- Я никого не прогоняю. - надеюсь, она поняла. - Ребята кофе ждут.
- Хорошо. - Она наконец смилостивилась, опустила глаза и принялась искать что-то в нагрудном кармане комбинезона. - Неси свой кофе.
Я повернулся, чтобы уйти, но она остановила меня вопросом в спину:
- Кстати, Белов... Ничего, если я пойду маршрут за тобой?
- Мне не жалко. - я медленно обернулся, держась за ручку двери. только это будет нечестно по отношению к... твоему инструктору. (И ко мне, да, впрочем, и к тебе, добавил я про себя.)
Кажется, в эти несколько слов я вложил все, что хотел сказать за эти полтора года. Двойственность положения, которая так нравится женщинам, казалась мне пропастью, очень не хотелось даже ступать по краю - не говоря о том, чтобы шагнуть туда. "Я бы взял частями. Но мне нужно сразу".
Она почувствовала это. Слегка прищурив глаза, она вскинула голову, повернулась и пошла на старт мимо Никиты, который оглянулся на меня с недобрым видом. Я пожал плечами и вошел в кафе.
В деревянном зальчике, и без того тесном, было не протолкнуться. Лыжники, поняв, что сегодня не их день, жались по стенам.
Пока наполнялся термос, меня усадили на скамью между Сашей Емельяненко, пилотом из Харькова, и незнакомой бойкой девчонкой, сунули в руки кружку с кофе. Ладонь уже побаливала от дружеских рукопожатий. Перекрикивая общий гомон, я обратился к Емельяненко:
- Как дела, тезка? Сигарету дать?
Курить он бросил давно, как-то во всеуслышанье пообещав не прикасаться к табаку, пока не войдет в мировую двадцатку. Самое интересное - он действительно уверенно пробивался наверх, изумляя даже знавших его своей трудоспособностью. Небо хмурится - он летает. Идет снег - он летает. Летный день закончен, все уже сложили крылья и готовят шашлык - а он все равно летает.
В результате, когда лететь собрались остальные, выяснилось, что за этим нескладным с виду пилотом угнаться просто невозможно. Злые языки утверждали, что он готов хоть чемпионом стать, лишь бы снова взяться за курево.
Он повернулся ко мне:
- Привет. Табак себе оставь, пригодится - смолишь, как паровоз.
- Надо бы бросить, на тебя глядя. Глядишь, и результат пойдет. - Я закурил.
- Какой тебе еще результат? И так шороху навел, нам бы в хвосте удержаться... - он добродушно поглядывал на меня из-под бровей. Рассказывай, где тренировался все это время?..
...А нигде. После того как я перестал летать, нужно было жить на что-то. Позвонив оставшимся приятелям, кое-как пристроился на работу. Задерживался допоздна - в пустой дом возвращаться не хотелось. Через пару месяцев я уже ничем не выделялся из толпы, спешащей в метро, - точно так же смотрел себе под ноги. Выключал телевизор, когда показывали что-нибудь про небо. Мне удалось прожить в таком состоянии больше года - с ума сойти!
Пару дней назад - всего пару дней! - я, вернувшись с работы, зачем-то открыл кладовку и достал рюкзак с парапланом. Походил по дому, потрогал сухое крыло, закурил - и, сам толком не понимая, что делаю, позвонил шефу и выпросил отпуск за свой счет. Торопясь, как на пожар, побросал снаряжение на заднее сиденье Лизаветы и погнал машину в ночь...
- ...А нигде, Саша. Это как на велосипеде ездить: один раз научился - и все.
Он начал что-то рассказывать, но тут дверь распахнулась, на пороге появился Сыч и ехидно заявил:
- Пока вы тут сидите, разведчик на маршрут ушел. И остальные тоже.
Народ зашевелился, засобирался, я едва не забыл про термос с кофе. Хотя можно было и забыть - когда я пришел на старт, астраханцы улетели. Плакала моя рыба. Пришлось оставить термос Вальцову.
Сыч, конечно, оказался жутким провокатором - улетели далеко не все. Облачко, под которым стартовали несколько человек, уже прошло. Я решил, что попробую, собрался и взлетел.
Около двадцати минут я набирал высоту в узеньком потоке. За мной никто не пошел; ребята решили выдержать паузу. Первая заповедь параглайдинга терпение, иногда минута ожидания приносит все сразу - и поток, и высоту, и маршрут. Правда, есть и другая крайность - помню, как однажды два хороших пилота сидели на старте, глядя друг на друга, несколько часов - и в результате получили по "баранке", пока улетали все остальные.
Выжав из потока все, что он мог дать, я повернул в ущелье. Пейзаж открывался роскошный - внизу между скалами змеилась дорога, кое-где пересекаясь с ручьями, солнце сквозь разрывы в облаках освещало землю: там поросший лесом склон, здесь - каменную осыпь на берегу ручья. Ближе к концу ущелья солнечные пятна сливались в одно яркое поле, там хребты опускались ниже, становясь пологими холмами, ручьи сливались в одну реку, которая, вырвавшись на волю, широко разливалась по долине. Сумрачная окраска горных елей сменялась там яркой зеленью садов, снег давно стаял, освободив землю для молодой травы.
Где-то там, в пятнадцати километрах к востоку, располагался ППМ. Я приметил несколько парапланов на разной высоте, два из них, кажется, стояли в наборе километрах в двух от меня, ближе к левому склону. Можно было поискать потоки самому, но со временем я стал ленивым (или опытным - кому как больше нравится), я предпочел откинуться в подвеске и вдавить акселератор до упора. "Консул" шевельнулся, наклоняясь вперед, и мы понеслись, словно с горки, набирая штатные пятьдесят километров в час. Высота пока была.
Видимо, я поступил верно - по пути к потоку приборчик показывал устойчивый ровный минус, без намека на термик. Хотя при отсутствии опыта можно пройти от термика в трех метрах и даже не почувствовать, а вот Фарид с его чутьем ухитряется разыскивать поток там, где его и быть не должно.
Подходя к потоку, я увидел, что парапланов здесь не два, а три - выше меня метров на двести крутился "Вояджер" Ильи Чижика, понизу набирал высоту Никита, а почти на самом склоне "умирало" чье-то желтенькое крыло... Ба, да это Татьянин "Релакс"! Видимо, она пошла за Ильей, но недостаток опыта сыграл плохую шутку, высоты у нее было совсем мало.
"Консул" шевельнулся, пискнул вариометр. Поток, кажется, был широким и уверенным, когда я довернул направо к ядру, приборчик показывал плюс два с половиной. Дела шли на лад - "Консул" описывал круги по часовой стрелке, каждый виток давал нам двадцать-двадцать пять метров высоты. Илья был уже высоко - видно, наверху поток был веселее. Я поглядывал по сторонам, особенно обращая внимание на тех, кто внизу. Никита был в наборе, метрах в восьмидесяти ниже меня, за него беспокоиться я не собирался. Гораздо хуже обстояли дела у Татьяны - она крутила из стороны в сторону, пытаясь отыскать поток. Внизу он был совсем слабым, да и искала она его прямо под нами, не учитывая снос по ветру. У нее оставалось совсем мало высоты, нужно было бросать все и не поток искать, а место для посадки. Склон щетинился старыми елями вперемешку с какими-то корягами, по ущелью, как водится, прыгал с камня на камень ручеек с ледяной водой, лишь метрах в трехстах ниже виднелась какая-то проплешина. Татьяне нужно было немедленно уходить туда, ждать было нечего. Я проводил взглядом ее крыло, пока оно не ушло мне за спину, и, к ужасу своему, начиная новый виток, увидел его мечущимся из стороны в сторону на том же самом месте. Теперь ей оставалось только садиться в лес, ни одной попытки найти площадку для посадки она не сделала. Боже, девочка, кто был твоим инструктором?
Мне было видно сверху, как она несется над елями, уже цепляя подвеской за вершины, потом за ветки между вершин - словно опускалась все глубже в темно-зеленый океан... Потом движение прекратилось, желтенький "Релакс" несколько раз дернулся и бессильно обвис левой консолью на деревьях.
Я сделал еще виток. Крыло внизу оставалось неподвижным, мне очень не нравилось, как оно висело.
Остро отточенные когти прошлись по сердцу, стало больно.
Выпустив левую клеванту, я взялся за рацию и, поколебавшись, позвал:
- Мельникова, Белому ответь. Как дела?
Молчание. Только ветер посвистывал в стропах.
- Мельникова, Белому ответь.
Тишина. Потом - секундный шорох в эфире, словно кто-то нажал и отпустил тангенту, не говоря ни слова.
- Татьяна, ответь.
Холод по сердцу.
Потом рация ожила:
- Белый, Чижу ответь.
- Слышу тебя, Чиж. - Илья сверху видел происходящее.
- Что там у нее?
- Плохая посадка. Не шевелится.
- Помощь вызвать?
Я помедлил секунду. Никита не мог не видеть ее посадку, не мог не слышать переговоры, но продолжал набирать высоту, словно ничего не происходило.
- Не надо пока, - ответил я, - сам посмотрю.
И переложился на левую сторону, выставляя "Консула" из потока в крутую спираль. Земля встала на дыбы и завертелась вихрем вокруг нас, мы пронеслись в стороне от набиравшего высоту крыла Никиты с приличной скоростью. Я видел впереди только желтую консоль "Релакса" да полянку, куда нужно было сесть, от места посадки Татьяны до нее было метров двести. "Консул" мой, друг сердечный, уже стоял воздухозаборниками вниз, стропы-"двухсотки" басовито гудели, меня вжимало в подвеску до потемнения в глазах - зато лапа с ледяными когтями, ухватившая было сердце, ослабила хватку...
Ладно, теперь главным было не убиться самому, а то пришлось бы спасать обоих. Мы вывалились из спирали, несколькими винговерами я восстановил горизонтальный полет, снижаясь над пятачком, на который предполагал усесться. Земля перестала кружиться и качаться, заняв привычное положение под ногами.
Садиться приходилось в склон, боком к ветру - иначе мое крыло просто не помещалось между деревьями. Хотелось надеяться, что под снегом не окажется какая-нибудь коряга.
Перед самой посадкой я рванул обе клеванты вниз насколько хватало рук, останавливая крыло, как коня на скаку. "Консул" обиженно вздрогнул, тормозя, и я воткнулся в сугроб. Кувыркнуться не получилось - под снегом лежал здоровенный каменюка, я, конечно, крепко приложился головой. Шлем выдерживает ударную нагрузку в четыреста килограммов - так, кажется, говорил гаишник, стуча жезлом по головам мотоциклистов.
Отплевываясь от снега и потирая голову, я огляделся. Кажется, все обошлось; крыло зацепилось только стропами за ель, стоявшую справа. Я наскоро сгреб его в кучу, чтоб не тревожить пилотов наверху, - неподвижно лежащее крыло считается сигналом бедствия.
Зашуршала рация:
- Белый, Чижу ответь.
Я нажал тангенту:
- Слышу тебя.
- Ты в порядке?
- Нормально сел.
- Саня... - Он немного помолчал. - Держи меня в курсе, ладно?
- Ладно. Лети. - Я нашел взглядом в небе его крыло (кстати, Никита подобрался к нему вплотную) и помахал, зная, что с такой высоты он все равно ничего не заметит.
Чтобы не возиться с защелками подвески, я выстегнул крыло из основных карабинов и, проваливаясь по пояс в снег, побежал к месту посадки Татьяны.
Никита все это время молчал.
Под елями было сумрачно, зима еще и не думала отсюда уходить, хотя снег был мокрым и тяжелым. Я переваливался по сугробам, поглядывая наверх, искал взглядом крыло. Снег набивался в подвеску, но снимать ее сейчас мне не хотелось.
Я нашел Татьяну минут через двадцать. Она висела на стропах, облокотившись на грудную перемычку, рядом со стволом, на высоте метров трех. Неподвижно, с закрытыми глазами. Крыло зацепилось левой консолью за вершины сразу двух деревьев, правая, порванная в клочья, свисала вниз.
Было очень тихо, даже ветер не шевелил вершины. Я расстегнул замки подвески, сбросил шлем, вынул из ножен нож и подошел к стволу, почему-то стараясь не шуметь; не решался даже окликнуть Татьяну. Увидел на снегу темное пятно, наклонился рассмотреть - и по сердцу снова полоснуло холодом: снег пропитался кровью, нужно было поторапливаться.
Взяв нож в зубы, я полез наверх. Лазить по елке - вообще задача не для слабонервных, а тут еще тонкие ветки обламывались под ногами.
Я понял, что случилось, когда оказался рядом с ней. При падении она обломала одну из ветвей, и торчащий из ствола сучок, точно копье, вспорол "молнию" на колене комбинезона и вошел в бедро. Кровь стекала по штанине и капала вниз. Сознание она потеряла, видимо, от болевого шока, других повреждений я не видел. Если б не "молния", сучок, наверное, просто скользнул бы по комбинезону... хотя мог и направиться в живот. От этой мысли стало зябко.
Я снял перчатку, отодвинул ее разметавшиеся из-под шлема волосы, нащупал пульс. Сердце билось слабо и часто. Вариантов было немного, а правильный и вовсе один, и мне надо было его найти. Первым делом я насколько мог осторожно обрезал сучок, торчащий у нее из колена. Она вздрогнула, но глаз не открыла, дышала часто и хрипло.
Потом я вырубил на стволе ступеньки для себя, поминая добрым словом подарок школьного друга - сталь ножа британского ВМФ служила верой и правдой, щепки летели в разные стороны. Теперь, имея опору под ногами, я должен был сделать главное - опустить Татьяну прямо в подвеске на землю. По счастью, она висела рядом со стволом. Я дотянулся до лямки ее запасного парашюта, осторожно выпростал из чехла саму запаску и обвязал ее вокруг ствола, оставив на стропах слабину метра в два с половиной. Расцепил "липучку", освобождая лямку, ведущую к основным карабинам. Обнял ствол покрепче, намотал на руку стропы запаски и, собравшись с духом, полоснул ножом по основным.
Рука едва не вылетела из сустава - рывок был серьезный, хорошо еще, что не все стропы ее крыла удалось обрезать одним взмахом. Подвеску качнуло, я не успел смягчить удар о ствол. Осторожно, по одной, я дорезал основные стропы и едва успел схватиться второй рукой за ствол, когда подвеска повисла на запасных. Нож улетел вниз, я надеялся, что он не воткнулся в сугроб острием вверх.
Теперь я стоял, обняв дерево, и потихоньку вытравливал стропы. Кора впилась в щеку, ныло после рывка плечо. Расчет оказался верен - подвеска опустилась сквозь редкие ветки и повисла на натянувшихся стропах, Татьяна почти касалась ступнями сугроба. Она так и не пришла в себя, это мне не нравилось.
Я сполз со ствола, едва ощущая ладони. Нашарил непослушными руками сигареты и зажигалку, закурил и взялся за рацию:
- Все, кто слышит, Белому ответьте.
Старт молчал - видимо, за склон рация не добивала. Первым отозвался незнакомый голос:
- Слышу Белого, здесь Гном.
- Привет. Сообщи по цепочке на старт: сижу на земле, под желтым крылом, на руках пострадавший пилот - Мельникова Татьяна, без сознания, передай без сознания, травма бедра, переломов не вижу, кровопотеря, группа крови третья, резус положительный (я еще помнил ее данные, даже, кажется, серию и номер паспорта), требуется помощь. Находимся точно... - Я дал ему координаты с "джипиэски"*.
- Вижу желтое крыло, сейчас сяду к вам...
- Я управлюсь. Свяжись со стартом.
- Понял, понял, Белый. Сейчас организуем. Все, кто слышит, Гному ответьте...
Я убавил на рации громкость. Вернулась забытая привычка не реагировать на сообщения в эфире, пока не прозвучит твой позывной. Одним ухом я слушал переговоры Гнома, доставая пока из своей подвески кусок полиэтилена. Вообще, в карманах моей подвески можно много чего найти, хорошо, что я не бросил ее по дороге. Однажды я слышал, как бывалый пилот наставлял "чайника", который ехал в горы в первый раз: "...Кроме куска целлофана, в который можно завернуть рюкзак целиком, у тебя в подвеске должен быть нож, моток веревки метров в двадцать, лучше - тридцать, вода, туалетная бумага и обязательно два - ты понял? - два "сникерса"..."
По рации помянули меня, я прибавил громкость:
- Белый на связи.
- Белый, здесь Гном. На старте приняли, спасатели выезжают. Как у тебя там?
- Пока ничего. Будет минутка - свяжись с Чижом, скажи, чтобы не беспокоился. Да, и найди меня потом у подъемника - с меня причитается.
- Не стоит, Белый, какие проблемы...
- Найди меня. Чистого неба.
- Понял, спасибо. Держись там...
Я расстелил целлофан на снегу, расстегнул замки на подвеске Татьяны и осторожно взял ее на руки. Черт, никогда не думал, что придется нести ее на руках вот так... Дышала она часто и хрипло, ресницы дрожали над бледными щеками. Я уложил ее, расстегнул шлем. Достал из кармана кусок стропы, наскоро соорудил жгут, перетянул бедро. Крови стало заметно меньше.
Оставалось понять, насколько глубоко в ней сидит эта деревяшка. Я попытался ощупать рану сквозь комбинезон, но, видимо, действовал грубо: Татьяна вздрогнула, судорожно вздохнула и открыла глаза.
- Где я? - Глаза, мутные от боли, кажется, не замечали меня, руки в перчатках сжались в кулаки, она попыталась приподняться.
- Лежи-лежи. - я придержал ее, чувствуя, как под руками напрягаются плечи.
Она остановила на мне взгляд:
- Санечка...
Она никогда не называла меня так. Никогда. Я дотянулся до своей подвески, достал фляжку с коньяком, отвинтил крышку и приложил ей к губам. Она глотнула, закашлялась, я заставил ее сделать еще пару глотков. Уселся, положив ее голову к себе на колени, закурил.
- Ты почему здесь? - У нее в глазах появилась живинка. - Ногу не чувствую...
- Отлежала.
- Нет. - Она нахмурила брови, вспоминая. - Я садилась в елки...
- Садилась, садилась. Лежи. - Я прижал ее голову к груди. - Будешь еще коньяк? Или шоколадку?
- Не заговаривай мне зубы. - Кажется, она приходила в себя. - Я все помню. Выше было зеленое крыло, и был Никита... А Никита где? Почему нога болит?
Она снова попыталась приподняться, вздрогнула, закусила губу - видимо, рана отозвалась.
Мне нельзя было давать ей смотреть на рану - по крайней мере, до прибытия спасателей. Для женщины лучше головы лишиться, чем увидеть шрам на ноге. А шрам наверняка останется, пусть спасибо скажет, что так отделалась...
- Не брал я твоего Никиту. Не знаю, где он.
- Улетел... - она обмякла. - Улетел, да?
- Не знаю. Не хочешь коньяку - я выпью.
- Пей. - она затихла. - Можно, я посплю немного? Спать очень хочется...
Само собой, ей хотелось спать - после кровопотери.
- Спи, спи. - Я расстегнул комбинезон, стащил через голову свитер и накрыл ее. - Спи.
Пробурчал свой дежурный тост: "Ну, за успех нашего безнадежного предприятия!", допил оставшийся во фляжке глоток коньяку и сел поудобнее, качая ее на руках, как ребенка. Она вздрагивала во сне, и я вздрагивал вместе с ней...
...Спасатели обстоятельно делали свое дело - двое сразу занялись Татьяной, раскрыв медицинский чемоданчик, один помог подняться на ноги мне. Помощь была кстати, ноги совсем затекли.
Еще один, широкоплечий, прошелся вокруг, осматривая место, подобрал что-то и повернулся ко мне:
- Это кто у нас холодным оружием разбрасывается?
В руках у него был мой нож, серебристая рыбка.
- Это мой. - Я сделал пару приседаний, разминая ноги.
Он с интересом посмотрел на меня, качнул нож в пальцах, пробуя баланс, и уважительно хмыкнул.
- Хороший инструмент.
Я протянул ему ножны:
- Возьми.
Он немного поколебался.
- Просто так не могу. Давай меняться. - он снял с пояса свой, достал из ножен, чтоб я видел, что обмен равноценный. Есть определенный ритуал при обмене оружием, мужики уважительно относятся к таким вещам.
Я кивнул и взял его нож. Спасатели, хлопотавшие вокруг Татьяны, уже погрузили ее на носилки. Один что-то тихо говорил ей, она вяло кивала в ответ.
Можно было двигаться в путь.
- А с этим что? - бородатый мужик показал на лохмотья "Релакса", который успели сдернуть с деревьев.
- А ничего. Хотя... - Я подошел к тому, что осталось от крыла, достал подаренный нож и, отхватив кусок хрустящей желтой ткани, протянул ему:- На память.
Взять подвеску мне не дали.
- Иди, иди, тебе сегодня и так досталось. - Двое взяли носилки с Татьяной, один - ее подвеску, один - мою. - По дороге расскажешь, как ты ее снимал.
- Мужики, мне бы еще свое крыло захватить.
- Пошли.
"Консул" лежал в сугробе. Попросив у него прощенья за хамское отношение, я хотел затолкать его в рюкзак комом, но ребята шустро расстелили его и помогли "слистать"*, посмеиваясь: "Ваших тут столько на деревьях развешивается, что мы парапланы лучше вас складываем".
Топая за ними, я сосредоточился только на том, чтобы не отставать. Они шли по горам, как по асфальту, при этом перебрасываясь шуточками. Юмор был тот еще; у людей, много повидавших, вырабатывается характерное отношение к жизни.
Когда мы вышли к стоявшему на дороге "уазику", я уже был почти готов бросить курить. Они сноровисто погрузились, мне досталось откидное сиденье возле двери. Прикрыв глаза, я смотрел, как спасатель, несший носилки, разрезал рукав Татьяниного комбинезона и, что-то ласково приговаривая, поставил ей капельницу. Только теперь я увидел, что у него совсем седые виски.
Татьяна смотрела на меня. Я закрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Сцена из бульварного романа - благородный рыцарь и спасенная принцесса. тоже мне...
В поселок мы вернулись, когда уже смеркалось. Народ у подъемника не расходился, ожидая чего-то. "Уазик", скрипнув тормозами, остановился, толпа сгрудилась вокруг машины; пилоты, лыжники, подгулявшие отдыхающие- казалось, все были здесь, не хватало только репортеров с камерами. Болезненное любопытство посторонних и без того мешает жить, а в такие моменты становится просто невыносимым. Я распахнул дверь, взвалил не плечо рюкзак с парапланом (плечо, однако, болело) и рявкнул:
- Дорогу!
Спасатели потащили носилки из машины, толпа неохотно расступилась. Я отошел в сторонку, скинул на снег рюкзак и закурил. Ко мне протолкался Вальцов:
- Саша, как она? Что там получилось?
Я оглянулся. Рядом с носилками уже шел Никита; он держал Татьяну за руку и, наклонившись, что-то быстро ей говорил.
- Вон... - я кивнул на Никиту. - У него спроси.
- А что у него спрашивать? - Вальцов проводил его взглядом. - Он сегодня столько очков привез, что у него теперь можно только интервью брать. Победитель.
Татьяну несли мимо нас. Стало слышно, как Никита говорит:
- ...малыш, я так переживал за тебя, я просто ничего не знал - у меня рация отказала! Сильно болит, да?
Вальцов вдруг потянулся к гарнитуре, нажал тангенту и негромко произнес:
- Раз, два - проверка связи.
Пилотские рации в толпе отозвались, моя буркнула в кармане. Передатчик, болтавшийся на груди у Никиты, повторил слова громко и отчетливо. Никита вздрогнул, сбился с шага и оглянулся на нас.
Догоревшая сигарета обожгла пальцы, я затоптал окурок в снег и закурил другую. Толпа понемногу расходилась. Вальцов тоже закурил, пуская дым в усы, и спросил неожиданно:
- А правду говорят, что он тебя в Австрии притер?
- Кто говорит? - Я насторожился. Я молчал об этом случае, Никита, я думаю, тоже - это было не в его интересах. Не испанец же проболтался?
- Да так... - Вальцов неопределенно пожал плечами. - Не хочешь - не говори.
- Знаешь, Витя... - я взял рюкзак, подумал и решился. - Я, пожалуй, уеду завтра. Устал я что-то.
- Уже налетался? - Он задержал мою руку. - Шучу. Случилось что?
- Да нет, все в норме. Дела.
- Вот так, значит: приехал, распугал всех - и в кусты? Ладно... Зайди попрощаться.
- Угу.
Тропинку к гостинице мне преградил высокий худой парень. Он переступал с ноги на ногу и шмыгал носом.
- Извините, вы Белов?
- Я. Тебе чего? - Я не очень-то был расположен к разговорам.
- Вы просили найти возле подъемника... Я - Гном.
- А-а-а... - Я протянул ему руку. - Привет, ангел-хранитель. И не выкай мне, я еще не дедушка.
Парень смутился еще больше.
- С меня угощенье, - сказал я. - Пошли, тут недалеко.
- А это у вас... у тебя "Фора"? - он разглядел логотип на рюкзаке.
- "Фора". - Я подтолкнул его по направлению к гостинице.
- "Центурион"?
- Нет, "Консул". - Глаза у него широко открылись. - К тому же мокрый вдрызг, пролежал полдня в сугробе. Надо бы переложить, а одному неохота. Поможешь?
- Не вопрос! - Он повеселел. - А какой площади?
Мы топали в гостиницу, я расспрашивал его, отвлекаясь от своих мыслей. Крыло мы расстелили в холле, пока оно сохло - пили коньяк и закусывали "сникерсами" из подвески. Отдыхающие, бродящие от бильярдной к лифтам и обратно, обходили крыло, поглядывали с интересом. Мы долго болтали об "Эделях" и "Градиентах", о полярах* и о погоде, потом сложили просохшее крыло. Володя (так звали Гнома на самом деле) благоговейно разглаживал каждую нервюру. Я еле уговорил его взять на память пару карабинов, дал свой адрес и телефон и связал его страшной клятвой обязательно позвонить.
Потом я обошел тех, с кем хотел попрощаться, едва не застрял у Фарида. Моему решению уехать он не очень удивился, заявил, что покажет мне хвост в следующий раз. Я заглянул и к спасателям и с удовольствием узнал, что все летающие - ненормальные, что нас надо привязывать к постелям, что сегодняшняя барышня, едва оклемавшись и получив ударную дозу антибиотиков, выпросила костыли и смылась в неизвестном направлении; что ухажер ее достал всех расспросами о ее местонахождении и обвинениями персонала в халатности и что они, спасатели, не далее как утром разыщут ее (а они это умеют) даже под землей, прикуют кандалами и устроят образцово-показательное лечение с гипсом на все тело, клизмами и уколами от бешенства.
Пришлось оправдываться и уверять, что к данному происшествию никакого отношения не имею, что я снимаю барышень с деревьев, но не похищаю их с больничных коек.
Мужики немного остыли; спасатель, с которым мы поменялись ножами, осмотрел мое плечо - после приключений на дереве оно здорово ныло. Плечо вправили и стянули бинтом. Я поблагодарил, как умел, меня в ответ угостили, в ответ на мое предложение прокатить на параплане вежливо покрутили пальцем у виска - в общем, расстались друзьями.
В гостиницу я вернулся за полночь, для очистки совести обшарил закоулки номера в поисках беглянки и принял ледяной душ. Утром ждет дорога, крыло просушено и уложено. Небо радушно приняло меня, вроде бы на душе должно быть спокойно... А куда она, интересно, сбежала?
Я завел будильник на пять утра и повалился в кровать, заснув еще в падении.
День шестой
Я проснулся сразу. Наскоро умылся, собрал пожитки и сложил их в рюкзак, к крылу. "Консул" на ощупь был сухим и слегка похрустывал.
Кляня себя за слабость, закурил - сколько раз обещал себе не браться за сигарету до завтрака, так нет же, слаб в коленках. Ладно, выпью кофе по дороге.
Взвалил на плечи рюкзак, еще раз оглядел все, выключил свет и захлопнул за собой дверь номера. Внизу сдал ключи заспанной дежурной, поблагодарил за гостеприимство и вышел на улицу. День в поселке не заканчивается до утра где-то орал магнитофон, из распахнутых окон на третьем этаже доносились голоса.
Было еще совсем темно. В горах утро наступает неожиданно, словно поворачивают выключатель. Ветра почти не было, в безоблачном небе догорали звезды. Пожелав погоды тем, кто сегодня должен был лететь, я пошел к машине.
Обошел Лизавету кругом, провел рукой по крылу и открыл дверь на заднее сиденье, чтобы положить туда рюкзак.
На сиденье спала Татьяна. Положив под голову кулачок, неловко вытянув перевязанную ногу. Костыли лежали на полу. Она не переоделась, была все в том же окровавленном комбинезоне.
Понятно, почему никто не мог ее найти. Никому и в голову не пришло бы искать ее у меня в машине. Она знала, что задняя правая дверь не закрывается как следует и, если хитрым образом нажать на ручку, можно попасть внутрь без проблем.
Я тихонько прикрыл дверь, размышляя - не в багажник же класть крыло. Обошел Лизавету сзади, открыл водительскую дверь, стараясь не шуметь, уселся и поставил рюкзак на переднее пассажирское сиденье. Машина качнулась, сиденье скрипнуло. Татьяна шевельнулась во сне, чмокнула губами и пробормотала:
- Санечка...
Я замер.
Выждал минуту, прикрыл за собой дверь, достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Она проснулась сразу, рывком села на сиденье. Неосторожное движение отозвалось болью; она закусила губу.
Я курил, глядя в ее глаза в отражении салонного зеркала. Фонари на улице еще горели; ее щека, обращенная к свету, казалась белой как мел. В глазах дрожали слезы. она подняла руку, чтобы поправить волосы, но не закончила движение, с усилием глотнула и спросила:
- Скажи, Белов, я настоящая стерва, да?
Я опустил стекло и выбросил окурок.
- Настоящая, - подтвердил я. - Стопроцентная.
И повернул ключ в замке зажигания.
* * * * * * * * * * *
* Параплан - сверхлегкий летательный аппарат, потомок парашюта. Конструктивно состоит из собственно крыла, изготовленного из воздухонепроницаемых тканей, строп и подвесной системы, в которой располагается пилот. Сухое крыло весит пять-семь килограммов, в сложенном виде легко умещается в рюкзаке.
* Параглайдинг (парапланеризм) - полеты на параплане, спорт и удовольствие.
* Консоль - законцовка крыла.
* Свободные концы - конструктивный элемент, посредством которого стропы крепятся к подвесной системе.
* Нервюра - внутренний конструктивный элемент, необходимый для поддержания заданного профиля крыла. Количество нервюр колеблется в зависимости от конструкции параплана.
* Клеванты - ручки управления.
* "Термичка" - термическая активность воздушной среды, образование восходящих и нисходящих потоков.
* Пилот, стартующий вне зачета.
* Поворотный пункт маршрута, ориентир на земле, прохождение которого пилотом должно быть зафиксировано.
** Динамическое обтекание возвышенностей воздушным потоком.
*** В параглайдинге - регулируемые ремни свободных концов для изменения угла атаки.
**** Прибор для измерения скороподъемности. В параглайдинге небольшого размера, закреплен обычно на колене пилота.
* Ты в порядке? (англ.)
* Лебедка, предназначенная для буксировки параплана автомобилем.
* GPS, Global Position System - система спутниковой навигации. Обычно имеется в виду сам портативный прибор, предназначенный для определения местонахождения.
* "Слистать", "налистать" - сложить параплан определенным образом.
* Поляра - выраженная графически летная характеристика крыла.
- Хорошо. - Она наконец смилостивилась, опустила глаза и принялась искать что-то в нагрудном кармане комбинезона. - Неси свой кофе.
Я повернулся, чтобы уйти, но она остановила меня вопросом в спину:
- Кстати, Белов... Ничего, если я пойду маршрут за тобой?
- Мне не жалко. - я медленно обернулся, держась за ручку двери. только это будет нечестно по отношению к... твоему инструктору. (И ко мне, да, впрочем, и к тебе, добавил я про себя.)
Кажется, в эти несколько слов я вложил все, что хотел сказать за эти полтора года. Двойственность положения, которая так нравится женщинам, казалась мне пропастью, очень не хотелось даже ступать по краю - не говоря о том, чтобы шагнуть туда. "Я бы взял частями. Но мне нужно сразу".
Она почувствовала это. Слегка прищурив глаза, она вскинула голову, повернулась и пошла на старт мимо Никиты, который оглянулся на меня с недобрым видом. Я пожал плечами и вошел в кафе.
В деревянном зальчике, и без того тесном, было не протолкнуться. Лыжники, поняв, что сегодня не их день, жались по стенам.
Пока наполнялся термос, меня усадили на скамью между Сашей Емельяненко, пилотом из Харькова, и незнакомой бойкой девчонкой, сунули в руки кружку с кофе. Ладонь уже побаливала от дружеских рукопожатий. Перекрикивая общий гомон, я обратился к Емельяненко:
- Как дела, тезка? Сигарету дать?
Курить он бросил давно, как-то во всеуслышанье пообещав не прикасаться к табаку, пока не войдет в мировую двадцатку. Самое интересное - он действительно уверенно пробивался наверх, изумляя даже знавших его своей трудоспособностью. Небо хмурится - он летает. Идет снег - он летает. Летный день закончен, все уже сложили крылья и готовят шашлык - а он все равно летает.
В результате, когда лететь собрались остальные, выяснилось, что за этим нескладным с виду пилотом угнаться просто невозможно. Злые языки утверждали, что он готов хоть чемпионом стать, лишь бы снова взяться за курево.
Он повернулся ко мне:
- Привет. Табак себе оставь, пригодится - смолишь, как паровоз.
- Надо бы бросить, на тебя глядя. Глядишь, и результат пойдет. - Я закурил.
- Какой тебе еще результат? И так шороху навел, нам бы в хвосте удержаться... - он добродушно поглядывал на меня из-под бровей. Рассказывай, где тренировался все это время?..
...А нигде. После того как я перестал летать, нужно было жить на что-то. Позвонив оставшимся приятелям, кое-как пристроился на работу. Задерживался допоздна - в пустой дом возвращаться не хотелось. Через пару месяцев я уже ничем не выделялся из толпы, спешащей в метро, - точно так же смотрел себе под ноги. Выключал телевизор, когда показывали что-нибудь про небо. Мне удалось прожить в таком состоянии больше года - с ума сойти!
Пару дней назад - всего пару дней! - я, вернувшись с работы, зачем-то открыл кладовку и достал рюкзак с парапланом. Походил по дому, потрогал сухое крыло, закурил - и, сам толком не понимая, что делаю, позвонил шефу и выпросил отпуск за свой счет. Торопясь, как на пожар, побросал снаряжение на заднее сиденье Лизаветы и погнал машину в ночь...
- ...А нигде, Саша. Это как на велосипеде ездить: один раз научился - и все.
Он начал что-то рассказывать, но тут дверь распахнулась, на пороге появился Сыч и ехидно заявил:
- Пока вы тут сидите, разведчик на маршрут ушел. И остальные тоже.
Народ зашевелился, засобирался, я едва не забыл про термос с кофе. Хотя можно было и забыть - когда я пришел на старт, астраханцы улетели. Плакала моя рыба. Пришлось оставить термос Вальцову.
Сыч, конечно, оказался жутким провокатором - улетели далеко не все. Облачко, под которым стартовали несколько человек, уже прошло. Я решил, что попробую, собрался и взлетел.
Около двадцати минут я набирал высоту в узеньком потоке. За мной никто не пошел; ребята решили выдержать паузу. Первая заповедь параглайдинга терпение, иногда минута ожидания приносит все сразу - и поток, и высоту, и маршрут. Правда, есть и другая крайность - помню, как однажды два хороших пилота сидели на старте, глядя друг на друга, несколько часов - и в результате получили по "баранке", пока улетали все остальные.
Выжав из потока все, что он мог дать, я повернул в ущелье. Пейзаж открывался роскошный - внизу между скалами змеилась дорога, кое-где пересекаясь с ручьями, солнце сквозь разрывы в облаках освещало землю: там поросший лесом склон, здесь - каменную осыпь на берегу ручья. Ближе к концу ущелья солнечные пятна сливались в одно яркое поле, там хребты опускались ниже, становясь пологими холмами, ручьи сливались в одну реку, которая, вырвавшись на волю, широко разливалась по долине. Сумрачная окраска горных елей сменялась там яркой зеленью садов, снег давно стаял, освободив землю для молодой травы.
Где-то там, в пятнадцати километрах к востоку, располагался ППМ. Я приметил несколько парапланов на разной высоте, два из них, кажется, стояли в наборе километрах в двух от меня, ближе к левому склону. Можно было поискать потоки самому, но со временем я стал ленивым (или опытным - кому как больше нравится), я предпочел откинуться в подвеске и вдавить акселератор до упора. "Консул" шевельнулся, наклоняясь вперед, и мы понеслись, словно с горки, набирая штатные пятьдесят километров в час. Высота пока была.
Видимо, я поступил верно - по пути к потоку приборчик показывал устойчивый ровный минус, без намека на термик. Хотя при отсутствии опыта можно пройти от термика в трех метрах и даже не почувствовать, а вот Фарид с его чутьем ухитряется разыскивать поток там, где его и быть не должно.
Подходя к потоку, я увидел, что парапланов здесь не два, а три - выше меня метров на двести крутился "Вояджер" Ильи Чижика, понизу набирал высоту Никита, а почти на самом склоне "умирало" чье-то желтенькое крыло... Ба, да это Татьянин "Релакс"! Видимо, она пошла за Ильей, но недостаток опыта сыграл плохую шутку, высоты у нее было совсем мало.
"Консул" шевельнулся, пискнул вариометр. Поток, кажется, был широким и уверенным, когда я довернул направо к ядру, приборчик показывал плюс два с половиной. Дела шли на лад - "Консул" описывал круги по часовой стрелке, каждый виток давал нам двадцать-двадцать пять метров высоты. Илья был уже высоко - видно, наверху поток был веселее. Я поглядывал по сторонам, особенно обращая внимание на тех, кто внизу. Никита был в наборе, метрах в восьмидесяти ниже меня, за него беспокоиться я не собирался. Гораздо хуже обстояли дела у Татьяны - она крутила из стороны в сторону, пытаясь отыскать поток. Внизу он был совсем слабым, да и искала она его прямо под нами, не учитывая снос по ветру. У нее оставалось совсем мало высоты, нужно было бросать все и не поток искать, а место для посадки. Склон щетинился старыми елями вперемешку с какими-то корягами, по ущелью, как водится, прыгал с камня на камень ручеек с ледяной водой, лишь метрах в трехстах ниже виднелась какая-то проплешина. Татьяне нужно было немедленно уходить туда, ждать было нечего. Я проводил взглядом ее крыло, пока оно не ушло мне за спину, и, к ужасу своему, начиная новый виток, увидел его мечущимся из стороны в сторону на том же самом месте. Теперь ей оставалось только садиться в лес, ни одной попытки найти площадку для посадки она не сделала. Боже, девочка, кто был твоим инструктором?
Мне было видно сверху, как она несется над елями, уже цепляя подвеской за вершины, потом за ветки между вершин - словно опускалась все глубже в темно-зеленый океан... Потом движение прекратилось, желтенький "Релакс" несколько раз дернулся и бессильно обвис левой консолью на деревьях.
Я сделал еще виток. Крыло внизу оставалось неподвижным, мне очень не нравилось, как оно висело.
Остро отточенные когти прошлись по сердцу, стало больно.
Выпустив левую клеванту, я взялся за рацию и, поколебавшись, позвал:
- Мельникова, Белому ответь. Как дела?
Молчание. Только ветер посвистывал в стропах.
- Мельникова, Белому ответь.
Тишина. Потом - секундный шорох в эфире, словно кто-то нажал и отпустил тангенту, не говоря ни слова.
- Татьяна, ответь.
Холод по сердцу.
Потом рация ожила:
- Белый, Чижу ответь.
- Слышу тебя, Чиж. - Илья сверху видел происходящее.
- Что там у нее?
- Плохая посадка. Не шевелится.
- Помощь вызвать?
Я помедлил секунду. Никита не мог не видеть ее посадку, не мог не слышать переговоры, но продолжал набирать высоту, словно ничего не происходило.
- Не надо пока, - ответил я, - сам посмотрю.
И переложился на левую сторону, выставляя "Консула" из потока в крутую спираль. Земля встала на дыбы и завертелась вихрем вокруг нас, мы пронеслись в стороне от набиравшего высоту крыла Никиты с приличной скоростью. Я видел впереди только желтую консоль "Релакса" да полянку, куда нужно было сесть, от места посадки Татьяны до нее было метров двести. "Консул" мой, друг сердечный, уже стоял воздухозаборниками вниз, стропы-"двухсотки" басовито гудели, меня вжимало в подвеску до потемнения в глазах - зато лапа с ледяными когтями, ухватившая было сердце, ослабила хватку...
Ладно, теперь главным было не убиться самому, а то пришлось бы спасать обоих. Мы вывалились из спирали, несколькими винговерами я восстановил горизонтальный полет, снижаясь над пятачком, на который предполагал усесться. Земля перестала кружиться и качаться, заняв привычное положение под ногами.
Садиться приходилось в склон, боком к ветру - иначе мое крыло просто не помещалось между деревьями. Хотелось надеяться, что под снегом не окажется какая-нибудь коряга.
Перед самой посадкой я рванул обе клеванты вниз насколько хватало рук, останавливая крыло, как коня на скаку. "Консул" обиженно вздрогнул, тормозя, и я воткнулся в сугроб. Кувыркнуться не получилось - под снегом лежал здоровенный каменюка, я, конечно, крепко приложился головой. Шлем выдерживает ударную нагрузку в четыреста килограммов - так, кажется, говорил гаишник, стуча жезлом по головам мотоциклистов.
Отплевываясь от снега и потирая голову, я огляделся. Кажется, все обошлось; крыло зацепилось только стропами за ель, стоявшую справа. Я наскоро сгреб его в кучу, чтоб не тревожить пилотов наверху, - неподвижно лежащее крыло считается сигналом бедствия.
Зашуршала рация:
- Белый, Чижу ответь.
Я нажал тангенту:
- Слышу тебя.
- Ты в порядке?
- Нормально сел.
- Саня... - Он немного помолчал. - Держи меня в курсе, ладно?
- Ладно. Лети. - Я нашел взглядом в небе его крыло (кстати, Никита подобрался к нему вплотную) и помахал, зная, что с такой высоты он все равно ничего не заметит.
Чтобы не возиться с защелками подвески, я выстегнул крыло из основных карабинов и, проваливаясь по пояс в снег, побежал к месту посадки Татьяны.
Никита все это время молчал.
Под елями было сумрачно, зима еще и не думала отсюда уходить, хотя снег был мокрым и тяжелым. Я переваливался по сугробам, поглядывая наверх, искал взглядом крыло. Снег набивался в подвеску, но снимать ее сейчас мне не хотелось.
Я нашел Татьяну минут через двадцать. Она висела на стропах, облокотившись на грудную перемычку, рядом со стволом, на высоте метров трех. Неподвижно, с закрытыми глазами. Крыло зацепилось левой консолью за вершины сразу двух деревьев, правая, порванная в клочья, свисала вниз.
Было очень тихо, даже ветер не шевелил вершины. Я расстегнул замки подвески, сбросил шлем, вынул из ножен нож и подошел к стволу, почему-то стараясь не шуметь; не решался даже окликнуть Татьяну. Увидел на снегу темное пятно, наклонился рассмотреть - и по сердцу снова полоснуло холодом: снег пропитался кровью, нужно было поторапливаться.
Взяв нож в зубы, я полез наверх. Лазить по елке - вообще задача не для слабонервных, а тут еще тонкие ветки обламывались под ногами.
Я понял, что случилось, когда оказался рядом с ней. При падении она обломала одну из ветвей, и торчащий из ствола сучок, точно копье, вспорол "молнию" на колене комбинезона и вошел в бедро. Кровь стекала по штанине и капала вниз. Сознание она потеряла, видимо, от болевого шока, других повреждений я не видел. Если б не "молния", сучок, наверное, просто скользнул бы по комбинезону... хотя мог и направиться в живот. От этой мысли стало зябко.
Я снял перчатку, отодвинул ее разметавшиеся из-под шлема волосы, нащупал пульс. Сердце билось слабо и часто. Вариантов было немного, а правильный и вовсе один, и мне надо было его найти. Первым делом я насколько мог осторожно обрезал сучок, торчащий у нее из колена. Она вздрогнула, но глаз не открыла, дышала часто и хрипло.
Потом я вырубил на стволе ступеньки для себя, поминая добрым словом подарок школьного друга - сталь ножа британского ВМФ служила верой и правдой, щепки летели в разные стороны. Теперь, имея опору под ногами, я должен был сделать главное - опустить Татьяну прямо в подвеске на землю. По счастью, она висела рядом со стволом. Я дотянулся до лямки ее запасного парашюта, осторожно выпростал из чехла саму запаску и обвязал ее вокруг ствола, оставив на стропах слабину метра в два с половиной. Расцепил "липучку", освобождая лямку, ведущую к основным карабинам. Обнял ствол покрепче, намотал на руку стропы запаски и, собравшись с духом, полоснул ножом по основным.
Рука едва не вылетела из сустава - рывок был серьезный, хорошо еще, что не все стропы ее крыла удалось обрезать одним взмахом. Подвеску качнуло, я не успел смягчить удар о ствол. Осторожно, по одной, я дорезал основные стропы и едва успел схватиться второй рукой за ствол, когда подвеска повисла на запасных. Нож улетел вниз, я надеялся, что он не воткнулся в сугроб острием вверх.
Теперь я стоял, обняв дерево, и потихоньку вытравливал стропы. Кора впилась в щеку, ныло после рывка плечо. Расчет оказался верен - подвеска опустилась сквозь редкие ветки и повисла на натянувшихся стропах, Татьяна почти касалась ступнями сугроба. Она так и не пришла в себя, это мне не нравилось.
Я сполз со ствола, едва ощущая ладони. Нашарил непослушными руками сигареты и зажигалку, закурил и взялся за рацию:
- Все, кто слышит, Белому ответьте.
Старт молчал - видимо, за склон рация не добивала. Первым отозвался незнакомый голос:
- Слышу Белого, здесь Гном.
- Привет. Сообщи по цепочке на старт: сижу на земле, под желтым крылом, на руках пострадавший пилот - Мельникова Татьяна, без сознания, передай без сознания, травма бедра, переломов не вижу, кровопотеря, группа крови третья, резус положительный (я еще помнил ее данные, даже, кажется, серию и номер паспорта), требуется помощь. Находимся точно... - Я дал ему координаты с "джипиэски"*.
- Вижу желтое крыло, сейчас сяду к вам...
- Я управлюсь. Свяжись со стартом.
- Понял, понял, Белый. Сейчас организуем. Все, кто слышит, Гному ответьте...
Я убавил на рации громкость. Вернулась забытая привычка не реагировать на сообщения в эфире, пока не прозвучит твой позывной. Одним ухом я слушал переговоры Гнома, доставая пока из своей подвески кусок полиэтилена. Вообще, в карманах моей подвески можно много чего найти, хорошо, что я не бросил ее по дороге. Однажды я слышал, как бывалый пилот наставлял "чайника", который ехал в горы в первый раз: "...Кроме куска целлофана, в который можно завернуть рюкзак целиком, у тебя в подвеске должен быть нож, моток веревки метров в двадцать, лучше - тридцать, вода, туалетная бумага и обязательно два - ты понял? - два "сникерса"..."
По рации помянули меня, я прибавил громкость:
- Белый на связи.
- Белый, здесь Гном. На старте приняли, спасатели выезжают. Как у тебя там?
- Пока ничего. Будет минутка - свяжись с Чижом, скажи, чтобы не беспокоился. Да, и найди меня потом у подъемника - с меня причитается.
- Не стоит, Белый, какие проблемы...
- Найди меня. Чистого неба.
- Понял, спасибо. Держись там...
Я расстелил целлофан на снегу, расстегнул замки на подвеске Татьяны и осторожно взял ее на руки. Черт, никогда не думал, что придется нести ее на руках вот так... Дышала она часто и хрипло, ресницы дрожали над бледными щеками. Я уложил ее, расстегнул шлем. Достал из кармана кусок стропы, наскоро соорудил жгут, перетянул бедро. Крови стало заметно меньше.
Оставалось понять, насколько глубоко в ней сидит эта деревяшка. Я попытался ощупать рану сквозь комбинезон, но, видимо, действовал грубо: Татьяна вздрогнула, судорожно вздохнула и открыла глаза.
- Где я? - Глаза, мутные от боли, кажется, не замечали меня, руки в перчатках сжались в кулаки, она попыталась приподняться.
- Лежи-лежи. - я придержал ее, чувствуя, как под руками напрягаются плечи.
Она остановила на мне взгляд:
- Санечка...
Она никогда не называла меня так. Никогда. Я дотянулся до своей подвески, достал фляжку с коньяком, отвинтил крышку и приложил ей к губам. Она глотнула, закашлялась, я заставил ее сделать еще пару глотков. Уселся, положив ее голову к себе на колени, закурил.
- Ты почему здесь? - У нее в глазах появилась живинка. - Ногу не чувствую...
- Отлежала.
- Нет. - Она нахмурила брови, вспоминая. - Я садилась в елки...
- Садилась, садилась. Лежи. - Я прижал ее голову к груди. - Будешь еще коньяк? Или шоколадку?
- Не заговаривай мне зубы. - Кажется, она приходила в себя. - Я все помню. Выше было зеленое крыло, и был Никита... А Никита где? Почему нога болит?
Она снова попыталась приподняться, вздрогнула, закусила губу - видимо, рана отозвалась.
Мне нельзя было давать ей смотреть на рану - по крайней мере, до прибытия спасателей. Для женщины лучше головы лишиться, чем увидеть шрам на ноге. А шрам наверняка останется, пусть спасибо скажет, что так отделалась...
- Не брал я твоего Никиту. Не знаю, где он.
- Улетел... - она обмякла. - Улетел, да?
- Не знаю. Не хочешь коньяку - я выпью.
- Пей. - она затихла. - Можно, я посплю немного? Спать очень хочется...
Само собой, ей хотелось спать - после кровопотери.
- Спи, спи. - Я расстегнул комбинезон, стащил через голову свитер и накрыл ее. - Спи.
Пробурчал свой дежурный тост: "Ну, за успех нашего безнадежного предприятия!", допил оставшийся во фляжке глоток коньяку и сел поудобнее, качая ее на руках, как ребенка. Она вздрагивала во сне, и я вздрагивал вместе с ней...
...Спасатели обстоятельно делали свое дело - двое сразу занялись Татьяной, раскрыв медицинский чемоданчик, один помог подняться на ноги мне. Помощь была кстати, ноги совсем затекли.
Еще один, широкоплечий, прошелся вокруг, осматривая место, подобрал что-то и повернулся ко мне:
- Это кто у нас холодным оружием разбрасывается?
В руках у него был мой нож, серебристая рыбка.
- Это мой. - Я сделал пару приседаний, разминая ноги.
Он с интересом посмотрел на меня, качнул нож в пальцах, пробуя баланс, и уважительно хмыкнул.
- Хороший инструмент.
Я протянул ему ножны:
- Возьми.
Он немного поколебался.
- Просто так не могу. Давай меняться. - он снял с пояса свой, достал из ножен, чтоб я видел, что обмен равноценный. Есть определенный ритуал при обмене оружием, мужики уважительно относятся к таким вещам.
Я кивнул и взял его нож. Спасатели, хлопотавшие вокруг Татьяны, уже погрузили ее на носилки. Один что-то тихо говорил ей, она вяло кивала в ответ.
Можно было двигаться в путь.
- А с этим что? - бородатый мужик показал на лохмотья "Релакса", который успели сдернуть с деревьев.
- А ничего. Хотя... - Я подошел к тому, что осталось от крыла, достал подаренный нож и, отхватив кусок хрустящей желтой ткани, протянул ему:- На память.
Взять подвеску мне не дали.
- Иди, иди, тебе сегодня и так досталось. - Двое взяли носилки с Татьяной, один - ее подвеску, один - мою. - По дороге расскажешь, как ты ее снимал.
- Мужики, мне бы еще свое крыло захватить.
- Пошли.
"Консул" лежал в сугробе. Попросив у него прощенья за хамское отношение, я хотел затолкать его в рюкзак комом, но ребята шустро расстелили его и помогли "слистать"*, посмеиваясь: "Ваших тут столько на деревьях развешивается, что мы парапланы лучше вас складываем".
Топая за ними, я сосредоточился только на том, чтобы не отставать. Они шли по горам, как по асфальту, при этом перебрасываясь шуточками. Юмор был тот еще; у людей, много повидавших, вырабатывается характерное отношение к жизни.
Когда мы вышли к стоявшему на дороге "уазику", я уже был почти готов бросить курить. Они сноровисто погрузились, мне досталось откидное сиденье возле двери. Прикрыв глаза, я смотрел, как спасатель, несший носилки, разрезал рукав Татьяниного комбинезона и, что-то ласково приговаривая, поставил ей капельницу. Только теперь я увидел, что у него совсем седые виски.
Татьяна смотрела на меня. Я закрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом. Сцена из бульварного романа - благородный рыцарь и спасенная принцесса. тоже мне...
В поселок мы вернулись, когда уже смеркалось. Народ у подъемника не расходился, ожидая чего-то. "Уазик", скрипнув тормозами, остановился, толпа сгрудилась вокруг машины; пилоты, лыжники, подгулявшие отдыхающие- казалось, все были здесь, не хватало только репортеров с камерами. Болезненное любопытство посторонних и без того мешает жить, а в такие моменты становится просто невыносимым. Я распахнул дверь, взвалил не плечо рюкзак с парапланом (плечо, однако, болело) и рявкнул:
- Дорогу!
Спасатели потащили носилки из машины, толпа неохотно расступилась. Я отошел в сторонку, скинул на снег рюкзак и закурил. Ко мне протолкался Вальцов:
- Саша, как она? Что там получилось?
Я оглянулся. Рядом с носилками уже шел Никита; он держал Татьяну за руку и, наклонившись, что-то быстро ей говорил.
- Вон... - я кивнул на Никиту. - У него спроси.
- А что у него спрашивать? - Вальцов проводил его взглядом. - Он сегодня столько очков привез, что у него теперь можно только интервью брать. Победитель.
Татьяну несли мимо нас. Стало слышно, как Никита говорит:
- ...малыш, я так переживал за тебя, я просто ничего не знал - у меня рация отказала! Сильно болит, да?
Вальцов вдруг потянулся к гарнитуре, нажал тангенту и негромко произнес:
- Раз, два - проверка связи.
Пилотские рации в толпе отозвались, моя буркнула в кармане. Передатчик, болтавшийся на груди у Никиты, повторил слова громко и отчетливо. Никита вздрогнул, сбился с шага и оглянулся на нас.
Догоревшая сигарета обожгла пальцы, я затоптал окурок в снег и закурил другую. Толпа понемногу расходилась. Вальцов тоже закурил, пуская дым в усы, и спросил неожиданно:
- А правду говорят, что он тебя в Австрии притер?
- Кто говорит? - Я насторожился. Я молчал об этом случае, Никита, я думаю, тоже - это было не в его интересах. Не испанец же проболтался?
- Да так... - Вальцов неопределенно пожал плечами. - Не хочешь - не говори.
- Знаешь, Витя... - я взял рюкзак, подумал и решился. - Я, пожалуй, уеду завтра. Устал я что-то.
- Уже налетался? - Он задержал мою руку. - Шучу. Случилось что?
- Да нет, все в норме. Дела.
- Вот так, значит: приехал, распугал всех - и в кусты? Ладно... Зайди попрощаться.
- Угу.
Тропинку к гостинице мне преградил высокий худой парень. Он переступал с ноги на ногу и шмыгал носом.
- Извините, вы Белов?
- Я. Тебе чего? - Я не очень-то был расположен к разговорам.
- Вы просили найти возле подъемника... Я - Гном.
- А-а-а... - Я протянул ему руку. - Привет, ангел-хранитель. И не выкай мне, я еще не дедушка.
Парень смутился еще больше.
- С меня угощенье, - сказал я. - Пошли, тут недалеко.
- А это у вас... у тебя "Фора"? - он разглядел логотип на рюкзаке.
- "Фора". - Я подтолкнул его по направлению к гостинице.
- "Центурион"?
- Нет, "Консул". - Глаза у него широко открылись. - К тому же мокрый вдрызг, пролежал полдня в сугробе. Надо бы переложить, а одному неохота. Поможешь?
- Не вопрос! - Он повеселел. - А какой площади?
Мы топали в гостиницу, я расспрашивал его, отвлекаясь от своих мыслей. Крыло мы расстелили в холле, пока оно сохло - пили коньяк и закусывали "сникерсами" из подвески. Отдыхающие, бродящие от бильярдной к лифтам и обратно, обходили крыло, поглядывали с интересом. Мы долго болтали об "Эделях" и "Градиентах", о полярах* и о погоде, потом сложили просохшее крыло. Володя (так звали Гнома на самом деле) благоговейно разглаживал каждую нервюру. Я еле уговорил его взять на память пару карабинов, дал свой адрес и телефон и связал его страшной клятвой обязательно позвонить.
Потом я обошел тех, с кем хотел попрощаться, едва не застрял у Фарида. Моему решению уехать он не очень удивился, заявил, что покажет мне хвост в следующий раз. Я заглянул и к спасателям и с удовольствием узнал, что все летающие - ненормальные, что нас надо привязывать к постелям, что сегодняшняя барышня, едва оклемавшись и получив ударную дозу антибиотиков, выпросила костыли и смылась в неизвестном направлении; что ухажер ее достал всех расспросами о ее местонахождении и обвинениями персонала в халатности и что они, спасатели, не далее как утром разыщут ее (а они это умеют) даже под землей, прикуют кандалами и устроят образцово-показательное лечение с гипсом на все тело, клизмами и уколами от бешенства.
Пришлось оправдываться и уверять, что к данному происшествию никакого отношения не имею, что я снимаю барышень с деревьев, но не похищаю их с больничных коек.
Мужики немного остыли; спасатель, с которым мы поменялись ножами, осмотрел мое плечо - после приключений на дереве оно здорово ныло. Плечо вправили и стянули бинтом. Я поблагодарил, как умел, меня в ответ угостили, в ответ на мое предложение прокатить на параплане вежливо покрутили пальцем у виска - в общем, расстались друзьями.
В гостиницу я вернулся за полночь, для очистки совести обшарил закоулки номера в поисках беглянки и принял ледяной душ. Утром ждет дорога, крыло просушено и уложено. Небо радушно приняло меня, вроде бы на душе должно быть спокойно... А куда она, интересно, сбежала?
Я завел будильник на пять утра и повалился в кровать, заснув еще в падении.
День шестой
Я проснулся сразу. Наскоро умылся, собрал пожитки и сложил их в рюкзак, к крылу. "Консул" на ощупь был сухим и слегка похрустывал.
Кляня себя за слабость, закурил - сколько раз обещал себе не браться за сигарету до завтрака, так нет же, слаб в коленках. Ладно, выпью кофе по дороге.
Взвалил на плечи рюкзак, еще раз оглядел все, выключил свет и захлопнул за собой дверь номера. Внизу сдал ключи заспанной дежурной, поблагодарил за гостеприимство и вышел на улицу. День в поселке не заканчивается до утра где-то орал магнитофон, из распахнутых окон на третьем этаже доносились голоса.
Было еще совсем темно. В горах утро наступает неожиданно, словно поворачивают выключатель. Ветра почти не было, в безоблачном небе догорали звезды. Пожелав погоды тем, кто сегодня должен был лететь, я пошел к машине.
Обошел Лизавету кругом, провел рукой по крылу и открыл дверь на заднее сиденье, чтобы положить туда рюкзак.
На сиденье спала Татьяна. Положив под голову кулачок, неловко вытянув перевязанную ногу. Костыли лежали на полу. Она не переоделась, была все в том же окровавленном комбинезоне.
Понятно, почему никто не мог ее найти. Никому и в голову не пришло бы искать ее у меня в машине. Она знала, что задняя правая дверь не закрывается как следует и, если хитрым образом нажать на ручку, можно попасть внутрь без проблем.
Я тихонько прикрыл дверь, размышляя - не в багажник же класть крыло. Обошел Лизавету сзади, открыл водительскую дверь, стараясь не шуметь, уселся и поставил рюкзак на переднее пассажирское сиденье. Машина качнулась, сиденье скрипнуло. Татьяна шевельнулась во сне, чмокнула губами и пробормотала:
- Санечка...
Я замер.
Выждал минуту, прикрыл за собой дверь, достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Она проснулась сразу, рывком села на сиденье. Неосторожное движение отозвалось болью; она закусила губу.
Я курил, глядя в ее глаза в отражении салонного зеркала. Фонари на улице еще горели; ее щека, обращенная к свету, казалась белой как мел. В глазах дрожали слезы. она подняла руку, чтобы поправить волосы, но не закончила движение, с усилием глотнула и спросила:
- Скажи, Белов, я настоящая стерва, да?
Я опустил стекло и выбросил окурок.
- Настоящая, - подтвердил я. - Стопроцентная.
И повернул ключ в замке зажигания.
* * * * * * * * * * *
* Параплан - сверхлегкий летательный аппарат, потомок парашюта. Конструктивно состоит из собственно крыла, изготовленного из воздухонепроницаемых тканей, строп и подвесной системы, в которой располагается пилот. Сухое крыло весит пять-семь килограммов, в сложенном виде легко умещается в рюкзаке.
* Параглайдинг (парапланеризм) - полеты на параплане, спорт и удовольствие.
* Консоль - законцовка крыла.
* Свободные концы - конструктивный элемент, посредством которого стропы крепятся к подвесной системе.
* Нервюра - внутренний конструктивный элемент, необходимый для поддержания заданного профиля крыла. Количество нервюр колеблется в зависимости от конструкции параплана.
* Клеванты - ручки управления.
* "Термичка" - термическая активность воздушной среды, образование восходящих и нисходящих потоков.
* Пилот, стартующий вне зачета.
* Поворотный пункт маршрута, ориентир на земле, прохождение которого пилотом должно быть зафиксировано.
** Динамическое обтекание возвышенностей воздушным потоком.
*** В параглайдинге - регулируемые ремни свободных концов для изменения угла атаки.
**** Прибор для измерения скороподъемности. В параглайдинге небольшого размера, закреплен обычно на колене пилота.
* Ты в порядке? (англ.)
* Лебедка, предназначенная для буксировки параплана автомобилем.
* GPS, Global Position System - система спутниковой навигации. Обычно имеется в виду сам портативный прибор, предназначенный для определения местонахождения.
* "Слистать", "налистать" - сложить параплан определенным образом.
* Поляра - выраженная графически летная характеристика крыла.