— А что произошло? — осмелился на вопрос Климов.
— Убийство…
Вот и все, что удалось выжать из неразговорчивого стража порядка. Климов повернулся и решил было обойти стороной проклятое место, чтобы не нервировать людей в форме, как вдруг его взгляд натолкнулся на какой-то предмет, почти незаметный среди высокой травы. Он наклонился. Это оказалась небольшая картонная иконка. Бурый след, по всей видимости кровавое пятно, прямо над изображением Пресвятой Богородицы красноречиво свидетельствовал о том, что эта вещь имеет прямое отношение к произошедшей здесь трагедии.
— Эй! — окликнул его сержант. — Что ты там делаешь?
Увидев иконку и выслушав взволнованное объяснение мужчины, милиционер сообщил что-то по рации.
— Жди здесь, — буркнул он.
Климов безропотно подчинился. Шли минуты, но почему-то никто не проявлял интереса ни к самому Климову, ни к его находке. Он прохаживался взад и вперед, не решаясь оторвать серьезного сержанта от ленивого созерцания царящей вокруг суматохи. Поддевая ногой небольшой камушек, будущий обвиняемый как мог занимал себя. Наступив ботинком на какую-то штуковину, явно оброненную человеком, Климов остановился. Аккуратно отряхнув от пыли найденную вещицу, он рассмотрел ее. То был потрепанный бумажник. Денег внутри не оказалось.
— Стой рядом, — рявкнул сержант. — Не затаптывай место происшествия и не хватай руками вещдоки.
Через полчаса от группы людей в форме отделилась массивная фигура какого-то мужчины. Важная осанка, брюшко и суетливо снующие вокруг людишки не оставляли сомнений. Это был начальник, и, по всей видимости, крупный. Степенной походкой он подошел к Климову.
— Ну, что тут? — осведомился он.
— Да вот гражданин нашел кое-что, — заторопился с объяснениями сержант. — Предположительно это имеет отношение к происшествию.
— Очень хорошо. Где криминалист?
Подбежал лысоватый мужичок с чемоданчиком — и через минуту картонная иконка и бумажник перекочевали в пластиковые пакеты.
— Итак, упаковываем все аккуратненько и отправляем на исследование, — прокомментировал действия криминалиста мужчина с брюшком. — Ну как, засняли?
Этот вопрос был адресован уже фотографу, фиксировавшему на пленку осмотр места происшествия.
Настал черед Климова.
— Ну что же, товарищ! — торжественно произнес начальник. — Благодарим за бескорыстную помощь и сотрудничество.
Все! У растерявшегося Климова никто из присутствующих не удосужился даже уточнить некоторые небезынтересные детали. Фамилия и имя, а также место жительства добровольного помощника милиции оказались почтенной милицейской публике безразличны, как, впрочем, и то, что делает он на месте преступления. Его отпустили, помахав на прощание ручкой.
Зато сыщики провели поквартирный обход нескольких четырнадцатиэтажных домов, расположенных в радиусе километра от места происшествия. Информации было собрано много, но она не имела ни малейшего отношения к ночному убийству. Так, например, пудель восьмидесятилетней бабули выл на луну, чувствуя покойника. Дворовый пьяница Колян куда-то пропал аккурат в вечер трагедии, что рождало нехорошие подозрения местных старушек о его возможной причастности к громкому убийству. Кто-то слышал звон разбитой посуды, кто-то выстрелы… Ничего утешительного для доблестных сыскарей.
Дело на глазах возмущенной общественности могло превратиться в очередной «висяк». Но тут пришли результаты экспертизы… На картонной иконке и бумажнике были обнаружены отпечатки пальцев. Думаете, кого? Правильно, того самого добровольного помощника милиции! Пропустив результаты дактилоскопии через компьютерную поисковую систему, сыщики без труда установили его данные. Им оказался Климов Алексей Александрович. Сгубило беднягу то печальное обстоятельство, что он уже попадал в поле зрения правоохранительных органов и, стало быть, пальчики ему в свое время откатали.
Зря бедняга кричал о своей невиновности, кто бы его стал слушать! Есть данные дактилоскопии, и точка! Найденные вещи принадлежат убитой, стало быть, брать их в руки мог только маньяк.
В довершение всего этого безумства из квартиры Климова была изъята кое-какая одежда. И вот ужас! На брюках подозреваемого нашли несколько джинсовых волокон, идентичных тем, которые имелись на сумочке жертвы. Напрасно бедный Алексей Александрович говорил что-то о том, что эти брюки он не надевал с прошлого лета и что джинсовой одежды в его доме — пруд пруди! Дело оставалось за малым — убедить Климова, что он все-таки виноват и страшно раскаивается в содеянном.
Как имела возможность увидеть Елизавета Дубровская, это правоохранительным органам удалось. Пусть для осуществления благородной задачи потребовалось сделать некоторое внушение несознательному Климову. Но в конце концов цель оправдывает средства!
…Несмотря на то что в конце тоннеля забрезжил свет и в деле Климова появились хоть какие-то обнадеживающие моменты, праздновать победу было еще рано. В этом Елизавета смогла убедиться очень быстро. Отдавая в руки следователя Вострецова письменное ходатайство о проведении в отношении ее подзащитного медицинского освидетельствования, Дубровская, конечно же, не надеялась на чудо. Но по крайней мере она ожидала, что сумеет смутить рыжего наглеца и поставит его в затруднительное положение. Происхождение кровоподтеков на теле Климова необходимо будет объяснять, и здесь вряд ли поможет сказочка про падение с нар. Но через пару дней Игорь Валентинович, ехидно улыбаясь, передал ей в руки какие-то бумаги.
— Что это? — спросила она.
— Уважаемая Елизавета Германовна, — торжественно произнес следователь. — После нашей последней встречи, когда от вас поступил тревожный сигнал о состоянии здоровья вашего… нет, нашегоподопечного, я, признаюсь, не спал всю ночь! Я все думал, как же так получилось, что вверенная нам хрупкая жизнь бедняги Климова оказалась под угрозой? Неужели в наших следственных изоляторах такие непрочные спальные места? Неужели так сложно обезопасить каждого заключенного специальным предохранительным бортиком, чтобы он, потеряв во сне бдительность, не свалился ненароком на пол и не расшиб себе нос? Вы согласны со мной, Елизавета Германовна?
Темно-карие глаза Дубровской давно уже стали угольно-черными. Ей казалось, что через мгновение у нее, как у сказочного Змея Горыныча, изо рта повалит едкий дым. Она испепеляла Вострецова взглядом, но толстокожий следователь был неуязвим.
— Давайте не будем разыгрывать комедию! — Ее голос даже охрип от негодования. — Вы видели телесные повреждения Климова? Я, конечно, не специалист, но следы, оставшиеся после применения резиновых дубинок, разглядела. Кажется, я просила вас провести освидетельствование, а вы мне что даете? — Она потрясла печатными листами перед носом Вострецова.
Тот изобразил вид примерного первоклассника, взял из рук Дубровской бумаги и с выражением прочитал:
— «Рапорт. Составлен пятого июля сего года… Обвиняемый Климов А.А., содержащийся под стражей в учреждении СИ 70/4, неоднократно нарушал режим, что выражалось… Это вам неинтересно. М-м-м, вот!., так, пятого июля, не подчинившись законным требованиям работников оперчасти Галиулина, Мешкова, Корыстина и Фролова, производящих досмотр всех лиц, находящихся в камере номер сто двадцать, отказался добровольно отдать им четки. На уговоры и предупреждения реагировал агрессивно. В результате к Климову АА. были применены спецсредства в виде резиновых дубинок. О случившемся своевременно было доложено начальнику следственного изолятора. Действия Галиулина, Мешкова, Корыстина и Фролова были признаны законными и обоснованными…»
Он победно взглянул на Елизавету:
— Вопросы есть?
— Конечно. Что такое четки?
— А это, уважаемая… пардон! Елизавета Германовна, по-вашему, по-женски, такие бусинки на ниточке, которые заключенные катают из хлебного мякиша. Люди религиозные используют сей предмет для отсчитывания поклонов во время молитвы. Наши же заключенные в массе своей безбожники, крутят этот шнурок в руках просто из баловства. Нервы себе успокаивают.
— Да я десятки раз видела эти шнурки у подсудимых в зале заседаний! — воскликнула Елизавета. — Насколько я помню, ни суд, ни конвой ничего против этих вещей не имели. Какая была необходимость четырем здоровым лбам из изолятора отбирать эти бусы у худощавого, доведенного до ручки Климова? Что, важнее дела не нашлось?
— Я прочитал вам рапорт. Желаете обжаловать действия оперсостава?
Глаза Вострецова излучали прямо-таки неуемное веселье.
— Я поняла, что в этом случае буду похожа на Дон Кихота.
— Простите?
— Это все равно что бороться с ветряными мельницами. Так?
— Так, Елизавета Германовна! Не берите близко к сердцу всю эту историю. За что бы ни получил по мозгам ваш Климов, поверьте, он получил за дело…
«Особенно если учесть, что после этого он добровольно взял на себя вину в убийстве трех девушек…»
Светловолосая, голубоглазая, с нежной, почти прозрачной кожей, она казалась маленькому Алексею воплощением Божьей Матери на земле. Ее кроткий нрав и ангельское терпение делали ее непохожей на всех других представительниц слабого пола.
— Ты мой малыш, — говорила она маленькому Алеше. А тот, замирая от счастья, прижимался к ней. Так они проводили долгие вечера. А по ночам бедный мальчик вскакивал в холодном поту и на цыпочках приближался к постели матери. Ему казалось, что она не дышит. Мысль о том, что его мама может умереть и оставить его одного в этом неуютном, злобном мире, приводила в ужас. Его отец был очень известен и материально благополучен. По этим же причинам его вклад в воспитание сына был чисто символическим. Он вечерами пропадал на различных мероприятиях со всякими нужными людьми, неделями не вылезал из командировок и месяцами не общался с женой и ребенком. Но Алеша не роптал. Его вполне устраивало, что самую лучшую на свете маму не нужно делить с каким-то мужчиной, пусть даже с собственным отцом.
Женское воспитание наложило отпечаток на формирование характера мальчика. Он не доставлял хлопот педагогам, не очень жаловал спорт, а свободное время предпочитал проводить за книжкой. Девчонки вились вокруг смазливого подростка с предложениями вечной любви и дружбы, но ни одна из них в этом не преуспела. Все они казались Алексею поверхностными, хвастливыми, помешанными на тряпках и заграничных фильмах. Лишь мать, единственная и неповторимая женщина всей его жизни, гордо стояла на недосягаемом пьедестале, а суетливые девчонки-одноклассницы не были достойны даже смахивать пыль с ее туфель…
Причины такого нетипичного для подростка поведения крылись в характере взаимоотношений между матерью и отцом. Алексей подрос и стал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Он слышал приглушенные рыдания матери по вечерам, которые она пыталась скрыть, уткнувшись лицом в подушку.
До него долетали обрывки разговора между родителями, когда раздраженный отец срывал дурное настроение на ни в чем не повинной супруге. Как-то раз, вернувшись из школы раньше времени, он увидел у ворот дома служебный автомобиль отца. Из спальни доносились странные звуки. Алексей уже был взрослым мальчиком и в общих деталях представлял, чем могут заниматься мужчина и женщина, оставшись наедине. Поэтому он, взяв на кухне яблоко, забрался с ногами в кресло и стал терпеливо ждать, когда все закончится.
— Лешенька, — раздался вдруг знакомый голос. — Ты почему так рано?
Его мать зашла в комнату в плаще. Судя по мокрым волосам и зонтику в руках, она только что откуда-то вернулась.
Он вытаращил глаза, тщетно пытаясь понять, как его мама смогла оказаться в двух местах одновременно. Из спальни по-прежнему доносились стоны. Когда ужасная догадка пришла к нему в голову, он долго не рассуждал. Схватив мать за руку, он потащил ее к дверям комнаты.
— Мама, ты должна это остановить. Там…
Она остановила его:
— Не надо, сынок, я все знаю.
Из спальни вышла пунцовая горничная, на ходу застегивая юбку. Следом за ней появился отец. Он как ни в чем не бывало спросил сына о школьных отметках и засобирался на работу. Когда за ним захлопнулась дверь, Алексей обратился к матери:
— Зачем ты все это терпишь?
— Так надо, сыночек. У тебя должен быть отец.
Такого самопожертвования он не понял. Одно лишь усвоил четко: женщин на свете много, но таких, как его мать, больше нет…
В престижном институте, место в котором выбил для него влиятельный отец, Алексей сразу же попал в поле зрения потенциальных невест. Особенно он приглянулся красавице Ларисе, студентке юридического факультета. Будучи свободной от всякого рода комплексов и предрассудков, девушка вела почти богемную жизнь. В ее поклонниках числилась большая часть студентов курса и некоторые преподаватели. Лишь Алексей, красивый и воспитанный юноша, оставался слеп по отношению к подобному чуду природы. Однажды предприимчивая красавица во время одной из студенческих вылазок на природу очень кстати подвернула себе ногу. Желающих помочь страдалице было, как всегда, хоть пруд пруди, но сама Лариса отдала предпочтение Алексею. Тот, неискушенный в женских хитростях, воспринял ее просьбу как нечто естественное. Когда они переправлялись через лесной ручей, девушка теснее прижалась к нему, а потом вдруг внезапно поцеловала. Неизвестно, что чувствовала в тот момент сама соблазнительница, но Алексей ощутил лишь влажную податливость ее губ да вкус только что съеденных во время привала макарон по-флотски. Ошеломленный внезапной атакой, юноша выпустил из рук драгоценную ношу, и Лариса, в модном комбинезоне и дорогих кроссовках, полетела в холодную воду. Алексей как ни в чем не бывало продолжил свой путь дальше…
После этого случая вопреки ожиданиям многих безответная любовь Ларисы не только не угасла, а переродилась в стихийное бедствие, лесной пожар. Она сходила с ума по упрямому Алексею, преследовала его бесконечными телефонными звонками и любовными письмами. Развязка оказалась неожиданной…
Мать Алексея сильно расхворалась. Она и раньше не отличалась особым здоровьем, а фарфоровая бледность ее щек объяснялась болезнью. Но, жалея сына, женщина предпочитала молчать. Однако настал тот черный день, когда скрыть истинное положение вещей стало невозможно. Правда разверзлась перед Алексеем со всей своей страшной и пугающей прямотой. Матери требовались операция и последующее дорогостоящее лечение. Отец формально выполнил свой долг: сунул ее в неплохую клинику, оплатил лечение. Но в палате жены он практически не появлялся. Дежурный пакет яблок привозил раз в неделю шофер. А врачи, почувствовав полную бесконтрольность, особого рвения не проявляли. Мать угасала на глазах.
Получилось так, что единственным собеседником, кому Алексей смог пожаловаться на равнодушного отца, стала по случайной прихоти судьбы Лариса. Та же судьба-злодейка уложила их в первый же вечер в одну кровать, а несколькими неделями позже преподнесла неожиданный сюрприз. Узнав новость, мать прослезилась:
— Ты должен на ней жениться, сынок. Она носит твоего ребенка, значит, это предопределено свыше. Будь к ней снисходителен, дорогой. Женщину так легко обидеть.
Отец был категоричен:
— А ты, оказывается, болван! Девка воспользовалась тобой, чтобы на своем брюхе заползти в приличную семью. Ты хоть поинтересовался, кто ее родители? Мне это пришлось сделать за тебя. Спешу тебя поздравить! Ты имеешь все шансы стать полноправным членом пролетарской семьи.
Алексей решил проявить твердость и пойти наперекор воле родителя. Он чувствовал ответственность перед жизнью крошечного существа, зародившегося в утробе не любимой им женщины.
Отец в конце концов смирился и преподнес молодым в качестве подарка отдельную квартиру и серебристый «Опель».
Мать умерла через два месяца после злополучной свадьбы. Алексей рыдал в холодном больничном холле, а юная медсестра, светловолосая и голубоглазая, чем-то неуловимо похожая на мать, утешала его как могла.
Через неделю после похорон сюрприз преподнесла молодая супруга.
— Знаешь, дорогой, у меня случился выкидыш, — молвила она. — Но у нас еще все впереди. Мои родители, пожалуй, были правы, нам еще рано думать о ребенке. Тем более могу себе представить, во что превратит беременность мою великолепную фигуру…
Если после смерти матери Алексей почувствовал себя ослепшим от слез, то в тот момент, когда Лариса, невинно хлопая огромными глазищами, огорошила его неожиданным известием, он ощутил глухоту. Нет, он не любил жену и даже нисколько не привязался к ней за период короткой супружеской жизни. Он навел необходимые справки и узнал то, что поразило его еще больше. Беременность Ларисы была вымыслом от начала до конца. Кроме того, внушительное число абортов, перенесенных бедняжкой в прошлом, ставило под сомнение ее способность к деторождению в принципе.
После такого чудовищного обмана Алексей потерял всякое влечение к молодой супруге…
Жизнь катилась по привычному кругу. Климов получил неплохую работу в банке. Теперь он мог себе позволить роскошный автомобиль, а серебристый «Опель» перекочевал к Ларисе.
Его супруга между тем маялась бездельем: салоны красоты, уроки тенниса и шейпинг, болтовня с подружками и сон до обеда. Каждый из них жил автоматически, не желая что-либо менять в уже установленном ими укладе жизни. Прожит день — и хорошо…
Однажды, обратившись в поликлинику с какой-то пустячной болячкой, Алексей в кабинете врача увидел ту самую юную медсестру, которая утешала его в день смерти матери. Правда, теперь она уже была врачом-терапевтом и превратилась в очаровательную молодую женщину. Сходство с матерью казалось просто нереальным. Анна, так ее звали, казалась такой же милой и кроткой, как некогда его мать. Их роман был предопределен свыше…
— Убийство…
Вот и все, что удалось выжать из неразговорчивого стража порядка. Климов повернулся и решил было обойти стороной проклятое место, чтобы не нервировать людей в форме, как вдруг его взгляд натолкнулся на какой-то предмет, почти незаметный среди высокой травы. Он наклонился. Это оказалась небольшая картонная иконка. Бурый след, по всей видимости кровавое пятно, прямо над изображением Пресвятой Богородицы красноречиво свидетельствовал о том, что эта вещь имеет прямое отношение к произошедшей здесь трагедии.
— Эй! — окликнул его сержант. — Что ты там делаешь?
Увидев иконку и выслушав взволнованное объяснение мужчины, милиционер сообщил что-то по рации.
— Жди здесь, — буркнул он.
Климов безропотно подчинился. Шли минуты, но почему-то никто не проявлял интереса ни к самому Климову, ни к его находке. Он прохаживался взад и вперед, не решаясь оторвать серьезного сержанта от ленивого созерцания царящей вокруг суматохи. Поддевая ногой небольшой камушек, будущий обвиняемый как мог занимал себя. Наступив ботинком на какую-то штуковину, явно оброненную человеком, Климов остановился. Аккуратно отряхнув от пыли найденную вещицу, он рассмотрел ее. То был потрепанный бумажник. Денег внутри не оказалось.
— Стой рядом, — рявкнул сержант. — Не затаптывай место происшествия и не хватай руками вещдоки.
Через полчаса от группы людей в форме отделилась массивная фигура какого-то мужчины. Важная осанка, брюшко и суетливо снующие вокруг людишки не оставляли сомнений. Это был начальник, и, по всей видимости, крупный. Степенной походкой он подошел к Климову.
— Ну, что тут? — осведомился он.
— Да вот гражданин нашел кое-что, — заторопился с объяснениями сержант. — Предположительно это имеет отношение к происшествию.
— Очень хорошо. Где криминалист?
Подбежал лысоватый мужичок с чемоданчиком — и через минуту картонная иконка и бумажник перекочевали в пластиковые пакеты.
— Итак, упаковываем все аккуратненько и отправляем на исследование, — прокомментировал действия криминалиста мужчина с брюшком. — Ну как, засняли?
Этот вопрос был адресован уже фотографу, фиксировавшему на пленку осмотр места происшествия.
Настал черед Климова.
— Ну что же, товарищ! — торжественно произнес начальник. — Благодарим за бескорыстную помощь и сотрудничество.
Все! У растерявшегося Климова никто из присутствующих не удосужился даже уточнить некоторые небезынтересные детали. Фамилия и имя, а также место жительства добровольного помощника милиции оказались почтенной милицейской публике безразличны, как, впрочем, и то, что делает он на месте преступления. Его отпустили, помахав на прощание ручкой.
Зато сыщики провели поквартирный обход нескольких четырнадцатиэтажных домов, расположенных в радиусе километра от места происшествия. Информации было собрано много, но она не имела ни малейшего отношения к ночному убийству. Так, например, пудель восьмидесятилетней бабули выл на луну, чувствуя покойника. Дворовый пьяница Колян куда-то пропал аккурат в вечер трагедии, что рождало нехорошие подозрения местных старушек о его возможной причастности к громкому убийству. Кто-то слышал звон разбитой посуды, кто-то выстрелы… Ничего утешительного для доблестных сыскарей.
Дело на глазах возмущенной общественности могло превратиться в очередной «висяк». Но тут пришли результаты экспертизы… На картонной иконке и бумажнике были обнаружены отпечатки пальцев. Думаете, кого? Правильно, того самого добровольного помощника милиции! Пропустив результаты дактилоскопии через компьютерную поисковую систему, сыщики без труда установили его данные. Им оказался Климов Алексей Александрович. Сгубило беднягу то печальное обстоятельство, что он уже попадал в поле зрения правоохранительных органов и, стало быть, пальчики ему в свое время откатали.
Зря бедняга кричал о своей невиновности, кто бы его стал слушать! Есть данные дактилоскопии, и точка! Найденные вещи принадлежат убитой, стало быть, брать их в руки мог только маньяк.
В довершение всего этого безумства из квартиры Климова была изъята кое-какая одежда. И вот ужас! На брюках подозреваемого нашли несколько джинсовых волокон, идентичных тем, которые имелись на сумочке жертвы. Напрасно бедный Алексей Александрович говорил что-то о том, что эти брюки он не надевал с прошлого лета и что джинсовой одежды в его доме — пруд пруди! Дело оставалось за малым — убедить Климова, что он все-таки виноват и страшно раскаивается в содеянном.
Как имела возможность увидеть Елизавета Дубровская, это правоохранительным органам удалось. Пусть для осуществления благородной задачи потребовалось сделать некоторое внушение несознательному Климову. Но в конце концов цель оправдывает средства!
…Несмотря на то что в конце тоннеля забрезжил свет и в деле Климова появились хоть какие-то обнадеживающие моменты, праздновать победу было еще рано. В этом Елизавета смогла убедиться очень быстро. Отдавая в руки следователя Вострецова письменное ходатайство о проведении в отношении ее подзащитного медицинского освидетельствования, Дубровская, конечно же, не надеялась на чудо. Но по крайней мере она ожидала, что сумеет смутить рыжего наглеца и поставит его в затруднительное положение. Происхождение кровоподтеков на теле Климова необходимо будет объяснять, и здесь вряд ли поможет сказочка про падение с нар. Но через пару дней Игорь Валентинович, ехидно улыбаясь, передал ей в руки какие-то бумаги.
— Что это? — спросила она.
— Уважаемая Елизавета Германовна, — торжественно произнес следователь. — После нашей последней встречи, когда от вас поступил тревожный сигнал о состоянии здоровья вашего… нет, нашегоподопечного, я, признаюсь, не спал всю ночь! Я все думал, как же так получилось, что вверенная нам хрупкая жизнь бедняги Климова оказалась под угрозой? Неужели в наших следственных изоляторах такие непрочные спальные места? Неужели так сложно обезопасить каждого заключенного специальным предохранительным бортиком, чтобы он, потеряв во сне бдительность, не свалился ненароком на пол и не расшиб себе нос? Вы согласны со мной, Елизавета Германовна?
Темно-карие глаза Дубровской давно уже стали угольно-черными. Ей казалось, что через мгновение у нее, как у сказочного Змея Горыныча, изо рта повалит едкий дым. Она испепеляла Вострецова взглядом, но толстокожий следователь был неуязвим.
— Давайте не будем разыгрывать комедию! — Ее голос даже охрип от негодования. — Вы видели телесные повреждения Климова? Я, конечно, не специалист, но следы, оставшиеся после применения резиновых дубинок, разглядела. Кажется, я просила вас провести освидетельствование, а вы мне что даете? — Она потрясла печатными листами перед носом Вострецова.
Тот изобразил вид примерного первоклассника, взял из рук Дубровской бумаги и с выражением прочитал:
— «Рапорт. Составлен пятого июля сего года… Обвиняемый Климов А.А., содержащийся под стражей в учреждении СИ 70/4, неоднократно нарушал режим, что выражалось… Это вам неинтересно. М-м-м, вот!., так, пятого июля, не подчинившись законным требованиям работников оперчасти Галиулина, Мешкова, Корыстина и Фролова, производящих досмотр всех лиц, находящихся в камере номер сто двадцать, отказался добровольно отдать им четки. На уговоры и предупреждения реагировал агрессивно. В результате к Климову АА. были применены спецсредства в виде резиновых дубинок. О случившемся своевременно было доложено начальнику следственного изолятора. Действия Галиулина, Мешкова, Корыстина и Фролова были признаны законными и обоснованными…»
Он победно взглянул на Елизавету:
— Вопросы есть?
— Конечно. Что такое четки?
— А это, уважаемая… пардон! Елизавета Германовна, по-вашему, по-женски, такие бусинки на ниточке, которые заключенные катают из хлебного мякиша. Люди религиозные используют сей предмет для отсчитывания поклонов во время молитвы. Наши же заключенные в массе своей безбожники, крутят этот шнурок в руках просто из баловства. Нервы себе успокаивают.
— Да я десятки раз видела эти шнурки у подсудимых в зале заседаний! — воскликнула Елизавета. — Насколько я помню, ни суд, ни конвой ничего против этих вещей не имели. Какая была необходимость четырем здоровым лбам из изолятора отбирать эти бусы у худощавого, доведенного до ручки Климова? Что, важнее дела не нашлось?
— Я прочитал вам рапорт. Желаете обжаловать действия оперсостава?
Глаза Вострецова излучали прямо-таки неуемное веселье.
— Я поняла, что в этом случае буду похожа на Дон Кихота.
— Простите?
— Это все равно что бороться с ветряными мельницами. Так?
— Так, Елизавета Германовна! Не берите близко к сердцу всю эту историю. За что бы ни получил по мозгам ваш Климов, поверьте, он получил за дело…
«Особенно если учесть, что после этого он добровольно взял на себя вину в убийстве трех девушек…»
* * *
— Пожалуй, меня трудно назвать удачливым человеком, — с горькой улыбкой на губах рассказывал Климов. — Но в одном мне повезло бесспорно. У меня была потрясающая мама…Светловолосая, голубоглазая, с нежной, почти прозрачной кожей, она казалась маленькому Алексею воплощением Божьей Матери на земле. Ее кроткий нрав и ангельское терпение делали ее непохожей на всех других представительниц слабого пола.
— Ты мой малыш, — говорила она маленькому Алеше. А тот, замирая от счастья, прижимался к ней. Так они проводили долгие вечера. А по ночам бедный мальчик вскакивал в холодном поту и на цыпочках приближался к постели матери. Ему казалось, что она не дышит. Мысль о том, что его мама может умереть и оставить его одного в этом неуютном, злобном мире, приводила в ужас. Его отец был очень известен и материально благополучен. По этим же причинам его вклад в воспитание сына был чисто символическим. Он вечерами пропадал на различных мероприятиях со всякими нужными людьми, неделями не вылезал из командировок и месяцами не общался с женой и ребенком. Но Алеша не роптал. Его вполне устраивало, что самую лучшую на свете маму не нужно делить с каким-то мужчиной, пусть даже с собственным отцом.
Женское воспитание наложило отпечаток на формирование характера мальчика. Он не доставлял хлопот педагогам, не очень жаловал спорт, а свободное время предпочитал проводить за книжкой. Девчонки вились вокруг смазливого подростка с предложениями вечной любви и дружбы, но ни одна из них в этом не преуспела. Все они казались Алексею поверхностными, хвастливыми, помешанными на тряпках и заграничных фильмах. Лишь мать, единственная и неповторимая женщина всей его жизни, гордо стояла на недосягаемом пьедестале, а суетливые девчонки-одноклассницы не были достойны даже смахивать пыль с ее туфель…
Причины такого нетипичного для подростка поведения крылись в характере взаимоотношений между матерью и отцом. Алексей подрос и стал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Он слышал приглушенные рыдания матери по вечерам, которые она пыталась скрыть, уткнувшись лицом в подушку.
До него долетали обрывки разговора между родителями, когда раздраженный отец срывал дурное настроение на ни в чем не повинной супруге. Как-то раз, вернувшись из школы раньше времени, он увидел у ворот дома служебный автомобиль отца. Из спальни доносились странные звуки. Алексей уже был взрослым мальчиком и в общих деталях представлял, чем могут заниматься мужчина и женщина, оставшись наедине. Поэтому он, взяв на кухне яблоко, забрался с ногами в кресло и стал терпеливо ждать, когда все закончится.
— Лешенька, — раздался вдруг знакомый голос. — Ты почему так рано?
Его мать зашла в комнату в плаще. Судя по мокрым волосам и зонтику в руках, она только что откуда-то вернулась.
Он вытаращил глаза, тщетно пытаясь понять, как его мама смогла оказаться в двух местах одновременно. Из спальни по-прежнему доносились стоны. Когда ужасная догадка пришла к нему в голову, он долго не рассуждал. Схватив мать за руку, он потащил ее к дверям комнаты.
— Мама, ты должна это остановить. Там…
Она остановила его:
— Не надо, сынок, я все знаю.
Из спальни вышла пунцовая горничная, на ходу застегивая юбку. Следом за ней появился отец. Он как ни в чем не бывало спросил сына о школьных отметках и засобирался на работу. Когда за ним захлопнулась дверь, Алексей обратился к матери:
— Зачем ты все это терпишь?
— Так надо, сыночек. У тебя должен быть отец.
Такого самопожертвования он не понял. Одно лишь усвоил четко: женщин на свете много, но таких, как его мать, больше нет…
В престижном институте, место в котором выбил для него влиятельный отец, Алексей сразу же попал в поле зрения потенциальных невест. Особенно он приглянулся красавице Ларисе, студентке юридического факультета. Будучи свободной от всякого рода комплексов и предрассудков, девушка вела почти богемную жизнь. В ее поклонниках числилась большая часть студентов курса и некоторые преподаватели. Лишь Алексей, красивый и воспитанный юноша, оставался слеп по отношению к подобному чуду природы. Однажды предприимчивая красавица во время одной из студенческих вылазок на природу очень кстати подвернула себе ногу. Желающих помочь страдалице было, как всегда, хоть пруд пруди, но сама Лариса отдала предпочтение Алексею. Тот, неискушенный в женских хитростях, воспринял ее просьбу как нечто естественное. Когда они переправлялись через лесной ручей, девушка теснее прижалась к нему, а потом вдруг внезапно поцеловала. Неизвестно, что чувствовала в тот момент сама соблазнительница, но Алексей ощутил лишь влажную податливость ее губ да вкус только что съеденных во время привала макарон по-флотски. Ошеломленный внезапной атакой, юноша выпустил из рук драгоценную ношу, и Лариса, в модном комбинезоне и дорогих кроссовках, полетела в холодную воду. Алексей как ни в чем не бывало продолжил свой путь дальше…
После этого случая вопреки ожиданиям многих безответная любовь Ларисы не только не угасла, а переродилась в стихийное бедствие, лесной пожар. Она сходила с ума по упрямому Алексею, преследовала его бесконечными телефонными звонками и любовными письмами. Развязка оказалась неожиданной…
Мать Алексея сильно расхворалась. Она и раньше не отличалась особым здоровьем, а фарфоровая бледность ее щек объяснялась болезнью. Но, жалея сына, женщина предпочитала молчать. Однако настал тот черный день, когда скрыть истинное положение вещей стало невозможно. Правда разверзлась перед Алексеем со всей своей страшной и пугающей прямотой. Матери требовались операция и последующее дорогостоящее лечение. Отец формально выполнил свой долг: сунул ее в неплохую клинику, оплатил лечение. Но в палате жены он практически не появлялся. Дежурный пакет яблок привозил раз в неделю шофер. А врачи, почувствовав полную бесконтрольность, особого рвения не проявляли. Мать угасала на глазах.
Получилось так, что единственным собеседником, кому Алексей смог пожаловаться на равнодушного отца, стала по случайной прихоти судьбы Лариса. Та же судьба-злодейка уложила их в первый же вечер в одну кровать, а несколькими неделями позже преподнесла неожиданный сюрприз. Узнав новость, мать прослезилась:
— Ты должен на ней жениться, сынок. Она носит твоего ребенка, значит, это предопределено свыше. Будь к ней снисходителен, дорогой. Женщину так легко обидеть.
Отец был категоричен:
— А ты, оказывается, болван! Девка воспользовалась тобой, чтобы на своем брюхе заползти в приличную семью. Ты хоть поинтересовался, кто ее родители? Мне это пришлось сделать за тебя. Спешу тебя поздравить! Ты имеешь все шансы стать полноправным членом пролетарской семьи.
Алексей решил проявить твердость и пойти наперекор воле родителя. Он чувствовал ответственность перед жизнью крошечного существа, зародившегося в утробе не любимой им женщины.
Отец в конце концов смирился и преподнес молодым в качестве подарка отдельную квартиру и серебристый «Опель».
Мать умерла через два месяца после злополучной свадьбы. Алексей рыдал в холодном больничном холле, а юная медсестра, светловолосая и голубоглазая, чем-то неуловимо похожая на мать, утешала его как могла.
Через неделю после похорон сюрприз преподнесла молодая супруга.
— Знаешь, дорогой, у меня случился выкидыш, — молвила она. — Но у нас еще все впереди. Мои родители, пожалуй, были правы, нам еще рано думать о ребенке. Тем более могу себе представить, во что превратит беременность мою великолепную фигуру…
Если после смерти матери Алексей почувствовал себя ослепшим от слез, то в тот момент, когда Лариса, невинно хлопая огромными глазищами, огорошила его неожиданным известием, он ощутил глухоту. Нет, он не любил жену и даже нисколько не привязался к ней за период короткой супружеской жизни. Он навел необходимые справки и узнал то, что поразило его еще больше. Беременность Ларисы была вымыслом от начала до конца. Кроме того, внушительное число абортов, перенесенных бедняжкой в прошлом, ставило под сомнение ее способность к деторождению в принципе.
После такого чудовищного обмана Алексей потерял всякое влечение к молодой супруге…
Жизнь катилась по привычному кругу. Климов получил неплохую работу в банке. Теперь он мог себе позволить роскошный автомобиль, а серебристый «Опель» перекочевал к Ларисе.
Его супруга между тем маялась бездельем: салоны красоты, уроки тенниса и шейпинг, болтовня с подружками и сон до обеда. Каждый из них жил автоматически, не желая что-либо менять в уже установленном ими укладе жизни. Прожит день — и хорошо…
Однажды, обратившись в поликлинику с какой-то пустячной болячкой, Алексей в кабинете врача увидел ту самую юную медсестру, которая утешала его в день смерти матери. Правда, теперь она уже была врачом-терапевтом и превратилась в очаровательную молодую женщину. Сходство с матерью казалось просто нереальным. Анна, так ее звали, казалась такой же милой и кроткой, как некогда его мать. Их роман был предопределен свыше…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента