— Хуан Торрес! Хуан Торрес! Что случилось? Очнись… Господи помилуй. Да он, кажись, мертв!
— Надеюсь, что нет, — пробормотал стоявший рядом с доном Эмилиано высокий человек. — Я не собирался проламывать ему череп… Хулио, возьми оружие! Много не бери — хватит пары патронташей, ружья или двух, да парочки револьверов.
Хулио не мешкая нагрузился самым современным оружием, которым дон Эмилиано всегда заботливо снабжал своих личных «стражей порядка». Перекинув через левое плечо четыре патронташа с патронами для ружей и револьверов, он повел Лопеса и высокого парня по коридору, который заканчивался выходом во двор. По всему дому слышалось шлепанье босых ног, но, к удивлению дона Эмилиано, рядом с ними так никто и не появился.
Они остановились на улице под ночными звездами. Вблизи не было слышно ни звука; лишь с дальнего конца большого дома доносился гул голосов.
— Хулио, нам нужны лошади, и хорошие, — сказал высокий. — Где тут конюшни? Где конюшни с лошадьми Эмилиано?
Поселившийся в сердце управляющего страх сменился ужасом. Ужас был сильнее страха, ведь то, что эти двое посмели поднять руку на человека аристократического происхождения, уже само по себе являлось немалым святотатством; но еще большим святотатством в глазах Лопеса было то, что они проникли в крыло конюшни, где содержались самые породистые лошади. На самом деле эти красавцы принадлежали не ему, а самому дону Томасу!
Глава 3
Глава 4
Глава 5
— Надеюсь, что нет, — пробормотал стоявший рядом с доном Эмилиано высокий человек. — Я не собирался проламывать ему череп… Хулио, возьми оружие! Много не бери — хватит пары патронташей, ружья или двух, да парочки револьверов.
Хулио не мешкая нагрузился самым современным оружием, которым дон Эмилиано всегда заботливо снабжал своих личных «стражей порядка». Перекинув через левое плечо четыре патронташа с патронами для ружей и револьверов, он повел Лопеса и высокого парня по коридору, который заканчивался выходом во двор. По всему дому слышалось шлепанье босых ног, но, к удивлению дона Эмилиано, рядом с ними так никто и не появился.
Они остановились на улице под ночными звездами. Вблизи не было слышно ни звука; лишь с дальнего конца большого дома доносился гул голосов.
— Хулио, нам нужны лошади, и хорошие, — сказал высокий. — Где тут конюшни? Где конюшни с лошадьми Эмилиано?
Поселившийся в сердце управляющего страх сменился ужасом. Ужас был сильнее страха, ведь то, что эти двое посмели поднять руку на человека аристократического происхождения, уже само по себе являлось немалым святотатством; но еще большим святотатством в глазах Лопеса было то, что они проникли в крыло конюшни, где содержались самые породистые лошади. На самом деле эти красавцы принадлежали не ему, а самому дону Томасу!
Глава 3
— Зажги лампу, — велел высокий.
Хулио отыскал лампу, но перёд тем, как зажечь, попытался возразить:
— Но ведь он увидит наши лица, сеньор…
— А ты что, не хочешь, чтобы он знал, кто с ним так поступил? — отозвался высокий. — Пусть поглядит на тебя, Хулио. А что касается меня, то я в маске.
— А если кто-нибудь из слуг заметит свет?
— Придется рискнуть. В жизни без риска не обойтись, Хулио. Зажги лампу.
Язычок пламени лизнул фитиль. Скрипнув ржавыми петлями, захлопнулась дверца фонаря. Огонь усилился, затем пару раз мигнул и наконец занялся ровным голубоватым пламенем. Теперь Эмилиано мог видеть лицо Хулио Меркадо. Сердце управляющего болезненно сжалось, ему показалось, что он все еще чувствует в своей ладони рукоять хлыста. Лопес был уверен, что ему конец. Правда, у этих хладнокровных негодяев нет времени на долгую пытку, но он не сомневался, что смерть его будет ужасной.
Однако, несмотря на неутешительные мысли, у дона Эмилиано хватало выдержки и душевных сил, чтобы испытывать одновременно с гневом и презрением жгучий стыд — особенно когда он увидел, как эти двое приглядываются к просторным стойлам лошадей дона Томаса. Эти кони годились даже под королевское седло, и никому в усадьбе, за исключением дона Эмилиано, не позволялось ездить на них во время длительного отсутствия их владельца.
— Ну-ка, скажи, какие из них здесь самые лучшие? — поинтересовался высокий человек в маске,
— Вот эта кобыла, — посоветовал Хулио. — Только гляньте, до чего она красива: голова как у оленя, а глаза… Я видел, она летела как ветер. Берите ее, сеньор, а я возьму мустанга из загона…
— Нет, эту гнедую ты возьми себе, Хулио. Мне она не больно приглянулась, — отказался высокий.
Когда Лопес услышал первые слова Хулио, его сердце забилось, словно птица в клетке. Нужно отдать ему должное — даже в момент личной опасности он был способен испытывать душевные муки оттого, что породистое, племенное животное окажется в руках бандитов. А когда высокий отказался от гнедой, его сердце снова болезненно сжалось. Но к счастью, ни Хулио, ни этот высокий парень не могли догадаться о величайшем секрете.
— Тут есть кое-что получше, — произнес высокий, заглянув в соседнее стойло.
Там стоял крупный серый мерин, который мог бы нести на себе двести фунтов веса и целый день без передышки скакать торными тропами. Конь стоил очень дорого, но от мысли, что грабители заберут только этих двух лошадей, сердце Эмилиано немного успокоилось.
— Да, — заявил высокий, — этот конь сгодился бы для меня.
— Тогда, Христа ради, забирайте его, и дело с концом! — взмолился Хулио. — Вы слышите? Они приближаются!
Он показал рукой в сторону, откуда с вершины холма, на котором раскинулось поместье, доносился шум голосов,
— Ничего, успеем, — отозвался высокий.
За маской Лопес разглядел широко расставленные, поблескивающие голубые глаза. Он также обратил внимание на мощные плечи, длинные руки и крепкую мускулатуру бедер. От глаз дона Эмилиано не ускользнул даже богато вышитый красный пояс, обхватывающий бедра незнакомца. Он исполнился уверенностью, что перед ним находится не простой разбойник, а человек, обладающий немалой властью среди мексиканских бандитов.
— Раз уж мы очутились у горнила рога изобилия, то не следует торопиться, — продолжал высокий. — Дай-ка я еще посмотрю… — И, взяв фонарь, он принялся осматривать лошадей, не переставая комментировать; — Мне нравится этот римский профиль. А вот у этого тяжеловат круп. Ну-ка, посмотрим на этого еще разок… У него жидковата холка… в коленях слабоват… Этот тоже… Нет, для гор не годится… Постой-ка! Вот это да! Ну-ка, поглядим на него еще! Ты знаешь этого жеребца, Хулио?
У дона Эмилиано сердце ушло в пятки — ведь это был всем коням конь.
— Видал я его, сеньор… Этого коня привели совсем недавно. Ничего особенного. Слишком крупные ноги и грудь чересчур узка. А задние ноги… Мослы, того и гляди, прорвут шкуру.
— Тут ты прав, — кивнул высокий. — Это не конь — это лезвие шпаги. В нем чувствуется какая-то скрытая мощь, которая мне и нужна. Глаз у него кровавый… Злой дьявол, а?
— Он чуть не угробил двоих конюхов, сеньор.
— Ну, он и не предназначен для их рук. Такой конь создан именно для меня, — горделиво заключил высокий.
— Тогда побыстрей, сеньор! Да простит мне Господь, что я позволяю вам взять такую захудалую лошадь! Они уже совсем близко!
— Еще есть время. Раз у нас такие кони, то им за нами не угнаться. Вот это седло для тебя, а это мне… Эге! Ты надуваешь живот, чтобы обмануть меня, а потом сбросить, да? Как зовут этого узкогрудого дьявола, Хулио?
— Эль-Капитан, сеньор, — прохрипел, старательно затягивая тугую подпругу, Хулио.
— Эль-Капитан? — упираясь коленом в ребра гнедого и выжидая подходящего момента, переспросил высокий. — Не так давно был один знаменитый скакун по кличке Капитан… А этот… — Тут он резко дернул подпругу. Захваченный врасплох Эль-Капитан злобно забил копытами и высоко выгнул свою уродливую змеиную голову. Высокий шлепнул его по носу и засмеялся: — Погоди, дружище, ты скоро привыкнешь ко мне. А теперь отведем нашего приятеля к дереву для бичевания.
Дона Эмилиано вновь вывели под ночное небо. Высокий поднял ладонь к глазам, всматриваясь в основание холма. По всему берегу Рио-Гранде сновали люди с фонарями и факелами.
— Так, этот путь для нас закрыт, — решил высокий. — Видимо, придется задержаться на этом берегу Рио-Гранде на пару дней. Но главное, мы теперь не сможем отвести дона Эмилиано к тому дереву. Ну и дьявол с ним! Тем более, что тут тоже есть дерево, которое вполне годится для наших целей. Привязывай его! Ну как, порядок?
Дон Эмилиано не успел и глазом моргнуть, как обнаружил, что его кисти прикрутили к стволу дерева. От ярости и унижения у него все поплыло перед глазами. А там, у реки, бегало столько людей, столько придурков — его верных телохранителей, в которых он вложил так много денег, на которых потратил столько сил, отбирая среди сотен самых отпетых преступников! И вот этих псов подвел нюх. Они бросились по ложному следу… Эх, хоть бы парочку их сюда! Но охрана была далеко и пользы от нее было не больше, чем от звезд в небе.
Лопес услышал, как высокий разбойник произнес:
— Его ночная рубаха не толще, чем та, что была на тебе вечером. Вот кнут, а вот его спина, Хулио. Не стесняйся.
На что Меркадо ответил:
— Если бы только мой отец и дед — царство им небесное! — могли видеть меня сейчас! Да пребудут они со мной в этом праведном деле! Получай, гад! Получай! Получай!
На спину Эмилиано посыпались жгучие, хлесткие удары, но он почти не чувствовал их. Лопес стоял очень прямо, его голова горела как в огне. Только подумать — кнут, кнут полосовал его тело! С ним обходились как с паршивым псом! Ему казалось, что истязают не его тело, а саму душу.
— Хорошо! — одобрил высокий. — Здорово у тебя получается, Хулио. Подожди, я выну у него изо рта кляп — пускай немного повоет. — И он выдернул кляп.
— Если он закричит, то они прибегут сюда! — забеспокоился Меркадо.
— С такими лошадьми, как у нас, мы вне опасности. И потом, что за праздник без музыки? Я хочу слышать его стоны.
И снова на спину дона Эмилиано посыпался град хлестких ударов. Он чувствовал, как потекла теплая кровь, как все тело пронзила невыносимая боль. Но она так и не достигла его мозга. Поселившийся там стыд был столь велик, что для других чувств просто не оставалось места.
— Постой! — остановил высокий.
На мгновение бичевание прекратилось.
Высокий подошел вплотную к дону Эмилиано и заглянул ему в глаза:
— Хоть он и с трудом дышит, а мужества ему не занимать, Хулио.
— Позвольте мне прикончить его, — воскликнул Меркадо. — Я вижу его кровь. Выпустить из него кровь — все равно что убить! Дайте мне разделаться с ним!
— Погоди! — приказал высокий. — Вы слышите меня, дон Эмилиано?
Лопес промолчал.
— От вас самих зависит — жить вам или умереть, -продолжал высокий. — Вы слышите меня?
— Слышу, — сдавленным голосом ответил Эмилиано.
— Слишком вы мужественный человек, чтобы умирать под кнутом. Перед тем как свести счеты с жизнью, у вас в руках должно быть оружие. А если я дам вам такой шанс? Нет, сейчас ваши руки будут дрожать. Тогда слушайте. Хулио Меркадо, удар за ударом, выбил из вас часть гордыни и доказал, что пеон тоже человек. Он покидает вас и переходит на службу ко мне. А здесь остается его мать, старая добрая женщина. Естественно, вы будете испытывать искушение отыграться на ней за сына. Так вот, Лопес, вы должны поклясться всеми святыми, что не тронете ее и отпустите, не чиня никаких препятствий. Клянетесь?
Дон Эмилиано с трудом ворочал языком. Но душила его не боль, а гнев.
— Клянусь.
— Именем своего святого — Сан-Эмилиано — и кровью Господней… Клянетесь?
— Клянусь.
— Повторите клятву полностью.
— Именем Сан-Эмилиано и кровью Господней клянусь…
— Продолжайте!
— Что я не причиню вреда матери Хулио Меркадо.
— Достаточно. А от себя добавлю следующее: если вы, Лопес, нарушите клятву, то обещаю, что достану вас даже из ада и перережу глотку. Вы меня слышите?
Дон Эмилиано молчал.
— Слышишь ты меня, кровосос?! — процедил сквозь зубы высокий бандит.
— Слышу, — ответил Лопес. — И надеюсь, что наступит время, когда я смогу снова увидеть и услышать тебя — но только со свободными руками!
— Ваши слова достойны мужчины, — усмехнулся высокий. — Пошли, Хулио! Впереди у нас долгий путь. Наемникам дона Эмилиано доставит огромное удовольствие освободить своего господина. А чтобы они не нашли его до утра, сунь ему обратно кляп. Пусть запомнит эти несколько часов. Прощайте, дон Эмилиано!
Хулио отыскал лампу, но перёд тем, как зажечь, попытался возразить:
— Но ведь он увидит наши лица, сеньор…
— А ты что, не хочешь, чтобы он знал, кто с ним так поступил? — отозвался высокий. — Пусть поглядит на тебя, Хулио. А что касается меня, то я в маске.
— А если кто-нибудь из слуг заметит свет?
— Придется рискнуть. В жизни без риска не обойтись, Хулио. Зажги лампу.
Язычок пламени лизнул фитиль. Скрипнув ржавыми петлями, захлопнулась дверца фонаря. Огонь усилился, затем пару раз мигнул и наконец занялся ровным голубоватым пламенем. Теперь Эмилиано мог видеть лицо Хулио Меркадо. Сердце управляющего болезненно сжалось, ему показалось, что он все еще чувствует в своей ладони рукоять хлыста. Лопес был уверен, что ему конец. Правда, у этих хладнокровных негодяев нет времени на долгую пытку, но он не сомневался, что смерть его будет ужасной.
Однако, несмотря на неутешительные мысли, у дона Эмилиано хватало выдержки и душевных сил, чтобы испытывать одновременно с гневом и презрением жгучий стыд — особенно когда он увидел, как эти двое приглядываются к просторным стойлам лошадей дона Томаса. Эти кони годились даже под королевское седло, и никому в усадьбе, за исключением дона Эмилиано, не позволялось ездить на них во время длительного отсутствия их владельца.
— Ну-ка, скажи, какие из них здесь самые лучшие? — поинтересовался высокий человек в маске,
— Вот эта кобыла, — посоветовал Хулио. — Только гляньте, до чего она красива: голова как у оленя, а глаза… Я видел, она летела как ветер. Берите ее, сеньор, а я возьму мустанга из загона…
— Нет, эту гнедую ты возьми себе, Хулио. Мне она не больно приглянулась, — отказался высокий.
Когда Лопес услышал первые слова Хулио, его сердце забилось, словно птица в клетке. Нужно отдать ему должное — даже в момент личной опасности он был способен испытывать душевные муки оттого, что породистое, племенное животное окажется в руках бандитов. А когда высокий отказался от гнедой, его сердце снова болезненно сжалось. Но к счастью, ни Хулио, ни этот высокий парень не могли догадаться о величайшем секрете.
— Тут есть кое-что получше, — произнес высокий, заглянув в соседнее стойло.
Там стоял крупный серый мерин, который мог бы нести на себе двести фунтов веса и целый день без передышки скакать торными тропами. Конь стоил очень дорого, но от мысли, что грабители заберут только этих двух лошадей, сердце Эмилиано немного успокоилось.
— Да, — заявил высокий, — этот конь сгодился бы для меня.
— Тогда, Христа ради, забирайте его, и дело с концом! — взмолился Хулио. — Вы слышите? Они приближаются!
Он показал рукой в сторону, откуда с вершины холма, на котором раскинулось поместье, доносился шум голосов,
— Ничего, успеем, — отозвался высокий.
За маской Лопес разглядел широко расставленные, поблескивающие голубые глаза. Он также обратил внимание на мощные плечи, длинные руки и крепкую мускулатуру бедер. От глаз дона Эмилиано не ускользнул даже богато вышитый красный пояс, обхватывающий бедра незнакомца. Он исполнился уверенностью, что перед ним находится не простой разбойник, а человек, обладающий немалой властью среди мексиканских бандитов.
— Раз уж мы очутились у горнила рога изобилия, то не следует торопиться, — продолжал высокий. — Дай-ка я еще посмотрю… — И, взяв фонарь, он принялся осматривать лошадей, не переставая комментировать; — Мне нравится этот римский профиль. А вот у этого тяжеловат круп. Ну-ка, посмотрим на этого еще разок… У него жидковата холка… в коленях слабоват… Этот тоже… Нет, для гор не годится… Постой-ка! Вот это да! Ну-ка, поглядим на него еще! Ты знаешь этого жеребца, Хулио?
У дона Эмилиано сердце ушло в пятки — ведь это был всем коням конь.
— Видал я его, сеньор… Этого коня привели совсем недавно. Ничего особенного. Слишком крупные ноги и грудь чересчур узка. А задние ноги… Мослы, того и гляди, прорвут шкуру.
— Тут ты прав, — кивнул высокий. — Это не конь — это лезвие шпаги. В нем чувствуется какая-то скрытая мощь, которая мне и нужна. Глаз у него кровавый… Злой дьявол, а?
— Он чуть не угробил двоих конюхов, сеньор.
— Ну, он и не предназначен для их рук. Такой конь создан именно для меня, — горделиво заключил высокий.
— Тогда побыстрей, сеньор! Да простит мне Господь, что я позволяю вам взять такую захудалую лошадь! Они уже совсем близко!
— Еще есть время. Раз у нас такие кони, то им за нами не угнаться. Вот это седло для тебя, а это мне… Эге! Ты надуваешь живот, чтобы обмануть меня, а потом сбросить, да? Как зовут этого узкогрудого дьявола, Хулио?
— Эль-Капитан, сеньор, — прохрипел, старательно затягивая тугую подпругу, Хулио.
— Эль-Капитан? — упираясь коленом в ребра гнедого и выжидая подходящего момента, переспросил высокий. — Не так давно был один знаменитый скакун по кличке Капитан… А этот… — Тут он резко дернул подпругу. Захваченный врасплох Эль-Капитан злобно забил копытами и высоко выгнул свою уродливую змеиную голову. Высокий шлепнул его по носу и засмеялся: — Погоди, дружище, ты скоро привыкнешь ко мне. А теперь отведем нашего приятеля к дереву для бичевания.
Дона Эмилиано вновь вывели под ночное небо. Высокий поднял ладонь к глазам, всматриваясь в основание холма. По всему берегу Рио-Гранде сновали люди с фонарями и факелами.
— Так, этот путь для нас закрыт, — решил высокий. — Видимо, придется задержаться на этом берегу Рио-Гранде на пару дней. Но главное, мы теперь не сможем отвести дона Эмилиано к тому дереву. Ну и дьявол с ним! Тем более, что тут тоже есть дерево, которое вполне годится для наших целей. Привязывай его! Ну как, порядок?
Дон Эмилиано не успел и глазом моргнуть, как обнаружил, что его кисти прикрутили к стволу дерева. От ярости и унижения у него все поплыло перед глазами. А там, у реки, бегало столько людей, столько придурков — его верных телохранителей, в которых он вложил так много денег, на которых потратил столько сил, отбирая среди сотен самых отпетых преступников! И вот этих псов подвел нюх. Они бросились по ложному следу… Эх, хоть бы парочку их сюда! Но охрана была далеко и пользы от нее было не больше, чем от звезд в небе.
Лопес услышал, как высокий разбойник произнес:
— Его ночная рубаха не толще, чем та, что была на тебе вечером. Вот кнут, а вот его спина, Хулио. Не стесняйся.
На что Меркадо ответил:
— Если бы только мой отец и дед — царство им небесное! — могли видеть меня сейчас! Да пребудут они со мной в этом праведном деле! Получай, гад! Получай! Получай!
На спину Эмилиано посыпались жгучие, хлесткие удары, но он почти не чувствовал их. Лопес стоял очень прямо, его голова горела как в огне. Только подумать — кнут, кнут полосовал его тело! С ним обходились как с паршивым псом! Ему казалось, что истязают не его тело, а саму душу.
— Хорошо! — одобрил высокий. — Здорово у тебя получается, Хулио. Подожди, я выну у него изо рта кляп — пускай немного повоет. — И он выдернул кляп.
— Если он закричит, то они прибегут сюда! — забеспокоился Меркадо.
— С такими лошадьми, как у нас, мы вне опасности. И потом, что за праздник без музыки? Я хочу слышать его стоны.
И снова на спину дона Эмилиано посыпался град хлестких ударов. Он чувствовал, как потекла теплая кровь, как все тело пронзила невыносимая боль. Но она так и не достигла его мозга. Поселившийся там стыд был столь велик, что для других чувств просто не оставалось места.
— Постой! — остановил высокий.
На мгновение бичевание прекратилось.
Высокий подошел вплотную к дону Эмилиано и заглянул ему в глаза:
— Хоть он и с трудом дышит, а мужества ему не занимать, Хулио.
— Позвольте мне прикончить его, — воскликнул Меркадо. — Я вижу его кровь. Выпустить из него кровь — все равно что убить! Дайте мне разделаться с ним!
— Погоди! — приказал высокий. — Вы слышите меня, дон Эмилиано?
Лопес промолчал.
— От вас самих зависит — жить вам или умереть, -продолжал высокий. — Вы слышите меня?
— Слышу, — сдавленным голосом ответил Эмилиано.
— Слишком вы мужественный человек, чтобы умирать под кнутом. Перед тем как свести счеты с жизнью, у вас в руках должно быть оружие. А если я дам вам такой шанс? Нет, сейчас ваши руки будут дрожать. Тогда слушайте. Хулио Меркадо, удар за ударом, выбил из вас часть гордыни и доказал, что пеон тоже человек. Он покидает вас и переходит на службу ко мне. А здесь остается его мать, старая добрая женщина. Естественно, вы будете испытывать искушение отыграться на ней за сына. Так вот, Лопес, вы должны поклясться всеми святыми, что не тронете ее и отпустите, не чиня никаких препятствий. Клянетесь?
Дон Эмилиано с трудом ворочал языком. Но душила его не боль, а гнев.
— Клянусь.
— Именем своего святого — Сан-Эмилиано — и кровью Господней… Клянетесь?
— Клянусь.
— Повторите клятву полностью.
— Именем Сан-Эмилиано и кровью Господней клянусь…
— Продолжайте!
— Что я не причиню вреда матери Хулио Меркадо.
— Достаточно. А от себя добавлю следующее: если вы, Лопес, нарушите клятву, то обещаю, что достану вас даже из ада и перережу глотку. Вы меня слышите?
Дон Эмилиано молчал.
— Слышишь ты меня, кровосос?! — процедил сквозь зубы высокий бандит.
— Слышу, — ответил Лопес. — И надеюсь, что наступит время, когда я смогу снова увидеть и услышать тебя — но только со свободными руками!
— Ваши слова достойны мужчины, — усмехнулся высокий. — Пошли, Хулио! Впереди у нас долгий путь. Наемникам дона Эмилиано доставит огромное удовольствие освободить своего господина. А чтобы они не нашли его до утра, сунь ему обратно кляп. Пусть запомнит эти несколько часов. Прощайте, дон Эмилиано!
Глава 4
Новостям из Мексики, если они только не имеют отношения к месторождениям нефти или серебра и не связаны с очередной надвигающейся революцией, американская пресса уделяет крайне мало внимания, даже в ближайших к соседней стране юго-западных районах. Однако по какой-то неведомой причине происшествие в поместье Лерраса возбудило любопытство репортеров. Вот почему юный Ричард Лэвери-младший, склонив голову над газетной страницей и насупив брови, сосредоточенно читал:
«Выпороли пеона… Ночью его освободил какой-то неизвестный, возможно, американец, в совершенстве владеющий мексиканским… Управляющий поместьем похищен среди ночи из собственной постели… Один из его телохранителей оглушен сильным ударом по голове, сейчас он находится в тяжелом состоянии и не может припомнить ничего из происшедшего… Украдены самые лучшие лошади Лерраса… Эмилиано Лопеса привязали к дереву и выпороли кнутом так же, как он перед этим пеона… Пеон скрылся… Вдоль побережья выставлена надежная охрана, чтобы воспрепятствовать попыткам пеона ж его освободителя перебраться на американскую территорию… «
Ричард Лэвери вскинул голову, в его голубых ирландских глазах неожиданно вспыхнул огонь, и он воскликнул:
— Это Монтана! Это точно Монтана! Никто больше не отважился бы на такое! Теперь он двинется на юг, к Рубрису!
Он подошел к окну и окинул взглядом бескрайние природные террасы ранчо своего отца, на которых паслись многочисленные стада. По сути дела, это было не ранчо, а настоящее королевство, наследным принцем которого являлся он, Дик Лэвери. Но когда поднял голову, его глаза затуманились при воспоминании о походных кострах, небритых, отважных мужчинах, сидящих на корточках вокруг огня, о переборе гитарных струн и о голосах, поющих балладу.
Какое-то смутное беспокойство повлекло Ричарда прочь из дома в сторону конюшен и выгона, где паслись его собственные кони — будто выкованные из стали и бронзы скакуны с орлиными глазами. Он зашел в конюшню и снял: со стены лассо.
Бенито Халиска, приземистый кривоногий жандарм, отмеченный, словно бульдог, боевыми шрамами, слушал эту историю во время полуденного привала наряда сельской жандармерии. Из всего этого сброда закоренелых преступников, которым дали шанс начать новую жизнь на службе закону, он считался самым отважным. Слушая историю, Бенито Халиска поедал. бобы с тортильей 5. Покончив с ними, глотнул кислого красного вина, затем поднялся, оседлал коня и, осмотрев ружье, вскочил в седло.
— В чем дело, Халиска? — окликнул его лейтенант. — Куда это ты собрался?
Махнув в сторону рассказчика, Бенито Халиска крикнул:
— Это Эль-Кид! — и, натягивая поводья, развернул лошадь.
Лейтенант, увидев, как Халиска поскакал прочь, и будучи человеком вспыльчивым, смачно выругался. Затем уже было потянулся за оружием, но один из жандармов удержал его руку:
— Вам не остановить Халиску! Однажды он уже напал на след Монтаны, после чего у него осталось два шрама. Для него встреча с Эль-Кидом дороже встречи с самим ангелом небесным — даже если она будет стоить ему жизни!
Лейтенант прикусил ус и нахмурился. Потом, словно отпуская Халиску на все четыре стороны, махнул рукой.
Брат Паскуаль, отставив в сторону тяжелый дорожный посох, накладывал шину на сломанную овечью ногу, когда из пастушьей хижины выбежал сын овчара и поведал ему о случившемся. Подняв выбритый, загоревший до черноты череп, монах задумался над услышанным.
— Какой еще гринго способен освободить пеона? — пробормотал он.
Так он продолжал что-то говорить себе под нос, пока не закончил возиться с шиной, Затем легко поднялся с колен и, вновь взяв огромный посох, который для любого другого, но только не для такого гиганта, как он, служил бы скорее грузом, чем опорой, зычно возвестил:
— Эль-Кид! Эль-Кид вернулся! — и, заткнув развевающиеся полы рясы за грубый веревочный пояс, зашагал в сторону гор.
В этот день, закончив благотворительный обход беднейших кварталов города, который всякий раз страшно утомлял его, епископ обедал не у себя во дворце, а в небольшом заведении, в которое часто заглядывали погонщики мулов. У него уже вошло в привычку заходить в этот маленький ресторанчик, чтобы подкрепиться черной фасолью с ржаным хлебом^ Погонщики мулов недолго испытывали перед епископом благоговейный страх, поскольку быстро распознали в нем доброго человека, истинного покровителя всех страждущих л обездоленных. Затем они и вовсе забыли о его присутствии, так как изнуренное лицо старца с отрешенным взглядом казалось им сошедшим со стен церковных фресок, а не принадлежащим обыкновенному смертному. Таким образом епископу и удалось услышать всю историю. Легкая тень мирской озабоченности промелькнула на его лице. Воздев к небу добрые глаза и чему-то улыбаясь, епископ прошептал:
— Эль-Кид!
Танцовщица Розита, слегка запыхавшаяся после танца, уселась, вызывающе скрестив ноги. Не выпуская изо рта розу, она через силу улыбалась. Юные кабальеро, наблюдавшие за нею издалека, поспешно бросились к танцовщице, но, разглядев за розой и улыбкой опасный огонек в глазах девушки, умерили свой пыл.
Дьявольский этот огонек вспыхнул в глазах красавицы от услышанного ею рассказа, сопровождаемого восторженными восклицаниями: гринго… запоротый пеон… бандитский налет на поместье великого дона Лерраса… благородный дон Эмилиано избит хлыстом… и кто только осмелился на такое?
Розита вскочила на подоконник, спрыгнула вниз, на улицу, и бросилась бежать. Заметивший ее жандарм поначалу решил, что она пьяна, потому что девушка бежала пританцовывая, откинув назад голову. Но когда она приблизилась, он увидел, что она заливается звонким смехом, нараспев выкрикивая:
— Эль-Кид! Эль-Кид!
Матео Рубрис, в сдвинутой на затылок красной шапочке, с закатанными выше локтей рукавами, сидел за большим дубовым столом. Перед ним лежала целая баранья нога. Острым как бритва охотничьим ножом он резал мясо на куски, отправляя их в свою здоровенную пасть и запивая вином из украшенного драгоценными каменьями кубка великолепной работы. Но большую часть баранины Рубрис бросал через плечо собакам, на лету подхватывавшим лакомство. История, которую он только что выслушал, лишила его аппетита. Ее поведал ему высокий юноша с окровавленной повязкой на голове. Из-за пулевого ранения в щеку парень говорил не слишком внятно, при этом в уголках его губ то и дело вздувались и лопались пузырьки кровяной пены. В схватке уцелел лишь он один, двоих его товарищей убили. По его словам, бандитов ждали и устроили засаду — они даже не успели пустить в ход оружие.
— Так-так! — приговаривал Рубрис. — Если бы вы трое двигались бесшумно… Так ведь нет же. Мне понятно, как все произошло. Вы топали, как лошади. Оставалось только заржать, чтобы всем стало ясно, что у вас четыре копыта и вы опасны разве что для мебели. Прочь с моих глаз! Я привык иметь дело с мужчинами, а теперь вокруг меня одни лишь дураки да бестолковые сосунки. Мне осталось только…
В этот момент в сгущающихся вечерних сумерках за стенами горной хижины, в которой располагался штаб Рубриса, раздался дружный крик.
Рев не прекращался, ему вторила ружейная пальба. Рубрис вскочил на ноги и, сурово сдвинув брови, осмотрелся по сторонам. Вдруг повар, помешивавший среди клубов пара и дыма какое-то варево в огромном котле, подпрыгнул на месте, взмахнул гигантским половником и заорал:
— Эль-Кид!
В следующий момент вопящая толпа внесла в комнату Монтану Кида. За ним следовал Хулио Меркадо.
Матео Рубрис издал оглушительный рев и прыгнул вперед. Будучи ниже среднего роста, кривоногий, он походил на бульдога. Схватив Монтану за локти, Рубрис поднял его над головой, немного пронес и водрузил на стол в центре комнаты. Затем, наполнив из огромного кожаного бурдюка кубок, из которого только что пил сам, поднес его Киду.
— Выпьем… Выпьем!.. Выпьем с тобой, дружище! — воскликнул Рубрис, поднося к губам горлышко бурдюка.
— Выпьем! Выпьем! — закричали остальные.
Каждый поспешил налить себе вина во все, что подвернулось под руку, — в оловянную кружку, стакан, чашку. Выкрики не смолкали:
— Выпьем за Эль-Кида! Выпьем!
— А как быть с моим другом? — воскликнул Монтана. — Он тоже пьет с нами? Считаешь ли ты его одним из нас? Представляю тебе Хулио Меркадо, пеона, всю свою жизнь гнувшего спину на знатных и богатых господ, которого чуть не запороли насмерть кнутами. Вот он перед тобой. Примете ли вы его в свои ряды?
Рубрис опустил бурдюк. Немного вина выплеснулось ему на губы, и теперь с подбородка капало. Он отер его тыльной стороной ладони.
— А ну-ка, подайте его сюда! — велел Рубрис.
Хулио Меркадо подтолкнули вперед. Левой рукой Рубрис ухватил пеона за грудки и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Что будет с тобой, если ты вернешься?
— Меня запорют до смерти, — будучи сильно напуганным, ответил он первое, что пришло на ум, то есть правду.
— Могут ли жандармы стать твоими друзьями? — продолжал допытываться Рубрис.
Меркадо глянул на Монтану и со вздохом ответил:
— Нет, сеньор.
— Скажи, кто я такой?
— Матео Рубрис.
— А что ты знаешь обо мне?
— Что вы сущий дьявол, сеньор.
Ответ Хулио вызвал всеобщий одобрительный смех.
— Отваги ему не занимать, — громко заметил Монтана.
Меркадо повернул к нему позеленевшее от страха лицо и попытался улыбнуться.
— Хочешь быть одним из нас? — набросился на него Рубрис.
— Сеньор, меня к вам привел мой господин.
— Дурак набитый! — взревел Рубрис. — В моей банде нет других господ, кроме меня.
— Тогда я не смогу стать одним из вас, — промолвил Хулио. — Я нашел себе господина и ни за что не изменю ему.
Снова раздался общий крик, но пеон так и не смог разобрать — ярости или одобрения. Подняв голову, он глубоко вздохнул, а Рубрис заорал на него:
— Ты искал нашу банду, выведал наши секреты, а теперь говоришь что не хочешь быть одним из нас?
— Я не покину моего хозяина! — пролепетал бедный Хулио.
Рубрис выхватил огромный нож и взмахнул им перед носом Меркадо:
— Не покинешь?
Хулио закрыл глаза и в отчаянии воскликнул:
— Нет! Я не оставлю его, сеньор. Господин мой, помогите!
Но к его разочарованию, Эль-Кид не промолвил ни слова. Тогда Меркадо предпринял отчаянную попытку вырваться, однако мощные руки быстро угомонили его.
Снова перед его глазами мелькнул нож, и несчастный Хулио уже приготовился к смерти. Потом почувствовал, как лезвие полоснуло по его предплечью, из пореза закапала теплая кровь.
— Господи! Прими мою душу! — еле слышно пробормотал Меркадо.
Кто-то дотронулся до его руки, на этот раз уже не ножом.
Открыв глаза, Хулио увидел, как все эти люди с отчаянными лицами один за другим подходят к нему. Они поочередно смачивали пальцы его кровью и — о ужас! — слизывали ее с них.
Он услышал крик Матео Рубриса:
— Стала ли его кровь нашей кровью?
— Да! — отозвался хор голосов.
— Стал ли он одним из нас?
— Да! — снова прокричали вокруг.
— Навсегда?
— Навсегда! — дружно проревели бандиты.
Мощная рука опять схватила Хулио Меркадо, и он увидел улыбающееся лицо Рубриса.
— Ну ты, дуралей! Известно ли тебе, что Эль-Кид здесь такой же господин, как и я? Ну а теперь, друг, твои враги — наши враги, твои друзья — наши друзья. И постарайся не показывать перед нами слабости! Давай выпей! Эй! Где вино? Налейте ему! Все пьют до дна! За Эль-Кида и его друга! Теперь они с нами!
«Выпороли пеона… Ночью его освободил какой-то неизвестный, возможно, американец, в совершенстве владеющий мексиканским… Управляющий поместьем похищен среди ночи из собственной постели… Один из его телохранителей оглушен сильным ударом по голове, сейчас он находится в тяжелом состоянии и не может припомнить ничего из происшедшего… Украдены самые лучшие лошади Лерраса… Эмилиано Лопеса привязали к дереву и выпороли кнутом так же, как он перед этим пеона… Пеон скрылся… Вдоль побережья выставлена надежная охрана, чтобы воспрепятствовать попыткам пеона ж его освободителя перебраться на американскую территорию… «
Ричард Лэвери вскинул голову, в его голубых ирландских глазах неожиданно вспыхнул огонь, и он воскликнул:
— Это Монтана! Это точно Монтана! Никто больше не отважился бы на такое! Теперь он двинется на юг, к Рубрису!
Он подошел к окну и окинул взглядом бескрайние природные террасы ранчо своего отца, на которых паслись многочисленные стада. По сути дела, это было не ранчо, а настоящее королевство, наследным принцем которого являлся он, Дик Лэвери. Но когда поднял голову, его глаза затуманились при воспоминании о походных кострах, небритых, отважных мужчинах, сидящих на корточках вокруг огня, о переборе гитарных струн и о голосах, поющих балладу.
Какое-то смутное беспокойство повлекло Ричарда прочь из дома в сторону конюшен и выгона, где паслись его собственные кони — будто выкованные из стали и бронзы скакуны с орлиными глазами. Он зашел в конюшню и снял: со стены лассо.
Бенито Халиска, приземистый кривоногий жандарм, отмеченный, словно бульдог, боевыми шрамами, слушал эту историю во время полуденного привала наряда сельской жандармерии. Из всего этого сброда закоренелых преступников, которым дали шанс начать новую жизнь на службе закону, он считался самым отважным. Слушая историю, Бенито Халиска поедал. бобы с тортильей 5. Покончив с ними, глотнул кислого красного вина, затем поднялся, оседлал коня и, осмотрев ружье, вскочил в седло.
— В чем дело, Халиска? — окликнул его лейтенант. — Куда это ты собрался?
Махнув в сторону рассказчика, Бенито Халиска крикнул:
— Это Эль-Кид! — и, натягивая поводья, развернул лошадь.
Лейтенант, увидев, как Халиска поскакал прочь, и будучи человеком вспыльчивым, смачно выругался. Затем уже было потянулся за оружием, но один из жандармов удержал его руку:
— Вам не остановить Халиску! Однажды он уже напал на след Монтаны, после чего у него осталось два шрама. Для него встреча с Эль-Кидом дороже встречи с самим ангелом небесным — даже если она будет стоить ему жизни!
Лейтенант прикусил ус и нахмурился. Потом, словно отпуская Халиску на все четыре стороны, махнул рукой.
Брат Паскуаль, отставив в сторону тяжелый дорожный посох, накладывал шину на сломанную овечью ногу, когда из пастушьей хижины выбежал сын овчара и поведал ему о случившемся. Подняв выбритый, загоревший до черноты череп, монах задумался над услышанным.
— Какой еще гринго способен освободить пеона? — пробормотал он.
Так он продолжал что-то говорить себе под нос, пока не закончил возиться с шиной, Затем легко поднялся с колен и, вновь взяв огромный посох, который для любого другого, но только не для такого гиганта, как он, служил бы скорее грузом, чем опорой, зычно возвестил:
— Эль-Кид! Эль-Кид вернулся! — и, заткнув развевающиеся полы рясы за грубый веревочный пояс, зашагал в сторону гор.
В этот день, закончив благотворительный обход беднейших кварталов города, который всякий раз страшно утомлял его, епископ обедал не у себя во дворце, а в небольшом заведении, в которое часто заглядывали погонщики мулов. У него уже вошло в привычку заходить в этот маленький ресторанчик, чтобы подкрепиться черной фасолью с ржаным хлебом^ Погонщики мулов недолго испытывали перед епископом благоговейный страх, поскольку быстро распознали в нем доброго человека, истинного покровителя всех страждущих л обездоленных. Затем они и вовсе забыли о его присутствии, так как изнуренное лицо старца с отрешенным взглядом казалось им сошедшим со стен церковных фресок, а не принадлежащим обыкновенному смертному. Таким образом епископу и удалось услышать всю историю. Легкая тень мирской озабоченности промелькнула на его лице. Воздев к небу добрые глаза и чему-то улыбаясь, епископ прошептал:
— Эль-Кид!
Танцовщица Розита, слегка запыхавшаяся после танца, уселась, вызывающе скрестив ноги. Не выпуская изо рта розу, она через силу улыбалась. Юные кабальеро, наблюдавшие за нею издалека, поспешно бросились к танцовщице, но, разглядев за розой и улыбкой опасный огонек в глазах девушки, умерили свой пыл.
Дьявольский этот огонек вспыхнул в глазах красавицы от услышанного ею рассказа, сопровождаемого восторженными восклицаниями: гринго… запоротый пеон… бандитский налет на поместье великого дона Лерраса… благородный дон Эмилиано избит хлыстом… и кто только осмелился на такое?
Розита вскочила на подоконник, спрыгнула вниз, на улицу, и бросилась бежать. Заметивший ее жандарм поначалу решил, что она пьяна, потому что девушка бежала пританцовывая, откинув назад голову. Но когда она приблизилась, он увидел, что она заливается звонким смехом, нараспев выкрикивая:
— Эль-Кид! Эль-Кид!
Матео Рубрис, в сдвинутой на затылок красной шапочке, с закатанными выше локтей рукавами, сидел за большим дубовым столом. Перед ним лежала целая баранья нога. Острым как бритва охотничьим ножом он резал мясо на куски, отправляя их в свою здоровенную пасть и запивая вином из украшенного драгоценными каменьями кубка великолепной работы. Но большую часть баранины Рубрис бросал через плечо собакам, на лету подхватывавшим лакомство. История, которую он только что выслушал, лишила его аппетита. Ее поведал ему высокий юноша с окровавленной повязкой на голове. Из-за пулевого ранения в щеку парень говорил не слишком внятно, при этом в уголках его губ то и дело вздувались и лопались пузырьки кровяной пены. В схватке уцелел лишь он один, двоих его товарищей убили. По его словам, бандитов ждали и устроили засаду — они даже не успели пустить в ход оружие.
— Так-так! — приговаривал Рубрис. — Если бы вы трое двигались бесшумно… Так ведь нет же. Мне понятно, как все произошло. Вы топали, как лошади. Оставалось только заржать, чтобы всем стало ясно, что у вас четыре копыта и вы опасны разве что для мебели. Прочь с моих глаз! Я привык иметь дело с мужчинами, а теперь вокруг меня одни лишь дураки да бестолковые сосунки. Мне осталось только…
В этот момент в сгущающихся вечерних сумерках за стенами горной хижины, в которой располагался штаб Рубриса, раздался дружный крик.
Рев не прекращался, ему вторила ружейная пальба. Рубрис вскочил на ноги и, сурово сдвинув брови, осмотрелся по сторонам. Вдруг повар, помешивавший среди клубов пара и дыма какое-то варево в огромном котле, подпрыгнул на месте, взмахнул гигантским половником и заорал:
— Эль-Кид!
В следующий момент вопящая толпа внесла в комнату Монтану Кида. За ним следовал Хулио Меркадо.
Матео Рубрис издал оглушительный рев и прыгнул вперед. Будучи ниже среднего роста, кривоногий, он походил на бульдога. Схватив Монтану за локти, Рубрис поднял его над головой, немного пронес и водрузил на стол в центре комнаты. Затем, наполнив из огромного кожаного бурдюка кубок, из которого только что пил сам, поднес его Киду.
— Выпьем… Выпьем!.. Выпьем с тобой, дружище! — воскликнул Рубрис, поднося к губам горлышко бурдюка.
— Выпьем! Выпьем! — закричали остальные.
Каждый поспешил налить себе вина во все, что подвернулось под руку, — в оловянную кружку, стакан, чашку. Выкрики не смолкали:
— Выпьем за Эль-Кида! Выпьем!
— А как быть с моим другом? — воскликнул Монтана. — Он тоже пьет с нами? Считаешь ли ты его одним из нас? Представляю тебе Хулио Меркадо, пеона, всю свою жизнь гнувшего спину на знатных и богатых господ, которого чуть не запороли насмерть кнутами. Вот он перед тобой. Примете ли вы его в свои ряды?
Рубрис опустил бурдюк. Немного вина выплеснулось ему на губы, и теперь с подбородка капало. Он отер его тыльной стороной ладони.
— А ну-ка, подайте его сюда! — велел Рубрис.
Хулио Меркадо подтолкнули вперед. Левой рукой Рубрис ухватил пеона за грудки и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Что будет с тобой, если ты вернешься?
— Меня запорют до смерти, — будучи сильно напуганным, ответил он первое, что пришло на ум, то есть правду.
— Могут ли жандармы стать твоими друзьями? — продолжал допытываться Рубрис.
Меркадо глянул на Монтану и со вздохом ответил:
— Нет, сеньор.
— Скажи, кто я такой?
— Матео Рубрис.
— А что ты знаешь обо мне?
— Что вы сущий дьявол, сеньор.
Ответ Хулио вызвал всеобщий одобрительный смех.
— Отваги ему не занимать, — громко заметил Монтана.
Меркадо повернул к нему позеленевшее от страха лицо и попытался улыбнуться.
— Хочешь быть одним из нас? — набросился на него Рубрис.
— Сеньор, меня к вам привел мой господин.
— Дурак набитый! — взревел Рубрис. — В моей банде нет других господ, кроме меня.
— Тогда я не смогу стать одним из вас, — промолвил Хулио. — Я нашел себе господина и ни за что не изменю ему.
Снова раздался общий крик, но пеон так и не смог разобрать — ярости или одобрения. Подняв голову, он глубоко вздохнул, а Рубрис заорал на него:
— Ты искал нашу банду, выведал наши секреты, а теперь говоришь что не хочешь быть одним из нас?
— Я не покину моего хозяина! — пролепетал бедный Хулио.
Рубрис выхватил огромный нож и взмахнул им перед носом Меркадо:
— Не покинешь?
Хулио закрыл глаза и в отчаянии воскликнул:
— Нет! Я не оставлю его, сеньор. Господин мой, помогите!
Но к его разочарованию, Эль-Кид не промолвил ни слова. Тогда Меркадо предпринял отчаянную попытку вырваться, однако мощные руки быстро угомонили его.
Снова перед его глазами мелькнул нож, и несчастный Хулио уже приготовился к смерти. Потом почувствовал, как лезвие полоснуло по его предплечью, из пореза закапала теплая кровь.
— Господи! Прими мою душу! — еле слышно пробормотал Меркадо.
Кто-то дотронулся до его руки, на этот раз уже не ножом.
Открыв глаза, Хулио увидел, как все эти люди с отчаянными лицами один за другим подходят к нему. Они поочередно смачивали пальцы его кровью и — о ужас! — слизывали ее с них.
Он услышал крик Матео Рубриса:
— Стала ли его кровь нашей кровью?
— Да! — отозвался хор голосов.
— Стал ли он одним из нас?
— Да! — снова прокричали вокруг.
— Навсегда?
— Навсегда! — дружно проревели бандиты.
Мощная рука опять схватила Хулио Меркадо, и он увидел улыбающееся лицо Рубриса.
— Ну ты, дуралей! Известно ли тебе, что Эль-Кид здесь такой же господин, как и я? Ну а теперь, друг, твои враги — наши враги, твои друзья — наши друзья. И постарайся не показывать перед нами слабости! Давай выпей! Эй! Где вино? Налейте ему! Все пьют до дна! За Эль-Кида и его друга! Теперь они с нами!
Глава 5
Очаровательная блондинка с прекрасными голубыми глазами, сеньорита Доротея Леррас была столь хороша собой, что никто бы не принял ее за мексиканку даже в Париже, несмотря на величину ее бриллиантов и длину жемчужных ожерелий. Доротея обладала не только красивым лицом, но и необыкновенно стройной фигурой, которой в античные времена позавидовала бы любая гречанка. Единственное, что могло показаться странным в ее облике, так это привычка, внезапно перестав улыбаться, пристально смотреть мужчинам прямо в глаза. Некоторые не выдерживали и секунды такого испытующего взгляда. Но высокий красавец дон Эмилиано Лопес не принадлежал к их числу и поэтому пользовался особой благосклонностью красавицы.
Дон Томас Леррас, владелец обширнейших и богатейших земель, бесчисленных голов скота и миллионов песо, не колеблясь, принимал дона Эмилиано за будущего зятя. Он всегда побаивался, что его прекрасная дочь может польститься на какой-нибудь иностранный звучный титул, тогда как ему, как любому истинному мексиканцу, доподлинно было известно, что нет такого иностранного титула, которой мог бы сравниться по знатности и благородству со старинной кастильской кровью родов, с незапамятных времен обосновавшихся в Мексике. А у Лопеса, как и у самого Лерраса, кровь была чистой и древней, истинно мексиканской.
Томас Леррас сидел у окна и смотрел на патио, где на столбе для бичеваний безжизненно обвис привязанный за подмышки пеон. Колени истязаемого касались земли, тело слегка раскачивалось из стороны в сторону.
Белый надсмотрщик, опустившись рядом с ним, приложил ухо к спине несчастного.
— Сколько еще ждать, пока его снова можно будет пороть? — спросил дон Томас.
Надсмотрщик поднялся и низко поклонился господину:
— Он больше уже не встанет, сеньор. Этот человек мертв.
— Мертв? — переспросила сеньорита Доротея. — Неужели мертв? — Подойдя поближе к окну, она широко распахнула голубые глаза и, с удивлением глядя на окровавленную спину пеона, произнесла: — Кто же мог подумать, что это произойдет так скоро?
Кровь больше не сочилась, и Доротея вспомнила, что в детективных романах пишут, будто бы после того, как человек умирает, кровь перестает течь. Теперь перед ее глазами было наглядное подтверждение прочитанному. А она еще со школы помнила, что ничто так хорошо не усваивается, как знания, подкрепленные визуальным примером. Надо же, как иногда подтверждается справедливость школьных уроков!
Дон Томас Леррас, владелец обширнейших и богатейших земель, бесчисленных голов скота и миллионов песо, не колеблясь, принимал дона Эмилиано за будущего зятя. Он всегда побаивался, что его прекрасная дочь может польститься на какой-нибудь иностранный звучный титул, тогда как ему, как любому истинному мексиканцу, доподлинно было известно, что нет такого иностранного титула, которой мог бы сравниться по знатности и благородству со старинной кастильской кровью родов, с незапамятных времен обосновавшихся в Мексике. А у Лопеса, как и у самого Лерраса, кровь была чистой и древней, истинно мексиканской.
Томас Леррас сидел у окна и смотрел на патио, где на столбе для бичеваний безжизненно обвис привязанный за подмышки пеон. Колени истязаемого касались земли, тело слегка раскачивалось из стороны в сторону.
Белый надсмотрщик, опустившись рядом с ним, приложил ухо к спине несчастного.
— Сколько еще ждать, пока его снова можно будет пороть? — спросил дон Томас.
Надсмотрщик поднялся и низко поклонился господину:
— Он больше уже не встанет, сеньор. Этот человек мертв.
— Мертв? — переспросила сеньорита Доротея. — Неужели мертв? — Подойдя поближе к окну, она широко распахнула голубые глаза и, с удивлением глядя на окровавленную спину пеона, произнесла: — Кто же мог подумать, что это произойдет так скоро?
Кровь больше не сочилась, и Доротея вспомнила, что в детективных романах пишут, будто бы после того, как человек умирает, кровь перестает течь. Теперь перед ее глазами было наглядное подтверждение прочитанному. А она еще со школы помнила, что ничто так хорошо не усваивается, как знания, подкрепленные визуальным примером. Надо же, как иногда подтверждается справедливость школьных уроков!