Поднимая фонтаны грязи, увлекая за собой нескончаемое танковое братство, Ванькина «ласточка» понеслась теперь к Чехии. Внутри набитой золотом и снарядами «коробки» стучал истерзанный двигатель, за неусыпным водителем истошно выл вентилятор. Еще издалека стоптанные катки «379» гремели так, что в окрестных домах по сторонам крестьяне принимались в отчаянии прятать в подвалах детей и молиться своим крестам и иконам. Но невиданная сила, которую вел танкист, на этот раз проскакивала и проносилась мимо. Целые смерчи пыли обозначали движение Армии, готовой смести не только потерявшего зубы фельдмаршала, но, если приведется, и Паттона с Бредли, и за двадцать четыре часа, игнорируя реки и горы, долететь до самой Нормандии. Болтался, цепляясь за скобы башни, гвардеец Крюк; его место заняли бочки с горючим. Рядом нещадно мотало Бердыева. Оба плута не успевали считать городки. Деревушки были бесчисленны. Ванька мчался без всяких карт. Пыль - истинное проклятье тех, кто спешил следом - на время невиданного прыжка облагородила его лицо, покрыв серым гримом лоскутья и обнаженные зубы. Вновь и вновь бросался под гусеницы добротный немецкий асфальт, нещадно разбиваемый траками. За Дрезденом, после горных проходов, потянулись красные почвы: верный признак старой доброй Моравии: там, на бесчисленных деревянных шестах вился хмель. Сержант сглатывал слюнку от вида замков и ферм. Еще сто пятьдесят километров, во время которых прожектор «Т-34» номер «379» легко разыскивал нужный путь - и утренний воздух оказался пропитанным ни с чем не сравнимой свежестью вишневых кущ по сторонам теперь уже чешских дорог. Только тогда, не отпуская рычага, Ванька вытерся рукавом своей страшной шинели. А клены вдоль шоссе уже взяли «на караул». Сады покрывались белой накипью яблонь, а «тридцатьчетверки» Третьей Танковой - цветами. От самой Теплице венки и букеты летели на утомленную, рыскающую, словно пьяная, «ласточку», покрывая ее борта. Один из подобных венков, каким то необъяснимым образом, зацепился за орудийный ствол. Целые кипы попадали в отрешенного капитана («Матерь Божья!» - вскрикивали крестьянки, разглядев Ивана Иваныча), их ловил ошалевший прохиндей сержант, и даже нелепый Бердыев повесил венок себе на шею.
Когда номер «379» вскочил на мост через Влтаву, танк был уже словно цветочный газон: бросали из окон и крыш, бросали с балконов, бросали на улочках и площадях - но Ванька не видел великого города! «Белый Тигр» пятился за трехсотлетние черепичные дома, за костелы, за решетки садов, за дворцы Габсбургов. Проклятый Призрак дразнил своей близостью - его скрывали теперь разве что только зубцы Пражского Града. Ванькины ноздри надежно улавливали этот дымный проклятый след. То здесь, то там «379» натыкался на раздавленные им баррикады и на последних убитых этой войны, которые порезал его курсовой пулемет. «Белый Тигр» отползал, но все так же крутилась башня и «восемь-восемь» содрогалась от хлестких, как бич, выстрелов. Никогда так еще не гнал Иван Иваныч, никогда еще так не перекашивалсяненавистью, никогда танкист еще не был так велик и страшен. Из под взбесившихся гусениц вперемежку разбегались повстанцы, власовцы и безоружный, ободранный, словно липка, вермахт. Хрустели никому не нужные «фаусты», брызгал кирпич, когда на поворотах обезумевший «379» выносило к оградам. Сотни скульптур, медных и бронзовых, с цоколей и площадей - все эти короли, императоры, принцы, курфюрсты, ландграфы, все эти вздыбленные кони вместе с их надменными всадниками - наблюдали последнюю гонку. Последние пустые бочки катились по мостовым, отдав горючее бакам: разбитый мотор издавал неслыханный вой, корпус трещал по швам. Крюк с якутом, хватаясь за что попало, орали от страха словно коты; но Иван Иваныч уже растворился в машине. «Ласточка», прыгая с великолепных имперских лестниц, рвалась за мосты и кварталы, а, следом, над нею мчались небесные танки во главе с Божественной «тридцатьчетверкой» - их великая тень уже накрывала город.
За Влтавой, раскатывалась гроза, готовая смыть поля хмеля и крошечные чешские деревеньки. «Тридцатьчетверка» пролетала их с ходу - за древние дубовые леса бывшей австрийской монархии (где еще бродили толпы оборванных немцев), за все новые мосты и плотины над сонными, вернувшимися к миру богемскими речками. Следом все никак не могли остановиться полки и бригады Третьей Танковой! На свою беду рванулись последние «эмчи» вдогонку за сумасшедшим номером «379», не задержавшись на ликующих пражских улочках и в самом конце войны подписав себе приговор. Напрасно они надрывались, пытаясь догнать Ивана Иваныча. Несчастные танки один за другим хватали инфаркты и сползали на обочины, где уже подняли люки пустые Pz Т-111 и Pz Т-1V. Шоссе, по которому мчался Найденов, оказалось усеянным техникой - но звенящий медалями, как победными колоколами, Череп прирос к рычагам; «Белый Тигр» ждал его там, за Лидице. Неведомый дьявол-механик уже развернулся навстречу, ствол «восемь-восемь» уже поднялся по вертикали, и страшный потусторонний стрелок приладил к пулемету новую ленту.
В чешском местечке Градец, разогнавшийся до полной неостановимости Иван Иваныч с размаху врезался в самую страшную стену: прямо в его ухо рация прокричала: «Победа»! И одинокая «ласточка» тут же и умерла - ей незачем стало больше надрывать свои жилы. Спотыкнувшийся на этой последней стене Найденов выполз из танка, словно старый ослепший уж. Он прислонился к убитому «379». Внезапно бежать стало некуда. Война в один момент растворилась в пространствах гор и лугов. На частых, пятнистых от солнцах лужайках, хватали теперь губами траву безмятежные косули. Птицы на все лады встречали новое лето, и, предоставляя им кров, краснели мирной черепицей дома и храмы. Война испарилась в одно мгновение со всей своей вонью, наконец-то уступив место столь долгожданному, выстраданному, покою. Ивану Иванычу впервые стало зябко.
Полк вообще остался без танков - но это уже никого не волновало. На единственной площади мирного Градца, мостовым которого причинила ущерб разве что только найденовская «тридцатьчетверка», словно из горного воздуха сотворились столы. Нарядные чешки выносили хлеб и пиво. Правда, приткнулся за этой площадью у вросших своими камнями в землю амбаров вдрызг разбитый и брошенный немцами Hz 35 (t) - последнее упоминание об совокупных страданиях - но в его сторону не оглядывались.
«Ласточку» уволокли на буксире. Никто, кроме Ваньки, не горевал: танки стали уже не нужны. Водка, вино и местные женщины принялись за свои обычные чудеса: пир шел горой, и оставшихся в живых танкисты за все это время не покидали нагретых лавок: здесь падали, здесь же и поднимались.
Солнце жгло дырявые внутренности Pz 35 (t). В «коробке» была настоящая баня, но Иван Иваныч забрался во чрево. Нащупав кресло механика, и запахнувшись в шинель, он угрюмо, словно филин, таращился оттуда на праздник.
Перед Ванькой ставили угощение.
– Выпей, дурак, за Победу!
Иван Иваныч не притронулся к стопкам. Хлеб и сыр черствели перед распахнутым люком. Проходя за амбар помочиться, однополчане искренне жалели сидельца: «Ну, и кому ты теперь нужен?» Многие совершенно справедливо твердили: «Слава Богу, скакать ему теперь не на чем - а то наломал бы дров!»
Комполка еще с Цоссена, молодой подполковник Градов, попытался, было, сунуться насчет найденовского награждения, но после Праги в штабе у всех отняло память:
– «Героя»? Да он же совсем «того»!
Вернувшись, Градов долго стоял перед чешским танком.
– Иван! Ты хоть делом каким займись!
Попавший в дурацкое положение Ванька Смерть не хотел никого и слышать. Бойня завершилась, но дракон не провалился в тартары, не исчез в адовом пламени, его не задела ни одна тысячетонная американская авиабомба. «Белый Тигр» существовал. Пулеметные ленты монстра были заправлены, снаряды готовы. Земля, как и раньше с чисто женским покорством терпела его невыносимую тяжесть. Найденов по прежнему чувствовал запах. Он слышал близкое лязганье и призывный щелчок затвора. «Тигр» продолжал издеваться; и, невредимым, дышал за недалекой горой.
Прошло две недели: старуха-война окончательно со всеми простилась. Как-то совершенно незаметно для сокрушенного Ивана Иваныча, пропали и тени ее: Крюк с Бердыевым. По большому счету, им, как и Найденову, нечего стало делать на этой земле.
Сержант взялся за прежнее, но счастье мародера ускакало следом за напахавшейся в эти годы Костлявой. Двух местных пани, «взятых на штык» с особым цинизмом (одну из них гвардеец случайно убил при попытке к бегству), хватило для окончательного вывода. Крюк во всем раскололся и сам навел на не нужное больше золото, заставив онеметь трибунал. Генералам, занятым совсем другими делами, наводчики больше не требовались - так что пророчество Сукина все-таки сбылось. Камни амбарной стены за площадью оказались удивительной плотности, во время расстрела их не выщербила ни одна пуля, что поразило даже привыкших ко всему палачей. Следователь долго ощупывал кладку, прищелкивая языком и повторяя одно, совсем для данного случая не патриотичное: «Ну, что ты хочешь! Европа!». «Контрольного» не понадобилось, хотя руки стрелков заметно дрожали. Начальство засчитало мандраж за похмелье: и простило два неточных выстрела. Землица в бесхозном саду была жирной, словно масляная каша. «Европа!» - твердил все тот же каратель, разминая комки желтыми от папирос пальцами, прежде чем щегольским лейтенантским сапогом столкнуть все, что осталось от Крюка, в быстренько выкопанную яму. - «Здесь палку воткни, вырастет».
Такова была эпитафия.
Бердыев так же быстро дождался кончины: где якут разыскал отраву, никто не имел понятия, но мучения продолжались недолго. На сей раз метил поблажки не сделал. К братской могиле возле госпиталя приткнулся холмик с необычным памятным знаком. Те, кто выносил старшину, видимо, знали, с кем имеют дело - в благодатную чешскую землю воткнули пустую канистру.
На третью неделю стояния в Градце Иван внезапно проснулся. Вновь что-то щелкнуло в голове. Все за столами обрадовались - правда, ненадолго. Пугая чехов шинелью и видом, Иван Иваныч со всей недюжинной страстью схватился за жалкий разваленный танк, внутри которого недвижно он просидел столько дней и ночей; и нырнул с головой в безнадежный ремонт. Запустить заржавевший мотор было за гранью возможного. С площади бросились к тому же Градову, однако умница отвечал:
– Не мешать. Пусть хоть этим потешится!
И поклялся, что демобилизует Найденова первым же списком.
Махнув рукой на чудачества, однополчане продолжали гулять и пить, а Иван Иваныч с тех пор копался в чужом обездвиженном танке. По крайней мере, он был чем-то занят - и о капитане забыли. Лишь иногда, тот или иной праздно шатающийся башнер заглядывал к Черепу - для того, чтобы лишний раз убедиться в полном его сумасшествии. Проезжий гусь-ремонтник, развлечения ради, и, опять-таки, из за любопытства, помог натянуть левую гусеницу. Путешествующего на быстроходной немецкой амфибии, молодца-помпотеха (он маханул на ней до Эльбы и теперь возвращался обратно) так же весьма позабавила консервная банка, клепаный борт которой мог застопорить разве что пулю. Совершив экскурсию к «чеху» и заглянув в моторное отделение, он настолько был поражен упорством механика, что даже оставил ему несколько канистр с самым качественным высокооктановым бензином.
После еще нескольких застолий (к покойному Бердыеву все эти дни прибывало пополнение), начальство вняло протестам возмущенных врачей. Спирт изъяли и поставили под замок. За неимением новых машин, на той самой площади быстренько организовали строевую подготовку. Но Ваньку не трогали. Как и прежде, возился он в своем углу, погружаясь во внутренности «коробки», постоянно там что-то прикручивая и продувая. По всеобщему мнению, с таким же успехом Иван Иваныч мог бы мастерить «перпетитум мобиле» - так что, никто из шагающих по импровизированному плацу с бравой песней про сокола Сталина, и не прислушивался к бормотанию колдуна. На Ваньку махнули рукой: в поступившем мобилизационном приказе, вопреки логике алфавита, первой стояла его фамилия. И, надо сказать, напрасно стояла. Всеми осмеянный Pz 35(t) в одно утро взял и завелся.
Первым к закашлявшейся, окутанной, словно курильщик, синеватым дымком, машине метнулся дежурный майор. Свирепость, с которой Найденов хватил сапогом по педали сцепления, похоронила надежду на счастливое прозябание майора в сегодняшнем карауле. Следом выскочили помощники, подковы неистово чиркали всполошившуюся площадь.
– Стой! - напрасно вопил пронзенный страхом дежурный. Он то видел перед собою эти глаза. - Куда, твою мать?…
И здесь танк рванул.
Едва успел отлететь из под натянутых гусениц водитель как назло попавшейся навстречу злосчастной «эмки» - не смотря на смехотворный тоннаж убийцы, машину сплющило, словно банку консервов. Затем, пробивая себе путь на Запад, детище Найденова с размаху смяло грузовик - ни в чем не повинный «студебекер» снес кирпичную стенку. К полному отчаянию комполка, Иван Иваныч на этом не остановился. Разогнавшись под горку, трижды проклятый Ванька давил попадавшихся коз и овец. Подполковник Градов в одних трусах, босиком, роняя на ходу обильную пену - новость застала его с бритвой над тазиком - несся следом за взбунтовавшимся подчиненным, проклиная крайнюю тесноту улочек. Мстительный «чех» то и дело «стрелял» в него едким бензиновым выхлопом. Разбегающиеся козы и овцы орали дурными голосами, окна распахивались, местные дамы визжали, как резаные. Под конец скачки, отравленный комполка едва смог прохрипеть догнавшему его на велосипеде вестовому: «Срочно. Рация! Предупредить. Пусть перекроют…»
Тут комполка встал на карачки - и окончательно задохнулся.
А ящик, радостно дребезжа, уже выкатился на шоссе, ведущее прямехонько к расслабленным американцам.
Рации выпуска 45-го года отличались особой надежностью: в округе было поднято все, что только могло стрелять: оставшиеся на ходу «ИСы» и САУ, 76-мм дивизионные пушки и даже 203-мм гаубицы тяжелого артиллерийского резерва. Добротным матом разбудили похмельных зенитчиков, которые нежились в увитых плющом домах соседнего Миловца. На их трофейные «восемь-восемь» ставили прежде всего - единственная дорога (по ней сейчас и скрипел подвеской восстановленный инвалид) не могла миновать этот последний перед зоной союзников пост. Так что сбежавшего в горы Найденова мгновенно обхватило кольцо.
– На этот раз, конец Ваньке! - высказал предположение подполковнику Градову все тот же дежурный. - Полная, товарищ подполковник, амба!
– Может, это и к лучшему. - мрачно ответил тот.
В политотделе Армии насчет Черепа сомнений тоже не оставалось; приказ зенитчикам был недвусмысленен. Занять позиции было проще простого: два орудия стояли прямо у въезда в город. Затворы 88-мм зениток один за другим подали металлические голоса. Но до подхода смехотворного танка еще оставалось время (Pz 35(t) кружился по горному серпантину, прежде чем выкатиться на прямую наводку). Командир батареи, опухший от ночных возлияний старшина, простонал нахлобучившим каски, страдающим так же, как и он, подчиненным: «Перекур!»
И первым рухнул на бруствер, выхватывая портсигар из кармана гимнастерки.
А упрятанный от пушек горной грядой Иван Иваныч тем временем действовал: педали и рычаги оказались на редкость послушны, корпус сквозь распахнутые люки резало щедрое местное солнце. По кусочкам собранный двигатель вел себя выше всяких похвал. Даже 37-мм пукалка, бережно хранящая единственный «бронебойный», доложила о полной готовности.
«Он там» - сказал благодарный за все чешский танк. - «Он никуда не делся. Он ждет тебя. Он уже утоптал место боя. „Восемь-восемь“ его готова и наводчик прильнул к прицелу».
– Знаю! - сквозь грохотание двигателя кричал танку безумный Иван Иваныч. - Поднажми, и я догоню!…
И Ванька смотрел на небо: танковый Бог, как всегда, улыбался. Танкошлем Господа был подобен горе. Рычаги небесного танка ушли в бесконечность. Башня «тридцатьчетверки» заслонила Вселенную. Бог катил следом, гремели космические катки.
– Еще пять минут! - зевнул все еще не покинувший царство похмелья командир батареи, поглядев на подошедшего к позициям любопытствующего офицера. Старший лейтенант, не смотря на свои румяные двадцать годков, в составе все той же Третьей Танковой успел перемахнуть и Вислу и Одер. Юный фронтовик оказался в гостеприимном Миловце совсем не случайно: сдобная улыбчивая чешка (еще в Праге лейтенант подсадил ее на броню), с которой он не сомкнул глаз всю эту восхитительную, наполненную пением ангелов, ночь, была родом из здешних мест.
Лейтенант не случайно проявил интерес: он знал, кому предназначен залп: Ваньку Черепа в деле он видел неоднократно. Похлопав по впечатляющему стволу одной из готовых «восемь-восемь», лейтеха задумался.
– Не сомневайтесь, товарищ. - уловив скептицизм, старший зенитчик лениво жевал папиросу. - У предателя социалистической родины нет шансов. Сто метров до поворота. Стоит ему только выскочить… Давай, ребята! - прикрикнул на своих. - Пониже угол, пониже…
Стволы опустились почти к земле.
Старенький, кое-как залатанный Иваном Иванычем Pz 35(t) (впрочем, как и всякий другой танк) имел удивительное чутье. Но политруки, штабы, «особисты», зенитки, САУ и отчаянные переговоры «СМЕРШа» на английском с той стороной, водителя сейчас не занимали - монстр ожидал теперь уже за Миловцем - белели знакомые 200-ммилиметровые борта, грязью и тиной покрылись гусеницы, монокулярный глаз неторопливо нащупывал цель. Дьяволы в башне вовсю уже крутили маховик наводки и доставали из боеукладки «кумулятивный». Чудовищный ствол, без сомнения, был ими прочищен. Однако, хлебнувший огня и дыма танкист, в черной от пятен, не по росту, шинели, весь обвешанный медалями и орденами, не сомневался - для удара хватит и этой устаревшей, трогательной вагонетки. Достаточно и одного, пусть и 37-ммилиметрового, «малыша».
– «Жми, Иван! - грохотала небесная музыка. - Жми!… Он никуда не делся!»
И Ванька жал.
К О Н Е Ц
P. S. В ходе обдумывания и осуществления замысла мною были использованы многочисленные источники. Заочно хочется поблагодарить знатоков отечественного и зарубежного танкостроения М. Свирина, М. Барятинского, А. Драбкина, английского историка А. Бивора, немецких исследователей А. Бухнера и Г. Беддекера, книги которых так мне помогли.
Возможно, в комментарии закрались отдельные неточности. Надеюсь, в этом случае, читатели меня поправят и простят.
С уважением. Автор.
Когда номер «379» вскочил на мост через Влтаву, танк был уже словно цветочный газон: бросали из окон и крыш, бросали с балконов, бросали на улочках и площадях - но Ванька не видел великого города! «Белый Тигр» пятился за трехсотлетние черепичные дома, за костелы, за решетки садов, за дворцы Габсбургов. Проклятый Призрак дразнил своей близостью - его скрывали теперь разве что только зубцы Пражского Града. Ванькины ноздри надежно улавливали этот дымный проклятый след. То здесь, то там «379» натыкался на раздавленные им баррикады и на последних убитых этой войны, которые порезал его курсовой пулемет. «Белый Тигр» отползал, но все так же крутилась башня и «восемь-восемь» содрогалась от хлестких, как бич, выстрелов. Никогда так еще не гнал Иван Иваныч, никогда еще так не перекашивалсяненавистью, никогда танкист еще не был так велик и страшен. Из под взбесившихся гусениц вперемежку разбегались повстанцы, власовцы и безоружный, ободранный, словно липка, вермахт. Хрустели никому не нужные «фаусты», брызгал кирпич, когда на поворотах обезумевший «379» выносило к оградам. Сотни скульптур, медных и бронзовых, с цоколей и площадей - все эти короли, императоры, принцы, курфюрсты, ландграфы, все эти вздыбленные кони вместе с их надменными всадниками - наблюдали последнюю гонку. Последние пустые бочки катились по мостовым, отдав горючее бакам: разбитый мотор издавал неслыханный вой, корпус трещал по швам. Крюк с якутом, хватаясь за что попало, орали от страха словно коты; но Иван Иваныч уже растворился в машине. «Ласточка», прыгая с великолепных имперских лестниц, рвалась за мосты и кварталы, а, следом, над нею мчались небесные танки во главе с Божественной «тридцатьчетверкой» - их великая тень уже накрывала город.
За Влтавой, раскатывалась гроза, готовая смыть поля хмеля и крошечные чешские деревеньки. «Тридцатьчетверка» пролетала их с ходу - за древние дубовые леса бывшей австрийской монархии (где еще бродили толпы оборванных немцев), за все новые мосты и плотины над сонными, вернувшимися к миру богемскими речками. Следом все никак не могли остановиться полки и бригады Третьей Танковой! На свою беду рванулись последние «эмчи» вдогонку за сумасшедшим номером «379», не задержавшись на ликующих пражских улочках и в самом конце войны подписав себе приговор. Напрасно они надрывались, пытаясь догнать Ивана Иваныча. Несчастные танки один за другим хватали инфаркты и сползали на обочины, где уже подняли люки пустые Pz Т-111 и Pz Т-1V. Шоссе, по которому мчался Найденов, оказалось усеянным техникой - но звенящий медалями, как победными колоколами, Череп прирос к рычагам; «Белый Тигр» ждал его там, за Лидице. Неведомый дьявол-механик уже развернулся навстречу, ствол «восемь-восемь» уже поднялся по вертикали, и страшный потусторонний стрелок приладил к пулемету новую ленту.
В чешском местечке Градец, разогнавшийся до полной неостановимости Иван Иваныч с размаху врезался в самую страшную стену: прямо в его ухо рация прокричала: «Победа»! И одинокая «ласточка» тут же и умерла - ей незачем стало больше надрывать свои жилы. Спотыкнувшийся на этой последней стене Найденов выполз из танка, словно старый ослепший уж. Он прислонился к убитому «379». Внезапно бежать стало некуда. Война в один момент растворилась в пространствах гор и лугов. На частых, пятнистых от солнцах лужайках, хватали теперь губами траву безмятежные косули. Птицы на все лады встречали новое лето, и, предоставляя им кров, краснели мирной черепицей дома и храмы. Война испарилась в одно мгновение со всей своей вонью, наконец-то уступив место столь долгожданному, выстраданному, покою. Ивану Иванычу впервые стало зябко.
Полк вообще остался без танков - но это уже никого не волновало. На единственной площади мирного Градца, мостовым которого причинила ущерб разве что только найденовская «тридцатьчетверка», словно из горного воздуха сотворились столы. Нарядные чешки выносили хлеб и пиво. Правда, приткнулся за этой площадью у вросших своими камнями в землю амбаров вдрызг разбитый и брошенный немцами Hz 35 (t) - последнее упоминание об совокупных страданиях - но в его сторону не оглядывались.
«Ласточку» уволокли на буксире. Никто, кроме Ваньки, не горевал: танки стали уже не нужны. Водка, вино и местные женщины принялись за свои обычные чудеса: пир шел горой, и оставшихся в живых танкисты за все это время не покидали нагретых лавок: здесь падали, здесь же и поднимались.
Солнце жгло дырявые внутренности Pz 35 (t). В «коробке» была настоящая баня, но Иван Иваныч забрался во чрево. Нащупав кресло механика, и запахнувшись в шинель, он угрюмо, словно филин, таращился оттуда на праздник.
Перед Ванькой ставили угощение.
– Выпей, дурак, за Победу!
Иван Иваныч не притронулся к стопкам. Хлеб и сыр черствели перед распахнутым люком. Проходя за амбар помочиться, однополчане искренне жалели сидельца: «Ну, и кому ты теперь нужен?» Многие совершенно справедливо твердили: «Слава Богу, скакать ему теперь не на чем - а то наломал бы дров!»
Комполка еще с Цоссена, молодой подполковник Градов, попытался, было, сунуться насчет найденовского награждения, но после Праги в штабе у всех отняло память:
– «Героя»? Да он же совсем «того»!
Вернувшись, Градов долго стоял перед чешским танком.
– Иван! Ты хоть делом каким займись!
Попавший в дурацкое положение Ванька Смерть не хотел никого и слышать. Бойня завершилась, но дракон не провалился в тартары, не исчез в адовом пламени, его не задела ни одна тысячетонная американская авиабомба. «Белый Тигр» существовал. Пулеметные ленты монстра были заправлены, снаряды готовы. Земля, как и раньше с чисто женским покорством терпела его невыносимую тяжесть. Найденов по прежнему чувствовал запах. Он слышал близкое лязганье и призывный щелчок затвора. «Тигр» продолжал издеваться; и, невредимым, дышал за недалекой горой.
Прошло две недели: старуха-война окончательно со всеми простилась. Как-то совершенно незаметно для сокрушенного Ивана Иваныча, пропали и тени ее: Крюк с Бердыевым. По большому счету, им, как и Найденову, нечего стало делать на этой земле.
Сержант взялся за прежнее, но счастье мародера ускакало следом за напахавшейся в эти годы Костлявой. Двух местных пани, «взятых на штык» с особым цинизмом (одну из них гвардеец случайно убил при попытке к бегству), хватило для окончательного вывода. Крюк во всем раскололся и сам навел на не нужное больше золото, заставив онеметь трибунал. Генералам, занятым совсем другими делами, наводчики больше не требовались - так что пророчество Сукина все-таки сбылось. Камни амбарной стены за площадью оказались удивительной плотности, во время расстрела их не выщербила ни одна пуля, что поразило даже привыкших ко всему палачей. Следователь долго ощупывал кладку, прищелкивая языком и повторяя одно, совсем для данного случая не патриотичное: «Ну, что ты хочешь! Европа!». «Контрольного» не понадобилось, хотя руки стрелков заметно дрожали. Начальство засчитало мандраж за похмелье: и простило два неточных выстрела. Землица в бесхозном саду была жирной, словно масляная каша. «Европа!» - твердил все тот же каратель, разминая комки желтыми от папирос пальцами, прежде чем щегольским лейтенантским сапогом столкнуть все, что осталось от Крюка, в быстренько выкопанную яму. - «Здесь палку воткни, вырастет».
Такова была эпитафия.
Бердыев так же быстро дождался кончины: где якут разыскал отраву, никто не имел понятия, но мучения продолжались недолго. На сей раз метил поблажки не сделал. К братской могиле возле госпиталя приткнулся холмик с необычным памятным знаком. Те, кто выносил старшину, видимо, знали, с кем имеют дело - в благодатную чешскую землю воткнули пустую канистру.
На третью неделю стояния в Градце Иван внезапно проснулся. Вновь что-то щелкнуло в голове. Все за столами обрадовались - правда, ненадолго. Пугая чехов шинелью и видом, Иван Иваныч со всей недюжинной страстью схватился за жалкий разваленный танк, внутри которого недвижно он просидел столько дней и ночей; и нырнул с головой в безнадежный ремонт. Запустить заржавевший мотор было за гранью возможного. С площади бросились к тому же Градову, однако умница отвечал:
– Не мешать. Пусть хоть этим потешится!
И поклялся, что демобилизует Найденова первым же списком.
Махнув рукой на чудачества, однополчане продолжали гулять и пить, а Иван Иваныч с тех пор копался в чужом обездвиженном танке. По крайней мере, он был чем-то занят - и о капитане забыли. Лишь иногда, тот или иной праздно шатающийся башнер заглядывал к Черепу - для того, чтобы лишний раз убедиться в полном его сумасшествии. Проезжий гусь-ремонтник, развлечения ради, и, опять-таки, из за любопытства, помог натянуть левую гусеницу. Путешествующего на быстроходной немецкой амфибии, молодца-помпотеха (он маханул на ней до Эльбы и теперь возвращался обратно) так же весьма позабавила консервная банка, клепаный борт которой мог застопорить разве что пулю. Совершив экскурсию к «чеху» и заглянув в моторное отделение, он настолько был поражен упорством механика, что даже оставил ему несколько канистр с самым качественным высокооктановым бензином.
После еще нескольких застолий (к покойному Бердыеву все эти дни прибывало пополнение), начальство вняло протестам возмущенных врачей. Спирт изъяли и поставили под замок. За неимением новых машин, на той самой площади быстренько организовали строевую подготовку. Но Ваньку не трогали. Как и прежде, возился он в своем углу, погружаясь во внутренности «коробки», постоянно там что-то прикручивая и продувая. По всеобщему мнению, с таким же успехом Иван Иваныч мог бы мастерить «перпетитум мобиле» - так что, никто из шагающих по импровизированному плацу с бравой песней про сокола Сталина, и не прислушивался к бормотанию колдуна. На Ваньку махнули рукой: в поступившем мобилизационном приказе, вопреки логике алфавита, первой стояла его фамилия. И, надо сказать, напрасно стояла. Всеми осмеянный Pz 35(t) в одно утро взял и завелся.
Первым к закашлявшейся, окутанной, словно курильщик, синеватым дымком, машине метнулся дежурный майор. Свирепость, с которой Найденов хватил сапогом по педали сцепления, похоронила надежду на счастливое прозябание майора в сегодняшнем карауле. Следом выскочили помощники, подковы неистово чиркали всполошившуюся площадь.
– Стой! - напрасно вопил пронзенный страхом дежурный. Он то видел перед собою эти глаза. - Куда, твою мать?…
И здесь танк рванул.
Едва успел отлететь из под натянутых гусениц водитель как назло попавшейся навстречу злосчастной «эмки» - не смотря на смехотворный тоннаж убийцы, машину сплющило, словно банку консервов. Затем, пробивая себе путь на Запад, детище Найденова с размаху смяло грузовик - ни в чем не повинный «студебекер» снес кирпичную стенку. К полному отчаянию комполка, Иван Иваныч на этом не остановился. Разогнавшись под горку, трижды проклятый Ванька давил попадавшихся коз и овец. Подполковник Градов в одних трусах, босиком, роняя на ходу обильную пену - новость застала его с бритвой над тазиком - несся следом за взбунтовавшимся подчиненным, проклиная крайнюю тесноту улочек. Мстительный «чех» то и дело «стрелял» в него едким бензиновым выхлопом. Разбегающиеся козы и овцы орали дурными голосами, окна распахивались, местные дамы визжали, как резаные. Под конец скачки, отравленный комполка едва смог прохрипеть догнавшему его на велосипеде вестовому: «Срочно. Рация! Предупредить. Пусть перекроют…»
Тут комполка встал на карачки - и окончательно задохнулся.
А ящик, радостно дребезжа, уже выкатился на шоссе, ведущее прямехонько к расслабленным американцам.
Рации выпуска 45-го года отличались особой надежностью: в округе было поднято все, что только могло стрелять: оставшиеся на ходу «ИСы» и САУ, 76-мм дивизионные пушки и даже 203-мм гаубицы тяжелого артиллерийского резерва. Добротным матом разбудили похмельных зенитчиков, которые нежились в увитых плющом домах соседнего Миловца. На их трофейные «восемь-восемь» ставили прежде всего - единственная дорога (по ней сейчас и скрипел подвеской восстановленный инвалид) не могла миновать этот последний перед зоной союзников пост. Так что сбежавшего в горы Найденова мгновенно обхватило кольцо.
– На этот раз, конец Ваньке! - высказал предположение подполковнику Градову все тот же дежурный. - Полная, товарищ подполковник, амба!
– Может, это и к лучшему. - мрачно ответил тот.
В политотделе Армии насчет Черепа сомнений тоже не оставалось; приказ зенитчикам был недвусмысленен. Занять позиции было проще простого: два орудия стояли прямо у въезда в город. Затворы 88-мм зениток один за другим подали металлические голоса. Но до подхода смехотворного танка еще оставалось время (Pz 35(t) кружился по горному серпантину, прежде чем выкатиться на прямую наводку). Командир батареи, опухший от ночных возлияний старшина, простонал нахлобучившим каски, страдающим так же, как и он, подчиненным: «Перекур!»
И первым рухнул на бруствер, выхватывая портсигар из кармана гимнастерки.
А упрятанный от пушек горной грядой Иван Иваныч тем временем действовал: педали и рычаги оказались на редкость послушны, корпус сквозь распахнутые люки резало щедрое местное солнце. По кусочкам собранный двигатель вел себя выше всяких похвал. Даже 37-мм пукалка, бережно хранящая единственный «бронебойный», доложила о полной готовности.
«Он там» - сказал благодарный за все чешский танк. - «Он никуда не делся. Он ждет тебя. Он уже утоптал место боя. „Восемь-восемь“ его готова и наводчик прильнул к прицелу».
– Знаю! - сквозь грохотание двигателя кричал танку безумный Иван Иваныч. - Поднажми, и я догоню!…
И Ванька смотрел на небо: танковый Бог, как всегда, улыбался. Танкошлем Господа был подобен горе. Рычаги небесного танка ушли в бесконечность. Башня «тридцатьчетверки» заслонила Вселенную. Бог катил следом, гремели космические катки.
– Еще пять минут! - зевнул все еще не покинувший царство похмелья командир батареи, поглядев на подошедшего к позициям любопытствующего офицера. Старший лейтенант, не смотря на свои румяные двадцать годков, в составе все той же Третьей Танковой успел перемахнуть и Вислу и Одер. Юный фронтовик оказался в гостеприимном Миловце совсем не случайно: сдобная улыбчивая чешка (еще в Праге лейтенант подсадил ее на броню), с которой он не сомкнул глаз всю эту восхитительную, наполненную пением ангелов, ночь, была родом из здешних мест.
Лейтенант не случайно проявил интерес: он знал, кому предназначен залп: Ваньку Черепа в деле он видел неоднократно. Похлопав по впечатляющему стволу одной из готовых «восемь-восемь», лейтеха задумался.
– Не сомневайтесь, товарищ. - уловив скептицизм, старший зенитчик лениво жевал папиросу. - У предателя социалистической родины нет шансов. Сто метров до поворота. Стоит ему только выскочить… Давай, ребята! - прикрикнул на своих. - Пониже угол, пониже…
Стволы опустились почти к земле.
Старенький, кое-как залатанный Иваном Иванычем Pz 35(t) (впрочем, как и всякий другой танк) имел удивительное чутье. Но политруки, штабы, «особисты», зенитки, САУ и отчаянные переговоры «СМЕРШа» на английском с той стороной, водителя сейчас не занимали - монстр ожидал теперь уже за Миловцем - белели знакомые 200-ммилиметровые борта, грязью и тиной покрылись гусеницы, монокулярный глаз неторопливо нащупывал цель. Дьяволы в башне вовсю уже крутили маховик наводки и доставали из боеукладки «кумулятивный». Чудовищный ствол, без сомнения, был ими прочищен. Однако, хлебнувший огня и дыма танкист, в черной от пятен, не по росту, шинели, весь обвешанный медалями и орденами, не сомневался - для удара хватит и этой устаревшей, трогательной вагонетки. Достаточно и одного, пусть и 37-ммилиметрового, «малыша».
– «Жми, Иван! - грохотала небесная музыка. - Жми!… Он никуда не делся!»
И Ванька жал.
К О Н Е Ц
P. S. В ходе обдумывания и осуществления замысла мною были использованы многочисленные источники. Заочно хочется поблагодарить знатоков отечественного и зарубежного танкостроения М. Свирина, М. Барятинского, А. Драбкина, английского историка А. Бивора, немецких исследователей А. Бухнера и Г. Беддекера, книги которых так мне помогли.
Возможно, в комментарии закрались отдельные неточности. Надеюсь, в этом случае, читатели меня поправят и простят.
С уважением. Автор.