Борохова Наталья. Адвокат под гипнозом

   – Вы можете занять любое место, – с улыбкой предложил Кристине доктор, забавляясь ее растерянностью. – Некоторые мои пациенты предпочитают кресло. Некоторым по душе кушетка. Там можно прилечь, расслабиться, погрузиться в собственные мысли.
   Кристина с сомнением взглянула на кушетку. Откровенно говоря, она не была уверена, что будет чувствовать себя комфортно, лежа в обществе молодого, красивого, одетого с безупречным вкусом доктора. Это же неприлично! Кроме того, ей было неясно, следует ли снимать обувь, а если это сделать, насколько эстетично будут выглядеть ее босые ноги, натруженные ходьбой по центру города. Как следует лежать, на боку или на спине? Куда смотреть? Что говорить? В общем, она предпочла знакомый и безопасный предмет обстановки – кресло. Левицкий сел справа от нее.
   – Ну, как вам здесь? – спросил он. – Не слишком страшно?
   Кристина пожала плечами.
   – Даже немного забавно, – ответила она после недолгой паузы. – Только что такое психоанализ? Я прочитала это на табличке, рядом с входной дверью.
   Откровенно говоря, ей не было до этого дела, даже если психоанализ представлял собой новейший способ общения с инопланетными цивилизациями. Кристина сознательно оттягивала момент, когда речь пойдет о ее собственных проблемах.
   – Психоанализ – это форма психотерапии, – улыбнулся Левицкий, словно разгадав ее уловку. – Это, так сказать, анализ бессознательного, основанный на технике свободных ассоциаций. Вы говорите все, что приходит вам в голову. Запретных тем нет.
   – То есть я могу сказать вам, что ненавижу свою мачеху? – кинула пробный шар Кристина.
   – Безусловно.
   – Я хочу уничтожить ее, разрезать на мелкие куски, сжечь в печке, а пепел развеять над помойкой!
   – Отлично. Что еще?
   – Я хочу сплясать тарантеллу на ее похоронах. Хочу, надравшись виски, упоминать ее имя только в таких выражениях, от которых даже у базарных торговок покраснеют уши.
   – Великолепно.
   Девушка с сомнением посмотрела на него:
   – И вы после этого не скажете, что я сумасшедшая и меня нужно изолировать?
   – Нет, не скажу. Более того, чтобы вас не смущать, я предложу вам занять место на кушетке, а сам сяду вне поля вашего зрения. А вы будете говорить что хотите и в какой угодно форме. Меня трудно смутить, – сказал доктор.
   – И вы думаете, что в этом есть какой-то смысл?
   Она вспомнила, как Ника, провожая ее до двери, мимоходом рассказала старый анекдот.
   «Как долго мне еще можно рассказывать все, что приходит в голову, доктор?» – спрашивает пациент у психоаналитика. «Говорите, батенька, говорите! – отвечает тот. – Время – деньги».
   Но у Левицкого был свой ответ на поставленный ею вопрос.
   – Все мы умиляемся детской непосредственности. Ребенок говорит все, что приходит ему в голову. Но постепенно, прививая ему правила поведения, принятые в обществе, мы отучаем его от этого, вводя целую массу запретов и ограничений. Говоря любезности про свою обожаемую мачеху, вы вели себя естественно, пытались удовлетворить естественную потребность выговориться. – Он внимательно взглянул на свою посетительницу. – Но вы сами признали, что в реальной жизни такое поведение небезопасно. Окружающие заподозрят вас в ненормальности, вы потеряете друзей, работу, поддержку и понимание. Психоаналитик же возвращает вас в детское состояние, предоставляя редкую возможность говорить все, что вздумается. Он не навязывает советов, не учит жить, только помогает вам понять себя, а это уже немало. Вы согласны?
   Девушка вынуждена была согласиться.
   – Так чем отличается психиатр от психолога? – спросил он сам себя и тут же ответил. – Пациенту, жалующемуся на бессонницу, психиатр выпишет реланиум, а психолог посоветует считать овец.
   Тут они рассмеялись оба. Кристина почувствовала себя очень уютно, по-домашнему, как за чашкой чая со школьным приятелем. Ей даже захотелось, сбросив туфли, забраться с ногами в кресло, как она всегда делала дома. Но, вовремя вспомнив, что находится на приеме у специалиста, она одернула себя и задала новый вопрос.
   – Так кто они, ваши пациенты?
   – О! Самые разные люди, – улыбнулся Левицкий. – Я привык их делить на три группы. Условно, конечно. Итак, группа «А». Это те, кто ничем не болеет и приходит к психотерапевту, следуя веяниям моды. Уважающему себя человеку принято иметь личного парикмахера, врача, адвоката и человека, которому можно бесконечно жаловаться на свои проблемы. Вы знаете, что такое «сидеть на психологической игле»?
   – Скорее всего, речь идет о какой-то зависимости, – догадалась Кристина.
   – Совершенно верно, – согласился он. – Была у меня пациентка, которая мучительно пережила развод с мужем. С божьей помощью мы выкарабкались из того жуткого состояния, в котором она пребывала. Она излечилась, но потребность ходить в мой кабинет у нее осталась. Теперь она советуется со мной по любому поводу. Какой цвет машины выбрать? Куда лучше поехать отдыхать? Ей такое общение дает некое ощущение стабильности и комфорта. Понятно, что я иду ей навстречу.
   – Кто же попал в две другие категории? – с интересом спросила посетительница.
   – Категория «В», – продолжил лекцию психотерапевт. – Это реальные, а не мнимые больные. У них есть проблемы, они серьезны, но при должном лечении вероятность выздоровления практически сто процентов. Ну, и категория «С»…
   – Психи, – подсказала ему Кристина.
   – Я бы не стал называть их таким образом, – корректно возразил доктор. – Это больные, как правило, несчастные люди, имеющие серьезные патологии в психической сфере. Иногда они ведут себя вполне адекватно, так что окружающие даже не догадываются об их нездоровье. Порой они способны на малообъяснимые поступки. В эту группу я занес также людей, не сделавших свой выбор между жизнью и смертью, находящихся в состоянии серьезного психологического надлома.
   – Простите, доктор, – внезапно став серьезной, спросила Кристина. – Мой отец… он…
   – Я его отнес к группе риска, – ей в тон ответил Левицкий. – Он не был невменяемым, как пыталась доказать в суде ваш адвокат. Но у меня были основания опасаться за его жизнь и здоровье.
   – Ну а меня, доктор, в какую из групп вы запишете? – спросила она так, словно речь шла о группе инвалидности.
   – Это деление весьма условно, – напомнил ей Игорь Всеволодович. – Вы не «А» и не «С», вы – среднее между ними, симпатичный здоровый человек, которого жизнь испытывает на прочность. Вы пережили серьезные испытания, но я готов ручаться, что ваше душевное состояние – это балансирование между настоящим и прошлым. Сила молодости тянет вас вперед, заставляет бороться и жить дальше. Но прошлое еще крепко держит вас в своих объятиях, заставляя вновь и вновь обращаться к тому, что уже пережито. Пока вы не ослабите эту железную хватку и не отпустите то, чего уже не исправить, вы не сможете почувствовать себя свободной и счастливой.
   – Значит, мне нужно лечение? – удивилась она.
   – Давайте назовем это другим образом, – предложил он. – Вы нуждаетесь в общении, но не в таком, которое вам может предоставить мачеха. Вам нужны силы, которые я вам и помогу обрести. Надеюсь, мы теперь оставим в покое моих бедных пациентов и немного поговорим о вас…

Глава 5

   А что Кристина могла сказать о себе?
   После того когда она узнала, что не приходится дочерью Деду Морозу, ее не постигло жестокое разочарование. Ее отец был серьезным ученым, и этим следовало гордиться. Известный в широких научных кругах профессор Каменев, несмотря на все свои регалии, в жизни оставался существом мягким и податливым, эдаким большим ребенком, за которым требовался особый уход. Он постоянно терял шапки и перчатки, а если Наина не ставила перед его носом тарелку ароматного борща, довольствовался хлебом, таская куски тайком, словно первоклассник, и посыпая их крупной солью. Он никогда не помнил дни рождения домочадцев, да, откровенно говоря, постоянно путался и в собственном возрасте. Получив подарок к какому-либо торжеству, он долго разглядывал его, не понимая, что следует с ним делать.
   Однажды Наина, пытаясь приобщить мужа к воспитательному процессу дочери, отправила его на родительское собрание в школу, написав на бумажке номер кабинета. Профессор честно просидел положенные два часа, прежде чем выяснилось, что родительское собрание класса, где училась Кристина, проходило в актовом зале. В решении задач по физике и математике от него тоже не было никакого проку. Он сразу же выдавал ответ, минуя, как компьютер, все промежуточные операции. Игнорируя недовольную мину дочери, он повторял: «Это же элементарно!» и удалялся в свой кабинет.
   Кристина не обижалась на невнимательность отца. Напротив, она мечтала, что, когда вырастет, станет его помощницей. Но не такой, как мама. Наина была для профессора кем-то вроде няньки. Она заботилась о том, чтобы муж был сыт, обут и одет, но абсолютно ничего не понимала в его опытах. Девочка же грезила, как они вместе начнут появляться на научных симпозиумах, где отец ее представит своим коллегам ученым, говоря: «Это моя дочь!» В его голосе будет звучать гордость, а когда она поднимется на трибуну делать доклад, он, конечно же, будет сидеть в первом ряду и поддерживать ее своим присутствием и доброй улыбкой.
   Однако ее ожидания были далеки от реальности. Заходя в кабинет, она видела его изумленный взгляд и слышала неизменное: «Ступай, детка! Мне еще нужно поработать». По физике у нее была твердая тройка, что безмерно удивляло ее учителей. «М-да! – услышала она однажды реплику одного из них, обсуждающего успехи профессорской дочери в учительской. – Правду говорят, природа на детях отдыхает». Ей было обидно, но вдвойне обидней было осознание того, что отцу нет до этого никакого дела.
   Каменев не заметил того, как его девочка подросла и из долговязого подростка превратилась в миловидную девушку, на которую стали обращать внимание молодые люди. Пожалуй, Кристину трудно назвать красавицей в классическом понимании этого слова, но в ее глазах был свет, а в походке легкость. Белокурые волосы непослушными локонами падали на плечи, а фигурка казалась такой воздушной, что она без труда могла станцевать даже на барабане.
   В один из жарких майских дней она со школьным другом сидела в гостиной, беззаботно болтая о каких-то пустяках, когда на пороге появился профессор Каменев. Вопреки обыкновению, он не прошел сразу же в свой кабинет, адресуя домашним торопливое приветствие, а встал посередине комнаты, пристально глядя на дочь. Казалось, он видит ее после долгой разлуки.
   – Значит, выросла, – то ли спросил, то ли констатировал он.
   Кристина почувствовала себя неловко и на всякий случай поправила лямки легкомысленной майки, в которую была одета.
   – Сколько лет? – продолжил он, экзаменуя ее строгим взглядом.
   – Э… семнадцать, папа, – проговорила она с запинкой, едва не забыв на самом деле, сколько ей лет.
   Вопросы были такими неожиданными, что даже Наина застряла на пороге с кухонным полотенцем в руках.
   «Сейчас он предложит мне поехать с ним на конференцию или познакомит со своими коллегами. А может, даст мне работу на своей кафедре?» – фантазировала девушка.
   Но профессор перевел тяжелый взгляд на ее приятеля, который съежился так, что стал похож на воробья. После недолгой паузы ученый изрек: «В твои годы я думал об университете» и растворился в полумраке кабинета, оставив присутствующих с неясным чувством какой-то вины.
   Кристина поступила на филологический факультет. Узнав об этом, Каменев вопросительно взглянул на Наину. «Девочка будет изучать там язык, – пояснила жена. – Ну, литература. Стихи». – «А-а, стихи», – глубокомысленно произнес он. Девушка могла поклясться, что профессор не помнил на память ни одного стихотворения…
   Наина ушла от них неожиданно, растворившись в бесконечном коридоре вечности, в один из погожих весенних дней. Старый профессор осознал потерю не сразу. До этого он и не подозревал, что все вокруг него держится на хрупких плечах жены. Теперь, когда ее не стало, рухнул привычный и такой уютный мир, в котором он существовал, как в скорлупе. Жизнь требовала от него решений, а он к этому оказался не готов.
   Как-то раз, не дождавшись в положенное время чая, он пришел на кухню и долго смотрел на блестящие кастрюли, половники, сковородки, которыми еще вчера орудовала Наина. Он снял с крючка кухонный фартук и, не выдержав, зарылся в него лицом, вспоминая ее запах. Таким и застала его Кристина – трогательно растерянным, с красными от слез глазами. Словно ребенок, которого оставила мать, уйдя ненадолго по своим делам. Она сделала ему чай, и он просидел с кружкой час.
   – Что ты делаешь? – спросила она его, устав от бряцанья ложки.
   – Не видишь, размешиваю сахар, – сказал он рассеянно.
   – Да, но только ты забыл положить его…
   Смерть Наины сблизила их. Кристина готовила обеды, чинила белье, как могла следила за его гардеробом. Но это получалось не всегда. Она много времени проводила в университете, в то время как профессор был предоставлен самому себе. Он ходил по дому, заглядывая в шкафы, трогая платья покойной жены. «Наина, – повторял он, как заведенный. – Где же ты, Наина?» Слышать это было невыносимо. Сказать по правде, Кристине хотелось, зажав уши, беспрестанно визжать, но она вынуждена была терпеть. Двух сумасшедших для одного дома было бы слишком много.
   В лаборатории от него теперь не было толку. Он часами просиживал на одном месте, а когда его спрашивали о чем-то, вид у него был такой отсутствующий, словно он только что вернулся с другой планеты. Его оставляли в покое, и он опять погружался в пучины воспоминаний.
   – Так продолжаться не может, – сказал Кристине кто-то из его коллег. – Профессору нужна женщина.
   – Как это? – не поняла девушка. – Зачем?
   – Ну, – замялся он. – Не случайно ведь говорят, клин клином вышибают. Нужен кто-то, кто возьмет заботу о нем на себя.
   – Моя мать не клин, – дрожащим от обиды голосом заметила Кристина. – И вообще, я отлично справляюсь сама…
   И еще с большим усердием начинала драить кастрюли и тереть морковку для диетического супа.
   – Ну, это же противоестественно для юной девушки – столько времени проводить со стариком, – говорил ей другой знакомый.
   – Он не старик, он мой отец.
   – Даже если так, – понимающе кивал ученый. – Оглянись вокруг. В мире так много одиноких женщин, для которых забота о профессоре стала бы смыслом жизни. Порядочная пожилая женщина освободит тебя от всех хлопот и согреет сердце старика. В этом возрасте глупо говорить о любви. Это будет своего рода партнерство, уютное существование под одной крышей.
   – Моему отцу это не нужно, – упрямо отвечала девушка.
   – Ах, этот юношеский эгоизм, – вздыхал знакомый…
   Но Кристина настаивала на своем. Отцу нужна ее забота, а вовсе не помощь какой-то там абстрактной женщины. Девушка изучила поваренную книгу и, отобрав несколько доступных ей рецептов, научилась вполне сносно готовить. Однако профессор не замечал ее усилий. Проведя полчаса над тарелкой борща, он вставал и уходил к себе, оставив пищу почти не тронутой.
   – У меня нет аппетита, – говорил он, а Кристина снова хваталась за книгу, отыскивая то, что должно было ему понравиться.
   Протертые супчики, пирожки с начинками, жаркое… У нее голова шла кругом. А ведь была еще стирка, уборка, забота об огороде.
   В конце концов Кристину бросил ее молодой человек. Появляясь в ее жизни все реже и реже, он вскоре исчез насовсем.
   – Знаешь, кажется, от меня уже пахнет манной кашей, – сказал он вместо объяснения по телефону.
   Но Кристина, погруженная в самые мрачные мысли, боли от очередной потери не ощутила. Теперь ее занимала безопасность профессора. Каменев никогда не пользовался автомобилем, предпочитая общественный транспорт и прогулки пешком. Как ему удавалось добираться из пункта А в пункт Б, минуя огромные пробки, запруженные транспортом магистрали и глухие переулки с местной шпаной, девушка представляла с трудом. Ведь ученый был близорук, чудовищно рассеян и доверчив, как пятилетнее дитя. Однако, пройдя с ним по обычному маршруту, Кристина была сильно удивлена. Профессор действовал, как хорошо запрограммированный робот.
   – Доходим до угла, – бормотал он себе под нос, словно читая инструкцию. – Поворачиваем налево и двигаемся в указанном направлении сто метров до пешеходного перехода. Пересекаем дорогу через пять секунд после того, как зажжется зеленый свет. Машины к этому времени уже должны остановиться. Входим в парк и идем по центральной аллее, там, где горят фонари, и никуда не сворачиваем. На вопросы посторонних не отвечаем. В случае опасности свистим в свисток. Он находится в правом кармане пиджака. Хулиганы должны убежать. Выходим через калитку к автомагистрали и обязательно идем к пешеходному переходу. Обязательно! Сбережешь минуту – потеряешь жизнь!
   Безусловно, это была работа Наины. Не имея возможности каждый день провожать мужа на работу, она разработала подробную инструкцию и заложила ее в память профессора. Ее старания увенчались успехом. Муж выполнял ее указания, не отступая ни на шаг от заданной программы. Даже если на дороге не было ни одной машины и все другие пешеходы, игнорируя красный свет светофора, переходили проезжую часть там, где им вздумается, старый ученый выжидал положенное время и только после этого продолжал путь.
   В общем, у Кристины отлегло от сердца, и она с головой погрузилась в очередную сессию. За экзаменами и зачетами она как-то сразу не заметила перемены в поведении профессора. Он стал где-то задерживаться, а домой приходил на два часа позже. Потом к нему вернулся аппетит, и однажды, угостившись огромной тарелкой наваристых щей, он довольно крякнул:
   – Налей-ка мне еще! Кажется, я не ел целую вечность.
   Кристина только порадовалась. Она еще не знала, в чем тут дело.
   – Он ходит к психологу, – сообщил ей коллега ученого.
   Вот так новость! Девушка и предположить не могла, что отец согласится на подобное предприятие. Но, судя по его поведению, визиты к доктору пошли ему на пользу. В глазах появился осмысленный блеск. Каменев стал менее рассеян и даже заинтересовался своим внешним видом. Кристине никогда не приходилось видеть отца перебирающим перед зеркалом седые пряди на голове.
   – Может, мне подстричься? – глубокомысленно изрек он, чем поверг бедную дочь в состояние, близкое к шоку. Профессор никогда не был в парикмахерской, а его густую шевелюру приводила в порядок Наина. Однако перед этим ученого приходилось долго упрашивать и даже стыдить.
   – Гляди-ка, ну чем не жених? – ехидствовала соседка, видя профессора в новом костюме. – Может, у него женщина появилась?
   Но Кристина только отмахивалась. Ну откуда могла она взяться?
   – Да, хоть бы и правда, – говорила она, усмехаясь. – Здоровье отца для меня превыше всего. Если нашлась такая, которая пришлась ему по душе, я, пожалуй, приму ее, как родную.
   Девушка стала мудрее, поняв, что счастье близкого человека стоит некоторых жертв. Ну, появится в их доме добрая мудрая женщина, которая станет кем-то вроде помощницы по хозяйству, так стоит ли делать из этого трагедию? Определенно, нет. Кристина еще не знала, какой сюрприз ей приготовила судьба…
 
   Ника появилась у них в доме прямо под Новый год. Стоя на пороге, она крепко держала за руку старого ученого. Белые зубы обнажались в улыбке кинозвезды.
   – Значит, это и есть моя родственница? – проворковала она, окидывая Кристину беглым взглядом с головы до пят.
   Девица была в белом полушубке до середины бедра, сапогах-чулках и маленькой шапочке с помпоном.
   «Наверное, это дочь той женщины», – подумала Кристина.
   – Проходите, пожалуйста, – сказала она, гостеприимно распахивая перед гостьей дверь в столовую. – Сейчас будем пить чай с пирогами.
   – Как мило! – захлопала в ладоши девица. – Ты не говорил, что твоя дочь – такая душка!
   «Странно, где же все-таки ее мать?» – подумала Кристина, обшаривая взглядом пустую лестничную площадку.
   А гостья между тем сбросила шубку, оставшись в ярко-красном комбинезоне с вырезом едва ли не до пупа. Смуглые груди еле помещались в тесной одежде.
   – Простите, а ваша мама скоро подойдет? – спросила Кристина красавицу.
   – Моя мать? – удивилась Ника. – Котик, а зачем вам моя мать?
   Старый профессор пожал плечами и недоуменно воззрился на дочь. Его рука лежала на бедре гостьи. Он прокашлялся.
   – Познакомься, милая. Это Ника. Я надеюсь, вы подружитесь.
   Страшная догадка, нелепая на первый взгляд, заставила Крестину схватиться за голову. Она мгновенно сопоставила факты: глупое обращение «котик», профессорскую руку на алом комбинезоне и пустую площадку за спинами сладкой парочки. Так, значит, эта знойная брюнетка в одежде, напоминающей бикини, и есть та самая женщина, которую полюбил ее отец?!
   – Не может быть! – воскликнула она.
   Парочка застыла на месте. Ника хищно изогнула брови.
   – Не стоит так бурно выражать свою радость, милая, – процедила она. – Ты можешь нас напугать. Где там твои пироги?
   – Убирайся прочь! – воскликнула Кристина. – Тебе здесь нет места. Еще шаг, и я вызову милицию.
   – Ну, вот видишь, котик, – в голосе брюнетки звучал упрек. – А я хотела всего лишь познакомиться.
   – Девочки, девочки! – умоляюще протянул профессор. – Не надо ссориться. Давайте научимся жить мирно.
   – Я не буду с ней жить! – возмущенно воскликнула Кристина.
   – Все-таки придется, дорогуша, – ледяным тоном остудила ее мачеха. – Или ты принимаешь нового члена семьи, или… – она наклонилась к самому уху девушки, обдав ее ароматом дорогих духов, – …или отправляешься к черту!
   – Ничего не понимаю… – начала девушка.
   – А чего уж тут понимать, милая, – выпрямилась красотка. – Мы с твоим отцом сегодня расписались. Неужели ты не хочешь поздравить молодоженов?
   Краска бросилась Кристине в лицо. Она так и застыла с полуоткрытым ртом. То, что ей довелось услышать, было самой невероятной вещью, случившейся в ее жизни. Отец заключил брак… с этой. Она не могла найти слов…
 
   Выходка старого профессора скоро стала достоянием гласности.
   – Конечно, я не это имел в виду, – оправдывался коллега, который месяцем раньше заявлял, что Каменеву нужна жена. – Я надеялся, что его спутницей станет порядочная особа в возрасте. Черт возьми, где ему удалось подцепить такую цацу?
   – Завидуешь? – с усмешкой спросил его коллега. – Да… С такой барышней не стыдно и в Париж, на симпозиум, прокатиться.
   – Не слушай этих старых ослов, – жарко шептала на ухо Кристине единственная женщина из лаборатории. – У них весь ум уже давно в штаны стек. Тебе что-то нужно делать.
   – Но что я могу? – пожимала плечами девушка. – Брак заключен, как полагается, в ЗАГСе. Мне что, выкрасть их брачное свидетельство и сжечь его на торговой площади?
   – Не говори ерунды, лучше побеседуй с юристом, – внушала ей женщина. – Капай на мозги самому профессору. Медовый месяц пройдет, и он одумается. Ничего, девка, капля камень точит…
 
   – Мы должны отменить этот брак, – говорила Кристина адвокату Дубровской. – Не знаю, как уж у вас, у юристов, говорят, но нам надо во что бы то ни стало поставить на этом деле крест!
   – А что думает твой отец по этому поводу? – осторожно поинтересовалась Елизавета.
   – Какая разница, о чем он думает? – возмутилась девушка. – Временами мне кажется, что он вообще ничего не соображает. Его мозги затуманила эта штучка. Отсутствие всякого здравого смысла – вот точная характеристика профессора Каменева на сегодняшний день!
   – Та-ак, – протянула Дубровская. – Значит, он счастлив?
   – Он просто неверно представляет, с кем связался, – пояснила девушка. – Эта потаскушка нашла себе дойную корову!
   – Тем не менее он доволен своим новым положением, а ты хочешь признать этот брак недействительным, – констатировала адвокат. – Но на каком основании, позволь тебя спросить?
   – На самом простом, – хмыкнула Кристина. – Мой отец не ведает, что творит. Он совсем потерял разум.
   – Значит, ты хочешь признать его недееспособным?
   – Это как? – нахмурилась девушка.
   – Другими словами, ты собираешься заявить, что твой отец психически нездоров и красотка воспользовалась его болезненным состоянием для заключения брака?
   – Э-э, нет! – возразила Кристина. – Нужно будет доказать, что мой отец сумасшедший?
   – Примерно так, – кивнула головой Дубровская.
   – Это исключено! – взвилась посетительница. – Профессор Каменев – ученый с мировым именем. Объявить его душевнобольным значит поставить крест на его карьере!
   – Тогда, боюсь, я не понимаю, чего ты от меня хочешь, – сказала Дубровская. – Если твой отец абсолютно нормален, то вопрос о том, все ли благополучно в его семье, он должен решать самостоятельно.