Брехт Бертольд. Господин Пунтила и его слуга Матти

   Фина. Новый хозяин "Суммалы"! Как же вы сразу не узнали!
   Пунтила встает, идет в глубину бани и выливает себе на голову еще одно
   ведро.
   Mатти. Нет, мы и тогда знали. Господин Пунтила сказал толстяку, что для наших кобыл у его жеребца - как это? - кишка тонка, что ли? Как это вы выразились?
   Пунтила (сухо). Как-то выразился.
   Mатти. Да не как-то, а очень остроумно.
   Фина. Вот беда, где же мы теперь будем случать кобыл, бог знает куда придется ездить!
   Пунтила (мрачно). Еще кофе!
   Фина наливает.
   Матти. Говорят, тавастландцы славятся любовью к бессловесным тварям. Оттого я так удивлялся на этого толстяка. Кстати, мне потом сказали, что он зять самой госпожи Клинкман. Наверно, если б господин Пунтила это знал, он бы его еще чище отделал.
   Пунтила смотрит на Матти.
   Фина. Кофе достаточно крепкий?
   Пунтила. Не спрашивай глупостей! Видишь, я его выпил. (Матти.) Эй, малый, не околачивайся тут, хватит лентяйничать, иди, чисти сапоги, вымой машину, а то она опять будет у тебя, как навозная бочка. Не возражай, а если посмеешь распространять сплетни и гнусные слухи, я тебе все впишу в твое свидетельство, так и запомни! (Выходит мрачный из бани, кутаясь в халат.)
   Фина. Как вы допустили, что он поссорился с хозяином "Суммалы"?
   Матти. А что я ему - ангел-хранитель, что ли? Я вижу, он великодушничает, дурит, делает широкие жесты себе же во вред, так что же мне его удерживать, что ли? Когда он пьян, он герой. Он стал бы меня презирать, а я не хочу, чтобы он меня презирал, когда он пьяный.
   Пуитила (зовет). Фина!
   Фина идет к нему, несет одежду.
   (Фине.) Слушайте меня внимательно, иначе опять все мои слова переврут до неузнаваемости. Вот этого я бы взял (показывает на одного из работников), он не будет ко мне подлизываться, он работать будет, но я передумал, я никого не возьму. Лес я вообще продам, скажите за это спасибо тому негодяю, который нарочно от меня скрыл то, что я должен был бы знать! И это меня еще наводит на мысль. (Зовет.) Эй, ты!
   Матти выходит из бани.
   Да-да, ты! Давай мне свою куртку. Давай куртку, слышишь?
   Матти дает ему свою куртку.
   Теперь я тебя поймал, красавчик! (Вынимает свой бумажник из кармана Матти.) Вот что у тебя в кармане! Я так и знал, с первого взгляда я узнал, что ты тюремная птица. Мой это бумажник? Отвечай!
   Матти. Так точно, господин Пунтила.
   Пунтила. Теперь ты пропал - десять лет тюрьмы. Сейчас позвоню в полицию.
   Матти. Так точно, господин Пунтила.
   Пунтила. А, обрадовался? Хочешь баклуши бить, валяться в камере, лентяйничать, жрать хлеб несчастных налогоплательщиков? Это как раз по тебе. Сейчас, во время жатвы! Хочешь увильнуть, чтоб не работать на тракторе! Но я тебе все запишу в свидетельство, понял?
   Матти. Так точно, господин Пунтила.
   Пунтила, разгневанный, идет по направлению к дому. На пороге стоит Е в а с соломенной шляпкой в руке. Она все слышала.
   Тощий работник. А мне куда идти, господин Пунтила?
   Пунтила. Ты мне не нужен, тебе тут не выдержать.
   Тощий работник. Да биржа-то кончилась, куда же я денусь?
   Пунтила. Раньше надо было думать! Не пользоваться моим хорошим настроением. Я всех вижу, кто этим пользуется! (Мрачный, уходит в дом.)
   Работник. Все они такие! Привез на машине, а теперь топай девять километров пешком. И без места. Вот верь им после этого, когда они с тобой любезничают.
   Тощий работник. Я буду жаловаться!
   Матти. Куда?
   Работники, рассерженные, уходят со двора.
   Ева. Почему вы не защищались? Мы все знаем, что он всегда отдает бумажник другим, чтобы за него расплачивались, когда он пьян.
   Матти. Он бы все равно не понял, если б я стал спорить. Я заметил господа не любят, когда с ними спорят.
   Ева. Не притворяйтесь святошей и скромником. Мне сегодня не до шуток.
   Матти. Конечно, помолвка с атташе - не шутка.
   Ева. Не грубите. Атташе - милейший человек, только не для того, чтобы выходить за него замуж.
   Матти. Это бывает. За всех милейших людей замуж не выйдешь и за всех атташе тоже, надо выбрать одного.
   Ева. Отец предоставил мне полную свободу, вы это сами слыхали, потому он мне и сказал - могу выйти замуж хоть за вас. Но он обещал атташе мою руку и теперь боится, чтобы его не упрекнули в нарушении слова. Ради отца я, может быть, все-таки выйду за атташе.
   Матти. Да, попали вы в переплет.
   Ева. Ни в какой переплет, как вы вульгарно выразились, я не попала. Я вообще не понимаю, зачем я с вами разговариваю о личных делах.
   Матти. Человеческая привычка - разговаривать. В этом наше преимущество перед животными. Если бы коровы могли поговорить между собой, бойни давно перестали бы существовать.
   Ева. При чем тут это все, когда я просто не знаю, буду ли я счастлива с атташе и не придется ли ему отступиться, только как ему на это намекнуть?
   Матти. Ему простой палкой не намекнешь, ему надо намекнуть дубиной.
   Ева. Что вы хотите сказать?
   Матти. Я хочу сказать, что я мог бы ему намекнуть, я ведь грубый.
   Ева. Разве вы могли бы помочь мне в таком деликатном деле?
   Матти. Предположим, я бы расхрабрился после ласковых слов господина Пунтилы, когда он спьяну сказал, чтобы вы меня взяли в мужья. И вас вдруг привлекла бы моя грубая сила. Ну вспомните, например, Тарзана. А тут бы атташе нас и застукал и сказал себе: она меня не стоит, она завела шашни с шофером.
   Ева. Нет, такой жертвы я от вас потребовать не могу.
   Матти. Что вы, это же было бы просто исполнением служебных обязанностей, скажем, как мыть машину. Да и дела-то всего на четверть часика. Надо только показать ему, что мы в близких отношениях.
   Ева. Как вы это покажете?
   Матти. Могу при нем назвать вас по имени.
   Ева. Например, как?
   Матти. Ева! Сзади блузка расстегнулась.
   Ева (хватается за воротник). Нет, она застегнута. Ах, это вы уже сыграли! Нет, ему будет все равно, не такой он щепетильный - слишком у него много долгов.
   Матти. Могу, будто нечаянно, вытащить с носовым платком ваш чулочек, так, чтоб он видел.
   Ева. Это уже лучше, но он скажет, что вы потихоньку стащили мой чулок, потому что тайно влюблены в меня. (Пауза.) У вас, как видно, неплохое воображение, особенно в таких вещах.
   Матти. Стараюсь как могу, барышня! Пытаюсь вообразить себе всякие ситуации и всякие двусмысленные положения, в какие мы с вами можем попасть, авось набреду на какую-нибудь подходящую мысль.
   Ева. Ну, уж это вы оставьте.
   Матти. Ладно, оставлю.
   Ева. А вы что-нибудь придумали?
   Матти. Если у него такие огромные долги, придется нам вместе выйти из бани, иначе ничего не подействует, он всему сумеет найти оправдание, так что получится совсем безобидно. Ну, скажем, если я вдруг вас расцелую, он объяснит, что я просто нахал и не мог удержаться при виде вашей красоты. Ну и так далее.
   Ева. Никак не пойму - то ли вы серьезно, то ли смеетесь надо мной? С вами нельзя быть уверенной.
   Матти. А зачем вам быть уверенной? Вы же не вкладываете деньги в предприятие. Неуверенность куда человечнее, как говорит ваш папаша. Люблю неуверенных женщин.
   Ева. Могу себе представить!
   Матти. Вот видите, у вас воображение тоже работает.
   Ева. Я только сказала, что никогда не знаешь, чего вы хотите.
   Матти. Этого даже не знаешь, когда сидишь в кресле у зубного врача, мало ли что он с тобой хочет сделать!
   Ева. Нет, когда вы так разговариваете, я вижу, что с баней ничего не выйдет, я уверена, что вы используете создавшееся положение.
   Матти. Вот видите, теперь вы уверены. Ей-богу, барышня, если вы так будете раздумывать, у меня пропадет всякая охота вас компрометировать.
   Ева. И гораздо лучше, если вы будете действовать без всякой охоты. Знаете, я согласна насчет этой бани, я вам доверяю. Они сейчас кончат завтракать, выйдут на балкон и начнут говорить о помолвке. Пойдемте сейчас же в баню.
   Матти. Ступайте вперед, а я схожу за картами.
   Ева. Зачем вам карты?
   Матти. Надо же как-нибудь убить время в этой бане. (Идет в дом.)
   Ева медленно идет по направлению к бане. Навстречу идет кухарка
   Лайнас корзинкой.
   Лайна. С добрым утром, барышня! Пойдемте со мной собирать огурчики!
   Ева. Нет, у меня голова болит, пойду купаться. (Входит в баню.)
   Лайна качает головой. Из дому выходят Пунтила и атташе с сигарами.
   Атташе. Знаешь, Пунтила, пожалуй, мы с Евой поедем на Ривьеру - я попрошу барона Никудайнена дать мне свой "роллс-ройс". Это будет хорошая реклама для Финляндии и финской дипломатии. Много ли нас в дипломатическом корпусе таких представительных дам, как Ева?
   Пунтила. Где моя дочь? Она только что вышла сюда.
   Лайна. Она в бане, господин Пунтила. Говорит, у нее болит голова, хочет выкупаться. (Уходит.)
   Пунтила. Вечные капризы. Не слыхал, что при головной боли купаются.
   Атташе. Да, это оригинально, но знаешь, Пунтила, мы уделяем слишком мало внимания нашим финским баням. Я даже говорил об этом в министерстве, когда зашел разговор, как нам получить заем. Надо пропагандировать финскую культуру совершенно по-другому. Почему, например, нет финской бани на Пиккадилли?
   Пунтила. Ты лучше скажи мне, приедет твой министр к нам в "Пунтилу" на помолвку или не приедет?
   Атташе. О да, он мне это твердо обещал. Он мне обязан, я его ввел в дом к Летиненам, из коммерческого банка, мой министр интересуется никелем.
   Пунтила. Хочу с ним поговорить.
   Атташе. Знаешь, он питает ко мне слабость, все в министерстве так говорят. Он мне сказал - вас можно послать куда угодно, вы никаких оплошностей не допустите, вы политикой не интересуетесь. Он считает, что я отлично умею представительствовать.
   Пунтила. Да, Эйно, голова у тебя варит! Если ты при этом не сделаешь карьеры, черт подери... Но, пожалуйста, отнесись к этому серьезно - я требую, чтобы министр приехал на обручение, я настаиваю, тогда я увижу, как там к тебе относятся.
   Атташе. Пунтила, тут я уверен. Мне всегда везет. В министерстве это вошло в пословицу. Стоит мне что-нибудь потерять - непременно все само собой находится. Абсолютно.
   Mатти с полотенцем через плечо идет в баню.
   Пунтила. Ты чего шляешься, малый? Я бы постыдился так лентяйничать. Подумал бы - а за что я деньги получаю? Не дам я тебе рекомендации! Можешь тогда пропадать, как гнилая селедка, которую никто есть не желает, потому что она упала рядом с бочкой.
   Mатти. Так точно, господин Пунтила.
   Пунтила поворачивается к атташе. Mатти спокойно проходит в баню. Сначала Пунтила ничего не видит в этом плохого, потом вдруг соображает, что Ева тоже
   там, и растерянно смотрит вслед Матти.
   Пунтила (атташе). Какие у тебя отношения с Евой?
   Атташе. Прекрасные. Она ко мне относится несколько прохладно, но это в ее характере. Это напоминает мне наши отношения с Россией. На дипломатическом языке это называется корректные отношения. Пойдем! Видишь ли, я хочу собрать для Евы букет белых роз...
   Пунтила (идет за ним, косясь на баню). Да, пожалуй, лучше уйдем отсюда.
   Матти (в бане). Они видели, как я вошел. Все в порядке.
   Ева. Странно, что отец вас не задержал. Кухарка ему сказала, что я тут.
   Матти. Он слишком поздно сообразил, наверно, у него с похмелья здорово голова трещит. Да это было бы и некстати - компрометироваться, так уж как следует. Надо, чтобы хоть было к чему придраться.
   Ева. Боюсь, что у них не будет никаких мыслей: среди бела дня - что тут может быть?
   Матти. Не скажите! Это указывает на особую страсть. Сыграем в шестьдесят шесть? (Сдает карты.) Я служил в Выборге у хозяина, так он мог есть в любое время дня и ночи. Днем, перед кофе, вдруг велит зажарить курицу. У него, видите ли, была страсть к еде. Он служил в министерстве.
   Ева. Ну как можно сравнивать!
   Матти. А почему нет? В любви тоже бывает ждать невтерпеж. Ваш ход. Думаете, в коровнике всегда дожидаются ночи? Сейчас лето, раздолье. Правда, всюду народ. Вот и прячутся в бане. Ну и жара! (Снимает пиджак.) Вы бы тоже расположились по-домашнему. Боитесь, чтобы я вас не сглазил? Не бойтесь. Будем играть на полпенни, ладно?
   Ева. По-моему, вы говорите пошлости. Имейте в виду, я вам не коровница.
   Mатти. А я ничего не имею против коровниц.
   Ева. Вам не хватает почтительности.
   Матти. Да, это я часто слышал. Шоферы народ непочтительный, их всегда попрекают, что они без уважения относятся к господам. А это оттого, что мы слышим, о чем наши господа между собой разговаривают, когда мы их возим. У меня шестьдесят шесть, а у вас?
   Ева. Я привыкла в монастырской школе в Брюсселе только к пристойным разговорам.
   Матти. Да я не о том, что пристойно, что непристойно. Я - про глупости. Вам сдавать. Погодите, надо снять, а то вы еще сплутуете!
   Пунтила и атташе возвращаются.
   Атташе (несет букет белых роз). Она очень остроумна. Я ей говорю: "Ты была бы совершенством, если бы не была так богата!" И она, даже не подумав, отвечает: "А по-моему, быть богатой - это даже приятно!" Ха-ха-ха! И знаешь, Пунтила, то же самое ответила мне мадемуазель Ротшильд, которой меня представила баронесса Никудайнен. Она тоже очень остроумна.
   Матти. Хихикайте, как будто я вас щекочу. Иначе они, бессовестные, просто пройдут мимо.
   Ева слегка хихикает, сдавая карты.
   Не очень-то убедительно.
   Атташе (останавливается). Кажется, голос Евы?
   Пунтила. Нет-нет, ничего подобного, это кто-то другой.
   Матти (сдает карты. Громко). А вы, оказывается, боитесь щекотки.
   Атташе. Что это?
   Матти (тихо). Да отбивайтесь же.
   Пунтила. Там, кажется, мой шофер. Отнеси-ка лучше букет в комнату.
   Ева (играет, громко). Нет! Не надо!
   Mатти. А я буду!
   Атташе. Знаешь, Пунтила, очень похоже на голос Евы.
   Пунтила. Как ты смеешь!
   Матти (тихо). Давайте на "ты" и понемногу прекращайте бесполезное сопротивление.
   Ева (громко). Нет! Нет! Нет! (Тихо.) Что еще говорить?
   Матти. Скажите, чтоб я не смел! Да войдите вы в роль! Больше жизни!
   Ева (громко). Не смей, перестань!
   Пунтила (громовым голосом). Ева!
   Матти (тихо). Дальше, дальше! Изображайте слепую страсть! (Убирает карты, они продолжают любовную сцену.) Если он войдет, мы должны обняться, иначе ничего на выйдет.
   Ева. Ну нет, я не согласна!
   Матти (опрокидывая ногой скамью). Ну ладно, выходите тогда, как нашкодивший пудель!
   Пунтила. Ева!
   Матти старательно треплет Еве волосы; она расстегивает воротник блузки
   и выходит.
   Ева. Ты звал меня, папочка? Я хотела переодеться и пойти купаться.
   Пунтила. Ты чем это занимаешься в бане? Думаешь, у нас уши заложило?
   Атташе. Не сердись, Пунтила. Почему бы Еве и не быть в бане?
   Выходит Матти, останавливается позади Евы.
   Ева (не замечая Матти, слегка смущенно). А что ты мог слышать, папа? Ничего не было.
   Пунтила. Так это, по-твоему, ничего? Может, ты обернешься?
   Матти (играя смущение). Господин Пунтила, мы с барышней только сыграли в шестьдесят шесть. Вот карты, если не верите. Тут какое-то недоразумение.
   Пунтила. Молчать! Ты уволен! (Еве.) Что о тебе подумает Эйно?
   Атташе. Знаешь, Пунтила, если они играли в шестьдесят шесть, значит, ты действительно ошибся. Принцесса Бибеско однажды так волновалась за баккара, что разорвала на себе жемчуг. Я принес тебе белые розы, Ева. (Отдает ей розы.) Пойдем, Пунтила, сыграем на бильярде! (Тянет его за рукав.)
   Пунтила (угрожающе). Я с тобой еще поговорю, Ева! (Матти.) Если ты скажешь моей дочке хоть "му-у", вместо того чтобы содрать свою грязную кепку и стать смирно и стесняться своих немытых ушей - молчать! - то можешь укладывать свои драные носки! Ты должен взирать на дочь своего благодетеля и кормильца снизу вверх, как на высшее существо, которое снизошло до тебя. Пусти, Эйно, думаешь, я допущу такое безобразие? (Матти.) Повтори, что я сказал!
   Матти. Должен взирать на нее, как на высшее существо, которое снизошло, господин Пунтила.
   Пунтила. Глаза должен выпучить в изумлении, болван, что на свете бывает такое.
   Матти. Глаза должен выпучить в изумлении, господин Пунтила, что я а свете бывает такое.
   Пунтила. При виде такого невинного существа ты должен краснеть как рак за то, что у тебя еще до конфирмации были нечистые мысли про женщин, должен сквозь землю провалиться, понял?
   Матти. Понял.
   Атташе уводит Пунтилу в дом.
   Ева. Ничего не вышло.
   Матти. Видно, у него долгов еще больше, чем мы думали.
   VI
   Разговор о раках.
   Кухня в имении "Пунтила". Вечер. Издали время от времени слышна
   танцевальная музыка. Матти читает газету.
   Фина (входя). Вас спрашивает барышня Ева.
   Матти. Хорошо. Только допью кофе.
   Фина. Можете из-за меня не притворяться, что вам не к спеху. Очень уж вы воображаете, оттого что барышня с вами иногда заводит разговоры. Ей тут нет подходящего общества, вот она и скучает. С кем-нибудь же ей надо поговорить.
   Матти. В такой вечер и вправду хочется что-нибудь вообразить. Скажем, если б вы, Финочка, захотели прогуляться со мной к речке, так я будто бы и не слышал, что барышня меня звала.
   Фина. А мне кажется, у меня нет охоты с вами гулять.
   Матти (берет газету). Все об учителе мечтаете?
   Фина. Ничего у меня с учителем не было. Он очень хороший и образованный человек, хотел, чтобы я училась, дал мне книжку.
   Матти. Жаль, что ему за образованность так мало платят. Я получаю триста марок, а он - двести. Правда, моя работа потрудней. Ведь если учитель ничего не умеет, так в крайнем случае мужики не научатся читать газету. Раньше, конечно, это считалось бы отсталостью, темнотой, а теперь газеты и читать не стоит. Все равно там из-за цензуры ничего путного не пишут! Я вам даже вот что скажу: если бы совсем убрать учителей, так цензуры не надо, государство бы сэкономило на жалованье цензорам. А вот если я застряну в дороге, господам придется шлепать по грязи, и они наверняка свалятся в канаву с пьяных глаз. (Жестом подзывает к себе Фину, она садится к нему на колени.)
   Входят судья и адвокат с полотенцами, прямо из парильни.
   Судья. Не найдется ли у вас чашечки этой чудной сыворотки, которой вы нас угощали?
   Матти. Может, горничная вам отнесет?
   Судья. Нет, вы нам покажите, где она стоит.
   Матти половником наливает им сыворотки. Фина уходит.
   Адвокат. Великолепная сыворотка!
   Судья. Всегда пью ее в "Пунтиле" после бани.
   Адвокат. Замечательные у нас в Финляндии белые ночи!
   Судья. Ох, сколько у меня из-за них работы. Все алиментные процессы это Песнь песней в честь белых ночей. В зале суда только и понимаешь, как хорошо в березовом лесу. А река? Они как пойдут на берег, так у них сразу ножки подкашиваются. Одна девчонка жаловалась мне на суде, что во всем сено виновато - слишком хорошо пахнет. За ягодами хоть не ходи, коров доить и то опасно. Все кусты при дороге надо бы обнести колючей проволокой. В баню парни и девушки, конечно, ходят врозь, чтоб соблазна не было, а на лужок обязательно вместе. Летом им просто удержу нет. С велосипедов соскакивают, на сеновал забираются, - на кухне всякое случается оттого, что там слишком жарко, а в поле оттого, что там ветер гуляет. То у них ребята родятся оттого, что лето слишком короткое, то оттого, что зима слишком долгая.
   Адвокат. Приятно только, что и более пожилые люди могут принимать участие, хотя бы косвенно. Я говорю о свидетелях, которых потом вызывают. Они все видят. Видят, что парочка скрылась в лесу, что под сеновалом стоят деревянные башмаки, видят, как у девушек от собирания ягод раскраснелись щеки, а собирать чернику совсем не такое утомительное дело, если не стараться чересчур. Свидетели не только все видят, они и все слышат: подойники звенят, кровати скрипят, свидетелям приятно, будто им летом тоже кое-что перепало, хотя они принимали участие только глазами и ушами.
   Судья (слыша настойчивый звонок, Матти). Может быть, вы посмотрите, что им там нужно? Впрочем, мы скажем, что вы тут желаете соблюдать восьмичасовой рабочий день.
   Судья и адвокат уходят. Матти опять берется за газету. Входит Ева, держа в зубах длиннейший мундштук с сигаретой. Идет, вихляя бедрами, подражая
   кинозвездам.
   Ева. Я вам звонила. Вы сейчас заняты?
   Матти. Я? Нет, я буду занят только завтра с шести утра.
   Ева. Вы не могли бы отвезти меня в лодке на остров? Хочу наловить раков к завтрашнему пиру, к помолвке.
   Матти. Как будто уже поздновато, не пора ли на боковую?
   Ева. Я совсем не устала. Летом мне вообще не спится, сама не знаю почему. Неужели вы сейчас могли бы заснуть?
   Матти. Еще как!
   Ева. Завидую вам. Тогда приготовьте мне сети. Отец хочет, чтобы к столу были раки. (Поворачивается на каблучке и идет к двери, опять подражая кинозвездам.)
   Матти (уже в другом настроении). А пожалуй, я все-таки отвезу вас на остров.
   Ева. А вы не устали?
   Матти. Нет-нет, я уже проснулся, я совсем бодрый. Вы бы переоделись, чтоб легче было идти вброд. Ева. Сети в кладовой. (Уходит.)
   Матти надевает куртку. Ева возвращается в очень коротеньких брючках.
   А где же сети?
   Матти. А мы будем ловить руками. Так гораздо красивей, я вас научу.
   Ева. Но сетями удобнее.
   Матти. Недавно мы с кухаркой и горничной были на острове, так мы все ловили руками, очень красиво получалось. Можете у них опросить. Я быстро ловлю. А вы? Конечно, есть такие, у которых руки крюки. Раки увертливые, да и камни скользкие, зато ночь совсем светлая, ни облачка, я только что выходил.
   Ева (нерешительно). Все-таки сетями удобнее. Больше поймаем.
   Mатти. А вам много нужно?
   Ева. Мой отец не станет есть, когда чего-нибудь мало.
   Матти. Ну, значит, дело серьезное. А я-то думал, парочку поймаем, а потом побеседуем, ночь такая красивая.
   Ева. Да не говорите вы про все на свете "красиво"! Принесите лучше сети.
   Матти. Не будьте вы такая серьезная и не гоняйтесь так свирепо за раками. Хватит, если набьем карманы. Я знаю место, где мы за пять минут наберем достаточно - будет что показать.
   Ева. Что вы хотите сказать? Вы вообще раков ловить собираетесь?
   Матти (после паузы). Пожалуй, сейчас и вправду поздновато. Мне завтра в шесть надо выезжать на студебекере на станцию встречать атташе. А если мы часов до трех или четырех будем бродить по острову, когда же тут выспаться? Конечно, я могу отвезти вас на остров, если желаете.
   Ева молча поворачивается и уходит. Матти снимает куртку, садится, берет
   газету. Из парильни выходит Лайна.
   Лайна. Фина и скотница спрашивают, не придете ли вы к реке? Они там гуляют.
   Матти. Я устал. Был на рынке, потом водил трактор на болото, порвал тросы...
   Лайна. Я тоже ног под собой не чую, весь день пекла пироги, ох уж эти мне помолвки! Хотела лечь, но не могу себя заставить. Ночь такая светлая, грех спать! (Уходя, смотрит в окно.) Может быть, все-таки пойти погулять? Конюх будет опять на гармошке играть. Люблю послушать! (Уходит усталым, но решительным шагом.)
   В ту минуту как Матти хочет уйти в другую дверь, входит Ева.
   Ева. Я хочу, чтобы вы меня отвезли на станцию!
   Матти. Придется минут пять подождать, пока я подам машину. Подъеду к парадному.
   Ева. Отлично. Но вы даже не спрашиваете, зачем я еду на станцию?
   Матти. Я бы сказал, что вы хотите поспеть к одиннадцатичасовому поезду в Хельсинки.
   Ева. Кажется, вас это ничуть не удивляет.
   Матти. А зачем мне удивляться? Если шоферы начнут удивляться, все равно ничего не изменится и ни к чему не приведет. Никто не обратит внимания, да и никакого значения это не имеет.
   Ева. Я еду в Брюссель, к приятельнице, на две-три недели и не хочу, чтобы отец узнал. Вам придется одолжить мне двести марок на билет. Разумеется, отец немедленно с вами расплатится, как только я ему напишу.
   Матти (неохотно). Ладно.
   Ева. Надеюсь, вы не боитесь за свои деньги? Хоть моему отцу и безразлично, с кем я o-бручусь, но в долгу он у вас не останется.
   Матти (осторожно). Не знаю, будет ли он считать себя в долгу, деньги-то я даю не ему, а вам.
   Ева (помолчав). Очень сожалею, что я вас об этом попросила.
   Матти. Не думаю, что вашему отцу безразлично, если вы среди ночи вдруг уедете от помолвки, когда, как говорится, еще пироги не поспели. Напрасно вы на него сердитесь, что он вам посоветовал вести знакомство со мной, - это он просто сгоряча. Ваш отец, барышня, желает вам только добра. Он мне сам сказал. А когда он налижется, то есть, виноват, выпьет лишнего, он сам не знает, что для вас - добро, тут он живет только чувством. Зато, когда он трезвый, он опять живет умом, покупает вам стоящего атташе, вы будете атташихой в Париже или в Ревеле, можете делать, что вам угодно, если придет охота, вот в такой хороший вечер, а не захотите - не надо.
   Ева. Значит, вы мне советуете выйти за господина атташе?
   Матти. Не такое у вас, барышня, материальное положение, чтобы огорчать отца.
   Ева. Я вижу, вы изменили свое мнение. Вы - настоящий флюгер.
   Матти. Правильно. Только не надо обижать флюгер, это несправедливо. Флюгер - железная вещь, крепче ничего нет, только у него нет твердой опоры, его ничто не поддерживает. У меня тоже, к сожалению, никакой твердой опоры нет. (Потирает большой и указательный палец, намекая на деньги.)
   Ева. К сожалению, мне придется поосторожнее относиться к вашим добрым наставлениям, раз вам не хватает твердости для честного ответа. И вы говорите красивые слова насчет того, что мой отец желает мне добра, просто потому, что боитесь одолжить мне денег.
   Матти. Я и за свое место боюсь. Зачем терять хорошее место?
   Ева. А вы, как я вижу, порядочный материалист, господин Альтонен, или, как говорят в вашем кругу, вы знаете, с какой стороны хлеб маслом намазан. Во всяком случае, я еще никогда не видела, чтобы человек так откровенно показывал, как он боится за свои деньги и вообще за свое благополучие. Я вижу, что не только богатые думают о деньгах.