Брэнд Макс. Возвращение Дестри

   Было уже далеко за полночь, когда Бент позволил себе потушить свет и, повернувшись на спину, обвел сонным взглядом комнату. Глаза у него слипались, не прошло и минуты, как он сладко заснул.
   Разбудив на рассвете Дестри, Честер напомнил ему, что они должны навестить Бена Дэнджерфилда. И вскоре они уже были на ранчо. А там, пока Гарри разговаривал со своим возможным тестем, он отправился с Чарли погулять в роще. Издалека до них доносился только оглушительный бас Бена, который то и дело удивленно рокотал: «Господи, Гарри, и чего ты заглядываешь за дверь? Чего ты там не видел, пыль, что ли?»
   Шарлотта готова была без умолку говорить только о Дестри, но Бент делал все, чтобы уклониться от этой темы, и наконец перевел разговор на другое. Не прошло и получаса, как Бен Дэнджерфилд их позвал. Вернувшись, они увидели Гарри, стоящего с низко опущенной головой и ковыряющего землю носком сапога. Бент услышал, как за его спиной коротко всхлипнула Чарли, но у него не хватило духу обернуться и взглянуть ей в глаза.
   Дэнджерфилд был мрачнее тучи. Сжав зубы так, что на скулах заходили желваки, он буркнул, не стесняясь присутствия дочери:
   — Что ж, моя дочь уже в том возрасте, когда пора иметь собственную голову на плечах. Если ты ей нужен, клянусь, она тебя получит. Так тому и быть! Я умываю руки!
   А ведь было время, подумал Честер, когда даже Дэнджерфилд, несмотря на все его миллионы и убеленную сединами голову, не мог и представить, что с Дестри можно разговаривать в таком тоне. Но то время безвозвратно ушло.
   Бент отвез Гарри обратно в город, краем глаза наблюдая, как тот то и дело кусал губы и старался что-то разглядеть сквозь жаркое летнее марево, висевшее над дорогой. Ни один из них не произнес ни слова, пока экипаж не оказался на окраине города. Здесь Дестри попросил остановиться, сказав, что хочет пешком прогуляться по Уому. Его желание было исполнено, Честер стегнул лошадей и поехал к себе в контору.
   Все, казалось, было прекрасно. Он с головой погрузился в работу. Но даже занимаясь самыми неотложными делами, не переставал мечтать. Его надежды были связаны с Чарли Дэнджерфилд.
   В половине двенадцатого Бент наскоро перекусил ломтиком имбирной коврижки, запивая ее молоком, потом опять вернулся к работе и безвылазно сидел в конторе. Там его и обнаружила Шарлотта, ворвавшись вскоре после полудня, словно вихрь, в его кабинет.
   Похоже, путь от ранчо до конторы она преодолела бешеным галопом. Это было заметно по ее раскрасневшимся щекам и пыли, покрывшей пышные волосы. Чарли вбежала в кабинет и замерла как вкопанная, нервно теребя пальцами, затянутыми в перчатки, подол амазонки. В ее глазах стояли отчаяние и боль, точь-в-точь как накануне вечером, когда они встретились на станции.
   — Я не могу видеть это, Чет! — пробормотала она наконец. — Господи, я так несчастна! Нет, это просто невозможно! Я так ждала этого дня, но теперь после всего, что случилось, больше не могу!
   Он мягко поинтересовался, что произошло.
   — А разве ты не знаешь? — воскликнула девушка. — Да ведь весь Уом уже гудит, как потревоженный улей! Я просто не в состоянии пересказывать тебе весь этот кошмар!
   Он легко мог бы и сам угадать. Какое-то смутное чувство подсказывало ему, чем все это кончится, еще в тот момент, когда высаживал своего молчаливого спутника из экипажа. Но Чет в недоумении развел руками — откуда же ему знать, что там стряслось? Он ведь с самого утра носа не высовывал на улицу!
   Чарли пару раз нервно прошлась по комнате прежде, чем нашла в себе силы заговорить. Потом, остановившись неподалеку от него, выглянула в окно.
   — Он пошел в салун «Еще один шанс», — быстро затараторила она, глотая слова, будто желая как можно скорее с этим покончить. — И знаешь, что там заказал? Лимонад!
   — Честно говоря, я рад, если он бросил пить. Ты ведь именно это имеешь в виду? — поинтересовался Бент.
   Она бросила на него сердитый взгляд и уныло сказала:
   — Ох, Чет, это не совсем то, что ты думаешь! В тебе говорит твоя прежняя привязанность к нему, будь она проклята! Послушай, что было дальше. Потом туда явился Дад Кросс. Да ты отлично его знаешь — такой пустой, никчемный парнишка! К тому же еще и пьяный в стельку! И надо ж такому произойти, случайно толкнул Дестри! Видел бы ты лицо Кросса в тот момент, когда он понял, кто перед ним! Говорят, отскочил, точно кенгуру, чуть ли ни через всю комнату! Затем боязливо оглянулся, и что же, как ты думаешь, он увидел? Гарри будто ничего и не заметил! Сидел, сам себе улыбаясь, такой бледный и слабый! — Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание. Но когда набрала полную грудь воздуха, продолжила рассказ, кипя от негодования: — Похоже, этот маленький негодник Дад Кросс понял все с первого взгляда! Он повернулся и обвинил Гарри в том, что тот якобы толкнул его! А Гарри проглотил и это! — Захлебнувшись от возмущения, Чарли на секунду замолкла, но потом добавила: — Дад Кросс заявил, что раз он, дескать, не привык пить с настоящими мужчинами, то пусть убирается вон. И Гарри ушел!
   Это было слишком даже для Бента, он неловко спрятал лицо в носовой платок.
   — Кросс попросту выкинул его на улицу. Выкинул, как щенка! А Гарри встал как ни в чем не бывало и отправился домой, то есть к тебе. Уверена, он и сейчас там. Ах, Чет, я так хочу поступить с ним по совести, только не знаю как!
   Все произошло так быстро, что Бент едва смог поверить удаче, которая сама шла ему в руки. Но у него хватило здравого смысла не запрыгать от радости прямо у девушки на глазах.
   — Думаю, мне понятно, в чем тут дело, — медленно проговорил он. — Впрочем, не знаю, чем тут можно помочь. Тебе надо повидаться с ним и объяснить, что так дело не пойдет!
   — Ты намекаешь, что я должна отправиться к нему и отвесить ему пощечину или что-то вроде этого?
   — Тебе нет необходимости с ним видеться. Уверен, он и сам это понимает, во всяком случае, ожидает этого. По крайней мере, если в нем осталась хоть капля того, что делает мужчину мужчиной. Нет, Чарли, будет гораздо лучше, если ты сейчас сядешь за этот стол и напишешь ему письмо. Этого будет вполне достаточно. Я согласен даже продиктовать его. А вечером передам ему твое послание и все объясню.
   — Неужели ты правда согласен? — Она круто повернулась, так что юбка вихрем взлетела вокруг ее ног, и схватила его за руки. — Я вижу, как ты благороден, Чет, оставаясь ему верным другом. Ведь ты один из всего города с ним сейчас, когда он так слаб. Это так прекрасно! Но, Боже мой, Чет, скажи же ему, только очень осторожно, очень аккуратно, о том, как обстоят дела! Я никогда его не брошу, никогда, если только он будет мужчиной!

Глава 7

   Вечером Бент принес домой письмо Чарли и передал его Дестри в сумерках библиотеки. Вот что в нем было написано.
   «Милый старый Гарри!
   Так больше не может продолжаться. Ради тебя я была готова на все, переплыла бы океан, если бы на другой стороне меня ждал Гарри Дестри, но такой, каким он был прежде. Но, думаю, ты и сам знаешь, что изменился с тех пор. Пойми, я не виню тебя. Шесть жутких лет могут сломать кого угодно. Надеюсь, в один прекрасный день ты снова станешь прежним: сядешь в седло и будешь гоняться за мустангами. Если это случится, возвращайся. Дорогой Дестри, постарайся не возненавидеть меня, я всегда была тебе другом. И останусь им навсегда.
   Чарли Дэнджерфилд».
   Пока Дестри читал, Бент молча стоял по другую сторону стола. Потом заговорил:
   — Она не знала, как поступить. Бедная девочка так боялась встретиться с тобой, Гарри. Поэтому передала со мною письмо. Мне очень жаль, старина. Похоже, я догадываюсь, что она пишет.
   Но Дестри, осторожно сложив листок, вдруг упал в большое кожаное кресло и, к величайшему удивлению Чета, повел речь совсем не о Чарли Дэнджерфилд.
   — Оба Огдена в городе, Чет, — донесся из глубины кресла его жалобный, надтреснутый голос. — Я слышал, что и Сэм Уоррен, и Клайд Оррин тоже вернулись. Ты помнишь? Все они тогда были присяжными! Что, если теперь подумают, будто я хочу с ними расквитаться? И, не дай Бог, попробуют добраться до меня первыми?! Чет, может, лучше мне смыться из города?
   Конечно, эта идея Бенту была по сердцу. Теперь, когда девушка, похоже, поставила на Дестри крест, самое время и услать его подальше. А то, чего доброго, она еще проникнется к нему жалостью. А насколько Честер знал Чарли, в этом случае она легко могла свести на нет все его хитроумные планы.
   — Может, ты и прав, — ответил он. — Действительно, в Уоме для тебя становится жарковато. Ты ведь помнишь, Гарри, старые добрые времена, когда твоя пушка чертовски ловко выскальзывала из кобуры. Наши горожане этого тоже не забыли. Так что лучше уезжай. О деньгах не волнуйся — я об этом позабочусь. Я ведь тебе обещал, старина, что никогда не брошу тебя в беде, что бы там ни случилось, и к черту всех!
   Он не дождался даже простой благодарности! Дестри, будто погрузившись в транс, ничего не видел и не слышал.
   — Мне сказали, что они почти все в городе. И Бад Вильяме и Джерри Венделл… Восемь человек, и все вместе! Те самые восемь, которые были присяжными, когда меня засадили за решетку!
   — Да, похоже, здешний климат сейчас вряд ли благотворно подействует на тебя, — согласно кивнул Бент. — Послушай-ка, старина, можешь уехать прямо сейчас, если хочешь. У меня в конюшне стоит неплохая лошадка, она даже под седлом. Я кое-что соберу тебе в дорогу, а ты забирай ее и уноси ноги. Успеешь проскакать не меньше пятидесяти миль прежде, чем взойдет солнце.
   Услышав это щедрое предложение, Дестри жалобно застонал:
   — Ах, Чет, но что же я смогу сделать один, в этой пустыне, да еще если они все погонятся за мной?! Что со мной будет в горах, скажи на милость?! Они ведь легко меня выследят! А я буду один! О Боже милостивый! Только представь себе, заехать в горы и вдруг увидеть, как высоко над тобой кружат стервятники, которые через пару дней соберутся, чтобы выклевать тебе глаза!
   Тут даже Бент почувствовал, как где-то глубоко в его душе шевельнулась жалость.
   — Какого черта? — рявкнул он. — Что они там сделали с тобой, парень, в этой проклятой тюряге?
   Дестри провел дрожащими руками по гладко прилизанным волосам и спрятал лицо в ладонях.
   — Лучше не вспоминать! — пролепетал он.
   Бент великодушно с ним согласился, потому что увидел, что Гарри уже на грани нервного срыва.
   Закрывшись у себя в комнате, он быстро нацарапал коротенькое письмо Джерри Венделлу.
   «Дестри совершенно сломан, это конченый человек. Вы, ребята, будьте с ним помягче. Он абсолютно безвреден и беззащитен. Уверен, что и вы пожалеете его, как только увидите, в какое жалкое подобие человека он превратился. Чарли Дэнджерфилд разорвала их помолвку и вернула ему слово, — это пока секрет, но, думаю, вы его узнаете уже завтра, — а у бедняги даже не хватает духу пожалеть об этом! Он вообще не может ни о чем думать, как только об опасности, угрожающей ему самому. Представь только, Джерри, Дестри до смерти боится встретиться с тобой и остальными ребятами — то есть с теми, кто тогда его осудил. По-моему, пройдет немало времени прежде, чем он станет самим собой!
   Чет».
   Последнюю фразу он приписал с некоторой долей сомнения. Конечно, было бы ошибкой считать, что Дестри навсегда останется таким. Нет, думал Бент, безобидным Дестри долго не будет. И не то чтобы он его боялся, просто когда-то давно вычитал в какой-то книге, что настоящая любовь посещает женщину лишь однажды. Почему-то эта фраза глубоко поразила его и запомнилась надолго. Сейчас Честер чувствовал, что стал как будто ближе Чарли Дэнджерфилд. Может, это случилось потому, что он единственный не отвернулся от Дестри, и она высоко оценила это. А если мечта его сбудется и в один прекрасный день Чарли выйдет за него замуж, для нее будет невероятным возрождение прежнего Дестри. Ход мыслей Бента был прост и ясен — этого нельзя допустить! У его гостя не должно быть никакого будущего!
   Он послал мальчишку отнести письмо. Потом отправился вниз, чтобы отыскать Гарри и пригласить его на ужин.
   Но Дестри нигде не было. Слуга сообщил: он ненадолго вышел и просил передать Бенту, что хочет немного подышать воздухом. Однако Гарри не оказалось ни на заднем дворе, ни в саду перед домом.
   Скорее всего, решил Бент, бедняга отправился в город. Должно быть, его на части раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, страх, с другой — зависть к тем, кто может себе позволить беззаботно пить и веселиться. Наверное, умирал от желания оказаться среди этой легкомысленной толпы, чтобы хоть ненадолго вырваться из липкой паутины собственной трусости!
   А в эту минуту Гарри Дестри крался вниз по главной улице Уома, стараясь избегать ярко освещенных мест, быстро перебегал с одной стороны улицы на другую, чтобы все время оставаться в тени, пока наконец не добрался до района, где сияли огнями салуны. Выбрал среди них «Глоток удачи», приблизился к нему, и вот тут-то проказница-судьба, никогда не упускающая случая сыграть с кем-нибудь злую шутку, послала ему навстречу Дада Кросса, который как раз собирался уходить, поэтому столкнулся с Дестри прямо в дверях.
   — Ух ты, кого я вижу! — заорал Кросс. — Паршивая собачонка опять на свободе! А ну, ступай домой, пусть хозяин посадит тебя на цепь! Иначе тут, в Уоме, с тебя живо шкуру сдерут!
   Еще не договорив, он шагнул вперед. Похожая на лопату ладонь с размаху опустилась на лицо Дестри, и тот, словно жалкий щенок, отлетел в сторону, растянулся на земле. Так и остался лежать, беспомощный, не делая даже попытки подняться. Одна половина его землисто-бледного лица побагровела от удара, мутные глаза растерянно шарили по лицу мучителя, когда пьяный Дад Кросс с широкой ухмылкой склонился над своей жертвой, собираясь врезать ей еще разок.
   На счастье Дестри в эту минуту рядом появился шериф Динг Слейтер и преградил дорогу Кроссу, ткнув указательным пальцем прямо в его багрово-красную физиономию.
   — А ну-ка, убирайся отсюда, да поживее! — велел он.
   И Дад Кросс бесшумно растворился в ночи, словно привидение.
   После этого шериф наклонился к Дестри. Беспомощность и отчаяние, написанное на его лице, против воли тронули сердце Слейтера.
   — Гарри, — по-отечески обратился он к нему. — Ну скажи, какого черта ты валяешь дурака и шляешься по улицам?! Послушайся совета, старина, иди-ка лучше домой. Ты меня слышишь?
   — Да, — прошептал Дестри. — Да, я вас слышу.
   Шериф невольно содрогнулся — на него смотрели совершенно пустые, мутные глаза, полные того безысходного отчаяния, которое бывает у затравленного зверька. Он круто повернулся на каблуках и поспешил прочь, беззвучно ругаясь сквозь зубы, впервые в жизни проклиная ту законодательную систему, которую вынужден был защищать.
   А Дестри, которого будто влекла вперед какая-то таинственная сила, медленно поднялся, рывком распахнул дверь и вошел в салун.
   Здесь было шумно. Не меньше дюжины завсегдатаев сидели, облокотившись на стойку бара. Не успел Гарри войти, как раскрасневшиеся лица мгновенно повернулись в его сторону и любопытные глаза уставились на него. Однако уже в следующее мгновение интерес к нему угас, и Дестри больше не видел ничего, кроме равнодушных спин. Казалось, мало-помалу о его присутствии забыли.
   Все это было ему не совсем понятно. Осторожно пробравшись между столиками, он уселся в самом дальнем конце зала и откинулся назад, почти слившись со стеной. Ему принесли выпить, но, забыв про стакан, Дестри тупо уставился в пространство и погрузился в размышления.
   В прежние времена все эти люди охотно пили и веселились за его столом. Но жалость, которую он вызывал сейчас, заставила их отвести глаза от павшего героя. И если во время беседы кто-то случайно и встречался с тусклым взглядом Дестри, то, смутившись, старался побыстрее отвернуться.
   На бывших приятелей присутствие Гарри в салуне действовало как-то угнетающе: веселье понемногу стихло, сами собой увяли разговоры. Вот разошлась одна компания. Следом за ней последовала другая, потом еще и еще. В конце концов, ведь это не единственное место в Уоме, где можно выпить и повеселиться, зато там никто не будет нагонять тоску. Увы, эти люди не понимали, что куда сильнее тоски их гнал прочь безотчетный ужас перед тем, как низко, не выдержав бремени унижений, может пасть некогда храбрый человек!
   Хозяин салуна вовсе не был ни злым, ни жестоким, но и у него вырвалось невольное проклятие, когда он вышел в зал и с удивлением обнаружил, что тот опустел, а возле стойки больше не теснятся подвыпившие завсегдатаи. Даже не пытаясь сдержать негодования, хозяин ткнул пальцем в сидящего за столом Дестри и оглушительно заревел:
   — Ты, послушай! А ну, допивай и выметайся отсюда!
   — Конечно, — кивнул Гарри и уставился на кабатчика все с тем же робким, застенчивым видом, который привел того в некоторое замешательство.
   Вдруг из дальнего конца зала прогремел чей-то голос:
   — Эй, оставь его в покое! Неужели не понятно, что у бедняги не все в порядке с головой?
   — Меня от него тошнит, — проворчал хозяин с притворным отвращением, которого он вовсе не испытывал.
   Вернувшись за стойку, он плеснул себе виски, за которое тут же и расплатился. А в это время верзила, сидевший в дальнем конце зала, двинулся к Дестри и, неуклюже пробравшись между столиками, заговорил с ним. После того как старые знакомые обменялись приветствиями, Дестри поинтересовался:
   — Не слышал, Венделл в городе? Не знаешь, случаем, где он живет?
   — Спустись на два квартала вниз по улице и увидишь огромный дом с большой каминной трубой — это он и есть.
   — В самом деле? А дом Оррина как раз напротив, не так ли?
   — Нет, Оррин переехал. Он теперь живет немного дальше вниз. А напротив него — Кливс.
   — Да что ты! Ведь они с Вильямсом большие приятели.
   — Так оно и есть.
   — А Вильяме тоже в городе?
   — Да. Он снимает номер в отеле «Дарлингтон».
   Верзила поднес стакан к губам и вдруг поперхнулся.
   Гарри проследил за его взглядом и с содроганием увидел то, что так часто являлось ему в ночных кошмарах. Как раз в эту самую минуту братья Огден, горланя и пересмеиваясь, широко распахнули дверь и ввалились внутрь. Первое, что они заметили, оказавшись в салуне, — было бледное лицо Дестри.
   Есть вещи, которые ясны как день. Когда лось, медленно переставляя по снегу подламывающиеся ноги, застывает; не в силах бежать дальше, а вокруг него один за другим рассаживаются в круг волки, устало вывалив красные языки, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что не пройдет и нескольких минут, как они будут, рыча и отталкивая друг друга, рвать кровавое, дымящееся мясо. Вот и теперь, глядя на глумливо ухмыляющиеся физиономии обоих братьев, можно было не сомневаться, что они явились сюда за Дестри.

Глава 8

   В первую минуту братья сделали вид, что не увидели Гарри. Прямиком направились к бару, шумно заказали виски. Дестри по-прежнему сидел в углу, погруженный в собственные мысли, казалось, грезящий с широко раскрытыми глазами. Старик кабатчик, немало повидавший на своем веку, украдкой то и дело участливо поглядывал на него, как опытный психиатр, который видит симптомы опасного, возможно даже смертельного недуга, но не знает от него спасения. В зале оставалось всего пятеро. Один за другим они отошли от стойки, вполголоса беседуя между собой так, будто разговор шел о чем-то достаточно личном, что невозможно обсуждать при других, в свете двух керосиновых ламп, которые заливали тусклым красноватым светом и сам бар, и небольшое пространство вокруг него.
   Еще до появления обоих Огден в салуне повисла напряженная тишина, какая обычно бывает во время встречи боксеров-профессионалов — зрители затаили дыхание, приглушенно звучат голоса в зале, наконец воцаряется мертвая тишина, когда даже едва слышный шепот, словно раскат грома, проносится сразу над несколькими рядами, и незадачливый болельщик испуганно приседает, съеживается, растерянно оглядываясь по сторонам в надежде, что никто не заметил его оплошности.
   Точно такая же напряженная тишина повисла и в баре как раз перед приходом обоих братьев. Они были очень похожими. Вообще этот тип людей весьма характерен для Среднего Запада. Друг друга они понимают с полуслова, и в то же время для всех остальных остаются загадкой.
   Огдены были высокого роста, но при этом не казались неуклюжими. Плечи у обоих были достаточно широки, а грудь далеко не впалой. Они держались прямо, высоко подняв головы, и все же в их облике было что-то неуловимо мерзкое, от чего становилось муторно на душе. Может, причиной этому было сальное выражение их лиц, сильно скошенные маленькие глазки, всегда немного прищуренные, словно от смеха, хотя внимательный наблюдатель мог бы сразу сказать, что на подобных физиономиях искренний, веселый смех бывает редким гостем. Братья постоянно обменивались ухмылками, точно посмеиваясь над какой-то непристойной шуткой, которую слышали только они одни во всем мире. Казалось, будто это придает им уверенности в себе. Ведь смех — оружие обоюдоострое: когда двое поглядывают друг на друга с усмешками, понятными лишь им, остальные начинают чувствовать себя весьма неуютно.
   Как раз в этот момент Огдены в очередной раз ухмыльнулись друг другу и чокнулись высоко поднятыми стаканами. Им не пришло в голову повернуться к бармену и, как водится, поприветствовать его дружеским кивком или, к примеру, послать остальным завсегдатаям добродушную улыбку. Нет, вместо этого они быстро сдвинули стаканы и так же быстро их опорожнили. Затем, поставив не глядя пустые стаканы на полированную стойку бара, опять погрузились в какой-то разговор.
   Они пришли убить Гарри Дестри. Этот их замысел был совершенно очевиден как для них самих, так и для остальных посетителей салуна. К несчастью, братьям никак не удавалось придумать, как, собственно, начать то, зачем они явились, как незаметно перейти от болтовни к тому, чего оба страстно желали. Все было бы гораздо проще, если бы могли просто обернуться и выпустить в Дестри парочку пуль так, чтобы ублюдок распростерся мертвым на полу!
   Огдены опять обменялись взглядами. В них был и стыд, и смущение, и тайный страх. Сдвинув головы, наконец принялись вполголоса обсуждать, как лучше перейти к делу.
   Ах, если бы только Гарри дал им хоть малейший повод накинуться на него, хоть бы пальцем пошевелил! Но он по-прежнему сидел не произнося ни слова, обратив пустой, безжизненный взгляд на соседний стул, ни о чем не спрашивал, ни с кем не заговаривал, даже не пытался ни к кому обратиться. Но вот наконец чуть заметно поднял голову, затем встал, подошел к стойке и попросил:
   — Налей-ка мне еще!
   В эту минуту кабатчик впервые с удивлением заметил, что стакан у Дестри пуст. Он вытащил бутылку и, дождавшись, пока Дестри покажет, сколько ему налить, плеснул ему виски, затем украдкой наполнил до краев собственный стакан, потому что почувствовал, что его нервы вот-вот не выдержат.
   Все разговоры в салуне стихли. Один из посетителей поднялся и бесшумно выскользнул на улицу, другие безмолвно замерли на своих местах, напряженно наблюдая за развитием событий. По-видимому, им не терпелось увидеть, как разделаются с Дестри. Не то чтобы он оставался видной фигурой в городе, просто по-прежнему был человеком, которого невозможно не заметить.
   Вдруг Джадд Огден посмотрел на него.
   — Дестри?
   Тот медленно поднял голову. На губах его застыла слабая улыбка.
   — Да?
   В эту секунду никому, кроме кабатчика, не было видно его лица. Кабатчик вдруг почувствовал, как какая-то странная дрожь пронизала его с головы до ног. Его рука с зажатым в ней стаканом невольно дернулась, и половина виски выплеснулась на пол. Все еще охваченный этим непонятным смятением, он растерянно опустил стакан на стойку, но потом, внезапно передумав, схватил его и одним глотком опрокинул в себя содержимое. Затем мучительно раскашлялся, но даже не сделал попытки уйти. Вцепившись в стойку обеими руками, замер на месте как вкопанный, но смотрел не на братьев Огден, а лишь на одного Дестри, будто зачарованный тем странным спектаклем, который разыгрывался перед его глазами.
   — Дестри, — подхватил Кларенс Огден вслед за братом, — ты ведь не забыл то время, когда попортил нам немало крови, а?
   — Я? — спросил Дестри все тем же безжизненным тоном. — Вы хотите сказать, что я причинил вам какое-то зло?
   — Именно ты, — резко бросил ему в лицо Джадд Огден.
   В зале повисла мертвая тишина. Посетители боялись шевельнуться, только обменивались боязливыми взглядами, абсолютно не сомневаясь, что близится ужасная развязка.
   — Ну, если вы так говорите, — смущенно произнес Дестри, — прошу меня простить. Страшно сожалею, если по моей вине у кого-то в этом прекрасном городе возникли неприятности! При одной мысли об этом у меня на душе тяжело!
   Говоря это, он словно случайно отодвинулся от стойки и повернулся лицом к залу. С губ его сорвался короткий, лающий смех.
   Невольные зрители едва верили своим ушам. Вытаращив глаза, они переглядывались, кое у кого отвисла челюсть. Что же до братьев Огден, они обменялись загадочными взглядами, потом перемигнулись, словно именно этого и ожидали. Через мгновение тяжелая туша Кларенса Огдена двинулась вперед и нависла над Дестри.
   — Ты вонючая крыса! — презрительно фыркнул он.
   Но Дестри даже не шелохнулся, будто не слышал.