Страница:
Дэвид Брин
ВИРУС АЛЬТРУИЗМА
David Brin
«The Giving Plague»
1987
Думаешь меня поймать? Черта с два! К нашей встрече я подготовился так, что начинай уже думать о чем-нибудь другом.
В моем бумажнике лежит карточка, где написано, что у меня четвертая группа крови, резус отрицательный и к тому же аллергия на пенициллин, аспирин и фенилаланин. Если верить другой карточке, я - убежденный адепт Церкви христианской науки [Протестантская секта, основанная на вере в духовное излечение с помощью Слова Христова от всех физических и духовных грехов и недугов. (Прим. перев.)]. Все эти хитрости задержат тебя, когда придет время (а оно, конечно же, придет, и очень скоро).
Даже если от этого будет зависеть моя жизнь, я никогда и никому не позволю втыкать мне в руку иголки. Ни за что! Никаких переливаний крови!
И потом, у меня же есть антитела. Так что тебе, СПИЧ, лучше держаться от меня подальше. Твоей пешкой я не стану. И твоим вектором тоже.
Понимаешь, все твои слабые места мне известны. Хоть ты и хитрый дьявол, но чересчур изнеженный. В отличие от ТАРПа, ты не выносишь открытого воздуха, жары, холода, кислоты и щелочи. Из крови в кровь - вот твой единственный путь. Да и зачем тебе другой? Ведь ты, наверное, думал, что нашел самый простой способ?
Как только ни называл тебя Лесли Эджисон - и «виртуозный мастер», и «совершенство среди вирусов»… Помнится, когда-то давно ВИЧ - вирус СПИДа - заставлял всех трепетать от страха. Но по сравнению с тобой он просто грубый, неотесанный мясник. Маньяк с бензопилой, болван, который убивает своих хозяев и распространяется за счет привычек, которые люди хоть и с трудом, но все же могут держать под контролем. О да, у старины ВИЧ тоже были свои приемчики, но что он в сравнении с тобой? Жалкий дилетант!
Простуда и грипп, конечно, тоже не лыком шиты. Они неразборчивы в связях и быстро мутируют. Когда-то давно они научились заставлять своих хозяев хлюпать носами, кашлять и чихать, чтобы те распространяли заразу. Вирусы гриппа гораздо хитрее, чем ВИЧ, ведь, как правило, они не убивают своих хозяев, а лишь заставляют их страдать и, кашляя и сморкаясь, заражать свежими порциями инфекции своих близких.
Лес Эджисон всегда обвинял меня в очеловечивании наших объектов изучения. Всякий раз, заходя на мою половину лаборатории и слыша, как я поливаю отборной техасско-мексиканской бранью какого-нибудь особо воинственного лейкофага, он реагировал одинаково. Как сейчас вижу: приподняв одну бровь, он сухо делает мне замечание.
– Форри, вирус не может тебя услышать, - произносит он со своим винчестерским акцентом. - Это ведь не разумное существо, даже, строго говоря, не живое. Это всего лишь пучок генов в белковой оболочке, вот и все.
– Знаю, Лес, - обычно отвечал я в таких случаях. - Но до чего же наглые эти гены! Дай им волю, они тут же вломятся в человеческую клетку и заставят ее производить полчища новых вирусов. А те потом разорвут ее на части, когда будут выбираться на свободу, чтобы напасть снова. Может, они и не думают, и все их коварство - чистой воды случайность. Но неужто тебе никогда не кажется, будто они действуют по плану? Будто кто-то управляет этими мерзкими тварями, чтобы заставлять нас страдать? И даже умирать?
– Да ладно тебе, Форри! - Он снисходительно усмехается моей американской непосредственности. - Ты бы не стал заниматься этим делом, если б не находил в этих фагоцитах своеобразной прелести.
Эх, старина Лес! Такой правильный и высокомерный… Ты так и не догадался, что вирусы завораживали меня совсем по другой причине. В их ненасытной алчности я видел такое примитивное, ничем не замутненное честолюбие, которое превосходило даже мое собственное. Тот факт, что вирусы - безмозглые создания, не слишком облегчал мои терзания. Мне, между прочим, всегда казалось, что мы, люди, сильно переоцениваем свои мозги.
Мы познакомились несколько лет назад в Остине, куда Лес приехал в академический отпуск. У него уже тогда была репутация «юного гения», я откровенно лебезил перед ним, и, возвращаясь в Оксфорд, он предложил мне присоединиться к нему. Так я оказался здесь, и начались наши регулярные дружеские споры о смысле и значении болезни под барабанную дробь, которую английский дождь выбивал по рододендронам.
Ох уж этот Лес Эджисон с его псевдоартистическими дружками и претензиями на философичность! Он вечно рассуждал о красоте и изяществе наших маленьких мерзопакостных объектов. Но меня не проведешь. Я-то понимал: он так же помешан на «нобелевке», как и все мы. Так же увлечен погоней за тем фрагментом Загадки Мироздания, за тем кусочком, который принесет больше грантов, больше лабораторных площадей, больше оборудования, больше престижа… В общем, деньги, статус и в конечном итоге, может быть, даже Стокгольм.
Сам Лес уверял, что подобная ерунда его не интересует. Но парень он был не промах, это я вам точно говорю. Иначе каким образом его лаборатория расширялась бы даже в разгар тэтчеровских гонений на английскую науку? И тем не менее он продолжал притворяться.
– У вирусов есть свои положительные стороны, - частенько говаривал он. - Конечно, поначалу они нередко убивают. С этого начинают все новые патогены. Но в конечном итоге происходит одно из двух. Либо человечество в ответ на новую угрозу изобретает защиту, либо…
О, как он обожал эти театральные паузы!
– Либо? - Подначивал его я, как мне и полагалось.
– Либо мы приходим к компромиссу… а быть может, и к альянсу.
Симбиоз. Вот то, о чем Лес твердил не переставая. Он обожал цитировать Маргулис и Томаса, а иногда и Лавлока, прости господи… В том, как он восхищался даже такими ужасными и подлыми тварями, как ВИЧ, было что-то пугающее.
– Видишь? Он встраивается в ДНК своей жертвы, - говорил Лес. - А потом затаится и дожидается, когда жертву атакуют другие микробы. Т-клетки организма хозяина готовятся дать отпор, отбить вторжение, но ее химические механизмы захвачены новой ДНК, и в результате вместо двух новых Т-клеток появляется целая армия вирусов СПИДа.
– Ну и что? - пожимал плечами я. - Практически все вирусы действуют так же. Единственное отличие ВИЧ - что это ретровирус.
– Да, Форри, но подумай дальше. Представь, что произойдет, когда рано или поздно СПИДом заразится человек с таким геномом, что он окажется нечувствительным!
– То есть его антитела среагируют достаточно быстро, чтобы остановить вирус? Или что его Т-клетки отразят вторжение?
О, когда Лес входил в раж, он становился дьявольски снисходительным.
– Да нет же, нет! Думай! - требовал он. - Я имею в виду нечувствительность после инфицирования. Уже после того, как гены вируса внедрились в его хромосомы. Но у этого индивидуума имеются некие другие гены, которые не позволяют новой ДНК начать вирусный синтез. Создания новых вирусов не происходит. Не происходит и разрушения клетки. Человек не болеет. Но теперь у него имеются новые молекулы Д НК…
– Всего лишь в нескольких клетках…
– Да. Но допустим, что одна из них оказалась половой клеткой. А теперь допустим, что с помощью именно этой гаметы он производит на свет ребенка. И вот уже каждая из клеток этого ребенка может содержать и невосприимчивость к данному вирусу, и новые вирусные гены! Ты только подумай, Форри! Это же новый тип человеческого существа. Ему не страшен СПИД, в нем уже есть все гены СПИДа, и он сам может создавать эти странные, удивительные белки… О, разумеется, большинство из них окажется бесполезными или никак себя не проявит. Но теперь геном этого ребенка и его потомков содержит большее разнообразие…
Когда он садился на этого конька, я частенько спрашивал себя: неужели он действительно считает, что объясняет мне все это впервые? Как бы уважительно англичане ни относились к американской науке, они привыкли считать нас профанами. Однако я еще несколько недель назад заметил у Леса этот интерес и кое-что предусмотрительно почитал.
– То есть как те гены, которые отвечают за некоторые виды рака? - саркастически заметил я. - Да, уже доказано, что некоторые онкогены изначально были встроены в геном человека вирусами, как ты и говоришь. И люди, унаследовавшие от предков склонность к ревматоидному артриту, тоже могли получить этот ген именно таким образом.
– Вот именно! Сами вирусы могут исчезнуть, но их ДНК будет жить в нас!
– Какой подарок для человечества!
О, как меня бесила эта его самодовольная ухмылка! Да сойдет она когда-нибудь с его лица или нет?!
Лес взял кусок мела и начертил на доске таблицу:
БЕЗОБИДНЫЙ -» УБИЙЦА! -» НЕСМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ -» НЕДОМОГАНИЕ -» БЕЗОБИДНЫЙ
– Это классический взгляд на то, как хозяева взаимодействуют с новым патогеном, особенно с вирусом. Каждая стрелка, разумеется, обозначает стадию мутации и вариант адаптации. Сначала некая форма безобидного микроорганизма соскакивает со своего предыдущего хозяина (скажем, обезьяны) на нового (скажем, на нас). У нас нет адекватных механизмов защиты, и болезнь буквально косит нас - как сифилис в шестнадцатом веке, когда за несколько дней в Европе гибло больше народу, чем за целые годы… На самом деле, для патогенов эта вакханалия - не самый эффективный способ поведения. Только очень прожорливый паразит убивает своего хозяина так поспешно. Затем настает трудное время для обоих - и для хозяина, и для паразита, когда один пытается адаптироваться к другому. Этот период можно сравнить с политикой, как своеобразный процесс ведения переговоров…
Тут я не выдержал и фыркнул от раздражения:
– Мистическая чепуха! Лес, я согласен с твоей схемой, но аналогия с войной все-таки вернее. Поэтому-то таким лабораториям, как наша, и платят деньги. Чтобы мы создавали лучшее оружие для нашей стороны.
– Хм-м… Возможно. Но иногда, Форри, процесс выглядит иначе.
Он повернулся к доске и начертил другую схему:
БЕЗОБИДНЫЙ -» УБИЙЦА! -» НЕСМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ -» НЕДОМОГАНИЕ -» ДОБРОКАЧЕСТВЕННЫЙ ПАРАЗИТИЗМ -» СИМБИОЗ
– Как видишь, эта схема совпадает с предыдущей вплоть до того момента, где исходная болезнь исчезает.
– Или переходит в скрытую фазу.
– Разумеется. Как, например, кишечная палочка, которая нашла приют в наших внутренностях. Предки кишечной палочки, без сомнения, отправили на тот свет немало наших предков, прежде чем в конце концов стали полезными симбионтами, каковыми и являются сейчас, помогая нам переваривать пищу. Готов поспорить, то же самое относится и к вирусам. Наследственные формы рака и ревматоидного артрита - всего лишь временные неудобства. Рано или поздно эти гены, несомненно, будут включены в геном человека и станут частью генетического многообразия, которое готовит нас к достойной встрече с предстоящими трудностями. Да что там! Держу пари: большая часть наших нынешних генов появилась именно таким способом - вторгшись в наши клетки в качестве захватчиков.
Чокнутый сукин сын… К счастью, Лес не пытался перенести работу нашей лаборатории в крайнюю правую часть своей волшебной диаграммы. Наш «юный гений» отлично разбирался в вопросах финансирования. Он знал: инвесторы не станут платить нам за доказательство того, что мы произошли от вирусов. Им был нужен - и нужен до зарезу! - прогресс в борьбе с вирусными инфекциями. Поэтому Лес сосредоточил свою команду на изучении векторов, то есть способов распространения инфекции.
Ведь вам, вирусам, непременно нужно как-то распространяться, верно? И как только вы кого-то укокошили, вам срочно нужна спасательная шлюпка, чтобы покинуть корабль, который вы сами же потопили. А если хозяин оказался крепким и отбился от вас - опять же надо бежать. Все время бежать.
И даже если, как утверждает Лес, вы заключили с человеком мирный договор, черт побери, вам все равно нужно распространяться! Да эти крошечные монстры - просто прирожденные колонисты!
Я знаю, знаю. Это просто естественный отбор. Те, кому посчастливилось найти хороший вектор, процветают. Те, кому не повезло, нет. Но все это выглядит так зловеще, что порой мерещится какой-то скрытый смысл…
Так вот, грипп заставляет нас сморкаться. Сальмонеллез одаривает поносом. От оспы образуются гнойники, которые, высыхая, шелушатся и осыпаются, попадая в легкие. Все это - отличные способы спрыгнуть с корабля и переселиться на новый.
Кто знает, не доисторический ли вирус заставляет кровь приливать к губам, вызывая желание целоваться? Хм! Может, это тот самый случай «доброкачественного паразитизма», о котором говорил Лес… И мы сохраняем приобретенное свойство, хотя вызвавший его патоген давно вымер. Что за идея!
Так вот, наша лаборатория получила крупный грант на изучение векторов. Вот тогда-то, СПИЧ, Лес тебя и обнаружил. Он нарисовал большущую схему, включавшую все возможные пути, по которым инфекция может переходить от одного человека к другому, и дал нам задание проверить их все один за другим.
Себе он оставил инфекции, передающиеся через кровь. И на то были свои причины.
Во-первых, Лес, видите ли, был альтруистом. Его тревожила вся эта паника и необоснованные слухи вокруг Британского запаса крови. Люди отказывались от жизненно важных операций. Шли разговоры об организации того, чем уже начали заниматься богачи в Штатах: о создании запасов собственной крови в дорогостоящей, но оттого не менее глупой попытке избежать использования донорской крови, если вдруг понадобится лечь в больницу.
Все это не давало Лесу покоя. Но еще хуже было то, что толпы потенциальных доноров уклонялись от сдачи крови из-за глупых слухов: якобы таким образом можно подхватить какую-то заразу.
Чушь! Никто еще никогда и ничем не заболел, оттого что сдавал кровь. Разве что помутит слегка да прыщами покроешься от всех этих печенюшек и сладкого чая, которыми тебя пичкают после процедуры. А что касается заражения СПИДом через переливание крови, то новые анализы на антитела быстро решили эту проблему. Но слухи остались. А ведь народ должен быть уверенным в национальном запасе крови. Лес хотел покончить с этими глупыми страхами раз и навсегда с помощью одного специализированного исследования.
Однако это была не единственная причина, по которой он предпочел сам заняться изучением крови в качестве вектора.
– Безусловно, этот вектор используется кое-какими неприятными штуками типа СПИДа. Но кроме них я могу обнаружить и кое-что подревнее, - говорил он возбужденно. - Вирусы, которые почти до конца прошли путь превращения в полезные. Те, которые так хорошо приспособились, что стали совершенно незаметны и едва ли причиняют какое-либо беспокойство своим хозяевам. Быть может, мне даже удастся найти симбионтов! Тех, кто на самом деле помогает человеческому организму.
– Необнаруженный симбионт человека? - с сомнением фыркнул я.
– А почему бы и нет? Раз явной болезни нет, кто станет ее искать? Форри, это же совершенно новое поле для исследований!
Несмотря на весь свой скепсис, я был заинтригован. Вот за это его и прозвали «юным гением» - за эти полубезумные озарения. И как только это не вышибли из него во всех этих оксфордах-кембриджах? Но отчасти именно поэтому я и связался с Лесом и его лабораторией, прилагая все усилия к тому, чтобы мое имя фигурировало в его публикациях.
Итак, я стал следить за его работой. Конечно, вся эта затея выглядела довольно сомнительно и чертовски глупо… Но я был уверен, что в конце концов она может принести плоды. Поэтому я был морально готов, когда в один прекрасный день Лес пригласил меня поехать с ним на конференцию в Блумсбери. Сам коллоквиум был чистейшей рутиной, но я видел, что Леса так и распирает от новостей. Когда все закончилось, мы отправились пешком по Черингкросс-роуд в одну пиццерию, которая находилась так далеко от университета, что можно было не опасаться встречи с кем-нибудь из коллег. Только с публикой, дожидающейся открытия театра на Лестер-сквер.
Затаив дыхание, Лес заставил меня поклясться сохранить все в тайне. Ему просто необходимо было с кем-то поделиться, а я был только рад выступить в роли исповедника.
– За последнее время я побеседовал со многими донорами, - сообщил он, когда мы сделали заказ. - Такое впечатление, что, хотя некоторые люди боятся сдавать кровь, это во многом компенсируется повышенной активностью регулярных доноров.
– Это радует, - сказал я. Чистая правда. Я вовсе не возражал против того, чтобы в стране имелся необходимый запас крови. Когда-то давно в Остине мне даже нравилось смотреть, как люди заходят в фургончик Красного Креста… Нравилось, пока кто-то не попросил меня внести свой вклад в это дело. На это у меня не было ни времени, ни желания, так что я отказался, сославшись на малярию.
– Форри, я нашел одного любопытного типа. Похоже, он начал сдавать кровь, когда ему было двадцать пять, еще во время второй мировой. И сдал за это время, наверное, галлонов тридцать пять - сорок.
Я быстро подсчитал в уме.
– Погоди-ка. Ведь он уже не проходит по возрасту!
– Совершенно верно! Он сознался в этом, только когда его заверили в полной конфиденциальности. Когда ему исполнилось шестьдесят пять, он просто не захотел завязывать с донорством. Крепенький такой старикашка… Несколько лет назад перенес небольшую операцию, однако до сих пор в весьма приличной форме. Так что, когда местный клуб «галлонщиков» устроил ему пышные проводы на заслуженный отдых, он просто переехал в другой конец округа и зарегистрировался на новой станции переливания, назвавшись вымышленным именем и занизив свой возраст.
– Забавно. Но вполне безобидно. Скорее всего, ему нравится ощущать себя нужным обществу. Готов поспорить, он любит заигрывать с медсестрами и с удовольствием лопает бесплатную еду… Устраивает себе раз в два месяца этакий регулярный праздник в компании дружелюбных и приветливых людей.
Вот только не надо думать, что раз сам я самовлюбленный ублюдок, то не способен понять поведение альтруистов. Как и у большинства людей пользовательского типа, у меня нюх на мотивы, которые движут простаками. Таким, как я, эти вещи знать просто необходимо.
– Сперва я тоже так решил, - кивнул Лес. - Потом обнаружил еще несколько подобных персонажей и решил назвать их «зависимые». Поначалу я никак не связывал их с другой группой под кодовым названием «новообращенные».
– Новообращенные?
– Ну да. Люди, которые вдруг начали сдавать кровь - внимание! - вскоре после того, как сами оправились от операции.
– Может, они таким образом частично оплачивают лечение?
– Вряд ли. Не забывай, у нас ведь государственное здравоохранение. И даже для платных пациентов такое объяснение годится лишь на первые несколько раз.
– Тогда что, благодарность?
Чувство для меня чуждое, но теоретически понятное.
– Возможно. У людей, побывавших на грани жизни и смерти, могла повыситься сознательность, и они решили стать более добродетельными. В конце концов, полчаса на станции переливания несколько раз в год - невеликое неудобство в обмен на то…
Тоже мне, святоша! Разумеется, Лес был донором. Он продолжал разглагольствовать о гражданском долге и все в таком духе, пока не явилась официантка с нашей пиццей и двумя кружками свежего горького пива. Это заставило Леса ненадолго заткнуться. Но как только она ушла, он, сверкая глазами, наклонился ближе.
– Нет, Форри, это не оплата счетов и даже не благодарность. Во всяком случае, не для всех из них. С этими людьми произошло нечто большее, чем простое пробуждение сознательности. Они стали новообращенными, Форри. Они начали вступать в клуб «галлонщиков» и даже больше! Такое впечатление, будто в каждом из них произошли изменения личности!
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что значительный процент тех, кто за последние пять лет перенес серьезные операции, полностью поменяли свои социальные установки. Помимо донорства, они увеличили пожертвования на благотворительность, стали членами родительских комитетов и отрядов бойскаутов, превратились в активистов «Гринписа» и движения «Спасите детей»…
– Короче, Лес. К чему ты клонишь?
– К чему? - Он покачал головой. - Честно говоря, некоторые из этих людей словно бы впали в зависимость… В зависимость от альтруизма. Вот тут-то мне и пришло в голову, Форри, что это ведь может быть новый вектор!
Вот так запросто он это и сказал. Естественно, я уставился на него, разинув рот.
– И какой вектор! - шептал он, все больше распаляясь. - Что там тиф, или оспа, или грипп! Сущие дилетанты! Их давно пора сдать в утиль со всем этим чиханием, шелушением и прочей дрянью. СПИД, конечно, тоже использует кровь в качестве вектора, но так грубо, что это невозможно не заметить. Он заставляет нас разрабатывать анализы, начинать долгий, длительный процесс его выделения. А вот СПИЧ…
– Спич?
– Нет, Форри. Эс-Пэ-И-Че, - ухмыльнулся он. - Так я назвал новый вирус, который мне удалось выделить. Это расшифровывается как «синдром приобретенной избыточной человечности». Ну, как тебе?
– Отвратительно. Ты что, хочешь сказать, что существует вирус, который воздействует на человеческое сознание? Да к тому же таким сложным способом?
Я отказывался в это верить и в то же время струсил так, что во рту пересохло. Я и раньше-то испытывал суеверный страх перед всеми этими вирусами и векторами. А теперь Лес запугал меня окончательно.
– Да нет, разумеется, нет, - рассмеялся он. - Все гораздо проще. Представь, что будет, если в один прекрасный день некий вирус случайно обнаружит способ заставлять людей получать удовольствие от сдачи крови?
Кажется, я только молча моргнул, не в состоянии отреагировать как-то иначе.
– Ты только подумай, Форри! Помнишь того старичка, о котором я тебе говорил? Он поведал мне, что каждые два месяца, то есть как раз тогда, когда можно снова сдать кровь, у него «все нутро болит». И этот дискомфорт проходит только после нового кровопускания!
Я снова моргнул.
– Ты хочешь сказать, что всякий раз, когда он сдает кровь, на самом деле он угождает своему паразиту, давая тому возможность переселиться к новому хозяину…
– А новые хозяева - это люди, перенесшие операцию, ведь в больнице им переливают свежую кровь. И все потому, что наш старичок оказался так щедр! Дело сделано, они заражены. Но этот вирус хитёр, он не такой жадина, как СПИД или даже грипп. Он предпочитает действовать тихо и незаметно. Кто знает, быть может, он даже достиг некоторой степени симбиоза со своими хозяевами - помогает им отражать нападения других организмов или…
Он увидел мое лицо и замахал руками.
– Ну ладно, ладно, это уже натяжка, я знаю. Но ты только представь! А ведь симптомов болезни нет, поэтому этот вирус до сих пор никто не искал.
И тут до меня вдруг дошло: он его выделил. И, мгновенно осознав, что это может сулить в смысле карьеры, я тут же принялся строить планы: как сделать так, чтобы мое имя тоже стояло на его работе, когда он ее опубликует. Я был так поглощен этими мыслями, что на несколько мгновений потерял нить его рассуждений.
– …А теперь мы подходим к самому интересному. Ну скажи, что подумает нормальный, эгоистичный, консервативно настроенный обыватель, если вдруг обнаружит, что ему хочется посещать станцию переливания крови как можно чаще?
– М-м… - Я покачал головой. - Что его околдовали? Загипнотизировали?
– Чепуха! - фыркнул Лес. - Не так устроена человеческая психика. Нет, мы склонны совершать множество вещей, сами не зная зачем.
Однако объяснения нам нужны, и поэтому мы начинаем рассуждать логически! Если очевидное объяснение не лежит на поверхности, мы его изобретаем, и желательно такое, которое помогает нам думать о себе лучше. Эго, мой друг, штука могучая! Ну-ну, подумал я про себя, не учи ученого!
– Значит, альтруизм, - произнес я вслух. - Люди замечают, что стали чаще наведываться на станцию переливания. И делают вывод, что просто такие уж они хорошие… Они начинают этим гордиться. Хвастаются перед другими…
– Ты на верном пути, - кивнул Лес. - И благодаря этой гордости, а также похвалам по поводу этой своей новоявленной щедрости, они склонны экстраполировать ее и на другие сферы жизни.
– Вирус альтруизма… - выдохнул я с благоговейным трепетом. - Господи, Лес, когда мы это опубликуем…
И тут же осекся, заметив, как Лес вдруг нахмурился. Я подумал было, это из-за того, что я употребил слово «мы». И кто меня за язык тянул… Но нет, Леса всегда интересовало нечто большее, чем просто научное признание, его запросы были гораздо выше.
– Нет, Форри, не сейчас. Пока что мы не можем это публиковать. Я изумленно покачал головой.
– Но почему? Лес, это же грандиозно! Это же подтверждает все твои идеи про симбиоз и все такое. Дело пахнет «нобелевкой»!
Тут я, конечно, дал маху - вслух высказал сокровенное… Но Лес, кажется, и не заметил. Проклятье! Ну почему он не такой, как большинство ученых, которых пуще прочего влечет стокгольмский соблазн? Лес, видите ли, был исключительным.
Исключительным альтруистом.
Так что видите, он сам во всем виноват. Он и его проклятая добродетель - это они заставили меня впервые задуматься о том, что впоследствии я решил совершить.
– Как ты не понимаешь, Форри! Стоит нам опубликовать это открытие, как кто-нибудь тут же разработает анализ на антитела к вирусу СПИЧ. Доноров, в крови которых они будут обнаружены, не пустят на порог станции переливания, точно так же, как переносчиков СПИДа, сифилиса и гепатита. А это будет невероятно жестокая мука для всех этих несчастных.
– Да плевать на них! - почти заорал я. Несколько любителей пиццы неодобрительно глянули в мою сторону. Невероятным усилием воли я заставил себя говорить спокойно. - Слушай, Лес, носители вируса будут признаны больными, верно? Так что им обеспечат врачебный контроль. А если все, что им нужно для счастья, это регулярные кровопускания, так в чем проблема? Пусть заводят пиявок в качестве домашних животных! Лес улыбнулся.