Страница:
– Вообще-то, – вмешался Андерсон, поглядев наверх, – мало кому известно, но в куполе есть шестиугольный люк, который открывается, как портал. Можно заглянуть в него и…
– Постойте, – перебил его Лэнгдон, – вы не понимаете. Преступник имел в виду метафорический портал, которого не существует на самом деле. И фраза «Питер укажет путь» тоже иносказательна. Этот жест – рука с вытянутыми указательным и большим пальцами – известный символ Мистерий древности, он встречается во многих произведениях искусства. К примеру, его можно увидеть на трех самых известных зашифрованных картинах Леонардо да Винчи: «Тайная вечеря», «Поклонение волхвов» и «Иоанн Креститель». Это символ мистической связи человека с Богом.
«Как внизу, так и вверху». Странные слова безумца начали обретать для Лэнгдона смысл.
– Первый раз его вижу, – буркнула Сато.
«Тогда хоть раз включите спортивный канал», – подумал Лэнгдон. Ему всегда было забавно видеть, как профессиональные спортсмены, благодаря Бога за тачдаун или хоумран, воздевают руку к небу. Интересно, многие ли из них догадываются, что это дохристианская традиция признания высшей мистической силы, которая на короткий миг превратила их в бога, способного творить чудеса?
– Видите ли, – сказал Лэнгдон, – до руки Питера в Ротонде Капитолия была другая указующая рука.
Сато посмотрела на него как на ненормального.
– То есть?
Лэнгдон кивнул на ее наладонник.
– Наберите в поисковике «Джордж Вашингтон Зевс».
Сато с недоверчивым видом начала печатать. Андерсон с опаской подошел ближе и заглянул ей через плечо.
Лэнгдон сказал:
– Раньше в Ротонде стояла огромная статуя Джорджа Вашингтона… изображенного в виде бога. Он сидел в той же позе, что и Зевс в Пантеоне: грудь обнажена, в левой руке меч, а правая указывает вверх.
Сато, по-видимому, нашла нужную картинку, потому что Андерсон потрясенно уставился на экран ее блэкберри.
– Погодите, это Джордж Вашингтон?!
– Да, – кивнул Лэнгдон. – В виде Зевса.
– Смотрите, его правая рука в том же положении, что и рука мистера Соломона, – заметил Андерсон.
«Я же говорил, это не случайно».
Когда со статуи работы Горацио Гриноу впервые скинули покрывало, многие шутили, что Вашингтон тянется к небу в отчаянной попытке найти какую-нибудь одежду. Религиозные устои Америки со временем изменились, шутливая критика перешла в нападки, и статую в конце концов заперли в сарае восточного сада. Теперь она нашла приют в Смитсоновском национальном музее американской истории, где у тех, кто видит статую, нет поводов принять ее за последнюю связующую нить со временами, когда отец-основатель этой страны оберегал покой Капитолия подобно богу… подобно Зевсу, стерегущему Пантеон.
Сато набрала чей-то номер – по-видимому, она решила, что сейчас самое время позвонить кому-то из своих людей.
– Что-нибудь узнали? – спросила она. – Понятно. – Сато посмотрела на Лэнгдона, затем на руку. – Это точно? Хорошо, спасиб о.
Она повесила трубку и повернулась к Лэнгдону:
– Мои сотрудники изучили необходимую литературу и подтвердили существование так называемой Руки мистерий с изображениями звезды, солнца, ключа, венца и фонаря на кончиках пальцев. Она действительно символизировала приглашение к познанию тайной мудрости.
– Я рад.
– Зря радуетесь, – отрезала Сато. – Похоже, мы в тупике – пока вы не перестанете скрывать от меня то, что знаете.
– Мэм?..
Сато подошла ближе.
– Мы прошли полный круг, профессор Лэнгдон. Вы не сообщили мне ничего, что не смогли бы выяснить мои сотрудники. Поэтому я повторяю вопрос: зачем похититель заманил вас в Вашингтон? Что в вас такого особенного? Что известно только вам?
– Я же говорил! – сердито ответил Лэнгдон. – Понятия не имею, с какой стати этот полоумный решил, что у меня вообще есть какие-то сведения!
Лэнгдона так и подмывало спросить, откуда Сато узнала о его приезде в Вашингтон, но это они тоже проходили.
«Она не расколется».
– Если бы я знал, что делать дальше, я бы сказал. Но я не знаю. По традиции Руку мистерий протягивал ученику учитель. Затем ученик получал ряд указаний… как добраться до храма, имя учителя, который обучит его… чему-то! Но преступник оставил нам только пять татуировок! Не самая… – Лэнгдон резко умолк.
Сато прищурилась.
– Что такое?
Лэнгдон вновь бросил взгляд на руку. «Пять татуировок». Теперь он понял, что, возможно, ошибался.
– Профессор? – не унималась Сато.
Лэнгдон медленно приблизился к жуткому предмету на полу.
«Питер укажет путь».
– Прежде мне приходило в голову, что похититель мог оставить в руке какую-нибудь вещь – карту, письмо или записку с адресом.
– Нет, – сказал Андерсон, – как видите, пальцы сжаты неплотно, и в ладони ничего нет.
– Верно, – согласился Лэнгдон, – но я подумал… – Он присел на корточки, стараясь заглянуть под пальцы. – Может, преступник писал не на бумаге.
– На коже? – уточнил Андерсон.
Лэнгдон кивнул.
– Ну, есть там что-нибудь? – нетерпеливо спросила Сато.
Он нагнулся еще ниже.
– Угол не тот. Я не могу…
– Ох, да бросьте! – воскликнула Сато, подходя ближе. – Отогните пальцы, и дело с концом!
Андерсон преградил ей путь.
– Мэм! Надо дождаться криминалистов, а уж тогда…
– Мне нужны ответы, – заявила Сато, подходя к руке.
Она села на корточки и отодвинула Лэнгдона в сторону. Тот встал и с недоумением воззрился на директора СБ: Сато вытащила из кармана ручку, осторожно вставила ее под сомкнутые пальцы и по очереди их разогнула. Теперь ладонь была видна целиком.
Сато взглянула на Лэнгдона, и ее тонкие губы тронула улыбка.
– Опять вы оказались правы, профессор.
Глава 22
Глава 23
– Постойте, – перебил его Лэнгдон, – вы не понимаете. Преступник имел в виду метафорический портал, которого не существует на самом деле. И фраза «Питер укажет путь» тоже иносказательна. Этот жест – рука с вытянутыми указательным и большим пальцами – известный символ Мистерий древности, он встречается во многих произведениях искусства. К примеру, его можно увидеть на трех самых известных зашифрованных картинах Леонардо да Винчи: «Тайная вечеря», «Поклонение волхвов» и «Иоанн Креститель». Это символ мистической связи человека с Богом.
«Как внизу, так и вверху». Странные слова безумца начали обретать для Лэнгдона смысл.
– Первый раз его вижу, – буркнула Сато.
«Тогда хоть раз включите спортивный канал», – подумал Лэнгдон. Ему всегда было забавно видеть, как профессиональные спортсмены, благодаря Бога за тачдаун или хоумран, воздевают руку к небу. Интересно, многие ли из них догадываются, что это дохристианская традиция признания высшей мистической силы, которая на короткий миг превратила их в бога, способного творить чудеса?
– Видите ли, – сказал Лэнгдон, – до руки Питера в Ротонде Капитолия была другая указующая рука.
Сато посмотрела на него как на ненормального.
– То есть?
Лэнгдон кивнул на ее наладонник.
– Наберите в поисковике «Джордж Вашингтон Зевс».
Сато с недоверчивым видом начала печатать. Андерсон с опаской подошел ближе и заглянул ей через плечо.
Лэнгдон сказал:
– Раньше в Ротонде стояла огромная статуя Джорджа Вашингтона… изображенного в виде бога. Он сидел в той же позе, что и Зевс в Пантеоне: грудь обнажена, в левой руке меч, а правая указывает вверх.
Сато, по-видимому, нашла нужную картинку, потому что Андерсон потрясенно уставился на экран ее блэкберри.
– Погодите, это Джордж Вашингтон?!
– Да, – кивнул Лэнгдон. – В виде Зевса.
– Смотрите, его правая рука в том же положении, что и рука мистера Соломона, – заметил Андерсон.
«Я же говорил, это не случайно».
Когда со статуи работы Горацио Гриноу впервые скинули покрывало, многие шутили, что Вашингтон тянется к небу в отчаянной попытке найти какую-нибудь одежду. Религиозные устои Америки со временем изменились, шутливая критика перешла в нападки, и статую в конце концов заперли в сарае восточного сада. Теперь она нашла приют в Смитсоновском национальном музее американской истории, где у тех, кто видит статую, нет поводов принять ее за последнюю связующую нить со временами, когда отец-основатель этой страны оберегал покой Капитолия подобно богу… подобно Зевсу, стерегущему Пантеон.
Сато набрала чей-то номер – по-видимому, она решила, что сейчас самое время позвонить кому-то из своих людей.
– Что-нибудь узнали? – спросила она. – Понятно. – Сато посмотрела на Лэнгдона, затем на руку. – Это точно? Хорошо, спасиб о.
Она повесила трубку и повернулась к Лэнгдону:
– Мои сотрудники изучили необходимую литературу и подтвердили существование так называемой Руки мистерий с изображениями звезды, солнца, ключа, венца и фонаря на кончиках пальцев. Она действительно символизировала приглашение к познанию тайной мудрости.
– Я рад.
– Зря радуетесь, – отрезала Сато. – Похоже, мы в тупике – пока вы не перестанете скрывать от меня то, что знаете.
– Мэм?..
Сато подошла ближе.
– Мы прошли полный круг, профессор Лэнгдон. Вы не сообщили мне ничего, что не смогли бы выяснить мои сотрудники. Поэтому я повторяю вопрос: зачем похититель заманил вас в Вашингтон? Что в вас такого особенного? Что известно только вам?
– Я же говорил! – сердито ответил Лэнгдон. – Понятия не имею, с какой стати этот полоумный решил, что у меня вообще есть какие-то сведения!
Лэнгдона так и подмывало спросить, откуда Сато узнала о его приезде в Вашингтон, но это они тоже проходили.
«Она не расколется».
– Если бы я знал, что делать дальше, я бы сказал. Но я не знаю. По традиции Руку мистерий протягивал ученику учитель. Затем ученик получал ряд указаний… как добраться до храма, имя учителя, который обучит его… чему-то! Но преступник оставил нам только пять татуировок! Не самая… – Лэнгдон резко умолк.
Сато прищурилась.
– Что такое?
Лэнгдон вновь бросил взгляд на руку. «Пять татуировок». Теперь он понял, что, возможно, ошибался.
– Профессор? – не унималась Сато.
Лэнгдон медленно приблизился к жуткому предмету на полу.
«Питер укажет путь».
– Прежде мне приходило в голову, что похититель мог оставить в руке какую-нибудь вещь – карту, письмо или записку с адресом.
– Нет, – сказал Андерсон, – как видите, пальцы сжаты неплотно, и в ладони ничего нет.
– Верно, – согласился Лэнгдон, – но я подумал… – Он присел на корточки, стараясь заглянуть под пальцы. – Может, преступник писал не на бумаге.
– На коже? – уточнил Андерсон.
Лэнгдон кивнул.
– Ну, есть там что-нибудь? – нетерпеливо спросила Сато.
Он нагнулся еще ниже.
– Угол не тот. Я не могу…
– Ох, да бросьте! – воскликнула Сато, подходя ближе. – Отогните пальцы, и дело с концом!
Андерсон преградил ей путь.
– Мэм! Надо дождаться криминалистов, а уж тогда…
– Мне нужны ответы, – заявила Сато, подходя к руке.
Она села на корточки и отодвинула Лэнгдона в сторону. Тот встал и с недоумением воззрился на директора СБ: Сато вытащила из кармана ручку, осторожно вставила ее под сомкнутые пальцы и по очереди их разогнула. Теперь ладонь была видна целиком.
Сато взглянула на Лэнгдона, и ее тонкие губы тронула улыбка.
– Опять вы оказались правы, профессор.
Глава 22
Меряя шагами лабораторию, Кэтрин Соломон подняла манжету халата и посмотрела на часы. Она была не из тех, кто привык ждать, а сегодня весь ее мир словно бы замер: ни результатов поискового запроса от Триш, ни приезда брата, ни звонка от странного человека, по вине которого ей сейчас было так не по себе.
«Лучше бы он ничего мне не рассказывал», – подумала Кэтрин. Она всегда с большой осторожностью знакомилась с новыми людьми, однако этот человек, которого она видела лишь однажды, сразу завоевал ее доверие.
«Целиком и полностью».
Он позвонил днем, когда Кэтрин, как всегда по воскресеньям, смаковала последние номера научных журналов.
– Мисс Соломон, – прозвучал необычайно приятный мужской голос, – меня зовут Кристофер Аваддон. Я бы хотел переговорить с вами о вашем брате.
– Простите, кто вы? – переспросила она. «Откуда у него номер моего мобильного?»
– Доктор Кристофер Аваддон.
Кэтрин впервые слышала это имя.
Ее собеседник откашлялся, словно ему стало неловко.
– Прошу прощения, мисс Соломон. Я думал, брат вам обо мне рассказывал. Я его врач. Ваш контактный номер он оставил на случай непредвиденных обстоятельств.
У Кэтрин екнуло в груди.
– Что произошло?!
– Наверняка ничего страшного, – поспешил заверить ее врач. – Ваш брат сегодня не явился на прием, и я не могу до него дозвониться. Обычно он всегда предупреждает, если не может прийти, вот я и беспокоюсь. Наверное, не нужно было звонить…
– Нет-нет, спасибо вам за заботу! – Кэтрин лихорадочно пыталась вспомнить, слышала ли она имя этого человека. – Мы с Питером не разговаривали со вчерашнего утра, но он скорей всего просто забыл включить телефон. – Кэтрин недавно подарила ему новый айфон, однако Питер до сих пор толком не разобрался в его функциях. – Значит, вы его врач?
«Питер скрывает, что болен?»
В трубке воцарилась гнетущая тишина.
– Ох, извините, пожалуйста… Очевидно, я только что допустил непростительную профессиональную ошибку, позвонив вам. Мистер Соломон говорил, что вам известно о его визитах ко мне, но теперь я вижу, что это не так.
«Мой брат солгал своему врачу?»
Кэтрин не на шутку разволновалась.
– Он болен?
– Простите, мисс Соломон, врачебная тайна не позволяет мне обсуждать с кем-либо здоровье вашего брата. И уж конечно, не следовало говорить вам, что он мой пациент. На этом давайте попрощаемся, но, если он выйдет на связь, передайте, чтобы сразу же мне позвонил.
– Постойте! – воскликнула Кэтрин. – Умоляю, скажите, что с ним такое?
Доктор Аваддон вздохнул, коря себя за допущенную ошибку.
– Мисс Соломон, не стоит огорчаться… хотя я прекрасно вас понимаю. Не волнуйтесь, с вашим братом все хорошо. Он только вчера был у меня.
– Вчера? А следующий визит назначен на сегодня? Выходит, это серьезно.
Доктор тяжело вздохнул.
– Давайте подождем еще чуть-чуть, прежде чем…
– Я еду к вам, – перебила его Кэтрин. – Где вы находитесь?
Тишина.
– Доктор Аваддон? Я и сама найду ваш адрес, но будет проще, если вы мне его продиктуете. В любом случае я скоро приеду.
Он помолчал.
– Если мы встретимся, мисс Соломон, будьте добры, не говорите об этом брату, пока мне не представится шанс объяснить свою оплошность.
– Хорошо.
– Благодарю. Мой офис в районе Калорама-Хайтс. – Он назвал адрес.
Через двадцать минут Кэтрин Соломон уже колесила по величавым улицам престижного жилого района. Сначала она позвонила на все номера брата – безрезультатно. Ее не так уж волновало, где сейчас Питер, но весть о том, что он тайно посещает врача, обеспокоила Кэтрин не на шутку.
Наконец отыскав нужный дом, Кэтрин растерялась.
«И здесь находится кабинет врача?»
Вход в роскошный особняк преграждали кованые ворота, оборудованные камерами; за воротами простиралась обширная зеленая лужайка. Кэтрин притормозила, чтобы уточнить адрес. Одна из камер тут же повернулась в ее сторону, и в следующий миг ворота распахнулись. Кэтрин осторожно подъехала к дому и остановила машину у гаража на шесть машин, рядом с длинным лимузином.
«Ничего себе врач!..»
Она вышла из машины. В ту же секунду входная дверь особняка отворилась, и на пороге возник элегантный мужчина. Он был красив, необычайно высок и довольно молод – по голосу Кэтрин решила, что он старше. Тем не менее доктор выглядел изысканно и отличался лоском, какой обычно свойственен мужчинам в возрасте, – безупречный костюм с галстуком, идеально уложенные светлые волосы…
– Мисс Соломон, я доктор Кристофер Аваддон, – произнес он легким, воздушным шепотом.
Они пожали друг другу руки – кожа у него была мягкая и ухоженная.
– Кэтрин Соломон, – представилась она, стараясь не смотреть на его чересчур гладкое и загорелое лицо.
«Он что, мажется тональным кремом?»
С растущей тревогой она вошла в роскошно обставленный холл. Откуда-то звучала классическая музыка, и пахло так, словно где-то курили фимиам.
– У вас очень красиво, – сказала Кэтрин, – но я ожидала увидеть более рабочую обстановку.
– Мне повезло, я могу работать дома. – Доктор Аваддон пригласил ее в гостиную и подвел к камину, в котором потрескивал огонь. – Чувствуйте себя как дома. Я заварил чай – сейчас принесу, и мы с вами побеседуем. – Он ушел на кухню.
Кэтрин Соломон не села. Она научилась доверять женской интуиции, и что-то в этом доме было неладно – по спине даже побежали мурашки. Гостиная, обставленная антиквариатом, совершенно не походила на приемную врача. На стенах висели картины со странными античными сюжетами. Кэтрин остановилась перед большим полотном с тремя грациями – их обнаженные тела были выписаны яркими, живыми красками.
– Это Майкл Паркс, масло. – Доктор Аваддон бесшумно возник за ее спиной, неся поднос с горячим чаем. – Сядем у камина? – Он жестом предложил ей кресло. – У вас нет причин нервничать.
– Я не нервничаю, – слишком быстро ответила Кэтрин.
Он тепло улыбнулся.
– Видите ли, это моя работа – чувствовать, когда люди нервничают.
– Простите?
– Я психиатр, мисс Соломон. Это моя профессия. Ваш брат ходит ко мне уже больше года. Я его лечащий врач.
Кэтрин недоуменно воззрилась на доктора.
«Мой брат лечится у психиатра?»
– Часто пациенты не желают афишировать лечение такого рода. Я допустил грубую ошибку, позвонив вам, но в свое оправдание могу сказать, что ваш брат сбил меня с толку.
– Я… я понятия не имела.
– Простите, что заставил вас понервничать, – с искренним сожалением проговорил доктор Аваддон. – Кстати, я заметил, что вы приглядываетесь к моему лицу. Да, я пользуюсь косметикой. – Он смущенно потрогал щеку. – У меня кожная болезнь, которую я предпочитаю скрывать. Обычно крем наносит жена, но, когда она в отъезде, приходится полагаться на собственные неумелые руки.
Кэтрин кивнула, не в силах вымолвить ни слова от стыда.
– А эти чудесные волосы, – он тронул свою пышную шевелюру, – парик. Кожная болезнь затронула волосяные луковицы, и все мои волосы сбежали с корабля. – Доктор пожал плечами. – Наверное, тщеславие – мой единственный грех: чересчур много внимания уделяю внешности.
– В таком случае мой грех – невоспитанность.
– Что вы! – Аваддон обезоруживающе улыбнулся. – Начнем, пожалуй, с чая?
Они устроились у камина, и Аваддон взялся за чайник.
– Ваш брат приучил меня пить чай во время наших встреч. Он говорит, все Соломоны – большие любители чая.
– Да, семейная традиция, – кивнула Кэтрин. – Черный, пожалуйста.
Несколько минут они пили чай и разговаривали о пустяках, но Кэтрин не терпелось узнать о брате.
– Так почему Питер вас посещает? – спросила она.
«И почему он не сказал об этом мне?» Да, на долю Питера выпало немало горя – в юности он потерял отца, а потом, с перерывом в пять лет, похоронил единственного сына и мать. Однако он всегда отыскивал способ не отчаиваться и жить дальше.
Аваддон отпил чаю.
– Ваш брат обратился ко мне, потому что может мне доверять. Я для него не просто врач, нас связывают более тесные узы. – Он кивнул на стену, где висел какой-то документ в рамочке, похожий на диплом. Кэтрин разглядела двуглавого феникса.
– Вы масон?
«Да еще и самой высокой степени!»
– Видите ли, мы с Питером в некотором роде братья.
– Вы, наверно, совершили что-то выдающееся, раз вас посвятили в тридцать третий градус.
– Не совсем, – ответил Аваддон. – Мне досталось немалое наследство, и я часто поддерживаю масонские благотворительные фонды.
Теперь Кэтрин поняла, почему ее брат так доверяет молодому врачу.
«Масон с большим состоянием, вдобавок меценат и интересуется историей.
Похоже, у доктора Аваддона было много общего с ее братом.
– Когда я спросила, почему мой брат вас посещает, я имела в виду немного другое: не то, почему он выбрал именно вас, а зачем ему вообще понадобились услуги психиатра?
Доктор Аваддон улыбнулся:
– Да, я понял. Просто хотел вежливо уйти от ответа. Мне нельзя обсуждать с вами дела моего пациента. – Он замолчал. – Однако, должен признать, я несколько озадачен. Почему он скрывает от вас наши беседы? Ведь они имеют непосредственное отношение к вашей работе.
– К моей работе?! – воскликнула Кэтрин, пойманная врасплох.
«Брат рассказал кому-то о моих экспериментах?»
– Недавно ваш брат советовался со мной насчет психологических последствий, которые могут иметь ваши недавние открытия.
Кэтрин чуть не поперхнулась чаем.
– В самом деле?.. Удивительно, – выдавила она.
«Неужели Питер проболтался о моей работе своему психиатру?»
В целях соблюдения секретности брат и сестра договорились, что ни в коем случае и ни с кем не станут обсуждать происходящее в лаборатории. Мало того, на строгой конфиденциальности настаивал именно Питер.
– Мисс Соломон, вы, разумеется, понимаете, что ваш брат очень беспокоится, какой эффект произведут ваши исследования, когда о них узнает весь мир. Питер приезжал ко мне обсудить возможные последствия… психологического характера.
– Понятно, – ответила Кэтрин. Чашка в ее руках слегка дрожала.
– Мы с Питером поднимали сложные вопросы: что случится с людьми после того, как великие тайны мироздания наконец будут открыты? Что произойдет, если то, что многие принимали на веру, окажется фактом? Или, напротив, вымыслом? Не лучше ли оставить некоторые вопросы без ответа?
Кэтрин не верила собственным ушам, однако старалась не дать воли чувствам.
– Доктор Аваддон, поймите меня правильно, я бы предпочла не обсуждать с вами мою работу. Я не собираюсь оглашать результаты исследований, и до поры до времени мои открытия надежно спрятаны в лаборатории.
– Интересно… – Аваддон в задумчивости откинулся на спинку кресла. – Так или иначе, я посоветовал вашему брату прийти сегодня, потому что вчера у него произошел срыв. В таких случаях я обычно прошу клиентов…
– Срыв? – Сердце Кэтрин забилось быстрее. – То есть нервный? – Ее брат никогда не страдал нервными расстройствами.
– Я вижу, что огорчил вас, – ласково обратился к ней Аваддон. – Простите меня. Учитывая неловкие обстоятельства, мне понятно ваше желание получить ответы на тревожащие вас вопросы.
– Мои желания тут ни при чем. Родных, кроме брата, у меня нет. Никто не знает его лучше, чем я, так что если вы расскажете, что стряслось, я постараюсь вам помочь. Мы оба хотим Питеру только добра.
На несколько секунд доктор Аваддон умолк, а затем медленно закивал, словно признавая правоту Кэтрин. Наконец он проговорил:
– Мисс Соломон, видите ли, если я решу поделиться с вами этой информацией, то лишь потому, что ваши догадки могут помочь в лечении Питера.
– Разумеется.
Аваддон подался вперед и оперся локтями на колени.
– Мисс Соломон, с тех пор, как ваш брат начал ко мне ходить, я заметил, что в глубине души он постоянно борется с чувством вины. Я никогда не давил на него – Питер приходит не для этого. И все-таки вчера, по ряду веских причин, я задал ему этот вопрос. – Аваддон посмотрел Кэтрин в глаза. – Ваш брат излил мне душу – весьма неожиданно и бурно. Он наговорил такого, чего я не ожидал услышать. В частности, он подробно описал события того вечера, когда убили вашу мать.
«Канун Рождества – почти десять лет назад. Она умерла у меня на руках».
– По словам Питера, вашу мать убил грабитель, искавший в доме некий предмет.
– Так и было.
Аваддон смерил ее испытующим взглядом.
– И Питер застрелил того человека.
– Верно.
Аваддон погладил подбородок.
– А вы помните, что именно искал грабитель?
Вот уже десять лет Кэтрин тщетно пыталась об этом забыть.
– Да, ему была нужна какая-то вещь, но никто из нас не понимал, о чем он говорил. Его требования не имели никакого смысла.
– Ну, для вашего брата они имели смысл.
– Что? – Кэтрин резко выпрямилась.
– Если верить вчерашнему рассказу, Питер точно знал, что именно нужно грабителю, но не захотел расстаться с этой вещью, вот и сделал вид, будто ему ничего не известно.
– Бред! Питер не мог это знать. Грабитель нес какую-то околесицу!
– Любопытно… – Доктор Аваддон сделал несколько пометок в блокноте. – Как я уже сказал, ваш брат заявил, что знал обо всем. Он считает, если бы пошел на условия грабителя, ваша мать осталась бы жива. Эта мысль – корень всех его мучений.
Кэтрин потрясла головой.
– Безумие…
Аваддон огорченно понурил голову.
– Мисс Соломон, благодарю вас за информацию. Как я и боялся, ваш брат сейчас немного оторван от реальности… Признаться, из-за этих опасений я и пригласил его на повторный прием. Бред – нередкое явление, когда дело доходит до болезненных воспоминаний.
Кэтрин покачала головой:
– Питер – здравомыслящий и рассудительный человек.
– Да, но…
– Что «но»?
– Рассказ о событиях того вечера был только началом… крошечной частью длинной и неправдоподобной истории.
Кэтрин подалась вперед.
– Что он вам наговорил?
Аваддон печально улыбнулся:
– Мисс Соломон, позвольте задать вопрос: брат когда-нибудь обсуждал с вами нечто спрятанное в Вашингтоне… или говорил, что стережет бесценное сокровище… некую древнюю мудрость?
Кэтрин была изумлена.
– О чем это вы?
Доктор Аваддон протяжно вздохнул.
– Я расскажу вам нечто такое, что глубоко вас потрясет, Кэтрин. – Он умолк и посмотрел ей в глаза. – И я буду несказанно признателен за любые дополнительные сведения по этому поводу. – Он потянулся к ее чашке. – Еще чаю?
«Лучше бы он ничего мне не рассказывал», – подумала Кэтрин. Она всегда с большой осторожностью знакомилась с новыми людьми, однако этот человек, которого она видела лишь однажды, сразу завоевал ее доверие.
«Целиком и полностью».
Он позвонил днем, когда Кэтрин, как всегда по воскресеньям, смаковала последние номера научных журналов.
– Мисс Соломон, – прозвучал необычайно приятный мужской голос, – меня зовут Кристофер Аваддон. Я бы хотел переговорить с вами о вашем брате.
– Простите, кто вы? – переспросила она. «Откуда у него номер моего мобильного?»
– Доктор Кристофер Аваддон.
Кэтрин впервые слышала это имя.
Ее собеседник откашлялся, словно ему стало неловко.
– Прошу прощения, мисс Соломон. Я думал, брат вам обо мне рассказывал. Я его врач. Ваш контактный номер он оставил на случай непредвиденных обстоятельств.
У Кэтрин екнуло в груди.
– Что произошло?!
– Наверняка ничего страшного, – поспешил заверить ее врач. – Ваш брат сегодня не явился на прием, и я не могу до него дозвониться. Обычно он всегда предупреждает, если не может прийти, вот я и беспокоюсь. Наверное, не нужно было звонить…
– Нет-нет, спасибо вам за заботу! – Кэтрин лихорадочно пыталась вспомнить, слышала ли она имя этого человека. – Мы с Питером не разговаривали со вчерашнего утра, но он скорей всего просто забыл включить телефон. – Кэтрин недавно подарила ему новый айфон, однако Питер до сих пор толком не разобрался в его функциях. – Значит, вы его врач?
«Питер скрывает, что болен?»
В трубке воцарилась гнетущая тишина.
– Ох, извините, пожалуйста… Очевидно, я только что допустил непростительную профессиональную ошибку, позвонив вам. Мистер Соломон говорил, что вам известно о его визитах ко мне, но теперь я вижу, что это не так.
«Мой брат солгал своему врачу?»
Кэтрин не на шутку разволновалась.
– Он болен?
– Простите, мисс Соломон, врачебная тайна не позволяет мне обсуждать с кем-либо здоровье вашего брата. И уж конечно, не следовало говорить вам, что он мой пациент. На этом давайте попрощаемся, но, если он выйдет на связь, передайте, чтобы сразу же мне позвонил.
– Постойте! – воскликнула Кэтрин. – Умоляю, скажите, что с ним такое?
Доктор Аваддон вздохнул, коря себя за допущенную ошибку.
– Мисс Соломон, не стоит огорчаться… хотя я прекрасно вас понимаю. Не волнуйтесь, с вашим братом все хорошо. Он только вчера был у меня.
– Вчера? А следующий визит назначен на сегодня? Выходит, это серьезно.
Доктор тяжело вздохнул.
– Давайте подождем еще чуть-чуть, прежде чем…
– Я еду к вам, – перебила его Кэтрин. – Где вы находитесь?
Тишина.
– Доктор Аваддон? Я и сама найду ваш адрес, но будет проще, если вы мне его продиктуете. В любом случае я скоро приеду.
Он помолчал.
– Если мы встретимся, мисс Соломон, будьте добры, не говорите об этом брату, пока мне не представится шанс объяснить свою оплошность.
– Хорошо.
– Благодарю. Мой офис в районе Калорама-Хайтс. – Он назвал адрес.
Через двадцать минут Кэтрин Соломон уже колесила по величавым улицам престижного жилого района. Сначала она позвонила на все номера брата – безрезультатно. Ее не так уж волновало, где сейчас Питер, но весть о том, что он тайно посещает врача, обеспокоила Кэтрин не на шутку.
Наконец отыскав нужный дом, Кэтрин растерялась.
«И здесь находится кабинет врача?»
Вход в роскошный особняк преграждали кованые ворота, оборудованные камерами; за воротами простиралась обширная зеленая лужайка. Кэтрин притормозила, чтобы уточнить адрес. Одна из камер тут же повернулась в ее сторону, и в следующий миг ворота распахнулись. Кэтрин осторожно подъехала к дому и остановила машину у гаража на шесть машин, рядом с длинным лимузином.
«Ничего себе врач!..»
Она вышла из машины. В ту же секунду входная дверь особняка отворилась, и на пороге возник элегантный мужчина. Он был красив, необычайно высок и довольно молод – по голосу Кэтрин решила, что он старше. Тем не менее доктор выглядел изысканно и отличался лоском, какой обычно свойственен мужчинам в возрасте, – безупречный костюм с галстуком, идеально уложенные светлые волосы…
– Мисс Соломон, я доктор Кристофер Аваддон, – произнес он легким, воздушным шепотом.
Они пожали друг другу руки – кожа у него была мягкая и ухоженная.
– Кэтрин Соломон, – представилась она, стараясь не смотреть на его чересчур гладкое и загорелое лицо.
«Он что, мажется тональным кремом?»
С растущей тревогой она вошла в роскошно обставленный холл. Откуда-то звучала классическая музыка, и пахло так, словно где-то курили фимиам.
– У вас очень красиво, – сказала Кэтрин, – но я ожидала увидеть более рабочую обстановку.
– Мне повезло, я могу работать дома. – Доктор Аваддон пригласил ее в гостиную и подвел к камину, в котором потрескивал огонь. – Чувствуйте себя как дома. Я заварил чай – сейчас принесу, и мы с вами побеседуем. – Он ушел на кухню.
Кэтрин Соломон не села. Она научилась доверять женской интуиции, и что-то в этом доме было неладно – по спине даже побежали мурашки. Гостиная, обставленная антиквариатом, совершенно не походила на приемную врача. На стенах висели картины со странными античными сюжетами. Кэтрин остановилась перед большим полотном с тремя грациями – их обнаженные тела были выписаны яркими, живыми красками.
– Это Майкл Паркс, масло. – Доктор Аваддон бесшумно возник за ее спиной, неся поднос с горячим чаем. – Сядем у камина? – Он жестом предложил ей кресло. – У вас нет причин нервничать.
– Я не нервничаю, – слишком быстро ответила Кэтрин.
Он тепло улыбнулся.
– Видите ли, это моя работа – чувствовать, когда люди нервничают.
– Простите?
– Я психиатр, мисс Соломон. Это моя профессия. Ваш брат ходит ко мне уже больше года. Я его лечащий врач.
Кэтрин недоуменно воззрилась на доктора.
«Мой брат лечится у психиатра?»
– Часто пациенты не желают афишировать лечение такого рода. Я допустил грубую ошибку, позвонив вам, но в свое оправдание могу сказать, что ваш брат сбил меня с толку.
– Я… я понятия не имела.
– Простите, что заставил вас понервничать, – с искренним сожалением проговорил доктор Аваддон. – Кстати, я заметил, что вы приглядываетесь к моему лицу. Да, я пользуюсь косметикой. – Он смущенно потрогал щеку. – У меня кожная болезнь, которую я предпочитаю скрывать. Обычно крем наносит жена, но, когда она в отъезде, приходится полагаться на собственные неумелые руки.
Кэтрин кивнула, не в силах вымолвить ни слова от стыда.
– А эти чудесные волосы, – он тронул свою пышную шевелюру, – парик. Кожная болезнь затронула волосяные луковицы, и все мои волосы сбежали с корабля. – Доктор пожал плечами. – Наверное, тщеславие – мой единственный грех: чересчур много внимания уделяю внешности.
– В таком случае мой грех – невоспитанность.
– Что вы! – Аваддон обезоруживающе улыбнулся. – Начнем, пожалуй, с чая?
Они устроились у камина, и Аваддон взялся за чайник.
– Ваш брат приучил меня пить чай во время наших встреч. Он говорит, все Соломоны – большие любители чая.
– Да, семейная традиция, – кивнула Кэтрин. – Черный, пожалуйста.
Несколько минут они пили чай и разговаривали о пустяках, но Кэтрин не терпелось узнать о брате.
– Так почему Питер вас посещает? – спросила она.
«И почему он не сказал об этом мне?» Да, на долю Питера выпало немало горя – в юности он потерял отца, а потом, с перерывом в пять лет, похоронил единственного сына и мать. Однако он всегда отыскивал способ не отчаиваться и жить дальше.
Аваддон отпил чаю.
– Ваш брат обратился ко мне, потому что может мне доверять. Я для него не просто врач, нас связывают более тесные узы. – Он кивнул на стену, где висел какой-то документ в рамочке, похожий на диплом. Кэтрин разглядела двуглавого феникса.
– Вы масон?
«Да еще и самой высокой степени!»
– Видите ли, мы с Питером в некотором роде братья.
– Вы, наверно, совершили что-то выдающееся, раз вас посвятили в тридцать третий градус.
– Не совсем, – ответил Аваддон. – Мне досталось немалое наследство, и я часто поддерживаю масонские благотворительные фонды.
Теперь Кэтрин поняла, почему ее брат так доверяет молодому врачу.
«Масон с большим состоянием, вдобавок меценат и интересуется историей.
Похоже, у доктора Аваддона было много общего с ее братом.
– Когда я спросила, почему мой брат вас посещает, я имела в виду немного другое: не то, почему он выбрал именно вас, а зачем ему вообще понадобились услуги психиатра?
Доктор Аваддон улыбнулся:
– Да, я понял. Просто хотел вежливо уйти от ответа. Мне нельзя обсуждать с вами дела моего пациента. – Он замолчал. – Однако, должен признать, я несколько озадачен. Почему он скрывает от вас наши беседы? Ведь они имеют непосредственное отношение к вашей работе.
– К моей работе?! – воскликнула Кэтрин, пойманная врасплох.
«Брат рассказал кому-то о моих экспериментах?»
– Недавно ваш брат советовался со мной насчет психологических последствий, которые могут иметь ваши недавние открытия.
Кэтрин чуть не поперхнулась чаем.
– В самом деле?.. Удивительно, – выдавила она.
«Неужели Питер проболтался о моей работе своему психиатру?»
В целях соблюдения секретности брат и сестра договорились, что ни в коем случае и ни с кем не станут обсуждать происходящее в лаборатории. Мало того, на строгой конфиденциальности настаивал именно Питер.
– Мисс Соломон, вы, разумеется, понимаете, что ваш брат очень беспокоится, какой эффект произведут ваши исследования, когда о них узнает весь мир. Питер приезжал ко мне обсудить возможные последствия… психологического характера.
– Понятно, – ответила Кэтрин. Чашка в ее руках слегка дрожала.
– Мы с Питером поднимали сложные вопросы: что случится с людьми после того, как великие тайны мироздания наконец будут открыты? Что произойдет, если то, что многие принимали на веру, окажется фактом? Или, напротив, вымыслом? Не лучше ли оставить некоторые вопросы без ответа?
Кэтрин не верила собственным ушам, однако старалась не дать воли чувствам.
– Доктор Аваддон, поймите меня правильно, я бы предпочла не обсуждать с вами мою работу. Я не собираюсь оглашать результаты исследований, и до поры до времени мои открытия надежно спрятаны в лаборатории.
– Интересно… – Аваддон в задумчивости откинулся на спинку кресла. – Так или иначе, я посоветовал вашему брату прийти сегодня, потому что вчера у него произошел срыв. В таких случаях я обычно прошу клиентов…
– Срыв? – Сердце Кэтрин забилось быстрее. – То есть нервный? – Ее брат никогда не страдал нервными расстройствами.
– Я вижу, что огорчил вас, – ласково обратился к ней Аваддон. – Простите меня. Учитывая неловкие обстоятельства, мне понятно ваше желание получить ответы на тревожащие вас вопросы.
– Мои желания тут ни при чем. Родных, кроме брата, у меня нет. Никто не знает его лучше, чем я, так что если вы расскажете, что стряслось, я постараюсь вам помочь. Мы оба хотим Питеру только добра.
На несколько секунд доктор Аваддон умолк, а затем медленно закивал, словно признавая правоту Кэтрин. Наконец он проговорил:
– Мисс Соломон, видите ли, если я решу поделиться с вами этой информацией, то лишь потому, что ваши догадки могут помочь в лечении Питера.
– Разумеется.
Аваддон подался вперед и оперся локтями на колени.
– Мисс Соломон, с тех пор, как ваш брат начал ко мне ходить, я заметил, что в глубине души он постоянно борется с чувством вины. Я никогда не давил на него – Питер приходит не для этого. И все-таки вчера, по ряду веских причин, я задал ему этот вопрос. – Аваддон посмотрел Кэтрин в глаза. – Ваш брат излил мне душу – весьма неожиданно и бурно. Он наговорил такого, чего я не ожидал услышать. В частности, он подробно описал события того вечера, когда убили вашу мать.
«Канун Рождества – почти десять лет назад. Она умерла у меня на руках».
– По словам Питера, вашу мать убил грабитель, искавший в доме некий предмет.
– Так и было.
Аваддон смерил ее испытующим взглядом.
– И Питер застрелил того человека.
– Верно.
Аваддон погладил подбородок.
– А вы помните, что именно искал грабитель?
Вот уже десять лет Кэтрин тщетно пыталась об этом забыть.
– Да, ему была нужна какая-то вещь, но никто из нас не понимал, о чем он говорил. Его требования не имели никакого смысла.
– Ну, для вашего брата они имели смысл.
– Что? – Кэтрин резко выпрямилась.
– Если верить вчерашнему рассказу, Питер точно знал, что именно нужно грабителю, но не захотел расстаться с этой вещью, вот и сделал вид, будто ему ничего не известно.
– Бред! Питер не мог это знать. Грабитель нес какую-то околесицу!
– Любопытно… – Доктор Аваддон сделал несколько пометок в блокноте. – Как я уже сказал, ваш брат заявил, что знал обо всем. Он считает, если бы пошел на условия грабителя, ваша мать осталась бы жива. Эта мысль – корень всех его мучений.
Кэтрин потрясла головой.
– Безумие…
Аваддон огорченно понурил голову.
– Мисс Соломон, благодарю вас за информацию. Как я и боялся, ваш брат сейчас немного оторван от реальности… Признаться, из-за этих опасений я и пригласил его на повторный прием. Бред – нередкое явление, когда дело доходит до болезненных воспоминаний.
Кэтрин покачала головой:
– Питер – здравомыслящий и рассудительный человек.
– Да, но…
– Что «но»?
– Рассказ о событиях того вечера был только началом… крошечной частью длинной и неправдоподобной истории.
Кэтрин подалась вперед.
– Что он вам наговорил?
Аваддон печально улыбнулся:
– Мисс Соломон, позвольте задать вопрос: брат когда-нибудь обсуждал с вами нечто спрятанное в Вашингтоне… или говорил, что стережет бесценное сокровище… некую древнюю мудрость?
Кэтрин была изумлена.
– О чем это вы?
Доктор Аваддон протяжно вздохнул.
– Я расскажу вам нечто такое, что глубоко вас потрясет, Кэтрин. – Он умолк и посмотрел ей в глаза. – И я буду несказанно признателен за любые дополнительные сведения по этому поводу. – Он потянулся к ее чашке. – Еще чаю?
Глава 23
«Еще одна татуировка!»
Лэнгдон с тревогой опустился на колени рядом с раскрытой кистью Питера и изучил семь крошечных символов, прежде скрытых прижатыми к ладони пальцами.
– Это цифры, – удивленно сказал Лэнгдон. – Но они ни о чем мне не говорят.
– Первое – римское числительное, – заметил Андерсон.
– Вряд ли. Цифры IIIX не существует, вероятно, имелась в виду цифра: VII.
– А остальные? – спросила Сато.
– Точно не скажу… Похоже, это арабские 885.
– Арабские? Вроде самые обычные.
– Наши обычные цифры и есть арабские. – Лэнгдон так привык объяснять это студентам, что подготовил лекцию о вкладе восточных культур в мировую науку. Одним из их достижений была современная система счисления, обладающая такими преимуществами перед римской, как позиционная нумерация и наличие нуля. В конце лекции Лэнгдон обычно напоминал, что именно арабская культура подарила человечеству слово «al-kuhl» – название любимого напитка гарвардских первокурсников. Алкоголь.
Лэнгдон озадаченно посмотрел на цифры.
– Я даже не уверен, что это 885. Слишком уж прямые линии. Вдруг это не цифры?
– А что?
– Не знаю. Вся татуировка напоминает… руны.
– То есть? – не поняла Сато.
– Рунические буквы состояли из одних прямых линий, потому что их было проще высекать на камне.
– Если это руны, то что они значат?
Лэнгдон покачал головой. Он хорошо знал только один рунический алфавит, футарк – германскую форму письменности III века, а это был не футарк.
– Честно говоря, я даже не уверен, что это руны. Надо спросить специалиста. Известно множество рунических алфавитов: безлинейное руническое письмо хольсинг, коротковетвистые мэнские руны, «пунктированные» руны стунгнар…
– Питер Соломон – масон, не так ли?
Лэнгдон растерялся.
– Да, но при чем тут это? – Он встал, нависнув над крошечной женщиной.
– Вот вы мне и скажите. Вы говорили, что рунические буквы вырезали на камнях, а первые масоны, насколько я понимаю, были каменщиками. Я попросила своих специалистов узнать, какое отношение Рука мистерий может иметь к Питеру Соломону, и поиск выдал единственный результат. – Сато умолкла, словно подчеркивая важность своей находки. – Масоны.
Лэнгдон вздохнул. Будь его воля, он сказал бы Сато то же самое, что говорил студентам: «Поиск в “Гуглe” – не синоним “научных изысканий”». В наше время, когда для поиска по ключевым словам открыты огромные массивы информации, складывается ошибочное впечатление, что все на свете взаимосвязано. Мир опутан единой информационной паутиной, которая с каждым годом становится все плотнее и плотнее.
Лэнгдон собрал в кулак все свое терпение и ответил:
– Неудивительно, что ваши специалисты наткнулись на масонов. Вольные каменщики – более чем очевидная связь между Питером Соломоном и множеством других эзотерических тем.
– Верно, – согласилась Сато. – Потому и странно, что за весь вечер вы ни разу не упомянули братство вольных каменщиков. В конце концов, вы рассказывали о некой древней мудрости, доступной лишь избранным. Это не наводит вас на мысль о масонах?
– Наводит… а заодно на мысль о розенкрейцерах, каббалистах, алюмбрадах и других эзотерических обществах.
– Однако Питер Соломон – масон, и очень влиятельный. Всякий раз, как речь заходит о тайнах, масоны невольно приходят на ум – вот уж кто любит мутить воду!
Лэнгдон услышал недоверие в этих словах, и ему стало неприятно.
– Если хотите узнать что-нибудь о масонах, лучше спросите их самих.
– Я спрошу того, кому можно доверять.
Ее ответ показался Лэнгдону невежественным и обидным.
– Для справки, мэм, вся масонская философия построена на принципах честности и открытости. Масоны – одни из самых надежных людей, каких вам только повезет встретить в жизни.
– Существуют весьма убедительные доказательства обратного…
С каждой минутой директор Сато нравилась Лэнгдону все меньше и меньше. Долгие годы он изучал богатый символизм и обширную иконографию масонов, а потому знал, что масонство – одно из самых незаслуженно заклейменных и недопонятых обществ в мире. Регулярно обвиняемые то в поклонении дьяволу, то в стремлении захватить власть над миром, масоны предпочитали не отвечать на критику и оттого становились легкой мишенью.
– Как бы то ни было, – едко заметила Сато, – мы снова в тупике, мистер Лэнгдон. Вы либо чего-то не видите… либо недоговариваете. Человек, который нам нужен, сказал, что Питер Соломон выбрал именно вас. – Она смерила Лэнгдона ледяным взглядом. – Полагаю, пришло время перенести наш разговор в стены ЦРУ. Может, там вас озарит.
Лэнгдон даже не обратил внимания на эту угрозу. В голове у него крутились слова: «Питер Соломон выбрал вас». Эта фраза на фоне упоминания масонов подействовала на него странным образом. Лэнгдон взглянул на масонский перстень: одна из самых ценных вещей Питера, семейная реликвия с выгравированным двуглавым фениксом – главным символом масонской мудрости. Золото сверкнуло, и эта вспышка неожиданно высветила в сознании Лэнгдона полузабытое воспоминание.
Лэнгдон с тревогой опустился на колени рядом с раскрытой кистью Питера и изучил семь крошечных символов, прежде скрытых прижатыми к ладони пальцами.
– Первое – римское числительное, – заметил Андерсон.
– Вряд ли. Цифры IIIX не существует, вероятно, имелась в виду цифра: VII.
– А остальные? – спросила Сато.
– Точно не скажу… Похоже, это арабские 885.
– Арабские? Вроде самые обычные.
– Наши обычные цифры и есть арабские. – Лэнгдон так привык объяснять это студентам, что подготовил лекцию о вкладе восточных культур в мировую науку. Одним из их достижений была современная система счисления, обладающая такими преимуществами перед римской, как позиционная нумерация и наличие нуля. В конце лекции Лэнгдон обычно напоминал, что именно арабская культура подарила человечеству слово «al-kuhl» – название любимого напитка гарвардских первокурсников. Алкоголь.
Лэнгдон озадаченно посмотрел на цифры.
– Я даже не уверен, что это 885. Слишком уж прямые линии. Вдруг это не цифры?
– А что?
– Не знаю. Вся татуировка напоминает… руны.
– То есть? – не поняла Сато.
– Рунические буквы состояли из одних прямых линий, потому что их было проще высекать на камне.
– Если это руны, то что они значат?
Лэнгдон покачал головой. Он хорошо знал только один рунический алфавит, футарк – германскую форму письменности III века, а это был не футарк.
– Честно говоря, я даже не уверен, что это руны. Надо спросить специалиста. Известно множество рунических алфавитов: безлинейное руническое письмо хольсинг, коротковетвистые мэнские руны, «пунктированные» руны стунгнар…
– Питер Соломон – масон, не так ли?
Лэнгдон растерялся.
– Да, но при чем тут это? – Он встал, нависнув над крошечной женщиной.
– Вот вы мне и скажите. Вы говорили, что рунические буквы вырезали на камнях, а первые масоны, насколько я понимаю, были каменщиками. Я попросила своих специалистов узнать, какое отношение Рука мистерий может иметь к Питеру Соломону, и поиск выдал единственный результат. – Сато умолкла, словно подчеркивая важность своей находки. – Масоны.
Лэнгдон вздохнул. Будь его воля, он сказал бы Сато то же самое, что говорил студентам: «Поиск в “Гуглe” – не синоним “научных изысканий”». В наше время, когда для поиска по ключевым словам открыты огромные массивы информации, складывается ошибочное впечатление, что все на свете взаимосвязано. Мир опутан единой информационной паутиной, которая с каждым годом становится все плотнее и плотнее.
Лэнгдон собрал в кулак все свое терпение и ответил:
– Неудивительно, что ваши специалисты наткнулись на масонов. Вольные каменщики – более чем очевидная связь между Питером Соломоном и множеством других эзотерических тем.
– Верно, – согласилась Сато. – Потому и странно, что за весь вечер вы ни разу не упомянули братство вольных каменщиков. В конце концов, вы рассказывали о некой древней мудрости, доступной лишь избранным. Это не наводит вас на мысль о масонах?
– Наводит… а заодно на мысль о розенкрейцерах, каббалистах, алюмбрадах и других эзотерических обществах.
– Однако Питер Соломон – масон, и очень влиятельный. Всякий раз, как речь заходит о тайнах, масоны невольно приходят на ум – вот уж кто любит мутить воду!
Лэнгдон услышал недоверие в этих словах, и ему стало неприятно.
– Если хотите узнать что-нибудь о масонах, лучше спросите их самих.
– Я спрошу того, кому можно доверять.
Ее ответ показался Лэнгдону невежественным и обидным.
– Для справки, мэм, вся масонская философия построена на принципах честности и открытости. Масоны – одни из самых надежных людей, каких вам только повезет встретить в жизни.
– Существуют весьма убедительные доказательства обратного…
С каждой минутой директор Сато нравилась Лэнгдону все меньше и меньше. Долгие годы он изучал богатый символизм и обширную иконографию масонов, а потому знал, что масонство – одно из самых незаслуженно заклейменных и недопонятых обществ в мире. Регулярно обвиняемые то в поклонении дьяволу, то в стремлении захватить власть над миром, масоны предпочитали не отвечать на критику и оттого становились легкой мишенью.
– Как бы то ни было, – едко заметила Сато, – мы снова в тупике, мистер Лэнгдон. Вы либо чего-то не видите… либо недоговариваете. Человек, который нам нужен, сказал, что Питер Соломон выбрал именно вас. – Она смерила Лэнгдона ледяным взглядом. – Полагаю, пришло время перенести наш разговор в стены ЦРУ. Может, там вас озарит.
Лэнгдон даже не обратил внимания на эту угрозу. В голове у него крутились слова: «Питер Соломон выбрал вас». Эта фраза на фоне упоминания масонов подействовала на него странным образом. Лэнгдон взглянул на масонский перстень: одна из самых ценных вещей Питера, семейная реликвия с выгравированным двуглавым фениксом – главным символом масонской мудрости. Золото сверкнуло, и эта вспышка неожиданно высветила в сознании Лэнгдона полузабытое воспоминание.