Страница:
«…временный «замок» Гидэ (Guides), занимавший площадь ок. 10 тыс. кв. м. Он был четырехугольным с центральным внутренним двором (каждая сторона 91 м). Единственным серьезным строительным материалом был кирпич, пошедший на возведение фундамента в 2 метра высотой. Над фундаментом возвышались 10-метровые стены, сделанные из ткани и покоящиеся на опорных деревянных столбах. Холст был расписан под камень или кирпич. «Крыша» была изготовлена из пропитанной ткани, также расписанной – под металлическую и сланцевую кровлю…»
Аналогичный дворец Франциска Первого рухнул при неожиданно сильном порыве ветра – к полному ликованию английской стороны. Но и французы, несмотря на такой афронт национальной чести, не ударили лицом в грязь. Французский романист Ги Бретон, специализировавшийся на исторических романах, писал следующее:
«…После четырехдневного путешествия королевский кортеж достиг обширной равнины, на которой уже были установлены 300 шатров из затканной золотом и серебром материи. Весь этот лагерь представлял собой грандиозное зрелище. Настоящие дворцы, только из ткани, образовали целый сказочный город, который точно из-под земли вырос. Между этими воздушными сооружениями прохаживались французские сеньоры, которые, желая поразить Генриха VIII, разоделись так пышно, что, по словам историка, «несли у себя на плечах свои мельницы, леса и луга»…».
Англичане им, надо сказать, не уступали. Вот как это все выглядело в глазах современников:
«…Каждый из монархов пытался превзойти другого великолепием своих палаток и одеяний, пышностью пиров, музыкой, турнирами и играми. На палаточный городок и костюмы ушло так много дорогостоящей золотой парчи, что она дала название этим переговорам…»
В общем, шум был колоссальный. Достаточно сказать, что из двух фонтанов, расположенных снаружи, текло красное вино. Одни только англичане съели за месяц 2200 голов скота. Оба монарха, понятное дело, выражали друг другу взаимное восхищение и самую искреннюю любовь. Думали даже поженить своих детей – Генрих был готов отдать руку своей маленькой дочери, принцессы Марии, столь же юному наследнику Франциска Первого. А потом государи разъехались, и каждый из них вернулся в свою столицу.
Спустя два месяца Генрих VIII заключил альянс с императором Карлом V, и через два года война с французами возобновилась.
Кардинал Уолси при всем своем уме и старании все-таки строил свои политические дворцы на песке.
Глава 5
I
II
III
IV
Глава 6
I
II
III
Аналогичный дворец Франциска Первого рухнул при неожиданно сильном порыве ветра – к полному ликованию английской стороны. Но и французы, несмотря на такой афронт национальной чести, не ударили лицом в грязь. Французский романист Ги Бретон, специализировавшийся на исторических романах, писал следующее:
«…После четырехдневного путешествия королевский кортеж достиг обширной равнины, на которой уже были установлены 300 шатров из затканной золотом и серебром материи. Весь этот лагерь представлял собой грандиозное зрелище. Настоящие дворцы, только из ткани, образовали целый сказочный город, который точно из-под земли вырос. Между этими воздушными сооружениями прохаживались французские сеньоры, которые, желая поразить Генриха VIII, разоделись так пышно, что, по словам историка, «несли у себя на плечах свои мельницы, леса и луга»…».
Англичане им, надо сказать, не уступали. Вот как это все выглядело в глазах современников:
«…Каждый из монархов пытался превзойти другого великолепием своих палаток и одеяний, пышностью пиров, музыкой, турнирами и играми. На палаточный городок и костюмы ушло так много дорогостоящей золотой парчи, что она дала название этим переговорам…»
В общем, шум был колоссальный. Достаточно сказать, что из двух фонтанов, расположенных снаружи, текло красное вино. Одни только англичане съели за месяц 2200 голов скота. Оба монарха, понятное дело, выражали друг другу взаимное восхищение и самую искреннюю любовь. Думали даже поженить своих детей – Генрих был готов отдать руку своей маленькой дочери, принцессы Марии, столь же юному наследнику Франциска Первого. А потом государи разъехались, и каждый из них вернулся в свою столицу.
Спустя два месяца Генрих VIII заключил альянс с императором Карлом V, и через два года война с французами возобновилась.
Кардинал Уолси при всем своем уме и старании все-таки строил свои политические дворцы на песке.
Глава 5
Как следует правильно обращаться к шлюхе, милорд?
I
Кардинал Уолси был безмерно богат. Его дворец, Хэмптон-Корт, сравнивали с королевскими резиденциями – и не к выгоде королевских резиденций. Был у него и еще один дворец в Лондоне, так называемый Йорк-Холл. Архиепископы Йорка были богаты и влиятельны, а одной из бенефиций Церкви, которые принадлежали кардиналу, была должность архиепископа Йоркского. Свой высокий статус кардинал любил подчеркнуть. Скажем, он издал постановление, регулирующее количество перемен блюд за пиршественным столом в зависимости от ранга особы, такой пир устраивающей.
Стандартом была тройная перемена, для пяти перемен надо было быть графом или маркизом, для семи – герцогом. Герцогов в Англии в то время было ровно два: герцог Саффолк, муж сестры короля Генриха, герцог Норфолк, отпрыск старинного и знатнейшего рода Говардов, потому что третий, Эдвард Стаффорд, герцог Бэкингем, был осужден в 1521 году и казнен за государственную измену.
Так вот, согласно установлениям кардинала Уолси, кардиналам разрешалось девять перемен блюд – а по удивительному стечению обстоятельств кардинал в Англии был один, и звали его Томас Уолси. И он действительно любил поесть – у него на кухне служило 73 человека, если считать и поварят.
Как к этому относился герцог Саффолк, сказать трудно – как-никак он был обязан кардиналу прощением. А вот герцог Норфолк просто выходил из себя, потому что королевский любимец, даже не дворянин, а «…полное ничтожество, сын мясника…», ставил себя выше его, герцога Норфолка, знатнее которого были только потомки Плантагенетов.
В общем, как мы видим, положение кардинала было высочайшим, и он не стеснялся это подчеркивать. Понятное дело, помимо поваров, ему служило множество людей – государственные и церковные обязанности Томаса Уолси были нелегким грузом, ему требовался солидный административный аппарат общей численностью до 500 человек.
Любое появление кардинала Уолси на людях обставлялось как процессия – его сопровождали джентльмены его двора, которые несли символы его власти. Например, жезл лорда-канцлера. А передвигался кардинал, как правило, с максимальными удобствами, в паланкине – поскольку кареты с удобными рессорами еще не изобрели, а ездить верхом он не любил.
Помимо постоянных слуг и секретарей, в штат кардинала входили и сотрудники, служившие по найму, за оговоренную плату или за некие комиссионные за ведение конкретных юридических или коммерческих дел. Все эти юристы и администраторы были людьми высоких профессиональных достоинств – Томас Уолси, всесильный главный министр короля, выплачивал высокие гонорары и мог обеспечить себе услуги самых лучших специалистов.
Но один человек выделялся даже в этой среде. По сравнению с ним даже сын мясника Томас Уолси был аристократом. Звали его Томас Кромвель, и его дед был кузнецом, a отец – Уолтер Кромвель – трактирщиком и владельцем пивоварни.
И ни в какой Оксфорд его не направляли – отец так его бил, что в 15 лет он сбежал из дома, буквально побираясь, добрался до Франции и там поступил в солдаты. В 1500-м, так называемом «юбилейном году», французская армия была в Италии – ее вели через Альпы на Милан, а потом – на Рим и Неаполь. Томасу Кромвелю тогда шел 16-й год – по всей вероятности, он родился в 1485-м. Впрочем, точно это неизвестно. Как написано в русской версии Википедии:
«…Вскоре он дезертировал из армии, оставив поле боя. Поселился во Флоренции. Здесь стал служащим в банкирском доме Фрескобальди, быстро выдвинулся, курировал финансовые отношения банкира со Святым Престолом. По этой причине несколько раз путешествовал в Рим…»
Вот тут начинаются какие-то непонятные вещи. Нам надо сделать остановку и перечитать текст еще разок.
Стандартом была тройная перемена, для пяти перемен надо было быть графом или маркизом, для семи – герцогом. Герцогов в Англии в то время было ровно два: герцог Саффолк, муж сестры короля Генриха, герцог Норфолк, отпрыск старинного и знатнейшего рода Говардов, потому что третий, Эдвард Стаффорд, герцог Бэкингем, был осужден в 1521 году и казнен за государственную измену.
Так вот, согласно установлениям кардинала Уолси, кардиналам разрешалось девять перемен блюд – а по удивительному стечению обстоятельств кардинал в Англии был один, и звали его Томас Уолси. И он действительно любил поесть – у него на кухне служило 73 человека, если считать и поварят.
Как к этому относился герцог Саффолк, сказать трудно – как-никак он был обязан кардиналу прощением. А вот герцог Норфолк просто выходил из себя, потому что королевский любимец, даже не дворянин, а «…полное ничтожество, сын мясника…», ставил себя выше его, герцога Норфолка, знатнее которого были только потомки Плантагенетов.
В общем, как мы видим, положение кардинала было высочайшим, и он не стеснялся это подчеркивать. Понятное дело, помимо поваров, ему служило множество людей – государственные и церковные обязанности Томаса Уолси были нелегким грузом, ему требовался солидный административный аппарат общей численностью до 500 человек.
Любое появление кардинала Уолси на людях обставлялось как процессия – его сопровождали джентльмены его двора, которые несли символы его власти. Например, жезл лорда-канцлера. А передвигался кардинал, как правило, с максимальными удобствами, в паланкине – поскольку кареты с удобными рессорами еще не изобрели, а ездить верхом он не любил.
Помимо постоянных слуг и секретарей, в штат кардинала входили и сотрудники, служившие по найму, за оговоренную плату или за некие комиссионные за ведение конкретных юридических или коммерческих дел. Все эти юристы и администраторы были людьми высоких профессиональных достоинств – Томас Уолси, всесильный главный министр короля, выплачивал высокие гонорары и мог обеспечить себе услуги самых лучших специалистов.
Но один человек выделялся даже в этой среде. По сравнению с ним даже сын мясника Томас Уолси был аристократом. Звали его Томас Кромвель, и его дед был кузнецом, a отец – Уолтер Кромвель – трактирщиком и владельцем пивоварни.
И ни в какой Оксфорд его не направляли – отец так его бил, что в 15 лет он сбежал из дома, буквально побираясь, добрался до Франции и там поступил в солдаты. В 1500-м, так называемом «юбилейном году», французская армия была в Италии – ее вели через Альпы на Милан, а потом – на Рим и Неаполь. Томасу Кромвелю тогда шел 16-й год – по всей вероятности, он родился в 1485-м. Впрочем, точно это неизвестно. Как написано в русской версии Википедии:
«…Вскоре он дезертировал из армии, оставив поле боя. Поселился во Флоренции. Здесь стал служащим в банкирском доме Фрескобальди, быстро выдвинулся, курировал финансовые отношения банкира со Святым Престолом. По этой причине несколько раз путешествовал в Рим…»
Вот тут начинаются какие-то непонятные вещи. Нам надо сделать остановку и перечитать текст еще разок.
II
Что это, собственно, значит – «…был принят в банк, где быстро выдвинулся…»? Для поступления в наемные солдаты мальчишке-новобранцу не требовалось ничего, кроме приличного физического развития, – а дальше он или погибал, или обучался владеть оружием. Но для поступления в банкирский дом, пусть даже на работу на подхвате, требовались совершенно другие качества. Например, грамотность. А уж для того, чтобы курировать дела со Святым Престолом, требовалась очень высокая деловая квалификация.
И у нас получается, что юный Томас Кромвель усвоил и грамоту на итальянском языке, и сам этот язык, и делопроизводство, и бухгалтерию и оказался на таком хорошем счету в банке, что ему выделили ведение дел с чуть ли не важнейшим клиентом банка – с канцелярией Папы Римского?
Не правда ли, это вызывает интерес, и хочется разузнать, как же это все получилось? Но вот дальше в русской Википедии, к сожалению, содержится полный бред:
«…Интересовался политической жизнью Флоренции, познакомился с трудами Макиавелли…»
Это чушь. Макиавелли написал «Государя» только в 1513-м, и книга поначалу не была напечатана, а только ходила по рукам в качестве своего рода «самиздата».
А Томас Кромвель, как следует из той же Википедии, к 1513 году из Италии уже несколько лет как уехал. Так что если еще можно предположить, что он читал копию ненапечатанной книги Макиавелли, то уж ненаписанную книгу читать он никак не мог?
Коли так, мы бракуем русскую версию Википедии – по данному вопросу она, увы, недостоверна. Поиск в источниках понадежнее дает нам следующие сведения: скорее всего, Томас Кромвель пробыл в составе французской армии вплоть до 1503 года и даже участвовал в битве при Гарильяно, которая произошла в этом году, в самом конце декабря. Он выучил за это время и французский, и итальянский, и латынь и знал их так, что мог не только говорить на этих языках, но и читать и писать. Латынь он изучал по тексту Евангелия и в итоге знал Евангелие наизусть.
В общем, к тому моменту, когда он дезертировал, он из 15-летнего полуграмотного английского подростка превратился в очень грамотного 18-летнего юношу, владевшего четырьмя языками.
Да, действительно. Такого человека стоило принять в банк Фрескобальди. Это был почтеннейший банковский дом, с давними связями в Лондоне и в Нидерландах. Фрескобальди, в частности, финансировали сделки, связанные с английской шерстью, – и им очень пригодился бы толковый паренек с хорошим английским.
Сколько лет Томас Кромвель проработал у Фрескобальди, неизвестно – вообще все сведения о его юности носят случайный и отрывочный характер. Известно только, что он действительно занимался счетами, связанными с римской курией, и что он ездил в Нидерланды по делам, связанным с торговлей шерстью, и что в конце концов он оставил банк и занялся самостоятельной деятельностью – ведением дел английских купцов, торгующих в Нидерландах.
B итоге, подзаработав денег, в 1513 году он перебрался в Англию.
К этому времени Томас Кромвель изучил и фламандский, и немецкий языки и начал серьезно интересоваться юридической практикой – или, используя кальку с английского, «…легальными вопросами…». Есть сведения, что в 1514-м он сьездил в Рим по поручению архиепископа Йоркского Кристофера Байнбриджа, и представлял там его интересы в качестве юриста в так называемом «Тribunal Apоstоlicum Rоtae Rоmanae» – «Апостолическом Трибунале Священного Римского Колеса»[8].
К 1520 году Томас Кромвель уже был успешным дельцом с собственным домом в Лондоне, с солидной практикой юриста – притом что у него не было никакого формального юридического образования и никакого юридического диплома. В английской версии Википедии есть сведения – правда, не подтвержденные документом, – что в 1523 году он даже сумел попасть в Парламент. Это было и нелегко, и требовало основательного имущественного ценза: бюргеру требовалось иметь не менее 300 фунтов годового дохода. Согласно справочнику курса валют, для получения эквивалента в теперешних британских фунтах эту цифру следовало бы помножить на 477 – и у нас получится, что Томас Кромвель уже тогда зарабатывал где-то около 140–150 тысяч фунтов стерлингов в год.
A в 1524 году случилось нечто и вовсе невероятное – Томас Кромвель был принят в Грэй-Инн. Так называлась одна из четырех лондонских профессиональных ассоциаций юристов. Эта организация ревниво соблюдала все формальные правила, присущие любой гильдии мастеров, и для нее сам факт приема в свои ряды человека без диплома был делом неслыханным. Но как было не принять одного из знаменитых адвокатов Англии?
Кардинал Уолси, как уже и было сказано, нанимал к себе на службу самых лучших специалистов своего дела.
Начиная с 1524 года Томас Кромвель стал работать только по его делам.
И у нас получается, что юный Томас Кромвель усвоил и грамоту на итальянском языке, и сам этот язык, и делопроизводство, и бухгалтерию и оказался на таком хорошем счету в банке, что ему выделили ведение дел с чуть ли не важнейшим клиентом банка – с канцелярией Папы Римского?
Не правда ли, это вызывает интерес, и хочется разузнать, как же это все получилось? Но вот дальше в русской Википедии, к сожалению, содержится полный бред:
«…Интересовался политической жизнью Флоренции, познакомился с трудами Макиавелли…»
Это чушь. Макиавелли написал «Государя» только в 1513-м, и книга поначалу не была напечатана, а только ходила по рукам в качестве своего рода «самиздата».
А Томас Кромвель, как следует из той же Википедии, к 1513 году из Италии уже несколько лет как уехал. Так что если еще можно предположить, что он читал копию ненапечатанной книги Макиавелли, то уж ненаписанную книгу читать он никак не мог?
Коли так, мы бракуем русскую версию Википедии – по данному вопросу она, увы, недостоверна. Поиск в источниках понадежнее дает нам следующие сведения: скорее всего, Томас Кромвель пробыл в составе французской армии вплоть до 1503 года и даже участвовал в битве при Гарильяно, которая произошла в этом году, в самом конце декабря. Он выучил за это время и французский, и итальянский, и латынь и знал их так, что мог не только говорить на этих языках, но и читать и писать. Латынь он изучал по тексту Евангелия и в итоге знал Евангелие наизусть.
В общем, к тому моменту, когда он дезертировал, он из 15-летнего полуграмотного английского подростка превратился в очень грамотного 18-летнего юношу, владевшего четырьмя языками.
Да, действительно. Такого человека стоило принять в банк Фрескобальди. Это был почтеннейший банковский дом, с давними связями в Лондоне и в Нидерландах. Фрескобальди, в частности, финансировали сделки, связанные с английской шерстью, – и им очень пригодился бы толковый паренек с хорошим английским.
Сколько лет Томас Кромвель проработал у Фрескобальди, неизвестно – вообще все сведения о его юности носят случайный и отрывочный характер. Известно только, что он действительно занимался счетами, связанными с римской курией, и что он ездил в Нидерланды по делам, связанным с торговлей шерстью, и что в конце концов он оставил банк и занялся самостоятельной деятельностью – ведением дел английских купцов, торгующих в Нидерландах.
B итоге, подзаработав денег, в 1513 году он перебрался в Англию.
К этому времени Томас Кромвель изучил и фламандский, и немецкий языки и начал серьезно интересоваться юридической практикой – или, используя кальку с английского, «…легальными вопросами…». Есть сведения, что в 1514-м он сьездил в Рим по поручению архиепископа Йоркского Кристофера Байнбриджа, и представлял там его интересы в качестве юриста в так называемом «Тribunal Apоstоlicum Rоtae Rоmanae» – «Апостолическом Трибунале Священного Римского Колеса»[8].
К 1520 году Томас Кромвель уже был успешным дельцом с собственным домом в Лондоне, с солидной практикой юриста – притом что у него не было никакого формального юридического образования и никакого юридического диплома. В английской версии Википедии есть сведения – правда, не подтвержденные документом, – что в 1523 году он даже сумел попасть в Парламент. Это было и нелегко, и требовало основательного имущественного ценза: бюргеру требовалось иметь не менее 300 фунтов годового дохода. Согласно справочнику курса валют, для получения эквивалента в теперешних британских фунтах эту цифру следовало бы помножить на 477 – и у нас получится, что Томас Кромвель уже тогда зарабатывал где-то около 140–150 тысяч фунтов стерлингов в год.
A в 1524 году случилось нечто и вовсе невероятное – Томас Кромвель был принят в Грэй-Инн. Так называлась одна из четырех лондонских профессиональных ассоциаций юристов. Эта организация ревниво соблюдала все формальные правила, присущие любой гильдии мастеров, и для нее сам факт приема в свои ряды человека без диплома был делом неслыханным. Но как было не принять одного из знаменитых адвокатов Англии?
Кардинал Уолси, как уже и было сказано, нанимал к себе на службу самых лучших специалистов своего дела.
Начиная с 1524 года Томас Кромвель стал работать только по его делам.
III
В 2009 году несметная библиотека английских книг, посвященных эпохе Тюдоров, пополнилась замечательной новинкой – в свет вышел роман Хилари Мантел под названием «Wоlf Нall». Это можно перевести как «Волчий Дворец». В центре романа стоит человек, который нас в данный момент интересует, – Томас Кромвель. Действие происходит в самом начале 1527 года и начинается со встречи Томаса с кардиналом Уолси в его дворце Хэмптон-Корт, построенном у Темзы.
Кромвель к этому времени уже три года как входит в окружение кардинала. Понятное дело – он не остался незамеченным и очень скоро стал секретарем кардинала, его юристом и поверенным.
Беседа их протекает в не слишком официальной манере – Томас Кромвель кардиналу уже не только подчиненный, но и друг, и доклад его о поездке в Йорк по делам нескольких небольших монастырей, которые кардинал хотел бы слить с большими обителями, носит не только деловой характер. Кардинал довольно откровенно говорит со своим юристом и касается крайне деликатных вопросов – например, того, что король Генрих жаждет развода.
Конечно же, Томас Кромвель в курсе дела – у королевской четы есть только один ребенок, и это девочка. Королю – 35 лет, и у него есть сыновья от его любовниц, но ему нужен законный сын-наследник. Это необходимо для продолжения династии Тюдоров, у него нет дела важнее, чем заполучить наконец желанного сына – а королеве уже за сорок, и она совершенно явно уже не способна подарить ему ребенка.
И кардинал в разговоре бросает своему излюбленному сотруднику вопрос: как он думает, «… кого король винит за отсутствие у него сына?..» Кромвель с легкой иронией высказывает предположение, что король винит королеву. «Нет», – отвечает ему кардинал.
«Ну, тогда самого Бога?» – говорит Кромвель. «Нет», – говорит кардинал Уолси, – он винит меня». И обьясняет, что король хотел бы, чтобы ему формально и по всем правилам теологии доказали бы, что он женат по ошибке, что ему не следовало жениться на вдове своего брата, что брак этот неугоден в глазах Господа и что кардиналу давно следовало бы озаботиться даже не разводом, а аннулированием брака, заключенного по ошибке.
Разговор Томаса Уолси, великого кардинала, и Томаса Кромвеля, его юриста, не так прост, как могло бы показаться. Он наполнен всевозможными нюансами – Кромвель советует кардиналу обратиться за аннулированием брака короля в Рим и прихватить побольше денег – за деньги в Риме можно сделать все. И тут кардинал внезапно припоминает, что, конечно же, его славный Томас бывал в Риме и знает тамошние обычаи – ведь он попал туда сразу после службы в испанских войсках? «Во французских», – поправляет его Томас Кромвель.
«Но ты ведь умеешь говорить по-испански?» – спрашивает кардинал.
«Нет, умею только ругаться…» – отвечает ему Кромвель.
Собеседнкики расстаются самым дружеским образом. Кардинал, конечно же, знает, что его юрист в молодые годы послужил во французских войсках, а не в испанских, – но проверить не мешает. Он очень мало знает о жизни Кромвеля в давние времена, и он любознателен. Кромвель – его любимый сотрудник – но он не единственный любимый сотрудник. Есть и другой, Стивен Гардинер, и они соперничают за предпочтение кардинала, и кардинал находит, что это хорошо. Томас Кромвель откланивается и уходит. Он доволен и разговором, и тем, что сохранил свой козырь в рукаве. Конечно же, он свободно говорит по-испански.
Но зачем кардиналу знать об этом?
Кромвель к этому времени уже три года как входит в окружение кардинала. Понятное дело – он не остался незамеченным и очень скоро стал секретарем кардинала, его юристом и поверенным.
Беседа их протекает в не слишком официальной манере – Томас Кромвель кардиналу уже не только подчиненный, но и друг, и доклад его о поездке в Йорк по делам нескольких небольших монастырей, которые кардинал хотел бы слить с большими обителями, носит не только деловой характер. Кардинал довольно откровенно говорит со своим юристом и касается крайне деликатных вопросов – например, того, что король Генрих жаждет развода.
Конечно же, Томас Кромвель в курсе дела – у королевской четы есть только один ребенок, и это девочка. Королю – 35 лет, и у него есть сыновья от его любовниц, но ему нужен законный сын-наследник. Это необходимо для продолжения династии Тюдоров, у него нет дела важнее, чем заполучить наконец желанного сына – а королеве уже за сорок, и она совершенно явно уже не способна подарить ему ребенка.
И кардинал в разговоре бросает своему излюбленному сотруднику вопрос: как он думает, «… кого король винит за отсутствие у него сына?..» Кромвель с легкой иронией высказывает предположение, что король винит королеву. «Нет», – отвечает ему кардинал.
«Ну, тогда самого Бога?» – говорит Кромвель. «Нет», – говорит кардинал Уолси, – он винит меня». И обьясняет, что король хотел бы, чтобы ему формально и по всем правилам теологии доказали бы, что он женат по ошибке, что ему не следовало жениться на вдове своего брата, что брак этот неугоден в глазах Господа и что кардиналу давно следовало бы озаботиться даже не разводом, а аннулированием брака, заключенного по ошибке.
Разговор Томаса Уолси, великого кардинала, и Томаса Кромвеля, его юриста, не так прост, как могло бы показаться. Он наполнен всевозможными нюансами – Кромвель советует кардиналу обратиться за аннулированием брака короля в Рим и прихватить побольше денег – за деньги в Риме можно сделать все. И тут кардинал внезапно припоминает, что, конечно же, его славный Томас бывал в Риме и знает тамошние обычаи – ведь он попал туда сразу после службы в испанских войсках? «Во французских», – поправляет его Томас Кромвель.
«Но ты ведь умеешь говорить по-испански?» – спрашивает кардинал.
«Нет, умею только ругаться…» – отвечает ему Кромвель.
Собеседнкики расстаются самым дружеским образом. Кардинал, конечно же, знает, что его юрист в молодые годы послужил во французских войсках, а не в испанских, – но проверить не мешает. Он очень мало знает о жизни Кромвеля в давние времена, и он любознателен. Кромвель – его любимый сотрудник – но он не единственный любимый сотрудник. Есть и другой, Стивен Гардинер, и они соперничают за предпочтение кардинала, и кардинал находит, что это хорошо. Томас Кромвель откланивается и уходит. Он доволен и разговором, и тем, что сохранил свой козырь в рукаве. Конечно же, он свободно говорит по-испански.
Но зачем кардиналу знать об этом?
IV
Вообще-то роман так хорош, что его хочется пересказать весь, от начала и до конца, но у нас есть свои задачи. Поэтому ограничимся тем, что перескажем лишь еще одну сцену.
Томас Кромвель снова в гостях у кардинала Уолси и собирается поговорить с ним о весьма серьезном предмете, но сделать это не может – кардинал распекает, и самым жестоким образом, одного из своих дипломатов. Разнос вызван не профессиональным упущением дипломата, а тем, что он явился к кардиналу с дерзким запросом – его дочь и некий молодой человек сговорились пожениться, и он просит разрешения Его Преосвященства на осуществление этого брака. Однако вопрос этот совсем не так прост, как могло бы показаться. Молодой человек – наследник знатнейшего и очень богатого рода графов Перси, и, следовательно, его брак – вопрос политический. А если он политический, то он подлежит ведению кардинала Уолси. И кардинал задает своему подчиненному по дипломатическому ведомству вопрос – почему мнение кардинала не было запрошено раньше, до того, как молодые люди сговорились друг с другом?
В качестве дополнительной информации кардинал хотел бы узнать у отца сговоренной девицы, где именно происходил сговор, под каким кустом. И что забрал себе в голову отец девушки, если он думает, что он, всего лишь рыцарь, может выдать дочь за наследника главы рода Перси, пэра Англии? Томасу Кромвелю очень хочется вмешаться в разговор, но у него нет ни малейшей возможности сделать это – кардинал Уолси разгневан, и в потоке брани, изливаемом им на голову неудачливого просителя, нет ни одной паузы.
Но вот наконец «беседа» закончена, и отец как бы обручившейся барышни выставлен вон. Кардинал, отдышавшись, обращается к Томасу Кромвелю и спрашивает: что же к привело к кардиналу его любимого сотрудника?
И тогда Кромвель задает ему вопрос:
«Как следует правильно обращаться к шлюхе, милорд, если она – дочь рыцаря?»
«А! – отвечает ему кардинал, входя, так сказать, в проблему. – В лицо ты должен называть ее «миледи». А за ее спиной – как ее зовут, кстати?»
И тогда Томас Кромвель кивает на дверь, куда только что вышел разруганный в пух и прах отец той самой шлюхи, которая является дочерью рыцаря. Шлюху зовут Анна Болейн, a ее отца, сэра Томаса Болейна, кардинал только что смертельно оскорбил. Что же касается Анны Болейн, то Томас Кромвель для того и пришел, чтобы рассказать кардиналу Уолси о важнейшем обстоятельстве.
На нее обратил внимание сам король.
Томас Кромвель снова в гостях у кардинала Уолси и собирается поговорить с ним о весьма серьезном предмете, но сделать это не может – кардинал распекает, и самым жестоким образом, одного из своих дипломатов. Разнос вызван не профессиональным упущением дипломата, а тем, что он явился к кардиналу с дерзким запросом – его дочь и некий молодой человек сговорились пожениться, и он просит разрешения Его Преосвященства на осуществление этого брака. Однако вопрос этот совсем не так прост, как могло бы показаться. Молодой человек – наследник знатнейшего и очень богатого рода графов Перси, и, следовательно, его брак – вопрос политический. А если он политический, то он подлежит ведению кардинала Уолси. И кардинал задает своему подчиненному по дипломатическому ведомству вопрос – почему мнение кардинала не было запрошено раньше, до того, как молодые люди сговорились друг с другом?
В качестве дополнительной информации кардинал хотел бы узнать у отца сговоренной девицы, где именно происходил сговор, под каким кустом. И что забрал себе в голову отец девушки, если он думает, что он, всего лишь рыцарь, может выдать дочь за наследника главы рода Перси, пэра Англии? Томасу Кромвелю очень хочется вмешаться в разговор, но у него нет ни малейшей возможности сделать это – кардинал Уолси разгневан, и в потоке брани, изливаемом им на голову неудачливого просителя, нет ни одной паузы.
Но вот наконец «беседа» закончена, и отец как бы обручившейся барышни выставлен вон. Кардинал, отдышавшись, обращается к Томасу Кромвелю и спрашивает: что же к привело к кардиналу его любимого сотрудника?
И тогда Кромвель задает ему вопрос:
«Как следует правильно обращаться к шлюхе, милорд, если она – дочь рыцаря?»
«А! – отвечает ему кардинал, входя, так сказать, в проблему. – В лицо ты должен называть ее «миледи». А за ее спиной – как ее зовут, кстати?»
И тогда Томас Кромвель кивает на дверь, куда только что вышел разруганный в пух и прах отец той самой шлюхи, которая является дочерью рыцаря. Шлюху зовут Анна Болейн, a ее отца, сэра Томаса Болейна, кардинал только что смертельно оскорбил. Что же касается Анны Болейн, то Томас Кромвель для того и пришел, чтобы рассказать кардиналу Уолси о важнейшем обстоятельстве.
На нее обратил внимание сам король.
Глава 6
Леди Анна
I
Вообще-то Томас Кромвель, говоря о «…шлюхе, у которой отец – рыцарь…», несколько преуменьшил проблему. Он вполне мог сказать, что ее дядя – герцог, это было бы сильнее. Дело в том, что сэр Томас Болейн в молодые годы был хорош собой – и сумел жениться «вверх», взяв жену из рода, выше которого хватить было бы трудно. Его жена была дочерью 2-го герцога Норфолка – того самого, которого король так щедро наградил за победу над шотландцами, – и, следовательно, сестрой его наследника, Томаса Говарда, 3-го герцога Норфолка. Следовательно, дети четы Болейнов были в известной степени Говардами со всей полагающейся этому семейству аристократической спесью. Их так и воспитывали. Как уже говорилось – Томас Болейн был честолюбив и сумел устроить так, что его дочери, Мария и Анна, воспитание получили во Франции, при королевском дворе.
Мария в 1520 году вернулась в Англию, вышла замуж – и очень скоро стала любовницей короля Генриха.
Собственно, точно известно только это. Марии Болейн приписывалось несколько романов еще во Франции, и один из них – с самим королем Франциском Первым. По крайней мере он любил поговорить на эту тему и утверждал, что девицы более бесстыжей, чем Мария Болейн, у него в постели не бывало…
Однако что тут правда, а что сплетни и выдумки, выяснить невозможно. Про Марию Болейн мало что известно, даже ее возраст – и то неясен. Возможные даты ее рождения колеблются от 1499 и до 1508 года. Во всяком случае, замуж она вышла в 1520-м. Как ни странно, это не отменяет возможности того, что годом ее рождения все-таки был 1508-й. B те времена девушки, случалось, выходили замуж и в 12 лет – достаточно вспомнить леди Маргарет Бофорт, бабушку короля Генриха VIII.
У Марии Болейн было двое детей – и утверждалось, что один из них или даже оба рождены от короля. Однако она довольно быстро отступила в тень перед своей младшей сестрой, Анной. Она вернулась в Англию в 1522-м. Точь-в-точь как с Марией, ее возраст известен только гадательно – документов не сохранилось. Разные источники указывают разные годы – от 1501-го до 1507-го.
Наиболее вероятным считается все-таки 1507-й. То есть ей было примерно 19, когда она закрутила свой бурный роман с лордом Генри Перси, по поводу которого так гневался кардинал Уолси. Когда именно она приглянулась королю Генриху, непонятно. Первый раз он увидел ее в 1522-м, когда она вернулась из Франции. Он в нее влюбился. Если верить энциклопедии, то считается, что знаменитые «Зеленые рукава» («Grееnslееves») – посвящение влюбленного короля Генриха VIII своей будущей жене, леди Анне, положенное им на старинную мелодию. Как говорит энциклопедия:
«…Неизвестно, действительно ли эти строки сочинил Генрих VIII, но красивую легенду берегут, – и принято считать, что прекрасная незнакомка в зеленом платье и есть леди Анна Болейн…»
Текст баллады, если кому интересно, есть в Приложениях – а мы пока двинемся с нашей историей дальше.
Мария в 1520 году вернулась в Англию, вышла замуж – и очень скоро стала любовницей короля Генриха.
Собственно, точно известно только это. Марии Болейн приписывалось несколько романов еще во Франции, и один из них – с самим королем Франциском Первым. По крайней мере он любил поговорить на эту тему и утверждал, что девицы более бесстыжей, чем Мария Болейн, у него в постели не бывало…
Однако что тут правда, а что сплетни и выдумки, выяснить невозможно. Про Марию Болейн мало что известно, даже ее возраст – и то неясен. Возможные даты ее рождения колеблются от 1499 и до 1508 года. Во всяком случае, замуж она вышла в 1520-м. Как ни странно, это не отменяет возможности того, что годом ее рождения все-таки был 1508-й. B те времена девушки, случалось, выходили замуж и в 12 лет – достаточно вспомнить леди Маргарет Бофорт, бабушку короля Генриха VIII.
У Марии Болейн было двое детей – и утверждалось, что один из них или даже оба рождены от короля. Однако она довольно быстро отступила в тень перед своей младшей сестрой, Анной. Она вернулась в Англию в 1522-м. Точь-в-точь как с Марией, ее возраст известен только гадательно – документов не сохранилось. Разные источники указывают разные годы – от 1501-го до 1507-го.
Наиболее вероятным считается все-таки 1507-й. То есть ей было примерно 19, когда она закрутила свой бурный роман с лордом Генри Перси, по поводу которого так гневался кардинал Уолси. Когда именно она приглянулась королю Генриху, непонятно. Первый раз он увидел ее в 1522-м, когда она вернулась из Франции. Он в нее влюбился. Если верить энциклопедии, то считается, что знаменитые «Зеленые рукава» («Grееnslееves») – посвящение влюбленного короля Генриха VIII своей будущей жене, леди Анне, положенное им на старинную мелодию. Как говорит энциклопедия:
«…Неизвестно, действительно ли эти строки сочинил Генрих VIII, но красивую легенду берегут, – и принято считать, что прекрасная незнакомка в зеленом платье и есть леди Анна Болейн…»
Текст баллады, если кому интересно, есть в Приложениях – а мы пока двинемся с нашей историей дальше.
II
Анна Болейн сводила мужчин с ума. Как она это делала – вопрос хрестоматийный, и ответ на него, пожалуй, столь же хрестоматиен. Все самым исчерпывающим образом обьясняет английское выражение «sex appeal», которое не имеет удачного русского эквивалента. «Призыв пола» – дословный перевод – совершенно не звучит, да и выглядит каким-то замшело-аптечным.
А в случае с Анной Болейн ни о какой замшелости и речи идти не могло.
Молодой придворный короля Генриха Томас Уайетт ухаживал за ней, рискуя жизнью – причем выражение это следует понимать не в фигуральном смысле, а совершенно буквально. Нрав Генриха VIII был уже известен, а влюбленный поэт, зная, что за Анной Болейн ухаживает король, писал даме своего сердца такие строки[9]:
Так что чему ж удивляться, если Анной Болейн увлекся и король? Он сделал в ее сторону, что называется, «заход» – как правило, этого хватало с головой. И желание короля было законом, и сам он в свои 35 был завидным кавалером, высоким, сильным, с превосходным вкусом ко всякого рода светским забавам вроде музыки или маскарадов. Никаких проблем он не ожидал – в конце концов, Мария Болейн не больно-то и сопротивлялась, и они прекрасно проводили время вдвоем.
Но вот Анна Болейн своему государю в любви отказала. Ну, не следует понимать это так уж буквально. Она, разумеется, показала ему, что полна восхищения перед его талантами, перед его достижениями на турнирном поле, наконец – перед его высоким саном. Но вот спать с ним она отказалась – и ссылалась при этом на то, что он, упившись страстью, всегда оставляет своих подружек и стремится к чему-то новому. А ей не хочется быть оставленной. В общем, она отказывалась стать его любовницей – но, так уж и быть, соглашалась стать его женой-королевой.
А поскольку король был женат и королева у него уже была – требовалось как-то освободиться от уз брака.
И вот этим Великим Делом Генрих VIII и занялся со всей силой, отпущенной ему господом.
А в случае с Анной Болейн ни о какой замшелости и речи идти не могло.
Молодой придворный короля Генриха Томас Уайетт ухаживал за ней, рискуя жизнью – причем выражение это следует понимать не в фигуральном смысле, а совершенно буквально. Нрав Генриха VIII был уже известен, а влюбленный поэт, зная, что за Анной Болейн ухаживает король, писал даме своего сердца такие строки[9]:
Можно предположить, что она его ухаживания поощряла. Вот строчки из сонета, написанного им уже потом, когда все было кончено:О своей госпоже, которую зовут Анной
Какое имя чуждо перемены,
Хоть наизнанку выверни его?
Все буквы в нем мучительно блаженны,
В нем – средоточье горя моего,
Страдание мое и торжество.
Пускай меня погубит это имя, —
Но нету в мире имени любимей.
Доказать, что стихи посвящены именно Анне Болейн, я не могу, но она оставалась его любовью на всю жизнь, да и похоже все это на леди Анну. Лорд Перси, на которого она обратила внимание более серьезным образом, от любви к ней буквально спятил.
Хвала Фортуне, были времена
Иные: помню, после маскарада,
Еще от танцев разгорячена,
Под шорох с плеч скользнувшего наряда,
Она ко мне прильнула, как дриада,
И так, целуя тыщу раз подряд,
Шептала тихо: «Милый мой, ты рад?»
Так что чему ж удивляться, если Анной Болейн увлекся и король? Он сделал в ее сторону, что называется, «заход» – как правило, этого хватало с головой. И желание короля было законом, и сам он в свои 35 был завидным кавалером, высоким, сильным, с превосходным вкусом ко всякого рода светским забавам вроде музыки или маскарадов. Никаких проблем он не ожидал – в конце концов, Мария Болейн не больно-то и сопротивлялась, и они прекрасно проводили время вдвоем.
Но вот Анна Болейн своему государю в любви отказала. Ну, не следует понимать это так уж буквально. Она, разумеется, показала ему, что полна восхищения перед его талантами, перед его достижениями на турнирном поле, наконец – перед его высоким саном. Но вот спать с ним она отказалась – и ссылалась при этом на то, что он, упившись страстью, всегда оставляет своих подружек и стремится к чему-то новому. А ей не хочется быть оставленной. В общем, она отказывалась стать его любовницей – но, так уж и быть, соглашалась стать его женой-королевой.
А поскольку король был женат и королева у него уже была – требовалось как-то освободиться от уз брака.
И вот этим Великим Делом Генрих VIII и занялся со всей силой, отпущенной ему господом.
III
Так это и стало называться – Великое Дело Короля. Были нажаты все рычаги и задействованы все средства. Королеву Катерину самым настойчивым образом попросили признать всю ошибочность ее 18-летнего сожительства с ее супругом, который ей, как оказалось, вовсе не супруг, ибо не мог он вступить в брак с вдовой своего брата Артура. Была отрыта из архивов бумага, составленная в свое время, еще при Генрихе Седьмом, в которой юный принц Генрих выражал свои сомнения по поводу законности брака с принцессой Катериной. Конечно, сведущие люди прекрасно знали, что никаких сомнений у принца не было и быть не могло просто в силу его нежного возраста, а сама бумага была составлена юристами его батюшки как средство давления на испанцев в вопросах, связанных с приданым, – но куда там? Сейчас каждое лыко шло в строку, и любые бумажки шли в дело.
Наконец, был запрошен Святой Престол, давший когда-то разрешение на брак. Если решение было легко дано, то, наверное, столь же легко будет и развернуть это решение в противоположную сторону? Но нет, нет и нет… Ничего не получалось.
Обычно покорная воле мужа, королева Катерина сообщила ему, что готова повиноваться ему во всем, как доброй супруге и положено, но Господа она все-таки чтит выше мужа и что брак их заключен перед алтарем, и она своих брачных клятв не нарушит.
А Папа Римский Климент Седьмой, просвещенный понтифик, вполне понимающий и земные нужды своей многогрешной паствы, и государственные проблемы, связанные с отсутствием принца-наследника, и внимательный, как правило, к запросам влиятельных просителей, в данном случае почему-то уперся.
Почему Папа Римский уперся, в Лондоне было известно очень хорошо. Дело тут было в том, что в 1527 году случилось событие, потрясшее весь христианский мир: войска императора Карла Пятого взяли штурмом Рим и разграбили его. Сам папа сумел выкрутиться из беды, только уплатив чудовищный по величине выкуп в 400 тысяч дукатов золотом, и теперь являлся более или менее пленником императора.
Наконец, был запрошен Святой Престол, давший когда-то разрешение на брак. Если решение было легко дано, то, наверное, столь же легко будет и развернуть это решение в противоположную сторону? Но нет, нет и нет… Ничего не получалось.
Обычно покорная воле мужа, королева Катерина сообщила ему, что готова повиноваться ему во всем, как доброй супруге и положено, но Господа она все-таки чтит выше мужа и что брак их заключен перед алтарем, и она своих брачных клятв не нарушит.
А Папа Римский Климент Седьмой, просвещенный понтифик, вполне понимающий и земные нужды своей многогрешной паствы, и государственные проблемы, связанные с отсутствием принца-наследника, и внимательный, как правило, к запросам влиятельных просителей, в данном случае почему-то уперся.
Почему Папа Римский уперся, в Лондоне было известно очень хорошо. Дело тут было в том, что в 1527 году случилось событие, потрясшее весь христианский мир: войска императора Карла Пятого взяли штурмом Рим и разграбили его. Сам папа сумел выкрутиться из беды, только уплатив чудовищный по величине выкуп в 400 тысяч дукатов золотом, и теперь являлся более или менее пленником императора.