Страница:
Хроники тестировщика
повесть-солянка
Пролог
Автор предупреждает, что любые совпадения с реальными людьми и конторами абсолютно случайны, и его не волнует, что об этом они там себе думают.
Бригадир
— Это ты что сейчас сказал? Проще надо! Например, так… Хистори к реалу ебалом стоять не обязана!
Хрипатый
Человек с детства мечтает жить честно. Другое дело, что это ни в пизду не удается — то одно не позволяет, то другое, то социализм мешает, то, опять же, капитализм. Для индивидуума что та хрень, что другая — ни в красную армию не подходит. Для общества в целом — да. Подходит аж два раза. Аппарат насилия на любой основе. Потому как — быдло, плебс ебучий, и заодно — сраных крепостных надо организовывать. С точки зрения социального спокойствия это еще как правильно. Еще желательно кормить и воспитывать. Чтобы он, скотина, не рыпался, не бродил, как брага, и не шел вместо горячо любимого завода на баррикады. Потому что с баррикад, если он туда попадет, не вернется точно. А, пардон, работать — кто будет?
Работать, в таком случае, видимо не будет никто, а если кто и будет, то все одно — результаты глубокомысленного или там, тупого, труда отберут люди в черном. Жрать хотят все. И эти в черном — больше всех.
Так или иначе, в любом обществе ты есть шестерня, которая обязана крутиться в строго определенном направлении. Если бардака нет, то шестеренки, как в часах, например, в оконцовке показывают какое-никакое, а все ж таки — время. Механизм работает, Буре процветает. Если бардак есть — а он чаще всего есть — отдельные шестеренки норовят установить новые оси вращения и завязать все на себя. Опосля чего главная пружина разворачивается как попало, и пиздюлей получают все. То есть — без разбору. Чтобы такого говна не происходило, нужно либо смазывать всю эту хуйню маслом, либо ставить рядом надзирателя с револьвером и средне-, мать его, специальным образованием. С точки зрения социума абсолютно неважно, от хорошей ли жизни будут вращаться шестеренки, или от страха. Главное — более-менее правильное время на часах. Но вот с точки зрения индивидуума, такая ботва ничего общего не имеет с теми розовыми сказками, на которых этот самый индивидуум был воспитан. И тогда от охуенно хорошей жизни он пишет книгу «Изжога дней моих здоровых», а от невъебенно плохой — «Йети подземелья». В первом случае хочется поменять шило на мыло, во-втором, однако, мало-мало пострелять, чисто для развлечения.
В этой связи частоколом встают самые перпендикулярные проблемы. Можно уйти в тайгу и жить там молитвами.
Но там, блядь, нет Интернета.
Можно устроить себе златые горы и реки, полные вина.
Но тогда, блядь, лучше не хвастаться своей тонкой нервной организацией. Гегемоны хуевы нипочем не поймут. В общем, нет в мире совершенства.
Но жить честно хочется. Хочется всем. Мне тоже. Я — ёбаный обыватель, каких миллиарды. Я не хочу отнимать у слепой безногой девочки ее милостыню. Не хочу проламывать голову герою гражданской войны за кусок хлеба. Не хочу снимать с холодеющего трупа старухи-процентщицы чьи-то фамильные драгоценности. Я все это МОГУ делать. Но НЕ ХОЧУ. Совесть тут не причем. Мораль и, типа, нравственность — тоже. Мне же ж похуй, что скажут в этом занимательном случае другие, более правильные индивидуумы. И тем более похуй, какие обо мне, засранце, сложат панегирики и анекдоты в будущем. Ибо, если я встаю на этот путь — то свет мне не нужен. Никогда. Никакой. Ни до, ни после смерти. И как не ебло меня ни разу страдание другого существа, так и ебать не будет.
Но мне, блядь, хочется жить честно. Наверное, я идиот. Потому что, насмотревшись боевиков, где один положительный герои убивает сто штук отрицательных, наслушавшись новостей с фронта и репортажей из центра раздачи пиздюлей, я, тем не менее, не иду покупать автомат Калашникова, не точу на кухне пику и не готовлюсь к ограблению соседнего супермаркета. Ну, не иду. Ну, не нравится мне. А почему?
В идеале жизнь выглядит следующим образом:
Я работаю там, где мне не в падлу прийти в шесть, а уехать последней лошадью.
Я живу там, где мне не серут на голову всякие пидарасы.
Я ебу ту свою, единственную женщину, лучше которой все равно никого нет.
И я воспитываю своего обязательно сына так, как мы оба-двое вместе с ним хотим. Лучше, конечно, трех. Но можно и одного.
А еще я жру то, что не противно есть. Еду. Вот и все. Остальное можно дополнить по вкусу, который не есть одинаков у всех. Что, в общем-то, и дает бесконечное разнообразие этих самых индивидуумов.
А теперь, значит, скажите, при каком таком общественно-политическом строе сие возможно? И оглядываясь назад, я понимаю — при любом. Похуй. Так что не спрашивайте меня, за кого я буду голосовать. Я вообще не голосую. У меня мурло мещанина. Я — обыватель. Политически безграмотный и идейно отсталый. Когда белые начнут хуячить красных, то — не поверите — красные начнут пиздошить белых. Среди всех этих трупов будут очень приличные люди с обеих сторон. В этой же куче буду лежать и я. И не потому что не успел убежать. А потому что я не смог выстрелить. А они — смогли. В легких у меня, например, застрянет красная пуля. А в сердце, например, — белая. Или наоборот. По большому счету мне до пизды, кто меня завалит. Потому что поколение вымрет полностью, как это всегда и было. Но — спаси и сохрани — где-то будут ходить наши женщины, уже выебанные, но еще неродившие. И жизнь продолжится. И внук красного командира будет гордиться, что он внук красного командира. А внук белого офицера будет гордиться, что он внук белого офицера. Эти два внука будут друзья-не разлей вода. Такая, блядь, история. ЛЮБАЯ вражда проходит. Вот что важно.
А я не выстрелю. Мне будет плохо, но я не выстрелю. А может, чтобы не ебать себе мозги — выстрелю в себя. В таких случаях Бог прощает. А большего — не надо.
Если кто не понял — это начало книжки, не поверите, юмористической. Ну, вот так я начал. Хотел по-другому. А вышло так.
Но нас, лириков, это ебать не может по умолчанию, поэтому я снова начну и снова с той же фразы — человек с детства мечтает жить честно.
В России, как и во многих других странах, это не значит — по закону. Это значит — по понятиям. Потому что, если по закону, то сидеть в тюрьме должны все. Без исключения. Включая самих надзирателей.
Когда в России капитализм подумал, что он наступил, то все опездолы бросились заниматься бизнесом.
Бизнес по-русски — это круто. Легитимная фирмочка, которую, например, создали дядя Фриц и тетя Эльза где-нибудь под Бонном 30 лет назад, не посягнув ни на какой устой государства — скучна и предсказуема. Честность, вбитая палками полицаев, осечки не дает даже через два-три поколения. У нас все по-другому.
Хотя, интересно — нас тоже пиздят всю, блядь, историю, все, блядь, кому не лень. Менты, жандармы, опричники. Только не помогает нихуя. Причина проста и лежит на поверхности. Эти блюстители общественной нравственности вытаскивают вкуснятину из наших защечных мешков и запихивают их в свои. Нам это не нравится и временами мы их весело, с шутками и прибаутками, вешаем на фонарях. Это тоже безнравственно, но уж больно хочется. Как бы то ни было — наебать представителя власти — дело чести, доблести и геройства для каждого гражданина Российской империи во все времена. Потому что очень неправильно, знаете ли, когда ебало лоснится не у нас, а у тех, кому положено. Если бы эти уроды несли добро в казну — мы, может быть и стали бы жить по закону. Но эти уроды тащат добро мимо казны, и это не может не привести к необратимым генетическим изменениям в коре головного мозга.
Бизнес по-русски — это песня. Музыка, то есть, интуиция, подкожные вибрации и все такое. Расчет, страховка, бизнес-, блядь, план — кому это все здесь нужно? Природная находчивость и всеобщее распиздяйство приводят к тому, что вся страна, в едином порыве, решает, что есть вещи, на которые можно положить необыкновенно толстый и узловатый хуй.
Пиздоболить об этих вещах можно бесконечно, но лично я останавливаюсь на сфере компьютерной и дальше никуда не иду, потому что, например, в балете я не разбираюсь. А в программном обеспечении — даже очень.
Бизнес по-русски с другими национальными бизнесами имеет одно немаловажное сходство — вся делопроизводство ведется на компьютерах. В некоторых областях компьютеры вообще — орудия труда не только бухгалтеров. На этом сходство кончается и начинается принципиальная разница.
На Западе компьютер состоит из двух частей — харда и софта. Для артистов того же балета объясняю — аппаратной части и программного обеспечения.
За хард мистер платит 1 доллар. Условно. А за софт — 5. Это в лучшем случае. Бывает, и 20.
На Востоке, а конкретно — в России, компьютер состоит из тех же двух частей.
За хард товарищ платит тот же доллар. А вот за софт не платит нихуя. Потому как, купив компьютер, товарищ надолго садится на хлеб и водку, не желая больше ничего покупать. Обратно ж — компьютер — железяка вполне осязаемая. А некие виртуальные нули и единицы внутри него ни одна пизда не видела, и видеть не собирается. Товарищ свято помнит, что материальная реальность дана, епыть, в ощущениях. Кирпич вот, стакан, два батона. Это понятно. А Windows XP в защечные мешки в чистом виде не запихаешь. Ну, не видно его. Ибо — информация. Взвесить нельзя, отрезать тоже. В общем — мистика — не ебаться. А поскольку после наступления эры капитализма все вообще излишне были религиозны — страна решила, что на нее снизошел в таком вот цифровом виде святой дух, и никак иначе. А куда, спрашивается, было деваться? Пизженные у Билли Мастдаи стояли в больницах, магазинах, во всех, без исключения, офисах, заводах, производствах, науке, а также в царских палатах. В смысле — органах власти. Как, блядь, исполнительной, так, в рот ее, и законодательной. А когда улыбающаяся власть вносит тебя в свои глючные базы данных и пользуется при этом пизженным софтом — становится как-то весело жить.
Потому что с этого момента ты с ней одно целое, и невольно вспоминаются планы партии равно планы народа.
Конечно, официально власть была против. Но, сдается мне, через лет 50-100, когда вскроются очередные архивы, мы узнаем, что это была политика. Для меня это откровением не будет. Потому что я прекрасно представляю впечатляющие объемы того, что спиздили граждане моего государства у граждан других государств. Без высочайшего одобрения такая хуйня не прокатила бы.
Не судимы. Да не… Судимы. Будете.
Знаки препинания…
Знаки жизни.
Когда-нибудь быть пиратом будет плохо.
На что тогда страна положит толстый и узловатый хуй?
Хм…
И все же жаль, что я давно гудка не слышал заводского…
Второй курс закончился как-то вдруг, и так же вдруг всплыла необходимость отбыть трудовую повинность в виде практики. Надо сказать, папа уже давно пытался меня заполучить в качестве компьютерщика в свою наикрутейшую контору с пятью аж Селеронами. Зная же досконально, что там за супержелезо, мне туда не хотелось. А хотелось мне чего-то более актуального. И дело даже не в папиных ультракомпьютерах. Уж больно не желал я под его крыло. Он и так в доме начальник, не хватало его еще в качестве босса заполучить. Поэтому вчера я сбегал к нему в офис, быстренько прооперировал все системные блоки, вытряхнул из них тараканов, пропылесосил внутренности, смазал, где надо, вентиляторы, протянул, где болтались, винты и сказал, что больше я тут не нужен полгода. Папа возражал. Он долго доказывал мне, что все тормозит и надо переставлять системы, потом гоняться за вирусами, потом сканировать порты на предмет гнусных пакетов, потом обезглавливать троянов, а еще — провести ликбез сотрудников, а то они не въезжают, куда тыкать.
Я тоже возражал.
Потому как тормозило, в основном, железо, а это, значится, по 200 баксов на комп. Баксы, как таковые, у бати водились. Но свободной штуки не было, ибо свободной штуки не бывает вообще. По себе знаю. Вот не хватает штуки — это сплошь и рядом. А свободной — неа…
Чтобы батя не слишком раздумывал, я позвонил в компьютерный салон, перечислил чего надо и попросил прислать счет по факсу. Через 10 минут на стол генерального директора ООО «Цирконий» легла бумага уже с двумя штуками баксов внизу справа. Батя почесал затылок примерно в том же месте и сказал: «А меньше нельзя»?
На меньшее потенциальный эникейщик фирмы никак не соглашался. Мало того, неразумное дитя еще и зарплату попросило несколько неприличную. К концу дня батя сдался. Но сказал, что если что у него заглючит, то вызовет меня непременно.
Вот тут я не возражал, выпил кофею с булками и поехал к пиратам.
За то время, пока я грыз базальт науки, у флибустьеров кое-что изменилось.
Съемную квартиру банда пиратов покинула год назад. Они бережно перенесли сервер в бортовую «Газель», несколько менее нежно зашвырнули туда же остальные компьютеры и любимый боевой диван с холодильником. Через 20 минут автомобиль остановился у здания с фантастической архитектурой. Ну, то есть, архитектура, как таковая, отсутствовала. В совершенно непритязательном параллелепипеде было семь этажей сверху, и военная тайна — сколько — снизу. Официально это называлось администрация завода. Номер завода ни о чем никому не говорил. Смысл этого числа не знала даже сама администрация — не ее собачье дело.
Когда-то мощнейший и таинственнейший монстр военного машиностроения рухнул в считанные дни после развала Советского Союза. Сначала перестали платить, потом сказали — делать ничего больше не надо, потом сказали — а пошли вы все, однако, в жопу. И пошли ветераны паяльника и штангенциркуля, впервые в жизни ощутив полнейшую ненужность для такой любимой, но такой непредсказуемой страны.
Осталась на своих креслах только, собственно, администрация, охрана и некий, никому не подчиняющийся отдел, находящийся прямо посреди территории в неприметном корпусе стального, незамысловатого цвета. На лицах сотрудников этого отдела читалась с этого момента одна мысль, но зато вечная: «Из искры возгорится пламя».
Где-то с год администрация отчаянно бедствовала. Огромный завод только одной электроэнергии жрал, как приличный город, а еще вода, отопление и прочие расходы, о которых в советское время задумываться было в падлу. Не в падлу это стало при военном , так сказать, переходном, мягко выражаясь, капитализме. Денег не было. А их требовали, потеряв все понятие о том, кто в койке хозяин, наглые монополисты энергии, воды и отопления. Было даже время — отрубали весь завод ото всех прелестей цивилизации начисто. Но только не таинственный, стального цвета корпус прямо посредине территории. Там, несмотря даже на капитализм, называли друг друга «товарищ», и с удовольствием козыряли.
Когда администрация была готова уже рассосаться как интимная спайка или там — не шибко важный рудиментарный орган, из Москвы пришло разрешение сдавать не поддающуюся учету площадь в аренду фактически кому попало.
В первый же месяц администрация отъелась, а еще через полгода в полном составе повставляла себе металлокерамические зубы.
Бесчисленные корпуса очень быстро были заняты беспринципными коммерсантами и немедленно были забиты буржуйской продукцией по самое «не могу».
У которых коммерсантов не было буржуйской — закупали свою и срочно на нее клеили ярлыки понаглее. Грузовые длинномеры только успевали влетать и вылетать из стальных ворот завода. Естественно, честно рубить капусту, разводить кроликов и прессовать бабло не хотелось никому. Ни администрации, которая показывала в белую только десятую часть аренды. Ни, само собой, коммерсантам, которые вообще ничего не показывали, а только меняли вывески.
Началась веселая жизнь. Время от времени в ворота влетали камуфлированные автомобили, окружали какой-нибудь корпус и исторгали из себя людей без лиц, но с глазами и автоматами. Коммерсантов клали физиономиями на асфальт и задавали умные, ювелирные, я бы даже сказал — философские — вопросы. Ну, типа: «Где, блядь, деньги»? Коммерсанты обычно тут же вспоминали, где лежат процентов 15-20 от этих, блядь, денег, а по остальным возникала полная амнезия.
Амнезия устраивала всех. Люди без лиц загружали в свои автомобили какое-нибудь говно с наглыми ярлыками — ну, не без этого, что ж, зря операцию проводили, что ли? — и отбывали. Коммерсанты вставали с асфальта и весело кричали в мобилы: «Ускорить отгрузку товара, у нас запланированный форс-мажор»!
Администрация завода, собственно, в своем корпусе занимала только полтора этажа. На остальной поляне завсегда веселился проектный отдел, состоящий в советское время, как водится, из 90 процентов бездельников (мастеров бильярда и настольного тенниса) и 10 — руководства, тоже не новичков в этих видах спорта, ибо на каждом этаже стояло по столу, а на некоторых — даже по два. Непосредственно проектированием занимались человека 2-3, они же и делали существование проектного отдела близким к смыслу.
Проектный отдел растворился сразу, как только им перестали платить деньги за настольный теннис. Огромное здание опустело в одночасье, по лестницам и переходам забегали призраки.
Но через год ветер перемен куда-то их вымел и в каждую каморку засело по конторе. Отличительной чертой этих фирмочек была крайне малая численность (сам директор, плюс двое-трое — кого ебать) и крайне длинное название. Например: «Торгово-инвестиционная компания „Берег"“. Или: „Строительно-промышленный консорциум «Вест-Сибирь"“.
Среди всех этих корпораций мирового, не пизжу, значения, появилась малозаметная студия веб-дизайна «Хронос», стабильно приносящая невероятные убытки самым уважаемым представителям мирового софтверного бизнеса.
Вот туда-то я и направился сегодня работать.
Шестой этаж — это, как бы, не так много, если вы в стандартной крупнопанелке. В административном корпусе сталинской постройки шестой этаж становится легко — 12-м хрущевским и где-то 10-м брежневским. В общем, убийство. Особенно умилительно заседать в их местах общего пользования — сама площадь метр на метр и больше 4 в высоту. Невольно чувствуешь себя как в колодце.
Коммерсанты любят этот завод трепетной любовью. Причина, значится, следующая… Многое изменилось в этом номерном предприятии со времен КГБ. Многое. Но не система охраны. Совершенная, как все простое.
Во-первых, пройти можно только через стальную легированную вертушку, нормальное положение которой — застопоренное, опять же, стальным, закаленным в местной кузне штырем. Рядом, за стеклом «аквариума» сидит полковник в отставке. Судя по выражению глаз может стрелять на звук, на свет и на запах без промаха.
Во-вторых, пройти сложно. То есть — архисложно. Это в других местах вы можете сказать, что я к Ивану Ивановичу, а эти люди, типа, со мной.
Забегая несколько в сторону, вспоминаю здание облпотребсоюза на Красном проспекте, в котором пропускная система абсолютна по бессмысленности. Там на вахте сидят двое. Ну, первый, само собой — никогда не скучающий полковник в отставке. Пройти через него без пропуска не представляется представляемым никогда в жизни. Лицо — как на плакатах 30-х годов. Непробиваемое. Слева, чуть поодаль, за письменным столом сидит бабушка — божий одуванчик. Над ней, отпечатанное на лазерном принтере, висит строгое объявление: «Выдача пропусков». Ну, выдача, так выдача. Подхожу. Фамилия? — спрашивает бабушка. Полный сарказма, называюсь Ивановым. Куда? — зевает одуванчик. Вот это вы тут зря подумали, будто бы я напрягся, как при запоре. По левую руку от нее список огромными буквами всех организаций, населяющих это здание. А для страдающих близорукостью на столе, под стеклом, практически тот же список со всей ботвой, включая телефоны. Читаю без запинки, как на духу. Через 3 секунды в моих руках бланк с редчайшей в центре России фамилией «Иванов» и подписью сотрудника службы безопасности «Петрова». С этим чудом канцелярии я подхожу к полковнику. Показываю пропуск. Цербер облпотребсоюза внимательно рассматривает белый прямоугольник, словно видит его впервые в жизни. Получив удовлетворение, машет рукой и говорит басом — проходите. Дальше я иду, например, мочу кастетом кассира облпотребсоюза, насилую, предположим, весь персонал агентства недвижимости, некстати расположившегося на втором этаже, и выхожу с видом человека, только что, скажем, исповедавшегося. Это не запрещено. Только на выходе надо обязательно наколоть на шпильку честно использованный пропуск.
Такой бутменеджер здесь не прокатит. Здешний полковник служил в другом ведомстве, где не верят даже самим себе. Опасно и вообще — моветон. Так что гнуть пальцы, орать матом, призывать всех святых в свидетели, пугать завтрашним увольнением полковника можно, только если ты — мазохист со стажем. Потому что бывший рыцарь плаща и кинжала и ухом не поведет.
У тебя должен быть пропуск с фотографией, печатью и подписью. Ты должен точно знать, где ты работаешь. Ты должен быть в списке работающих и имеющих допуск в административное здание. Ты должен знать телефон твоей организации, точное ее месторасположение, имя-отчество начальника, и что самое главное — имя-отчество полковника. Только после всего этого он отстопорит вертушку.
Для неработающих шанс попасть внутрь здания и вовсе мизерный. Мало того, что ты должен иметь паспорт. Мало того, что ты должен быть приглашен совершенно конкретным сотрудником. Так он, этот сотрудник, должен спуститься на вахту, лично представиться полковнику и забрать тебя, пока вертится вертушка.
Ну, и для всех крайне необходимо быть трезвыми, необдолбанными и без оружия.
Ну, теперь, надеюсь, вам понятно, что аренда помещения в таком здании совершенно необходима большинству честных, не побоюсь этого слова, легитимных коммерсантов. Недобросовестные клиенты, а проще — лохи педальные, найти правильного фирмача не могут в принципе. Поэтому бьют коммерсов обычно на бетонном, облицованном гранитом крыльце. Или в других, более гостеприимных местах.
Я пришел в 12, как договорились, позвонил по внутреннему телефону, дождался Фитиля, который спустился с 6-го этажа, и таки уговорил полковника в отставке Федора Кузьмича не открывать огонь на поражение во время следования через вертушку.
Легальная вывеска — национальное российское искусство конца 20 — начала 21 века. Это на западе мистер чем занимается, то на лбу и пишет. Цирюльня там, хот-доги, или тюнинг зубов. В России чем непонятней — тем безопаснее, а значит и лучше. Пираты выбрали для себя образ некой студии веб-дизайна.
Вообще, идея легализоваться возникла по хмурой необходимости. Завод с радостью давал сколько хочешь площади в аренду. Но только организации. Просто физическое, как сказал Фитиль, ебало тут не канало. Но дело было даже не в этом. На каком-то этапе выяснилось, что деньги бывают и безналичные, то есть приходящие на счет, с которого их потом можно было взять, обналичить и потратить, например, на Прекрасных Дам, как Бригадир, или на алкоголь, как Бочарик. Все это требовало легального предприятия. ООО. ЗАО. ПБОЮЛ. Когда морды пиратские обсуждали чем они, якобы, будут заниматься, то везде и всюду вставал вопрос о конечной продукции. Ну, например, кирпичный завод, знамо дело, должен был в оконцовке выдавать кирпичи. Но это нас не устраивало. Наша корпорация должна была выдавать на-гора воздух. И такой воздух был найден. Наши партнеры заказывали у нас эксклюзивный дизайн сайтов, платили за него, а потом эти сайты у них грохались вместе с жесткими дисками навсегда. Гнусно, но се ля ви. Самое обидное, что мы ничем не могли помочь уважаемым партнерам, потому что сами не сохраняли результатов наших работ из-за их эксклюзивности и по договору после окончания оных форматировали диски к ебени матери. Фитиль, кстати, пошлявшись по длиннющему коридору нашего этажа и наведя некоторые знакомства, как-то вернулся радостный и тут же сляпал два агромадных договора на консультационные услуги. Это воздух оказался еще более пьянящим.
Комната, в которой теперь сидели флибустьеры, вообще-то, состояла из двух. Только одна была за символической перегородкой, там стоял радостный сервер и сидел не менее радостный сисадмин Хрипатый. Там же хранилось резервное железо и эксклюзивный контент на внешних, редко подключаемых дисках, и компактах с надписями красным фломастером «брак». Это была военная хитрость. «Браком» теперь назывался страшно дефицитный или опасный софт.
В большой сидели Бочарик, Бригадир, редко появлявшийся Фитиль и новый сотрудник по фамилии Огурцов-Стоянский — орясина длиной с Фитиля, возрастом с Бочарика и наглостью с Бригадира. Звали этот комплекс полноценности Артем.
Гусь теперь сидел в секретном помещении. Дело в том, что, кроме стандартных кабинетов, на этажах были всяческие закутки типа вентиляторных, щитовых и подсобных. В советское время там обычно копилась ненужная наглядная агитация и прочие прелести эпохи. Во время военного же капитализма эти помещения приобрели коммерческую ценность. Там стало выгодно держать, например, левый товар. Или левые агрегаты. Или сотрудников с малопонятным прозвищем «зомби».
Зомби бывают трех типов. Просто зомби. Продвинутые зомби. И зомби без ограничений. Объясняю.
Подавляющее большинство сотрудников имеют базовые права по посещению рабочего места. То есть, они могут находиться на нем с 8:00 до 20:00 и не ебёт, что там отдельно взятый сотрудник по этому поводу думает. Простой зомби может находиться с 6:00 до 24:00, продвинутый — плюс к тому, по выходным и праздникам. Зомби без ограничений может вообще не выходить из корпуса месяцами. У него разрешение на круглосуточное пребывание в стенах заведения и уже его не ебёт, кто там что по этому поводу думает. Таких зомби немного. Обычно это сисадмины, всякие электрики, диспетчеры, сервисные служаки, прочие привидения. Гусь относился к ним. Его помещение в плане напоминало сильно вытянутую букву «Г». В ноге этой «Г» с трудом размещался диван, холодильник и электроплитка. В перекладине этой «Г» находился сам Гусь со своим убойным компьютером и амбициями. На его амбиции мало кто покушался. Но вот диван и холодильник использовали часто для пива и попиздеть.