Страница:
В сфере высшего образования в начале 1990-х появилось немало оригинальных проектов, о которых с удовольствием рассказывали в СМИ. Многие из них оказались краткосрочными, в их основе лежал эффект «мыльного пузыря». В «Московских новостях» в 1993 году я прочитал о Международной высшей школе – частном вузе, ректор которого предложил «челночный» принцип обучения: в течение семестра студент учится то в Москве, то за границей в зависимости от того, лекции какого профессора по какому предмету он хочет послушать. По итогам этого обучения был обещан «конвертируемый диплом» (очень популярная и безотказно действующая приманка в рекламе вузов тех лет). Назывались даже некие университеты-партнеры в Великобритании, куда студенты должны были поехать после того, как проект «раскрутится». Примечательно, что в отдельных изданиях выходили вполне оптимистичные (и, похоже, не заказные) публикации про Международную высшую школу, с ней сотрудничали весьма известные профессора. Финал проекта я наблюдал лет десять спустя, встретив ректора в приемной министра образования, к которому он пришел жаловаться на необоснованный отзыв лицензии. Министр его не принял, и, выходя из приемной, ректор сбивчиво рассказывал мне о некоем принце Уэльском, который обязательно поговорит с президентом России о несправедливом отношении к столь перспективному вузу.
В числе только что созданных вузов была и Высшая школа экономики, открытая по постановлению правительства Егора Гайдара в 1992 году. Публикаций в СМИ о новом вузе на первых порах практически не было, и о том, что именно этот проект станет долгосрочным, мало кто догадывался. Инвестиции в обучение преподавателей, в развитие образовательных программ, ориентация на западные каноны в образовании и экономической науке были непонятны и отчасти враждебны. И если Международную высшую школу никто не обвинял в «низкопоклонстве и космополитизме», то в адрес ВШЭ сыпались именно такие обвинения.
Из всех проблем образования, обсуждавшихся в массовой прессе тех лет, можно выделить обновление гуманитарного и экономического образования, состояние негосударственного образовательного сектора, последствия ухода государства от финансирования образования (учительские забастовки и проч.), а также от регулирования образования (в высшей школе уже в те времена хватало «образовательных наперсточников»). В начале июля 1997 года в интервью «Московской правде» ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов так комментировал ситуацию с подготовкой экономистов: «Девять из десяти таких дипломов не стоят ни гроша. То есть их обладателям они конечно же влетели в копеечку, а реальная цена документа – нуль, выпускник получает не более чем бумажку». Две недели спустя Борис Ельцин подписал указ «О подготовке управленческих кадров для предприятий и организаций народного хозяйства», который дал старт так называемой Президентской программе – переподготовке управленцев в лучших российских вузах и за рубежом. Так была предпринята попытка создать корпус подготовленных на современном уровне менеджеров в качестве смены большой прослойке российских управляющих, чьими стараниями многие предприятия пришли к краху.
Уже в 1990-е годы, на фоне катастрофической нехватки денег, в профессиональных дискуссиях и в СМИ «вбрасывались» многие идеи, которые начнут реализовываться лишь в 2000-х годах, в совсем иных финансовых условиях. Это создание безбарьерной среды в школах для интегрированного обучения детей-инвалидов, введение «образовательного ваучера», позволяющего ребенку выбирать как государственную, так и частную школу. Уже тогда была очевидна необходимость борьбы с «образовательными наперсточниками». В середине 1990-х заговорили об исключительной важности перехода на «4+2» в высшей школе, а Владимир Кинелев добавлял к бакалавру и магистру еще и некоего ассистента-полубакалавра, отучившегося в вузе всего два года. Может быть, вице-премьер уже в те времена предвосхитил идею прикладного бакалавриата?
Что думали?
Глава II
«Иллюзия, удивляющая наивностью»
Рационализация и мобилизация
В числе только что созданных вузов была и Высшая школа экономики, открытая по постановлению правительства Егора Гайдара в 1992 году. Публикаций в СМИ о новом вузе на первых порах практически не было, и о том, что именно этот проект станет долгосрочным, мало кто догадывался. Инвестиции в обучение преподавателей, в развитие образовательных программ, ориентация на западные каноны в образовании и экономической науке были непонятны и отчасти враждебны. И если Международную высшую школу никто не обвинял в «низкопоклонстве и космополитизме», то в адрес ВШЭ сыпались именно такие обвинения.
Из всех проблем образования, обсуждавшихся в массовой прессе тех лет, можно выделить обновление гуманитарного и экономического образования, состояние негосударственного образовательного сектора, последствия ухода государства от финансирования образования (учительские забастовки и проч.), а также от регулирования образования (в высшей школе уже в те времена хватало «образовательных наперсточников»). В начале июля 1997 года в интервью «Московской правде» ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов так комментировал ситуацию с подготовкой экономистов: «Девять из десяти таких дипломов не стоят ни гроша. То есть их обладателям они конечно же влетели в копеечку, а реальная цена документа – нуль, выпускник получает не более чем бумажку». Две недели спустя Борис Ельцин подписал указ «О подготовке управленческих кадров для предприятий и организаций народного хозяйства», который дал старт так называемой Президентской программе – переподготовке управленцев в лучших российских вузах и за рубежом. Так была предпринята попытка создать корпус подготовленных на современном уровне менеджеров в качестве смены большой прослойке российских управляющих, чьими стараниями многие предприятия пришли к краху.
Уже в 1990-е годы, на фоне катастрофической нехватки денег, в профессиональных дискуссиях и в СМИ «вбрасывались» многие идеи, которые начнут реализовываться лишь в 2000-х годах, в совсем иных финансовых условиях. Это создание безбарьерной среды в школах для интегрированного обучения детей-инвалидов, введение «образовательного ваучера», позволяющего ребенку выбирать как государственную, так и частную школу. Уже тогда была очевидна необходимость борьбы с «образовательными наперсточниками». В середине 1990-х заговорили об исключительной важности перехода на «4+2» в высшей школе, а Владимир Кинелев добавлял к бакалавру и магистру еще и некоего ассистента-полубакалавра, отучившегося в вузе всего два года. Может быть, вице-премьер уже в те времена предвосхитил идею прикладного бакалавриата?
Что думали?
Казалось бы, в условиях постсоветской России образование утратило всякую ценность. В одном из социологических опросов люди, добившиеся материального благополучия, ставили образованность как фактор, способствовавший экономическому успеху, на 13-е место. В 1997 году главным мотивом поступления в вуз больше половины опрошенных называли отсрочку от армии. Более половины населения страны считало, что материальное благополучие не зависит от образования, того же мнения придерживалось подавляющее большинство учителей, тем самым признавая бессмысленность своего труда. Работники образования в 1990-е годы стали экономическими аутсайдерами: уровень оплаты труда в отдельные годы снижался намного ниже среднего, оставаясь одним из самых низких по отраслям. Такая же ситуация наблюдалась и в науке: чем выше уровень образования человека, тем меньше он зарабатывает. Известное противопоставление с западной практикой, где каждый год обучения дает в будущем прибавку к зарплате.
Газеты публиковали ужасающие результаты социологических опросов: студенты недовольны условиями жизни, низким уровнем медицинского обслуживания, плохой системой общественного питания, состоянием материально-технической базы вузов. Свое поколение молодые люди называли обманутым и разочарованным.
Положение дел в системе образования в первой половине 1990-х годов находилось на периферии общественного сознания. По сравнению с вопросами политики, экономики, безопасности, стабильности общества проблемы образования и впрямь ничего не значили. В декабре 1996 года только 2 % населения страны смогли назвать фамилию министра общего и профессионального образования. В массовых СМИ материалы о системе образования появлялись крайне редко, преимущественно в начале и в конце учебного года, а профессиональная пресса («Учительская газета», «Первое сентября», «Поиск», «Вузовские вести» и проч.) была рассчитана исключительно на работников отрасли. Картина публикаций в СМИ отражала положение дел во власти: вплоть до середины 1997 года идеи образовательной реформы, да и вообще текущего функционирования образования, рассматривались исключительно изнутри образовательного сообщества.
Впрочем, несмотря на то что действительность наглядно показывала, что учиться не обязательно, что учитель и профессор не являются уважаемыми людьми, что успеха в жизни можно добиться благодаря знакомствам, воровству или иным нарушениям закона, налицо был колоссальный всплеск спроса на образование. Люди, даже не имеющие высшего образования, хотели, чтобы в вузах учились их дети и внуки, причем многие готовы были за это платить. С 1995 года российская высшая школа стала наращивать масштабы своей деятельности: на фоне увеличения с начала 1990-х количества вузов (преимущественно за счет негосударственных) стало расти число студентов. При этом ситуация с трудоустройством выпускников ухудшалась с каждым годом: в неблагоприятных экономических условиях вузы работали «на полку», усиливая проблему невостребованности профессионализма.
Одна из главных особенностей отношения к реформе образования в первой половине 1990-х годов была выражена в заголовке к статье в «Известиях» директора московской школы № 109 Евгения Ямбурга, считавшего реформы «напастью и бестолковщиной»: «С пустой казной ремонт не затевают». Председатель думского Комитета по образованию и науке Иван Мельников говорил менее образно: «Система образования нуждается не столько в реформировании, сколько в финансировании», «невозможно одновременно повышать качество образования и сокращать расходы на него». Идеи реформы обсуждались и в первой половине 1990-х годов, но благополучно умирали, столкнувшись с ситуацией сокращения бюджетных ассигнований. Никто не хотел принимать во внимание ресурсные трудности, и любые предложения по реформированию сводились к выделению дополнительных средств. Идея получения от государства как можно больше денег на образование «здесь и сейчас» выглядела столь очевидной и легко реализуемой, что накануне выборов в Думу 1995 года депутат Госдумы Лариса Бабух создала общественное движение «Образование – будущее России» (ДОБРО), совершенно серьезно уверяя журналистов, что ее детище преодолеет 5-процентный барьер. Ведь, казалось бы, за него проголосуют все, кто имеет хотя бы какое-то отношение к образованию, а значит, хочет, чтобы оно финансировалось лучше.
Попытки убедить государство дать денег оказывались столь же бесперспективными, как и попытка преодоления 5-процентного барьера никому не известным и никем серьезно не финансируемым общественным объединением. Но ситуация была и впрямь критической – экономили на всем, на чем можно было экономить. Показательно, что с 1992 по 1996 год количество детских садов по всей стране сократилось почти на четверть, та же участь, похоже, ждала и другие уровни образования. «Обопрись мы на средства, предлагаемые федеральными и региональными бюджетами, в самое ближайшее время придется закрыть треть вузов, половину техникумов и ПТУ и вдвое снизить учебную нагрузку школы (говоря проще, выгнать на улицу половину школьных учителей). А как не опереться?! «Лишних» денег нет и не будет. С ресурсными ограничениями придется считаться и системе образования, – заявил в интервью «Российским вестям» Ярослав Кузьминов осенью 1997 года. – Выход один – реформирование».
В конце 1996 года министр финансов России Александр Лившиц сказал, что федеральный бюджет не прокормит более сотни государственных вузов. В журнале «Итоги» ректор МЭСИ Владимир Тихомиров так охарактеризовал положение высшей школы: «Падает национальный доход, уменьшается количество денег в бюджете, уменьшается количество денег для вузов, и все вузы в равной степени погружаются в трясину. Государство не финансирует их развитие, зарплаты и стипендии мизерные. Мы говорим: «Дайте денег, ведь образование – будущее России». Все согласны, но денег нет. Конечно, надо убеждать правительственные органы, чтобы о нуждах образования не забывали. Но надо понимать и другое: федеральному бюджету не прокормить 560 вузов на уровне, достойном отечественной науки и высшей школы. Отсюда вывод – реформа неизбежна».
Газеты публиковали ужасающие результаты социологических опросов: студенты недовольны условиями жизни, низким уровнем медицинского обслуживания, плохой системой общественного питания, состоянием материально-технической базы вузов. Свое поколение молодые люди называли обманутым и разочарованным.
Положение дел в системе образования в первой половине 1990-х годов находилось на периферии общественного сознания. По сравнению с вопросами политики, экономики, безопасности, стабильности общества проблемы образования и впрямь ничего не значили. В декабре 1996 года только 2 % населения страны смогли назвать фамилию министра общего и профессионального образования. В массовых СМИ материалы о системе образования появлялись крайне редко, преимущественно в начале и в конце учебного года, а профессиональная пресса («Учительская газета», «Первое сентября», «Поиск», «Вузовские вести» и проч.) была рассчитана исключительно на работников отрасли. Картина публикаций в СМИ отражала положение дел во власти: вплоть до середины 1997 года идеи образовательной реформы, да и вообще текущего функционирования образования, рассматривались исключительно изнутри образовательного сообщества.
Впрочем, несмотря на то что действительность наглядно показывала, что учиться не обязательно, что учитель и профессор не являются уважаемыми людьми, что успеха в жизни можно добиться благодаря знакомствам, воровству или иным нарушениям закона, налицо был колоссальный всплеск спроса на образование. Люди, даже не имеющие высшего образования, хотели, чтобы в вузах учились их дети и внуки, причем многие готовы были за это платить. С 1995 года российская высшая школа стала наращивать масштабы своей деятельности: на фоне увеличения с начала 1990-х количества вузов (преимущественно за счет негосударственных) стало расти число студентов. При этом ситуация с трудоустройством выпускников ухудшалась с каждым годом: в неблагоприятных экономических условиях вузы работали «на полку», усиливая проблему невостребованности профессионализма.
Одна из главных особенностей отношения к реформе образования в первой половине 1990-х годов была выражена в заголовке к статье в «Известиях» директора московской школы № 109 Евгения Ямбурга, считавшего реформы «напастью и бестолковщиной»: «С пустой казной ремонт не затевают». Председатель думского Комитета по образованию и науке Иван Мельников говорил менее образно: «Система образования нуждается не столько в реформировании, сколько в финансировании», «невозможно одновременно повышать качество образования и сокращать расходы на него». Идеи реформы обсуждались и в первой половине 1990-х годов, но благополучно умирали, столкнувшись с ситуацией сокращения бюджетных ассигнований. Никто не хотел принимать во внимание ресурсные трудности, и любые предложения по реформированию сводились к выделению дополнительных средств. Идея получения от государства как можно больше денег на образование «здесь и сейчас» выглядела столь очевидной и легко реализуемой, что накануне выборов в Думу 1995 года депутат Госдумы Лариса Бабух создала общественное движение «Образование – будущее России» (ДОБРО), совершенно серьезно уверяя журналистов, что ее детище преодолеет 5-процентный барьер. Ведь, казалось бы, за него проголосуют все, кто имеет хотя бы какое-то отношение к образованию, а значит, хочет, чтобы оно финансировалось лучше.
Попытки убедить государство дать денег оказывались столь же бесперспективными, как и попытка преодоления 5-процентного барьера никому не известным и никем серьезно не финансируемым общественным объединением. Но ситуация была и впрямь критической – экономили на всем, на чем можно было экономить. Показательно, что с 1992 по 1996 год количество детских садов по всей стране сократилось почти на четверть, та же участь, похоже, ждала и другие уровни образования. «Обопрись мы на средства, предлагаемые федеральными и региональными бюджетами, в самое ближайшее время придется закрыть треть вузов, половину техникумов и ПТУ и вдвое снизить учебную нагрузку школы (говоря проще, выгнать на улицу половину школьных учителей). А как не опереться?! «Лишних» денег нет и не будет. С ресурсными ограничениями придется считаться и системе образования, – заявил в интервью «Российским вестям» Ярослав Кузьминов осенью 1997 года. – Выход один – реформирование».
В конце 1996 года министр финансов России Александр Лившиц сказал, что федеральный бюджет не прокормит более сотни государственных вузов. В журнале «Итоги» ректор МЭСИ Владимир Тихомиров так охарактеризовал положение высшей школы: «Падает национальный доход, уменьшается количество денег в бюджете, уменьшается количество денег для вузов, и все вузы в равной степени погружаются в трясину. Государство не финансирует их развитие, зарплаты и стипендии мизерные. Мы говорим: «Дайте денег, ведь образование – будущее России». Все согласны, но денег нет. Конечно, надо убеждать правительственные органы, чтобы о нуждах образования не забывали. Но надо понимать и другое: федеральному бюджету не прокормить 560 вузов на уровне, достойном отечественной науки и высшей школы. Отсюда вывод – реформа неизбежна».
Глава II
Между двумя концепциями
«Иллюзия, удивляющая наивностью»
Бесперспективность продолжения реформирования образования в прежнем русле была признана правительством Виктора Черномырдина после избрания в 1996 году Бориса Ельцина президентом на второй срок.
Было предложено два принципиально новых подхода. Во-первых, образовательную реформу признали частью экономической, правовой и социальной реформ – после успешно проведенных выборов, где мрачной перспективой маячила победа Геннадия Зюганова, было решено взяться именно за социальный сектор. Он практически не подвергался реформе в гайдаровские времена: провозглашенные лозунги не повлекли за собой реальных дел, рыночные механизмы странным образом уживались с нерыночными. Во-вторых, проекты реформирования было решено вынести на широкое общественное обсуждение. Как сказал Олег Сысуев, вице-премьер, курирующий социальную сферу, одновременно министр труда и социального развития, «главное – будем вести открытый разговор с населением». И хотя в роли «населения» в тот период выступало исключительно профессиональное сообщество, это уже был гигантский шаг вперед. Эксперты должны были предложить правительству не набор благих пожеланий, а программу действий, путь дальнейшего развития всей российской системы образования.
16 июля Виктор Черномырдин подписал распоряжение № 1000-р о создании комиссии «по подготовке проекта концепции очередного этапа реформирования системы образования». Председателем комиссии был назначен Олег Сысуев, его заместителем – министр общего и профессионального образования РФ Владимир Кинелев. В срок до 1 ноября комиссия, в которую вошли 39 человек, должна была представить проект концепции в правительство.
В кратчайшие сроки «Основные положения концепции очередного этапа реформирования системы образования Российской Федерации» были разработаны. Рабочую группу возглавили министр Владимир Кинелев, экс-министр образования и в тот период советник администрации президента Эдуард Днепров, ректор Института проблем образовательной политики «Эврика» и образовательный публицист Александр Адамский. Сам факт наличия в рабочей группе федерального министра придавал концепции официальный статус. Уже в конце августа на пресс-конференции в Доме журналиста представителям СМИ о ней рассказывали сам Кинелев, Адамский и заменивший Днепрова Артем Соловейчик – глава издательского дома «Первое сентября». Именно газета «Первое сентября» 19 августа опубликовала официальную концепцию.
Документ, предложенный группой Кинелева, на фоне всех бед российского образования удивил своей оптимистичностью и пафосом. Заявление его авторов о том, что «в системе образования сложилась принципиально новая атмосфера, все более полно отвечающая задачам формирования нового поколения в духе ценностей гражданского общества», на фоне невыплаты мизерных зарплат и учительских забастовок выглядело, как минимум, циничным. Это был историческо-культурный трактат с элементами патетики и лирики, в котором говорилось, что «образование в России должно ответить на вызовы XXI века», что «надо повышать зарплату учителям», «любить детей». Главной задачей проектно-экспериментального этапа реформы с 1998 по 2000 год была объявлена «ориентация системы образования на реализацию общенациональных интересов России, ее конкурентоспособности на мировых рынках труда и цивилизованной конкурентоспособности ее населения в структурах становящегося глобального миропорядка». Но о конкретных механизмах достижения заявленных целей вообще ничего не говорилось. «Многоэтажность формулировок», «зазеркальность эссеирования о мировых культурных вызовах», невозможность понять суть предложений, маниловщина и – выражение Олега Сысуева – «набор, пожеланий, наукообразных выражений… напоминающих материалы партийных съездов».
«Положения…» в общих чертах рисуют будущее: реформированное образование поможет России выбраться из кризиса, сформирует настоящую личность; усилится его общекультурная и гуманитарная направленность; образование станет более фундаментальным, а также более информатизированным и экологизированным. В результате его роль в обществе значительно возрастет, содержание воспитательной работы – обновится, здоровье учащихся – улучшится, экономика образования – реформируется», – писала газета «Экспресс-хроника».
Концепцию растащили на цитаты – и у журналистов, и у экспертов самого разного толка некоторые ее положения вызывали, мягко говоря, недоумение. Демагогия, абстрактность, отсутствие системности и какой бы то ни было идеологии ставили читателей документа в тупик. Депутаты Госдумы Иван Мельников (КПРФ) и Олег Смолин (в тот период – фракция «Народовластие») отмечали, что документ содержит «немало интересных и даже бесспорных положений», особенно в его последнем разделе, озаглавленном «Первоочередные меры по стабилизации социально-экономического положения в системе образования» (там речь шла как раз о финансировании), однако отличается глубокой внутренней противоречивостью.
В своей статье парламентарии привели лишь одну цитату из «кинелевской» концепции: «В современном российском образовании происходят два основных разнонаправленных, противостоящих и даже противоборствующих процесса. Один – внешний по отношению к образовательной системе, подталкивающий ее к обвалу: инвестиционный кризис, снижение уровня финансирования образования, его материально-технического, ресурсного обеспечения и т. д. Другой – внутренний, препятствующий этому обвалу: самодвижение, саморазвитие системы образования, рост его внутреннего потенциала, интенсивное расширение образовательных услуг. В суровом противоборстве этих процессов второй сегодня явно одерживает верх, что свидетельствует как об устойчивости, жизнеспособности образовательной системы, так и о мощных, до конца не раскрытых ее внутренних ресурсах. В итоге система образования не только выживает, но полнокровно живет – пусть трудно, но живет и при этом достаточно интенсивно развивается».
Оппозиционные депутаты прокомментировали этот пассаж так: «Каждый непредвзятый наблюдатель, знакомый с положением дел в сфере образования, знает: это или иллюзия, удивляющая наивностью, или очередная идеологема, отражающая не реальность, но чувства разработчиков по отношению к существующей власти».
А вот цитата из обращения совета директоров средних специальных учебных заведений Госстроя России: «Вместо продуманной программы по реализации задач, изложенных в законе «Об образовании», осмысления результатов уже состоявшихся преобразований и наметившихся тенденций, выявления «болевых точек» развития, устранения неоправданных отступлений и «забвения» норм и положений вышеназванного закона проект документа грешит лозунгами, большинство из которых – идеи «доперестроечного» периода 1987–1991 годов».
Члены Комитета по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии Совета Федерации во главе с его председателем – калужским губернатором Валерием Сударенковым в коллективной статье характеризовали концепцию так: «Подавляющее большинство положений, содержащихся в данной концепции, предельно расплывчаты и неконкретны, что в сочетании с излишней и необоснованной перегруженностью текста специфическими и малоупотребительными терминами (например, «формирование социально-целесообразной муниципальной системы образования и образовательно-целесообразного социума» и т. д.) делало практически невозможным однозначное понимание смысла документа «Основные положения концепции очередного этапа реформирования системы образования».
Лет десять спустя, когда мне понадобилось найти текст концепции в Интернете, я неожиданно наткнулся на сайт рефератов, где документ предлагался в виде реферата о реформе образования студентам педагогических вузов.
Было предложено два принципиально новых подхода. Во-первых, образовательную реформу признали частью экономической, правовой и социальной реформ – после успешно проведенных выборов, где мрачной перспективой маячила победа Геннадия Зюганова, было решено взяться именно за социальный сектор. Он практически не подвергался реформе в гайдаровские времена: провозглашенные лозунги не повлекли за собой реальных дел, рыночные механизмы странным образом уживались с нерыночными. Во-вторых, проекты реформирования было решено вынести на широкое общественное обсуждение. Как сказал Олег Сысуев, вице-премьер, курирующий социальную сферу, одновременно министр труда и социального развития, «главное – будем вести открытый разговор с населением». И хотя в роли «населения» в тот период выступало исключительно профессиональное сообщество, это уже был гигантский шаг вперед. Эксперты должны были предложить правительству не набор благих пожеланий, а программу действий, путь дальнейшего развития всей российской системы образования.
16 июля Виктор Черномырдин подписал распоряжение № 1000-р о создании комиссии «по подготовке проекта концепции очередного этапа реформирования системы образования». Председателем комиссии был назначен Олег Сысуев, его заместителем – министр общего и профессионального образования РФ Владимир Кинелев. В срок до 1 ноября комиссия, в которую вошли 39 человек, должна была представить проект концепции в правительство.
В кратчайшие сроки «Основные положения концепции очередного этапа реформирования системы образования Российской Федерации» были разработаны. Рабочую группу возглавили министр Владимир Кинелев, экс-министр образования и в тот период советник администрации президента Эдуард Днепров, ректор Института проблем образовательной политики «Эврика» и образовательный публицист Александр Адамский. Сам факт наличия в рабочей группе федерального министра придавал концепции официальный статус. Уже в конце августа на пресс-конференции в Доме журналиста представителям СМИ о ней рассказывали сам Кинелев, Адамский и заменивший Днепрова Артем Соловейчик – глава издательского дома «Первое сентября». Именно газета «Первое сентября» 19 августа опубликовала официальную концепцию.
Документ, предложенный группой Кинелева, на фоне всех бед российского образования удивил своей оптимистичностью и пафосом. Заявление его авторов о том, что «в системе образования сложилась принципиально новая атмосфера, все более полно отвечающая задачам формирования нового поколения в духе ценностей гражданского общества», на фоне невыплаты мизерных зарплат и учительских забастовок выглядело, как минимум, циничным. Это был историческо-культурный трактат с элементами патетики и лирики, в котором говорилось, что «образование в России должно ответить на вызовы XXI века», что «надо повышать зарплату учителям», «любить детей». Главной задачей проектно-экспериментального этапа реформы с 1998 по 2000 год была объявлена «ориентация системы образования на реализацию общенациональных интересов России, ее конкурентоспособности на мировых рынках труда и цивилизованной конкурентоспособности ее населения в структурах становящегося глобального миропорядка». Но о конкретных механизмах достижения заявленных целей вообще ничего не говорилось. «Многоэтажность формулировок», «зазеркальность эссеирования о мировых культурных вызовах», невозможность понять суть предложений, маниловщина и – выражение Олега Сысуева – «набор, пожеланий, наукообразных выражений… напоминающих материалы партийных съездов».
«Положения…» в общих чертах рисуют будущее: реформированное образование поможет России выбраться из кризиса, сформирует настоящую личность; усилится его общекультурная и гуманитарная направленность; образование станет более фундаментальным, а также более информатизированным и экологизированным. В результате его роль в обществе значительно возрастет, содержание воспитательной работы – обновится, здоровье учащихся – улучшится, экономика образования – реформируется», – писала газета «Экспресс-хроника».
Концепцию растащили на цитаты – и у журналистов, и у экспертов самого разного толка некоторые ее положения вызывали, мягко говоря, недоумение. Демагогия, абстрактность, отсутствие системности и какой бы то ни было идеологии ставили читателей документа в тупик. Депутаты Госдумы Иван Мельников (КПРФ) и Олег Смолин (в тот период – фракция «Народовластие») отмечали, что документ содержит «немало интересных и даже бесспорных положений», особенно в его последнем разделе, озаглавленном «Первоочередные меры по стабилизации социально-экономического положения в системе образования» (там речь шла как раз о финансировании), однако отличается глубокой внутренней противоречивостью.
В своей статье парламентарии привели лишь одну цитату из «кинелевской» концепции: «В современном российском образовании происходят два основных разнонаправленных, противостоящих и даже противоборствующих процесса. Один – внешний по отношению к образовательной системе, подталкивающий ее к обвалу: инвестиционный кризис, снижение уровня финансирования образования, его материально-технического, ресурсного обеспечения и т. д. Другой – внутренний, препятствующий этому обвалу: самодвижение, саморазвитие системы образования, рост его внутреннего потенциала, интенсивное расширение образовательных услуг. В суровом противоборстве этих процессов второй сегодня явно одерживает верх, что свидетельствует как об устойчивости, жизнеспособности образовательной системы, так и о мощных, до конца не раскрытых ее внутренних ресурсах. В итоге система образования не только выживает, но полнокровно живет – пусть трудно, но живет и при этом достаточно интенсивно развивается».
Оппозиционные депутаты прокомментировали этот пассаж так: «Каждый непредвзятый наблюдатель, знакомый с положением дел в сфере образования, знает: это или иллюзия, удивляющая наивностью, или очередная идеологема, отражающая не реальность, но чувства разработчиков по отношению к существующей власти».
А вот цитата из обращения совета директоров средних специальных учебных заведений Госстроя России: «Вместо продуманной программы по реализации задач, изложенных в законе «Об образовании», осмысления результатов уже состоявшихся преобразований и наметившихся тенденций, выявления «болевых точек» развития, устранения неоправданных отступлений и «забвения» норм и положений вышеназванного закона проект документа грешит лозунгами, большинство из которых – идеи «доперестроечного» периода 1987–1991 годов».
Члены Комитета по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии Совета Федерации во главе с его председателем – калужским губернатором Валерием Сударенковым в коллективной статье характеризовали концепцию так: «Подавляющее большинство положений, содержащихся в данной концепции, предельно расплывчаты и неконкретны, что в сочетании с излишней и необоснованной перегруженностью текста специфическими и малоупотребительными терминами (например, «формирование социально-целесообразной муниципальной системы образования и образовательно-целесообразного социума» и т. д.) делало практически невозможным однозначное понимание смысла документа «Основные положения концепции очередного этапа реформирования системы образования».
Лет десять спустя, когда мне понадобилось найти текст концепции в Интернете, я неожиданно наткнулся на сайт рефератов, где документ предлагался в виде реферата о реформе образования студентам педагогических вузов.
Рационализация и мобилизация
Александр Асмолов заявлял, что в середине 1997 года существовало «около десятка» альтернативных концепций реформирования, но в распоряжении широкой общественности оказалась только одна – «Концепция организационно-экономической реформы системы образования России», предусматривающая прежде всего меры организационно-экономического характера. Документ был заказан Комиссией по экономической реформе, возглавляемой первым вице-премьером Анатолием Чубайсом, сразу после того как в правительстве ознакомились с «набросками» команды действующего министра. 9 сентября он был опубликован в «Учительской газете».
Концепцию подготовил коллектив из пяти авторов. Александр Тихонов, Александр Асмолов (Минобразование) и Михаил Дмитриев (Министерство труда и социального развития) представляли федеральную власть, ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов и доцент Татьяна Клячко – экспертов-общественников. Примечательно, что пресс-конференция, на которой была представлена концепция, проводилась в здании Вышки, и перед журналистами выступили только Кузьминов и Клячко. За кадром оставался еще один разработчик – помощник Олега Сысуева Александр Кондаков, позже назначенный заместителем министра образования по международному сотрудничеству.
Как рассказывали разработчики, первоначально каждый из них написал по своему варианту концепции, но в итоговом документе от них не осталось и следа, в результате появился совместный документ. Тихонов отвечал за управленческие аспекты, Кузьминов – за экономику и финансы, Асмолов – за педагогическую составляющую. При этом, как подчеркивалось в прессе, первую скрипку в подготовке концепции сыграли именно экономисты, а не педагоги, ведь необходимо было найти оптимальную структуру системы образования, добившись эффективного расходования средств внутри нее самой.
В документе были намечены прежде всего экономические меры, которые авторы рекомендуют реализовать в ходе реформы. Без иллюзий, абстракций, витиеватости и фантазий были даны жесткие оценки состояния дел, четко определены цели и сделана попытка системного проектирования задач реформирования системы. Основные положения концепции предлагалось апробировать в режиме эксперимента.
Авторы концепции заговорили о нормативно-подушевом финансировании школьного образования – «деньги следуют за учеником». В одном из интервью Тихонов сказал, что этот принцип выдвинул куратор образовательной сферы Олег Сысуев (хотя на самом деле он присутствовал и в первом указе Бориса Ельцина, и в законе «Об образовании», просто о нем никто не вспоминал). Финансирование школ по смете без учета количества учеников в условиях невыплаты зарплат и пенсий приводило к произволу при распределении денег на местах: больше давали не тому директору, который обучает больше детей или работает с детьми с особыми образовательными потребностями, а тому, кто вовремя зашел в нужный кабинет и хорошо попросил. Среди преимуществ нормативного подушевого финансирования называли и конкуренцию школ за учеников. Так, если три ученика ушли из школы в соседнюю – уже ее директор кусает губы: что-то неладно в его «королевстве», надо анализировать, менять, улучшать. Подчеркивалось, что для малокомплектных сельских школ, интернатов, учреждений для детей-инвалидов или сохранится сметное финансирование, или будет введен высокий норматив. Изначально не было предложений уравнять норматив в масштабах всей России – предлагалось учитывать региональную и муниципальную специфику. При этом федеральной власти рекомендовалось создать стимулы регионам для повышения уровня финансирования школ: чем больше доля регионального бюджета, выделяемого на образование, тем больше целевые трансферты на образование из Москвы.
В профессиональном образовании главной бедой Александр Тихонов называл разрыв между рынком образовательных услуг и рынком труда. Было предложено создать платежеспособный спрос бизнеса на специалистов, которых вузы готовили бы по заказу предприятий за деньги этих предприятий. Для этого планировалось внести изменения в Налоговый и Бюджетный кодексы: если предприятие собирается заказать специалистов, то оно с учетом этой суммы освобождается на 1,5 % от налога на прибыль. Предприятия, таким образом, могли бы выбирать лучшие вузы для подготовки кадров, но и госзаказ сохранялся бы в тех объемах, в каких он необходим государству. «Две стороны медали: конкуренция и госзаказ, стихия отбора и стратегия государственной мысли», – резюмировал Ярослав Кузьминов. «Предприятия как бы сами обеспечивают подготовку нужных им специалистов», – уточнил журналист «Российских вестей».
Школа должна была обрести финансовую самостоятельность – стать юридическим лицом и получить право самостоятельно распоряжаться деньгами, не отдавая в централизованные бухгалтерии, чтобы деньги доходили до потребителей. Контрольно-финансовые функции муниципальных и региональных органов управления образованием отомрут (уж как только не ругали в прессе чиновников из РОНО, к рукам которых «прилипают» школьные деньги), и они усилят контроль за содержанием учебного процесса, выполнением санитарных норм. Александр Тихонов заявил, что 70 тысяч директоров школ должны будут стать менеджерами, чтобы грамотно распоряжаться средствами своих учебных заведений. Концепция предоставляла школам возможность зарабатывать деньги: сдавать в аренду часть площадей, оказывать дополнительные образовательные услуги (это, кстати, послужило одним из оснований для обвинения реформаторов в стремлении сделать образование платным).
В документе была выдвинута концепция многоучредительства учебных заведений, когда учредителями являются не только органы государственной власти, но и прочие структуры. Этот вопрос в прессе называли одним из самых проблемных – известно, что против идеи многоучредительства еще в начале 1990-х годов выступило ректорское сообщество во главе с ректором МГУ Виктором Садовничим. Небольшой блок в концепции был посвящен социальным проблемам – например, необходимости повышения и изменения структуры студенческих стипендий, обеспечения студентов местами в общежитиях. Авторы концепции подчеркивали, что предлагаемая реформа не планирует отказываться от бесплатности образования, не «обосновывает» уменьшение расходов на образование, свертывание сети вузов, приватизацию учебных заведений и проч. Речь шла о том, что средства должны быть найдены за счет рационализации и мобилизации экономической структуры существующей системы.
При обсуждении документа обычно за рамками оставалось несколько не менее важных разделов – введение федеральных стандартов общего образования (забегая вперед, отметим, что они были приняты лишь в 2004 году), переход на двенадцатилетку в общем образовании (позже практически единогласно отвергнутый обществом), ужесточение практики лицензирования и государственной аккредитации учебных заведений. Интернета в те годы, считай, не было (Джордж Сорос только в марте 1996 года начал программу создания интернет-центров в 33 классических университетах по всей стране), и для обеспечения прозрачности деятельности авторы предлагали публиковать программы и учебные планы не во Всемирной сети, как это делается сейчас, а в периодической печати.
Концепцию подготовил коллектив из пяти авторов. Александр Тихонов, Александр Асмолов (Минобразование) и Михаил Дмитриев (Министерство труда и социального развития) представляли федеральную власть, ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов и доцент Татьяна Клячко – экспертов-общественников. Примечательно, что пресс-конференция, на которой была представлена концепция, проводилась в здании Вышки, и перед журналистами выступили только Кузьминов и Клячко. За кадром оставался еще один разработчик – помощник Олега Сысуева Александр Кондаков, позже назначенный заместителем министра образования по международному сотрудничеству.
Как рассказывали разработчики, первоначально каждый из них написал по своему варианту концепции, но в итоговом документе от них не осталось и следа, в результате появился совместный документ. Тихонов отвечал за управленческие аспекты, Кузьминов – за экономику и финансы, Асмолов – за педагогическую составляющую. При этом, как подчеркивалось в прессе, первую скрипку в подготовке концепции сыграли именно экономисты, а не педагоги, ведь необходимо было найти оптимальную структуру системы образования, добившись эффективного расходования средств внутри нее самой.
В документе были намечены прежде всего экономические меры, которые авторы рекомендуют реализовать в ходе реформы. Без иллюзий, абстракций, витиеватости и фантазий были даны жесткие оценки состояния дел, четко определены цели и сделана попытка системного проектирования задач реформирования системы. Основные положения концепции предлагалось апробировать в режиме эксперимента.
Авторы концепции заговорили о нормативно-подушевом финансировании школьного образования – «деньги следуют за учеником». В одном из интервью Тихонов сказал, что этот принцип выдвинул куратор образовательной сферы Олег Сысуев (хотя на самом деле он присутствовал и в первом указе Бориса Ельцина, и в законе «Об образовании», просто о нем никто не вспоминал). Финансирование школ по смете без учета количества учеников в условиях невыплаты зарплат и пенсий приводило к произволу при распределении денег на местах: больше давали не тому директору, который обучает больше детей или работает с детьми с особыми образовательными потребностями, а тому, кто вовремя зашел в нужный кабинет и хорошо попросил. Среди преимуществ нормативного подушевого финансирования называли и конкуренцию школ за учеников. Так, если три ученика ушли из школы в соседнюю – уже ее директор кусает губы: что-то неладно в его «королевстве», надо анализировать, менять, улучшать. Подчеркивалось, что для малокомплектных сельских школ, интернатов, учреждений для детей-инвалидов или сохранится сметное финансирование, или будет введен высокий норматив. Изначально не было предложений уравнять норматив в масштабах всей России – предлагалось учитывать региональную и муниципальную специфику. При этом федеральной власти рекомендовалось создать стимулы регионам для повышения уровня финансирования школ: чем больше доля регионального бюджета, выделяемого на образование, тем больше целевые трансферты на образование из Москвы.
В профессиональном образовании главной бедой Александр Тихонов называл разрыв между рынком образовательных услуг и рынком труда. Было предложено создать платежеспособный спрос бизнеса на специалистов, которых вузы готовили бы по заказу предприятий за деньги этих предприятий. Для этого планировалось внести изменения в Налоговый и Бюджетный кодексы: если предприятие собирается заказать специалистов, то оно с учетом этой суммы освобождается на 1,5 % от налога на прибыль. Предприятия, таким образом, могли бы выбирать лучшие вузы для подготовки кадров, но и госзаказ сохранялся бы в тех объемах, в каких он необходим государству. «Две стороны медали: конкуренция и госзаказ, стихия отбора и стратегия государственной мысли», – резюмировал Ярослав Кузьминов. «Предприятия как бы сами обеспечивают подготовку нужных им специалистов», – уточнил журналист «Российских вестей».
Школа должна была обрести финансовую самостоятельность – стать юридическим лицом и получить право самостоятельно распоряжаться деньгами, не отдавая в централизованные бухгалтерии, чтобы деньги доходили до потребителей. Контрольно-финансовые функции муниципальных и региональных органов управления образованием отомрут (уж как только не ругали в прессе чиновников из РОНО, к рукам которых «прилипают» школьные деньги), и они усилят контроль за содержанием учебного процесса, выполнением санитарных норм. Александр Тихонов заявил, что 70 тысяч директоров школ должны будут стать менеджерами, чтобы грамотно распоряжаться средствами своих учебных заведений. Концепция предоставляла школам возможность зарабатывать деньги: сдавать в аренду часть площадей, оказывать дополнительные образовательные услуги (это, кстати, послужило одним из оснований для обвинения реформаторов в стремлении сделать образование платным).
В документе была выдвинута концепция многоучредительства учебных заведений, когда учредителями являются не только органы государственной власти, но и прочие структуры. Этот вопрос в прессе называли одним из самых проблемных – известно, что против идеи многоучредительства еще в начале 1990-х годов выступило ректорское сообщество во главе с ректором МГУ Виктором Садовничим. Небольшой блок в концепции был посвящен социальным проблемам – например, необходимости повышения и изменения структуры студенческих стипендий, обеспечения студентов местами в общежитиях. Авторы концепции подчеркивали, что предлагаемая реформа не планирует отказываться от бесплатности образования, не «обосновывает» уменьшение расходов на образование, свертывание сети вузов, приватизацию учебных заведений и проч. Речь шла о том, что средства должны быть найдены за счет рационализации и мобилизации экономической структуры существующей системы.
При обсуждении документа обычно за рамками оставалось несколько не менее важных разделов – введение федеральных стандартов общего образования (забегая вперед, отметим, что они были приняты лишь в 2004 году), переход на двенадцатилетку в общем образовании (позже практически единогласно отвергнутый обществом), ужесточение практики лицензирования и государственной аккредитации учебных заведений. Интернета в те годы, считай, не было (Джордж Сорос только в марте 1996 года начал программу создания интернет-центров в 33 классических университетах по всей стране), и для обеспечения прозрачности деятельности авторы предлагали публиковать программы и учебные планы не во Всемирной сети, как это делается сейчас, а в периодической печати.