— Сам не знаю, как это получилось, — признался он наконец, больше себе, чем собеседнику. — Этот старый бандит прямо схватил меня за брюки. Боже, никогда со мной такого не было! — И вдруг снова воспылал яростью: — А вы были бы сейчас в аду, если бы вам не повезло!
— Охотно верю тебе, — сказал Дэвон. — И сожалею, что удача отвернулась от тебя, что твои брюки порваны и все такое. Однако хочу знать, как зовут того человека, который нанял тебя, чтобы проделать эту работу?
— Никто меня не нанимал, — буркнул Грирсон.
— Это последнее слово?
— Да, и будьте вы прокляты!
— Тогда поднимайся, — скомандовал Дэвон. — И иди впереди меня! Сейчас я отведу тебя в город, приятель, и подробно расскажу ребятам все, что ты наделал.
— Я не хочу идти, — пробормотал Грирсон с каким-то детским упрямством.
Но Дэвон улыбнулся, и парень вскочил на ноги.
— О Боже! — простонал он. — Вы хотите убить меня и вам все равно!
— Это не убийство, когда избавляются от таких, как ты, — разъяснил ему Дэвон. — Это поступок во имя общественного спасения, все равно что следить за тем, чтобы на улицах было чисто. Грирсон, мое слово твердое. Если скажешь мне правду, ты свободен!
Молодой человек поднял руку и медленно, словно опасаясь, что этот жест может быть неправильно истолкован, расстегнул воротник. Потом снова уставился в пол, как человек, потерявший всякое самообладание.
— Так чего вы хотите? — хрипло спросил он.
— Прежде всего получить имя человека, который копался с моим револьвером.
— Я не знаю, — ответил Грирсон. — На него работают человек двадцать. Любой из них может проделать такой трюк прямо у вас на глазах, и никто никогда не догадается, даже столь крутой парень, как вы. — Он презрительно усмехнулся.
— Ну ладно, оставим это, — согласился Дэвон. — А кто нанял тебя?
Грирсон заморгал:
— Он схватил меня на лету, как бекаса, и попутал…
— Лучше летать, как бекас, нежели быть повешенным. Как думаешь?
Грирсон облизал губы. Потом поднял горящий взгляд на своего захватчика…
— О, они сделают это! Боже, на прошлой неделе я видел, как они вздернули мексиканца. Даже не раздумывали! — Неожиданно его пробрала дрожь, и он вдруг воскликнул: — Послушайте, вы думаете, что хотите знать. Но вам совсем не стоит знать всего. Если бы вы знали все, то поняли бы, что находитесь в гораздо более тяжелом положении, чем можете догадываться!
— Я всю жизнь испытываю судьбу, это всего лишь еще один случай, — спокойно отозвался Дэвон.
Грирсон закрыл глаза, сжал зубы, а потом взорвался:
— Да хватит вам! Это большой человек, может быть, главный хозяин!
— Что за главный хозяин?
— Ну, кого же я могу иметь в виду, как не самого главного хозяина в этом городе? Это тот старый, жирный тип, кто же еще! — Он проговорил эти слова едва ли не шепотом, выпучив глаза.
— Я все еще ничего не понял, — признался Дэвон.
Его собеседник сделал жест, выражающий крайнюю степень отвращения. Затем подошел поближе, наклонился и напрягся. Такое лицо, каким было его, бывает у человека, который кричит против ветра, однако до Дэвона донесся только еле слышный шепот:
— Берчард!
Глава 4
Глава 5
Глава 6
— Охотно верю тебе, — сказал Дэвон. — И сожалею, что удача отвернулась от тебя, что твои брюки порваны и все такое. Однако хочу знать, как зовут того человека, который нанял тебя, чтобы проделать эту работу?
— Никто меня не нанимал, — буркнул Грирсон.
— Это последнее слово?
— Да, и будьте вы прокляты!
— Тогда поднимайся, — скомандовал Дэвон. — И иди впереди меня! Сейчас я отведу тебя в город, приятель, и подробно расскажу ребятам все, что ты наделал.
— Я не хочу идти, — пробормотал Грирсон с каким-то детским упрямством.
Но Дэвон улыбнулся, и парень вскочил на ноги.
— О Боже! — простонал он. — Вы хотите убить меня и вам все равно!
— Это не убийство, когда избавляются от таких, как ты, — разъяснил ему Дэвон. — Это поступок во имя общественного спасения, все равно что следить за тем, чтобы на улицах было чисто. Грирсон, мое слово твердое. Если скажешь мне правду, ты свободен!
Молодой человек поднял руку и медленно, словно опасаясь, что этот жест может быть неправильно истолкован, расстегнул воротник. Потом снова уставился в пол, как человек, потерявший всякое самообладание.
— Так чего вы хотите? — хрипло спросил он.
— Прежде всего получить имя человека, который копался с моим револьвером.
— Я не знаю, — ответил Грирсон. — На него работают человек двадцать. Любой из них может проделать такой трюк прямо у вас на глазах, и никто никогда не догадается, даже столь крутой парень, как вы. — Он презрительно усмехнулся.
— Ну ладно, оставим это, — согласился Дэвон. — А кто нанял тебя?
Грирсон заморгал:
— Он схватил меня на лету, как бекаса, и попутал…
— Лучше летать, как бекас, нежели быть повешенным. Как думаешь?
Грирсон облизал губы. Потом поднял горящий взгляд на своего захватчика…
— О, они сделают это! Боже, на прошлой неделе я видел, как они вздернули мексиканца. Даже не раздумывали! — Неожиданно его пробрала дрожь, и он вдруг воскликнул: — Послушайте, вы думаете, что хотите знать. Но вам совсем не стоит знать всего. Если бы вы знали все, то поняли бы, что находитесь в гораздо более тяжелом положении, чем можете догадываться!
— Я всю жизнь испытываю судьбу, это всего лишь еще один случай, — спокойно отозвался Дэвон.
Грирсон закрыл глаза, сжал зубы, а потом взорвался:
— Да хватит вам! Это большой человек, может быть, главный хозяин!
— Что за главный хозяин?
— Ну, кого же я могу иметь в виду, как не самого главного хозяина в этом городе? Это тот старый, жирный тип, кто же еще! — Он проговорил эти слова едва ли не шепотом, выпучив глаза.
— Я все еще ничего не понял, — признался Дэвон.
Его собеседник сделал жест, выражающий крайнюю степень отвращения. Затем подошел поближе, наклонился и напрягся. Такое лицо, каким было его, бывает у человека, который кричит против ветра, однако до Дэвона донесся только еле слышный шепот:
— Берчард!
Глава 4
ИГРОК ПОКАЗЫВАЕТ ЛОВКОСТЬ
— Берчард? Владелец игорного дома «Палас»? Ты его имеешь в виду?
Грирсон оглянулся по сторонам, будто его преследуют тигры.
— Почему бы вам не написать обо всем этом в газетах? — прорычал он. — Черт побери, делайте что хотите, но только попробуйте кричать об этом на весь город, как вас сразу же уберут.
— Берчард? Берчард? — повторил Дэвон. — Святые Небеса, это невозможно! Я же даже не видел его ни разу в жизни!
— Неправда, — горячо возразил Грирсон. — Он хочет купить вашу землю, а вы не хотите ее продать!
— Не хочу продать? Берчарду? Он никогда не предлагал мне такого. Никто, кроме Уилльямса…
— Ну вот, Кленси Уилльямс не кто иной, как подручный Берчарда! — заверил молодой человек.
— Уилльямс? Он что, работает на Берчарда?
— Я все выложил и больше не скажу ни слова, — был ответ. — Если вас это не устраивает, ну что ж, нарушайте свое слово и тащите меня на виселицу.
— Ладно, — сказал Дэвон. — Ты сообщил мне то, что я хотел знать. Доброй ночи, Грирсон! Отложим дальнейшее, скажем, на завтра! — Он сердечно улыбнулся и дотронулся до револьвера.
Грирсон встал и осторожно попятился из комнаты. Пару раз он остановился, крепко сжимая кулаки, будто раздумывая, не броситься ли ему на своего победителя. Затем рывком распахнул дверь и выскочил на улицу.
Дэвон поднялся к себе, запер дверь, разложил на подоконнике в ряд оловянные гвоздики, лег в постель и заснул как моряк, глубоко, без сновидений.
На десять утра у него была назначена встреча с Кленси Уилльямсом в «Двух ангелах». После завтрака еще оставалось свободное время. Дэвон пристегнул кобуру под левую руку, в нее вложил длинноствольный кольт и пошел в лес потренироваться, неожиданно стреляя направо и налево, по отблескам света на деревьях, по пням и камням. Затем подсчитал число промахов и попаданий.
— Я стал медленным, как старая жирная собака, — подвел итог Уолтер. — Иду, как сквозь туман!
Прежде чем вернуться в город, он задержался на опушке леса. Даже в этот час ближние склоны горы Тимбэл местами были покрыты голубым туманом, но более низкие вершины по сторонам пропускали в долину яркий утренний свет.
Городок Уэст-Лондон представился ему видением, которое может уйти вместе с туманом со склонов Тимбэл, потому что у него была еще очень свежа память о том времени, когда на этом месте не было вообще никакой улицы.
И снова, может в тысячный раз, он задал себе вопрос: что же заставляет Берчарда вот так отчаянно добиваться заполучения этой земли, что даже малейшая задержка ее продажи толкнула владельца салуна и приисков на убийство? Но поскольку он не мог найти удовлетворительного ответа, ему оставалось только спуститься вниз и направиться в «Два ангела».
В баре Дэвон застал Кленси Уилльямса, длинного и тощего, с мрачным взглядом и волчьей ухмылкой. Войдя, Уолтер без всяких предисловий заявил:
— Я узнал, Уилльямс, что вы покупаете для Берчарда? Это так?
Мистер Уилльямс разлепил губы, чтобы ответить, но потом, кажется, передумал. Какое-то время он молча смотрел на Дэвона, разинув рот, затем пробормотал:
— Не имеет значения, для кого я покупаю. Я предлагаю цену, и вот у меня для вас деньги. Что, этого не достаточно?
— А у меня с собой все бумаги, приготовленные для подписи, можем приступать.
— Хорошо, — приободрился Уилльямс. — Так-то лучше! А то мне показалось, что вы хотите затянуть дело. Рад, что вы не стали этого делать. Рад за вас, молодой человек. Это в последний раз в жизни вам предлагают пятнадцать тысяч за такой участок земли.
— А что? Прекрасный, большой участок, — напомнил Дэвон. — Почти тысяча акров замечательного пастбища.
— Замечательного? — едко отозвался Уилльямс. — Летом там коровы сгорают от жары, а зимой отмораживают рога.
— Ну да, а когда Уэст-Лондон распространится за отрог горы, вы продадите этот участок за…
— Мистер Дэвон! — холодно прервал его Уилльямс. — Вы что, разыгрываете меня? Вы понимаете, что между городом и вашим участком можно разместить целый Чикаго?
— И все же по-прежнему не думаю, что пятнадцать тысяч достаточная цена.
— Так я и предполагал! — произнес Уилльямс своим обычным холодным тоном. — Но это все, что вы можете от меня получить. Можете брать деньги или не брать, молодой человек, и до свидания!
— Хорошо, — сказал Дэвон. — Считайте, что мы договорились. — Он вытащил из внутреннего кармана куртки документы и разложил их на стойке бара. — Они в полном порядке, не хватает только подписи.
— Отлично! — обрадовался Уилльямс. — Давайте подпишем и покончим с этим. У меня на сегодня еще есть работа.
— Это не отнимет у вас много времени, — спокойно заявил Дэвон, сложил бумаги и разорвал их сначала вдоль, а потом поперек. Ключи бросил в угол.
— Что это за штучки? — вскипел Уилльямс. — Что это вы вытворяете? Думаете такими трюками и уловками набить цену? Ничего у вас не выйдет, молодой человек!
— Идите к тому, кто вас нанял, — посоветовал Дэвон, — и расскажите ему, что я сделал.
Головы всех находящихся в баре поднялись и повернулись к ним, люди смотрели на них широко раскрытыми глазами. Это и было как раз то, чего добивался Дэвон, поэтому и не понижал голоса.
— Будьте уверены, скажу, что я имел дело с дураком, — прорычал Кленси Уилльямс, сжимая огромные кулаки.
Дэвон улыбнулся ему, и внезапно Кленси Уилльямс заморгал, начал пятиться задом вдоль стойки, будто увидел змею.
— Передайте Берчарду, что я сам к нему зайду сегодня же до конца дня! — прокричал ему вдогонку Дэвон. — А еще скажите, кроме всего прочего, что если я вдруг исчезну, то люди Уэст-Лондона зададут ему вопросы о том, что со мной случилось! Вы поняли?
Кленси Уилльямс кинул на него последний косой волчий взгляд, протиснулся к боковой двери салуна и исчез. Победа была на стороне Дэвона, хотя он не очень был в этом уверен. Все зависело от того, как дальше пойдет эта странная игра, а он вовсе не был убежден, что у него на руках хорошие карты.
Грирсон оглянулся по сторонам, будто его преследуют тигры.
— Почему бы вам не написать обо всем этом в газетах? — прорычал он. — Черт побери, делайте что хотите, но только попробуйте кричать об этом на весь город, как вас сразу же уберут.
— Берчард? Берчард? — повторил Дэвон. — Святые Небеса, это невозможно! Я же даже не видел его ни разу в жизни!
— Неправда, — горячо возразил Грирсон. — Он хочет купить вашу землю, а вы не хотите ее продать!
— Не хочу продать? Берчарду? Он никогда не предлагал мне такого. Никто, кроме Уилльямса…
— Ну вот, Кленси Уилльямс не кто иной, как подручный Берчарда! — заверил молодой человек.
— Уилльямс? Он что, работает на Берчарда?
— Я все выложил и больше не скажу ни слова, — был ответ. — Если вас это не устраивает, ну что ж, нарушайте свое слово и тащите меня на виселицу.
— Ладно, — сказал Дэвон. — Ты сообщил мне то, что я хотел знать. Доброй ночи, Грирсон! Отложим дальнейшее, скажем, на завтра! — Он сердечно улыбнулся и дотронулся до револьвера.
Грирсон встал и осторожно попятился из комнаты. Пару раз он остановился, крепко сжимая кулаки, будто раздумывая, не броситься ли ему на своего победителя. Затем рывком распахнул дверь и выскочил на улицу.
Дэвон поднялся к себе, запер дверь, разложил на подоконнике в ряд оловянные гвоздики, лег в постель и заснул как моряк, глубоко, без сновидений.
На десять утра у него была назначена встреча с Кленси Уилльямсом в «Двух ангелах». После завтрака еще оставалось свободное время. Дэвон пристегнул кобуру под левую руку, в нее вложил длинноствольный кольт и пошел в лес потренироваться, неожиданно стреляя направо и налево, по отблескам света на деревьях, по пням и камням. Затем подсчитал число промахов и попаданий.
— Я стал медленным, как старая жирная собака, — подвел итог Уолтер. — Иду, как сквозь туман!
Прежде чем вернуться в город, он задержался на опушке леса. Даже в этот час ближние склоны горы Тимбэл местами были покрыты голубым туманом, но более низкие вершины по сторонам пропускали в долину яркий утренний свет.
Городок Уэст-Лондон представился ему видением, которое может уйти вместе с туманом со склонов Тимбэл, потому что у него была еще очень свежа память о том времени, когда на этом месте не было вообще никакой улицы.
И снова, может в тысячный раз, он задал себе вопрос: что же заставляет Берчарда вот так отчаянно добиваться заполучения этой земли, что даже малейшая задержка ее продажи толкнула владельца салуна и приисков на убийство? Но поскольку он не мог найти удовлетворительного ответа, ему оставалось только спуститься вниз и направиться в «Два ангела».
В баре Дэвон застал Кленси Уилльямса, длинного и тощего, с мрачным взглядом и волчьей ухмылкой. Войдя, Уолтер без всяких предисловий заявил:
— Я узнал, Уилльямс, что вы покупаете для Берчарда? Это так?
Мистер Уилльямс разлепил губы, чтобы ответить, но потом, кажется, передумал. Какое-то время он молча смотрел на Дэвона, разинув рот, затем пробормотал:
— Не имеет значения, для кого я покупаю. Я предлагаю цену, и вот у меня для вас деньги. Что, этого не достаточно?
— А у меня с собой все бумаги, приготовленные для подписи, можем приступать.
— Хорошо, — приободрился Уилльямс. — Так-то лучше! А то мне показалось, что вы хотите затянуть дело. Рад, что вы не стали этого делать. Рад за вас, молодой человек. Это в последний раз в жизни вам предлагают пятнадцать тысяч за такой участок земли.
— А что? Прекрасный, большой участок, — напомнил Дэвон. — Почти тысяча акров замечательного пастбища.
— Замечательного? — едко отозвался Уилльямс. — Летом там коровы сгорают от жары, а зимой отмораживают рога.
— Ну да, а когда Уэст-Лондон распространится за отрог горы, вы продадите этот участок за…
— Мистер Дэвон! — холодно прервал его Уилльямс. — Вы что, разыгрываете меня? Вы понимаете, что между городом и вашим участком можно разместить целый Чикаго?
— И все же по-прежнему не думаю, что пятнадцать тысяч достаточная цена.
— Так я и предполагал! — произнес Уилльямс своим обычным холодным тоном. — Но это все, что вы можете от меня получить. Можете брать деньги или не брать, молодой человек, и до свидания!
— Хорошо, — сказал Дэвон. — Считайте, что мы договорились. — Он вытащил из внутреннего кармана куртки документы и разложил их на стойке бара. — Они в полном порядке, не хватает только подписи.
— Отлично! — обрадовался Уилльямс. — Давайте подпишем и покончим с этим. У меня на сегодня еще есть работа.
— Это не отнимет у вас много времени, — спокойно заявил Дэвон, сложил бумаги и разорвал их сначала вдоль, а потом поперек. Ключи бросил в угол.
— Что это за штучки? — вскипел Уилльямс. — Что это вы вытворяете? Думаете такими трюками и уловками набить цену? Ничего у вас не выйдет, молодой человек!
— Идите к тому, кто вас нанял, — посоветовал Дэвон, — и расскажите ему, что я сделал.
Головы всех находящихся в баре поднялись и повернулись к ним, люди смотрели на них широко раскрытыми глазами. Это и было как раз то, чего добивался Дэвон, поэтому и не понижал голоса.
— Будьте уверены, скажу, что я имел дело с дураком, — прорычал Кленси Уилльямс, сжимая огромные кулаки.
Дэвон улыбнулся ему, и внезапно Кленси Уилльямс заморгал, начал пятиться задом вдоль стойки, будто увидел змею.
— Передайте Берчарду, что я сам к нему зайду сегодня же до конца дня! — прокричал ему вдогонку Дэвон. — А еще скажите, кроме всего прочего, что если я вдруг исчезну, то люди Уэст-Лондона зададут ему вопросы о том, что со мной случилось! Вы поняли?
Кленси Уилльямс кинул на него последний косой волчий взгляд, протиснулся к боковой двери салуна и исчез. Победа была на стороне Дэвона, хотя он не очень был в этом уверен. Все зависело от того, как дальше пойдет эта странная игра, а он вовсе не был убежден, что у него на руках хорошие карты.
Глава 5
НАМЕК ОТ ШЕРИФА
Дэвон сильно сожалел лишь о том, что ему пришлось привлечь к этому делу внимание окружающих, потому что в его бизнесе ничего не было так полезно, как неясность, и ничто не снижало его выгод и не увеличивало риск, как известность.
И все же в данном случае для широкой огласки были две серьезные причины. Во-первых, таким образом он, как говорится, защищал свой тыл, а во-вторых, даже такой влиятельный человек, как Берчард, может быть остановлен, если будет знать, что общественное мнение против него.
Когда Кленси Уилльямс ушел, на Дэвоне остановился не один внимательный взгляд, но он ни с кем не стал разговаривать, потому что знал, что чем меньше скажет, тем с большим доверием к нему будут относиться люди. Он заказал всем выпивку и ушел, едва прикоснувшись к своей.
Следующий визит был к шерифу.
Офис шерифа Нэксона размещался в небольшой хибарке, чуть в стороне от улицы. Тут же его супруга вела хозяйство и росли два нескладных сына, таких же худых и долговязых, как и их отец, с такими же унылыми лицами и тусклыми глазами.
Шериф Нэксон сидел на изгороди своего небольшого загона и рассматривал находящуюся в нем лошадь. Заметив Дэвона, он кивнул ему с небрежной учтивостью, свойственной жителям Запада, и спросил:
— Вы когда-нибудь видели такую клячу, приятель?
Дэвон оперся локтями на верхнюю жердь изгороди. Лошадка, которую его приглашали покритиковать, была толстопузым, большеголовым созданием с тонкой шеей.
— У нее четыре ноги, — уклончиво заметил Дэвон.
— Четыре, — согласился унылый шериф, — но что это за ноги, вы можете сказать?
— Я не могу рассмотреть костей, потому что на ногах слишком много шерсти, — отозвался Дэвон.
— Вот! — воскликнул шериф. — Вот и я говорю то же самое. А что вы можете сказать о таком множестве волос на ногах лошади?
— Не знаю. Полагаю, наверное, зимой ей тепло…
— Э-э, и я так думаю. — Помолчав, шериф подытожил свои размышления: — Это самая выдающаяся лошадь, которую вы когда-нибудь видели.
— В самом деле?
— Да, в самом деле. Но вот чего я никак не могу понять — это и на самом деле лошадь?
— Не думаю, что это мул, — удивился Дэвон, готовый улыбнуться. — Судя по ушам, нет.
— Но у нее серая морда, как у мула, — возразил шериф. — Ведь бывают короткоухие мулы.
— Думаю, бывают.
— Если бы увидели ее в горах, то подумали бы, что это козел.
— Она так твердо стоит на ногах?
— Что угодно другое, но на ногах держится уверенно. Если я направлю ее на этот забор, она может сбить его, но никогда не упадет!
— Ах! — вежливо откликнулся Дэвон.
— Очень любит ходить по самому краю обрыва, — продолжал шериф. — И съезжать по крутому склону высотой в сто футов. Это доставляет ей радость.
— О, это же очень ценные качества!
— Очень ценные.
— А она может скакать? Каждый мустанг может.
— Скакать не может, — ответил шериф. — Не умеет развить большой скорости, но когда набирает свой темп, может поддерживать его хоть целый день. Тогда она думает, что как птица плавает в воздухе и вам все равно, ехать на ней вверх или вниз по склону. Для Монти это не имеет значения.
— Вы продаете ее? — поинтересовался Дэвон.
Шериф серьезно посмотрел на Дэвона:
— А вам нужна лошадь?
— Не совсем так, — замялся Дэвон. — У меня есть лошадь, которая меня вполне устраивает. Но эту вы продаете?
Нэксон вздохнул и, прикрыв глаза, сообщил:
— Три раза! Три раза я пытался ее продать и каждый раз выходил из себя, потому что никто не захотел с ней связываться.
— А что в ней плохого?
— Заскоки. У нее полно заскоков. Их невозможно выправить, как нельзя прогладить утюгом кудрявые волосы, могу поклясться.
— Может быть, так бывает только по утрам? — предположил Дэвон. — Многие хорошие лошадки нуждаются в том, чтобы их разогрели.
— Для нее время суток ничего не значит, — объяснил шериф. — Любое одинаково. Но вот места значат гораздо больше. Если она идет по краю крутого обрыва, где нельзя поставить две ноги сразу, то это для нее просто пара пустяков. И если вы заведете ее на верх крутого склона и пустите вниз со скоростью шестьдесят миль в минуту, то это будет как раз то место, где она себя покажет. Потому что будет представлять себя птицей и начнет демонстрировать, как легко передвигается, будто по воздуху. — Шериф вздохнул и, горько покачав головой, поделился: — Я даже поседел с тех пор, как у меня эта лошадь.
— И как долго она у вас? — полюбопытствовал Дэвон.
— Да уж скоро двенадцать лет.
Дэвон подавил улыбку:
— И она ни разу не пригодилась вам или вы ей?
— Мы не подходим друг другу, — мрачно заявил Нэксон. — Не можем быть вместе. У нас разные вкусы. Не то чтобы она хоть раз сбросила меня. Нет, но во всем мире не найдется такого умельца, который не уступил бы ей дорогу, когда она упрется носом в хвост его лошади. Его лошадь все равно останется позади, и не важно, какой она породы — испанской или чистокровной английской, ей все равно. Но она и я — мы не подходим друг другу. Мы не… как это говорят на суде, когда разводятся? Забыл это выражение. Вот почему я все время жду, может быть, найдется кто-нибудь, кто захочет купить эту старую лошадь?
— Какой-нибудь конокрад или угонщик скота, конечно, может купить, — предположил Дэвон. — Им нужны такие лошади, чтобы перегонять их в другой конец страны.
— Вот я и хочу найти такого конокрада или угонщика скота. И не стану продавать ему эту лошадь. Просто подарю ему мою Монти и пожелаю никогда не оказаться в тюрьме, потому что страдания, которые он испытает, сев на нее верхом, не могут сравниться ни с какой тюрьмой. А может быть, вы пришли, чтобы нарисовать ее? — вежливо осведомился Нэксон.
— Я пришел совсем по другому поводу, — признался Дэвон. — Пришел сказать вам, шериф, что Берчард собирается содрать с меня скальп. — Он подождал, чтобы эта бомба произвела нужный эффект, но шериф только кивнул и улыбнулся так, будто давно ожидал такого заявления на основателя Уэст-Лондона. — Дело в том, — добавил Дэвон, — что если что-нибудь случится, то я хотел бы, чтобы вам было известно — Берчард именно тот человек, с которым следует поговорить.
— Ну конечно! — откликнулся шериф. — Я знаю его уже давно, он никогда не возражает, если я захожу к нему немного поболтать.
— А я вообще его никогда не видел, — признался Дэвон. — Он из тех, кто может убить, шериф?
— Ну что вы, сэр! Конечно нет. Я могу угадать грабителя, карманника, вора-домушника, потому что узнаю их по приметам. Но убийцы — это все равно что игроки в бейсбол. Они могут быть толстыми, тонкими, высокими, низкими, молодыми или старыми. Вы же не можете сказать по виду, какой из них возьмет базу. Вот так же нельзя различить по внешнему виду, какой человек собирается совершить убийство. Поэтому никак не могу вам помочь, приятель.
— Но вы знаете Берчарда?
— Его? О да! Берчард мой лучший друг!
— О Боже! — вырвалось у Дэвона.
— Не осуждайте меня, — попросил худой печальный шериф. — Я не делаю никаких предположений. Я только слуга наших людей, меня наняли, мне регулярно платят, больше меня ничего не касается. Благодарю вас.
— Тогда я пойду и сейчас же сам поговорю с Берчардом.
— У вас есть с собой оружие?
— Да.
— Тогда ладно, — разрешил Нэксон, — потому что оно может вам понадобиться. Имейте в виду: завалив Берчарда, вам повезет, если вы сумеете отстреляться от его людей.
И все же в данном случае для широкой огласки были две серьезные причины. Во-первых, таким образом он, как говорится, защищал свой тыл, а во-вторых, даже такой влиятельный человек, как Берчард, может быть остановлен, если будет знать, что общественное мнение против него.
Когда Кленси Уилльямс ушел, на Дэвоне остановился не один внимательный взгляд, но он ни с кем не стал разговаривать, потому что знал, что чем меньше скажет, тем с большим доверием к нему будут относиться люди. Он заказал всем выпивку и ушел, едва прикоснувшись к своей.
Следующий визит был к шерифу.
Офис шерифа Нэксона размещался в небольшой хибарке, чуть в стороне от улицы. Тут же его супруга вела хозяйство и росли два нескладных сына, таких же худых и долговязых, как и их отец, с такими же унылыми лицами и тусклыми глазами.
Шериф Нэксон сидел на изгороди своего небольшого загона и рассматривал находящуюся в нем лошадь. Заметив Дэвона, он кивнул ему с небрежной учтивостью, свойственной жителям Запада, и спросил:
— Вы когда-нибудь видели такую клячу, приятель?
Дэвон оперся локтями на верхнюю жердь изгороди. Лошадка, которую его приглашали покритиковать, была толстопузым, большеголовым созданием с тонкой шеей.
— У нее четыре ноги, — уклончиво заметил Дэвон.
— Четыре, — согласился унылый шериф, — но что это за ноги, вы можете сказать?
— Я не могу рассмотреть костей, потому что на ногах слишком много шерсти, — отозвался Дэвон.
— Вот! — воскликнул шериф. — Вот и я говорю то же самое. А что вы можете сказать о таком множестве волос на ногах лошади?
— Не знаю. Полагаю, наверное, зимой ей тепло…
— Э-э, и я так думаю. — Помолчав, шериф подытожил свои размышления: — Это самая выдающаяся лошадь, которую вы когда-нибудь видели.
— В самом деле?
— Да, в самом деле. Но вот чего я никак не могу понять — это и на самом деле лошадь?
— Не думаю, что это мул, — удивился Дэвон, готовый улыбнуться. — Судя по ушам, нет.
— Но у нее серая морда, как у мула, — возразил шериф. — Ведь бывают короткоухие мулы.
— Думаю, бывают.
— Если бы увидели ее в горах, то подумали бы, что это козел.
— Она так твердо стоит на ногах?
— Что угодно другое, но на ногах держится уверенно. Если я направлю ее на этот забор, она может сбить его, но никогда не упадет!
— Ах! — вежливо откликнулся Дэвон.
— Очень любит ходить по самому краю обрыва, — продолжал шериф. — И съезжать по крутому склону высотой в сто футов. Это доставляет ей радость.
— О, это же очень ценные качества!
— Очень ценные.
— А она может скакать? Каждый мустанг может.
— Скакать не может, — ответил шериф. — Не умеет развить большой скорости, но когда набирает свой темп, может поддерживать его хоть целый день. Тогда она думает, что как птица плавает в воздухе и вам все равно, ехать на ней вверх или вниз по склону. Для Монти это не имеет значения.
— Вы продаете ее? — поинтересовался Дэвон.
Шериф серьезно посмотрел на Дэвона:
— А вам нужна лошадь?
— Не совсем так, — замялся Дэвон. — У меня есть лошадь, которая меня вполне устраивает. Но эту вы продаете?
Нэксон вздохнул и, прикрыв глаза, сообщил:
— Три раза! Три раза я пытался ее продать и каждый раз выходил из себя, потому что никто не захотел с ней связываться.
— А что в ней плохого?
— Заскоки. У нее полно заскоков. Их невозможно выправить, как нельзя прогладить утюгом кудрявые волосы, могу поклясться.
— Может быть, так бывает только по утрам? — предположил Дэвон. — Многие хорошие лошадки нуждаются в том, чтобы их разогрели.
— Для нее время суток ничего не значит, — объяснил шериф. — Любое одинаково. Но вот места значат гораздо больше. Если она идет по краю крутого обрыва, где нельзя поставить две ноги сразу, то это для нее просто пара пустяков. И если вы заведете ее на верх крутого склона и пустите вниз со скоростью шестьдесят миль в минуту, то это будет как раз то место, где она себя покажет. Потому что будет представлять себя птицей и начнет демонстрировать, как легко передвигается, будто по воздуху. — Шериф вздохнул и, горько покачав головой, поделился: — Я даже поседел с тех пор, как у меня эта лошадь.
— И как долго она у вас? — полюбопытствовал Дэвон.
— Да уж скоро двенадцать лет.
Дэвон подавил улыбку:
— И она ни разу не пригодилась вам или вы ей?
— Мы не подходим друг другу, — мрачно заявил Нэксон. — Не можем быть вместе. У нас разные вкусы. Не то чтобы она хоть раз сбросила меня. Нет, но во всем мире не найдется такого умельца, который не уступил бы ей дорогу, когда она упрется носом в хвост его лошади. Его лошадь все равно останется позади, и не важно, какой она породы — испанской или чистокровной английской, ей все равно. Но она и я — мы не подходим друг другу. Мы не… как это говорят на суде, когда разводятся? Забыл это выражение. Вот почему я все время жду, может быть, найдется кто-нибудь, кто захочет купить эту старую лошадь?
— Какой-нибудь конокрад или угонщик скота, конечно, может купить, — предположил Дэвон. — Им нужны такие лошади, чтобы перегонять их в другой конец страны.
— Вот я и хочу найти такого конокрада или угонщика скота. И не стану продавать ему эту лошадь. Просто подарю ему мою Монти и пожелаю никогда не оказаться в тюрьме, потому что страдания, которые он испытает, сев на нее верхом, не могут сравниться ни с какой тюрьмой. А может быть, вы пришли, чтобы нарисовать ее? — вежливо осведомился Нэксон.
— Я пришел совсем по другому поводу, — признался Дэвон. — Пришел сказать вам, шериф, что Берчард собирается содрать с меня скальп. — Он подождал, чтобы эта бомба произвела нужный эффект, но шериф только кивнул и улыбнулся так, будто давно ожидал такого заявления на основателя Уэст-Лондона. — Дело в том, — добавил Дэвон, — что если что-нибудь случится, то я хотел бы, чтобы вам было известно — Берчард именно тот человек, с которым следует поговорить.
— Ну конечно! — откликнулся шериф. — Я знаю его уже давно, он никогда не возражает, если я захожу к нему немного поболтать.
— А я вообще его никогда не видел, — признался Дэвон. — Он из тех, кто может убить, шериф?
— Ну что вы, сэр! Конечно нет. Я могу угадать грабителя, карманника, вора-домушника, потому что узнаю их по приметам. Но убийцы — это все равно что игроки в бейсбол. Они могут быть толстыми, тонкими, высокими, низкими, молодыми или старыми. Вы же не можете сказать по виду, какой из них возьмет базу. Вот так же нельзя различить по внешнему виду, какой человек собирается совершить убийство. Поэтому никак не могу вам помочь, приятель.
— Но вы знаете Берчарда?
— Его? О да! Берчард мой лучший друг!
— О Боже! — вырвалось у Дэвона.
— Не осуждайте меня, — попросил худой печальный шериф. — Я не делаю никаких предположений. Я только слуга наших людей, меня наняли, мне регулярно платят, больше меня ничего не касается. Благодарю вас.
— Тогда я пойду и сейчас же сам поговорю с Берчардом.
— У вас есть с собой оружие?
— Да.
— Тогда ладно, — разрешил Нэксон, — потому что оно может вам понадобиться. Имейте в виду: завалив Берчарда, вам повезет, если вы сумеете отстреляться от его людей.
Глава 6
В ЛОГОВЕ ЛЬВА
Этот разговор убедил Дэвона, что шериф оригинальная личность и, может быть, честный человек, но его жизненный опыт таков, что он не намерен делиться своими мыслями с другими.
И тем не менее уверенность, с которой Дэвон воспринял информацию о Берчарде от Грирсона, теперь серьезно поколебалась. Шериф назвал его своим лучшим другом, и если он откровенен, это предвещает владельцу игорного дома хорошую выгоду.
Он тут же пошел в «Палас», чтобы поговорить с Берчардом напрямик. Тот завтракал, хотя было уже одиннадцать утра. Он сидел как бы в нагруднике, потому что салфетка была заткнута не только за воротник, но и за жилетку под мышками.
Берчард вообще походил на ребенка не только из-за этого нагрудника. Это был лысый шестидесятилетний мужчина, на розовом черепе которого торчал только один светлый клочок волос, что еще более усиливало его сходство с малышом. Его тело тоже было кругленьким, как у младенца, ноги казались короткими, кривыми и бесполезными, а на пухлых руках между кистью и предплечьем виднелись ямочки.
Но самое главное, на его лице не появилось ни одной морщины, и оно было таким розовым, что казалось, даже малейшее движение воздуха может вызвать раздражение этой нежной кожи. При выражении любых эмоций — от смеха до глубокой задумчивости, жирные щеки Лэса закрывали глаза, и было трудно сказать, плачет он или улыбается.
Берчард только что расправился с тарелкой отбивных и перешел к бифштексам из оленины, которые принес китаец-официант. Он же открыл большой деревянный поднос, на котором горкой возвышались исходящие паром сдобные булочки, невесомые, как пена, и покрытые хрустящей коричневой корочкой.
Владелец «Паласа» смело атаковал эти яства и, не переставая есть, весело посмотрел на Дэвона, как бы приглашая его подивиться столь чудовищному аппетиту, а может быть, и позавидовать таким обильным средствам его удовлетворения.
— Садитесь, приятель, — прошамкал он полным ртом. — Сейчас вам, может быть, немного рано обедать, но если вы поможете мне с вот этими оленьими бифштексами, я буду рад. Присядьте и поработайте вместе со мной.
Дэвон поблагодарил и объяснил, что уже позавтракал. А до ленча ему еще далеко.
— Ах, просто беда с тем, как живет народ, — заявил Берчард. — Установили время для всего. Время ложиться спать, время вставать, время работать, время есть… Но это же неестественно, как ни посмотреть.
— А как вы поступаете? — полюбопытствовал удивленный Дэвон.
Толстяк разрезал горячую булочку, намазал куски желтым маслом и положил между ними добрый кусок оленины, политой соком. Получился сандвич такой толщины, что у Дэвона свело челюсти. А Берчард держал этот кусочек и улыбался, его глаза совсем исчезли, это была просто улыбающаяся маска радости жизни.
— Время спать — это когда вы устали, время играть — это когда вам станет скучно, работать — когда вы должны это делать, а когда вы голодны — время есть. Я ем шесть раз в день, и каждый раз за двоих. Выкуриваю одну за другой десять сигар, но могу прожить неделю, совсем не пробуя табака. Вот почему я так молод, приятель, так молод и нежен, что меня любят девушки.
Он рассмеялся. Его смех неожиданно оказался тихим и сдержанным, будто Лэс остерегался слишком растрясти свое грузное тело. Потом его рот расширился с легкой гибкостью, и огромный сандвич исчез в нем в два приема без особых видимых усилий. Прожевав все это, он заглотил полпинты кофе.
— Мне не хотелось беспокоить вас, — сказал Дэвон, — но если бы я мог прервать ваш ленч на пять минут…
— Не делайте этого! — попросил Берчард. — Не прерывайте того, что вы назвали ленчем. Можете говорить со мной, сколько захотите, я вас прекрасно слышу. Еда открывает мои уши, и мозги работают хорошо. При этом я могу больше понять, приятель. Поэтому говорите, что вам нужно, но не прерывайте мою еду!
Дэвон спросил:
— Кленси Уилльямс работает на вас?
— Временами да, временами нет, — ответил толстяк, продолжая атаку на булочки и оленину. — Какую работу вы имеете в виду?
— Он для вас покупал у меня ранчо? Мое имя — Дэвон.
— О, так вы Дэвон! Сын старого Джека Дэвона, верно? Ну не странная ли это вещь? Я что-то заметил в вас, когда вы вошли. Даже сказал себе, что. видел вас раньше. И вроде бы встретил старого Джека Дэвона, которого уже нет с нами столько лет. Эй! Как бежит время! Да, Уилльямс просил вас уступить мне эту землю. Здесь, в Уэст-Лондоне, у меня много собственности. Но едва ли найдется место для жирного человека, чтобы расставить локти, так быстро строится этот город. Я тоскую по той земле за холмами. Мы со стариком Джеком Дэвоном любили там жарить форель на костре, так что я все знаю о вашем участке, сынок!
Дэвон кивнул:
— Дело в том, что я знаю, как сильно вы желаете заполучить эту землю, и как только вышла небольшая задержка с бумагами, вы тут же решили убрать меня с дороги.
— Убить, хотите сказать? Ликвидировать? — уточнил толстяк, не прерывая еды.
— Да, именно так.
Берчард, выражая неодобрение, прокудахтал:
— Откуда вы это взяли?
— Так мне объяснили с помощью большого кольта, — пояснил Дэвон. — А к таким вещам большинство людей относится серьезно.
— Да нет же! — бесстрастным тоном отмахнулся Берчард. — Как-то в баре я видел шестнадцать человек с поднятыми над головой руками. И каждый из этих шестнадцати потом клялся, что человек с кольтом целился прямо в него. — Он тихо рассмеялся.
— Итак, что, если мы вернемся к моему маленькому делу? — произнес Дэвон более твердым голосом.
— Да-да, вернемся. Так почему это я должен хотеть убить вас из-за вашей земли, сынок? Я не занимаюсь убийствами. Мне это просто не надо. Если дело дойдет до перестрелки, то меня очень много — я представляю собой удобную мишень.
— Ладно, покончим с этим, — предложил Дэвон. — Я не хотел давать делу ход, но, с другой стороны, не хотелось бы иметь о вас неправильное представление.
— Вот это верно! — согласился толстяк. — Я всегда предпочитал лошадь, которая брыкается по утрам, зато весь день ведет себя спокойно. Вот теперь вы пришли, поговорили со мной, представились, прямо как бы от вашего отца… Знаете, что я вам скажу? Любой человек рассмеялся бы, если бы услышал, что о Лэсе Берчарде говорят такие вещи. Вы хотя бы можете мне сказать, кто заронил в вашу голову подобную мысль?
— Этого я не могу сказать.
— А почему?
— Потому что если он врет, а я надеюсь, что это так и есть, то через самое короткое время я узнаю об этом. А если не врет, его убьют за то, что он сказал мне.
— Ну-ну! — промямлил толстяк. — Это верно, верно! Но теперь надо все логично обдумать. Ты, может быть, хочешь заняться законом? — И он посмотрел на юношу с нескрываемым восхищением.
Дэвон встал и покачал головой:
— Я занимался медициной.
— Хорошая профессия, очень хорошая профессия! — похвалил его Берчард. — Я тоже один раз был у доктора, когда заболел живот. И что, ты думаешь, он мне сказал? Ничего не есть пять дней! Я послушался его, и это помогло. Больше того, я с тех пор не раз постился ради того, чтобы как следует поесть в первый раз после этого. Тебе надо идти, сынок? И даже не выпьешь чашечку кофе?
— Мне пора, — сказал Дэвон. — Мне кажется, мы стали друзьями, Берчард.
— Ну да, и твой отец был моим другом еще до тебя.
Рука игрока потонула в мягком, влажном рукопожатии Берчарда, и все-таки под этим мясом чувствовалась сила.
— До свидания, Берчард!
— Пока, доктор!
— Я оказался на распутье и занялся картами…
Берчард рассмеялся так, что затряслись его жирные бока:
— Ну, тогда успеха тебе в картах, но только не в моем игорном доме.
— Благодарю. Но прежде, чем я уйду, скажу вам, что хочу кое в чем разобраться. Если найду что-нибудь против вас, приду сюда и скажу вам это прямо в лицо. Идет?
— Конечно идет. Если хочешь поставить на мне клеймо, то делай это при дневном свете. — Берчард махнул своей розовой ладонью.
Дэвон вышел из комнаты. В холле он обнаружил двух хмурых мексиканцев. У одного из них был шрам на лице. Они сидели в горестном молчании порознь друг от друга и поодаль от всего мира. По какой-то непонятной причине Дэвон понял, что они здесь по распоряжению Берчарда.
Это как бы подвело итог его разговору с толстяком. Уолтер вышел на слепящий солнечный свет более задумчивым, чем был раньше.
Он пошел в платную конюшню и взял напрокат на остаток дня сильного гнедого мерина. Сейчас Дэвон был совершенно уверен, что Грирсон наврал ему, и все-таки ему было трудно окончательно выбросить эту мысль. Если Грирсон лгал, то сделал это под влиянием каких-то особенно важных обстоятельств, потому что направленный на тебя револьвер почти всегда заставляет говорить правду.
И тем не менее уверенность, с которой Дэвон воспринял информацию о Берчарде от Грирсона, теперь серьезно поколебалась. Шериф назвал его своим лучшим другом, и если он откровенен, это предвещает владельцу игорного дома хорошую выгоду.
Он тут же пошел в «Палас», чтобы поговорить с Берчардом напрямик. Тот завтракал, хотя было уже одиннадцать утра. Он сидел как бы в нагруднике, потому что салфетка была заткнута не только за воротник, но и за жилетку под мышками.
Берчард вообще походил на ребенка не только из-за этого нагрудника. Это был лысый шестидесятилетний мужчина, на розовом черепе которого торчал только один светлый клочок волос, что еще более усиливало его сходство с малышом. Его тело тоже было кругленьким, как у младенца, ноги казались короткими, кривыми и бесполезными, а на пухлых руках между кистью и предплечьем виднелись ямочки.
Но самое главное, на его лице не появилось ни одной морщины, и оно было таким розовым, что казалось, даже малейшее движение воздуха может вызвать раздражение этой нежной кожи. При выражении любых эмоций — от смеха до глубокой задумчивости, жирные щеки Лэса закрывали глаза, и было трудно сказать, плачет он или улыбается.
Берчард только что расправился с тарелкой отбивных и перешел к бифштексам из оленины, которые принес китаец-официант. Он же открыл большой деревянный поднос, на котором горкой возвышались исходящие паром сдобные булочки, невесомые, как пена, и покрытые хрустящей коричневой корочкой.
Владелец «Паласа» смело атаковал эти яства и, не переставая есть, весело посмотрел на Дэвона, как бы приглашая его подивиться столь чудовищному аппетиту, а может быть, и позавидовать таким обильным средствам его удовлетворения.
— Садитесь, приятель, — прошамкал он полным ртом. — Сейчас вам, может быть, немного рано обедать, но если вы поможете мне с вот этими оленьими бифштексами, я буду рад. Присядьте и поработайте вместе со мной.
Дэвон поблагодарил и объяснил, что уже позавтракал. А до ленча ему еще далеко.
— Ах, просто беда с тем, как живет народ, — заявил Берчард. — Установили время для всего. Время ложиться спать, время вставать, время работать, время есть… Но это же неестественно, как ни посмотреть.
— А как вы поступаете? — полюбопытствовал удивленный Дэвон.
Толстяк разрезал горячую булочку, намазал куски желтым маслом и положил между ними добрый кусок оленины, политой соком. Получился сандвич такой толщины, что у Дэвона свело челюсти. А Берчард держал этот кусочек и улыбался, его глаза совсем исчезли, это была просто улыбающаяся маска радости жизни.
— Время спать — это когда вы устали, время играть — это когда вам станет скучно, работать — когда вы должны это делать, а когда вы голодны — время есть. Я ем шесть раз в день, и каждый раз за двоих. Выкуриваю одну за другой десять сигар, но могу прожить неделю, совсем не пробуя табака. Вот почему я так молод, приятель, так молод и нежен, что меня любят девушки.
Он рассмеялся. Его смех неожиданно оказался тихим и сдержанным, будто Лэс остерегался слишком растрясти свое грузное тело. Потом его рот расширился с легкой гибкостью, и огромный сандвич исчез в нем в два приема без особых видимых усилий. Прожевав все это, он заглотил полпинты кофе.
— Мне не хотелось беспокоить вас, — сказал Дэвон, — но если бы я мог прервать ваш ленч на пять минут…
— Не делайте этого! — попросил Берчард. — Не прерывайте того, что вы назвали ленчем. Можете говорить со мной, сколько захотите, я вас прекрасно слышу. Еда открывает мои уши, и мозги работают хорошо. При этом я могу больше понять, приятель. Поэтому говорите, что вам нужно, но не прерывайте мою еду!
Дэвон спросил:
— Кленси Уилльямс работает на вас?
— Временами да, временами нет, — ответил толстяк, продолжая атаку на булочки и оленину. — Какую работу вы имеете в виду?
— Он для вас покупал у меня ранчо? Мое имя — Дэвон.
— О, так вы Дэвон! Сын старого Джека Дэвона, верно? Ну не странная ли это вещь? Я что-то заметил в вас, когда вы вошли. Даже сказал себе, что. видел вас раньше. И вроде бы встретил старого Джека Дэвона, которого уже нет с нами столько лет. Эй! Как бежит время! Да, Уилльямс просил вас уступить мне эту землю. Здесь, в Уэст-Лондоне, у меня много собственности. Но едва ли найдется место для жирного человека, чтобы расставить локти, так быстро строится этот город. Я тоскую по той земле за холмами. Мы со стариком Джеком Дэвоном любили там жарить форель на костре, так что я все знаю о вашем участке, сынок!
Дэвон кивнул:
— Дело в том, что я знаю, как сильно вы желаете заполучить эту землю, и как только вышла небольшая задержка с бумагами, вы тут же решили убрать меня с дороги.
— Убить, хотите сказать? Ликвидировать? — уточнил толстяк, не прерывая еды.
— Да, именно так.
Берчард, выражая неодобрение, прокудахтал:
— Откуда вы это взяли?
— Так мне объяснили с помощью большого кольта, — пояснил Дэвон. — А к таким вещам большинство людей относится серьезно.
— Да нет же! — бесстрастным тоном отмахнулся Берчард. — Как-то в баре я видел шестнадцать человек с поднятыми над головой руками. И каждый из этих шестнадцати потом клялся, что человек с кольтом целился прямо в него. — Он тихо рассмеялся.
— Итак, что, если мы вернемся к моему маленькому делу? — произнес Дэвон более твердым голосом.
— Да-да, вернемся. Так почему это я должен хотеть убить вас из-за вашей земли, сынок? Я не занимаюсь убийствами. Мне это просто не надо. Если дело дойдет до перестрелки, то меня очень много — я представляю собой удобную мишень.
— Ладно, покончим с этим, — предложил Дэвон. — Я не хотел давать делу ход, но, с другой стороны, не хотелось бы иметь о вас неправильное представление.
— Вот это верно! — согласился толстяк. — Я всегда предпочитал лошадь, которая брыкается по утрам, зато весь день ведет себя спокойно. Вот теперь вы пришли, поговорили со мной, представились, прямо как бы от вашего отца… Знаете, что я вам скажу? Любой человек рассмеялся бы, если бы услышал, что о Лэсе Берчарде говорят такие вещи. Вы хотя бы можете мне сказать, кто заронил в вашу голову подобную мысль?
— Этого я не могу сказать.
— А почему?
— Потому что если он врет, а я надеюсь, что это так и есть, то через самое короткое время я узнаю об этом. А если не врет, его убьют за то, что он сказал мне.
— Ну-ну! — промямлил толстяк. — Это верно, верно! Но теперь надо все логично обдумать. Ты, может быть, хочешь заняться законом? — И он посмотрел на юношу с нескрываемым восхищением.
Дэвон встал и покачал головой:
— Я занимался медициной.
— Хорошая профессия, очень хорошая профессия! — похвалил его Берчард. — Я тоже один раз был у доктора, когда заболел живот. И что, ты думаешь, он мне сказал? Ничего не есть пять дней! Я послушался его, и это помогло. Больше того, я с тех пор не раз постился ради того, чтобы как следует поесть в первый раз после этого. Тебе надо идти, сынок? И даже не выпьешь чашечку кофе?
— Мне пора, — сказал Дэвон. — Мне кажется, мы стали друзьями, Берчард.
— Ну да, и твой отец был моим другом еще до тебя.
Рука игрока потонула в мягком, влажном рукопожатии Берчарда, и все-таки под этим мясом чувствовалась сила.
— До свидания, Берчард!
— Пока, доктор!
— Я оказался на распутье и занялся картами…
Берчард рассмеялся так, что затряслись его жирные бока:
— Ну, тогда успеха тебе в картах, но только не в моем игорном доме.
— Благодарю. Но прежде, чем я уйду, скажу вам, что хочу кое в чем разобраться. Если найду что-нибудь против вас, приду сюда и скажу вам это прямо в лицо. Идет?
— Конечно идет. Если хочешь поставить на мне клеймо, то делай это при дневном свете. — Берчард махнул своей розовой ладонью.
Дэвон вышел из комнаты. В холле он обнаружил двух хмурых мексиканцев. У одного из них был шрам на лице. Они сидели в горестном молчании порознь друг от друга и поодаль от всего мира. По какой-то непонятной причине Дэвон понял, что они здесь по распоряжению Берчарда.
Это как бы подвело итог его разговору с толстяком. Уолтер вышел на слепящий солнечный свет более задумчивым, чем был раньше.
Он пошел в платную конюшню и взял напрокат на остаток дня сильного гнедого мерина. Сейчас Дэвон был совершенно уверен, что Грирсон наврал ему, и все-таки ему было трудно окончательно выбросить эту мысль. Если Грирсон лгал, то сделал это под влиянием каких-то особенно важных обстоятельств, потому что направленный на тебя револьвер почти всегда заставляет говорить правду.