Брин Дэвид. Хрустальные сферы

 

5

   Когда капитан Бок приказал мне снова поставить боесферу на предохранение, весь экипаж облегченно вздохнул. Я отключил систему самоуничтожения и поднялся со своего места. Напряжение спадало, оставляя лишь приступы дрожи, и Элис пришлось поддерживать меня, пока я не успокоился.
   Мойша отменил боевую тревогу, потому что в системе этой доброзвезды никого не было.
   Точнее, жизнь там бурлила, но — увы! — не разумная жизнь. На крупных астероидах мы нашли чудесные самообеспечивающиеся экосистемы, собирающие свет огромными окнами. На каждой из двадцати лун стояли укрытые гигантскими куполами леса. Но везде — полное молчание, как в зоне видимого спектра, так и на радиочастотах. Детекторы Йена не обнаружили никакой технологической активности и никаких мысленных эманаций разумных существ.
   Очень странное, даже жуткое ощущение возникало, когда мы пролетали между строго расположенными мелкопланетами. Раньше подобные маневры можно было совершать лишь в хорошо изученном пространстве Солсистемы.
   В первые века после хрустального кризиса кое-кто еще верил, что человечество, сможет жить среди звезд. В основном, астероидники, которые всегда демонстративно заявляли, что на планете жить тяжело и вообще скверно. Кому, мол, они нужны?
   Некоторые из них даже отправлялись к злозвездам — красным гигантам, крошечным красным карликам, двойным звездам и нестабильным светилам, у которых не было хрустасфер. Будущие колонисты отыскивали подходящие обломки поближе к звезде и устраивали там мелкопланетные города по типу прежних, в Солнечной системе.
   Все, абсолютно все попытки провалились спустя уже несколько поколений. Колонисты просто теряли интерес к продлению жизни.
   В конце концов, психисты решили, что причины этого связаны с божественным безумием, которое помогло нам победить в Войне с Кометами.
   Попросту говоря, люди могут жить на астероидах, но им необходимо знать, что поблизости есть голубая планета, необходимо видеть ее в небе хотя бы изредка. Да, такая уж у человека ущербная природа, но мы никак не можем жить сами по себе в далеком космосе.
   Если мы хотим покорить Вселенную, нам не обойтись без водных миров.
   Водную планету этой системы мы назвали Квест, в честь странствий короля Пеленора, давшего имя нашему кораблю. Планета сияла коричневыми и голубыми размывами под чистыми покровами белых облаков, и мы часами кружили над ней, смотрели и не могли сдержать слез
   Элис разморозила десять первых ледотел — выдающихся ученых, которые, по заверениям миркомпов, сумеют справиться с собой при возрождении надежды. Со слезами радости на глазах они по очереди глядели в иллюминатор, и мы уже с ними вновь дали волю своим чувствам.

 

6

   Сам по себе «Пеленор» был мало пригоден для полномасштабного исследования этой системы, и мы около года потратили на то, чтобы отловить и модифицировать несколько древних кораблей, кружившихся на орбитах у новой планеты. Так мы могли разделиться и работать во всех уголках системы.
   К концу второго года поверхность Квеста изучали уже более сотни биологов. Первым делом они набросились на ген-сканирование местной флоры и фауны, а затем с неменьшим энтузиазмом принялись модифицировать земнорастения, чтобы ввести их в экосистему, не нарушив природный баланс. Планировалось, что вскоре они примутся за животных из нашего генохранилища.
   Инженеры, исследовавшие мелкопланеты, объявили ко всеобщей радости, что смогут запустить жизнемашины, оставленные прежними хозяевами. Места там могло хватить для целого миллиарда колонистов, сразу.
   Но больше всего мы ждали отчетов археологов. Когда выдавалось время между челночными рейсами, я отправлялся помогать им, а затем присоединился к работе в пыльных руинах Старогорода на краю Долгодолины, готовил к отправке находки, которые потом надлежало каталогизировать и тщательно изучить.
   Спустя какое-то время мы узнали, что обитатели Квеста называли себя «натаралами». Двуногие существа, по девять пальцев на верхних конечностях — до определенной степени они походили на нас, хотя выглядели, конечно, очень непривычно.
   Однако разглядывая картины и статуи натаралов, я начал привыкать к их виду и даже научился различать выражения лица по едва заметным изменениям черт. А расшифровав язык, мы узнали название их расы и кое-что из истории этой цивилизации.
   В отличие от других разумных рас, наблюдать за которыми нам доводилось лишь издалека, натаралы были индивидуалистами по укладу жизни и исследователями по характеру. Подобно нам, закончив не менее яркий и насыщенный доброзлом период планетной истории, они начали осваивать свою солнечную систему.
   Как и нас, их одолевали две противоречивые мечты. Им хотелось достичь звезд, безбрежного жизненного пространства, и в то же время они хотели встретить других разумных, обрести соседей.
   К тому времени, когда у них появился первый звездолет, натаралы уже почти оставили надежду отыскать соседей. На планете не было никаких следов посещений других рас. А звезды Вокруг неизменно молчали.
   Тем не менее, они запустили свой первокорабль, едва закончилась подготовка к экспедиции: ведь оставалась вторая мечта — Пространство.
   И спустя несколько недель после старта их хрустасфера разбилась.
   Две недели подряд мы перепроверяли перевод. Затем проверили еще раз.
   Тысячелетиями пытаясь повторить то, что случайно удалось «Искателю», мы так и не научились разрушать эти смертоносные барьеры вокруг доброзвезд. И вот наконец — ответ.
   Натаралы, как и мы, сумели разрушить только одну хрустасферу. Свою собственную. И их история почти точь-в-точь повторяла нашу, вплоть до последовавшей за разрушением хрустасферы Войны с Кометами, которая едва не уничтожила их цивилизацию.
   Вывод был очевиден. Барьер смерти можно уничтожить, но только изнутри!
   И как раз тогда, когда мы начали проникаться этой мыслью, археологи откопали Обелиск.

 

7

   Наш главный лингвист, Гарсия Карденас, всегда был склонен к драматическим эффектам. Когда мы с Элис навестили его в лагере у основания недавно обнаруженного монумента, он настоял, чтобы обсуждение его открытия перенесли на следующий день. Вместо этого он и его коллеги приготовили особый ужин и первым делом подняли бокалы в честь Элис.
   Она встала, принимая поздравления, что-то остроумно ответила, затем села и снова принялась нянчить ребенка.
   Старые привычки отмирают с трудом, и очень немногим еще женщинам удалось переломить крепшее веками предубеждение против деторождения. Элис одной из первых реактивировала яичники и родила ребенка на нашей новой планете.
   Не то чтобы я ревновал, нет. В конце концов, мне досталась лишь чуть-чуть, может быть, меньшая слава первоотцовства. Но вся эта суета вокруг нас и нашего ребенка уже начала надоедать. За исключением Мойши Бока, я был, наверно, самым старшим мужчиной здесь — и достаточно старым, чтобы помнить те времена, когда детей рожали в порядке вещей. Тогда, по крайней мере, люди уделяли внимание и другим делам — во всяком случае, когда случалось что-нибудь важное.
   Наконец праздничный ужин завершился. Гарсия кивнул мне и вывел через запасной клапан в глубине палатки наружу. Мы спустились по тропе на дно раскопа. Даже в столь поздний час тропу было хорошо видно, потому что в небе сверкало кольцо мелкопланет, которые натаралы навечно поместили над экваториальной зоной Квеста.
   Остановились мы у основания высокой стены из какого-то практически неподвластного времени сплава — наши технисты только-только начали расшифровывать его состав. Надписи на стене рассказывали о последних днях натаралов.
   Большую часть их истории мы узнали из других источников, но самый конец долго оставался для нас загадкой и причиной некоторого беспокойства. Что произошло? Какая-то жуткая чума? Или взбунтовались и уничтожили хозяев разумные машины, на которые так полагались обе наши цивилизации? А может быть, вышла из-под контроля их такая развитая биоинженерная технология?
   Мы без всякой доли сомнения знали, что натаралы страдали от своего одиночества. Как и мы, они вышли в космос и обнаружили, что вселенная им недоступна. Обе их великие мечты — о добромирах, где можно расселиться, и о братьях по разуму — разбились, словно смертосфера, окружавшая их солнечную систему. Подобно нам, они довольно долго жили в состоянии этакого легкого помешательства. Но Карденас пообещал, что там, на дне темного раскопа, я наконец найду ответы на все свои вопросы.
   Пока он готовил аппаратуру, я прислушивался к доносившимся из джунглеса звукам. Жизнь на планете кипела. Кругом самые разнообразные, но, в основном, симпатичные и высокоорганизованные существа: часть — явно естественного, эволюционного происхождения, а часть — столь же явно результат искусного биоскульптурирования. Эти вот существа, искусство натаралов и их архитектура, сами причины глубокого отчаяния сближали нас, даже роднили, и я полагал, натаралы бы мне понравились.
   Я радовался, что человечеству досталась их планета, поскольку она обещала спасение моей расы. И в то же время я сожалел, что натаралов уже нет.
   Карденас подозвал меня к холистическому проектору, установленному у основания Обелиска, и, когда мы сунули руки внутрь, на обращенной к нам стороне монолита появился свет. Световое пятно перемещалось по начертанным на стене символам, и через пальцы нам передавались чувства и эмоции натаралов в те последние дни.
   Поглаживая тонко настроенную, чуть резонирующую поверхность, я приготовился. Считывание вел Карденас, мне же оставалось лишь прислушиваться к своим ощущениям, чтобы прочувствовать великофинал, как чувствовали его сами натаралы.
   Подобно нам, натаралы пережили долгий период отчаяния — дольше, чем пока выпало нам. И им тоже казалось, что вселенная сыграла с ними злую бессердечную шутку.
   Жизни среди звезд хватало. Но разум развивался крайне редко и очень-очень медленно, порой заходя в тупик с самого начала. Там же, где разумная жизнь все-таки появлялась, она, как правило, принимала формы, которые не привлекал ни космос, ни другие планеты.
   Но не будь хрустасфер, даже столь редко зарождающиеся на добропланетах расы космопроходцев стали бы расширять границы своих владений. Цивилизации, подобные нашей, не занимались бы бесконечными поисками крупиц золота в грудах песка, а заселяли бы все новые и новые далекие миры и в конце концов натыкались бы на братьев по разуму. Более зрелая раса могла бы найти молодую, только еще расправляющую крылья, и, скажем, помочь ей преодолеть какие-то кризисы развития.
   Если бы только не существовало хрустасфер… Но увы! Расам космопроходцев не дано заселять новые миры, потому что хрустасферу можно разбить лишь изнутри. Как же жестоко устроена вселенная!
   Так, по крайней мере, считали натаралы. Но они не отступались. И спустя века, потраченные на поиски чуда, их дальнозонды обнаружили пять водных миров без смертоносных барьеров.
   Когда под пальцами появились координаты этих планет, у меня задрожали руки и от волнения перехватило горло. Какой потрясающий, грандиозный дар вручили нам строители Обелиска! Не удивительно, что Карденас заставил меня ждать. Пожалуй, я тоже не сразу расскажу об этом Элис…
   Но тут снова возникла тревожная мысль. Куда исчезли натаралы? И почему? Имея целых шесть планет для заселения, они должны были чувствовать себя на вершине счастья.
   Дальше Обелиск рассказывал что-то о космических черных дырах и о времени… Я не сразу понял и коснулся этого места снова. Карденас напряженно следил за моей реакцией. И наконец до меня дошло!
   — Великие Сферы! — воскликнул я. По сравнению с новой информацией открытие пяти добропланет выглядело просто пустяком. — Вот, значит, для чего нужны хрустасферы… Невероятно!
   Карденас улыбнулся.
   — Полегче с телеологией, Джошуа. Барьеры действительно кажутся работой некоего Творца, но может статься, никакого Великого Замысла тут нет, просто стечение обстоятельств, случайность. Точно нам теперь известно лишь одно: без хрустасфер нас самих, скорее всего, не было бы. Разум встречался бы во вселенной даже реже, чем сейчас. И у большинства доброзвезд вообще не зародилась бы жизнь. Десять тысячелетий мы проклинали хрустасферы… — Карденас вздохнул. — Натаралы занимались этим еще дольше, пока наконец не поняли…

 

8

   Если бы не было хрустасфер… Я долго размышлял об этом в ту ночь, вглядываясь в мерцающие бледные отсветы проплывающих в небе Осколков, за которыми виднелись наиболее яркие звезды.
   Если бы не было хрустасфер, тогда рано или поздно в каждой галактике появилась бы первая раса звездопроходцев. Даже если бы большинство разумных существ предпочитали оставаться «дома», появление агрессивного, осваивающего, колонизирующего вида неизбежно.
   Если бы не было хрустасфер, первая же такая раса пошла и захватила бы все пригодные для жизни планеты. Они заселили бы все водные миры и обжили бы все мелкопланеты, кружащиеся у доброзвезд.
   За два века до того как мы обнаружили свою собственную хрустасферу, человечество уже задавалось вопросом: почему этого не произошло? Почему за три миллиарда лет, пока Землю можно было «брать голыми руками», никто не прилетел и не застолбил планету?
   Позже мы узнали, что это из-за окружавшего Солнце барьера смерти. Именно хрустасфера оберегала все это время наших крошечных примитивных предков от постороннего воздействия и дала возможность нашей цивилизации встать на ноги в мире и уединении.
   Если бы не было хрустасфер, первая же раса звездопроходцев заполнила бы всю галактику и, может быть, всю вселенную целиком Не будь барьеров, мы бы сами так и поступили. История всех других плодородных миров изменилась бы навсегда. И трудно даже представить себе масштабы нереализованного в таком случае потенциального разнообразия жизни.
   В общем, барьеры защищают добромиры до тех пор, пока развивающаяся на них жизнь не разбивает оболочки изнутри.
   Только зачем это? Зачем защищать молодой росток, который в зрелости ждет лишь горечь одиночества?
   Представьте себе, каково было самой-самой первой расе звездопроходцев. Будь они даже терпеливы как Иов, никогда не найти им еще одну доброзвезду для освоения. И встретить соседей им тоже не суждено, до тех пор пока не расколется изнутри следующая хрустасфера.
   Без сомнения, они отчаялись задолго до того. Нам же, людям, подарили шесть прекрасных миров. И если нам не довелось встретиться с натаралами, мы, по крайней мере, можем узнать их по их книгам. Кроме того, из их старательно сохраненных записей мы узнаем и о других, более древних расах, развившихся на тех пяти планетах и вырвавшихся в одинокую вселенную.
   Может быть, спустя еще миллиард лет вселенная будет в большей степени напоминать научно-фантастические концепции, популярные во времена моего деда. Может, и в самом деле потянутся когда-нибудь по космическим трассам между дружественными мирами бесчисленные торговые корабли.
   Но мы, как и натаралы, вышли в космос слишком рано. Если мы будем дожидаться этого дня, нас так и будут называть — Древняя Цивилизация. А это как проклятье…
   Я снова взглянул на созвездие, которое мы назвали Феникс и куда миллионы лет назад отправились натаралы. Маленькую темнозвезду, давшую им пристанище, даже не было видно, но я точно знал, где она находится. Натаралы оставили подробнейшие инструкции
   Затем я повернулся и снова забрался в палатку к Элис и ребенку, оставив за спиной звезды и мерцающие осколки хрустасферы.
   Завтра будет много дел. Этим вечером я пообещал Элис, что начну строить дом на склоне холма неподалеку от Старогорода.
   Она пробормотала что-то во сне, но не проснулась, только придвинулась ближе, когда я лег рядом. В колыбельке, стоявшей у кровати, спокойно посапывала наша дочь. Я обнял Элис и тихо вздохнул.
   Но сон не шел. Я продолжал думать о планетах, что оставили нам натаралы.
   Нет, не оставили. Одолжили. Мы можем пользоваться этими шестью планетами, но должны быть добры к ним — таково условие натаралов, которые в свою очередь согласились выполнять его, когда приняли в наследство четыре планеты, оставленные в незапамятные времена расой лап-кленнов, их предшественников на одиноких звездных трассах… так же как лап-кленны, когда унаследовали три твузуунских солнечных системы…
   До тех пор пока в нас горит жажда осваивать новые миры, они наши — и любые другие, что нам посчастливится найти.
   Но когда-нибудь цели изменятся. Жизненное пространство перестанет быть императивом. Все чаще и чаще, как предсказывали натаралы, мы будем задумываться об одиночестве.
   Я знал, что они правы. Когда-нибудь мои пра-пра-в-энной-степени-внуки осознают, что не в состоянии больше жить во вселенной, где не слышно чужих голосов. Прекрасные миры наскучат им, и, собравшись всем племенем, они направятся к темнозвезде.
   И вот там-то, за горизонтом Шварцшильда большой «черной дыры», они встретят и натаралов, и лап-кленнов, и твузуунов, ожидающих их в чаше застывшего времени…
   Я прислушивался к мягкому шелесту ветра, теребящего ткань палатки, и завидовал своим пра-пра-в-энной-степени-внукам. Так хотелось бы встретить других звездопроходцев, столь похожих на нас.
   Да, можно, конечно, подождать несколько миллиардов лет и здесь, подождать, пока не расколются большинство хрустасфер и во вселенной не забурлит жизнь. Но мы наверняка станем к тому времени другими. Сама жизнь сделает нас Древними.
   Какая же раса по собственной воле выберет такую судьбу? Гораздо лучше остаться молодыми и молодыми вернуться во вселенную, где будет интересно жить!
   В ожидании этого дня наши предшественники погрузились в сон за краем консервирующей время «черной дыры». Они ждут нас там и готовы принять, чтобы вместе переждать одинокую безрадостную эпоху в истории вселенной.
   Размышляя об элегантном решении, что приняли натаралы, я чувствовал, как уходят, растворяются последние остатки старой великодепрессии. Мы так долго боялись, что вселенная — это одна большая недобрая шутка, а нам в ней отведена роль простаков, над которыми безжалостно насмеялись. Но теперь эти мрачномысли наконец исчезли, расколотые новым видением будущего словно барьер хрустасферы.
   Я обнял, прижал к себе свою женщину. Она снова пробормотала что-то во сне. И засыпая, я вдруг понял, что чувствую себя гораздо лучше, чем за все последнее тысячелетие. Я чувствовал себя очень-очень молодым.