Страница:
– Вы ничего не заметили? – с улыбкой спросил нас старшина рулевых.
Он опустил бинокль и потер руки в предвкушении чего-то веселого. Вначале лица у всех на мостике расплылись в улыбке, а затем раздался хохот.
Катер был набит солдатами горнострелковых частей из Инсбрука, из Ётцталя или, может быть, со Штубайских Альп. Они приветствовали нас, кричали, и мы дважды просили их что-то повторить. В радости они переходили на свой диалект, словаря которого у нас на борту не имелось.
Они медленно подошли к борту, и мы по кусочку собрали картину их задания. Им предстоит занять железнодорожную станцию Рамсунда. О событиях в Нарвике они знали не больше нашего.
Едва катер отвалил, я заметил, как из тумана выплыли три силуэта. Три белых буруна пенились у форштевней, словно три буквы „V“, нарисованные на фоне серого неба.
Боевая тревога!
Молнией исчезли мы с мостика, последним прыгнул в люк командир. Об атаке с нашей стороны нечего было и думать. Эсминцы моментально оказались над нами и так же быстро ушли дальше, как и появились. И вновь наступили покой и тишина.
Появился еще один эсминец. Дистанция малая, прямо по нашему курсу. Он держал курс к выходу из фьорда. Когда я глянул в перископ, то увидел высокий столб дыма. Через несколько минут лодка вздрогнула от сильного удара. В перископ мы увидели высокий столб огня, окруженный гигантским облаком дыма. Горящее судно разваливалось на части.
Объяснит мне кто-нибудь, спрашивал я себя, что здесь происходит? Все перемешано. Где свой, где чужой? Британская подводная лодка стреляла по германскому судну или германская лодка стреляла по британскому эсминцу?
Только позже я выяснил, что к чему. Эсминец, который мы видели, перехватил и потопил немецкое судно снабжения „Каттегат“.
Наконец-то кота извлекли из мешка. Британцы быстро изготовились для ответного удара. Они пустили в ход все, что у них было: линкоры, крейсеры, эсминцы. Они бросили к Норвегии всю свою превосходящую военную мощь. На кону теперь стояла не просто Норвегия, а репутация Королевского военно-морского флота. Они считают, что уже одна его мощь должна принести и принесет им победу.
Все на корабле заволновались.
Малейший шум докладывался операторами гидрофонов как шум подводной лодки. В действительности, конечно, мы и представления не имели о том, что за взрывы сотрясают лодку. Взрывы и их отзвуки шли со всех сторон, многократно отражаясь от „стен“ узкого фьорда. А игра воображения порождала беспокойство.
Наступили долгожданные сумерки. Миновал бесплодный день. Наконец мы могли всплыть и подзарядиться.
Мы все истощились – и люди, и батареи.
Я прилег поспать.
– Боевая тревога! По местам стоять, к погружению готовиться!
Я моментально проснулся.
Командир устремился в центральный отсек. Он отменил команду к погружению. Старшина рулевых находился в глубоком волнении, нервы у него были напряжены. Он твердил что-то насчет „эсминцев, идущих на нас на полном ходу“.
„Не могут они нас здесь выследить, – думал командир. – Они и представить себе не могут, что мы здесь, у самого берега“.
Но старшина был прав, эсминцы приближались. Но шли они от Нарвика. И опять тот же бьющий по нервам вопрос: свой или чужой? Доложили о готовности торпедных аппаратов к выстрелу.
Но эсминцы были немецкие. Поднимая форштевнями фосфоресцирующие буруны, они на большом ходу промчались мимо. Добрый час спустя они снова прошли над нами.
Из тесной рубки радиста командиру принесли радиограмму командования: „Следуйте в Нарвик для встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев“.
Этот приказ оказался для всех членов команды чем-то вроде чашки крепкого кофе. После бездействия последних дней в нас вселилась надежда, что эта переброска окажется ненапрасной.
Нарвик увидели издалека. Снега отсвечивали кроваво-красным цветом. Огни пожаров отражались в окнах уцелевших домов. Освещения в порту не было. Медленно и с предельной осторожностью приблизились мы ко входу в гавань и чем ближе подходили, тем безмолвнее становились. Мы отчетливо увидели лицо войны.
Разрушения, разрушения, разрушения.
Одно разбитое судно за другим.
Мачты, мачты, мачты.
О небо! Тут ад порезвился вовсю. И это только начало, прелюдия.
К нам подошел катер. На борт поднялся лоцман, представился на мостике. Ему поручено провести нас среди обломков. А между делом он рассказал нам, как все было:
– Эсминцы подошли к Нарвику по плану. На борту каждого было по двести человек из горнострелковых частей. Норвежский корабль береговой обороны, было видно, собрался оказать сопротивление. Тогда с эсминца „Хайдкамп“ туда направился на катере капитан 1-го ранга Герлах, офицер штаба флотилии эсминцев. Он задал норвежскому командиру роковой вопрос: „Вы собираетесь сопротивляться или нет?“ – „Собираемся и будем“. Тогда немецкий офицер отдал ему честь и вернулся на „Хайдкамп“.
В небо взвилась ракета, красная, как кровь. Был произведен залп тремя торпедами, и норвежский корабль скрылся в гигантской туче воды. Эсминец „Берндт фон Арним“ двинулся дальше и с дистанции в несколько сот метров был поприветствован огнем второго корабля береговой обороны. Первый залп оказался с недолетом, второй с перелетом, в скалы. Для третьего времени уже не осталось. Из семи выпущенных торпед две попали.
– А начало напоминало средневековые переговоры герольдов, – продолжал наш лоцман. – Обе стороны выжидали. Норвежцы продемонстрировали рыцарство, достойное их высоких традиций. С заряженными орудиями они ждали, пока немецкий офицер вернется на свой корабль… Норвежцам не повезло тем, – отметил он, – что немцы оказались разворотливее. Психологические расчеты Редера оказались верны применительно к командам кораблей береговой обороны. Норвежцы были слишком неповоротливы, они среагировали слишком поздно.
– Высадка войск была произведена в соответствии с планом, – продолжал рассказчик. – Один за другим эсминцы подходили к германскому судну снабжения „Ян Веллем“ и заправлялись горючим. Четыре других эсминца под командованием капитана 1-го ранга Бая были направлены в два других фьорда. А тем временем под прикрытием плохой видимости пошли в атаку пять британских эсминцев. На входе во фьорд они развернулись и выпустили торпеды. Военные транспорты „Хайдкамп“ и „Шмидт“ были потоплены, а с ними и восемь грузовых судов. „Дитер фон Рёдер“ получил сильные повреждения в двух местах. К бою присоединилась группа Бая. Два британских эсминца нашли свой конец в этом бою. „Хантер“ протаранили, и он затонул, другой эсминец охватило огнем. Остальные три ушли на большой скорости, – закончил наш лоцман свое сообщение.
После встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев мы пошли в Нарвик.
На ночь мы остались дежурить в районе Фарнеса. К утру вышли в море, но скоро вернулись обратно и пришвартовались к эсминцу „Тиле“. На берег сносили убитых. В их числе оказался расчет одного орудия. На внутренней якорной стоянке мы увидели „Берндт фон Арним“. Оба эсминца были слегка повреждены.
Вечером мы снова ушли. Патрулирование закончилось без каких бы то ни было приключений.
12 апреля
Принято решение загрузиться припасами и топливом. Теперь мы стояли возле эсминца „Людеманн“. Меня ждал приятный сюрприз. На борту „Людеманна“ я встретил своего флотского товарища Перла.
Сегодня во второй половине дня пришла „U-64“. Ее командир сообщил: „У входа во фьорд сильный патруль эсминцев противника. Есть опасность, что Нарвик превратится в мышеловку“.
„U-49“ сообщила о вражеских самолетах, идущих курсом на восток. Вскоре после этого была объявлена воздушная тревога. Весь личный состав, кроме тех, кто был необходим на борту лодки, отправили на берег. Я остался на борту с артиллерийским расчетом. Прилетели самолеты, они стали сбрасывать бомбы над нами и эсминцами. Мы стреляли как сумасшедшие. Но с неба так ничего и не упало. Бомбы – да. Одна упала в пятидесяти метрах от нас. Мои ребята были изумлены. Я тоже. И оружие что надо, и делали все как по нотам – и хоть бы что. Одно нам было утешением: эти ребята наверху тоже были здорово огорчены, видя, как их бомбы падают мимо целей. Одну цель им, правда, удалось поразить – укрытие, которое охватил огонь. Рядом лежало несколько убитых».
Так это выглядело в Нарвике. Редер направил верховному командованию следующее сообщение:
«Задействованы все имеющиеся корабли германских ВМФ. В боевых действиях участвуют все имеющиеся подводные лодки. Три лодки находятся в Нансен-фьорде, три – в Вест-фьорде, три идут с боеприпасами и снаряжением в Нарвик. Одна находится на пути в Нансен-фьорд, еще две лодки готовятся выйти в Нансен-фьорд и Фолден-фьорд. Три находятся в районе Тронхейма. Одной приказано следовать в Ромсдальс-фьорд, пять действуют под Бергеном и две – под Ставангером».
«Папочка» Шультце по-прежнему командовал лодкой, а старпомом у него был Тедди Зурен. Матрос Хорст Хофманн тоже был на борту членом команды. «U-48» получила приказ поддержать нарвикскую группировку и идти в Нарвик. Когда лодка входила во внутренний фьорд, ему повстречалась лодка Золера, шедшая занимать новую позицию. Шультце сообщил Золеру о своем новом задании. По радиообмену ничего нового никто не сообщал.
Дальше слово Хорсту Хофманну:
«Мы пошли прямо вперед, Золер последовал за нами. От Золера мы услышали, что у группировки германских эсминцев дела совсем плохи и что она, видимо, разгромлена.
Тем не менее в это утро 13 апреля мы направились в главный нарвикский фьорд. То и дело внезапно появлялись самолеты, и то и дело нам приходилось нырять. Я сбился со счета, сколько раз пришлось погружаться.
Неожиданно перед нами показался эсминец. Шультце сразу навел на него перекрестье перископа. Было туманно, и Шультце словно прилип к перископу, пытаясь распознать эсминец. Внезапно он повернулся.
– Зурен! Зурен! – закричал он. – Поди сюда и посмотри. Этот малый все время дает „А“.
Зурен посмотрел в перископ. Действительно, странный эсминец давал сигнальным прожектором беспрерывную цепь „А“.
На борту „U-48“ никто не знал, британский это или германский эсминец. Шультце дал опознавательный сигнал по подводной сигнализации – четыре, пять, шесть. Никакого ответа.
Делать было нечего. Пришлось всплыть и повторить сигнал.
Запутанная ситуация. Могли или не могли болтаться здесь наши эсминцы?
Шультце вылез на мостик, за ним Зурен и верхняя вахта. Зурен дал азбукой Морзе опознавательный световой сигнал. Тем временем эсминец приближался на малом ходу. Но после повторного сигнала „U-48“ он резко увеличил ход. Волна от форштевня стала выше и круче. Так он нам ответил.
– Боевая тревога! Срочное погружение!
Все посыпались с мостика в люк, и тут же „U-48“ погрузилась настолько глубоко, насколько позволяла глубина фьорда. Потом началось самое веселое. Над нашей головой и вокруг, сотрясая лодку, стали рваться глубинные бомбы.
Но на этом и кончилось. Хватит и этого.
Было 13 апреля. И сбросили на нас точно тринадцать глубинных бомб – ни больше ни меньше. Шультце улыбнулся, довольный. Еще бы, ведь известно, что семь и тринадцать – счастливые числа.
Но эти тринадцать взрывов были лишь увертюрой. Последующие дни оказались днями настоящего ада. Каждый день и каждый час следующего дня мы либо атаковали эсминцы, либо сами оказывались в их ловушках. И так с утра до вечера, с вечера до утра. Ночи были короткими, слишком короткими, чтобы мы могли как следует зарядить батареи и поддерживать лодку в нормальной боеготовности. О сне и говорить было нечего, мы едва успевали перекусить. Одну за другой выпускали наши магнитные торпеды. И ни одна из них не взорвалась.
Что за черт с этими проклятыми торпедами?
То же самое произошло несколько дней назад под Бергеном, когда Шультце атаковал британский тяжелый крейсер и произвел залп из трех торпед. И ни одна из этих паршивых железных рыб не попала в цель. Торпедисты не отходили от торпед, проверили эти огромные металлические сигары дальше некуда, но не нашли ничего, что могло бы объяснить неудачи. Единственным утешением было то, что „папочка“ Шультце оставался спокоен.
И вот, пожалуйста, опять то же самое! И здесь эти магнитные торпеды отказались взрываться. Такие усилия – и все попусту.
Нарвикский ад был и нашим персональным адом. Четыре дня мы носились по фьорду вверх и вниз, туда и сюда в подводном положении. Мы израсходовали все запасы кислорода до последней капли. Мы расстреляли все торпеды, которые имели, и ни одна не подала о себе доброй вести. Что случилось? Гироскоп отказал? Что-нибудь с магнитной вертушкой?[7] Или германские секреты больше не являются секретами для англичан?»
«13 апреля мы направились на новую позицию.
– Вы наша последняя надежда! – кричали нам с эсминцев.
Два тяжелых немецких самолета кружили над Нарвиком, сбрасывая пищу и боеприпасы. Люди, все еще запертые в гавани и отрезанные от всякой поддержки, вздохнули с облегчением.
14 апреля над нашей позицией пролетел британский самолет. Это был самолет с авианосца эскорта, направленный на рекогносцировку фьорда. Внезапно в поле зрения перископа оказались сразу несколько эсминцев, которые шли на нас тремя кильватерными колоннами. За ними маячила серая тень линкора.
Это был „Уорспайт“, гигант из гигантов. Он неизбежно должен был выйти на нас.
Атмосфера на лодке наэлектризовалась. Лодка словно от возбуждения сжала зубы. Кто-то стал нервно поглядывать на гидрофоны, когда мы развернулись, чтобы пройти под строем эсминцев. Никакой реакции со стороны противника. Мы сами слышали, как работает их аппарат „Asdic“ в поиске. Но ему не удалось обнаружить нас… Мы выжидали… Пока никаких взрывов… По-прежнему пока никаких… Возможно, они прощупывали подводные скалы.
Первый и четвертый торпедные аппараты были давно готовы к выстрелу. От этих двух торпед зависела судьба всей экспедиции. Если бы „Уорспайт“ был потоплен, это спасло бы Нарвик. И не только это. Если бы мы смогли потопить „Уорспайт“, то с ним мы могли бы пустить на дно и моральный дух пяти тысяч британцев, высадившихся в Андалснесе. Если б мы смогли уничтожить „Уорспайт“, то оказалось бы сломленным сопротивление союзников, а с ним и вера в непобедимость британского флота.
Мы медленно продвигались вперед, очень медленно. Но мы должны были двигаться, чтобы удерживать лодку на перископной глубине. Мы ждали. Сорок восемь сердец бились так сильно, что почти можно было слышать их биение.
Нервное напряжение разрядилось, когда вдруг вся лодка содрогнулась от удара. Глухой удар и скрежет раздались под килем. Сразу же мы стали всплывать с дифферентом на корму. Командир сработал молниеносно:
– Кормовые горизонтальные на погружение до конца! Заполнить балласт!
В перископе показалась пила против сетей на носу лодки, вспенившая поверхность. В следующий момент над водой всплыл верх орудия и антенна.
А тут полным ходом приближаются британские эсминцы, а в шестистах метрах находится „Уорспайт“, ведущий огонь по Нарвику. Судьба сыграла с нами злую шутку как раз в момент, когда „Уорспайт“ вышел на нашу линию огня. Но теперь нам было не до стрельбы, и великий, уникальный шанс был упущен навсегда. А причиной всему оказалась проклятая подводная скала, на которую мы напоролись и которая вытолкнула нас кверху.
Моторы были пущены оба на „полный назад“, чтобы стащить нас со скалы. Эсминцы ничуть не заметили нас. Возможно ли такое? Среди всех несчастий, свалившихся на нас, нашлась и доля везения.
Избиение Нарвика шло своим ходом. Все корабли и суда, стоявшие в порту, – нейтральные, германские транспорты, портовые суда, германские эсминцы, – все оказалось под смертоносным огнем британского линкора и эсминцев. Немецкие эсминцы сражались, стреляя до последнего снаряда, но нашли в Нарвике свою смерть.
Но свою задачу они выполнили: высадили двухтысячный десант.
У подводных лодок оставалась теперь одна задача – помешать переброске подкреплений англичан и прервать каналы их снабжения. Во второй половине того же дня появились линкор и восемь эсминцев. Но наша позиция не давала нам шансов, нас загнали под воду. Только в 22.00 мы смогли всплыть. Около полуночи раздался новый сигнал боевой тревоги, и британские эсминцы снова заставили нас уйти под воду.
15 апреля
Мы всплыли, чтобы зарядить наши истощившиеся аккумуляторные батареи. Ночи становились все короче и короче. К трем часам уже так рассветало, что мы видели британские эсминцы, патрулировавшие у Нарвика. Приходилось вновь погружаться. Зарядки батареям не хватало, они были полуистощенными. Командир не рисковал расходовать последние запасы энергии, и мы лежали на грунте на глубине 18 метров, надеясь, что сможем атаковать неприятеля, который пройдет над нами. В этих местах очень сильное течение. Приливная волна из Атлантики шла в открытый фьорд с такой силой, что нас тащило по морскому дну. Радист передал вахтенному офицеру полученную на длинных волнах радиограмму. Приказ фюрера: „Нарвик удержать любой ценой!“
Это, конечно, касалось и нас и означало – снова в бой. Шансы атаковать у нас были убогими, а выжить после этого – еще более убогими. Когда командир приказал уничтожить все секретные материалы, каждый член команды понял, что это означает. А означало это то, что командир считает гибель лодки верной.
По дороге к нашей новой позиции „Неро-3“ мы повстречались с „U-48“ и рассказали Херберту Шультце о положении Нарвика. Единственное, что знал он, так это о приказе Дёница: „Всем подводным лодкам следовать в Нарвик“. И Шультце предложил идти в Нарвик. На его вопрос, где находятся германские эсминцы, он получил лаконичный ответ: „Уничтожены“.
– Все равно я попытаюсь, – ответил Шультце.
Прошли еще эсминцы и вновь загнали нас под воду. Они атаковали нас глубинными бомбами. Звук взрывов в этих узких водах ужасающ. Во второй половине дня мы сделали новую попытку зарядить батареи, но появившийся самолет вновь заставил нас погрузиться. Вечером мы опять всплыли. Именно в это время красота фьордов открывается тем, кто способен ее замечать. Но красоты никто не заметил. Мы боролись за свою жизнь.
Батареи были настолько слабы, что их не хватило бы и на одну атаку.
При отливе уровень моря снижался весьма значительно и выступало темное серебро скал, свободных от снега. Под защитой этого темного фона мы попытались подзарядиться. Мы, которые должны быть охотниками, стали объектом охоты. Прошел эсминец. Он нас не заметил. Второй стал приближаться. На этот раз нас наверняка заметили, потому что эсминец развернулся в нашу сторону. Мы сыграли срочное погружение и легли на грунт. Десять с немногим метров – как раз, чтобы только спрятаться. Эсминец пытался накрыть нас глубинными бомбами с дистанции. Некоторые разорвались до неприятного близко, но вреда нам не причинили. Противник двинулся было снова, но затем остановился, чтобы прозондировать участок дна. На некоторое время все стихло. Мы не двигались, однако следовало бы уходить. Нам нельзя было оставаться на этом месте. Через час начнется отлив, и воды станет на два с половиной – три метра меньше. И после того как это случится, они возьмут нас тепленькими. Мы превратимся в мишень для учебных артиллерийских стрельб.
Удача на этот раз улыбнулась нам. Несмотря на довольно высокий уровень прилива, командир эсминца, похоже, побоялся мелей.
16 апреля
В 4 утра мы медленно поползли вниз по дну фьорда и достигли глубины 45 метров. Дифферент на корму достигал нескольких градусов. Опять мы наткнулись носом на скалу. Один из эсминцев заметил наше изменение позиции. Он прошел несколько раз над нами туда и обратно, бросая глубинные бомбы. Детонация была весьма чувствительной, а ущерб – значительным. Нам пришлось оставаться на месте весь длинный день, потому что батареи были полностью разряжены.
В 20.00 мы осторожно подвсплыли на перископную глубину в надежде перебраться на более глубокое место. Батареи немного восстановились, и мы смогли двигаться в подводном положении, только очень медленно. Но и этого хватило, чтобы напороться на неприятность. На глубине 18 метров киль снова коснулся дна фьорда, раздался высокий неприятный скрежет, слышимый на всем корабле. Еще одна скала, не нанесенная на нашу карту. А с чего, собственно, ей быть нанесенной? Торговым судам в этом фьорде делать было нечего!
В 20.30 мы всплыли. Ожили дизели. С предельной осторожностью мы подались со злополучного места, средним вперед, подальше, подальше из этого ведьминого котла.
Было 3.30 утра. Мы находились у острова Флатёй и были вынуждены погрузиться ввиду приближения неизвестного судна, шедшего без ходовых огней. Для надводной атаки было слишком светло, а для подводной у нас неподходящая позиция.
В 4.00 прямо по курсу увидели подводную лодку. Пошли навстречу. Неизвестная лодка погрузилась. Мы тоже. Одна из наших? Или британская?
Столько неясного, запутанного в этой войне, идущей под завывание буранов, в тумане, в темных пещерах неприветливых норвежских фьордов!..
В 16.00 получили новые приказы. Возвращаться в порт. С этим промедления не будет. Все в команде вздохнули с облегчением.
17.30. Увидели крейсер противника.
Пошли на него в подводном положении. Крейсер начал делать зигзаги. Мы пытались зайти спереди на позицию для атаки – напрасно. Крейсер развернулся и исчез в районе Лофотенских островов.
18 апреля
Мы все еще в своем оперативном районе. Вскоре после полуночи увидели линкор с эскортом эсминцев. Черт с ним, с этим приказом возвращаться в порт. Конечно, надо атаковать. По крайней мере следует попытаться. В надводном положении мы пошли к боевому порядку противника, выстроившегося дугой. Лодка должна, конечно, находиться впереди цели, чтобы быть готовой к выстрелу. Торпеда – не артиллерийский снаряд.
Яркое северное сияние выдало нас. Надо же случиться, чтобы именно сейчас по всему северному небу заплясала разноцветная вуаль. Один из эсминцев пошел на нас.
Срочное погружение, уходим на глубину. Оператор гидрофонов докладывает о шуме винтов эсминца, идущего прямо на нас. К моменту, когда начали рваться первые глубинные бомбы, мы достигли глубины 90 метров.
Через три часа мы снова всплыли.
В 7.00 увидели на горизонте три транспорта с охранением. Не было никакой возможности произвести атаку. Мы сообщили координаты и курс конвоя, продолжая держать его в виду.
После полудня снова тревога – воздушная – и бомбы.
Вечером снова всплыли. Перед нами лежало открытое море, бескрайняя Атлантика, дорога домой…»
– Торпедный кризис – это национальное несчастье, – заявил разочарованный и шокированный Редер.
Были расследования, военные трибуналы. Высших инженер-офицеров призвали к ответу. Но это не меняет того факта, что британцы оказались готовы применить контрмеры против немецких магнитных торпед.
Подводные лодки, направленные в норвежские воды, были отозваны и переоборудованы для боевых действий в Атлантике. Только несколько транспортных лодок осталось у берегов Норвегии.[8]
Глава 5
Он опустил бинокль и потер руки в предвкушении чего-то веселого. Вначале лица у всех на мостике расплылись в улыбке, а затем раздался хохот.
Катер был набит солдатами горнострелковых частей из Инсбрука, из Ётцталя или, может быть, со Штубайских Альп. Они приветствовали нас, кричали, и мы дважды просили их что-то повторить. В радости они переходили на свой диалект, словаря которого у нас на борту не имелось.
Они медленно подошли к борту, и мы по кусочку собрали картину их задания. Им предстоит занять железнодорожную станцию Рамсунда. О событиях в Нарвике они знали не больше нашего.
Едва катер отвалил, я заметил, как из тумана выплыли три силуэта. Три белых буруна пенились у форштевней, словно три буквы „V“, нарисованные на фоне серого неба.
Боевая тревога!
Молнией исчезли мы с мостика, последним прыгнул в люк командир. Об атаке с нашей стороны нечего было и думать. Эсминцы моментально оказались над нами и так же быстро ушли дальше, как и появились. И вновь наступили покой и тишина.
Появился еще один эсминец. Дистанция малая, прямо по нашему курсу. Он держал курс к выходу из фьорда. Когда я глянул в перископ, то увидел высокий столб дыма. Через несколько минут лодка вздрогнула от сильного удара. В перископ мы увидели высокий столб огня, окруженный гигантским облаком дыма. Горящее судно разваливалось на части.
Объяснит мне кто-нибудь, спрашивал я себя, что здесь происходит? Все перемешано. Где свой, где чужой? Британская подводная лодка стреляла по германскому судну или германская лодка стреляла по британскому эсминцу?
Только позже я выяснил, что к чему. Эсминец, который мы видели, перехватил и потопил немецкое судно снабжения „Каттегат“.
Наконец-то кота извлекли из мешка. Британцы быстро изготовились для ответного удара. Они пустили в ход все, что у них было: линкоры, крейсеры, эсминцы. Они бросили к Норвегии всю свою превосходящую военную мощь. На кону теперь стояла не просто Норвегия, а репутация Королевского военно-морского флота. Они считают, что уже одна его мощь должна принести и принесет им победу.
Все на корабле заволновались.
Малейший шум докладывался операторами гидрофонов как шум подводной лодки. В действительности, конечно, мы и представления не имели о том, что за взрывы сотрясают лодку. Взрывы и их отзвуки шли со всех сторон, многократно отражаясь от „стен“ узкого фьорда. А игра воображения порождала беспокойство.
Наступили долгожданные сумерки. Миновал бесплодный день. Наконец мы могли всплыть и подзарядиться.
Мы все истощились – и люди, и батареи.
Я прилег поспать.
– Боевая тревога! По местам стоять, к погружению готовиться!
Я моментально проснулся.
Командир устремился в центральный отсек. Он отменил команду к погружению. Старшина рулевых находился в глубоком волнении, нервы у него были напряжены. Он твердил что-то насчет „эсминцев, идущих на нас на полном ходу“.
„Не могут они нас здесь выследить, – думал командир. – Они и представить себе не могут, что мы здесь, у самого берега“.
Но старшина был прав, эсминцы приближались. Но шли они от Нарвика. И опять тот же бьющий по нервам вопрос: свой или чужой? Доложили о готовности торпедных аппаратов к выстрелу.
Но эсминцы были немецкие. Поднимая форштевнями фосфоресцирующие буруны, они на большом ходу промчались мимо. Добрый час спустя они снова прошли над нами.
Из тесной рубки радиста командиру принесли радиограмму командования: „Следуйте в Нарвик для встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев“.
Этот приказ оказался для всех членов команды чем-то вроде чашки крепкого кофе. После бездействия последних дней в нас вселилась надежда, что эта переброска окажется ненапрасной.
Нарвик увидели издалека. Снега отсвечивали кроваво-красным цветом. Огни пожаров отражались в окнах уцелевших домов. Освещения в порту не было. Медленно и с предельной осторожностью приблизились мы ко входу в гавань и чем ближе подходили, тем безмолвнее становились. Мы отчетливо увидели лицо войны.
Разрушения, разрушения, разрушения.
Одно разбитое судно за другим.
Мачты, мачты, мачты.
О небо! Тут ад порезвился вовсю. И это только начало, прелюдия.
К нам подошел катер. На борт поднялся лоцман, представился на мостике. Ему поручено провести нас среди обломков. А между делом он рассказал нам, как все было:
– Эсминцы подошли к Нарвику по плану. На борту каждого было по двести человек из горнострелковых частей. Норвежский корабль береговой обороны, было видно, собрался оказать сопротивление. Тогда с эсминца „Хайдкамп“ туда направился на катере капитан 1-го ранга Герлах, офицер штаба флотилии эсминцев. Он задал норвежскому командиру роковой вопрос: „Вы собираетесь сопротивляться или нет?“ – „Собираемся и будем“. Тогда немецкий офицер отдал ему честь и вернулся на „Хайдкамп“.
В небо взвилась ракета, красная, как кровь. Был произведен залп тремя торпедами, и норвежский корабль скрылся в гигантской туче воды. Эсминец „Берндт фон Арним“ двинулся дальше и с дистанции в несколько сот метров был поприветствован огнем второго корабля береговой обороны. Первый залп оказался с недолетом, второй с перелетом, в скалы. Для третьего времени уже не осталось. Из семи выпущенных торпед две попали.
– А начало напоминало средневековые переговоры герольдов, – продолжал наш лоцман. – Обе стороны выжидали. Норвежцы продемонстрировали рыцарство, достойное их высоких традиций. С заряженными орудиями они ждали, пока немецкий офицер вернется на свой корабль… Норвежцам не повезло тем, – отметил он, – что немцы оказались разворотливее. Психологические расчеты Редера оказались верны применительно к командам кораблей береговой обороны. Норвежцы были слишком неповоротливы, они среагировали слишком поздно.
– Высадка войск была произведена в соответствии с планом, – продолжал рассказчик. – Один за другим эсминцы подходили к германскому судну снабжения „Ян Веллем“ и заправлялись горючим. Четыре других эсминца под командованием капитана 1-го ранга Бая были направлены в два других фьорда. А тем временем под прикрытием плохой видимости пошли в атаку пять британских эсминцев. На входе во фьорд они развернулись и выпустили торпеды. Военные транспорты „Хайдкамп“ и „Шмидт“ были потоплены, а с ними и восемь грузовых судов. „Дитер фон Рёдер“ получил сильные повреждения в двух местах. К бою присоединилась группа Бая. Два британских эсминца нашли свой конец в этом бою. „Хантер“ протаранили, и он затонул, другой эсминец охватило огнем. Остальные три ушли на большой скорости, – закончил наш лоцман свое сообщение.
После встречи с командующим 4-й флотилией эсминцев мы пошли в Нарвик.
На ночь мы остались дежурить в районе Фарнеса. К утру вышли в море, но скоро вернулись обратно и пришвартовались к эсминцу „Тиле“. На берег сносили убитых. В их числе оказался расчет одного орудия. На внутренней якорной стоянке мы увидели „Берндт фон Арним“. Оба эсминца были слегка повреждены.
Вечером мы снова ушли. Патрулирование закончилось без каких бы то ни было приключений.
12 апреля
Принято решение загрузиться припасами и топливом. Теперь мы стояли возле эсминца „Людеманн“. Меня ждал приятный сюрприз. На борту „Людеманна“ я встретил своего флотского товарища Перла.
Сегодня во второй половине дня пришла „U-64“. Ее командир сообщил: „У входа во фьорд сильный патруль эсминцев противника. Есть опасность, что Нарвик превратится в мышеловку“.
„U-49“ сообщила о вражеских самолетах, идущих курсом на восток. Вскоре после этого была объявлена воздушная тревога. Весь личный состав, кроме тех, кто был необходим на борту лодки, отправили на берег. Я остался на борту с артиллерийским расчетом. Прилетели самолеты, они стали сбрасывать бомбы над нами и эсминцами. Мы стреляли как сумасшедшие. Но с неба так ничего и не упало. Бомбы – да. Одна упала в пятидесяти метрах от нас. Мои ребята были изумлены. Я тоже. И оружие что надо, и делали все как по нотам – и хоть бы что. Одно нам было утешением: эти ребята наверху тоже были здорово огорчены, видя, как их бомбы падают мимо целей. Одну цель им, правда, удалось поразить – укрытие, которое охватил огонь. Рядом лежало несколько убитых».
Так это выглядело в Нарвике. Редер направил верховному командованию следующее сообщение:
«Задействованы все имеющиеся корабли германских ВМФ. В боевых действиях участвуют все имеющиеся подводные лодки. Три лодки находятся в Нансен-фьорде, три – в Вест-фьорде, три идут с боеприпасами и снаряжением в Нарвик. Одна находится на пути в Нансен-фьорд, еще две лодки готовятся выйти в Нансен-фьорд и Фолден-фьорд. Три находятся в районе Тронхейма. Одной приказано следовать в Ромсдальс-фьорд, пять действуют под Бергеном и две – под Ставангером».
* * *
Там же находилась и «U-48».«Папочка» Шультце по-прежнему командовал лодкой, а старпомом у него был Тедди Зурен. Матрос Хорст Хофманн тоже был на борту членом команды. «U-48» получила приказ поддержать нарвикскую группировку и идти в Нарвик. Когда лодка входила во внутренний фьорд, ему повстречалась лодка Золера, шедшая занимать новую позицию. Шультце сообщил Золеру о своем новом задании. По радиообмену ничего нового никто не сообщал.
Дальше слово Хорсту Хофманну:
«Мы пошли прямо вперед, Золер последовал за нами. От Золера мы услышали, что у группировки германских эсминцев дела совсем плохи и что она, видимо, разгромлена.
Тем не менее в это утро 13 апреля мы направились в главный нарвикский фьорд. То и дело внезапно появлялись самолеты, и то и дело нам приходилось нырять. Я сбился со счета, сколько раз пришлось погружаться.
Неожиданно перед нами показался эсминец. Шультце сразу навел на него перекрестье перископа. Было туманно, и Шультце словно прилип к перископу, пытаясь распознать эсминец. Внезапно он повернулся.
– Зурен! Зурен! – закричал он. – Поди сюда и посмотри. Этот малый все время дает „А“.
Зурен посмотрел в перископ. Действительно, странный эсминец давал сигнальным прожектором беспрерывную цепь „А“.
На борту „U-48“ никто не знал, британский это или германский эсминец. Шультце дал опознавательный сигнал по подводной сигнализации – четыре, пять, шесть. Никакого ответа.
Делать было нечего. Пришлось всплыть и повторить сигнал.
Запутанная ситуация. Могли или не могли болтаться здесь наши эсминцы?
Шультце вылез на мостик, за ним Зурен и верхняя вахта. Зурен дал азбукой Морзе опознавательный световой сигнал. Тем временем эсминец приближался на малом ходу. Но после повторного сигнала „U-48“ он резко увеличил ход. Волна от форштевня стала выше и круче. Так он нам ответил.
– Боевая тревога! Срочное погружение!
Все посыпались с мостика в люк, и тут же „U-48“ погрузилась настолько глубоко, насколько позволяла глубина фьорда. Потом началось самое веселое. Над нашей головой и вокруг, сотрясая лодку, стали рваться глубинные бомбы.
Но на этом и кончилось. Хватит и этого.
Было 13 апреля. И сбросили на нас точно тринадцать глубинных бомб – ни больше ни меньше. Шультце улыбнулся, довольный. Еще бы, ведь известно, что семь и тринадцать – счастливые числа.
Но эти тринадцать взрывов были лишь увертюрой. Последующие дни оказались днями настоящего ада. Каждый день и каждый час следующего дня мы либо атаковали эсминцы, либо сами оказывались в их ловушках. И так с утра до вечера, с вечера до утра. Ночи были короткими, слишком короткими, чтобы мы могли как следует зарядить батареи и поддерживать лодку в нормальной боеготовности. О сне и говорить было нечего, мы едва успевали перекусить. Одну за другой выпускали наши магнитные торпеды. И ни одна из них не взорвалась.
Что за черт с этими проклятыми торпедами?
То же самое произошло несколько дней назад под Бергеном, когда Шультце атаковал британский тяжелый крейсер и произвел залп из трех торпед. И ни одна из этих паршивых железных рыб не попала в цель. Торпедисты не отходили от торпед, проверили эти огромные металлические сигары дальше некуда, но не нашли ничего, что могло бы объяснить неудачи. Единственным утешением было то, что „папочка“ Шультце оставался спокоен.
И вот, пожалуйста, опять то же самое! И здесь эти магнитные торпеды отказались взрываться. Такие усилия – и все попусту.
Нарвикский ад был и нашим персональным адом. Четыре дня мы носились по фьорду вверх и вниз, туда и сюда в подводном положении. Мы израсходовали все запасы кислорода до последней капли. Мы расстреляли все торпеды, которые имели, и ни одна не подала о себе доброй вести. Что случилось? Гироскоп отказал? Что-нибудь с магнитной вертушкой?[7] Или германские секреты больше не являются секретами для англичан?»
* * *
Подводная лодка, на которой служил Топп вначале офицером, тоже прошла через этот горький опыт. Но давайте еще раз заглянем в его дневник:«13 апреля мы направились на новую позицию.
– Вы наша последняя надежда! – кричали нам с эсминцев.
Два тяжелых немецких самолета кружили над Нарвиком, сбрасывая пищу и боеприпасы. Люди, все еще запертые в гавани и отрезанные от всякой поддержки, вздохнули с облегчением.
14 апреля над нашей позицией пролетел британский самолет. Это был самолет с авианосца эскорта, направленный на рекогносцировку фьорда. Внезапно в поле зрения перископа оказались сразу несколько эсминцев, которые шли на нас тремя кильватерными колоннами. За ними маячила серая тень линкора.
Это был „Уорспайт“, гигант из гигантов. Он неизбежно должен был выйти на нас.
Атмосфера на лодке наэлектризовалась. Лодка словно от возбуждения сжала зубы. Кто-то стал нервно поглядывать на гидрофоны, когда мы развернулись, чтобы пройти под строем эсминцев. Никакой реакции со стороны противника. Мы сами слышали, как работает их аппарат „Asdic“ в поиске. Но ему не удалось обнаружить нас… Мы выжидали… Пока никаких взрывов… По-прежнему пока никаких… Возможно, они прощупывали подводные скалы.
Первый и четвертый торпедные аппараты были давно готовы к выстрелу. От этих двух торпед зависела судьба всей экспедиции. Если бы „Уорспайт“ был потоплен, это спасло бы Нарвик. И не только это. Если бы мы смогли потопить „Уорспайт“, то с ним мы могли бы пустить на дно и моральный дух пяти тысяч британцев, высадившихся в Андалснесе. Если б мы смогли уничтожить „Уорспайт“, то оказалось бы сломленным сопротивление союзников, а с ним и вера в непобедимость британского флота.
Мы медленно продвигались вперед, очень медленно. Но мы должны были двигаться, чтобы удерживать лодку на перископной глубине. Мы ждали. Сорок восемь сердец бились так сильно, что почти можно было слышать их биение.
Нервное напряжение разрядилось, когда вдруг вся лодка содрогнулась от удара. Глухой удар и скрежет раздались под килем. Сразу же мы стали всплывать с дифферентом на корму. Командир сработал молниеносно:
– Кормовые горизонтальные на погружение до конца! Заполнить балласт!
В перископе показалась пила против сетей на носу лодки, вспенившая поверхность. В следующий момент над водой всплыл верх орудия и антенна.
А тут полным ходом приближаются британские эсминцы, а в шестистах метрах находится „Уорспайт“, ведущий огонь по Нарвику. Судьба сыграла с нами злую шутку как раз в момент, когда „Уорспайт“ вышел на нашу линию огня. Но теперь нам было не до стрельбы, и великий, уникальный шанс был упущен навсегда. А причиной всему оказалась проклятая подводная скала, на которую мы напоролись и которая вытолкнула нас кверху.
Моторы были пущены оба на „полный назад“, чтобы стащить нас со скалы. Эсминцы ничуть не заметили нас. Возможно ли такое? Среди всех несчастий, свалившихся на нас, нашлась и доля везения.
Избиение Нарвика шло своим ходом. Все корабли и суда, стоявшие в порту, – нейтральные, германские транспорты, портовые суда, германские эсминцы, – все оказалось под смертоносным огнем британского линкора и эсминцев. Немецкие эсминцы сражались, стреляя до последнего снаряда, но нашли в Нарвике свою смерть.
Но свою задачу они выполнили: высадили двухтысячный десант.
У подводных лодок оставалась теперь одна задача – помешать переброске подкреплений англичан и прервать каналы их снабжения. Во второй половине того же дня появились линкор и восемь эсминцев. Но наша позиция не давала нам шансов, нас загнали под воду. Только в 22.00 мы смогли всплыть. Около полуночи раздался новый сигнал боевой тревоги, и британские эсминцы снова заставили нас уйти под воду.
15 апреля
Мы всплыли, чтобы зарядить наши истощившиеся аккумуляторные батареи. Ночи становились все короче и короче. К трем часам уже так рассветало, что мы видели британские эсминцы, патрулировавшие у Нарвика. Приходилось вновь погружаться. Зарядки батареям не хватало, они были полуистощенными. Командир не рисковал расходовать последние запасы энергии, и мы лежали на грунте на глубине 18 метров, надеясь, что сможем атаковать неприятеля, который пройдет над нами. В этих местах очень сильное течение. Приливная волна из Атлантики шла в открытый фьорд с такой силой, что нас тащило по морскому дну. Радист передал вахтенному офицеру полученную на длинных волнах радиограмму. Приказ фюрера: „Нарвик удержать любой ценой!“
Это, конечно, касалось и нас и означало – снова в бой. Шансы атаковать у нас были убогими, а выжить после этого – еще более убогими. Когда командир приказал уничтожить все секретные материалы, каждый член команды понял, что это означает. А означало это то, что командир считает гибель лодки верной.
По дороге к нашей новой позиции „Неро-3“ мы повстречались с „U-48“ и рассказали Херберту Шультце о положении Нарвика. Единственное, что знал он, так это о приказе Дёница: „Всем подводным лодкам следовать в Нарвик“. И Шультце предложил идти в Нарвик. На его вопрос, где находятся германские эсминцы, он получил лаконичный ответ: „Уничтожены“.
– Все равно я попытаюсь, – ответил Шультце.
Прошли еще эсминцы и вновь загнали нас под воду. Они атаковали нас глубинными бомбами. Звук взрывов в этих узких водах ужасающ. Во второй половине дня мы сделали новую попытку зарядить батареи, но появившийся самолет вновь заставил нас погрузиться. Вечером мы опять всплыли. Именно в это время красота фьордов открывается тем, кто способен ее замечать. Но красоты никто не заметил. Мы боролись за свою жизнь.
Батареи были настолько слабы, что их не хватило бы и на одну атаку.
При отливе уровень моря снижался весьма значительно и выступало темное серебро скал, свободных от снега. Под защитой этого темного фона мы попытались подзарядиться. Мы, которые должны быть охотниками, стали объектом охоты. Прошел эсминец. Он нас не заметил. Второй стал приближаться. На этот раз нас наверняка заметили, потому что эсминец развернулся в нашу сторону. Мы сыграли срочное погружение и легли на грунт. Десять с немногим метров – как раз, чтобы только спрятаться. Эсминец пытался накрыть нас глубинными бомбами с дистанции. Некоторые разорвались до неприятного близко, но вреда нам не причинили. Противник двинулся было снова, но затем остановился, чтобы прозондировать участок дна. На некоторое время все стихло. Мы не двигались, однако следовало бы уходить. Нам нельзя было оставаться на этом месте. Через час начнется отлив, и воды станет на два с половиной – три метра меньше. И после того как это случится, они возьмут нас тепленькими. Мы превратимся в мишень для учебных артиллерийских стрельб.
Удача на этот раз улыбнулась нам. Несмотря на довольно высокий уровень прилива, командир эсминца, похоже, побоялся мелей.
16 апреля
В 4 утра мы медленно поползли вниз по дну фьорда и достигли глубины 45 метров. Дифферент на корму достигал нескольких градусов. Опять мы наткнулись носом на скалу. Один из эсминцев заметил наше изменение позиции. Он прошел несколько раз над нами туда и обратно, бросая глубинные бомбы. Детонация была весьма чувствительной, а ущерб – значительным. Нам пришлось оставаться на месте весь длинный день, потому что батареи были полностью разряжены.
В 20.00 мы осторожно подвсплыли на перископную глубину в надежде перебраться на более глубокое место. Батареи немного восстановились, и мы смогли двигаться в подводном положении, только очень медленно. Но и этого хватило, чтобы напороться на неприятность. На глубине 18 метров киль снова коснулся дна фьорда, раздался высокий неприятный скрежет, слышимый на всем корабле. Еще одна скала, не нанесенная на нашу карту. А с чего, собственно, ей быть нанесенной? Торговым судам в этом фьорде делать было нечего!
В 20.30 мы всплыли. Ожили дизели. С предельной осторожностью мы подались со злополучного места, средним вперед, подальше, подальше из этого ведьминого котла.
Было 3.30 утра. Мы находились у острова Флатёй и были вынуждены погрузиться ввиду приближения неизвестного судна, шедшего без ходовых огней. Для надводной атаки было слишком светло, а для подводной у нас неподходящая позиция.
В 4.00 прямо по курсу увидели подводную лодку. Пошли навстречу. Неизвестная лодка погрузилась. Мы тоже. Одна из наших? Или британская?
Столько неясного, запутанного в этой войне, идущей под завывание буранов, в тумане, в темных пещерах неприветливых норвежских фьордов!..
В 16.00 получили новые приказы. Возвращаться в порт. С этим промедления не будет. Все в команде вздохнули с облегчением.
17.30. Увидели крейсер противника.
Пошли на него в подводном положении. Крейсер начал делать зигзаги. Мы пытались зайти спереди на позицию для атаки – напрасно. Крейсер развернулся и исчез в районе Лофотенских островов.
18 апреля
Мы все еще в своем оперативном районе. Вскоре после полуночи увидели линкор с эскортом эсминцев. Черт с ним, с этим приказом возвращаться в порт. Конечно, надо атаковать. По крайней мере следует попытаться. В надводном положении мы пошли к боевому порядку противника, выстроившегося дугой. Лодка должна, конечно, находиться впереди цели, чтобы быть готовой к выстрелу. Торпеда – не артиллерийский снаряд.
Яркое северное сияние выдало нас. Надо же случиться, чтобы именно сейчас по всему северному небу заплясала разноцветная вуаль. Один из эсминцев пошел на нас.
Срочное погружение, уходим на глубину. Оператор гидрофонов докладывает о шуме винтов эсминца, идущего прямо на нас. К моменту, когда начали рваться первые глубинные бомбы, мы достигли глубины 90 метров.
Через три часа мы снова всплыли.
В 7.00 увидели на горизонте три транспорта с охранением. Не было никакой возможности произвести атаку. Мы сообщили координаты и курс конвоя, продолжая держать его в виду.
После полудня снова тревога – воздушная – и бомбы.
Вечером снова всплыли. Перед нами лежало открытое море, бескрайняя Атлантика, дорога домой…»
* * *
За исключением Вольфганга Люта на «U-39», ни одна германская подводная лодка не одержала ни единой победы за всю эту норвежскую операцию. Прин, Кречмер, Шультце и все другие, столько лодок – и ни одного успеха. Это не были ошибки командиров, или команд, или самих экипажей лодок. Применение новых магнитных торпед закончилось полным провалом.– Торпедный кризис – это национальное несчастье, – заявил разочарованный и шокированный Редер.
Были расследования, военные трибуналы. Высших инженер-офицеров призвали к ответу. Но это не меняет того факта, что британцы оказались готовы применить контрмеры против немецких магнитных торпед.
Подводные лодки, направленные в норвежские воды, были отозваны и переоборудованы для боевых действий в Атлантике. Только несколько транспортных лодок осталось у берегов Норвегии.[8]
Глава 5
Подводная лодка и ее неписаные законы
Оперативная сводка
После операций в Норвегии последовала оккупация Голландии, Бельгии и Франции. Теперь для командования подводным флотом ворота в Атлантику были распахнуты настежь. Впервые Дёниц оказался в состоянии осуществить тактику «волчьей стаи», которую он столь успешно опробовал перед войной. Имей сейчас германский флот в своем распоряжении больше лодок, эта тактика имела бы фатальные последствия для Британии. Но недостаток подводных лодок был одним из симптоматических изъянов диктаторского режима и результатом неэффективности высшего руководства, прежде всего ответственного за военно-морскую политику.
После операций в Норвегии последовала оккупация Голландии, Бельгии и Франции. Теперь для командования подводным флотом ворота в Атлантику были распахнуты настежь. Впервые Дёниц оказался в состоянии осуществить тактику «волчьей стаи», которую он столь успешно опробовал перед войной. Имей сейчас германский флот в своем распоряжении больше лодок, эта тактика имела бы фатальные последствия для Британии. Но недостаток подводных лодок был одним из симптоматических изъянов диктаторского режима и результатом неэффективности высшего руководства, прежде всего ответственного за военно-морскую политику.