынужден выразить неудовольствие на прошлой неделе.
Вот почему не будет ни званых вечеров, ни пикников в честь тех мужчин и женщин, которые так много отдали.
Вот почему никто не планирует парада[29]. Это не имеет ничего общего с так называемыми «плотно сжатыми губами»[30] или нелюбовью к шоу. Не говорите мне этой ерунды.
Нацию захлестнула дешевая сентиментальность, но, когда британские политики местного и национального уровня пытаются вообразить себе общественный акт благодарения за военные жертвы, на них находит своего рода помрачение.
Они закрывают глаза и видят, как искалеченные солдаты едут мимо них в инвалидных колясках, – и представляют себе, как на лицах прохожих внезапно появляется выражение шока и сострадания, когда они сталкиваются с реальной ценой войны.
Политики обеспокоены тем, что дело может принять дурной оборот: открытые обвинения со стороны общественности или, что еще более неприятно, со стороны самих ветеранов.
Больше всего они обеспокоены тем, что любой такой парад или любой жест утешения и ободрения в отношении возвращающихся солдат может быть истолкован как поддержка войны, той войны, которая сейчас чрезвычайно непопулярна среди широких слоев британского электората. «Поддержка войны! – думают они. – Это было бы ужасно!» И поэтому мы коллективно и институционально проявляем нежелание выразить благодарность тысячам молодых мужчин и женщин, которые принесли огромные жертвы по нашей милости.
Такое нежелание вытекает из замешательства, а оно основано на совершенно неправильном представлении. Не так давно мой друг и коллега Ричард Беньон сопровождал группу вип-персон на скачках в Ньюбери, и, так как он местный член парламента, ему вручили микрофон. Он представил гостей остальным любителям скачек. У некоторых из них были забинтованы головы или конечности. Некоторые не могли ходить.
Не успел он сказать: «Это военнослужащие, раненные в Ираке и Афганистане», как его тут же прервали громкие аплодисменты. Это было такое открытое и горячее проявление общественной поддержки, что на секунду он лишился дара речи.
Он полагает, что подобное может повториться по всей Британии и что футбольные фанаты на стадионах «Эмирейтс» или «Крейвен Коттедж» – по крайней мере подавляющее большинство – проявят те же чувства. И все же идея таких общественных праздников вызывает у властей опасения.
Когда он приехал заниматься оргвопросами, его озадачило неприкрытое отношение министерства обороны и их навязчивое желание держать прессу подальше.
Конечно, правительство хочет, и вполне обоснованно, защитить травмированных людей от вмешательства журналистов. Но у Ричарда есть ощущение реальной нервозности, обеспокоенности по поводу зрелища огромного количества раненых людей.
Вполне вероятно, что некоторые люди в министерстве озабочены политическими последствиями такого зрелища.
Возможно, они опасаются, что само зрелище так трагично пострадавших молодых людей вызовет еще бо́льшую враждебность к войне. И все же – если мотивы действительно таковы – это показывает глубокое непонимание общественного воображения и потребностей этих солдат.
Согласно Беньону, который служил в армии, ветераны конфликтов в Ираке и Афганистане сейчас ощущают такое же отчуждение в обществе, как и американские солдаты, вернувшиеся из Вьетнама.
Но Америка вынесла урок из Вьетнама и знает пропасть, которая возникает между обществом и теми, кто воевал в очень непопулярной войне.
Поездите по Америке, и вас удивит количество желтых ленточек или наклеек на бамперах с призывами к американцам «поддержать наши войска».
Можете ездить по Британии месяцами, но вы не увидите ни единого плаката, вывески, эмблемы, значка на лацкане ни в едином месте в этой стране – общественном или частном – с призывом к солидарности с нашими войсками.
Напротив, вы увидите совершенно противоположное. Вы увидите бесконечные граффити, утверждающие, что британские войска ведут войну, которую яростно осуждает большинство населения.
В результате мы лишаем наших солдат, особенно раненых солдат, важнейшей составляющей процесса излечения, а именно ощущения того, что их ценят за сделанное ими и все мы ждем их с почестями дома. Это меньшее, что мы можем для них сделать.
Не они в ответе за обман лейбористского правительства. Им нельзя вменить в вину неспособность найти оружие массового поражения или неспособность Пентагона предвидеть последствия войны.
Их послало наше демократически избранное правительство воевать за то, что, как они честно считали, принесет нам благо и безопасность. Некоторые из них воевали дольше и тяжелее, чем любой британский солдат со времен Второй мировой войны.
Многие выжили после увечий более страшных, чем у тех, кто воевал раньше, по той простой причине, что современная медицина помогла им выжить.
Они заслужили нашу благодарность, и я уверен, что наша общественность более чем готова выразить ее. Для всех тех, кто хотел бы высказать свою признательность, в понедельник начнется новая кампания под названием «Помощь героям». В частности, ее цель – сбор средств для реабилитационного центра в Хедли-Корт, рядом с Ледерхед, графство Суррей.
Несмотря на обеспокоенность местных властей и бюрократов, я уверен, что действия данной организации найдет поддержку.
Люди без труда понимают разницу между добром и злом войны и героизмом наших солдат, которых мы посылаем воевать.
Политика
Мистер Блэр вынес ценный урок
Пока они беззаботно трещали передо мной, я все больше утопал в своем кресле. И размышлял, не в первый раз, об удивительной черте молодого поколения. Они были не просто одаренными. Они выглядели такими уравновешенными, такими общительными, такими эмоционально безмятежными, а ведь, по правде говоря, все должно было быть ровно наоборот. Это дети Мэгги. Они родились в 1980-х годах, и, по представлениям наших ученых, их должны мучить неврозы и чувство горечи. Вспомните о трудностях, которые перед ними стоят: студенческие долги в среднем составляют £13 000; смехотворные стипендии; рынок жилья устрашает, как северная сторона Эйгера[21]. Маячит перспектива раскошеливаться до тех пор, пока не придет конец программе частной финансовой инициативы[22] Гордона Брауна, а вдобавок им придется решать малоприятную задачу содержания в старости детей беби-бума 1960-х годов. Согласно впечатляющей новой статье исследовательского центра Policy Exchange «2056: Какое будущее у детей Мэгги?», это наиболее затюканное поколение после войны. И тем не менее их внутренний мир – как бы описать это? – просто излучает приятность. Кто-нибудь понимает, о чем я?
Даже если сделать скидку на преувеличения жанра резюме, похоже, они добиваются таких хороших результатов, которые и не снились моему поколению. Они работают операторами на телефонах доверия и спасают самоубийц, помогают больным раком или борются с бешенством в Южной Африке. Как волонтеры «Оксфама»[23] они оказывают услуги на музыкальных фестивалях и возятся с неимущими и незащищенными детьми от 11 до 16 лет в Стритэме и Брикстоне[24]. И почти каждый из них делает нечто не слыханное в мое время: они посещают самые бедные кварталы наших городов, проповедуя преимущества высшего образования. Похоже, они просто гораздо лучше нас, они делают все по фэн-шую.
В отчаянной попытке классифицировать опрашиваемых я попросил их написать эссе объемом 500 слов о Тадж-Махале. Эссе получились довольно хорошие и без всякой заносчивости, вполне ожидаемой от моего поколения, никакого сарказма или яканья. Никто не сделал, например, наверняка болезненного комментария относительно индийской цивилизации, что главный памятник страны, очевидно, является мусульманским мавзолеем; никто не упомянул о неприятном факте, что герб Индии придумал итальянец. Возможно, они не хотели касаться щепетильных вопросов без особых причин?
А теперь честно заявим, в чем цель данной статьи. В ней под «молодыми людьми» я имею в виду университетских выпускников из среднего класса. Хотя их гораздо больше, чем раньше. А когда я говорю о моем поколении, я имею в виду тех, кто окончил вузы лет 20 назад: как мы работали локтями, чтобы пробить себе путь, и какими отвратительными субъектами были. Мы вечно хвастались, третировали друг друга. Отчасти мы и сейчас ведем себя так, бравируем помпезными воспоминаниями и намеренной нескромностью. Когда Тоби Янг начал статью в Cherwell со слов «Я работал упорнее других и достиг большего»[25], то мы дружно загоготали в знак одобрения такой шокирующей этики. Но будет ли кто-нибудь из сегодняшних двадцатилетних вести себя так вызывающе? С одной стороны политического водораздела у нас были тэтчеристы, говорливые или молчаливые. Когда Гордон Гекко[26] произнес: «Жадность – это хорошо», мы не аплодировали, но ухмыльнулись. Когда Теббо сказал: «Убирайтесь»[27], мы подумали: «А что, нормальная позиция». Когда Рональд Рейган заявил, что Советский Союз – это «империя зла», мы посчитали, что звучит это немного чересчур, но по сути правильно. И хотя мы сочувствовали шахтерам, мы полагали, что их ввело в заблуждение руководство.
По другую сторону аргументации было симметричное чувство сопричастности. Некоторые наши подружки даже отправлялись в Гринэм-коммон[28] или держались за руки возле посольства ЮАР. А два десятилетия спустя я знаю одну женщину – преуспевающего барристера, которая начинает произносить «хрю-хрю» и шипит «свиньи», как только видит полицейских. Когда бедный Кит Джозеф сделал обреченную на неудачу попытку реформировать финансирование высшего образования в 1984-м, его так забросали яйцами, что он отступил. Что произошло с современным студенчеством? Почему они не забрасывают министров-лейбористов яйцами? Взвинтили плату – ради бога. Только представьте себе реакцию, если бы сцены жизни современного Ирака каким-то образом показали бы в студенческих клубах Британии времен Тэтчер. Как бы студенты 1980-х годов повели себя, если бы Маргарет Тэтчер была в числе прочих ответственна за войну, в которой убиты от 58 000 до 655 000 невинных иракцев? Это правда, поначалу многие выступили против войны; но протесты не были замечены, и оказалось, что большая часть людей протестовала против закрытия сельских почтовых отделений.
А где гнев? В наше время были рок-звезды с такими именами, как Сид Вишес (Порочный Сид), и люди, который отгрызали головы голубям и глушили электротоком своих девчонок в ванной. А сегодня Джеймс Блант в шапочке льет свой гениальный елей в наши уши. Он великолепен, но не мятежник, верно? Мое поколение породило уйму энергичных журналистов правого толка, мы и сейчас не промах, горим желанием и загоняем мяч в лунку. А где их эквиваленты сегодня? Где новый Чарльз Мур, Ноэл Малколм, Саймон Хеффер, Мэтью д’Анкона, Эндрю Робертс, Найалл Фергюсон и другие? Это дерево перестало плодоносить, что, возможно, и благо, а возможно, и нет. Но это определенно перемена.
Этика молодых людей изменилась, и в определенном смысле причина ясна. Из политики ушло противостояние. В моей юности существовало два противоположных мировоззрения, сталкивающихся, как мастодонты. Капитализм свободного рынка и государственный социализм. Угроза применения Россией ядерного оружия казалась вполне реальной. Реальной опасностью было и введение лейбористами 98 %-ного налога. Нет того энтузиазма, того драматизма; и все же я не могу убедить себя, что только этим можно объяснить дзен-буддистское спокойствие нынешней молодежи.
Один мой друг, который согласен с моими наблюдениями, говорит, что, в частности, парни стали менее жесткими, в то время как девушки стали более напористыми. «В основном это касается “Что ты можешь сделать для меня?” – и набивают мой номер в свой мобильный», – говорит он. И это наводит на мысль, что это может быть связано с общей феминизацией общества, которая начинается с преобладающего влияния женщин в школе. С 1981 по 2001 год количество учителей-мужчин в средней школе снизилось на 50 %, а соотношение между учителями-женщинами и учителями-мужчинами в начальной школе теперь составляет примерно семь к одному. Может, дело в этом? Детей больше балуют, оберегают, усаживают в специальные стульчики, охраняют от рисков и лишают мужской ролевой модели, которую они всегда играли, и это плохо. Но и они склонны проявлять больше интуиции и эмоционального интеллекта. Разве это плохо?
Когда я учился в Оксфорде, там было 36,7 % женщин, а сейчас они составляют более половины выпускников. Национальное студенчество состоит теперь на 59,2 % из женщин. Сенсация. И это огромная социальная революция. Нетрудно вообразить последствия для мужской психологии. Самое крупное соревнование жизни стало гораздо легче для современного выпускника-мужчины: неудивительно, что иногда он кажется пассивным. Возможно, повсеместное присутствие женщин объясняет не только повышенную тактичность и уязвимость мужчин, но и все те забавные браслетики из бечевки, которые они носят.
А может, если честно, есть гораздо более простое объяснение доброте и добродушию поколению двадцатилетних. Может, не все так плохо для детей Мэгги. Может, причина такой разницы в темпераментах между поколениями, в том, что нам приходилось решать больше проблем. Не забывайте, что 1964-й, год моего рождения, был годом, когда британские мамочки установили рекорд и выдали на свет 875 972 ребенка, самый высший и непревзойденный подвиг плодородия по сравнению с ничтожно малым количеством 636 818 детей в 1984 году. Нас, волнующихся и мечущихся в поисках работы, было гораздо больше при меньшем количестве предложений. И неудивительно, что наши локти были острее. Да, у нас были стипендии и бесплатное обучение, но у этих парней и девчонок в их 20 лет столько прекрасного в их жизни. У них есть гаджеты, которые позволяют им вести фантастически богатую социальную жизнь. Легким нажатием нескольких кнопок они могут пообщаться со всеми своими друзьями быстро, индивидуально, остроумно и, более того, эмоционально грамотно. Куда бы они ни пошли, они, как в коконе, находятся в небольшой электронной утробе, обеспечивающей им уют и поддержку. Им достаточно послать несколько текстов, немного подождать, и, будьте уверены, к ним вернется та капля одобрения, которая увлажнит их пересохший язык и поможет прожить день.
Им проще и дешевле путешествовать; гораздо лучше стало питание. Везде полно небольших кафе. Автомобили быстрее и безопаснее. Неудивительно, что они чувствуют себя способными «следовать своим ценностям», как написано на картонных коробках мороженого Ben & Jerry, когда мороженое такое вкусное, относительно дешевое и есть что посмотреть по телику, пока его ешь. И даже если, несмотря на все эти преимущества, на них накатит хандра или неприкаянность, они всегда могут найти успокоение в Интернете.
Но важнее всего то, что им нетрудно найти работу. Конечно, было жалко не принять всех кандидатов на должность исследователя. Но с другой стороны, в этой стране почти полная занятость, и они продолжат творить чудеса в этой полной энергии экономике с низкой инфляцией. А кого они должны благодарить за это? Да, несмотря на проблемы у детей Мэгги и те неприятные стереотипы, которые они могли увидеть в фильме «Билли Элиот», истина в том, что они больше всех выиграли от реформ, начатых 20 лет назад Маргарет Тэтчер, и дали толчок развитию высоких технологий, предпринимательства и появлению приличных денег.
Конечно, во многом 1980-е – это неприятный опыт, но, если бы он не был таким неприятным, дети Мэгги не пользовались бы сейчас всеми этими благами. Если это и есть дети Мэгги, то не такая уж она плохая мать.
25 октября 2006 г., The Spectator
Храбрые солдаты
Поддержка солдат не обязательно означает поддержку войны.
Это замешательство, да? По-иному не объяснишь. Старая добрая британская боязнь всего, что может спровоцировать разногласия, публичное выражение нежелательных эмоций. Вот почему местные власти этой страны проявили такое ледяное безразличие к 13 000 военнослужащих, возвращающихся этой осенью – сотни из них с серьезными ранениями – с полей сражения в Ираке и Афганистане.
Вот почему начальник генерального штаба сэр Ричард Даннатт был вынужден выразить неудовольствие на прошлой неделе.
Вот почему не будет ни званых вечеров, ни пикников в честь тех мужчин и женщин, которые так много отдали.
Вот почему никто не планирует парада[29]. Это не имеет ничего общего с так называемыми «плотно сжатыми губами»[30] или нелюбовью к шоу. Не говорите мне этой ерунды.
Нацию захлестнула дешевая сентиментальность, но, когда британские политики местного и национального уровня пытаются вообразить себе общественный акт благодарения за военные жертвы, на них находит своего рода помрачение.
Они закрывают глаза и видят, как искалеченные солдаты едут мимо них в инвалидных колясках, – и представляют себе, как на лицах прохожих внезапно появляется выражение шока и сострадания, когда они сталкиваются с реальной ценой войны.
Политики обеспокоены тем, что дело может принять дурной оборот: открытые обвинения со стороны общественности или, что еще более неприятно, со стороны самих ветеранов.
Больше всего они обеспокоены тем, что любой такой парад или любой жест утешения и ободрения в отношении возвращающихся солдат может быть истолкован как поддержка войны, той войны, которая сейчас чрезвычайно непопулярна среди широких слоев британского электората. «Поддержка войны! – думают они. – Это было бы ужасно!» И поэтому мы коллективно и институционально проявляем нежелание выразить благодарность тысячам молодых мужчин и женщин, которые принесли огромные жертвы по нашей милости.
Такое нежелание вытекает из замешательства, а оно основано на совершенно неправильном представлении. Не так давно мой друг и коллега Ричард Беньон сопровождал группу вип-персон на скачках в Ньюбери, и, так как он местный член парламента, ему вручили микрофон. Он представил гостей остальным любителям скачек. У некоторых из них были забинтованы головы или конечности. Некоторые не могли ходить.
Не успел он сказать: «Это военнослужащие, раненные в Ираке и Афганистане», как его тут же прервали громкие аплодисменты. Это было такое открытое и горячее проявление общественной поддержки, что на секунду он лишился дара речи.
Он полагает, что подобное может повториться по всей Британии и что футбольные фанаты на стадионах «Эмирейтс» или «Крейвен Коттедж» – по крайней мере подавляющее большинство – проявят те же чувства. И все же идея таких общественных праздников вызывает у властей опасения.
Когда он приехал заниматься оргвопросами, его озадачило неприкрытое отношение министерства обороны и их навязчивое желание держать прессу подальше.
Конечно, правительство хочет, и вполне обоснованно, защитить травмированных людей от вмешательства журналистов. Но у Ричарда есть ощущение реальной нервозности, обеспокоенности по поводу зрелища огромного количества раненых людей.
Вполне вероятно, что некоторые люди в министерстве озабочены политическими последствиями такого зрелища.
Возможно, они опасаются, что само зрелище так трагично пострадавших молодых людей вызовет еще бо́льшую враждебность к войне. И все же – если мотивы действительно таковы – это показывает глубокое непонимание общественного воображения и потребностей этих солдат.
Согласно Беньону, который служил в армии, ветераны конфликтов в Ираке и Афганистане сейчас ощущают такое же отчуждение в обществе, как и американские солдаты, вернувшиеся из Вьетнама.
Но Америка вынесла урок из Вьетнама и знает пропасть, которая возникает между обществом и теми, кто воевал в очень непопулярной войне.
Поездите по Америке, и вас удивит количество желтых ленточек или наклеек на бамперах с призывами к американцам «поддержать наши войска».
Можете ездить по Британии месяцами, но вы не увидите ни единого плаката, вывески, эмблемы, значка на лацкане ни в едином месте в этой стране – общественном или частном – с призывом к солидарности с нашими войсками.
Напротив, вы увидите совершенно противоположное. Вы увидите бесконечные граффити, утверждающие, что британские войска ведут войну, которую яростно осуждает большинство населения.
В результате мы лишаем наших солдат, особенно раненых солдат, важнейшей составляющей процесса излечения, а именно ощущения того, что их ценят за сделанное ими и все мы ждем их с почестями дома. Это меньшее, что мы можем для них сделать.
Не они в ответе за обман лейбористского правительства. Им нельзя вменить в вину неспособность найти оружие массового поражения или неспособность Пентагона предвидеть последствия войны.
Их послало наше демократически избранное правительство воевать за то, что, как они честно считали, принесет нам благо и безопасность. Некоторые из них воевали дольше и тяжелее, чем любой британский солдат со времен Второй мировой войны.
Многие выжили после увечий более страшных, чем у тех, кто воевал раньше, по той простой причине, что современная медицина помогла им выжить.
Они заслужили нашу благодарность, и я уверен, что наша общественность более чем готова выразить ее. Для всех тех, кто хотел бы высказать свою признательность, в понедельник начнется новая кампания под названием «Помощь героям». В частности, ее цель – сбор средств для реабилитационного центра в Хедли-Корт, рядом с Ледерхед, графство Суррей.
Несмотря на обеспокоенность местных властей и бюрократов, я уверен, что действия данной организации найдет поддержку.
Люди без труда понимают разницу между добром и злом войны и героизмом наших солдат, которых мы посылаем воевать.
12 декабря 2007 г., The Spectator
Политика
От Тэтчер до Блэра
Новые лейбористы оказались такими несокрушимыми, так как никто не знал, за что они, собственно, ратуют…
Мистер Блэр вынес ценный урок
Всякий бизнесмен, который попытается осмыслить новый улучшенный четвертый пункт устава Лейбористской партии[31], немедленно узнает текст, воодушевивший Тони Блэра. Сдобренный, как и новая конституция, словами вроде «качество», «служение», «стремление», «достижение», «сообщество» и «процветание», текст безошибочно подпадает под современный литературный жанр: формулировка миссии корпорации в американском стиле. В решении обновить хартию корпорации лейбористов мистер Блэр подражает наиболее успешным компаниям мира.
Например, в 1952 году некий «полковник» Сандерс из Кентукки окунул цыплячью ножку в соус и (предположительно) произнес: «Вкуснятина, пальчики оближешь!» Не слишком изысканно и не лучшая манера поведения за столом; тем не менее слова отца основателя пишут на бесчисленных коробках Kentucky Fried Chicken. Недавно, однако, стратеги из Кентукки решили, что данного предложения недостаточно, чтобы вдохновить персонал и убедить апатичную публику в нравственности продажи жареных цыплят.
После полного по любым представлениям процесса консультаций с франчайзерами у Kentucky Fried Chicken появилась новая формулировка миссии компании. Как и слова Сиднея и Беатрисы Уэбб[32], искреннее восклицание Кола Сандерса было осовременено и искажено. Как я понял, главная цель в жизни Kentucky Fried Chicken – «обеспечивать семьи доступной, вкусной, преимущественной куриной пищей». Обратите внимание на искусно вставленное безотказно действующее слово «семья». «Семьи» также появляются впервые и в новой версии четвертого пункта.
При разработке своих программных заявлений Лейбористская партия и крупные компании пришли к общим выводам с противоположных сторон. Формулировка Уэббов 1918 года, естественно, была отброшена, так как лейбористы потерпели сокрушительное поражение в споре о роли торговли в обществе. С другой стороны, коммерсанты поняли, что общественности нравится, как звучит словосочетание «капитализм, проявляющий заботу». К 1995 году и Лейбористская партия, и крупный капитал стали рекламировать себя одинаковыми методами. И те и другие выпустили программные заявления, согласно которым стратегия, если говорить кратко, заключается в беспроблемном спаривании несовместимых амбиций или, другими словами, в погоне за двумя зайцами.
Возьмите для сравнения «Корпоративную миссию-1992–2000» изготовителей гамбургеров McDonald’s, которая удивительным образом напоминает язык и тон Блэра. Возможно, понимая, что их обвинят в использовании студентов на низкооплачиваемой работе, McDonald’s заявляет: «Компания будет руководствоваться потребностями наших клиентов и строго следить за социальным обеспечением и развитием нашего персонала». Видите, какое точное равновесие достигнуто между a) потребностями» клиентов, в основном в дешевой еде, и б) обязательствами McDonald’s перед своим несчастным персоналом. Сравните с новым актом лейбористов, в котором «наши права отражают наши обязанности».
Как и Блэр, коммерсанты поняли, насколько ценным может быть программное заявление, когда неудачу надо выдать за приверженность принципу. Сразу вспоминается поразительное утверждение Аниты Роддик[33], что задача компании Body Shop – «всеми силами бороться за охрану окружающей среды, прав человека и гражданских прав, выступать против испытаний косметических и гигиенических средств на животных». Великолепно, да? С одной стороны, компания Body Shop a) защищает животных. А с другой – она вынуждена, как и лейбористы, иметь дело с этим миром как он есть, а поэтому б) как и все остальные косметические компании, Body Shop должна использовать продукты, испытанные на животных.
Вот такое признание реальности заложено в основу новой конституции Лейбористской партии Тони Блэра. Фабианская цель общественной собственности в ней оставлена. Но Блэр признает, что будущая лейбористская Британия, в которой «предприятия, имеющие существенное значение для общего блага, принадлежат народу или подотчетны ему», должна быть готова согласиться с существованием «процветающего частного сектора».
Заявления подобного рода дают возможность искусно корректировать позицию. Вспомните прекрасное стремление компании KFC выпускать пищевые продукты «на основе курятины». Да, и точно так же, как меню KFC больше не исключительно куриное, профсоюзы тоже больше не доминируют над лейбористами. Как комплекс блюд Family Feast компании KFC теперь включает дополнительную порцию картофеля фри, салат из сырой капусты, моркови, лука, фасоль барбекю и яблочный пирог от Sara Lee, так и новые лейбористы будут сотрудничать, согласно пересмотренной конституции, с «добровольными организациями, группами потребителей и другими представительными организациями».
Программное заявление предоставляет, не в последнюю очередь, возможность для краснобайства. Возьмите размах амбиций компании по производству мороженого Ben and Jerry’s. Она явно намерена «улучшить качество жизни широких слоев общества как на местах, так и в национальном и международном масштабе». Именно так и лейбористы обязуются работать с «международными организациями в целях обеспечения мира, свободы, демократии» и так далее. В миссии может говориться и о том, чего компания не хочет. Pret A Manger, новая модная сеть закусочных, заявляет: «Мы категорически избегаем консервантов, добавок и неизвестных химических веществ». А новый лейборизм Тони Блэра в свою очередь открещивается от богатого меньшинства.
Например, в 1952 году некий «полковник» Сандерс из Кентукки окунул цыплячью ножку в соус и (предположительно) произнес: «Вкуснятина, пальчики оближешь!» Не слишком изысканно и не лучшая манера поведения за столом; тем не менее слова отца основателя пишут на бесчисленных коробках Kentucky Fried Chicken. Недавно, однако, стратеги из Кентукки решили, что данного предложения недостаточно, чтобы вдохновить персонал и убедить апатичную публику в нравственности продажи жареных цыплят.
После полного по любым представлениям процесса консультаций с франчайзерами у Kentucky Fried Chicken появилась новая формулировка миссии компании. Как и слова Сиднея и Беатрисы Уэбб[32], искреннее восклицание Кола Сандерса было осовременено и искажено. Как я понял, главная цель в жизни Kentucky Fried Chicken – «обеспечивать семьи доступной, вкусной, преимущественной куриной пищей». Обратите внимание на искусно вставленное безотказно действующее слово «семья». «Семьи» также появляются впервые и в новой версии четвертого пункта.
При разработке своих программных заявлений Лейбористская партия и крупные компании пришли к общим выводам с противоположных сторон. Формулировка Уэббов 1918 года, естественно, была отброшена, так как лейбористы потерпели сокрушительное поражение в споре о роли торговли в обществе. С другой стороны, коммерсанты поняли, что общественности нравится, как звучит словосочетание «капитализм, проявляющий заботу». К 1995 году и Лейбористская партия, и крупный капитал стали рекламировать себя одинаковыми методами. И те и другие выпустили программные заявления, согласно которым стратегия, если говорить кратко, заключается в беспроблемном спаривании несовместимых амбиций или, другими словами, в погоне за двумя зайцами.
Возьмите для сравнения «Корпоративную миссию-1992–2000» изготовителей гамбургеров McDonald’s, которая удивительным образом напоминает язык и тон Блэра. Возможно, понимая, что их обвинят в использовании студентов на низкооплачиваемой работе, McDonald’s заявляет: «Компания будет руководствоваться потребностями наших клиентов и строго следить за социальным обеспечением и развитием нашего персонала». Видите, какое точное равновесие достигнуто между a) потребностями» клиентов, в основном в дешевой еде, и б) обязательствами McDonald’s перед своим несчастным персоналом. Сравните с новым актом лейбористов, в котором «наши права отражают наши обязанности».
Как и Блэр, коммерсанты поняли, насколько ценным может быть программное заявление, когда неудачу надо выдать за приверженность принципу. Сразу вспоминается поразительное утверждение Аниты Роддик[33], что задача компании Body Shop – «всеми силами бороться за охрану окружающей среды, прав человека и гражданских прав, выступать против испытаний косметических и гигиенических средств на животных». Великолепно, да? С одной стороны, компания Body Shop a) защищает животных. А с другой – она вынуждена, как и лейбористы, иметь дело с этим миром как он есть, а поэтому б) как и все остальные косметические компании, Body Shop должна использовать продукты, испытанные на животных.
Вот такое признание реальности заложено в основу новой конституции Лейбористской партии Тони Блэра. Фабианская цель общественной собственности в ней оставлена. Но Блэр признает, что будущая лейбористская Британия, в которой «предприятия, имеющие существенное значение для общего блага, принадлежат народу или подотчетны ему», должна быть готова согласиться с существованием «процветающего частного сектора».
Заявления подобного рода дают возможность искусно корректировать позицию. Вспомните прекрасное стремление компании KFC выпускать пищевые продукты «на основе курятины». Да, и точно так же, как меню KFC больше не исключительно куриное, профсоюзы тоже больше не доминируют над лейбористами. Как комплекс блюд Family Feast компании KFC теперь включает дополнительную порцию картофеля фри, салат из сырой капусты, моркови, лука, фасоль барбекю и яблочный пирог от Sara Lee, так и новые лейбористы будут сотрудничать, согласно пересмотренной конституции, с «добровольными организациями, группами потребителей и другими представительными организациями».
Программное заявление предоставляет, не в последнюю очередь, возможность для краснобайства. Возьмите размах амбиций компании по производству мороженого Ben and Jerry’s. Она явно намерена «улучшить качество жизни широких слоев общества как на местах, так и в национальном и международном масштабе». Именно так и лейбористы обязуются работать с «международными организациями в целях обеспечения мира, свободы, демократии» и так далее. В миссии может говориться и о том, чего компания не хочет. Pret A Manger, новая модная сеть закусочных, заявляет: «Мы категорически избегаем консервантов, добавок и неизвестных химических веществ». А новый лейборизм Тони Блэра в свою очередь открещивается от богатого меньшинства.