Страница:
– О дорогая, я так рада, что ты приехала. – Ее мать оставила мужа и подошла к дочери, чтобы обнять ее. – Как дела?
– Прекрасно, – сказала Шей, целуя мать в мягкие, тщательно причесанные волосы. Она обняла ее, а затем посмотрела в сияющие от счастья глаза. – Что касается тебя, то мне не надо спрашивать, как твои дела. Я и так вижу, что у тебя все прекрасно, – сказала она матери, широко улыбаясь. – Ты прямо сияешь от счастья.
– Это все благодаря Джону, – ответила мать мягким голосом, в котором слышались интонации, свойственные молоденьким девушкам. Она потянула Джона к себе. – Джон, это моя дочь Шей.
Джон непринужденно взял ее за обе руки и внимательно посмотрел на нее. Шей поняла, откуда у Яна такие голубые глаза. Он унаследовал их от отца.
– Шей, ты такая же красивая, как и твоя мать, – ласково сказал Джон и поцеловал ее в щеку. – Прости меня за спешку, но я так страстно желал дать свое имя твоей матери, что даже не успел организовать официальную церемонию бракосочетания. Я думаю, что это простительно. Я просто сгорал от нетерпения.
– Ты сделал ее счастливой, Джон. Мне гораздо приятнее быть свидетелем ее счастья, чем обмениваться формальными комплиментами на официальном бракосочетании, – ответила Шей с такой же мягкой улыбкой.
– Нет, это она сделала меня счастливым, – возразил Джон. – Я испытываю такой прилив счастья, о котором уже давно забыл. Добро пожаловать в наш дом, Шей. Мы всегда будем рады видеть тебя здесь.
– Спасибо.
Он еще раз пожал ей руки, а затем отпустил ее и повернулся к Яну:
– Я вижу, что вы уже познакомились. Это мой сын.
– Да, я уже узнала о нем достаточно много, – сказала Шей, и ее глаза шутливо заблестели. – У меня такое ощущение, что я знаю его уже долгие годы.
– О, я так рада, что вы поладили, – вмешалась Селия. – Мы с Джоном очень надеялись, что вы станете друзьями.
– Ты была бы очень удивлена, мама, если бы знала, как я близко с ним познакомилась, – сказала Шей, многозначительно подмигнув Яну.
Ее мать настороженно посмотрела на дочь, и та потупила глаза, понимая, что допустила ошибку. Теперь Селия будет думать, что ее дочь что-то замышляет. Не нужно было говорить таким многозначительным тоном и так насмешливо. Она была искренне рада, что ее мать чувствует себя счастливой, и ей очень не хотелось испортить этот праздник.
– Когда, вы приехали, мы с Яном беседовали на очень интересную тему, – сказала она с весьма серьезным выражением лица.
– Да, – подтвердил Ян и добавил после небольшой паузы:
– Мы обсуждали чрезвычайно важный вопрос о том, как сознание человека должно руководить его поступками.
– О! – воскликнула Шей, вызывающе приподнимая подбородок и поворачиваясь к нему. – С моим сознанием все в полном порядке. И с моими поступками тоже.
– Тогда, может, стоит обсудить твои моральные принципы?
– Ян… – попытался вмешаться Джон Дуглас.
– О дорогая! – воскликнула Селия. – А я так надеялась…
– Мои моральные принципы вполне нормальны и современны, – парировала Шей, запрокидывая голову, чтобы видеть глаза Яна.
– Ты не смогла мне этого доказать.
– А я ничего и никому не обязана доказывать, – яростно выпалила Шей, не обращая внимания на попытки матери успокоить ее. – Я никогда не доверяла таким узколобым, ограниченным и самодовольным педантам, как ты. – Ее грудь бурно вздымалась, когда она выкрикивала наполненные гневом слова. – Извините меня, – сказала она, направляясь к двери. – Мне нужно принять душ и переодеться к ужину.
Шей взбежала вверх по лестнице, вошла в ванную и включила такую холодную воду, какую только могла выдержать. Но вместо долгожданного успокоения холодный душ лишь усилил приступ охватившего ее гнева.
– Какой дикарь, – пробормотала она, надевая короткую юбку и блузку свободного покроя. Мягкая и тонкая ткань блузки приятно щекотала тело и не скрывала округлые формы груди. Шей собрала волосы в пучок и завязала их на макушке. При этом несколько локонов остались свободными, что придавало особое очарование ее лицу.
Ян Дуглас сочетал в себе все качества, которые она всегда презирала в людях. Он был чересчур рассудительным, чересчур категоричным и слишком правильно говорил о всех вопросах, которые касались морали и нравственности человека. Он осуждал любое проявление свободомыслия и независимости и при этом считал возможным поучать таких, как она.
Шей было уже тридцать лет, и она не могла изменить себя, свой характер и привычки, да и не хотела этого делать, если честно признаться. Ее отец был единственным человеком, который до конца понимал ее. Он всегда поощрял ее чувство свободы, поддерживал ее стремление к независимости в суждениях. Воспитывая в ней терпимость к другим людям и их недостаткам, он часто говорил, что она не должна строго судить других людей. Когда он умер, она потеряла не только любящего отца, но и самого близкого друга, верного союзника.
Она до сих пор помнит его и чувствует, как ей недостает его. Он был врачом, которым восхищались все его пациенты, мужем, которым восторгалась жена, отцом, которого так сильно любила дочь. У них сложились очень редкие по тем временам отношения – открытые и доверительные. Мать Шей всегда была сдержанной и неохотно обсуждала с дочерью некоторые подробности интимной жизни человека. Отец же был предельно откровенным и всегда прямо отвечал на все ее вопросы, даже самые пикантные, причем делал это подробно и обстоятельно. Более того, он всегда ценил ее способность проявлять любознательность и задавать самые разные вопросы, считая это естественным проявлением человеческого любопытства и интереса к жизни. Тем же, кто постоянно упрекал Шей в не совсем правильном поведении, он всегда отвечал, что это нормальное проявление открытости, откровенности и честности. Она все время ощущала его защиту и покровительство.
Более всего Шей ненавидела тех узколобых, ограниченных людей, которые считали себя вправе поучать других, навязывать им собственные стереотипы поведения. Она всеми фибрами души ненавидела ханжество и показную добропорядочность. Теперь она уже нисколько не сомневалась, что Ян Дуглас принадлежит именно к такой категории людей. Жаль, что это так. Человеку с такой внешностью не подходит роль, которую он старательно пытается играть. У него такие чудесные глаза, такой красивый волевой подбородок. Ей казалось, что совершенно невозможно ненавидеть человека со столь красивым телом и лицом, что Нарцисс заплакал бы от зависти.
Вдруг ей пришла в голову мысль, что она сама становится слишком требовательной к человеку, которого только что встретила, и слишком строго судит его, не зная истинных причин его поведения. Эта мысль неприятно поразила ее, и она тут же отбросила ее в сторону.
– Ну его к черту! – раздраженно выкрикнула Шей, брызгая на себя соблазнительно ароматными духами. – Я не просила его высказывать свое мнение о проблемах морали. Мне наплевать, что он обо мне думает. Как только этот дурацкий уик-энд останется позади, я тут же забуду о нем и никогда его не увижу.
С этими мыслями она спускалась вниз по лестнице. Джон и Ян сидели в удобных креслах и потягивали белое вино из больших хрустальных бокалов в форме тюльпана.
– Шей! – воскликнул Джон, поднимаясь со своего кресла. – Выпей с нами немного вина.
Она одарила его лучезарной улыбкой, не обращая внимания на сердито хмурившегося сына.
– Нет, Джон, спасибо, – вежливо отказалась она. – Я думаю, что мама нуждается в моей помощи на кухне.
Резко повернувшись, так что ее короткая юбка взметнулась, она исчезла за дверью кухни.
– Чем я могу тебе помочь? – спросила Шей, оглядывая кухню. Ее мать склонилась над духовкой, пытаясь вытащить оттуда тяжелый противень.
Ее лицо раскраснелось от жара, шедшего от духовки. Селия повернулась к дочери, посмотрела на ее одежду и тяжело вздохнула от разочарования.
– Единственное, чем ты можешь помочь мне в данный момент, так это подняться наверх и надеть бюстгальтер, – проворчала она, все еще стоя у плиты. В своем ярком фартуке она совсем не походила на строгую и требовательную мать, к образу которой привыкла Шей.
– Зачем? – удивленно спросила Шей и подошла к большому подносу, чтобы попробовать оливки.
Селия долго искала нужные слова:
– Затем… Затем, что я прекрасно вижу твои… твои… капли росы.
Шей чуть было не подавилась оливкой, а поняв, что имела в виду мать, рассмеялась. Она и представить себе не могла, что существует такой образ.
– Капли росы? – переспросила она, вытаращив на мать глаза. – Это называется соски. Соски. Пора бы уже знать это. У каждой женщины со времен Евы есть соски на груди. Это своеобразная часть женской анатомии. Их создал Господь Бог, мама, и совершенно бессмысленно стесняться этого.
– Но и не стоит открыто демонстрировать их, – сердито сказала Селия и снова тяжело вздохнула. Она в очередной раз подумала, что в поведении дочери проявляется ее всепобеждающий прагматизм. – Что подумают о тебе Джон и Ян?
Веселая улыбка исчезла с лица Шей, и она нахмурилась. Подойдя к окну, она смотрела на свежую зелень, но ее уже так не радовал удивительно красивый ландшафт. Сама того не желая, мать обезоружила ее самым эффективным способом. Она напомнила ей о том внутреннем конфликте, который всегда раздирал душу Шей на части. Она долго пыталась примирить себя с собой, но из этого ничего не вышло. За всю свою жизнь она так и не сделала ничего такого, что могло бы заставить близких гордиться ею.
– Ты стыдишься меня, мама? – спросила она тихим голосом.
– О, Шей! Конечно же, нет, дорогая! – воскликнула Селия с нескрываемым сожалением. Она быстро подошла к дочери и обняла ее за талию. – Это все из-за того, что я хочу весело провести этот уик-энд. Я хочу, чтобы у нас все было спокойно и хорошо. Понимаешь? Я не хочу, чтобы мы все испытывали ненужное напряжение. У тебя уже была стычка с Яном. Кстати, что между вами произошло?
– Ничего особенного, – уклончиво ответила Шей. – Мы просто не понравились друг другу. Это всего лишь неприязнь – глубокая, тотальная и неисправимая. – Шей не стала объяснять подробности случившегося, полагая это излишним.
– И ты, конечно, не считаешь себя виноватой. – Селия отошла от дочери и продолжила готовить ужин. – Когда же ты научишься вести себя? Шей, я всегда говорила твоему отцу, что он толкает тебя в пропасть своими собственными руками, когда позволяет тебе видеть и слышать все то, что ни одна порядочная молодая леди не должна видеть и слышать. Он был слишком свободным «в своих мыслях, и это передалось тебе.
– И я благодарю Бога за то, что так случилось, – сказала Шей, сдерживая себя. Ее голос прозвучал довольно резко, и она постаралась смягчить его, увидев страдальческое выражение на лице матери. – У нас сегодня будет чудесный ужин, мама. Твои цыплята просто превосходны, если мой нос не обманывает меня. – Она подхватила большой поднос и направилась в столовую. – Я постараюсь не опозорить тебя в глазах твоего мужа и своего сводного брата, – добавила она, выходя из кухни.
Селия по праву могла гордиться своим ужином. Все керамические и металлические приборы и предметы сияли так, что казалось, они были изготовлены из фарфора и серебра. В центре стола она поставила большую хрустальную вазу с огромным букетом живых весенних цветов. Что же касается самих блюд, то они были непревзойденными. В последние годы, когда она жила в одиночестве, никто не мог по достоинству оценить ее кулинарное мастерство. А такой талант у нее действительно был, и он полностью раскрылся сегодня вечером. Шей посмотрела на мать с гордой улыбкой.
Ужин начался после того, как Джон попросил Яна извиниться за все то, что произошло между ним и Шей. Если бы не этот Ян и его сердитый взгляд, то Шей насладилась бы отменным ужином. Джон был джентльменом в полном смысле слова. Он внимательно следил за разговором и часто вставлял фразы, которые резко меняли его направленность.
– Твоя мать сказала мне, что какую-то часть рабочего времени ты проводишь в галерее, – вежливо осведомился он.
– Да, – сказала Шей и, вытерев губы бумажной салфеткой, отодвинула от себя остатки клубничного кекса. – Наши клиенты – люди с большим вкусом, но с маленькими доходами. Мы выставляем и продаем неплохие произведения искусства для тех, кто хоть немного в нем разбирается.
– Должно быть, ты неплохо знаешь тонкости художественного творчества, – заметил Джон, прикуривая ароматную сигару от свечи канделябра.
– Похоже на то, – смеясь ответила Шей. – Я провела немало времени в студиях известных художников.
– Да? Интересно, в каком же качестве?
– Она работала с лучшими художниками, – вмешалась в разговор Селия, нервно потирая руки. – Она… Говорят, что лучше ее… Ее…
Шей бросила быстрый взгляд на Яна, который сидел молча, подперев голову ладонью. Из-за тусклого света свечей его темные волосы казались еще темнее. Он уставился куда-то в пространство, и было совершенно очевидно, что его не интересует предмет разговора.
Шей гордо вскинула голову и решила уточнить обстоятельства своей профессии:
– Моя мать все ходит вокруг да около, не решаясь сказать вам, что я работаю моделью. Я модель высочайшего класса. – Она сделала паузу, которая лишь подчеркнула всю драматичность наступившей тишины. – Я позирую обнаженной.
Она повернулась к своему сводному брату, чтобы увидеть, какой эффект произведет ее смелое заявление. Она нисколько не сомневалась в том, что ее слова будут ему ужасно неприятны. И она не ошиблась. Он посмотрел на нее осуждающим взглядом и опустил голову. Она поняла, что ее заявление потрясло его до самой глубины души, и восприняла это как личный триумф.
Но затем случилось неожиданное. Он поднял голову и, посмотрев на нее изумительно голубыми глазами, сказал:
– А я священник.
Глава 2
– Прекрасно, – сказала Шей, целуя мать в мягкие, тщательно причесанные волосы. Она обняла ее, а затем посмотрела в сияющие от счастья глаза. – Что касается тебя, то мне не надо спрашивать, как твои дела. Я и так вижу, что у тебя все прекрасно, – сказала она матери, широко улыбаясь. – Ты прямо сияешь от счастья.
– Это все благодаря Джону, – ответила мать мягким голосом, в котором слышались интонации, свойственные молоденьким девушкам. Она потянула Джона к себе. – Джон, это моя дочь Шей.
Джон непринужденно взял ее за обе руки и внимательно посмотрел на нее. Шей поняла, откуда у Яна такие голубые глаза. Он унаследовал их от отца.
– Шей, ты такая же красивая, как и твоя мать, – ласково сказал Джон и поцеловал ее в щеку. – Прости меня за спешку, но я так страстно желал дать свое имя твоей матери, что даже не успел организовать официальную церемонию бракосочетания. Я думаю, что это простительно. Я просто сгорал от нетерпения.
– Ты сделал ее счастливой, Джон. Мне гораздо приятнее быть свидетелем ее счастья, чем обмениваться формальными комплиментами на официальном бракосочетании, – ответила Шей с такой же мягкой улыбкой.
– Нет, это она сделала меня счастливым, – возразил Джон. – Я испытываю такой прилив счастья, о котором уже давно забыл. Добро пожаловать в наш дом, Шей. Мы всегда будем рады видеть тебя здесь.
– Спасибо.
Он еще раз пожал ей руки, а затем отпустил ее и повернулся к Яну:
– Я вижу, что вы уже познакомились. Это мой сын.
– Да, я уже узнала о нем достаточно много, – сказала Шей, и ее глаза шутливо заблестели. – У меня такое ощущение, что я знаю его уже долгие годы.
– О, я так рада, что вы поладили, – вмешалась Селия. – Мы с Джоном очень надеялись, что вы станете друзьями.
– Ты была бы очень удивлена, мама, если бы знала, как я близко с ним познакомилась, – сказала Шей, многозначительно подмигнув Яну.
Ее мать настороженно посмотрела на дочь, и та потупила глаза, понимая, что допустила ошибку. Теперь Селия будет думать, что ее дочь что-то замышляет. Не нужно было говорить таким многозначительным тоном и так насмешливо. Она была искренне рада, что ее мать чувствует себя счастливой, и ей очень не хотелось испортить этот праздник.
– Когда, вы приехали, мы с Яном беседовали на очень интересную тему, – сказала она с весьма серьезным выражением лица.
– Да, – подтвердил Ян и добавил после небольшой паузы:
– Мы обсуждали чрезвычайно важный вопрос о том, как сознание человека должно руководить его поступками.
– О! – воскликнула Шей, вызывающе приподнимая подбородок и поворачиваясь к нему. – С моим сознанием все в полном порядке. И с моими поступками тоже.
– Тогда, может, стоит обсудить твои моральные принципы?
– Ян… – попытался вмешаться Джон Дуглас.
– О дорогая! – воскликнула Селия. – А я так надеялась…
– Мои моральные принципы вполне нормальны и современны, – парировала Шей, запрокидывая голову, чтобы видеть глаза Яна.
– Ты не смогла мне этого доказать.
– А я ничего и никому не обязана доказывать, – яростно выпалила Шей, не обращая внимания на попытки матери успокоить ее. – Я никогда не доверяла таким узколобым, ограниченным и самодовольным педантам, как ты. – Ее грудь бурно вздымалась, когда она выкрикивала наполненные гневом слова. – Извините меня, – сказала она, направляясь к двери. – Мне нужно принять душ и переодеться к ужину.
Шей взбежала вверх по лестнице, вошла в ванную и включила такую холодную воду, какую только могла выдержать. Но вместо долгожданного успокоения холодный душ лишь усилил приступ охватившего ее гнева.
– Какой дикарь, – пробормотала она, надевая короткую юбку и блузку свободного покроя. Мягкая и тонкая ткань блузки приятно щекотала тело и не скрывала округлые формы груди. Шей собрала волосы в пучок и завязала их на макушке. При этом несколько локонов остались свободными, что придавало особое очарование ее лицу.
Ян Дуглас сочетал в себе все качества, которые она всегда презирала в людях. Он был чересчур рассудительным, чересчур категоричным и слишком правильно говорил о всех вопросах, которые касались морали и нравственности человека. Он осуждал любое проявление свободомыслия и независимости и при этом считал возможным поучать таких, как она.
Шей было уже тридцать лет, и она не могла изменить себя, свой характер и привычки, да и не хотела этого делать, если честно признаться. Ее отец был единственным человеком, который до конца понимал ее. Он всегда поощрял ее чувство свободы, поддерживал ее стремление к независимости в суждениях. Воспитывая в ней терпимость к другим людям и их недостаткам, он часто говорил, что она не должна строго судить других людей. Когда он умер, она потеряла не только любящего отца, но и самого близкого друга, верного союзника.
Она до сих пор помнит его и чувствует, как ей недостает его. Он был врачом, которым восхищались все его пациенты, мужем, которым восторгалась жена, отцом, которого так сильно любила дочь. У них сложились очень редкие по тем временам отношения – открытые и доверительные. Мать Шей всегда была сдержанной и неохотно обсуждала с дочерью некоторые подробности интимной жизни человека. Отец же был предельно откровенным и всегда прямо отвечал на все ее вопросы, даже самые пикантные, причем делал это подробно и обстоятельно. Более того, он всегда ценил ее способность проявлять любознательность и задавать самые разные вопросы, считая это естественным проявлением человеческого любопытства и интереса к жизни. Тем же, кто постоянно упрекал Шей в не совсем правильном поведении, он всегда отвечал, что это нормальное проявление открытости, откровенности и честности. Она все время ощущала его защиту и покровительство.
Более всего Шей ненавидела тех узколобых, ограниченных людей, которые считали себя вправе поучать других, навязывать им собственные стереотипы поведения. Она всеми фибрами души ненавидела ханжество и показную добропорядочность. Теперь она уже нисколько не сомневалась, что Ян Дуглас принадлежит именно к такой категории людей. Жаль, что это так. Человеку с такой внешностью не подходит роль, которую он старательно пытается играть. У него такие чудесные глаза, такой красивый волевой подбородок. Ей казалось, что совершенно невозможно ненавидеть человека со столь красивым телом и лицом, что Нарцисс заплакал бы от зависти.
Вдруг ей пришла в голову мысль, что она сама становится слишком требовательной к человеку, которого только что встретила, и слишком строго судит его, не зная истинных причин его поведения. Эта мысль неприятно поразила ее, и она тут же отбросила ее в сторону.
– Ну его к черту! – раздраженно выкрикнула Шей, брызгая на себя соблазнительно ароматными духами. – Я не просила его высказывать свое мнение о проблемах морали. Мне наплевать, что он обо мне думает. Как только этот дурацкий уик-энд останется позади, я тут же забуду о нем и никогда его не увижу.
С этими мыслями она спускалась вниз по лестнице. Джон и Ян сидели в удобных креслах и потягивали белое вино из больших хрустальных бокалов в форме тюльпана.
– Шей! – воскликнул Джон, поднимаясь со своего кресла. – Выпей с нами немного вина.
Она одарила его лучезарной улыбкой, не обращая внимания на сердито хмурившегося сына.
– Нет, Джон, спасибо, – вежливо отказалась она. – Я думаю, что мама нуждается в моей помощи на кухне.
Резко повернувшись, так что ее короткая юбка взметнулась, она исчезла за дверью кухни.
– Чем я могу тебе помочь? – спросила Шей, оглядывая кухню. Ее мать склонилась над духовкой, пытаясь вытащить оттуда тяжелый противень.
Ее лицо раскраснелось от жара, шедшего от духовки. Селия повернулась к дочери, посмотрела на ее одежду и тяжело вздохнула от разочарования.
– Единственное, чем ты можешь помочь мне в данный момент, так это подняться наверх и надеть бюстгальтер, – проворчала она, все еще стоя у плиты. В своем ярком фартуке она совсем не походила на строгую и требовательную мать, к образу которой привыкла Шей.
– Зачем? – удивленно спросила Шей и подошла к большому подносу, чтобы попробовать оливки.
Селия долго искала нужные слова:
– Затем… Затем, что я прекрасно вижу твои… твои… капли росы.
Шей чуть было не подавилась оливкой, а поняв, что имела в виду мать, рассмеялась. Она и представить себе не могла, что существует такой образ.
– Капли росы? – переспросила она, вытаращив на мать глаза. – Это называется соски. Соски. Пора бы уже знать это. У каждой женщины со времен Евы есть соски на груди. Это своеобразная часть женской анатомии. Их создал Господь Бог, мама, и совершенно бессмысленно стесняться этого.
– Но и не стоит открыто демонстрировать их, – сердито сказала Селия и снова тяжело вздохнула. Она в очередной раз подумала, что в поведении дочери проявляется ее всепобеждающий прагматизм. – Что подумают о тебе Джон и Ян?
Веселая улыбка исчезла с лица Шей, и она нахмурилась. Подойдя к окну, она смотрела на свежую зелень, но ее уже так не радовал удивительно красивый ландшафт. Сама того не желая, мать обезоружила ее самым эффективным способом. Она напомнила ей о том внутреннем конфликте, который всегда раздирал душу Шей на части. Она долго пыталась примирить себя с собой, но из этого ничего не вышло. За всю свою жизнь она так и не сделала ничего такого, что могло бы заставить близких гордиться ею.
– Ты стыдишься меня, мама? – спросила она тихим голосом.
– О, Шей! Конечно же, нет, дорогая! – воскликнула Селия с нескрываемым сожалением. Она быстро подошла к дочери и обняла ее за талию. – Это все из-за того, что я хочу весело провести этот уик-энд. Я хочу, чтобы у нас все было спокойно и хорошо. Понимаешь? Я не хочу, чтобы мы все испытывали ненужное напряжение. У тебя уже была стычка с Яном. Кстати, что между вами произошло?
– Ничего особенного, – уклончиво ответила Шей. – Мы просто не понравились друг другу. Это всего лишь неприязнь – глубокая, тотальная и неисправимая. – Шей не стала объяснять подробности случившегося, полагая это излишним.
– И ты, конечно, не считаешь себя виноватой. – Селия отошла от дочери и продолжила готовить ужин. – Когда же ты научишься вести себя? Шей, я всегда говорила твоему отцу, что он толкает тебя в пропасть своими собственными руками, когда позволяет тебе видеть и слышать все то, что ни одна порядочная молодая леди не должна видеть и слышать. Он был слишком свободным «в своих мыслях, и это передалось тебе.
– И я благодарю Бога за то, что так случилось, – сказала Шей, сдерживая себя. Ее голос прозвучал довольно резко, и она постаралась смягчить его, увидев страдальческое выражение на лице матери. – У нас сегодня будет чудесный ужин, мама. Твои цыплята просто превосходны, если мой нос не обманывает меня. – Она подхватила большой поднос и направилась в столовую. – Я постараюсь не опозорить тебя в глазах твоего мужа и своего сводного брата, – добавила она, выходя из кухни.
Селия по праву могла гордиться своим ужином. Все керамические и металлические приборы и предметы сияли так, что казалось, они были изготовлены из фарфора и серебра. В центре стола она поставила большую хрустальную вазу с огромным букетом живых весенних цветов. Что же касается самих блюд, то они были непревзойденными. В последние годы, когда она жила в одиночестве, никто не мог по достоинству оценить ее кулинарное мастерство. А такой талант у нее действительно был, и он полностью раскрылся сегодня вечером. Шей посмотрела на мать с гордой улыбкой.
Ужин начался после того, как Джон попросил Яна извиниться за все то, что произошло между ним и Шей. Если бы не этот Ян и его сердитый взгляд, то Шей насладилась бы отменным ужином. Джон был джентльменом в полном смысле слова. Он внимательно следил за разговором и часто вставлял фразы, которые резко меняли его направленность.
– Твоя мать сказала мне, что какую-то часть рабочего времени ты проводишь в галерее, – вежливо осведомился он.
– Да, – сказала Шей и, вытерев губы бумажной салфеткой, отодвинула от себя остатки клубничного кекса. – Наши клиенты – люди с большим вкусом, но с маленькими доходами. Мы выставляем и продаем неплохие произведения искусства для тех, кто хоть немного в нем разбирается.
– Должно быть, ты неплохо знаешь тонкости художественного творчества, – заметил Джон, прикуривая ароматную сигару от свечи канделябра.
– Похоже на то, – смеясь ответила Шей. – Я провела немало времени в студиях известных художников.
– Да? Интересно, в каком же качестве?
– Она работала с лучшими художниками, – вмешалась в разговор Селия, нервно потирая руки. – Она… Говорят, что лучше ее… Ее…
Шей бросила быстрый взгляд на Яна, который сидел молча, подперев голову ладонью. Из-за тусклого света свечей его темные волосы казались еще темнее. Он уставился куда-то в пространство, и было совершенно очевидно, что его не интересует предмет разговора.
Шей гордо вскинула голову и решила уточнить обстоятельства своей профессии:
– Моя мать все ходит вокруг да около, не решаясь сказать вам, что я работаю моделью. Я модель высочайшего класса. – Она сделала паузу, которая лишь подчеркнула всю драматичность наступившей тишины. – Я позирую обнаженной.
Она повернулась к своему сводному брату, чтобы увидеть, какой эффект произведет ее смелое заявление. Она нисколько не сомневалась в том, что ее слова будут ему ужасно неприятны. И она не ошиблась. Он посмотрел на нее осуждающим взглядом и опустил голову. Она поняла, что ее заявление потрясло его до самой глубины души, и восприняла это как личный триумф.
Но затем случилось неожиданное. Он поднял голову и, посмотрев на нее изумительно голубыми глазами, сказал:
– А я священник.
Глава 2
В течение нескольких секунд Шей смотрела на Яна, а затем перевела взгляд на мать, как бы пытаясь удостовериться в том, что он не шутит.
– Я… я думала, что уже говорила тебе о том, что именно Ян обвенчал нас, – прошептала Селия едва слышно.
Шей почувствовала, что ее щеки начинают полыхать огнем. В ушах загудело, и голос матери она слышала как во сне.
– Нет, – выпалила она. – Нет, ты не говорила мне, что Ян священник.
Что она сказала этому человеку? Что она наделала? Черт возьми! Он вовсе не похож на тех священников, которых ей доводилось видеть. В его облике ничто не указывало на его принадлежность к этому сословию. Она предполагала, что священники должны носить соответствующую одежду, а их манеры должны соответствовать их сану. Это нечестно, что он одет, как обычный светский человек. Она подумала, что он только поджидает удобного случая, чтобы уличить кого-то в греховном поступке.
От этих мыслей чувство смущения стало переходить в неконтролируемый гнев. Почему он с самого начала не сказал ей, кто он такой? Из-за него она выглядит как настоящая дура, это он выставил ее на посмешище. Она почувствовала себя оскорбленной. Но не было смысла набрасываться на него сейчас. Ее мать еще больше расстроится из-за нее. Шей взяла себя в руки, мило улыбнулась и, повернувшись к нему, сказала:
– Надеюсь, что моя профессия не очень шокировала вас, ваше преподобие. Он невозмутимо потягивал кофе.
– Чем бы ты ни занималась, это не может шокировать меня.
Она почувствовала скрытую скорбь в его словах и обиженно сжала губы. Она хотела что-то ответить ему, но в разговор вмешалась мать.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы вы превратно поняли профессиональные занятия Шей. Она не позирует для вульгарных журналов, которые предназначены специально для мужчин, – сказала Селия с нервным смешком.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты защищала меня перед ним, – довольно резко заметила Шей и посмотрела на Яна.
– А я и не пытаюсь этого делать, Шей, дорогая, – дипломатично ответила ее мать. – Я просто хотела объяснить нашим мужчинам сущность твоей профессии. – Она повернулась к своему мужу и добавила:
– Она работает с самыми лучшими современными художниками, скульпторами и фотографами и помогает им создавать замечательные произведения искусства, которые никто не посмеет назвать непристойными.
Шей глубоко оскорбили умоляющие нотки в голосе матери.
– О, мама, оставь это, ради Бога! – раздраженно воскликнула она и встала, с шумом отодвинув от себя стул. – Пока вы все трое будете здесь молиться за мою грешную душу, я помою посуду. – Не сказав больше ни слова, она повернулась и пошла на кухню.
Некоторое время спустя она с остервенением драила тарелки, окуная руки в горячую мыльную воду. Ее юбка была прикрыта кухонным полотенцем, которое она использовала вместо фартука. Когда раздался стук закрываемой двери, она даже не повернулась. Ей пока не хотелось говорить с матерью. Но когда за ее спиной послышался низкий мужской голос, она вздрогнула от неожиданности.
– Хочешь, я помогу тебе?
– Нет, – коротко отрезала Шей, стараясь не задумываться, отчего так сильно забилось сердце. – Почему твой отец не установил на кухне посудомоечную машину, когда строил дом? – сердито спросила она, чтобы скрыть от него внезапно охватившую ее нервозность. Ее безразличие к происходящему было показным, а на самом деле ее очень огорчало то, что она вела себя в его присутствии неподобающим образом.
Он поставил на стол стопку грязной посуды и рассмеялся.
– Мне кажется, что сейчас она ему совсем не нужна. Он и твоя мать с превеликим удовольствием сами занимаются этим делом. Каждый вечер после ужина они приходят на кухню и с упоением моют и чистят. При этом они весело болтают и строят планы на будущее. Они так близки друг другу в этот момент, что я даже немного завидую им.
Несколько успокоенная тем, что он не обиделся на ее слова. Шей повернулась к нему и с любопытством посмотрела в глаза:
– Ты единственный ребенок в семье?
– Да.
– Я тоже. Мне кажется, что большинство детей в маленьких семьях чувствуют себя забытыми, заброшенными, когда их родители заняты собственными интимными вопросами. У них возникает чувство, что они вторглись в чужую семью.
– Ты знаешь это по собственному опыту? Она резко повернула голову, подчиняясь защитному рефлексу, но выражение его лица было мягким и понимающим.
– Да, думаю, что это так, – призналась она и снова повернулась к раковине, когда он вышел из кухни за очередной стопкой посуды.
Через некоторое время он вернулся, и она задала ему вопрос, который не собиралась задавать. Он просто сорвался с ее губ:
– Почему ты не сказал мне, что ты священник, прежде чем я выставила себя на посмешище?
Он снова рассмеялся.
– Обстоятельства вышли из-под контроля, – сказал он. – Я просто не успел этого сделать.
Он взял старомодный веник и стал тщательно подметать пол на кухне.
– Как ты думаешь, когда я мог сделать такое признание? Когда стоял совершенно голый перед тобой, открыв от удивления рот? Или ты считаешь, я должен носить на шее табличку с надписью, что я священник?
Ей стало совершенно ясно, что он насмехается над ней. Она сжала зубы, помолчала несколько секунд и сказала сдавленным голосом:
– Ты вполне бы мог сказать о своей работе, когда мы с тобой беседовали до приезда родителей.
– Что? Лишить тебя возможности наброситься на меня со своими идиотскими упреками и прекратить твои попытки соблазнить меня?
Она бросила тарелку в раковину, выплеснув на себя горячую воду.
– Я вовсе не хотела наскакивать на тебя! – закричала она, повернувшись к нему лицом. – И не предпринимала никаких попыток соблазнить тебя!
– Ах так, значит, ты бегала здесь без нижнего белья просто ради интереса?
– Я сделала это только потому, что не люблю носить смешные приспособления, придуманные викторианцами. – Она тут же позабыла о своем гневе и хитро посмотрела на Яна. – Я так понимаю, что ты все-таки обратил на это внимание, хотя ты и священник.
Его голубые глаза скользнули по всем изгибам ее упругого тела, этот взгляд совершенно явно говорил о возбужденном желании. Затем он снова посмотрел ей в глаза и равнодушно пожал плечами.
– Я должен был быть совершенно слепым, чтобы не обратить на это внимания.
Он взял сухую тряпку и наклонился вниз, чтобы вытереть насухо только что вымытую кастрюлю. Шей гневно дернула головой и повернулась к раковине.
– Ты очень категоричен в своей критике одежды, которую носят другие люди, – сказала она, продолжая мыть посуду. – А ты сам во что одет? Я никогда еще не видела, чтобы священник носил слаксы и спортивную майку.
Про себя она отметила, что в этих слаксах и оксфордской майке он был скорее похож на чиновника из Манхэттена, который приехал в Коннектикут, чтобы немного отдохнуть и отвлечься от городской суеты.
– Никто не смог бы догадаться, что ты священник, если бы судил по твоей одежде.
Это замечание немного позабавило Яна. Он повернулся к сушилке и поставил туда несколько тарелок:
– А как же, по твоему мнению, должны выглядеть священники?
– Не так, как ты, – упрямо сказала она, не вдаваясь в подробности.
Разумеется, она могла сказать, что священники обычно старше и толще. По ее мнению, у них должно быть доброе, умудренное опытом лицо и серебристые от седины волосы и еще, наверное, большие очки в металлической оправе. Во всяком случае, у священников просто не должно быть такого милого лица и угольно-черных волос, которые у любой женщины могут вызвать желание протянуть руку и погладить их. У них не должно быть таких изумительно голубых глаз, взгляд которых пронизывал собеседника насквозь, проникая в самые потаенные уголки души. А если они и бывают у священников, то ни в коем случае не должны так напряженно смотреть на женщину, как бы раздевая ее. К тому же у священника не может быть такого совершенного тела, высокого и стройного, упругого и сильного, местами гладкого, а местами поросшего темными волосами, еще более увеличивающими соблазнительность тела.
Ян взял со стола полотенце и стал быстро вытирать насухо посуду, которую она сложила на столе. В течение нескольких минут они молча занимались своим делом. Во всем доме было очень тихо, и только звяканье посуды нарушало тишину.
– Что случилось с нашими родителями? Где они? – озабоченно спросила Шей.
Его улыбка могла бы показаться ей умопомрачительной, если бы она не знала, какой он строгий судья в вопросах морали.
– Они пошли прогуляться вокруг дома, – весело сказал Ян и многозначительно подмигнул. – Очевидно, они хотят немного растрясти свой ужин. А если говорить откровенно, то я думаю, что они решили воспользоваться возможностью оторваться от нас и заняться поцелуями. Мне кажется, что это вполне простительно для молодоженов.
– А почему бы им в таком случае не пойти наверх и не уединиться в своей комнате?
– Это было бы слишком откровенно. Шей засмеялась:
– Я совершенно не могу представить свою мать в качестве невесты.
– Дети очень редко думают о своих родителях как о мужчине и женщине, а тем более как о сексуальных партнерах.
– Ты что-то имеешь против? – спросила Шей и посмотрела ему в глаза. При этом немного подняла голову и почувствовала, как ее локоны упали на лицо.
Возникла довольно продолжительная пауза, в течение которой он внимательно изучал ее.
– Против? Против чего? – спросил он наконец, не скрывая своего удивления.
– Я спрашиваю, ты не против того, что твой отец женился на моей матери? – пояснила Шей. – Я помню, что ты очень тепло отзывался о своей матери и о том времени, когда вы все вместе жили здесь. У вас была хорошая и крепкая семья.
Он повесил полотенце себе на шею и осторожно втиснул тарелки в сушилку.
– Отец очень сильно любил мою мать, – сказал он грустно. – То же самое Селия говорила мне о твоем отце. Она ведь тоже любила его, не правда ли? Говоря языком статистики, они относятся к той категории населения, которая вступила во второй брак после смерти одного из супругов. Твоя мать и мой отец любят друг друга в данный момент, но это вовсе не означает, что они забыли свое прошлое, забыли все то, что было у них до этого брака.
Шей задумалась над его словами:
– Мне очень нравится твой отец. И не только потому, что он очень приятный человек. Для меня самое главное то, что он дал счастье моей матери. Я никогда не думала, что она сможет быть такой счастливой, умиротворенной и радостной после смерти моего отца.
– Ты не обижаешься на него? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее глаза. – Ты не воспринимаешь его как постороннего человека, который пытается занять место твоего отца?
Шей грустно улыбнулась ему и сказала, отвернувшись:
– Это очень глубокое наблюдение. Ты знаешь, я восхищалась своим отцом, и, когда я узнала о замужестве матери, у меня появилось горькое чувство обиды. Я действительно не хотела, чтобы кто-то пытался заменить моего отца. Но сейчас я так не думаю. Как только я увидела их вместе, обида исчезла. Было бы слишком эгоистично лишать ее такой радости и тем более оспаривать ее право на счастье. – Она рискнула посмотреть на него снова. – А ты? У тебя был счастливый брак?
– Очень.
– Но ты же не спешишь снова жениться. Его голубые глаза пронзили ее своей чистотой.
– Я… я думала, что уже говорила тебе о том, что именно Ян обвенчал нас, – прошептала Селия едва слышно.
Шей почувствовала, что ее щеки начинают полыхать огнем. В ушах загудело, и голос матери она слышала как во сне.
– Нет, – выпалила она. – Нет, ты не говорила мне, что Ян священник.
Что она сказала этому человеку? Что она наделала? Черт возьми! Он вовсе не похож на тех священников, которых ей доводилось видеть. В его облике ничто не указывало на его принадлежность к этому сословию. Она предполагала, что священники должны носить соответствующую одежду, а их манеры должны соответствовать их сану. Это нечестно, что он одет, как обычный светский человек. Она подумала, что он только поджидает удобного случая, чтобы уличить кого-то в греховном поступке.
От этих мыслей чувство смущения стало переходить в неконтролируемый гнев. Почему он с самого начала не сказал ей, кто он такой? Из-за него она выглядит как настоящая дура, это он выставил ее на посмешище. Она почувствовала себя оскорбленной. Но не было смысла набрасываться на него сейчас. Ее мать еще больше расстроится из-за нее. Шей взяла себя в руки, мило улыбнулась и, повернувшись к нему, сказала:
– Надеюсь, что моя профессия не очень шокировала вас, ваше преподобие. Он невозмутимо потягивал кофе.
– Чем бы ты ни занималась, это не может шокировать меня.
Она почувствовала скрытую скорбь в его словах и обиженно сжала губы. Она хотела что-то ответить ему, но в разговор вмешалась мать.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы вы превратно поняли профессиональные занятия Шей. Она не позирует для вульгарных журналов, которые предназначены специально для мужчин, – сказала Селия с нервным смешком.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты защищала меня перед ним, – довольно резко заметила Шей и посмотрела на Яна.
– А я и не пытаюсь этого делать, Шей, дорогая, – дипломатично ответила ее мать. – Я просто хотела объяснить нашим мужчинам сущность твоей профессии. – Она повернулась к своему мужу и добавила:
– Она работает с самыми лучшими современными художниками, скульпторами и фотографами и помогает им создавать замечательные произведения искусства, которые никто не посмеет назвать непристойными.
Шей глубоко оскорбили умоляющие нотки в голосе матери.
– О, мама, оставь это, ради Бога! – раздраженно воскликнула она и встала, с шумом отодвинув от себя стул. – Пока вы все трое будете здесь молиться за мою грешную душу, я помою посуду. – Не сказав больше ни слова, она повернулась и пошла на кухню.
Некоторое время спустя она с остервенением драила тарелки, окуная руки в горячую мыльную воду. Ее юбка была прикрыта кухонным полотенцем, которое она использовала вместо фартука. Когда раздался стук закрываемой двери, она даже не повернулась. Ей пока не хотелось говорить с матерью. Но когда за ее спиной послышался низкий мужской голос, она вздрогнула от неожиданности.
– Хочешь, я помогу тебе?
– Нет, – коротко отрезала Шей, стараясь не задумываться, отчего так сильно забилось сердце. – Почему твой отец не установил на кухне посудомоечную машину, когда строил дом? – сердито спросила она, чтобы скрыть от него внезапно охватившую ее нервозность. Ее безразличие к происходящему было показным, а на самом деле ее очень огорчало то, что она вела себя в его присутствии неподобающим образом.
Он поставил на стол стопку грязной посуды и рассмеялся.
– Мне кажется, что сейчас она ему совсем не нужна. Он и твоя мать с превеликим удовольствием сами занимаются этим делом. Каждый вечер после ужина они приходят на кухню и с упоением моют и чистят. При этом они весело болтают и строят планы на будущее. Они так близки друг другу в этот момент, что я даже немного завидую им.
Несколько успокоенная тем, что он не обиделся на ее слова. Шей повернулась к нему и с любопытством посмотрела в глаза:
– Ты единственный ребенок в семье?
– Да.
– Я тоже. Мне кажется, что большинство детей в маленьких семьях чувствуют себя забытыми, заброшенными, когда их родители заняты собственными интимными вопросами. У них возникает чувство, что они вторглись в чужую семью.
– Ты знаешь это по собственному опыту? Она резко повернула голову, подчиняясь защитному рефлексу, но выражение его лица было мягким и понимающим.
– Да, думаю, что это так, – призналась она и снова повернулась к раковине, когда он вышел из кухни за очередной стопкой посуды.
Через некоторое время он вернулся, и она задала ему вопрос, который не собиралась задавать. Он просто сорвался с ее губ:
– Почему ты не сказал мне, что ты священник, прежде чем я выставила себя на посмешище?
Он снова рассмеялся.
– Обстоятельства вышли из-под контроля, – сказал он. – Я просто не успел этого сделать.
Он взял старомодный веник и стал тщательно подметать пол на кухне.
– Как ты думаешь, когда я мог сделать такое признание? Когда стоял совершенно голый перед тобой, открыв от удивления рот? Или ты считаешь, я должен носить на шее табличку с надписью, что я священник?
Ей стало совершенно ясно, что он насмехается над ней. Она сжала зубы, помолчала несколько секунд и сказала сдавленным голосом:
– Ты вполне бы мог сказать о своей работе, когда мы с тобой беседовали до приезда родителей.
– Что? Лишить тебя возможности наброситься на меня со своими идиотскими упреками и прекратить твои попытки соблазнить меня?
Она бросила тарелку в раковину, выплеснув на себя горячую воду.
– Я вовсе не хотела наскакивать на тебя! – закричала она, повернувшись к нему лицом. – И не предпринимала никаких попыток соблазнить тебя!
– Ах так, значит, ты бегала здесь без нижнего белья просто ради интереса?
– Я сделала это только потому, что не люблю носить смешные приспособления, придуманные викторианцами. – Она тут же позабыла о своем гневе и хитро посмотрела на Яна. – Я так понимаю, что ты все-таки обратил на это внимание, хотя ты и священник.
Его голубые глаза скользнули по всем изгибам ее упругого тела, этот взгляд совершенно явно говорил о возбужденном желании. Затем он снова посмотрел ей в глаза и равнодушно пожал плечами.
– Я должен был быть совершенно слепым, чтобы не обратить на это внимания.
Он взял сухую тряпку и наклонился вниз, чтобы вытереть насухо только что вымытую кастрюлю. Шей гневно дернула головой и повернулась к раковине.
– Ты очень категоричен в своей критике одежды, которую носят другие люди, – сказала она, продолжая мыть посуду. – А ты сам во что одет? Я никогда еще не видела, чтобы священник носил слаксы и спортивную майку.
Про себя она отметила, что в этих слаксах и оксфордской майке он был скорее похож на чиновника из Манхэттена, который приехал в Коннектикут, чтобы немного отдохнуть и отвлечься от городской суеты.
– Никто не смог бы догадаться, что ты священник, если бы судил по твоей одежде.
Это замечание немного позабавило Яна. Он повернулся к сушилке и поставил туда несколько тарелок:
– А как же, по твоему мнению, должны выглядеть священники?
– Не так, как ты, – упрямо сказала она, не вдаваясь в подробности.
Разумеется, она могла сказать, что священники обычно старше и толще. По ее мнению, у них должно быть доброе, умудренное опытом лицо и серебристые от седины волосы и еще, наверное, большие очки в металлической оправе. Во всяком случае, у священников просто не должно быть такого милого лица и угольно-черных волос, которые у любой женщины могут вызвать желание протянуть руку и погладить их. У них не должно быть таких изумительно голубых глаз, взгляд которых пронизывал собеседника насквозь, проникая в самые потаенные уголки души. А если они и бывают у священников, то ни в коем случае не должны так напряженно смотреть на женщину, как бы раздевая ее. К тому же у священника не может быть такого совершенного тела, высокого и стройного, упругого и сильного, местами гладкого, а местами поросшего темными волосами, еще более увеличивающими соблазнительность тела.
Ян взял со стола полотенце и стал быстро вытирать насухо посуду, которую она сложила на столе. В течение нескольких минут они молча занимались своим делом. Во всем доме было очень тихо, и только звяканье посуды нарушало тишину.
– Что случилось с нашими родителями? Где они? – озабоченно спросила Шей.
Его улыбка могла бы показаться ей умопомрачительной, если бы она не знала, какой он строгий судья в вопросах морали.
– Они пошли прогуляться вокруг дома, – весело сказал Ян и многозначительно подмигнул. – Очевидно, они хотят немного растрясти свой ужин. А если говорить откровенно, то я думаю, что они решили воспользоваться возможностью оторваться от нас и заняться поцелуями. Мне кажется, что это вполне простительно для молодоженов.
– А почему бы им в таком случае не пойти наверх и не уединиться в своей комнате?
– Это было бы слишком откровенно. Шей засмеялась:
– Я совершенно не могу представить свою мать в качестве невесты.
– Дети очень редко думают о своих родителях как о мужчине и женщине, а тем более как о сексуальных партнерах.
– Ты что-то имеешь против? – спросила Шей и посмотрела ему в глаза. При этом немного подняла голову и почувствовала, как ее локоны упали на лицо.
Возникла довольно продолжительная пауза, в течение которой он внимательно изучал ее.
– Против? Против чего? – спросил он наконец, не скрывая своего удивления.
– Я спрашиваю, ты не против того, что твой отец женился на моей матери? – пояснила Шей. – Я помню, что ты очень тепло отзывался о своей матери и о том времени, когда вы все вместе жили здесь. У вас была хорошая и крепкая семья.
Он повесил полотенце себе на шею и осторожно втиснул тарелки в сушилку.
– Отец очень сильно любил мою мать, – сказал он грустно. – То же самое Селия говорила мне о твоем отце. Она ведь тоже любила его, не правда ли? Говоря языком статистики, они относятся к той категории населения, которая вступила во второй брак после смерти одного из супругов. Твоя мать и мой отец любят друг друга в данный момент, но это вовсе не означает, что они забыли свое прошлое, забыли все то, что было у них до этого брака.
Шей задумалась над его словами:
– Мне очень нравится твой отец. И не только потому, что он очень приятный человек. Для меня самое главное то, что он дал счастье моей матери. Я никогда не думала, что она сможет быть такой счастливой, умиротворенной и радостной после смерти моего отца.
– Ты не обижаешься на него? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее глаза. – Ты не воспринимаешь его как постороннего человека, который пытается занять место твоего отца?
Шей грустно улыбнулась ему и сказала, отвернувшись:
– Это очень глубокое наблюдение. Ты знаешь, я восхищалась своим отцом, и, когда я узнала о замужестве матери, у меня появилось горькое чувство обиды. Я действительно не хотела, чтобы кто-то пытался заменить моего отца. Но сейчас я так не думаю. Как только я увидела их вместе, обида исчезла. Было бы слишком эгоистично лишать ее такой радости и тем более оспаривать ее право на счастье. – Она рискнула посмотреть на него снова. – А ты? У тебя был счастливый брак?
– Очень.
– Но ты же не спешишь снова жениться. Его голубые глаза пронзили ее своей чистотой.